Текст книги "Худей! (др. перевод)"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Эндерс поглядел на себя в зеркало за стойкой бара – на себя и сквозь себя.

– Все было, как в старые дни, – мечтательно произнес он. – Я чувствовал, как они готовят мясо, своим особым способом, и зеленый перец, и то оливковое масло, которое им нравится, которое кажется прогорклым, когда раскрываешь банку, и сладким, когда на нем готовишь. Я слышал, как они говорят на своем забавном языке, и это тук-тук-тук, когда они бросали ножи в доску. Кто-то там пек хлеб старым способом, на горячих камнях… Все было, как прежде, только я уже не был прежним. Я был напуган. Ну, цыгане меня всегда немного пугали… разница в том, что прежде я все-таки подошел бы к ним. Черт, я все-таки белый человек, правда? В прежние времена я подошел бы прямо к их костру и купил бы выпить или самокрутку – не из-за того, что я хотел бы выпить или покурить марихуаны, а просто, чтобы поглазеть вокруг. Но прежние дни состарили меня, а когда пугается старик, он не ходит без оглядки, как в те времена, когда он только учится бриться. Поэтому я просто постоял там в темноте, наблюдая, как они расхаживают перед своим костром, слушая, как они разговаривают и смеются и пробуют свою пищу. А потом открылась задняя дверь одного фургона – на нем был рисунок женщины и белой лошади с рогом, торчащим из головы… как она там называется?..

– Козерог, – подсказал Вилли, и его голос, казалось, исходил откуда-то из глубины тела. Он отлично знал этот фургон. Он видел его в первый день приезда цыган на общественном лугу Фэрвью.

– И оттуда кто-то вышел, – продолжал Эндерс. – Только тень, тлеющий кончик сигареты… но я знал, кто это был, – он указал пальцем на фото старика с головой, повязанной платком. – Он. Ваш знакомый.

– Вы уверены?

– Он глубоко затянулся, и я увидел… это. – Эндерс указал на то, что осталось от носа Лемке, но не коснулся глянцевой поверхности, словно прикосновение могло грозить заражением.

– Вы говорили с ним?

– Нет, – сказал Эндерс. – Но он говорил со мной. Я стоял в темноте. Клянусь господом, он даже не глядел в мою сторону, просто сказал: «Скучаешь по своей жене Флеш, а? Ничего, скоро ты будешь рядом с ней». А потом выбросил окурок и пошел к костру. Я увидел, как блеснула серьга в его ухе в свете костра, и это – все, – он вытер капельки воды с подбородка и взглянул на Вилли. – Меня прозвали Флешем, когда я работал на пирсе в 50-х, мой друг. С тех пор никто не звал меня этим именем. Я стоял в темноте, но он увидел меня и назвал старым именем… цыгане сказали бы, тайным именем, так мне кажется. Стоит серьезно поразмыслить, когда цыгане знают твое секретное имя.

– Думаете? – спросил Вилли, обращаясь скорее к себе самому.

Снова подошел Тимми-бармен. В этот раз он заговорил с Вилли почти сердечно… как будто Лона Эндерса рядом и вовсе не было:

– Он заработал свою десятку, приятель? Оставьте его в покое. Он нездоров, а беседа с вами, похоже, здоровья ему не прибавляет.

– Я в порядке, Тимми, – сказал ему Эндерс.

Томми не посмотрел на него, он продолжал смотреть на Вилли.

– Я хочу, чтобы вы шли своей дорогой, – сказал он Вилли тем же рассудительным, почти добродушным тоном. – Мне не нравится ваш вид. Вы напоминаете мне дурное происшествие, которое ищет, где бы ему приключиться. Ваше пиво бесплатно. Только уходите.

Вилли посмотрел на бармена испуганно и несколько приниженно.

– Ладно, – сказал он. – Всего один вопрос, и меня здесь нет. – Он повернулся к Эндерсу. – Куда они направились?

– Я не знаю, – сразу ответил тот. – Цыгане не оставляют адресов, мой друг.

Плечи Вилли поникли.

