Текст книги "Охота на Роммеля"

Автор книги: Стивен Прессфилд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

07:30. Время уезжать. Я проверил давление в шинах и едва успел перекурить, как ко мне подошел Колли. Он молча посмотрел мне в глаза.

– Что случилось?

Еще один молчаливый взгляд, и я все понял. Стэндадж умер. Мы похоронили его перед отъездом.

– Как мне сейчас тоскливо, Чэп, – сказал Панч, когда мы бросили по шиллингу в могилу на брезентовое покрывало. – Я завидовал ему, что он отправится домой. А парень навсегда остался здесь.

Солдаты суеверны. Мы уехали оттуда, ни разу не обернувшись.

В тот день мы одолели только сорок миль. Почва была каменистой и пыльной. Поездку осложнили четыре прокола колеса и одна длительная остановка для починки карбюратора. Ночью во время лежки пришло сообщение из генштаба. «Мамонт», который мы атаковали, не принадлежал фельдмаршалу. Это была не командная машина, а бывшие мобильные апартаменты генерала фон Штумме, убитого неделями раньше. Немцы превратили их в передвижной перевязочный пункт. Когда наши парни накрыли машину огнем, они стреляли в больных и раненых солдат.

Позже мы узнали, что Роммеля вообще не было в том лагере. Во время нашего налета он встречался со своим начальником, фельдмаршалом Кессельрингом, который прилетел из Германии для обсуждения дальнейших планов североафриканской кампании. Их встреча проходила на итальянской вилле в Бенгази – в 110 милях к западу от места нашего удара.

5

Из Джабр-эль-Салема наш патруль направился на северо-восток к дороге Мешили – Газала. Мы надеялись, что успеем обогнуть выступ Джебеля и повернуть на запад, прежде чем отступавшие колонны Африканского корпуса сделают этот маршрут слишком опасным для нас. Но территория, как сказали бы янки, просто кишела гансами. Столбы пыли поднимались от Триг – Эль-Абд, большой дороги через пустыню. Дорогу Мешели – Газала заполнили потоки транспорта, которые двигались с востока на запад. Колонны грузовиков сопровождали бронемашины. Особую угрозу для нас представляли самолеты «Ме-110», которые использовали дорогу для ориентирования на местности. Мы довольно долго лежали под камуфляжной сетью в тени дюны, пока не появилась брешь между транспортными колоннами. Когда наш патруль перескочил через дорогу и оказался в безопасном месте, я осмотрел ожоги Колли. Он продолжал посмеиваться над ними, однако, честно говоря, мне следовало настоять на его госпитализации. Я позволил ему остаться в патруле из чисто эгоистических побуждений, потому что нуждался в его помощи.

В полдень мы остановились, подняли антенну и вышли на связь. Штаб сообщил, что противник отходил быстрее, чем ожидалось. Отступавшие на запад войска Роммеля оставляли огромную территорию, а Монти не спешил занимать ее, поскольку накапливал силы для дальнейшего наступления. Мы получили новый приказ. Наш патруль должен был двигаться в направлении Бенгази по дорогам, идущим вдоль итальянских колониальных поселений – Луиджи ди Савойя, Беда Литтория, д'Аннунцио. Нам следовало разведать обстановку в этих поселениях – естественно, соблюдая осторожность и сообщая в штаб о том, что мы увидим там.

Весь день наши машины двигались на северо-восток по песчаной, относительно ровной местности. Мы пересекали десятки безымянных дорог, которые выходили из ущелий невысоких хребтов, ломавших рельеф равнины. Пустыня была усеяна остовами машин и могилами людей. Мы проезжали через поля сражений нынешнего лета и прошлой зимы и весны. Вдоль дорог, отмеченных указателями на английском, немецком и итальянском языках, чернели обгоревшие бензовозы и грузовики – наши и вражеские. В опаленных до углей кабинах можно было заметить останки водителей и конвойных офицеров. Почерневшие куски форменной одежды все еще цеплялись за кости. После несколько часов быстрой езды мы наверстали время, потраченное на объезд петли Триг – Эль-Абд. Наш патруль проезжал места, где караваны грузовиков подвергались нападению. У подножия холмов в тысяче ярдах от обочины я видел ямы, где танки, зарывшись по башню в песок, ожидали в засаде транспортные колонны. Затем они атаковали их быстрым броском и, выстроившись в линию, рассеивали грузовики и тягачи во всех направлениях. Сгоревшие и расстрелянные машины виднелись повсюду на несколько миль вокруг.

