Текст книги "Врата Смерти(пер. И.Иванова)"

Автор книги: Стивен Эриксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 55 страниц)

Последние слова были излишними; любой солдат понимал, что дальнейший их путь лежит к берегам реки Ватар. Совещание помогло Кольтену узнать разные точки зрения, в особенности – противоречивую позицию Сульмара.

Дюкру было где-то жаль капитана, на которого жестко и неумолимо давили Нефарий и Пуллик Алар. Как-никак, Сульмар сам происходил из знати, и боязнь в чем-то не угодить своему кругу делала его собственное положение невыносимым.

В свое время император Келланвед провозгласил: «Малазан-ская армия должна подчиняться единому и единственному уставу». Это было на заре его правления, во время первой «чистки» и «перестройки» прежней армии. «Единый устав, один правитель…» Они с Дассемом Ультором заявляли, что боевые заслуги и личные качества являются единственными критериями в продвижении по службе. В кругах высшего командования армии и флота это сразу же вызвало борьбу за власть… А потом на дворцовых ступенях пролилась кровь. Говорили, что Ласэна показала свои «когти». Ей бы нужно было еще тогда усвоить урок и подавить недовольство знати. Она не отваживалась. Второе «очищение от высокородной скверны» произошло слишком поздно.

Мысли Дюкра прервал подъехавший к нему Лулль.

– Едем со мной, старик. Это вам обязательно нужно видеть.

– Что еще?

Улыбка на изуродованном лице Лулля всегда казалась зловещей.

– Потерпите.

– Знаете, капитан, за эти месяцы я сделался необычайно терпеливым.

«Жду смерти, а мое ожидание все затягивается и затягивается».

Лулль сразу поймал смысл слов историка. Прищурив единственный глаз, он поглядел на северо-запад. Армия Корболо Дэма находилась в трех днях пути отсюда и быстро приближалась.

– Между прочим, это официальное приглашение.

– Прекрасно. Тогда поехали.

Кольтен, Балт и Сормо свернули на ответвление. Спереди слышались голоса всадников. Передовые части Седьмой готовились покинуть Имперскую дорогу. Впереди троих виканцев бежал Косой.

«А мы следуем за ним. Да, не зря мятежники дали нам такое прозвище».

– Как наш бравый капрал? – спросил Лулль, пока они ехали в расположение его полка.

На Гелорском хребте Лист получил довольно опасное ранение.

– Поправляется. Сейчас впору самих лекарей лечить. Они все переутомлены и обессилены до крайности.

– Слышал.

– Они переусердствовали с магией, и магическая сила начала разрушать их тела. Сам видел, как один лекарь снимал с огня котелок. Не сказать, чтобы тяжелый, но рука у него вдруг хрустнула, как прутик. Знаете, капитан, это испугало меня намного сильнее, чем многие смерти, которые довелось видеть.

Лулль поправил повязку, прикрывавшую изуродованную глазницу.

– Здесь вы не одиноки, старик.

Дюкр умолк. Он знал, что Лулль едва не умер от заражения крови. Доспехи скрывали изуродованное тело, а лицо теперь больше напоминало оскаленную морду демона. Завидев Лулля, люди стыдливо отворачивались. Даже его солдаты, сами покореженные войнами, никак не могли привыкнуть к новому облику командира.

«Если у "собачьей упряжки" и есть лицо, это лицо капитана Лулля».

Они ехали мимо марширующих солдат, вслушивались в смех и грубые шутки. Дюкра узнавали, махали ему руками. Историк тоже махал в ответ и улыбался, но как-то вымученно. Победа на Гелорском хребте… вернее, цена этой победы ввергла солдат в тягостную меланхолию. Сейчас моральный дух войск снова поднялся, однако грядущее сражение у берегов Ватара уже начинало давить их своей неотвратимостью.

– Вы что-нибудь знаете про лес по другую сторону реки? – спросил капитан.

– Там растут кедры. Гордость убаридских корабелов. Когда-то эти леса тянулись по обоим берегам Ватара, но сейчас остались лишь на южной стороне. Впрочем, и там вблизи залива их успели вырубить.

– И эти глупцы не догадались сажать новые кедры?