– Но я уже был на ногах, когда они отъезжали на следующее утро. Я теперь совсем дерьмово сплю, а большинство их машин к тому же не позаботилось о глушителях. Я видел, как они выехали на 27 магистраль и повернули к северу. Моя отгадка будет… Рокленд, – старик глубоко вздохнул, и Вилли озабоченно склонился к нему. – Рокленд или Бутбэй Харбор. Да. И это все, что я знаю, мой друг, не говоря о том, что, когда старик назвал меня Флешем, когда он назвал меня моим тайным именем, я описался, замочив штанину и левую теннисную туфлю, – и Лон Эндерс неожиданно заплакал.

– Мистер, вы что, не уходите? – спросил Тимми.

– Уже иду, – вздохнул Вилли и пошел, задержавшись только на миг, коснувшись хрупкого, почти воздушного плеча старика.

Солнце ударило словно молот. Наступил полдень, солнце перекатило в западную часть неба, и когда Вилли поглядел налево, он увидел собственную тень, костлявую, как детский рисунок человечка, нарисованный на горячем белом песке.

* * *

Вилли набрал код: 203.

«Стоит серьезно призадуматься, если цыгане знают твое тайное имя».

Он набрал: 555.

«Мне не нравится ваш вид. Я хочу, чтобы вы пошли своей дорогой».

Он набрал: 923. Услышал, как зазвонил телефон дома, в Жирном Городе.

«Вы напоминаете мне дурное происшествие, которое ищет, где бы ему приключиться…»

– Привет? – голос ожидающий и немного запыхавшийся, он принадлежал не Хейди, а Линде. Лежа на постели в своем клиновидном номере, Вилли прикрыл глаза, когда их защемило от слез. Он увидел ее ясно, как в тот день, когда вел ее по Фонарному проезду и говорил ей о наезде, вспомнил ее старые шорты и длинные, жеребячьи ноги.

«Что ты можешь рассказать ей, Вилли? Как ты провел день на пляже, исходя потом, что обед твой состоял из двух кружек пива, и несмотря на обильный ужин, коронным номером которого был не один, а два бифштекса, ты потерял сегодня три фунта вместо обычных двух?»

– Алло!

«Что ты – дурное происшествие, которое ищет, где бы ему приключиться? Что тебе жаль, что приходилось лгать, но ведь все родители это делают».

– Алло! Кто там? Это ты, Бобби?

Все еще не раскрывая глаз, Вилли сказал:

– Это отец, Линда.

– Папочка?

– Милая, я не могу говорить, – сказал он. «Потому что чуть не плачу». – Я все еще теряю вес, но я вышел на след Лемке. Передай это матери. Передай, что я вышел на след Лемке. Ты запомнила?

– Папочка, пожалуйста, приезжай домой! – она плакала. Рука Вилли побелела на телефоне.

– Я соскучился по тебе, но когда я вернусь домой, мы больше никогда не расстанемся.

Смутно он услышал голос Хейди:

– Лин? Это отец?

– Я люблю тебя, куколка, – проговорил Вилли. – И я люблю маму.

– Папочка… – мешанина мелких звуков. Потом в трубке раздался голос Хейди:

– Вилли? Вилли, пожалуйста, прекрати это и вернись к нам.

Вилли осторожно повесил трубку, перевернулся на постели и положил лицо на скрещенные руки.

* * *

Он выписался из «Шератона» на следующее утро и отправился на север по длинной прибрежной магистрали, которая начиналась в Форте Кэй в Мэйне и оканчивалась в Кэй Вест, во Флориде. Рокланд или Бутбэй Харбор сказал старик в «Семи морях», но Вилли не собирался упускать ни одного шанса. Он останавливался у каждой второй заправочной станции на дороге; он останавливался у универсамов, перед которыми на складных стульях сидели старички, жующие зубочистки или спички. Он показывал фотографии каждому, кто соглашался взглянуть; он разменял два стодолларовых дорожных чека на двудолларовые купюры и раздавал их как чаевые, словно человек, привлекающий к радиошоу сомнительного качества. Четыре фотографии он показывал чаще других: фотографии девушки, Джины, с чистой оливковой кожей и темными, зовущими глазами; переделанный из катафалка фургон; грузовичок-фольксваген с женщиной и козерогом на борту и портрет Тадеуша Лемке.

