Текст книги "Худей! (др. перевод)"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

– Ты подвез его туда? – спросил Вилли.

– За те деньги, что он получил от меня, он мог подъехать туда на попутной.

Джинелли вернулся в мотель Бар-Харбор и вписался под именем Джона Три. Хотя было только два часа дня, он снял последний свободный номер, и клерк подал ему ключи с видом оказания величайшего одолжения. Летний сезон был в разгаре. Джинелли выспался в номере до 4-30, а потом поехал в аэропорт.

В 5.10 небольшой частный самолет, тот же, что привозил из Коннектикута доктора Фандера, приземлился, и с него сошел «деловой сотрудник». Из багажного отсека достали три маленьких свертка и один большой и уложили их на заднее сиденье и в багажник Новы. Потом «сотрудник» вернулся на борт самолета. Джинелли не стал дожидаться его отлета. Он вернулся в мотель и выспался до восьми вечера, когда его разбудил телефон.

Звонил Франк Спертон с заправочной станции Ванкертона, городка в сорока милях к северо-западу от Бар-Харбор. Около семи, так рассказал Спертон, цыганский табор свернул в поле сразу за городом. Похоже, что они договорились заранее.

– Вероятно, Старберд, – прокомментировал Вилли. – Он у них в авангарде.

Спертон говорил беспокойно… даже нервно.

– Он решил, что его раскусили, – объяснил Джинелли. – Он все время держался сзади, и это было ошибкой. Один из цыган свернул заправиться или что-то в этом роде. Спертон этого не заметил, так как ехал, делая около сорока миль в час, просто не отставая. Тут вдруг два фургона с прицепом проезжают мимо, бам-бунг-бам. Вот тогда-то он в первый раз понял, что оказался в середине табора, вместо того, чтобы держаться у них в хвосте. Выглянув из бокового окна, когда фургон проезжал мимо, он увидел на сиденье грузовика этого старика без носа. Тот глядел на него и двигал руками. Не махал, а делал какие-то знаки, словно творил заклинания. Я не буквально передаю слова этого парня, Вильям. Буквально: «Делал пальцами знаки, словно насылал проклятье».

– Боже, – пробормотал Вилли.

– Плеснуть тебе кофе?

– Нет… да…

Джинелли долил Шивас в чашку Вилли и продолжил. Он спросил Спертона, видел ли он рисунок на борту фургона. Да, видел. Девка с козерогом.

– Боже, – снова повторил Вилли. – Ты в самом деле думаешь, что они узнали машину? Что они предприняли поиски, обнаружив собак, и увидели ее на дороге, где ты оставил?

– Думаю, да, – мрачно сказал Джинелли. – Он назвал мне дорогу, на которой они находились. Финсон-роуд, и номер дороги штата, по которой нужно свернуть, чтобы туда добраться. Потом он попросил меня оставить остаток причитающейся ему суммы в конверте на его имя в сейфе мотеля. «Я хочу завязать», – вот что он сказал.

Джинелли выехал из мотеля в Нове в 20.50 и пересек городскую черту Бакспорта в 21.30. Через десять минут он миновал бензозаправочную станцию, уже закрывшуюся на ночь. Рядом была припаркована линия машин, дожидающихся ремонта или продажи. В конце ряда он увидел арендованный форд. Он проехал мимо; развернулся и проехал еще раз.

– Я сделал это два раза, – сказал он. – У меня не возникло чувство, о котором я говорил, поэтому я проехал дальше, остановился и вернулся пешком.

– И?

– В машине сидел Спертон. За рулем. Дыра во лбу, прямо над правым глазом. Мало крови. Мог быть сорок пятый калибр, но не думаю. На сиденье сзади не было крови. Что бы ни убило его, оно осталось в голове. Пуля сорок пятого калибра прошла бы весь путь и вышла бы сзади, оставив дыру с суповую банку. Я думаю, что кто-то убил его шариком из рогатки, как подстрелили тебя. Возможно, что и на этот раз это сделала она.

Джинелли помолчал, размышляя.

– На его коленях лежал мертвый цыпленок. Выпотрошенный. И одно слово было написано на лбу Спертона, кровью. Кровью цыпленка, как я догадался, хотя у меня не было времени провести точный лабораторный анализ.