– Когда угроза исчезновения кедра стала очевидной, кое-кто пытался восстановить лес, однако пастухи успели предъявить свои права на те земли. Козы, капитан. Эти бестии способны мгновенно превратить любой райский уголок в пустыню. Они объедали молодые побеги, дочиста обгладывали кору с ветвей. Говорю вам: для леса козы сродни пожару. Правда, вверх по течению леса еще вполне обширные. Нам придется целую неделю двигаться лесом.

– Я тоже слышал об этом. Наконец-то отдохнем от нескончаемого солнца.

«Неделю, а может, и больше. Возможно – целую вечность. Как Кольтен собирается защищать людей от нападения в лесу, где на каждом шагу нас может поджидать засада? Там трудно развернуться и мгновенно нанести ответный удар. Рано Сульмар забеспокоился о пустыне за лесом. Нам бы сначала лес миновать. Интересно, остальные подумали об этом, когда слушали Сульмара?»

Они ехали мимо повозок с ранеными. В воздухе стоял тяжелый, зловонный запах гниющей плоти. Ускоренное лечение помогало не всем. Солдаты метались в горячке и бредили. Помрачение рассудка открыло им дверь в другие миры, не менее кошмарные. Кое-кому из бедняг облегчить участь могло лишь вмешательство Клобука.

Слева по травянистой равнине брело стадо, охраняемое виканскими собаками и всадниками из клана Горностая. На подходе к Ватару животных придется забить, поскольку в пустыне их будем нечем кормить. Как сказал Сормо, там нет духов земли.

Историк глядел на животных. Их путь был столь же длинен, как и путь людей. Месяцы страданий.

«У нас общее проклятие – жажда жизни».

К счастью, бессловесные скоты не знали, что их судьбы уже предрешены.

«Но в последние мгновения все может измениться. Даже самые тупые и неповоротливые создания вдруг начинают чувствовать свой неминуемый конец. Говорят, ощущение приближающейся смерти – это дар Клобука. Жестокий дар».

– У той лошади выкипела вся кровь в жилах, – вдруг сказал Лулль.

Дюкр кивнул; ему не требовалось спрашивать, о какой лошади идет речь.

«Та кобыла спасала жизни и этих скотов, и боевых лошадей. Неудивительно, что она сгорела изнутри».

У историка защемило сердце.

– Говорят, у Нила и Нетры навсегда остались на руках черные отметины, – продолжал капитан.

«У меня тоже, хотя и невидимые».

Дюкр видел этих юных колдунов, свернувшихся калачиком под пологом повозки.

«Виканцы хорошо знают: за дар магической силы всегда приходится платить. И потому они никогда не завидуют избранным, ибо эта сила – не игра, не символ славы и богатства. Мы видим то, чего предпочли бы не видеть: магическая сила тверда, как железо, жестока по природе своей и стремится все разрушить вокруг себя».

– Ваше молчание заразительно, старик, – тихо произнес Лулль.

И вновь Дюкр лишь кивнул в ответ.

– А мне не терпится встретиться с Корболо Дэмом. И наступит конец. Знаете, я перестал видеть события в отдаленной перспективе, как Кольтен.

– Вы уверены, что ему это видится по-другому, нежели вам?

Лулль поморщился, отчего гримаса на его лице стала еще страшнее.

– Боюсь, в молчании Кольтена уже не ощущается победы, – сказал Дюкр.

– Как и в вашем, старик.

Историк пожал плечами.

«Против нас восстало все Семиградие. Удивительно, что мы до сих пор еще живы. Думать о чем-то отдаленном я просто не могу; мне достаточно этой нехитрой правды. Я читал достаточно повествований о войне… какая-то помешанность на сражениях, постоянный перекрой карт. Героические атаки и сокрушительные поражения. А на самом деле все мы – не более чем мелкие излучины страданий на большой реке боли. Клобук тебя накрой, старик, тебе самому тошно от своих слов – так зачем еще выплескивать их на других?»

– Нужно перестать думать, – сказал Лулль. – Кажется, мы уже перешли эту черту. Теперь мы просто существуем. Посмотрите на всех этих волов, овец, коз. Мы с вами похожи на них. Бредем под солнцем, гонимые на бойню.

Дюкр замотал головой.

– Похожи, да не совсем. Мы не можем отказаться от мыслей. Легко сказать – перестать думать. Это вас не спасет, капитан.