Как и Лон Эндерс, люди не хотели разглядывать последнюю фотографию или притрагиваться к ней. Но все были готовы помочь, и Вилли Халлек без затруднений шел по следам цыган вдоль побережья. Не из-за номеров других штатов (летом в Мэйне можно увидеть множество машин со всех концов страны; они двигались, почти упираясь бамперами в соседей), сам живописный вид цыган, рисунки на бортах машин привлекали внимание. Большинство людей, с которыми говорил Вилли, утверждало, что женщины и дети цыган воровали вещи, но никто не мог сказать определенно, что именно украдено, и ни один, как установил Вилли, не вызвал копов в связи с этими предполагаемыми кражами. Чаще всего вспоминали цыгана с гниющим носом – если они видели его, то запоминали лучше остальных.

Сидя с Лоном Эндерсом в «Семи морях», Вилли отставал от цыган на три недели. Владелец бензозаправочной «Скоростное обслуживание у Боба» не мог припомнить день, когда цыгане заправляли у него свои машины, одну за другой. Они только воняли «как индейцы». Вилли подумал, что Боб сам отдает переспевшим запашком, но решил, что такое замечание было бы неблагоразумие. Студент, подрабатывающий в пивной, напротив Боба, смог точнее указать день – это было 2 июня, его день рождения, и он очень расстраивался, что приходилось работать. Вилли говорил с ними 20 июня, то есть отставал на 18 дней. Цыгане пытались найти место для стоянки севернее Бранвика, но их отправили дальше. 4 июня они остановились в Бутбэй Харбор. Не на самом берегу, конечно, но смогли найти фермера, который сдал им скошенный луг за 20 долларов в день.

Они задержались там только на три дня – летний сезон только начинался, и урожай был очевидно не очень богатым. Фермера звали Валбурн. Когда Вилли показал ему фото Тадеуша Лемке, тот кивнул головой и перекрестился, быстро и (Вилли в этом был уверен) бессознательно.

– Я еще не встречал старика, который был бы так резв, как этот, и я видел, как он нес охапку дров, которая была бы не по силам моим сыновьям, – Валбурн поколебался и добавил: – Он не понравился мне. И не только из-за своего носа. Черт, мой дед имел рак кожи и прежде чем сойти в могилу, рак прогрыз в его щеке дыру, размером с пепельницу. Туда можно было заглядывать и видеть, что дед пережевывает. Конечно, нам это не нравилось, но мы все равно любили деда… вы понимаете, что я хочу сказать. – Вилли кивнул. – Но этот… мне он не понравился. Я подумал, что он смахивает на душегуба.

Вилли уже хотел спросить перевод этого нового американизма, но потом решил, что душегуб, везде душегуб. Перевод читался в глазах Валбурна.

– Он и есть душегуб, – сказал Вилли с полной откровенностью.

– Я уже подумывал, не отправить ли их дальше. 20 долларов за ночь, если не считать уборку мусора после них – вполне приличная плата, но моя жена боялась их, да и я сам побаивался. Поэтому я пошел к Лемке тем же утром сказать, чтоб они убирались, прежде чем я перетрушу окончательно. Но они уже укатили. Облегчили мне задачу.

– Они поехали дальше на север?

– Точно. Я стоял на вершине того холма, – он указал, – и видел, как они свернули на шоссе. Я смотрел, пока они не скрылись с глаз долой, и очень обрадовался, когда их не стало.

– Да. Ручаюсь, что обрадовались.

Валбурн бросил на Вилли оценивающий, довольно критический взгляд.

– Не хотите ли пройти в дом выпить стакан сливок, мистер? Вы нехорошо выглядите.

– Спасибо, но мне нужно добраться до Совиной Головы до захода солнца, если смогу.

– Разыскиваете его?

– Да.

– Что ж, если найдете, надеюсь, он не сожрет вас, мистер, потому что мне он показался голодным…

* * *

Вилли говорил с Валбурном 21-го – в первый день официального лета, хотя дороги уже задыхались от туристов. Вилли пришлось проехать в глубь материка до Типскота, прежде чем ему удалось найти мотель со свободным номером. А ведь цыгане выкатились из Бутбэй Харбор утром 8-го.