– Какое слово? – спросил Вилли, хотя уже знал, что ответит Джинелли.

– «Никогда».

– Христос, – проговорил Вилли и ощупью отыскал свою чашку кофе. Он поднес чашку ко рту, затем снова поставил на место. Если бы он выпил хоть глоток, его тут же вырвало бы. А он не мог себе этого позволить. Мысленно он уже представил себе Спертона за рулем форда, с запрокинутой назад головой, во лбу которого зияла дыра, комок перьев у него на коленях. Видение оказалось столь ярким, что Вилли удалось разглядеть даже желтый птичий клюв, полуоткрытый клюв… остекленевшие куриные глаза…

Мир поплыл в поблекших тонах… затем послышался шлепок, и по щеке разлился притупленный жар. Вилли открыл глаза и увидел, как Джинелли садится на место.

– Извини, Вильям, но это, как говорится в рекламе крема после бритья: «Вам было необходимо». Я догадываюсь, что ты начал терзаться угрызениями совести из-за этого парня… Спертона, и я хочу, чтобы ты это бросил… слышишь? – его голос звучал спокойно, но глаза были сердиты. – Ты представляешь вещи в искаженном свете, как те судьи с обливающимися кровью сердцами, которые готовы обвинить кого угодно вплоть до президента США, если какой-то наркоман просто возьмет и пришьет женщину, чтобы украсть ее чек социального обеспечения. Они готовы обвинить всех подряд, кроме того подонка, который это сделал, и стоит перед ними, дожидаясь, когда ему вынесут условный приговор, чтобы он мог пойти и сделать это снова.

– Не вижу ничего общего… – начал Вилли, но Джинелли резко его обрезал:

– …ты не видишь, – сказал он. – Не ты убил Спертона, Вильям, а кто-то из цыган. И кто бы это ни сделал: первопричина – старый цыган, и мы это оба знаем. Никто не выкручивал Спертону руки, предлагая взяться за дело. Он сделал это за деньги, вот и все. Простая работа. Но он сглупил, и они его накрыли. Теперь скажи мне, Вильям, ты хочешь, чтобы проклятие было снято или нет?

Вилли тяжело вздохнул. Его щека все еще полыхала в том месте, где его хлопнул Джинелли.

– Да. Я по-прежнему хочу, чтобы это прекратилось.

– Тогда забудем о Спертоне.

– Ладно, – Вилли позволил Джинелли закончить свою историю, не прерывая. По правде говоря, он был слишком изумлен, чтобы прерывать.

* * *

Джинелли зашел на станцию заправки и присел на кучу старых шин. Чтобы привести голову в порядок, так сказал он. Джинелли просидел там минут пять, разглядывая темнеющее небо, на котором угасал последний дневной свет. Джинелли пытался подумать о чем-нибудь безмятежном. Когда он почувствовал, что успокаивается, он вернулся к Нове и отъехал, не включая огней. Потом он вытащил тело Спертона из арендованного форда и впихнул его в багажник Новы.

– Они хотели оставить мне послание, может, просто подвесить меня за ноги, когда владелец станции обнаружил бы мертвеца в машине, арендованной на мое имя, и с документами об аренде в отделении для перчаток. Но это было глупо, Вильям, потому что парень был убит шариком, а не пулей, и копы только по-быстрому принюхались бы ко мне, а потом обратили бы все внимание на них, потому что представлением с рогаткой занимается их девушка. При других обстоятельствах, я бы с удовольствием понаблюдал, как они сами загнали бы себя в угол, но мы в забавном положении и должны полагаться только на себя. Кроме того, я рассчитывал, что копы станут разбираться с ними по другому вопросу, если мое дело выгорит, а труп Спертона только осложнил бы ситуацию. Поэтому я забрал тело. Слава богу, что станция находится на почти пустынной дороге, иначе мне ничего не удалось бы сделать.

