Текст книги "Худей! (др. перевод)"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Глава 20
Вес 118 фунтов

– Вильям? Что случилось? – голос Джинелли неразборчивый. Видимо, Вилли его поднял. Джинелли готов был рассердиться, и был сильно обеспокоен. Вилли нашел домашний номер Джинелли в своей записной книжке под номером «Братьев». Набрал этот номер Вилли без всякой надежды. Ведь за те годы, что они не виделись, номер мог не раз измениться.

Его левая рука, закутанная в платок, лежала на коленях. Рука превратилась в своего рода радиостанцию и сейчас работала примерно с мощностью 50 тысяч ватт. Малейшее движение – и все эти ватты поднимались вверх по руке. Капли пота выступили на лбу Вилли. У него перед глазами то и дело появлялись образы всевозможных распятии.

– Извини, что звоню тебе домой, Ричард, – сказал Вилли. – И так поздно…

– Пое…ь, что случилось?

– Непосредственная проблема в том, что мне прострелили руку из рогатки… – Вилли немного поерзал. Его рука вспыхнула, губы разошлись в оскале. – … шариком от подшипника.

На другом конце провода молчали.

– Я знаю, как это звучит, но это правда. Женщина стреляла в меня из рогатки.

– Боже! Что?.. – женский голос.

Джинелли сказал что-то на итальянском, потом вернулся к телефону.

– Это не шутка, Вильям? Какая-то шлюха прострелила твою руку шариком от подшипника, выстрелив из рогатки?

– Я не звоню людям посреди… – он взглянул на часы. Новая вспышка боли. – … в три часа ночи, чтобы шутить. Я сижу тут уже более трех часов, пытаясь дождаться утра. Но боль… – он рассмеялся болезненным, беспомощным, уязвленным смехом. – Но боль слишком сильная.

– Это имеет какое-то отношение к тому, что ты рассказывал мне раньше?

– Да.

– Цыганка?

– Да, Ричард…

– Да? Ладно, обещаю тебе одно. После этого им больше не захочется связываться с тобой.

– Ричард, я не могу пойти с этим к врачу, и я… я действительно очень сильно страдаю от боли. – «Вилли Халлек – Великий Мастер Преуменьшений», – подумал он. – Ты можешь кого-нибудь прислать? Скоро будет Федеральный Экспресс. Что-нибудь болеутоляющее?..

– Где ты находишься?

Вилли только на мгновение заколебался, потом помотал головой. Все, кому он доверял раньше, решили, что он спятил. Потом он решил, что его жена и его босс уже наверняка сделали все необходимое для того, чтобы его заключили в лечебницу в штате Коннектикут. Теперь его выбор оказался очень прост и поразителен по своей ироничности: либо довериться дельцу от наркотиков, с которым не виделся почти шесть лет, либо полностью сдаться.

Закрыв глаза, он сказал:

– Я в Бар-Харбор, штат Мэйн. «Френчман-Бэй» – мотель, номер 37.

– Одну секунду, – Джинелли отошел от телефона. Вилли смутно услышал, как он говорит по-итальянски. Потом он снова взял трубку. – Моя жена сейчас сделает пару телефонных звонков. В Норвалке проснется несколько парней, пайзан. Надеюсь, ты удовлетворен?

– Ты – джентльмен, Ричард, – произнес Вилли. Слова вырвались из горла глухим, неразборчивым звуком, и Вилли пришлось прочистить горло. Ему было очень холодно, губы были очень сухими. Вилли попробовал облизать их, но язык тоже оказался сухим.

– Веди себя спокойно, мой друг, – продолжал Джинелли. В его голосе снова послышалось беспокойство. – Ты меня слышишь? Очень спокойно. Завернись в одеяло, если хочешь, но не двигайся. Тебя подстрелили. Ты в шоке.

– Я был в шоке почти два месяца, – ответил Вилли и снова засмеялся.

– О чем ты говоришь?

– Не бери в голову.

– Ладно. Но мы должны поговорить, Вильям.

– Да.

– Я… подожди секунду, – снова послышатся приглушенный итальянский. Вилли снова прикрыл глаза и стал прислушиваться. Потом Джинелли опять взял трубку. – К тебе приедет человек, с болеутоляющим. Он…

– Ричард, это не…

– Не рассказывай мне о моих делах, Вильям, просто слушай. Его зовут Фандер. Он не врач, по крайней мере больше не врач, но он осмотрит тебя и решит, не потребуются ли антибиотики. Он будет у тебя до рассвета.