Если солдаты погибали от фугасов, вы не находили их тел – только ботинки. Людей вырывало из обуви. Пересекая холмы, которые тянулись с севера на юг, мы видели окопы, где «Хони» и «Крусейдеры» Седьмой бронетанковой дивизии, отступая, занимали позиции и пытались замедлить продвижение Роммеля. Там, где их поддерживали бронетанковые орудия, мы замечали остатки маскировочных сетей, солдатский скарб и мусор бивуаков. Все ценное было растащено. Та сторона, которая одерживала победу на поле боя, неизменно собирала трофеи. Германские интендантские части показывали яркий пример того, как брошенный хлам можно было превращать в рабочую технику. То, что они пропускали, забирали арабы. Равнину между холмами пятнали «угли» – танки, взорванные и сожженные своими экипажами. Здесь остались только очень плохие машины. Немцы увезли на тягачах всю бронетехнику, которую можно было починить. На многих «Грантах» – высоких тяжелых танках, сделанных в Соединенных Штатах, – использовались самолетные двигатели, работавшие на высокооктановом авиационном бензине. Когда эти танки стояли неподвижно на одном месте, над ними собиралось облако сверхгорючих испарений. Стоило вражескому снаряду пролететь вблизи от них, как вся колонна превращалась в большой костер. Могилы, которые немцы и англичане отмечали перевернутыми ружьями, с водруженными на них стальными касками (а итальянцы – ружьями и тропическими шлемами), были разграблены арабами. Солдаты свинчивали болты, чтобы сделать ружья непригодными, но кочевники все равно забирали их. Арабские оружейники могли сфабриковать любую запасную часть.

Кто-то может предположить, что вид огромного «братского кладбища» опечалил нас. Но нет! Это зрелище взбодрило наш дух.

– Мы все еще дышим, – заметил Панч.

Наша команда тоже была не против маленького мародерства. Олифант простукивал каждый бензобак на нашем пути. Просто потрясающе, сколько бензина мы добыли, сливая горючее из брошенных машин. Парни осматривали ящики с инструментами на броневиках и грузовиках с боеприпасами. Я запретил парням грабить трупы, но мои строгие слова не удержали их от проверки карманов многочисленных рубашек и шинелей. Мертвые немцы отдавали нам табак, шоколад и консервированные сосиски. Наши павшие бойцы снабжали нас сигаретами, джемом и сладостями. Итальянские грузовики считались джек-потом. Они поставляли нам такие деликатесы, как консервированные персики и вишни, сигары, вино «Кьянти» и «Фраскати», газированную воду «Пеллегрино» и даже сладкое шампанское. Мы запаслись плоскими банками с сыром и сардинами, фотографиями игроков из «Фатимы» и «Синих», групповыми снимками клубных команд «Плэерс» и «Галлахер». Неплохую добычу представляли собой флаги со свастикой и бинокли «Диенстглас» (наткнувшись на один из них, я тут же выбросил мой «Тейлор-Хобсонс»). Грейнджер нашел поясную пряжку Gott Mit Uns, однако Маркс превзошел его, отыскав серебряный портсигар (подарок какому-то майору от его жены), украшенный надписью: GOTT STRAFE ENGLAND– «Бог покарает Англию».

Среди могил и брошенной техники мы натыкались на рюкзаки, не замеченные другими мародерами. Их содержимое переворачивало наши сердце – дневники и чековые книжки, бумажники, фотографии и письма от жен. Мы собирали эти предметы (врагов и наших ребят) и складывали их в саквояж, который Панч нашел в сгоревшем «Даймлере» – в британской разведывательной машине. Мы хотели отдать эти документы в нашу канцелярию – такие личные вещи могли облегчить горе юной вдовы или стать талисманом для сына или дочери.

