Текст книги "Худей! (др. перевод)"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

– Нет, – ответил Джинелли. – Минут через десять.

* * *

На пути к лагерю Джинелли заметил двух небрежно одетых парней. Но наверняка это были копы, потому что они на коленях бережно рылись возле грузовика с козерогом. У каждого была маленькая садовая лопатка. Третий светил им фонариком.

– Постой, постой, вот еще, – сказал один из них. Он достал из земли пулю и положил ее в ведро. Два цыганенка, очевидно, братья, наблюдали за операцией.

Фактически Джинелли был доволен, что тут копы. Никто не знал, как он выглядит, а Самюэль Лемке видел только запачканное грязью лицо. Также вполне вероятно, что на месте инцидента главную роль сыграло русское автоматическое оружие. Тут мог появиться и агент ФБР. Но Джинелли уже проникся глубоким уважением к Тадеушу Лемке. Это было не только слово, написанное на лбу Спертона; это было то, как он стоял под пулями, летящими из темноты. И конечно, из-за того, что происходило с Вилли, Джинелли чувствовал, что старик мог бы его и узнать, он мог прочесть правду по глазам, или учуять по запаху кожи, или, кто знает как. Ни при каких обстоятельствах он не собирался позволить старику коснуться себя. Он хотел встретиться с девушкой.

Он вошел в круг машин и наугад постучал в дверь одного трейлера. Ему пришлось постучать вторично, прежде чем дверь открыла среднего возраста цыганка с недоверчивыми, испуганными глазами.

– Что вам нужно? У нас ничего нет, – сказала она. – У нас сейчас неприятности. Извините. Мы закрыты.

Джинелли махнул удостоверением.

– Специальный агент Стонер, мэм.

Ее глаза округлились. Она быстро перекрестилась и сказала что-то по-романски, а потом заговорила на английском:

– Боже, что же дальше-то будет? С тех пор как умерла Сюзанна, над нами словно повисло проклятие. Или…

Ее отодвинул в сторону муж, который велел ей замолчать.

– Специальный агент Стонер, – снова представился Джинелли.

– Да, я слышал, что вы сказали, – цыган спустился на землю со ступенек у задней дверцы. Джинелли дал бы ему лет сорок пять, но цыган мог быть намного старше. Он сутулился и выглядел почти горбатым. На нем была тенниска «Мир Диснея» и огромные мешковатые шорты. От него исходил запах дешевого вина и блевотины, которая, должно быть, только что вырвалась наружу. Да и по виду он напоминал человека, с которым это происходит довольно часто, например три-четыре раза в неделю. Джинелли показалось, что он узнает цыгана… это был один из тех, кто разбежался под огнем с грацией слепых эпилептиков, с которыми неожиданно случился сердечный приступ.

– Чего вы хотите? Копы не слезают с нашей задницы весь день. Копы всегда цепляются к нам, но сейчас это просто нелепо! – он говорил сердитым, раздраженным тоном, но жена попробовала его успокоить.

Он повернулся к своей жене.

– Дет кригиска ягхаллер! – сказал он ей и добавил для лучшего усвоения. – Заткнись, сука! – Женщина скрылась. Цыган снова повернулся к Джинелли. – Чего вы хотите? Почему вы не говорите со своими дружками, если вам нужно что-то узнать? – он кивнул в сторону парней из криминальной лаборатории.

– Разрешите узнать ваше имя? – спросил Джинелли все с той же безучастной вежливостью.

– Почему бы вам не узнать это от них? – цыган агрессивно скрестил на груди свои полные рыхлые руки. Под майкой заходила жирная грудь. – Мы сообщили им наши имена, мы уже дали показания. Кто-то стрелял в нас среди ночи, вот и все, что мы знаем. Мы только хотим, чтобы нас оставили в покое. Мы хотим убраться из Мэйма, из Новой Англии, со всего… восточного побережья, – и чуть более низким голосом цыган добавил: – И никогда не возвращаться сюда. – Два пальца его левой руки сложились в знак, который Джинелли хорошо знал от своей матери и бабки – знак от дурного глаза. Он не думал, что цыган сделал это сознательно.