– Ричард, я не знаю, как благодарить тебя, – сказал Вилли. По его щекам бежали слезы. Не замечая, он смахивал их правой рукой.

– Я уверен, что не знаешь, – сказал Джинелли. – Ты ведь не итальяшка. Помни, меньше двигайся.

* * *

Фандер прибыл около шести часов. Он оказался невысоким человеком с преждевременно поседевшими волосами и имел при себе саквояж деревенского врача. Он долго, без комментариев, разглядывал исхудавшую, изнуренную фигуру Вилли, потом начал разматывать платок с его левой руки. Вилли пришлось приложить другую руку ко рту, чтобы заглушить крик.

– Поднимите ее, пожалуйста, – попросил Фандер, и Вилли поднял. Рука сильно распухла. Туго натянулась блестящая кожа. Мгновение он и Фандер разглядывали друг друга через дыру в ладони, которую окаймляла темная кровь. Фандер вынул из саквояжа одоскоп и просветил рану.

– Чисто и аккуратно, – подытожил он. – Если это действительно был шарик от подшипника, шанс получить инфекцию много меньше, чем если бы руку прострелила свинцовая пуля. – Он задумался. – Если, конечно, девушка не окунула его во что-нибудь перед выстрелом.

– Успокаивающая мысль, – прохрипел Вилли.

– Мне платят зато, чтобы я успокаивал людей, – прохладно ответил Фандер, – особенно, когда приходится выскакивать из кровати в полчетвертого, переодеваться из пижамы в костюм уже в самолете, кувыркающемся на высоте 11 тысяч футов. Вы сказали, это был стальной шарик?

– Да.

– Тогда вы, вероятно, правы. Стальной шарик нельзя как следует пропитать ядом, как пропитывают индейцы Дживаро деревянные наконечники своих стрел кураре, и вряд ли женщина окунала его куда-нибудь, если это произошло под влиянием мгновенной вспышки, как вы рассказали. Но такая рана быстро заживет, без осложнений, – он вынул дезинфектор, марлю и эластичную повязку. – Я хочу обработать рану и потом перевязать ее. Обработка будет чертовски болезненной, но поверьте, что будет намного больнее в итоге, если я оставлю ее открытой.

Он оценивающе посмотрел на Вилли. «Не слишком ли безжалостно смотрит на меня этот врач, – подумал Вилли. – Его взгляд скорее напоминает взгляд врача, которому поручили первый раз в жизни сделать аборт».

– Рука окажется не самой сложной частью проблемы, если вы снова не начнете есть.

Вилли промолчал.

Фандер внимательно посмотрел на Вилли, потом начал работать над раной. Теперь разговор был невозможен: болепередающая станция в его руке скачком повысила мощность до 250 тысяч ватт. Вилли закрыл глаза, стиснул зубы и стал ждать, когда это кончится.

Наконец все закончилось. Он сидел с пульсирующей, перевязанной рукой и наблюдал, как Фандер роется в своем саквояже.

– Если оставить все остальные рассуждения в стороне, ваше радикальное истощение станет проблемой, когда придется заняться облегчением боли. Вам придется пережить больше неудобств, нежели, если бы ваш вес был нормальным. Я не могу оставить вам дарвон или дарвосет, потому что в вашем состоянии они могут привести к потере сознания или сердечной аритмии. Сколько вы весите, мистер Халлек? 125 фунтов?

– Около того, – пробормотал Вилли. В его ванне были весы. Он залезал на них перед тем как отправиться в лагерь цыган, пытаясь таким образом укрепить свой дух, как он полагал. Стрелка тогда остановилась на 118. Вся эта беготня под жарким летним солнцем содействовала потере веса…

Фандер кивнул с легким признаком неприязни.