К вечеру второго дня наш патруль приблизился к побережью. По дороге на Мартубу тащились бесконечные колонны итальянской пехоты. Немцы забрали себе весь транспорт, заставив союзников передвигаться пешком. Итальяшки прошли сотню миль. Им оставалась еще пара сотен. Они шагали беспорядочной толпой. Все солдатские манеры сдуло, как ветром. Мы могли бы уложить здесь в песок до десяти тысяч трупов. Но что бы это нам дало? Обойдя их стороной, мы поехали дальше.

Весь следующий день наш патруль простоял на месте из-за треснувшего маслосборника. Я послал Панча и Дженкинса, который заменил нам слесаря Дюрранса, пошарить по брошенным машинам. Больше всего мы нуждались в патрубках и сальниках. Они вернулись с набитыми рюкзаками и вдобавок ко всему притащили два радиатора.

Целый день мы слышали в отдалении гул моторов вражеских колонн, отступавших на запад. Вечером гансы устроили лагерь и начали выпускать сигнальные ракеты, направляя к цели отставших солдат. Море находилось в десяти милях от нас. Иногда мы чувствовали его запах. Буквально в нескольких тысячах ярдов раздавался металлический звон немецких ремонтных мастерских. Шифровка из штаба сообщила, что отряд Уоннамейкера благополучно достиг посадочной площадки 125. Раненых погрузили в санитарные самолеты. Мы отпраздновали это дело, распив бутылку коньяка.

Затем появились арабы. Обычно пугливые, как газели, кочевники материализовались в темноте несколькими группами – пешком и на верблюдах. Они почуяли поживу. На рассвете третьего дня мы проехали через лагерь, который только что оставили немцы. Арабские мародеры уже прочесывали место, собирая все, что могли найти. Они с усмешкой отдавали нам салют.

– Инглисы! Инглисы!

Мы обменяли у них чай и сахар на яйца и вареную баранину. Они были из племени обейдинов, которое кочевало по Джебелю южнее Дерны. Эти люди знали Попского. Услышав, что он где-то рядом и что мы его друзья, арабы одарили нас продуктами. Один, похожий на пирата парень, обменял у Панча новый «Люгер» [39]39
  Люгер – марка пистолета.


[Закрыть]на наручные часы и блок сигарет с пятьюдесятью пачками «Вудбинс». Затем к нам пришел шейх – долговязый мужчина, с крючковатым, как у Дизраели, носом и с самыми белыми зубами, которые я когда-либо видел. Знаками и жестами он сообщил нам, что немцы, покинувшие лагерь, были последним подразделением Роммеля между этим местом и Каиром.

– Все бежать, – сказал он, шутливо изобразив руками взлетающую птицу.

С холма, на котором мы стояли, я четко видел пыль пяти удалявшихся колонн. За ними к востоку ничего больше не было. Шейх хотел поехать с нами. Ему нравились наши грузовики. Они могли вместить много награбленной добычи – куда больше, чем верблюды и ослы. Я вежливо отказал ему и спросил, куда он теперь направится? Шейх указал на север.

– В города, – с хитрой усмешкой ответил он.

6

Дерна стала первым цивилизованным поселением, которое мы встретили на своем пути. Этот большой город на прибрежной равнине был превращен Роммелем в главный центр оккупационных сил. Теперь же, после быстрого бегства немцев и итальянцев, он лишился всех органов управления. Следуя полученным приказам, мы направлялись к восточному плечу Джебель-Акдара, который тянулся от Газалы до Эль-Агейлы. Бенгази находился на западной стороне Джебеля. Мы двигались на северо-восток.