С телом Спертона в багажнике, окруженный тремя свертками, которые доставил «сотрудник», Джинелли поехал дальше. Он нашел Финсон-Роуд менее чем в миле от заправочной станции. На маршруте 37-А, современной магистрали, цыгане имели возможность для бизнеса. Финсон-Роуд – неасфальтированная, ухабистая и местами поросшая травой дорога, исключала всякую деятельность. Цыгане зарывались в землю.

– Это несколько затрудняло задачу, как например подчистка за ними на заправочной станции, но я был доволен, Вильям. Я хотел припугнуть их, и они вели себя как люди, которые были напуганы. Напугав людей один раз, становится все легче поддерживать их в этом состоянии.

Джинелли погасил огни Новы и проехал четверть мили по дороге, пока не увидел поворот, ведущий к заброшенной разработке гравия.

– Не могло быть лучше, даже если бы я захотел, – сказал он.

Джинелли открыл багажник, вытащил тело Спертона и забросал гравием. Потом, вернувшись к Нове, он принял две таблетки бензидрина и вскрыл большой сверток, уложенный на заднее сиденье. На коробке было напечатано: «Мировая книжная энциклопедия». Внутри находился АК-47, десантный автомат «Калашникова» с четырьмя сотнями патронов, нож с выскакивающим лезвием и дамская вечерняя сумочка, набитая свинцовой дробью, катушка ленты Скоча и банка с темной мазью. Джинелли зачернил лицо и руки и лентой прикрепил нож к лодыжке. Катушку с лентой он убрал в карман и отправился в путь.

– К этому времени я уже чувствовал себя как супергерой из комикса. Спертон говорил, что цыгане стали лагерем в двух милях вверх по дороге.

Джинелли прошел в лес и направился параллельно дороге, не выпуская ее из виду, так как боялся потеряться.

– Я продвигался медленно и все время или наступал на сучья, или натыкался на ветви. Я только надеялся, что не пройдусь по ядовитому плющу, Вильям. Я очень восприимчив к ядовитому плющу.

После двух часов утомительной прогулки по густому лесу с восточной стороны дороги Джинелли увидел темный силуэт на узкой обочине. Сначала он подумал, что это дорожный знак или какой-то пост, но через мгновение понял, что это – человек.

– Он стоял там так же непринужденно, как мясник в морозильнике, но я был уверен, что он поджидает меня, Вильям. Я старался двигаться как можно тише, но я вырос в Нью-Йорке, и Гайаваты из меня не получилось как ты понимаешь. Я решил, будто он притворился, что не слышит мое приближение, а сам тем временем подготовился к встрече. Когда подойдет время, он должен будет обернуться и взяться за меня. Я мог вышибить его из носков с того места, где стоял, но это означало бы разбудить всех в радиусе километра полутора миль, а кроме того, я обещал тебе, что никто не пострадает. Поэтому я и остановился там. Минут пятнадцать я стоял и думал, что если я тронусь с места, то обязательно наступлю на ветку, вот тогда и начнется потеха. Затем он отошел к кювету облегчиться. Не знаю, где этот парень брал уроки стоять на часах, но это явно было не в Форт-Брэгге. Он имел при себе самый старый дробовик, что я видел за двадцать лет. То, что корсиканцы называют «лупа»; а на ушах у него были стереофоны Вокмана! Я мог бы подойти сзади и заорать во весь голос, а он даже не шелохнулся бы! – тут Джинелли рассмеялся. – Скажу тебе еще одну вещь, ручаюсь, что старик и не подозревал, что его парень рок-н-роллит в то время, когда от него ждали совсем другого.

Когда часовой вернулся на прежнее место, Джинелли начал подходить к нему, более не беспокоясь за тишину, снимая на ходу пояс. Что-то предупредило часового – что-то, что он заметил краем глаза, в последний момент. Последний момент не всегда бывает поздним моментом, но в этот раз он был именно таковым. Джинелли набросил пояс ему на горло и стянул его. Последовала короткая схватка. Молодой цыган боролся; он бросил ружье и пытался схватиться пальцами за пояс гангстера. Наушники соскользнули с его ушей, и Джинелли услышал Роллинг-Стоунз, распевавший «Под моим ногтем». Парень начал захлебываться, его сопротивление слабело и вскоре он и дергаться перестал. Джинелли сжимал ремень еще секунд двадцать (чтобы парень не чувствовал себя потом одураченным, – серьезно объяснил Вилли Джинелли). Потом итальянец оттащил цыгана в кусты. Цыган оказался симпатичным парнем лет двадцати двух в джинсах и ботинках Динго. По описанию Джинелли, Вилли решил, что это Самюэль Лемке. Джинелли нашел достаточно толстое дерево и прикрутил к нему парня липкой лентой.