– Я хочу оставить вам довольно сильнодействующий эмпирин. Если вы не начнете дремать через полчаса и если рука все еще очень, очень болит, примите еще полтаблетки. Продолжайте принимать их еще три-четыре дня. – Он покачал головой. – Пролететь шесть сотен миль, чтобы прописать человеку эмпирин. Я не могу в это поверить. Жизнь может оказаться весьма своеобразной. Но, учитывая ваш вес, даже эмпирин может оказаться опасным. Вам нужно принимать аспирин для младенцев. – Фандер вынул еще один пузырек из саквояжа. – Ауреомицин, – объяснил он. – Принимайте через каждые шесть часов. Но запомните хорошенько: если у вас начнется понос, сразу же, немедленно прекращайте прием антибиотиков. В вашем состоянии понос намного опаснее раны на руке.

Защелкнув саквояж, он встал.

– Один последний совет, ничего не имеющий общего с вашими приключениями в этом приморском городке. Как можно скорее приобретите таблетки потаосиума и начинайте принимать их по две в день. Одну утром, вторую перед сном. Вы найдете их в любой аптеке в секции витаминов.

– Зачем они мне?

– Если вы еще чуть-чуть похудеете, у вас начнутся периоды сердечной аритмии, независимо от того, принимаете ли вы дарвон или какое-нибудь другое лекарство. Такая аритмия начинается при чересчур интенсивной потере веса, потере калия в организме. Мне кажется, от этого умер Карен Карпентер. Всего хорошего, мистер Халлек.

Фандер вышел в первых робких лучах рассвета. На мгновение он задержался, взглянув в сторону океана, который был очень спокоен в этот ранний час.

– Вам лучше прекратить голодовку, чем бы она ни была вызвана, мистер Халлек, – сказал он, не оборачиваясь. – Во многих отношениях, мир – это груда дерьма. Но еще он может быть очень красив… прекрасен.

Доктор подошел к голубому шевроле, ожидавшему его возле здания, и забрался на заднее сиденье.

– Я и стараюсь прекратить этот процесс, – сказал Вилли вслед исчезающей машине. – Я очень стараюсь.

Он закрыл дверь и вернулся к маленькому столику рядом с креслом, потом посмотрел на медицинские склянки и задумался, как же открыть их одной рукой?

Глава 21
Джинелли

Вилли заказал в номер невероятный завтрак. Хотя за всю свою жизнь у него никогда не было плохого аппетита, он съел завтрак полностью. Покончив с едой, Вилли рискнул принять три эмпирина, рассудив, что они окажутся на вершине огромной кучи пищи.

Таблетки подействовали убийственно. Он понял, что передатчик в руке сразу снизил мощность всего до 5 тысяч ватт, а потом Вилли заснул. Лихорадочная серия снов. Обнаженная Джина плясала в одном из них, сверкая золотым обручем в ухе – единственной частью туалета. Потом он полз по длинной дренажной трубе навстречу круглому светлому отверстию, которое, сводя с ума, постоянно маячило на одном и том же расстоянии от него. Что-то преследовало его. У Вилли появилось жуткое ощущение, что это – крыса. И очень большая крыса. А потом он все-таки выбрался из канавы-трубы. И если он и думал, что означает это освобождение, то оказался неправ – он снова был в умирающем от голода Фэрвью. Трупы лежали друг на друге повсюду. Ярд Стивенс лежал посреди общественного луга, а его ножницы парикмахера были глубоко воткнуты в то, что оставалось от его горла. Дочь Вилли лежала, упершись спиной в столб уличного фонаря, – связка костей, скрепленных ее костюмом для прогулок. Невозможно сказать, была ли она мертва, как и остальные, или всего лишь просто потеряла сознание. Сверху опустился стервятник и сел ей на плечо. Его когти сжались, а голова дернулась вперед, вырвав огромный пучок волос гниющим клювом. Окровавленные обрывки кожи все еще держались на их концах, как комки земли цеплялись за корни грубо вырванного дерева. И его дочь не была мертва. Вилли услышат ее стон и увидел, как слабо зашевелились ее пальцы. «Нет!» – закричал во сне Вилли, и неожиданно стервятник превратился в Тадеуша Лемке. Гулкий стук послышался откуда-то…

Вилли подумал, не сердечная ли аритмия?

«Я никогда не снимаю его, белый человек из города», – сказал Лемке, и неожиданно Вилли перенесся в другое место, а стук все продолжался и продолжатся.

Вилли дико оглядел комнату мотеля, сперва подумав, что это – очередная декорация нового сна.