Наш отряд въехал на ничейную территорию. Отступавшие силы немцев и итальянцев покинули этот район, а Восьмая армия Монти еще не захватила его. Объезжая стороной Мартубу, мы видели столбы черного дыма на поднятии, где располагался склад горючего для аэродрома в Эль-Фтайях. Со стороны долины доносились приглушенные взрывы; инженеры Оси взрывали там все, что, по их мнению, представляло собой какую-то стратегическую ценность. На равнине у самых гор размещались лагеря военнопленных; их сторожевые вышки и колючая проволока остались нетронутыми. Внезапно весь склон холма содрогнулся от мощного взрыва. Мы съехали на стоянку автомашин, обустроенную перед извилистым спуском с предгорий. Снизу поднялось облако желтовато-серой пыли. Немецкие саперы разрушили дорогу в город. Мы дали им полчаса на завершение дел, затем спустились вниз, объезжая глыбы скал и рытвины в песке. В восточных кварталах города селились коренные жители. Все дороги и тропы на окраинах были заминированы. Немецкие инженеры взрывали мосты и водопроводные трубы, закладывали взрывчатку на каждом перекрестке, лишь бы только замедлить британские танки.

Дерна показалась мне грязным и униженным городом, проглоченным еще более отвратительной военной базой. На улицах повсюду валялись листовки, напечатанные на немецком, итальянском и арабском языках. Они предупреждали гражданское население о том, что администрация оккупационных сил отныне не может гарантировать безопасность людей и сохранность их собственности. Мы проехали мимо белого здания школы, ослепительно сиявшего на солнце. На крыше развевался флаг со свастикой. Игровая площадка была завалена разбитыми шкафами и учебными партами. На одной из стен виднелся плакат с героическим профилем Муссолини и надписью: VINCEREMO DUCE VINСEREМО!!!

Наш отряд въехал в город. На стоянках чернели взорванные бензовозы и грузовики. Очевидно, на лужайке перед госпиталем недавно стоял палаточный городок. Теперь здесь царила пустота – ничего, кроме мусора и разбитых коек. Каждый особняк и магазин отгородился от улиц закрытыми ставнями. Местные патриархи охраняли свои дома. Они выставили на тротуар продавленные диваны и кресла и, устроившись в них под лучами ласкового солнца, покачивали на коленях маузеры и ружья марки «Энфилдс». Сыновья и братья, стоявшие за их спинами, держали в руках трофейное оружие. Один старик сидел под кофейным зонтиком с надписью «Чинзано». Когда немецкие саперы, заложив взрывчатку, удалялись с улиц, местные парни тут же отмечали заминированные места – бочками, поломанными стульями, шестами и проволокой, – чтобы защитить от взрывов себя и своих детей. Догадавшись, что мы британцы, горожане махали нам руками и умоляли разминировать снаряды. Но мы не имели снаряжения для такой работы. Я советовал местным жителям отмечать все закладки мин и ждать наших саперов. В арабских кварталах мы не увидели ни одной взрослой женщины. Только несколько девочек до двенадцати лет мелькнули в толпе – босиком и в платках. Мальчики вели себя гордо и вызывающе. Грейнджер перевел нам надпись на еще одном плакате итальянского Дуче: CREDERE, OBBEDIRE, COMBATTERE.

«Верь, подчиняйся, сражайся».

В европейском квартале на оградах, за которыми возвышались виллы, чернели надписи «Гражданские строения». На обочинах дорог стояли поломанные грузовики и тягачи. Мы сделали крюк в гавань, надеясь собрать там хорошие трофеи. Мне запомнился красивый отель, со взорванной лоджией. Улицу усеивали разбитые кресла. Фонтанчики с водой не работали из-за отсутствия электричества. На лужайках перед коттеджами валялись распоротые матрацы, разбитые лампы и сломанные плетеные корзины.

На главной площади рядом с префектурой стояла тумба с афишей. Оказывается, немцы крутили в кинозале вестерн с Томом Миксом. Мы свернули на улицу, усаженную жакарандой. Панч заметил большое строение. Это был брошенный и пока еще неразграбленный женский монастырь. Наверное, итальянцы не тронули его из уважения к вере. Мы открыли железные ворота, въехали задом во двор и вышли из машин, держа оружие наготове. Панч припарковался рядом со статуей Девы Марии. Я послал его и Дженкинса с заданием найти кухню и разжиться какой-нибудь пищей. На крайний случай подошел бы огород, где мы могли бы выкопать немного моркови и картофеля. Колли взял Олифанта и Милнса (нашего йоркширца-фельдшера), чтобы проверить несколько административных помещений на другой стороне двора. Если бы там находился лазарет, мы могли бы взять бинты и лекарства. Мы с Грейнджером и остальными парнями остались около грузовиков. Все сохраняли должную бдительность. Я заметил, что Милнс вошел в дворик с колоннадами.