– А мне плевать на спасение, – почти крикнул Лулль. – Просто способ жить.

Они подъехали к расположению полка. Вместе с пехотинцами Седьмой там стояло с полсотни мужчин и женщин, весьма странно одетых и не менее странно вооруженных. Все они мгновенно повернули головы к подъехавшему Луллю.

– Пора опять становиться капитаном, – пробормотал Лулль. Он произнес это таким сокрушенным тоном, что историку обожгло сердце.

Сержант скомандовал «смирно». Разношерстное воинство неуклюже, но с усердием попыталось выполнить приказ. Лулль оглядел их, затем спрыгнул с лошади и направился к ним.

– Полгода назад вы лебезили перед знатью, стараясь им угодить, – начал свою речь капитан. – Вы не смели поднять глаз. За малейшую провинность вас заставляли лизать языками полы, и вы хорошо запомнили вкус пыли. Вы безропотно подставляли спины под плетки своих хозяев. Вы жили немногим лучше скотов – в жалких лачугах, где вы зачинали и рождали детей, которым было уготовано такое же будущее. Полгода назад за всех вас я бы и гроша ломаного не дал.

Он замолчал и подал знак сержанту.

Вперед вышли солдаты Седьмой армии, держа в руках сложенную форменную одежду. Она была далеко не новой и, скорее всего, снятой с убитых товарищей. Выцветшая, залатанная, подштопанная. К обмундированию прилагался железный медальон – копия ошейника для виканских сторожевых псов. На цепочке висела голова виканской собаки с полузакрытыми глазами. В отличие от настоящих собак пасть железного зверя не была оскалена.

Историку свело судорогой живот.

– Вчерашним вечером к Кольтену приходил посланец от Собрания знати. Вместе с ним слуги приволокли тяжелый ящик, доверху набитый золотыми и серебряными джакатами. Знать согласилась вернуть уплаченный ей выкуп, потому что эти изнеженные люди устали сами себе стряпать еду, чинить одежду и… подтирать собственные зады.

Раньше подобные слова заставили бы слушающих опустить глаза и что-нибудь пробормотать себе под нос. Ничего особенного: одним плевком в лицо больше. Но сегодня бывшие слуги засмеялись так, как смеялись в детстве над не слишком приличными шутками.

«Быдло так не смеется», – подумал Дюкр.

Лулль подождал, пока смех стихнет.

– Кольтен ничего не ответил посланцу знати. Кольтен повернулся к нему спиной. Главнокомандующий знает, что можно и чего нельзя купить за деньги.

Обезображенное лицо Лулля снова помрачнело.

– Наступает время, когда жизнь уже нельзя купить ни за какое золото. И возврата в прежнюю жизнь не будет. Теперь вы – не слуги, а солдаты. Солдаты Седьмой армии. Каждый из вас будет служить во взводах моего полка. Ваши новые боевые товарищи примут вас как равных. Им нет дела, кем вы были раньше.

Он повернулся к сержанту.

– Раздать обмундирование и развести новых солдат по их взводам!

Дюкр молча следил за ритуалом посвящения в воинское братство. Сержант выкрикивал имя бывшего слуги, выдавал форму, и к новому солдату подходили воины его взвода, уводя с собой. Он не заметил ничего показного, ни малейшего оттенка фальши. Как и все малазанские военные ритуалы, этот был достаточно сдержанным. Кое-кому из новобранцев перевалило за сорок, но возраст не имел значения. Тяжелая жизнь закалила их, а два тяжелых сражения научили выживать в любых условиях.

«Они будут стоять до конца».

Капитан подошел и встал рядом с Дюкром.

– Останься они слугами, у них была бы возможность сохранить себе жизнь. Не один хозяин, так другой. Слуги всегда в цене. А теперь, взяв в руки оружие, они погибнут. Чувствуете, какая тишина? Знаете, что она знаменует? Уверен: знаете, причем очень хорошо.

«Знаю, капитан. Клобук смеется над нашими жалкими потугами остаться в живых, и люди это чувствуют».

– Напишите об этом, старик.

Дюкр еще никогда не видел капитана таким раздавленным.