– Это будет звучать нелепо, если скажешь, что приклеил кого-то к дереву лентой, только не в том случае, когда это проделывают с тобой. Если накрутить достаточно этого дерьма, то можно забыть об освобождении, если кто-то не появится и не разрежет ленту. Клейкая лента достаточно крепкая. Так что ее не развязать, а тем более не разорвать.

Оторвав кусок от майки молодого Лемке, Джинелли запихнул его ему в рот, а потом закрепил липкой лентой.

– Потом я перевернул кассету в его плейере и натянул наушники ему на голову. Я не хотел, чтобы он скучал, когда проснется. – Дальше Джинелли пошел по обычной дороге, по обочине. Он и Лемке были одного роста, и по его расчету он смог бы подобраться ко второму часовому прежде чем его окликнули бы. Кроме того, за последние сорок восемь часов ему не удалось хорошенько выспаться, не считая двух коротких перерывов, когда он вздремнул в номере.

– Не выспишься как следует, и ты уже не в форме, – объяснял Джинелли. – Если играешь в карты, ничего страшного, но когда имеешь дело с подонками, убивающими людей, а потом пишущими на лбу мертвецов возмутительные послания… это может кончиться смертью. Как оказалось, я действительно сделал ошибку, и мне едва-едва повезло, чтобы не расплатиться за нее. Иногда господь нам прощает.

Ошибка заключалась в том, что он не заметил второго часового, пока не прошел мимо. Все получилось потому, что второй часовой укрылся в кустах, а не стоял у обочины как Лемке. К счастью для Джинелли, тут было еще похлеще, чем с магнитофоном.

– Этот не слушал магнитофон, – сказал Джинелли. – Он спал мертвым сном. Вшивая охрана, но именно такая, как я ожидал. Они еще не поняли, что для них я стал серьезными, долговременными неприятностями. Когда знаешь, что кто-то серьезно собирается кольнуть тебя в зад, это заставляет не спать. Такой человек не заснет, даже если ему очень хочется спать.

Джинелли подошел к спящему часовому, выбрал место на его черепе и приложился «к нему прикладом „Калашникова“.» Часовой, который сидел, опираясь о дерево, сполз в траву. Джинелли наклонился и пощупал пульс. Пульс бился медленно, но не прерывисто. Тогда Джинелли пошел дальше.

Пять минут спустя он подошел к вершине низкого холма. Покатое поле, уходящее вниз, открылось слева. Джинелли увидел темный круг машин, поставленных в двух сотнях ярдов от дороги. Сегодня костер не был разожжен. Тусклые, прикрытые занавесками огоньки в нескольких прицепах, но это было все.

Джинелли прополз полпути с холма на брюхе и локтях, держа автомат перед собой. Он нашел бугорок, который позволял прочно установить оружие, и открывал хороший вид на лагерь.

– Луна только стала всходить, но я не собирался ее дожидаться. Да и без того было достаточно хорошо видно, к тому времени я находился примерно в семидесяти пяти ярдах от машин. К тому же мне не нужно было вести снайперский огонь. «Калашников» в любом случае для такого дела не подходит. С таким же успехом можно удалять аппендицит пилой. «Калашников» хорош, чтобы попугать народ. И я их попугал, это точно. Могу поручиться, что почти все наделали лимонад в простыни. Но только не старик, Вильям.

Приняв положение упор лежа, Джинелли глубоко вздохнул и навел автомат на передние колеса фургона с козерогом. Грохот «Калашникова» разорвал тишину ночи. Огонь завис над кончиком дула, когда обойма – тридцать пуль 30 калибра из патрона длиной с сигару кинг-сайз, каждый снабженный 140 зернами пороха – полетели к лагерю. Передние шины фургона не просто лопнули. Они разлетелись в клочья. Джинелли провел ревущим оружием вдоль всей длины фургона, но по низу.