– Осторожно! Там могут быть растяжки!

Он почти тут же выбежал на площадку и жестом позвал нас к себе. Мы с Колли и Олифантом вошли в небольшой дворик. Там у стены лежала груда тел. Штукатурка на стене была прошита очередями пуль.

– Итальянцы, – сказал Милнс.

Пока мы осматривали крыши и смежные аллеи, он проверил тела. Живых не оказалось.

– Наверное, мародеры, – предположил Олифант.

– Больше похоже на бедолаг, которые пытались откосить от службы.

Колли считал, что они были дезертирами. Обувь у убитых мужчин реквизировали. Возможно, постаралась местная молодежь. На ногах у трупов остались только носки.

– С меня хватит, – сказал я. – Продолжаем осмотр.

Столовая и лазарет монастыря недавно подверглись разграблению. Обвисшие мешки с мукой были вспороты ножом. На полу валялись осколки бутылок и фарфоровой посуды. Кто-то вывалил на пол все содержимое шкафов и полил съестные припасы керосином. Мы вошли в ризницу. Панч покопался в ящиках.

– Какого черта ты там ищешь? – спросил Дженкинс.

Панч вытащил бутылку кагора и с усмешкой ответил:

– Кровь Христову!

Город выглядел адом, подвергнутым наказанию. Мы задержались здесь только на час, а уже превратились в туристов, склонных к мародерству. Времени было в обрез. Я велел парням двигаться по хорошей объездной дороге, построенной итальянцами сравнительно недавно. Она вела в Мартубу. Свора арабских мальчишек крутилась вокруг машин, выпрашивая у нас сигареты и шоколад. Мы отогнали их и двинулись в путь.

За городом на склонах холмов белели брошенные фермы и виллы. Местность целиком и полностью напоминала Италию. Заостренные крыши домов, с красной черепицей; побеленные стены. Но вокруг царило опустошение. Некоторые фермы казались укрепленными крепостями, с железными воротами и бетонными дотами, из амбразур которых виднелись стволы пулеметов.

Свернув на мартубскую трассу, Колли заметил седан, приближавшийся с востока. Я велел убрать наши грузовики с дороги и приготовиться к встрече. Водитель машины, увидев нас, остановился посреди шоссе. Нас разделяло пятьсот ярдов. Колли прижал бинокль к глазам.

– Будь я проклят, – сказал он.

– Что?

– Это журналисты.

Я воспользовался своей новенькой немецкой оптикой и увидел розовые лица, а под ними форму военных корреспондентов.

– Что они там делают?

– Спорят о чем-то.

Я велел Грейнджеру встать и помахать им шляпой. В ответ замелькали белые носовые платки. Репортеры тоже разглядывали нас в бинокли.

– Это британцы! – закричали они. – Или южно-африканцы!

Их машина двинулась вперед. Автомобиль оказался древним «Хамбер-седаном», битком набитым газетными корреспондентами и радиожурналистами, без разрешения выехавшими из расположения Восьмой армии в Тобруке.

– Вы что, кретины, рехнулись? – заорал на них Панч, когда они подъехали. – Немцы всего в пяти милях от нас. По этой самой дороге!

Ньюсмейкеры высыпали из трех дверей (араб-водитель остался в машине) и начали пожимать нам руки, заявляя о своем восторге и радости от встречи с нами. Затем каждый из них расположился на обочине, расстегнул ширинку и выпустил обильный поток мочи. Как я понял из их рассказов, они четыре часа сидели в машине с вытаращенными глазами. «Хамбер» был обычным такси. Один из корреспондентов нанял его утром для служебной поездки. К нему присоединились другие коллеги, напуганные отсутствием новостей. Не заметив никаких признаков врага, они продолжили поездку на запад. Теперь их группа находилась здесь – в шестидесяти милях от передовых частей союзников. Я спросил, есть ли у репортеров при себе какое-нибудь оружие.

– Только это, – ответил один из журналистов, вытаскивая из кармана пол-литровую бутылку бренди.