Капрал Лист получил свое ранение довольно странным образом: спасаясь от града вражеских стрел, он спрыгнул в канаву. Правая ступня угодила на острие торчащего из земли копья. Железо пропороло ему сапог и вонзилось в тело возле большого пальца.

Пустяковая рана. Сам Лист поначалу даже не обратил на нее внимания. Однако бывалые солдаты сильнее всего боялись как раз небольших колотых ран. От них воспалялись суставы, и не только вокруг раны. Иногда воспаление доходило до горла и челюстей. Горло переставало пропускать пищу, и раненый умирал от голода.

Виканские знахарки умели врачевать такие раны, но их запас целебных трав давно истощился. Оставался единственный способ лечения – тщательное прижигание раны. Вскоре после битвы на Гелорском хребте воздух наполнился отвратительным запахом горелых человеческих волос и не менее тошнотворным сладковатым ароматом прижигаемого человеческого мяса.

Дюкр застал капрала за разработкой ноги. Лист, прихрамывая, ходил по кругу. Выражение на бледном потном лице парня было самое решительное. Заметив подъехавшего историка, Лист поднял голову.

– Знаете, я даже могу ездить в седле, но не больше часа. Потом нога немеет. Мне говорили, что она снова может воспалиться.

Четыре дня назад, когда раненого Листа везли на волокушах и Дюкр ехал рядом, парень выглядел умирающим. Измученная виканская знахарка осмотрела его тогда, мрачно покачала головой и стала ощупывать вспухшие миндалины. Историк впервые заметил, что у капрала совсем недавно начала пробиваться бородка.

Закончив осмотр, старуха-знахарка перевела взгляд на Дюкра. Это была та самая виканка, что накануне миссии предложила ему подкрепиться.

– Парень совсем плох, – шепнул ей Дюкр.

Старуха порылась в карманах своего плаща, сшитого из шкур, и вынула комочек, похожий на катыш заплесневелого хлеба.

– Это явно проделки духов, – сказала она по-малазански.

Потом знахарка нагнулась, обхватила пальцами раненую ступню Листа (нога не была перевязана) и приложила комочек к ране, прикрепив кожаной полоской.

«Другая проделка, которая заставит Клобука хмуриться», – подумал тогда историк.

Похоже, так оно и случилось.

– Тебе скоро нужно будет возвращаться в строй, – сказал Дюкр.

Лист кивнул.

– Я должен вам кое-что сказать, господин Дюкр. Когда я валялся в горячке, у меня были видения грядущих событий.

– Иногда это бывает.

– Чья-то рука… думаю, это была рука одного из богов, схватила мою душу и понесла ее через дни и недели в будущее.

Лист отер пот.

– Я увидел земли, к югу от Ватара… Там место древних истин.

Дюкр насторожился.

– Древних истин? Что значат эти слова, капрал?

– Давным-давно в тех краях произошло что-то ужасное. Земля там… она безжизненная.

«Интересно, парень. Такие вещи если кто и знает, то лишь Сормо и Кольтен с Балтом».

– А руку бога ты видел?

– Нет, но я чувствовал ее. У руки бога были длинные, невероятно длинные пальцы. И суставов на них было больше, чем на человеческих. Иногда эта невидимая рука снова хватает меня, и я трясусь в ее ледяных пальцах.

– Помнишь, мы говорили о кровопролитном сражении, которое в древности произошло на берегах Секалы? Может, твои видения как-то связаны с ним?

Лист хмуро покачал головой.

– Нет, господин историк. То, что видел я, намного древнее. «Собачья упряжка» Кольтена медленно сворачивала с Имперской дороги. Шум и крики долетали даже сюда.

– Я поеду рядом с твоими волокушами, и ты подробно опишешь мне все свои видения, – сказал Дюкр.

– Но они могут оказаться всего лишь бредовыми картинами.

– Могут. Однако ты веришь в их истинность… и я тоже.

Дюкр еще раз обвел глазами равнину.

«Пальцы с многочисленными суставами. Нет, капрал, это не рука бога; но существо, увиденное тобой, наделено такой силой, что вполне могло показаться тебе богом. Уж не знаю, почему избрали именно тебя, чтобы показать видения давнишних ужасов. Рука, протянувшаяся из темноты, – это рука джагата».