– Ни одной дырки в человеке, – сказал он. – Взрыл всю землю под машиной, держась подальше от бензобака. Видел когда-нибудь как взрывается фургон? Мне как-то довелось видеть на повороте в Нью-Джерси.

Задние шины фургона взорвались. Джинелли выбросил пустую обойму и вставил следующую.

Послышался шум. Кто-то кричал. Испуганно завопили женщины. Некоторые, Джинелли не мог сказать точно, сколько человек, стали выпрыгивать из фургонов и прицепов. Большинство цыган было в пижамах и сорочках. Все бежали в разные стороны. А потом Джинелли впервые увидел Тадеуша Лемке. Старик выглядел почти комично в развевающейся ночной сорочке. Пряди спутавшихся волос выбились из-под съехавшего набок ночного колпака. Он обошел фургон с козерогом, посмотрел на остатки шин, а потом глянул точно в ту сторону, где залег Джинелли. В горящем взгляде старика ничего комичного не было.

– Я знал, что он не может меня видеть, – проговорил он. – Луна еще не взошла, а лицо и руки у меня были зачернены. Я мог быть только одной тенью среди многих, но… Мне показалось, что цыган увидел меня, Вильям, и это охладило мой пыл.

Старик повернулся к своим людям, которые начали сбегаться к нему, лепеча и размахивая руками. Он закричал на них на романском и указал рукой на табор. Джинелли не понимал языка, но смысл был вполне ясен: «Скройтесь под прикрытие, идиоты».

– Слишком поздно, Вильям, – самодовольно проговорил Джинелли. Он выпустил вторую очередь прямо над их головами. Теперь завизжали все: и мужчины, и женщины. Некоторые попадали на землю и начали ползти, зарываясь головой в землю и подняв к небу зады. Остальные побежали в разных направлениях, кроме того, откуда я стрелял. Лемке уже был на месте, надрывая глотку. Его ночной колпак свалился. Бегуны бежали, ползуны ползли. Обычно, видно, Лемке правил ими стальной рукой, но теперь цыгане были в панике. Прицеп, откуда я прошлой ночью утащил пиджак и тапочки, стоял рядом с фургоном. Я вставил третью обойму в АКМ. А потом снова открыл огонь. Прошлой ночью в этом фургоне никого не было и, судя по запаху, я решил, что и сегодня там никого не будет. Тот прицеп я прикончил. Я хочу сказать, я стер его с лица земли… АКМ-47 – очень гадкое оружие, Вильям. Люди, которые насмотрелись фильмов про войну, думают, что автоматическое оружие оставляет в теле аккуратную линию дырок, но это не так. Все происходит быстро, грубо и без всякой аккуратности. Сначала вылетели стекла и вогнулась внутрь стенка, потом пули подхватили ее и унесли прочь. Все шины взорвались. Я не видел, как льется вода из радиатора, я слышал. Когда кончилась обойма, этот сукин фургон выглядел так, будто на всем ходу влетел в каменную стенку. Все время, пока вокруг летали куски металла, старик даже не шелохнулся. Только смотрел на пламя из дула, чтобы послать за мной людей, если я буду глуп и останусь ждать там, чтобы он смог собрать отряд. Я решил исчезнуть раньше.

Джинелли побежал к дороге, пригибаясь, как солдат второй мировой, наступающий под огнем неприятеля. Оказавшись там, он разогнулся и побежал со всех ног. Он миновал первого охранника, к которому приложился прикладом, едва бросил взгляд в его сторону. Но когда добрался до места, где оставил парня, слушавшего музыку, задержался и перевел дыхание.

– Отыскать его было не трудно даже в темноте, – сказал Джинелли. – Я услыхал шорох травы и потрескивание сучьев. А когда подошел поближе, то услышал и его самого – «ух-ух, ох-ох».

Лемке сумел проползти четверть толщины дерева, к которому был приклеен. Конечным результатом стало только то, что он запутался еще больше. Наушники слетели с головы и висели на шее, на проводе. Когда он увидел Джинелли, то прекратил вырываться.