Разрыв сократился до тринадцати дней.

Вилли провел два плохих дня. Ему казалось, что цыгане провалились под землю. Их не видели ни в Совиной Голове, ни в Рокланде, хотя оба города были забиты туристами. На заправочных станциях и придорожных кафе глядели на фотографии и качали головами.

Угрюмо борясь с желанием выблевать драгоценные калории за борт – он никогда хорошо море не переносил, Вилли на пароме перебрался из Совиной Головы в Виналхавен, но цыган там не было.

Вечером 23-го он позвонил Кирку Пеншли, надеясь на свежую информацию, и когда Кирк снял трубку, послышался интересный двойной щелчок, как раз в тот момент, когда Кирк спросил:

– Как дела, Вилли? Где вы пропадаете?

Вилли быстро покрылся потом и повесил трубку. Он снимал номер в отеле Рокланда и знал, что вероятно больше не сможет найти свободного номера до Вангора, но сразу решил ехать дальше, даже если придется провести ночь посреди пастбища. Двойной щелчок. Ему совсем не понравился двойной щелчок. Такой щелчок можно услышать, когда линия прослушивается или используется оборудование, прослеживающее связь.

«Хейди подписала бумаги на твою отправку, Вилли».

«Ничего более глупого никогда не слыхал раньше!»

«Она подписала их, а Хьюстон утвердил».

«Дай мне отдышаться!»

«Сматывайся отсюда, Вилли».

Он выехал. С учетом Хейди, Хьюстона и прослушивающей аппаратуры, повесить трубку – самое лучшее, что он мог сделать. Приехав в отель «Рамонда» в Вангоре, он первым делом показал фото портье. Тот сразу кивнул.

– Да. Я отвел к ним свою подружку. Она хотела узнать будущее, – взяв в руки фото Джины Лемке, он закатил глаза. – С рогаткой она могла творить чудеса и выглядела так, словно может пользоваться ею и для других целей… вы меня понимаете, – он сделал движение, словно стряхивал воду с кончиков пальцев. – Моя подружка заметила, как я на нее смотрел, и сразу утащила меня оттуда. – Он рассмеялся.

Вилли чувствовал себя таким уставшим, что мог думать только о постели, но адреналин в крови не дал ему отдохнуть.

– Где? Где они были? Или они еще не уехали?

– Нет. Тут их больше нет. Они останавливались у Парсонса, но уже точно отбыли. Я был там на другой день.

– Это ферма?

– Нет. Раньше там была Распродажа Парсонса, пока не сгорела в прошлом году, – он беспокойно посмотрел на обвисшую рубашку Вилли, скулы которого теперь уже напоминали лезвия. В глубине глазниц свечами горели глаза. – Хм… вы хотите взять номер?

* * *

Вилли нашел Распродажу Парсонса на следующее утро. Это оказался обуглившийся каркас здания посреди того, что казалось заброшенной автостоянкой. Вилли медленно прошелся по потрескавшемуся асфальту. Здесь были банки пива и соды, кусок сыра с копошащимися в нем червями, сверкающий шарик от подшипника («Ай да Джина!» – воскликнул про себя Вилли), лежали лопнувшие воздушные шары и пара использованных троянов, так похожих на воздушные шары с усиками. Да, цыгане были здесь.

«Я чую тебя, старик», – прошептал Вилли, повернувшись к пустому каркасу здания, и пустые глазницы – прежние окна, уставились на этого костлявого человека-пугало, с холодным отвращением. Место выглядело обителью призраков, но Вилли не чувствовал страха. К нему вернулась злость, окутала его плащом. Он злился на Хейди, на Тадеуша Лемке, на так называемых друзей, вроде Кирка Пеншли, от которых он ждал, что они будут на его стороне, но которые оказались во враждебном лагере. Уже оказались или скоро там окажутся. Не имеет значения. Даже в одиночестве при своих 130 фунтах, он еще достаточно силен, чтобы бросить вызов старому цыгану. А что будет потом? Что ж, посмотрим, верно?

– Я чую тебя, старик, – снова проговорил Пеншли и подошел к стене здания, на которой висело объявление агента по торговле недвижимостью, и записал адрес.