– Мы можем выбрать одно из двух, – заговорил Джинелли, все еще играя роль уравновешенного агента ФБР. – Вы можете дать мне некоторые сведения или же отправиться в Центр Предварительного Заключения Штата и дождаться решения, предъявят вам или нет обвинение в препятствии проведению расследования. В случае, если будет доказано ваше нежелание содействовать органам правосудия, вам грозит пятилетнее заключение и штраф в пять тысяч долларов.

Еще поток романского из глубины фургона, на этот раз близкий к истерике.

– Енкельт! – хрипло крикнул человек, но, когда он снова повернулся к Джинелли, его лицо заметно побледнело. – Вы с ума сошли?!

– Нет, – ответил Джинелли. – Дело не в нескольких выстрелах. Речь идет о трех очередях, выпущенных из автоматической винтовки. Частное владение автоматическим и скорострельным оружием запрещено в США. К делу привлечено ФБР, и я вас должен искренне предупредить, что вы по пояс в дерьме, и погружаетесь все глубже, а я не уверен, что вы умеете плавать.

Цыган угрюмо посмотрел на него, а потом сказал:

– Мое имя Хейлиг. Трэй Хейлиг. Это вы могли узнать у тех парней, – он кивнул.

– У них есть своя работа, мне предстоит своя. Итак, вы собираетесь говорить со мной? – Человек обреченно кивнул.

Посреди их разговора один из детективов штата подошел поинтересоваться, кем был Джинелли. Он взглянул на удостоверение и быстро отошел со слегка обеспокоенным видом.

Хейлиг утверждал, что выскочил из своего трейлера при первых звуках выстрелов, увидел вспышки огня и побежал к вершине холма слева, чтобы зайти к стрелку с фланга. Но в темноте он наткнулся на дерево, упал и ударился головой о камень. На время он потерял сознание. В противном случае он наверняка схватил бы ублюдка. В подтверждение всей этой истории он указал на поблекший синяк, по крайней мере, трехдневной давности, вероятно, приобретенный в пьяной потасовке. «У-гу», – подумал Джинелли и перевернул еще страничку своей записной книжки. Достаточно фокусов, пора было переходить к делу.

– Большое спасибо, мистер Хейлиг, вы оказали мне большую помощь.

Пересказ этой истории привел цыгана в более милостивое расположение духа.

– Ну… вот и хорошо. Мне жаль, что я набросился на вас вначале. Но если бы вы были на нашем месте… – он пожал плечами.

– Копы, – сказала женщина из-за его спины. – Всегда копы, – она выглянула из-за дверцы трейлера, словно очень старая, очень усталая барсучиха, глядевшая из норы, нет ли поблизости собак. – Куда бы мы ни пошли. Но теперь еще хуже. Люди перепуганы.

– Енкельт, мамма, – сказал Хейлиг, но более мягким тоном.

– Я должен поговорить еще с двумя людьми, если вы мне их укажете, – Джинелли посмотрел на чистую страницу своей записной книжки. – Мистер Тадеуш Лемке и миссис Анджелина Лемке.

– Тадеуш сейчас спит вон там, – он указал на фургон с козерогом. Джинелли счел это отличной новостью, если это было правдой. – Он очень стар, и все это его сильно утомило. А Джина в своей машине вон там, хотя она и не миссис, – он указал на маленькую тойоту с аккуратным деревянным верхом.

– Большое спасибо, – сказал он и сунул записную книжку в задний карман. Хейлиг вернулся в свой трейлер (и к своей бутылке, вероятно) с заметным облегчением. Джинелли снова пересек круг машин в наступающих сумерках, в этот раз направляясь к машине девушки. Его сердце, как он признался Вилли, стучало тяжело и быстро. Он глубоко вздохнул и постучал в дверцу.