– Я увидел в его глазах, что он решил, будто я собираюсь прикончить его. Он был здорово напуган. Это мне понравилось. Старый хрен не был перепуган, но этот парнишка искренне жалел, что они связались с тобой, Вильям.

Джинелли подошел к парнишке и поднял АК-47, чтобы тот рассмотрел, что это. Глаза Лемке выдали, что ему хорошо это известно.

– У меня мало времени, поэтому слушай меня внимательно, – проговорил Джинелли Лемке. – Ты скажешь старику, что в следующий раз я не буду стрелять выше или ниже по пустым машинам. Скажи ему, что Вильям Халлек велел снять проклятье. Ты понял?

Лемке кивнул так энергично, насколько это позволила лента. Джинелли вынул ему изо рта тряпку.

– Скоро тут станет оживленно. Ты закричишь, тебя найдут. Не забудь о послании.

Он повернулся, чтобы уйти.

– Вы не понимаете, – хрипло сказал Лемке. – Он никогда его не снимет. Он последний из великих мадьярских вождей – его сердце, как кирпич. Пожалуйста, я все передам, но он никогда не снимет проклятия.

По дороге к лагерю цыган на большой скорости поехал грузовик. Джинелли проводил его взглядом, потом повернулся к парню.

– Кирпич можно разбить, – сказал он. – Это тоже передай.

Джинелли снова побежал к дороге, пересек ее и снова направился к карьеру гравия. Еще один грузовик проехал мимо, за ним следом три легковые машины. Люди, обуреваемые вполне понятным любопытством относительно выстрелов из автоматического оружия в их скромном городке в разгар ночи, не представляли для Джинелли проблемы. Свет приближающихся фар предупреждал Джинелли заранее, чтобы он успел спрятаться. Звук сирены он услышат в тот момент, когда добрался до ямы гравия.

Заведя Нову, он подогнал ее к выезду на дорогу, но огней не зажигал. Когда мимо проехала еще одна машина, он стер мазь с лица и поехал следом.

– Ты поехал за ней? – переспросил Вилли.

– Так было всего безопаснее. Если где-то стреляют, случайные прохожие сломя голову несутся к месту происшествия, чтобы увидеть кровь, пока не появились копы и не смыли ее с тротуаров. Люди, бегущие в обратную сторону, подозрительны. Очень часто они делают это из-за того, что в кармане лежит оружие.

К тому времени, как он снова приехал на поле, у обочины дороги уже выстроились полдюжины машин, освещая табор фарами. Люди бегали из стороны в сторону и кричали. Полицейская машина стояла возле того места, где Джинелли вывел из строя второго часового: голубой вращающийся пузырь наверху хлестал деревья вспышками голубого света. Джинелли опустил окно Новы.

– Что случилось, офицер?

– Ничего такого, о чем вам следует волноваться. Проезжайте дальше. – И на случай, если парень в Нове может говорить по-английски, но понимает только русский, он нетерпеливо махнул фонарем в том направлении, куда уходила Финсон-Роуд.

Джинелли медленно прошел между стоящих машин дальше по дороге. Перед фургоном, который он сам же расстрелял, Джинелли присоединился к одной из двух групп людей. Одна из групп состояла из цыган в пижамах и халатах, переговаривающихся между собой и оживленно жестикулирующих. Другая группа была кучкой городских жителей. Они молча стояли, засунув руки в карманы, разглядывая останки прицепа. Каждая группа игнорировала другую.

Финсон-Роуд тянулась на пять миль, и Джинелли пару раз чуть не влетел в кювет, когда мимо него на полной скорости к месту инцидента неслись местные жители. Наконец, он выехал на магистраль, которая вела в Бакспорт, и был в номере Джона Три в два часа ночи. Он поставил будильник на семь утра и улегся спать.

Вилли уставился на своего друга.

– Ты хочешь сказать, что, пока я тут беспокоился за тебя, ты спал в том же отеле, из которого мы выехали?

– Да, – в этот раз Джинелли выглядел чуть пристыженно, потом он ухмыльнулся и пожал плечами. – Отнеси это за счет неопытности, Вильям. Я не привык, когда за меня волнуются люди. Не считая моей матери, конечно, но это другое дело.