– Вильям, – звал кто-то из-за двери. – Ты там? Открой, иначе я высажу дверь. Вильям! Вильям!

«Хорошо», – попробовал сказать Вилли, но ни одного звука не вылетело из его рта. Его губы засохли, склеились между собой. Тем не менее, он испытывал чувство огромного облегчения. Это был Джинелли.

– Вильям? Виль… О-о, бл…ь, – последнее слово было сказано чуть тише, тоном, каким обычно говорят сами с собой, потом последовал глухой удар, когда Джинелли приналег плечом на дверь.

Вилли привстал и тут же все у него перед глазами закружилось. Он открыл было рот, губы его раздвинулись с тихим потрескиванием, которое он скорее почувствовал, чем услышал.

– Все в порядке, – едва выговорил он. – Все в порядке, Ричард. Я здесь. Я уже проснулся, – дрожа, он подошел к двери и открыл.

– Боже, Вильям, я уже думал что ты…

Джинелли замер и уставился на него. Карие глаза итальянца округлились, а Вилли подумал: «Сейчас он убежит. Нельзя так смотреть на кого-то или что-то, а потом не убежать, но убежать, только когда спадет оцепенение».

Потом Джинелли поцеловал свой большой палец правой руки, перекрестился и спросил:

– Ты собираешься впустить меня, Вилли?

* * *

Джинелли привез с собой гораздо лучшее лекарство, чем Фандер. Он достал бутылку из своего портфеля телячьей кожи и налил две солидные порции. Потом притронулся краешком своего пластмассового стаканчика к стакану Вилли.

– За лучшие дни, – сказал он. – Каков тост?

– Просто великолепно, – ответил Вилли, опрокинув в себя содержимое одним глотком. После того, как взрыв в желудке угас, превратившись в простой пожар, Вилли извинился и прошел в туалет. Он не хотел, чтобы Джинелли увидел его слезы.

* * *

– Что он с тобой сделал? – спросил Джинелли. – Отравил?

Вилли засмеялся. Это был первый настоящий смех за долгое время. Сидя в кресле, он смеялся до тех пор, пока еще больше слез не потекло по его щекам.

– Ты мне нравишься, Ричард. Я люблю тебя, – произнес он, когда его смех превратился в хихиканье. – Все вокруг, включая мою жену, уверены, что я свихнулся. В прошлый раз, когда ты меня видел, я на сорок фунтов превышал оптимальный вес, а теперь я выгляжу так, словно претендую на роль Страшилы в постановке «Волшебника страны Оз». Первое, что пришло тебе в голову: «Отравил».

Джинелли отмахнулся от его полуистерического смеха и комплимента. Вилли подумал: «Ай да Майк! Как схожи наши мысли. Когда дело доходит до мести и контрмести, мы теряем чувство юмора».

– Ну и что же? Действительно отравил?

– Думаю, что да. Некоторым образом, отравил.

– Сколько ты сбросил, Вильям?

Глаза Вилли метнулись к зеркалу в противоположном углу комнаты. Он вспомнил, как читал в романе Дж. МакДональда как будто каждый современный номер в отеле в Америке кажется заполненным зеркалами, хотя пользуются этими номерами, в основном, грузные бизнесмены, которые ни в малейшей степени не заинтересованы в созерцании себя в голом состоянии. Его же состояние было полной противоположностью грузности, но он прекрасно понимал это антизеркальное настроение.

Вероятно, его лицо, нет, вообще внешний вид так напугал Ричарда. Размеры его черепа остались прежними, в результате чего голова качалась на верхушке его исчезающего, тающего тела, как чудовищно разросшаяся голова подсолнуха. «Я никогда не сниму его с тебя, белый человек из города», – снова послышались слова Лемке.

– Сколько ты сбросил, Вильям? – повторил Джинелли. Его голос был спокойным, даже мягким, но глаза поблескивали очень своеобразно. Вилли никогда не видел, чтобы человеческие глаза блестели таким странным образом. Это его немного нервировало.

– Когда это началось… Когда я вышел из здания суда, и старик коснулся меня. Я весил 250 фунтов. Сегодня утром перед завтраком я взвесился: 116 фунтов. Сколько получается я сбросил? 134 фунта?

– Иисус Христос и Иосиф-плотник! – прошептал Джинелли и снова перекрестился. – Он коснулся тебя?