Фелисина сидела на обломке камня, обхватив себя руками и уперев взгляд вниз. Она медленно раскачивалась из стороны в сторону. Эти движения успокаивали ее разум. Она казалась себе обыкновенным сосудом с водой.

Геборий затеял спор с воином-великаном. Спор касался Фелисины, пророчеств, превратностей судьбы и отчаяния фанатиков. Тоблакай и бывший жрец Фенира невзлюбили друг друга с первых же слов, и количество изливаемого словесного яда только возрастало.

Второй воин, Леом, молча застыл неподалеку, опустившись на корточки. Он охранял священную книгу Дриджны и ждал момента, когда Фелисина окончательно поверит, что она и есть возрожденная Шаик.

«Возрожденная. Обновленная. Явившаяся в сердце Дриджны. Приведенная сюда не имеющим рук, которого направляло дыхание богини. Богиня ждет. И Леом ждет, ибо Фелисина – ось вращения нового мира».

Улыбка тронула губы Фелисины. Она слышала отзвуки душераздирающих криков. Все, что осталось от десятков тысяч погибших в древности. Ей вспомнился Кульп, густо облепленный крысами; его обглоданные кости, клок окровавленных седых волос. Бодэн, сгоревший в огне, зажженном собственными руками.

«Какая ирония. Он утверждал, что живет по своим правилам, и умер с теми же словами, бросая вызов богам. Он отдал за меня жизнь, однако продолжал упрямо твердить, что делает это добровольно. Все это невольно погружает в молчание».

Древние смерти, теряющиеся в бесконечной дали; слишком далекие, чтобы услышать хотя бы слабый шепот умирающих.

«Горе вклинивается в разум, как насильник – в тело. Я слишком хорошо знаю это ощущение. Нужно успокоиться, и тогда не будешь ничего чувствовать: ни насилия, ни горя».

Рядом послышался стук задеваемых ногами камней. Геборий. Фелисина не подняла головы; она безошибочно ощущала его присутствие. Бывший жрец Фенира что-то бормотал себе под нос, потом замолчал.

«Насильственная тишина», – с усмешкой подумала Фелисина.

Наконец старик заговорил:

– Послушай меня, девочка. Они собираются уходить отсюда. До оазиса, где лагерь Шаик, далеко. Воду в дороге найти можно, но пищи крайне мало. Тоблакай заявил, что будет охотиться. Странствующие и диверы распугали всю дичь. Я не стал ему это говорить. Раскроешь ли ты книгу Дриджны или нет, но уходить отсюда нам все равно придется.

Фелисина молчала, продолжая раскачиваться.

– Меня разъярили их бредовые утверждения. В иное время я бы настойчиво отговаривал тебя от принятия этой роли, но сейчас… Нам нужна помощь этих двоих. Нам нужно добраться до оазиса. А они знают Рараку лучше, чем кто-либо. Если мы с тобой рассчитываем выжить…

«Как странно звучит это слово – выжить».

– Я предлагаю тебе согласиться, – продолжал Геборий. – У меня открылось… внутреннее видение, и слепота мне не такая уж помеха. Ослепнув, я заново обрел свои руки. И вместе с тем моих сил недостаточно, чтобы оберегать тебя, Фелисина. Скажу тебе больше: нет никакой уверенности, что эти воины беспрепятственно отпустят нас, если мы захотим уйти. Надеюсь, ты понимаешь смысл моих слов.

«Понимаю, старик. Ты хочешь жить».

– Вставай, девочка! Нужно принимать решение.

– Шаик подняла мятеж против империи, – сказала Фелисина, продолжая глядеть себе под ноги.

– Это был крайне глупый шаг.

– Но Шаик хотела ввергнуть наши войска в кровавую пучину.

– История знает подобные мятежи. Они всегда заканчивались одинаково. Благородные идеалы лишь заставляют Клобука снисходительно улыбаться, но на самом деле все они – не более чем красивые и звонкие фразы о справедливости.

– О какой справедливости ты толкуешь, старик? Императрица должна ответить на вызов Шаик.

– Да.

– Она должна отправить сюда с Квон Тали сильную армию.

– Возможно, эта армия уже плывет сюда.

От внезапной мысли Фелисина похолодела.

– А кто командует этой армией?

Ее вопрос заставил Гебория содрогнуться. Она слышала, как он шумно втягивает воздух.