Немедленного ответа не последовало, и он уже поднял руку, чтобы постучать во второй раз, когда дверца открылась. Вильям говорил Ричарду, что Джина красива, но он не был готов к тому, что она так красива: темные прямые глаза с белками, настолько белыми, что они казались слегка голубоватыми, чистая оливковая кожа, чуть розовеющая глубоко внутри. Посмотрев на ее руки, Джинелли увидел, что они сильны, мускулисты. На ногтях не было лака, они были так же коротко острижены, как ногти фермера. В одной руке она держала книгу «Статистическая социология».

– Да?

– Специальный агент Эллис Стонер, мисс Лемке, – сказал Джинелли, и та ясная, прозрачная чистота ушла из ее глаз, словно их закрыли ставнями.

– Да? – повторила она, и в голосе ее было больше жизни, чем в машине, отвечающей по телефону.

– Мы расследуем инцидент со стрельбой, имевший место здесь прошлой ночью.

– Вы… и половина всего света, – сказала она. – Что ж, расследуйте, если это вам нужно, но если я не отправлю по почте к завтрашнему утру свои уроки заочного курса, мне снимут баллы за опоздание. Так что, если вы извините меня…

– У нас есть основание полагать, что за этим стоит человек по имени Вильям Халлек, – продолжал Джинелли. – Это имя говорит вам что-нибудь?

Конечно, оно говорило, потому что глаза цыганки на мгновение широко распахнулись и просто запылали. Джинелли подумал, что она невероятно красива, и еще… он больше не сомневался в том, кто убил Франка Спертона.

– Эта свинья! – она плюнула. – Хан сатте сиг па ен ав столарна!

– У меня есть несколько фотографий человека, в котором мы подозреваем Халлека, – невозмутимо сказал Джинелли. – Они были сделаны в Бар-Харбор агентом, использовавшим телефотообъектив…

– Конечно, это Халлек! – сказала девушка. – Эта свинья убила мою бабушку! Но ему недолго осталось нас беспокоить. Он… – она прикусила нижнюю губу и замолчала. Если бы Джинелли был человеком, за которого он себя выдавал, ее ожидал бы долгий и подробный допрос. Джинелли сделал вид, что ничего не заметил.

– На одной из фотографий видно, как из рук в руки передаются деньги. Если один из них Халлек, то другой наверняка стрелок, посетивший лагерь сегодня ночью. Я хотел бы, чтобы вы или ваш дед точно опознали Халлека.

– Он – мой прадед, – отсутствующе сказала Джина. – Сейчас он спит. Мне бы не хотелось его будить. У него последние дни выдались очень тяжелыми.

– Тогда мы сделаем так, – сказал Джинелли. – Вы посмотрите фотографии, и, если точно опознаете Халлека, мы не будем беспокоить старого мистера Лемке.

– Это меня устроит. Если вы поймаете эту свинью Халлека, вы его арестуете?

– Безусловно. У меня с собой федеральный ордер на его арест.

Это ее убедило. Когда она спрыгивала со ступеньки, подобрав юбку и мелькнув загорелыми ногами, она пробормотала слова, охладившие сердце Джинелли.

– Не так-то легко вам удастся его арестовать…

Они прошли мимо копов, все еще процеживающих землю в сгущающихся сумерках, прошли мимо цыган, в том числе и мимо двух братьев, одетых на ночь в одинаковые пижамы. Джина кивнула нескольким цыганам, и они кивнули в ответ, но все же старались держаться подальше – высокий человек с Джиной был из ФБР, а самое лучшее не впутываться в подобные дела.

Они вышли из круга и стали подниматься по холму к машине Джинелли. Вечерние тени постепенно поглотили их.