«Вот когда он уйдет… в этом месте все они уходят…» – подумал Вилли и на одну отчаянную секунду решил солгать, просто солгать, сочинить какую-нибудь безумную историю про систематическое отравление еды. Но если раньше и было еще возможно врать, то теперь все время вышло. Если Джинелли согласится ему помочь, он пойдет вместе с этим гангстером. По крайней мере, до его машины. Тогда, в крайнем случае, Вилли просто распахнет перед ним дверцу его же машины и сердечно поблагодарит за приезд. Сделает это, потому что Джинелли выслушал его среди ночи и прислал своеобразную замену доктора, а потом и сам приехал. Но главным образом он станет учтив потому, что глаза Джинелли расширились и становились шире и шире с того момента, как Вилли открыл ему дверь. И Джинелли никуда не уходил.

«Скажи ему правду. Он говорил, что единственное, во что он верит, – это деньги и оружие. Это наверняка так. Но ты должен открыть ему правду, потому что это – единственный способ отплатить старику».

«Он коснулся тебя?» – спросил Джинелли, и, хотя он спросил всего секунду назад, испуганному, беспорядочному разуму Вилли показалось, что прошло много больше времени. Тогда он сказал то, что сказать для него было самым трудным:

– Он не просто коснулся меня, Ричард. Он проклял меня!

Вилли подождал, когда потухнет безумный блеск в глазах Джинелли. Он ждал, что сейчас Ричард посмотрит на часы, вскочит на ноги, схватит свой портфель.

«До чего же быстро летит время, верно? Я бы хотел задержаться, поговорить с тобой об этом деле, о проклятии, Вильям, по у меня в „Братьях“ дожидается тарелка горячей говядины из Марселя, и…»

Блеск не потух. Джинелли не вскочил на ноги. Он наоборот закинул ногу за ногу, разгладил складку брюк, достал пачку Кэмела и закурил.

– Расскажи мне обо всем, – попросил он.

* * *

Вилли Халлек все рассказал Джинелли. Когда он закончил, в пепельнице лежало четыре окурка Кэмел. Джинелли смотрел на Вилли, не отрываясь, словно загипнотизированный. Наступила долгая пауза. Беспокойная пауза. Вилли хотел прервать ее, но не знал как. Он уже потратил весь свой запас слов.

– Они сделали это с тобой, – наконец сказал Джинелли. – Это… – он неопределенно махнул рукой в сторону Вилли.

– Да. Я не ожидаю, что ты поверишь мне, но все же скажу: да! Сделали…

– Верю, – просто, почти отсутствующим тоном сказал Джинелли.

– Да? Что случилось с парнем, который верил только в деньги и оружие?

Джинелли улыбнулся, потом рассмеялся.

– Я сказал это, когда ты звонил в прошлый раз, верно?

– Да.

Улыбка исчезла.

– Что ж, есть еще одна вещь, в которую я верю, Вильям. Я верю в то, что вижу. Вот поэтому я относительно богатый человек. Вот почему я до сих пор жив. Большинство людей не верят в то, что видят.

– Да?

– Да. В том случае, если это расходится с тем, во что они уже верят. Знаешь, что я видел в аптеке, куда обычно захожу? Только на прошлой неделе это произошло…

– Что же?

– У них там стоит аппарат для измерения давления. То есть, в торговых центрах иногда попадаются такие, но в аптеках они бесплатные. Ты просовываешь руку в отверстие, нажимаешь кнопку и отверстие затягивается. Ты немного посидишь, думая о своих делах, потом рука освобождается, и сверху загорается результат красными цифрами. Ты смотришь по таблице, где говорится «низкое», «нормальное» или «высокое», соответственно цифрам. Представляешь?

Вилли кивнул.

– Ладно. Вот я и жду там, в аптеке, одного парня, который должен передать мне желудочное лекарство, которым моя мать лечит себе язву. И тут вперевалочку входит один парень. Выглядит он на все 250 фунтов, а его задница напоминает двух собак, дерущихся под одеялом. На носу и щеках у него написан хронический алкоголизм, а из кармана торчит пачка Мальборо. Он берет какую-то чепуху, и когда идет расплачиваться, ему на глаза попадается этот аппарат. Он садится, а машина делает свое дело. Появляются цифры. 220 на 130 – говорит эта штука. Должен сказать, что я не так много знаю о волшебном мире медицины, Вильям, но я знаю, что 220 на 130 – и уже можно составлять завещание. Я хочу сказать, что с таким же успехом можно расхаживать, вставив дуло заряженного револьвера себе в ухо. Я прав?