* * *

Агента звали Фрэнк Квигли, но он настоял на том, чтобы Вилли звал его Биффом. На стенах висели фотографии в рамках, где Бифф был запечатлен в возрасте выпускной школы в футбольном шлеме. На столе Биффа лежала отлитая из бронзы кучка собачьего дерьма с прикрепленной к ней маленькой надписью: «Водительские права француза».

– Да, – сказал Бифф. – Я сдал площадку старому цыгану с разрешения мистера Парсонса. Он рассудил так, что после цыган она все равно хуже смотреться не будет, – объяснил Бифф. – И, по-моему, он прав.

Откинувшись на спинку вращающегося стула, Бифф изучал лицо Вилли, измерял пробел между воротом рубашки Вилли и его шеей. Рубашка свешивалась складками, как флаг в безветреный день. Потом Бифф сплел пальцы за головой, качнулся назад на своем стуле и положил ноги на стол возле кучи бронзового дерьма.

– Но не то, чтобы ее цена оказалась недоступной для покупателя, понимаете? Это прекрасная индустриальная зона, и рано или поздно человек, имеющий дар предвидения, заключит со мной сделку. Да…

– Когда цыгане уехали, Бифф?

– Не сочтите дерзостью, если я пожелаю узнать, почему вас это интересует?

Губы Вилли Халлека, теперь они стали тоньше, оскалились в ухмылке неземной худобы.

– Да, Бифф, сочту.

Бифф вздрогнул, потом кивнул, закинул ногу за ногу и задумчиво погладил кучку бронзового дерьма.

– Прекрасно, Вилли. Дела человека – его бизнес. А мотивы поведения – его личная жизнь.

– Хорошо, – сказал Вилли. Он чувствовал, как возвращается озлобленность, и пытался с ней бороться. – Поскольку мы согласились…

– Тем не менее, это обойдется вам сотни в две.

– Что? – рот Вилли раскрылся от удивления. На мгновение он так сильно разозлился, что не в состоянии был шевельнуться или что-нибудь сказать. От этого выиграл только Бифф Квигли, потому что, если бы Вилли мог пошевелиться, он бы прыгнул на него. Его сдержанность тоже порядочно похудела за последние два месяца.

– Не за ту информацию, которой я поделюсь с вами. Этот пустячок ничего не стоит. Я прошу две сотни за то, что скрою от них.

– Скроете от… кого? – наконец выговорил Вилли.

– От вашей жены, – сказал Бифф. – И вашего доктора, человека, который представился детективом Бартона.

Теперь Вилли все понял. Дела обстояли не так плохо, как он вообразил себе; они были гораздо хуже. Хейди с Майклом Хьюстоном пошли к Кирку Пеншли и убедили его в том, что Вилли спятил. Пеншли все еще использовал агентство Бартона для поисков цыган, но теперь все они уподобились астрономам, следящим за Сатурном только для того, чтобы увидеть Титан – и вернуть Титан в клинику Гласмана.

Он мог представить оперативника Бартона, сидящего в этом кресле несколько дней назад, рассказывающего Биффу Квигли, что скоро объявится очень худощавый человек по имени Вилли Халлек, и когда он объявится, вот номер, чтобы позвонить. Вслед за этим последовало еще более ясное предвидение: он увидел, как прыгает через стол Биффа, хватая по дороге бронзовое дерьмо, которое врезается в череп Биффа. Вилли увидел это с полной ясностью: лопающаяся кожа, брызги крови, белая вспышка треснувшей кости.

Квигли, должно быть, увидел это – или часть этого – не осунувшееся лицо Вилли, потому что на его собственном лице появилось тревожное выражение. Он поспешно убрал руки из-за головы.

– Но я думаю, мы сумеем договориться… – начал он, и Вилли увидел, как наманикюренная рука потянулась к интеркому.

Ярость Вилли резко испарилась. Остался лишь холодный озноб. Ему представилось, как он вышибает мозги человеку, и не как-то смутно, а так же живописно, как если бы это было снято на цветной пленке. «Что случилось со стариной Вилли, который жертвовал в Объединенный фонд и веселился каждое Рождество?» Мысленно он сам ответил на свой вопрос: «То был Вилли Халлек, который жил в Жирном городе, но теперь он переехал. Отбыл, не оставив адреса».