– Это было просто, как кусок пирога, Вильям, – рассказывал Джинелли. – Без сна третью ночь подряд и так же легко… почему бы и нет? Место кишело от копов. Разве вернулся бы тот парень, который устроил стрельбу тут прошлой ночью? Они так не думали… и сглупили, Вильям. Я ожидал этого бы от остальных, но только не от старика – нельзя ведь всю жизнь учиться ненавидеть и недоверять копам, а потом вдруг решить, что они защитят от того, кто грызет им задницу. Но старик-то спал. Он выдохся. И это было хорошо. Мы можем заставить его снять проклятие, Вильям. Заставить сделать это…

Они подошли к бьюику. Джинелли открыл дверцу водителя, пока девушка стояла рядом. И когда он наклонился, вынимая 38-калиберный пистолет из плечевой кобуры одной рукой и снимая крышку с банки Болла другой, он почувствовал, как настроение девушки резко переменилось от горькой раздраженности к внезапной опаске. Сам Джинелли ощущал вдохновение. Вся его интуиция и эмоции вывернулись наизнанку и достигли немыслимо тонкой степени. Он почти физически ощутил ее первые опасения, страх перед темнотой и близостью окружающего леса, страх перед той легкостью, с которой она отдалилась от соплеменников с человеком, которого никогда раньше не видела, в то время как ей не следовало бы доверять ни одному человеку. В первый раз она задумалась, почему «Эллис Стонер» не взял фотографии с собой в лагерь, если так жаждал опознать Халлека. Но было слишком поздно. Он назвал имя, и ненависть ослепила ее жаждой мести.

– А вот и мы, – сказал Джинелли и повернулся к ней с револьвером в одной руке и банкой в другой.

Ее глаза округлились, груди приподнялись, когда она втянула глубокий вздох.

– Можешь начинать кричать, – сказал Джинелли. – Но я гарантирую, что это будет последним звуком, который ты произнесешь и услышишь, Джина.

На мгновение ему показалось, что она закричит в любом случае… но вместо крика она выпустила воздух длинным выдохом.

– Значит, это ты работаешь на эту свинью, – проговорила она. – Ханс сатте сиг па…

– Говори по-английски, шлюха, – сказал Джинелли почти небрежно, и она дернулась, словно он дал ей пощечину.

– Не смей называть меня шлюхой, – прошептала она. – Никто не смеет называть меня шлюхой. – Ее руки, сильные руки, согнулись, пальцы сжались клешнями.

– Когда ты называешь моего друга Вильяма – свиньей, я называю тебя – шлюхой, а твоего отца – жополизом, – спокойно сказал Джинелли. Он увидел, как губы ее исказились в оскале, и ухмыльнулся. Что-то в его ухмылке заставило ее вздрогнуть. Она не то чтобы испугалась, но какое-то понимание появилось, понимание того, с кем она имеет дело.

– Ты что, думаешь, это игра? – спросил он. – Вы прокляли человека с женой и ребенком… и по-вашему это – игра? Вы думаете, он сбил эту женщину, твою бабку, умышленно? Заключил на нее контракт? Ты думаешь, Мафия решила объявить контракт на твою старую бабку? Дерьмо!

Девушка заплакала от бешенства и ненависти.

– Я знаю, чем он занимался в машине со своей женой, когда переехал ее на улице! А потом они… они отмазали все в суде. Но мы о нем позаботились. А ты будешь следующим. Неважно, что…

Он сбросил пальцем крышку с банки, и ее глаза впервые глянули туда. На банку он и хотел обратить ее внимание.

– Кислота, шлюха, – сказал Джинелли и выплеснул содержимое бутылки ей в лицо. – Посмотрим, скольких людей ты убьешь своей рогаткой, когда выгорят твои глаза.

Она тонко, протяжно вскрикнула, схватившись руками за лицо, но слишком поздно. Она упала на землю и Джинелли поставил ей на шею ботинок.

– Закричишь, и я убью тебя. Тебя и первых трех твоих приятелей, которые попадутся мне на глаза. – Он убрал ботинок.