– Да.

– Так что же делает этот парень? Он глядит на меня и говорит: «Вся эта измерительная х… и дерьма простого не стоит». Потом он расплачивается и спокойно уходит. Ты знаешь, какая мораль этой истории, Вильям? Некоторые парни – множество парней – не верят тому, что они видят, особенно, если это может коснуться их питания, питья или их веры, мыслей. Что же касается меня, я не верю в Бога. Но если я увижу его, то поверю. Я не стану говорить: «Боже, это был великий случай в моей жизни. Все подстроено». Определение идиота: идиот – этот тот, кто не верит в то, что он видит. Можешь меня цитировать.

Вилли некоторое время задумчиво смотрел на Ричарда, потом расхохотался. Через мгновение ему вторил Джинелли.

– По крайней мере, когда ты смеешься, ты похож на прежнего Вильяма, – сказал он. – Вопрос в том, что нам делать со старым хрычом, Вильям?

– Не знаю, – Вилли снова рассмеялся. – Но делать что-то надо. В конце концов, я его проклял.

– Да. Ты мне говорил. Проклятье белого хлыща из города. Учитывая то, что удалось всем белым хлыщам из всех городов за последнюю пару лет, это может стать достаточно смешной шуткой, – Джинелли остановился, чтобы прикурить следующую сигарету, а потом сказал достаточно небрежно, при этом пуская дым кольцами. – Я мог бы пристукнуть его, ты знаешь.

– Нет, этого не будет, – проговорил Вилли, а потом его рот защелкнулся. Он мысленно представил, как Джинелли подходит к Лемке и бьет его в глаз. Потом Вилли неожиданно понял, что Джинелли говорил о чем-то более фатальном. – Нет, ты не должен этого делать, – закончил он.

Джинелли либо не понял, либо прикинулся, что не понимает.

– Конечно, могу. Я же могу привлечь кого-то другого, это точно. По крайней мере, кого-то, кому можно доверять. Но сейчас я способен на это, как и в тридцать лет. К делам это отношения не имеет. Мне просто хочется поразвлечься.

– Нет, я не хочу, чтобы ты убивал его или кого-то другого, – закончил Вилли. – Я это хотел сказать.

– Почему нет? – поинтересовался Джинелли по-прежнему рассудительным тоном, но в его глазах, как заметил Вилли, продолжали вспыхивать и разгораться безумные огоньки… – Тебя беспокоит, что ты станешь соучастником в убийстве? Это не будет убийством, это будет самообороной. Потому что он убивает тебя, Вилли. Еще неделя, и люди станут читать сквозь тебя газету, не прося отодвинуться в сторону. Еще пару недель, и ты не сможешь выйти в ветреную погоду без риска улететь.

– Твой сподвижник от медицины предположил, что я смогу умереть от сердечной аритмии, прежде чем это зайдет так далеко. Очевидно, мое сердце также теряет вес, вместе с остальными частями тела, – он сглотнул. – Ты знаешь, до каких пор мне не приходила в голову такая мысль… И я не хотел бы, чтобы она приходила.

– Видишь? Значит, он все-таки убивает тебя… но успокойся. Ты не хочешь, чтобы я его пристукнул, я его не трону. Может быть, это действительно не блестящая мысль. Это может кончиться с его смертью.

Вилли кивнул. Он тоже думал об этом.

– Вопрос в том, – задумчиво сказал Джинелли, – что его смерть может тебя не устроить, – он затушил сигарету и встал. – Мне нужно поразмыслить об этом, Вильям. Здесь есть масса вещей, о которых следует поразмыслить, и я должен привести себя в безмятежное состояние, понимаешь? Невозможно добиться рождения идеи, столкнувшись с таким замысловатым дерьмом. Каждый раз, когда я гляжу на тебя, пайзан, я хочу выдернуть член этого парня и воткнуть его в дырку, где раньше находился его нос.