– Этого не потребуется, – сказал он, кивнув на интерком.

Рука агента по недвижимости потянулась к ящику стола, будто он был первоначальной целью. Бифф вынул пачку сигарет.

– Даже не думал об этом. Ха-ха-ха! Курите, мистер Халлек?

Вилли взял одну сигарету, разглядел ее, потянулся за огнем. Одна затяжка – и голова пошла кругом.

– Благодарю.

– Насчет двух сотен, может, я и ошибся.

– Нет. Вы были правы, – отрезал Вилли. Он обратил в наличные на три сотни дорожных чеков по пути сюда, думая, что, быть может, придется смазывать полозья, но никогда бы он не подумал, что придется смазывать их по такой причине. Вилли вынул бумажник, достал четыре по 50$ и положил рядом с собачьим дерьмом. – И вы не раскроете рта, если позвонит Пеншли?

– Да, – Бифф убрал деньги в ящик вместе с сигаретами. – Вы ведь все сами понимаете?

– Надеюсь, что так. А теперь расскажите о цыганах.

Эта часть разговора прошла намного легче. Цыгане прибыли 10 июня. Самюэль Лемке – молодой жонглер и человек, отвечавший описанию Ричарда Кроскилла, пришли в контору Биффа. После звонка мистеру Парсонсу и шефу полиции было подписано краткосрочное соглашение об аренде. Кроскилл подписался как секретарь Тадеуш-Компани, в то время как молодой Лемке стоял на пороге конторы Биффа, скрестив мускулистые руки.

– И сколько вам удалось выжать из них? – спросил Вилли.

Бифф поднял брови.

– Не понял?

– Две сотни вы получили от меня, вероятно, сотню от моей озабоченной жены и друзей через человека Бартона. И я только что призадумался, на сколько вы раскачали цыган. Вы хорошо подзаработали на этом, с какой бы стороны ни взглянуть, верно, Бифф?

Бифф помолчал, потом, не отвечая на вопрос Вилли, закончил свой рассказ.

Кроскилл приходил два следующих дня возобновить договор, подписанный на 24 часа. На третий час он пришел снова, но к тому времени Биффу позвонил шеф полиции Парсонса. Начали поступать жалобы от жителей. Шеф решил, что цыганам самое время двигаться дальше. Парсонс думал так же, но был согласен позволить им остаться на день-другой, если они не против добавить тридцать долларов в день до пятидесяти. Кроскилл выслушал это, покачал головой и молча ушел. Бифф, ради интереса, подъехал к сгоревшему зданию в полдень и застал отъезжающий караван.

– Они отправились в сторону моста Чамберлейн, и это все, что я знаю. А теперь, Вилли, вам пора? Честно говоря, вы смотритесь как реклама летнего отдыха в Биафре. У меня мурашки по телу идут от вашего вида.

Вилли все еще держал в руке сигарету, хотя больше не затягивался. Он склонился вперед и ткнул ею в бронзовую кучку дерьма. Тлеющая сигарета скатилась на стол Биффа.

– Честно говоря, – сказал он Биффу, – у меня от вас такое же впечатление.

Ярость снова возвращалась к нему. Он быстро вышел из конторы Биффа, прежде чем она повернула бы его в неверном направлении, заставила бы его руки заговорить на некоем диком языке, который они недавно освоили.

Это было 24 июня. Цыгане выехали из Бангора 13-го. Теперь он отставал только на 11 дней. Ближе, ближе… но все еще далеко.

На дороге он больше не останавливался в первоклассных отелях и не разговаривал с агентами по недвижимости. Если люди Бартона обогнали его, Кирк Пеншли мог к тому же добавить людей к делу о его розыске. 13-го цыгане проехали 44 мили, там им разрешили на три дня остаться на ярмарочной площади, затем пересекли реку Пенобскот и на три дня задержались в Бакспорте, прежде чем двинуться к побережью. Вилли узнал об этом 25-го. Цыгане выехали из Бакспорта в полдень 19-го. Теперь их разделяла всего неделя.