– Фелисина…

Она резко взмахнула рукой, будто прогоняя овода, и встала. Леом сидел в той же позе, не сводя с Фелисины глаз. Его обожженное солнцем лицо вдруг показалось ей ликом пустыни Рараку.

«Он жестче Бенета и начисто лишен эмоциональных ужимок. Он суровее Бодэна. Да, в этих холодных темных глазах чувствуется ум».

– Мы идем в лагерь Шаик, – объявила она Леому.

Воин бросил мимолетный взгляд на книгу Дриджны, затем опять вперился глазами в Фелисину.

– Или ты бы предпочел пробиваться сквозь бурю? Пусть богиня подождет еще немного, а потом уже обрушивает новую волну своей ярости на пустыню.

В глазах Леома только на миг мелькнуло недоверие. Затем он молча склонил голову.

– Фелисина, – торопливо зашептал Геборий, – ты хоть представляешь…

– Лучше, чем ты, старик. А сейчас помолчи.

– Возможно, наши пути теперь разойдутся…

Фелисина повернулась к нему.

– Нет. Думаю, ты мне понадобишься, Геборий.

– В качестве твоей совести? – горько улыбнулся он. – Я – никудышный выбор.

«Ошибаешься, старик. Ты – лучший выбор, и я считаю, что мне повезло».

Путь, по которому они шли, когда-то был дорогой, пролегающей по изломанной вершине хребта. Вдалеке хребет упирался в плоскую гору. Иногда в песке попадались остатки камней, которыми была замощена эта древняя дорога. Белые, гладкие, они напоминали человеческие кости. Тропой пользовались и поныне.

Тоблакай двигался впереди, скрытый охристой дымкой. Леом, Фелисина и Геборий шли следом. Шли без спешки, почти не разговаривая друг с другом. Необычайная худоба Леома в сочетании с бесшумной ходьбой пугала Фелисину. Иногда ей казалось, что перед ней призрак. Призраком выглядел и Геборий, слепо ковылявший за нею.

Обернувшись назад, Фелисина увидела, что старик улыбается.

– Что тебя развеселило? – спросила она.

– А на дороге-то мы не одни, девочка. Тут весьма тесно.

– Опять те же призраки, что и в развалинах подземного города?

Он покачал головой.

– Эти помоложе будут. Они из другой эпохи, которая началась после крушения первой империи.

Леом остановился, обернулся и вопросительно поглядел на Гебория.

Невидящие глаза скользнули по воину, и улыбка бывшего жреца стала еще шире.

– Да, Леом. Рараку обнажает передо мной свои тайны.

– Почему?

Геборий растерянно пожал плечами.

– А почему это так тебя взволновало, Леом? – спросила Фелисина.

«Глупый вопрос; тебя это не могло не взволновать». Глаза пустынного воина в упор глядели на нее и на старика.

– Кто тебе этот человек?

«Если бы я сама знала, Леом».

– Мой спутник. Мой историк. Раз мне суждено жить в Рараку, его опыт особенно ценен для меня.

– Он не имеет права знать тайны священной пустыни. Он просто украл их, как вторгшийся сюда чужеземный грабитель. Если желаешь узнать тайны Рараку, загляни в себя.

Наверное, хорошо, что она удержалась от смеха. Горьким бы был этот смех и пугающим. Даже для нее.

Путь продолжался. Утренний воздух делался все жарче. Небо приобретало огненно-золотистый цвет. Хребет сузился. В этих местах дорога сохранилась лучше, и теперь ноги путников ступали по массивным каменным глыбам. Тоблакай дожидался там,

– 640-где на дороге темнели большие ямы. В одной из них негромко журчала вода.

– Под дорогой проложен акведук, – сказал Геборий. – Когда идут ливни, он переполняется и заливает все ямы.

Тоблакай нахмурился. Леом взял бурдюки и спустился в яму. Геборий присел отдохнуть. Пристроившись возле камня, он запрокинул голову и сказал:

– Прости, что мы заставили тебя ждать, тоблакай, не желающий открывать свое имя. Тебе хотелось напиться, но яма слишком узка, и ты никак не можешь просунуть туда голову.

Великан диковато ухмыльнулся, обнажив заостренные зубы.