Вилли поднялся, но чуть не опрокинулся. Джинелли подхватил его, и Вилли неуклюже обнял его здоровой рукой. Он не мог вспомнить за всю свою жизнь момента, когда обнимал здорового мужчину.

– Спасибо тебе за то, что приехал, – проговорил Вилли. – И за то, что поверил мне.

– Ты хороший парень, – ответил Джинелли, отпуская его. – Ты попал в дурное дело, но, может быть, нам удастся тебя вытянуть. В любом случае, мы доставим старому хрычу массу хлопот. А сейчас я хочу побродить один пару часов, Вилли. Привести себя в нормальное состояние. Кое-что обдумать. И еще мне надо позвонить в город.

– Насчет чего?

– Скажу чуть позже. Сначала немного подумаю. Ты будешь в порядке?

– Да.

– Полежи. У тебя совсем белое лицо.

– Хорошо.

Вилли действительно хотел поспать, чувствовал себя совсем изношенным.

– Та девица, которая подстрелила тебя, – продолжал Джинелли, – хорошенькая?

– Очень хорошенькая.

– Да-а? – Безумный огонек снова вспыхнул в глазах Джинелли еще ярче чем прежде. Это встревожило Вилли.

– Да.

– Ложись, Вилли. Поймай несколько снов. Не против, если я возьму твой ключ?

– Конечно.

Джинелли вышел. Вилли лег на постель, аккуратно положив рядом перебинтованную руку, прекрасно зная, что если заснет, то непременно перекатится на нее и снова проснется.

«Вероятно, он просто успокаивал меня, – подумал Вилли. – Вероятно, сейчас он говорит по телефону с Хейди. И тогда, когда я проснусь, человек с сачком для ловли бабочек будет сидеть рядом с кроватью. Он…» Но мыслей больше не было. Вилли заснул и как-то умудрился не перекатиться на больную руку. В этот раз не было дурных снов.

* * *

Когда он проснулся, в комнате не было человека с сачком. Только Джинелли сидел в кресле в противоположному углу. Он читал книгу под названием «Этот неистовый восторг» и пил пиво из банки. Снаружи было темно. На верхушке ведра со льдом, стоящего на телевизоре, находилось четыре банки пива, и Вилли облизал губы.

– Можно мне одну? – проскрипел он. Джинелли поднял глаза.

– А вот Рип Ван Винкл, воскресший из мертвых?! Конечно, можно. Сейчас я открою.

Он принес банку пива Вилли, и тот выпил половину, не останавливаясь. Пиво было вкусным и прохладным.

– Как рука? – спросил Джинелли.

– Лучше, – в какой-то мере это было ложью, потому что рука сильно болела. Но в какой-то мере это было правдой. Рядом с ним был Джинелли, а это снимало боль лучше аспирина. Когда ты в одиночестве, боль донимает сильнее, вот в чем дело. Это заставило его подумать о Хейди, потому что она должна была сейчас быть бы с ним, а не этот гангстер. Хейди пребывала в Фэрвью, прямо игнорируя все это, потому что, если дать всему этому пространство для размышлений, придется исследовать пределы собственной ответственности, а Хейди не хотелось этого делать. Вилли чувствовал глухое пульсирующее негодование. Как сказал Джинелли? «Определение идиота: идиот – это тот, кто не верит в то, что видит». Вилли постарается справиться со своим негодованием. В конце концов она – его жена. Все ее действия были направлены только на то, чтобы сделать ему лучше… не так ли? Негодование отступило, но не так далеко.

– Что в сумке? – спросил Вилли.

Сумка стояла на полу.

– Разные предметы, – ответил Джинелли. Он взглянул на обложку книги, которую читал, и бросил ее в мусорную корзину.

– Так что же там такое?

– Вещи для предстоящей поездки. Мне ведь придется съездить, навестить твоих цыган.

– Не валяй дурака, – строго сказал Вилли. – Хочешь кончить как и я? Или превратиться в подставку для зонтиков из нормального человека?