– Пока это была пепси-кола.

Цыганка встала на колени, глядя на него сквозь расставленные пальцы. Точное, почти телепатическое чувство подсказало Джинелли, что она не нуждается в его объяснениях. Она знала, знала почти в тот же момент, несмотря на пощипывание кожи, что это не кислота. Мгновение спустя… едва не опоздав… он понял, что сейчас она кинется на него.

Когда она прыгнула кошачьим движением, он шагнул в сторону и ударил ее в бок. Ее голова ударилась о хромированную кромку открытой дверцы машины, и она сползла на землю бесформенной грудой, со стекающей по безупречной щеке струйкой крови.

Джинелли склонился над ней в уверенности, что она потеряла сознание, и она с шипением накинулась на него. Одна рука прочертила глубокую царапину у него на лбу, другая разорвала водолазку, разодрав кожу. Джинелли зарычал и опрокинул ее. Он уперся револьвером ей в нос.

– Давай еще, если хочешь напороться на это? Хочешь? Давай, шлюха! Ты испортила мне лицо! Я с радостью увижу, как ты это сделаешь.

Она лежала без движения, глядя на него глазами, которые сейчас были темны, как смерть.

– Ты бы это сделала, – сказал он. – Если бы это касалось только тебя. Ты бы снова прыгнула на меня. Но ведь это может убить его, верно? Убить старика?

Она молчала, но на мгновение свет мелькнул в глубине ее глаз.

– Что ж, тогда призадумайся, что случилось бы с ним, если бы это действительно была кислота? Задумайся, что станет со стариком, если я действительно плесну кислоту в лица тех двух парнишек в пижамах. Я мог бы это сделать, шлюха. Я мог бы сделать это, а потом вернуться домой и с аппетитом поужинать. Посмотри мне в лицо, и ты поймешь, что я мог бы это сделать, – и он наконец увидел замешательство, первые признаки того, что могло бы быть страхом, но страхом не за себя.

– Халлек проклял вас, – сказал Джинелли. – И этим проклятьем стал я.

– Пое…ь его проклятье, этой свиньи, – прошептала она и вытерла кровь с лица презрительным взмахом пальцев.

– Он сказал мне не причинять никому вреда, – продолжал Джинелли, будто и не слыша ее. – И я не причинял. Но это кончается сегодня ночью. Не знаю, сколько раз твой старый хрыч проделывал такое безнаказанно раньше, но в этот раз ему это не сойдет. Скажи ему это опять. Скажи, что к нему обращаются по-человечески в последний раз. Вот. Возьми.

Он вложил ей в ладонь клочок бумаги, на котором был написан телефон «безопасной будки» в Нью-Йорке.

– Ты позвонишь по этому телефону сегодня в полночь и скажешь о решении своего старика. Если тебе понадобится ответ, позвонишь по тому же телефону два часа спустя… если, конечно, ответ будет… Вот и все. Так или иначе, дверь закроется. После двух часов по этому номеру никто не поймет, о чем это ты говоришь.

– Он никогда не снимет проклятие.

– Что ж, может, и так, потому что твой брат вчера сказал мне то же самое. Но это ваше дело. Просто, будь со стариком откровенна, и пусть он сам решает, что ему делать, только постарайся убедить его, что в случае, если он скажет «нет», начнется настоящее «буги-вуги». Ты будешь первой, потом двое близняшек, следующим первый, на кого мы сумеем наложить руку. Передай это ему. А теперь залезай-ка в машину.

– Нет!

Джинелли закатил глаза.

– Ты не собираешься поумнеть? Я только хочу быть уверен, что у меня будет достаточно времени убраться отсюда без двенадцати копов на хвосте. Если бы я хотел убить тебя, я бы не передавал послание.

Девушка поднялась на ноги. У нее, наверное, кружилась голова, но она сумела сделать это. Она забралась на мое место за рулем, а потом передвинулась на сиденье пассажира.