– Когда я убиваю людей, то кое-что от них оставляю себе на память и привязываю к поясу. Скоро там появится и кое-что от тебя.

– Он говорит про твои уши, Геборий, – подсказала Фелисина.

– Я понял, девочка. Он говорит про уши, а ему не дают покоя души тех, кого он зверски убил. Души мужчин, женщин. Он и детей убивал. Скажи, тоблакай, дети умоляли тебя пощадить их? Они плакали, цепляясь за убитых матерей?

– Если и плакали, то не больше, чем взрослые, – пробурчал великан, однако Фелисина видела, как он мгновенно побледнел.

Нет, его взбудоражила не память об убитых детях. В словах Гебория заключалось что-то еще, и тоблакай это уловил.

«Души убитых. Они не дают ему покоя, без конца напоминая о совершенных им злодеяниях. Прости, тоблакай, но ты не вызываешь у меня сочувствия».

– Тоблакай не живут в здешних местах. Что тебя позвало в Рараку? Мятеж, позволяющий безнаказанно убивать кого угодно? Откуда ты сюда приполз, чудовище?

– Я тебе сказал все, что должен был сказать. И не приставай ко мне с разговорами. В следующий раз я заговорю с тобой перед тем, как тебя убить.

Из ямы вылез Леом. Его волосы были опутаны порванной паутиной. На спине в бурдюках булькала вода.

– Убивать ты будешь только по моему приказу, – сердито бросил он тоблакаю, затем сверкнул глазами на Гебория. – А я пока такого приказа не отдавал.

Фелисине подумалось, что этот великан обладает бесконечным терпением и такой же непоколебимой уверенностью в собственной правоте. Тоблакай встал, взял от Леома бурдюк и молча двинулся дальше.

Геборий провожал его невидящим взглядом.

– Его деревянный меч насквозь пропитан болью, – сказал старик. – Думаю, ему тяжко спится по ночам.

– Он почти не смыкает глаз, – ответил Леом. – Так что лучше прекрати его дразнить.

Бывший жрец Фенира осклабился.

– Ты, Леом, не видишь, как призраки убитых тоблакаем детей буквально кусают его за пятки. Я, к сожалению, вижу. Но я обязательно постараюсь держать язык за зубами.

– В его племени не терзались сложностями мира, – сказал Леом. – Признавали только родню, а все, кто к ней не относился, считались врагами… Ладно, довольно об этом.

Возле горы дорога снова расширилась. По обе стороны виднелись продолговатые глыбы из красноватой обожженной глины, длина которых двое превосходила ширину. Пыль ограничивала видимость, но все же Фелисине удалось разглядеть великое множество таких глыб, беспорядочно раскиданных по горе. Они странным образом окаймляли развалины города.

Теперь дорога уже не пряталась под песком. Широкая и прямая, она вела к городским воротам. Время, песок и ветер разрушили их почти до основания. О существовании ворот напоминали лишь белые камни высотой не выше колена. Разрушен был и весь город.

– Медленная смерть, – прошептал Геборий.

Тоблакай уже достиг развалин ворот.

– Нам нужно добраться до гавани, – пояснил Леом. – Там есть тайник с запасами пищи… если только его не разграбили.

Под ногами хрустела мозаика черепков: красно-коричневых, серых, черных и бурых.

– Теперь если я вдруг разобью какой-нибудь горшок или чашку, то обязательно вспомню эти черепки, – сказала Фелисина.

– Я знал ученых, которые хвастались, что по остаткам утвари могут рассказать об исчезнувших государствах, – усмехнулся Геборий.

– Здесь бы они просто визжали от восторга.

– Я бы с удовольствием поменялся местами с кем-нибудь из них, – сказал старик.

– Ты шутишь, Геборий.

– Клянусь клыками Фенира, нет. Знаешь, девочка, я – не любитель приключений.

– Скажи лучше, что поначалу ты не был любителем приключений. Но потом твоя жизнь разлетелась вдребезги, как эти древние горшки и миски. И она уже тебя не спрашивала, любишь ты приключения или нет.

– Воздаю должное твоей наблюдательности, Фелисина.

– Невозможно воссоздать заново то, что прежде не было разбито.

– А ты с возрастом становишься все рассудительнее, девочка.

«Больше, чем ты думаешь».