– Ты, наверное, проспал. Сюда ты приехал только к девяти.

– Нет. Я встал точно по будильнику, позвонил по телефону, потом прогулялся в город. Арендовал другую машину, в этот раз у Авис. С машинами Хертца мне не очень повезло.

– Тебя ждут неприятности по поводу той машины Хертца, верно? – спросил Вилли.

– Ничуть. Теперь все в порядке. Хотя могли быть. Вот почему я и звонил – по поводу той машины. Я попросил своего «сотрудника» еще разок прилететь из Нью-Йорка. В Еловорте есть небольшой аэропорт, и он высадился там. До Банкертона он добрался на попутной. Он…

– Эскалация прямо на глазах, – сказал Вилли. – Ты знаешь? Это начинает превращаться во Вьетнам.

– Что делать. Я никого здесь в Мэйне не знаю, а единственный человек, с которым я вступил в контакт, получил дыру в черепе. Во всяком случае, проблем не возникло. Прошлой ночью я получил полный отчет. Мой сотрудник прибыл на заправочную станцию в Банкертоне в полдень, и единственным человеком на станции оказался парень, у которого, похоже, не хватало нескольких кирпичей в общей постройке. Парень заправлял машины, когда кто-нибудь появлялся, но в основном занимался с машинами в гараже. Пока он там находился, мой человек замкнул провода зажигания и поехал прочь. Парень даже не оглянулся. Мой человек подъехал к аэропорту Бангора и оставил форд на одной из стоянок Хертца.

– А что с ключами? Ты сказал, что завел его, закоротив провода.

– Да, – сказал Джинелли. – Ключи-то и были проблемой все время. Это была еще одна ошибка. Я отношу ее за счет плохого сна, как и другую, но может, это просто старость начинает подбираться. Ключи остались в кармане у Спертона, а я забыл вытащить их, когда провожал его в последний путь. Но сейчас… – Джинелли вынул ключи с яркой биркой Хертца и позвенел ими. – Та-Да!

– Ты туда возвращался? – спросил Вилли чуть охрипшим голосом. – Боже милостивый, ты вернулся, откопал его и достал ключи.

– Ну, рано или поздно его выкопали бы медведи, – рассудительно ответил Джинелли. – Или охотники нашли бы его в птичий сезон, когда они охотятся с собаками. Для людей Хертца невелика потеря получить машину без ключей, но если кто-то найдет в карьере тело с набором ключей от машины, которую можно проследить и выйти на меня… плохо. Совсем плохо. Понимаешь?

– Да.

– Кроме того, мне нужно было обратно к цыганам и я не мог вернуться на Нове.

– Почему нет? Они же ее почти не видели.

– По порядку, Вильям, и ты все поймешь. Итак, рано во вторник… Помнишь? Во вторник ночью – тяжелая огневая подготовка. Теперь понадобился Седан Бьюик. Парень из Ависа хотел всучить мне Арис-К, он еще говорил мне, что это очень здорово, раз есть Арис-К, но мне это не подходило. Должен был быть Седан, неприметный, но достаточно большой. Двадцать долларов помогли ему переменить свое мнение, и я, наконец, получил машину, которую хотел. Я вернулся на нем в Бар-Харбор и позвонил пару раз, чтобы убедиться, что все идет по моему плану. Потом я вернулся сюда на Нове. Мне понравилась эта Нова, Вилли, – выглядит как помесь и пахнет коровьим дерьмом внутри, но у нее есть кости… Итак, я вернулся сюда и наконец успокоился. К этому времени я готов был сломаться. Мысль о возвращении в Бар-Харбор утомляла меня, поэтому я и решил весь день провести в твоей постели.

– Мог бы позвонить и сберечь, по крайней мере, одну поездку.

Джинелли улыбнулся.

– Да, мог бы позвонить, но звонок не подсказал бы мне, как твои дела, Вильям. Ты был не единственным, кто беспокоился.

Вилли наклонил голову и сглотнул с трудом. В последнее время он слишком часто плакал.