– Дальше, – Джинелли вытер кровь со лба и показал ей окровавленный палец. – После этого я хочу, чтобы ты прижималась к той дверце, как девственница на первом свидании.

Она отодвинулась вплотную к дверце.

– Хорошо, – похвалил Джинелли, забираясь в машину. – Там и оставайся.

Джинелли вывернул на Финсон-Роуд, не включая огней. Колеса бьюика заскользили по траве, и Джинелли переключил скорости рукой с пистолетом, краем глаза заметил движение цыганки и направил оружие на нее.

– Неверно, – сказал он. – Не шевелись. Совсем не шевелись. Поняла?

– Я поняла.

– Хорошо.

Он проехал по дороге тем же путем, каким приехал сюда, наведя на нее пистолет.

– Всегда одно и то же, – горько сказала она. – Даже за крошечную справедливость нам приходится платить огромную цену. Он твой друг, эта свинья Халлек?

– Я уже говорил, чтобы ты не называла его так. Он не свинья.

– Он проклял нас, – проговорила она с некоторой долей изумления и презрения. – Передай ему от меня, что Господь проклял нас задолго до того, как появился кто-то из его племени.

– Прибереги это для официальной статистики, крошка.

Цыганка замолчала. За четверть мили до карьера гравия, где покоился Франк Спертон, Джинелли остановил машину.

– Хорошо. Теперь вылезай и убирайся.

– Конечно, – она посмотрела на Ричарда своими бездонными глазами. – Но есть еще одно, о чем тебе следует знать, мистер. Наши дороги еще пересекутся. И когда это произойдет, я тебя убью.

– Нет, – возразил он. – Ты не станешь меня убивать. Потому что сегодня ты мне обязана жизнью. А если этого недостаточно для тебя, неблагодарная сука, то добавь жизнь своего брата за прошлую ночь. Ты можешь говорить, что вздумается, но ты не представляешь, как обстоят дела. У меня есть друг, которым можно играть в воздушного змея, если привязать бечевку к его поясу. А что есть у вас? Я скажу. У вас есть безносый старик, который наложил на моего друга проклятие, а потом удрал, словно шакал.

Теперь она плакала. Плакала мучительно. Слезы стекали по ее лицу потоками.

– Ты хочешь, чтобы бог оказался на твоей стороне? – спросила она голосом таким хриплым, что слова были почти неразличимы. – Это то, что я услышала? Тебе придется гореть в аду за такое богохульство. Разве мы шакалы? Но если это и так, то такими нас сделали вы, люди, похожие на твоего друга. Мой прадед говорит, что проклятия нет, а есть только зеркала, которые мы подносим к душам мужчин и женщин.

– Убирайся, – сказал он. – Мы не можем говорить друг с другом. Мы даже не можем слышать друг друга.

– Верно.

Она открыла дверь и вышла, но, уходя, она прокричала:

– Твой друг – свинья, и он умрет худым!

* * *

– Но я так не думаю, – сказал Джинелли.

– Что ты хочешь этим сказать?

Джинелли посмотрел на часы. Было больше трех.

– Скажу тебе в машине. Тебе предстоит встреча в семь часов.

Вилли снова почувствовал, как в желудок кольнула острая игла страха.

– С ним?

– Верно. Собирайся.

Когда Вилли поднялся на ноги, произошел еще один приступ аритмии. В этот раз самый продолжительный. Вилли закрыл глаза, схватился за грудь… за то, что осталось от груди. Джинелли подхватил его.

– Вильям, с тобой все в порядке?

Вилли посмотрел в зеркало и увидел гротескный скелет в непомерной одежде. Аритмия прошла, сменилась более знакомым чувством: ощущением той перебродившей ярости, направленной против старика… и против Хейди.

– Хорошо, – сказал он. – Куда мы едем?

– В Вангор.