Тут было уже не до смеха. Ответственность за этих простофиль легла на мои плечи. Я велел им последовать нашему примеру и убраться с дороги, тем самым уменьшив вероятность атаки Люфтваффе. К тому времени один из наших парней проболтался о побоище в монастыре. Корреспонденты захотели увидеть эту картину. Я запретил им въезжать в Дерну.

Оказалось, что старшим их группы был Дон Манро из Си-би-эс, [40]40
  Канадская радиовещательная корпорация.


[Закрыть]чьими отчетами я часто восхищался.

– Что вы делаете с этими сумасшедшими? – спросил я его.

Мне не хотелось отправлять их назад без эскорта. Корреспондентов могли захватить в плен или попросту расстрелять. Если бы я приказал им вернуться в Тобрук, они дождались бы нашего отъезда и, проводив машины взглядом, продолжили бы делать то, что хотели. С другой стороны, мы не могли взять их с собой. По нашим бородам и грузовикам они поняли, к какому подразделению мы относились, и если бы кто-то из нас дал им малейший намек о цели операции, то к завтрашнему чаю эта история облетела бы весь мир. В конечном счете мы пригласили их на ужин. В ящике со льдом у них хранилась четвертинка сыра «Реджиано», окорок «Прошутто» и сладкая колбаса.

– Вы огорчите нас, если не порадуетесь вместе с нами этой скромной трапезе, – сказал Манро.

Я должен отдать репортерам должное: парни знали толк в попойках. Несмотря на отсутствие женщин, им удалось устроить настоящий кутеж. Я не позволил их группе отправиться на заброшенную ферму, как они хотели. Такой поступок не только нарушал дисциплину, но шел против правил войны. Я заставил их расположиться рядом с нами на холмах – причем без всяких костров в ночи и громких криков. Так мы могли присматривать за ними. В обмен на нашу защиту я взял с них клятву, что завтра утром они вернутся в Тобрук. Когда солнце село, энтузиазма у гостей поубавилось. Они с радостью забрались под наши грузовики и заснули, пока мы по очереди охраняли их покой.

Корреспонденты оказались приличными парнями. Один из них (южноафриканец по имени Ван дер Брак) имел медаль за боевые заслуги с Первой мировой войны. Как рассказал нам его друг, он служил в кавалерии и действительно воевал на боевом скакуне. Брак владел собственной газетой в Дурбане и был бы рад остаться с нами, чтобы найти интересный материал для своих читателей.

– Хотя, конечно, я не могу навязываться вам, – сказал он мне. – И все же мысль о том, что такие парни, как вы, поедут на какую-то тайную операцию, буквально преследует меня.

Этот мужчина чем-то понравился Колли и Панчу. Он был майором, боевым офицером. Мои парни посовещались и предложили ему остаться.

– Возможно, мы найдем для вас какое-нибудь дело.

Колли просто пошутил, и южноафриканец понял его юмор. Но он немного огорчился.

– Честно говоря, мне доставило бы большое удовольствие покрутиться рядом с такими парнями, как вы.

Он сказал, что считает меня хорошим офицером, но слишком мягкосердечным.

– Вы должны были пристрелить нас на том шоссе. Откуда вам известно, что мы не немецкие агенты?

Чуть позже я угощал чаем Манро. Утром он протрезвел и стал более дисциплинированным. В знак благодарности канадский корреспондент попросил меня развернуть полевую карту. Прикрывая свет фонарика длинной полой жакета, он объяснил мне сложившуюся ситуацию.

– Монти не будет сражаться за Триполи, – сказал Манро. – Этот район можно обойти с фланга через уступ Джебель-Нефуса. Вероятно, Роммель попытается удержать важный порт, но, скорее всего, он сдаст его без боя.

Корреспондент постучал пальцем по карте, указывая на место западнее тунисского Мединина.

– Это линия Марет.

– Подождите секунду, – сказал я. – Позвольте мне позвать сержанта и парочку других моих людей.

Когда к нам присоединились Колли, Панч, Олифант и Грейнджер, Манро продолжил свой рассказ о линии Марет. Она была построена французами в прошлую войну и защищала Тунис от итальянцев. Никто точно не знал, сколько оборонительных огневых позиций прибавил к ней Роммель, насколько мощны ее орудия и как обширны минные поля.