* * *

Бар Харбор оказался невероятно оживлен, как и предупреждала официантка, и Вилли подумал, что его существенным отличием был нескончаемый уличный карнавал. Вилли сидел на садовой скамеечке в джинсах и спортивной куртке, которая свисала с костлявой вешалки его плеч. Он ел мороженое и привлекал к себе много взглядов. Он устал – и к тому же с тревогой обнаружил, что сейчас чувствует усталость всегда, за исключением тех моментов, когда на него накатывали вспышки ярости. Когда он остановил машину утром, выбрался из нее и начал показывать свои фотографии, он пережил момент кошмарного Дэжа Вю, когда его штаны стали соскальзывать по бедрам «Вот тебе и на!» – подумал он. Это были вельветовые брюки, которые он купил в Рокланде, у них была талия 28 дюймов. Продавец, немного нервничая, сказал тогда Вилли, что для такого покупателя, как он, трудно подбирать одежду в магазине готового платья. Его ноги, однако, оставались 38-го размера, но в мире не так-то много 13-летних подростков, которые выросли до шести футов и 2-х дюймов.

Сейчас он ел мороженое, ожидая, когда вернется часть его силы, и пытаясь решить, что же особенно угнетающего в этом прелестном маленьком городке, где невозможно припарковать машину и почти невозможно пройти по тротуару.

Очард был вульгарен, но его вульгарность была откровенной и некоторым образом бодрила. Вы понимали, что призы, выигранные на аттракционах, – мусор, который почти немедленно разваливается в руках, что сувениры – мусор, который разваливался почти в тот момент, когда вы отъезжали на столько, чтобы не иметь желания разворачиваться и возвращаться обратно, поднимая шум, требуя обратно деньги. В Очарде многие женщины были старыми и большинство из них – толстыми. Некоторые носили крошечные бикини, но многие были одеты в купальники, выглядевшие пережитком 50-х. Проходя по тротуару мимо этих переливающихся волнами женщин, вы чувствовали, что их костюмы подвергаются такому же жуткому давлению, как субмарины, спустившиеся намного ниже своей расчетной глубины. Если бы красочная чудо-материя их купальников не выдержала бы, то во все стороны брызнул бы жир.

Среди запахов правил аромат пиццы, а еще пахло мороженым, жареным луком, иногда рвотой (многие малыши перекрутились на каруселях). Большинство машин, ползущих бампер к бамперу по улицам Очарда, были старыми, с проржавевшими снизу дверцами, и невероятно большими. У многих текло масло.

Очард был вульгарен, но имел атмосферу некоторой наивности, которая, похоже, отсутствовала в Бар Харбор. В Бар Харборе было столько вещей, казавшихся полной противоположностью общему виду Очарда, что Вилли решил, не мерещится ли ему: здесь было совсем мало старых женщин, совсем не было толстых чрезмерно, почти никто не носил купальников. Униформа Бар Харбора – теннисные платья с белой обувью или выцветшие джинсы и рубашки для регби. Вилли не видел старых машин и машин американских. Большинство было Шаабы, Вольво, Датсуны, БМВ, Хонды. У всех на бамперах были наклейки типа: «Расщепляйте дерево, а не атомы», «США, вон из Салввадора» и «Узаконьте травку». Много велосипедистов – они вливались и выливались из медленно ползующей на дорогих десятискоростных машинах толпы, сверкая голливудскими улыбками. В гавани за городом поднимался лес мачт. Не грубые тусклые мачты рыбацких лодок, а изящные белые прогулочные суда.

Большинство приехавших в Бар Харбор, были молодыми, мозговитыми, модно либеральными и богатыми. И, похоже, веселились все ночи напролет. Вилли заранее заказал номер по телефону. Он решил остановиться в отеле «Френчман-Бэй» и без сна лежал до раннего утра, слушая противоборствующую рок-музыку, выливающуюся из шести или восьми разных баров. Подсчет разбившихся машин и дорожных происшествий в местных газетах впечатлял и внушал опасения. Вилли сидел на скамье и думал: «Хочешь знать, почему тебя угнетает это место? Я тебе скажу. Оно напоминает Фэрвью. Люди, живущие тут, учатся жить в местах типа Фэрвью. Они оканчивают школы, женятся и живут в Фонарных переулках по всей Америке. Они носят красные штаны, играя в гольф, а в каждый канун Нового года щупают чужих жен».