– Но вот, Джинелли восстает из мертвых, прыгает в Нову, которая пахнет навозом сильнее обычного, после того как изрядно постояла под солнцем, и едет в Бар-Харбор. Добравшись туда, он достает три маленьких пакета из багажника и открывает их в своей комнате. В одном находится 38-калиберный кольт с подплечной кобурой, а содержимое двух других свободно размещается в карманах его спортивной куртки. После этого он забирается в Седан и направляется в живописный Ванкертон, как он надеется, в последний раз. По дороге он делает всего одну остановку, у супермаркета. Он заходит и покупает две вещи: банку Болла, в которой обычно приготавливают консервы, и бутыль пепси-колы. Он приезжает в Банкерпорт почти одновременно с сумерками, проезжает к карьеру, зная, что застенчивость в данном случае не даст результатов, если тело было найдено в результате вчерашних переживаний, ему в любом случае попадать в суп. Но там никого нет, даже и признаков нет, что кто-то побывал. Поэтому он докапывается до Спертона, шарит у него в карманах и достает приз.

Джинелли излагал все это совершенно невыразительным голосом, но Вилли ощущал, что история прокручивается у него в голове вроде фильма… но не совсем приятного. Джинелли на корточках роется в гравии, нащупывает рубашку Спертона, его карманы… залезает внутрь. Роется в мелочи вперемешку с песком, которая никогда не будет истрачена. А за карманом охладевшая плоть, в смертном окоченении.

– Бру-у, – сказал Вилли и содрогнулся.

– Гляди на это в перспективе, Вильям, – сказал спокойно Джинелли. – Поверь мне, дело в том, откуда смотришь.

«Вот, что больше всего меня и пугает», – подумал Вилли, а затем с все возрастающим изумлением я выслушал окончание истории о поразительных приключениях Джинелли.

С ключами Хертца в кармане Джинелли вернулся в Бьюик Ависа. Он открыл пепси-колу, вылил ее в банку Болла, закрыл ее колпаком и поехал к лагерю цыган.

– Я знал, что они там, – сказал он, – не оттого, что им хотелось там остаться, а оттого, что полиция штата велит им оставаться там до окончания расследования. Представь себе шайку кочевников в мирном городке, по которой стреляет посреди ночи бог знает кто. Копы не могли не проявить интереса к подобному делу.

Они проявили интерес, точно. На опушке стояли два плимута и патрульный крейсер. Джинелли поставил машину между плимутов, вышел из машины и пошел с холма к лагерю.

Погибший трейлер утащили куда-то, очевидно туда, где им займутся люди из лаборатории. Посреди спуска с холма Джинелли остановил полицейский, поднимавшийся вверх.

– Вам тут нет никакого дела, – сказал коп. – Вам придется идти по своим делам.

– Я убедил его, что у меня тут маленькое дело, – сказал Джинелли, ухмыляясь.

– Каким образом?

– Показал ему вот это, – Джинелли залез в боковой карман и перебросил Вилли карточку в кожаной обертке. Вилли понял, что это было, едва взглянув. Он видел такую вещь пару раз на протяжении своей карьеры и видел бы гораздо чаще, если бы специализировался по уголовным делам. Это было удостоверение ФБР с фотографией Джинелли. На фото Джинелли выглядел лет на пять моложе, с коротко стриженными волосами. Удостоверение идентифицировало его как специального агента Эллиса Стонера. В голове Вилли все стало на свои места.

– Ты хотел получить бьюик, потому что он больше похож на…

– На правительственную машину, верно. Большой неприметный Седан. Я не собирался показываться в консервной банке, которую мне пытались навязать.

– Это… одна из вещей, которые привез тебе «сотрудник» во вторую поездку?

– Да.

Вилли перебросил ее обратно.

– Она выглядит почти настоящей.

Улыбка Джинелли поугасла.

– Она настоящая, за исключением фотографии.

На мгновение наступила тишина, когда Вилли продумывал эту фразу, стараясь не особенно задерживаться на мысли, что случилось со специальным агентом Стонером, и были ли у него дети. Наконец, он сказал:

– Ты поставил машину между двух полицейских и предъявил удостоверение копу спустя пять минут после того, как вытащил ключи из кармана трупа, закопанного в гравий?