– Легче, легче, – сказал Джинелли. Его голос был веселым и успокаивающим, но тот огонек в глазах по-прежнему горел. И Вилли неожиданно понял, что его вспышка там, у цыган, не была пустой болтовней. Он действительно проклял Тадеуша Лемке. И то проклятье сидело напротив него в дешевом кресле из кожезаменителя и потягивало светлое пиво Миллера. И с равным восторгом и ужасом Вилли понял еще кое-что: возможно, Лемке и знал, как обратить вспять действие своего проклятья, но Вилли теперь не имел малейшего понятия, как снять проклятье белого человека из города. Джинелли собрался хорошо провести время. Позабавиться так, как он, наверняка, не развлекался многие годы. Его можно было сравнить с профессиональным игроком, вышедшим в отставку, и теперь приглашенным принять участие в благотворительном событии. Они могут серьезно поговорить, но их разговор ничего не изменит. Джинелли был его другом, довольно любезным, пусть не совсем образованным человеком, который предпочитает звать его Вильямом вместо Вилли или Вилла. Но он был также большой, способной на большие дела, охотничьей собакой, которая сейчас сорвалась с привязи.

– Больше не говори мне «легче», – сказал Вилли. – А лучше расскажи мне, что ты планируешь предпринять.

– Никто не пострадает, – ответил Джинелли. – Пусть эта мысль тебя успокаивает, Вильям. Я знаю, что это для тебя важно. Я понимаю, что ты продолжаешь придерживаться принципов… э… которых больше не можешь себе позволить, но я обязан с этим примириться, потому что ты этого хочешь и потому что ты – пострадавший. Никто не пострадает. Ладно?

– Ладно, – согласился Вилли. Он был немного успокоен… но не до конца.

– Во всяком случае, пока ты не передумаешь, – добавил Джинелли.

– Я не передумаю.

– Ты можешь передумать.

– Что в сумке?

– Бифштексы, – ответил Джинелли и действительно достал один, запакованный в полиэтилен. – Хорошо смотрится, а? У меня их четыре штуки.

– Для чего они?

– Давай все по порядку, – проговорил Джинелли. – Я вышел отсюда, прогулялся по городу. Какое жуткое зрелище! Нельзя даже пройти по тротуару. Все носят очки Феррари и аллигаторов на сосках. Похоже, что у всех в этом городе раньше были скобы на зубах и большинство делало пластические операции на нос.

– Я видел.

– Послушай, Вильям. Я видел одну парочку, и рука парня была в заднем кармане ее шорт. Я хочу сказать, что прямо на публике он щупал ее задницу. Если бы это была моя дочь, она бы не смогла сидеть на том, что щупал ее дружок, недели полторы. Итак, я понял, что не смогу привести свои мысли в порядок в подобном месте, и решил на это плюнуть. Я нашел телефонную будку, сделал несколько звонков. Да, чуть не забыл. Будка стояла перед аптекой, поэтому я зашел туда и купил тебе вот это, – он достал из кармана баночку пилюль и перебросил их Вилли, который поймал ее здоровой рукой. Это были таблетки потассиума.

– Спасибо, Ричард, – сказал Вилли слегка дрожащим голосом.

– Не стоит благодарности. Лучше прими одну штучку. Не хватало сердечного приступа ко всему прочему.

Вилли принял одну и запил глотком пива. Сейчас его голова начала тихонько гудеть.

– Итак, я отправил пару парней принюхаться, а сам направился к гавани, – продолжал Джинелли. – Полюбопытствовал немного. Вильям, там должно быть на 20… 30… может, даже на 40 миллионов долларов разных посудин! Ялики, вельботы, чертовы фрегаты, насколько я мог судить. Я не так разбираюсь в корабельных делах, но я люблю смотреть на суда. Они… – он остановился и задумчиво взглянул на Вилли. – Ты не думаешь, что кое-кто из этих парней в аллигаторовых майках и очках Феррари перевозит наркотики в тех красавчиках?

– Ну, я как-то читал в прошлом году в «Таймс», что рыбак с одного из островков нашел 20 тюков, плавающих под городским пирсом, а в тюках оказалась довольно приличная марихуана.

– Да. Да, вот что я подумал. Все это место имеет такой запашок. Чертовы дилетанты. Им бы следовало кататься в своих игрушках и оставить бизнес тому, кто в нем разбирается. Я хочу сказать, иногда они путаются под ногами и приходится принимать меры, после чего какой-нибудь парень обнаруживает вместо тюков с травкой несколько тел, плавающих под причалом. И это чертовски нехорошо.