– Теперь ты скажешь, что жизнь не открыла тебе никаких истин. Так, Геборий?

– Не совсем. Одну я все-таки узнал: истин не существует. Ты поймешь ее через много лет, когда на твой жизненный путь упадут тени Клобука.

– Истины существуют, – не оборачиваясь, возразил Леом. – Например, Рараку, Дриджна. Вихрь Дриджны и Откровения Дриджны. А еще – оружие в руке и поток крови.

– Не ты отправлял нас в это путешествие, Леом, – огрызнулся Геборий.

– Она говорила, что ваше путешествие совершается во имя возрождения. А возрождение всегда сопряжено с болью, и только глупцы могут ожидать радостного ликования.

Геборий ему не ответил.

В городе было тихо, как на кладбище. Только остатки фундаментов и внутренних стен позволяли судить о некогда стоявших тут зданиях. Город был построен с геометрической точностью; улицы и переулки расходились концентрическими полуокружностями, прорезанные лучами других улиц. Последний полукруг граничил с гаванью. Впереди виднелись остатки крупного здания: возможно, дворца. Камни, что находились в его центральной части, сохранились лучше, поскольку были защищены от ветров.

– Что скажешь, Геборий? В этом городе тоже кишмя кишат призраки?

– Я бы так не сказал, девочка. Здесь не было жестокой бойни. Я ощущаю лишь печаль. Тихую и подспудную. Городам свойственно умирать, потому что города повторяют путь самих людей: рождение, кипучая юность, зрелость, старость и, наконец… прах и черепки. В последний век жизни этого города море уже отдалилось от него. Но город ненадолго ожил, вдохнув в себя чужое влияние. Следы этого всплеска мы увидим в гавани.

Несколько шагов Геборий шел молча.

– Знаешь, Фелисина, я теперь начинаю лучше понимать жизнь Властителей. Они живут сотни, тысячи лет. Они видят, как рождаются, расцветают и сходят на нет города и империи. Видят всю тщетность человеческих усилий: ведь то, чем люди гордятся сегодня, завтра рассыплется в прах. И сердца Властителей поневоле становятся жесткими и холодными. А как иначе?

– Это путешествие приблизило тебя к твоему богу. Слова были столь неожиданными для Гебория, что старик замолчал.

В гавани Фелисина увидела свидетельства недолгого возрождения этого города. Четыре громадных канала. Их прорыли, чтобы соединить город с отступившим морем. Каждый был шириной в три городских улицы и почти таким же по глубине.

– Последние корабли плавали уже по этим каналам. В отлив каналы существенно мелели, и крупным судам приходилось терпеливо дожидаться прилива… Когда акведуки окончательно пересохли, в городе оставалось несколько тысяч жителей… Это, девочка, одна из историй Рараку. Было множество других, куда более жестоких и кровавых. Хотя не знаю, какая гибель трагичнее.

– Ты напрасно забиваешь голову мыслями о прошлом, – начал Леом, но крик тоблакая заставил его умолкнуть.

Великан спустился в один из каналов. Леом побежал к нему. Фелисина хотела двинуться следом, однако холодные невидимые пальцы Гебория сжали ей руку. Дождавшись, пока Леом отбежит на достаточное расстояние, старик шепнул:

– Мне страшно, девочка.

– Ничего удивительного, – огрызнулась Фелисина, будто маленькая девочка, которую не пустили поглазеть на нечто интересное. – Ведь тоблакай намерен тебя убить.

– Этого глупца я не боюсь. Меня страшит Леом.

– Он был телохранителем Шаик. Я не сомневаюсь в его преданности. Меня лишь удивляет, что они с тоблакаем не сумели защитить Шаик.

– Леом не фанатик, – отозвался Геборий. – Он может устроить какой-нибудь шумный маскарад, чтобы заставить тебя поверить в это, но в нем я ощущаю двойственность. Он не считает тебя возрожденной Шаик. В это я не поверю даже на мгновение. Просто он понимает, что армия мятежников нуждается в молодой и сильной предводительнице. Скорее всего, настоящая Шаик была морщинистой высохшей старухой. Вот четверть века назад она действительно представляла силу. Подумай: а вдруг ее телохранителям просто не захотелось рисковать жизнью, спасая дряхлый живой символ?