– Без сомнения, это угнетает, – пробормотал он, и пара прохожих с опаской на него посмотрели.

«Они все еще здесь».

Да. Они все еще здесь. Мысль была такой естественной, такой уверенной, что не удивляла, не волновала особенно. Он отставал от цыган на неделю. Они к этому времени могли уже быть в Мэритаймс. Их стиль передвижения допускал, что они выехали отсюда, и конечно Бар Харбор, где даже сувенирные лавки выглядели как дорогие залы аукционов Ист-Саида, был слишком шикарным, чтобы с ним могла долго тягаться шайка замызганных цыган. Все верно. Только они еще были здесь и он это знал. «Старик, я чую тебя», – прошептал он, затем встал, выбросил остатки мороженого в мусорную бочку и снова подошел к торговцу мороженым. Тот без особой радости воспринял возвращение Вилли.

– Я подумал, не сможете ли вы мне помочь, – сказал Вилли.

– Нет, я в этом не уверен, – ответил продавец, и Вилли заметил отвращение в его глазах.

– Я могу вас удивить, – Вилли был совершенно спокоен и уверен в себе. Торговец мороженым хотел отвернуться, но Вилли удержал его взглядом. Он обнаружил, что теперь способен на такое, словно сам стал некой разновидностью сверхъестественного существа. Вилли вынул пачку фотографий, уже потертых и засаленных и привычно сдал колоду знакомых картинок, раскладывая ее вдоль прилавка. Торговец взглянул на фото, и Вилли не удивился, заметив, что он их признал, но не с удовольствием, а с тем слабым страхом, который возникает в предвкушении боли, когда кончается действие местного наркоза.

– Этот парень, – проговорил торговец, завороженно глядя на фото Тадеуша Лемке: – Этот парень… ну и страшилище!

– Они еще здесь?

– Да. Да, думаю, что здесь. Копы дали им пинка на второй день, но они арендовали землю у фермера в Текноре – это следующий городок в глубь материка. Копы добиваются результата, когда начинают переписывать номера за неисправные габаритные огни и все такое прочее. Те поняли намек.

– Спасибо, – Вилли начат собирать фотографии.

– Хотите еще мороженого?

– Нет, спасибо.

Страх Вилли вырос, но и злость усилилась, стала навязчивым фоном ко всем остальным чувствам.

– Тогда вы не могли бы отойти, мистер? Вы отнюдь не привлекаете ко мне покупателей.

– Да, – ответил Вилли.

Он вернулся к своей машине. Усталость оставила его.

* * *

Этим вечером, в четверть десятого Вилли остановил машину на пологой насыпи дороги 37-А, уходящей от Бар-Харбора на северо-запад. Он стоял на вершине холма, и морской бриз трепал его волосы и свободно свисавшую вокруг тела одежду. Сзади ветер приносил звуки рок-н-рольного веселья, начинавшегося в Бар-Харборе. Внизу, с правой стороны, он видел большой лагерный костер, окруженный грузовиками, фургонами и прицепами. Ближе к костру расположились люди – иногда один из них проходил перед пламенем, как черный картонный силуэт. Он слышал разговоры, вспышки смеха. Он догнал их.

«Старик ждет тебя внизу, Вилли… он знает, что ты здесь».

Да. Да… конечно. Старик мог бы угнать свою шайку за край света – по крайней мере, так казалось Вилли – если бы захотел, но не в этом заключалось его удовольствие. Вместо этого он заставил Вилли протрястись от Очарда до этого места. Вот чего ему хотелось.

Снова страх, как дым, заполняющий все его впадины, а теперь в нем было так много впадин. Но и злость тоже была.

«Это то, чего я хотел. Я могу удивить его. Конечно, он ожидает страха. А гнев… гнев может стать сюрпризом».

Вилли оглянулся на машину, затем покачал головой. Он начат спускаться по травянистому склону холма к лагерному костру.