– Это серьезный оборонительный вал. Он занимает сорок миль из конца в конец и блокирует широкий проход между горами и морем. Если Роммель окопается за линией Марет и укрепит ее 15-й и 21-й танковыми дивизиями, а также 90-й легкой дивизией и итальянскими бронетанковыми дивизиями Ариета, Кентауро и десантниками Фольгора – не говоря о срочном пополнении в танках и самолетах, которые Гитлер обязательно выделит для такого критического случая, – то многие наши ребята прокомпостируют свои билеты на тот свет, пытаясь вытолкнуть его оттуда.

Взглянув на наши лица, Манро понял, что его слова стали новостью для нас.

– В принципе, мы знаем, кто вы такие и что пытаетесь сделать в тылу врага, – сказал он. – Я недавно пил пиво с вашим боссом Гаем Прендергастом. Как раз за день до этого он послал к вам патрули Тинкера и Попского. Мы ничего не слышали об Уайлдере и Исонсмите, которые отправились в пустыню в прошлом месяце. Отсюда я делаю вывод: либо вы действуете с ними, либо они с вами. Верно?

Его догадки впечатляли.

– Я вижу по вашим лицам, что вы еще не получили приказ о поиске проходов через линию Марет, – добавил Манро. – Но скоро вы его получите.

Он указал на карте холмистую местность южнее Джебель-Нефуса. Судя по размерам, это не отмеченное на картах песчаное море было не меньше египетского.

– Монти не сможет одолеть в лоб такую мощную линию обороны. Поэтому каким-нибудь отважным смельчакам придется взять работу на себя и разведать для него хотя бы один проход, пригодный для тяжелой бронетехники. Операцию уже назвали «Левым хуком». По моим скромным предположениям, именно этим сейчас и занимаются Тинкер и Попский.

– А когда нас туда пошлют?

– Я сказал вам все, что знаю. Мы пили «Джон Коллинс» на террасе в «Пастухе», и мне как-то в голову не пришло спросить о точной дате операции. Но вы, парни, обязательно будете задействованы в ней до того, как это шоу закончится.

На следующее утро мы отдали Манро нашу почту, чтобы он доставил ее в штаб Восьмой армии. Я вручил ему двадцать семь писем для Роуз. По одному на каждый день разлуки. Манро обещал позвонить ей в Хайфу, если ему не удастся увидеться с ней лично. Он сказал, что заверит ее в моем полном здравии.

Последним событием, случившимся с нами на пути из города, стало пленение итальянца. Точнее, он сам поприветствовал нас на стыке дорог из Дерны и Мартубы. Он просил нас взять его в плен и не унимался до тех пор, пока мы не разрешили ему забраться в грузовик. Он явно призывался не по собственной воле – босой и напуганный сорокалетний мужчина. Панч пришел к выводу, что итальянец был дезертиром, каким-то чудом убежавшим от карательной команды. С помощью жестов и на ломаном английском мужчина заверил нас, что он опытный механик по «Фиатам». Но когда мы подняли капот, его глаза полезли на лоб – похоже, за всю свою жизнь он никогда не видел ни одного мотора. В обед мы остановились и запросили у Каира инструкции. Нам велели избавиться от пленника. Кроме того, штаб сообщил, что операция в Бенгази отменяется. Вместо охоты на Роммеля нас снова попросили отслеживать вражеский транспорт на горных дорогах у поселений. И еще через три дня мы должны были встретиться с Ником Уайлдером и майором Мейном в Бир-эль-Джамра на юго-востоке Джабеля у немецкого аэродрома Бенины. Там нам обещали дать новые приказы. Мы высадили итальянца в трех милях от арабского поселения и напоследок сунули ему в руки кварту «Пеллегрино» и пилотку, наполненную сыром и кусками консервированного окорока.

– Кровавый ад, – сказал Колли, глядя на жалкую фигуру, которая уменьшалась за задним бортом. – Это самое гадкое извинение перед солдатом, которое я когда-либо видел.