Текст книги "Врата Смерти(пер. И.Иванова)"

Автор книги: Стивен Эриксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 55 страниц)

Когда основные силы армии построились, Кольтен приказал начать переправу.

День выдался испепеляющее жарким. Сапоги солдат, конские копыта и колеса повозок очень быстро измолотили и подмяли окрестную траву, оставляя за собой облака сизой пыли. Предсказание Лулля начинало сбываться. Тряпка на лице спасала лишь частично. Саднящее горло вновь требовало воды, и Дюкр, отвернув защитную повязку, поднес к губам мятую фляжку.

Слева от историка шел капрал Лист. Его лицо, как и все остальные лица, больше напоминало белую маску. Из-под шлема, сдвинутого на лоб, текли серые струйки пота. Справа шла спутница Дюкра по ночной миссии. Он так и не спросил ее имени, мысленно прозвав эту женщину Безымянной морячкой. Историком завладевал страх. Страх расползался по всему телу, словно заразная болезнь, и имя ему было… знание.

«Я боюсь называть имена. Имена и лица – словно переплетенные змеи; они кусают больнее всего. Я больше ни за что не вернусь к "Списку павших". Теперь я очень хорошо понимаю: безымянный солдат – это подарок. Если у убитого солдата есть имя, оно требует ответа от живых. Возмездия, которое не всегда осуществимо. Имена не дают никакого утешения, ибо не на все вопросы можно ответить. Почему мы не замечаем живых, но так почитаем мертвых? Почему так цепляемся за утраченное, а на то, что рядом, не обращаем внимания? Я не буду называть имена павших. Они стояли рядом с нами и будут стоять, пока мы живы. Пусть не говорят, что я был среди павших, дабы не упрекать в этом живых».

Река Пата протекала по обширной пойме. Вероятно, когда-то здесь было озеро. Когда передовые отряды достигли восточного края и начали спускаться к реке, Дюкру открылась вся панорама будущего поля битвы.

Камист Рело со своей армией уже ждал их на другом берегу. Солнце играло на щитах его солдат, на их оружии и доспехах. Над головами высился лес знамен и стягов. Казалось, что неприятельская армия плывет в дрожащем от жары воздухе. Численность ее была внушительной.

В шестистах шагах от Дюкра тянулась узкая полоса реки с валунами и колючими кустарниками по берегам. К месту переправы подходила дорога. На другом берегу она сворачивала на запад, где был такой же пологий склон. Однако солдаты армии Рело успели изменить его до неузнаваемости. Теперь там виднелся крутой уступ. Обойти его было невозможно. К югу и северу от этого места пусть преграждали естественные каменистые холмы и известковые горы. Камист Рело безошибочно выбрал место сражения, расположив на вершине насыпного холма свои отборные части.

– Клобук его накрой! – выдохнул Лист. – Этот мерзавец восстановил Гелорский утес! Вы посмотрите вон туда. Видите столб дыма? Это Мельм. Там у нас был гарнизон.

Дюкр прищурился. На юго-востоке возвышалась небольшая крепость.

– Чья эта крепость? – спросил он капрала.

– Это не крепость, а монастырь. Он обозначен всего на одной карте.

– Не знаешь, какому божеству он посвящен?

Лист неопределенно пожал плечами.

– Кому-то из Семи божеств.

– Если там еще остались монахи, им сегодня будет на что взглянуть.

Внизу, а также к северу и югу от поймы Камист Рело сосредоточил свои остальные войска. На южном фланге Дюкр заметил знамена Сиалка, Халафана, а также несколько грубо сшитых знамен дебралийцев и тифанцев. Солдаты из Убарида занимали северный фланг. И фланги, и войска, что находились на самом берегу Паты, все значительно превосходили своей численностью армию Кольтена. Посчитав, что противник уже достаточно близок, воинство Дриджны встретило малазанцев нарастающим гулом голосов, бряцанием оружия и звоном щитов.

Моряки подходили к переправе в полном молчании, презрев это неистовство звуков. Никто в Седьмой армии не дрогнул и не замедлил шаг.

«Боги милосердные, что же будет дальше?»

Река Пата вполне могла бы сойти за ручей с мутной теплой водой. Ее ширина не достигала и десяти шагов. Каменистое дно обильно покрывали водоросли. Прибрежные валуны побелели от многочисленных слоев высохшего птичьего помета. Над ними вились тучи мошкары. Жалкая прохлада, испытанная Дюкром при переходе, исчезла, едва он ступил на другой берег. Пойменное пекло тут же накрыло его своим прозрачным плащом.

Историка одолевал пот. Спина под кольчугой давно взмокла. Грязные струйки текли внутрь кольчужных перчаток, делая липкими его ладони. Дюкр подтянул крепление щита. Правую руку он постоянно держал на рукоятке своего короткого меча. Он старался больше не прикладываться к фляжке, хотя рот и горло отчаянно требовали хотя бы пары глотков воды. Он задыхался от смрада, оставляемого солдатами, которые двигались впереди, – смеси выделений человеческого тела и страха.

Идущие впереди напомнили ему еще одно давнишнее ощущение, знакомое по своей солдатской молодости. В безостановочном движении вперед таилась какая-то печаль. Не предчувствие поражения, не подавленность, а грусть.

«Мы маршируем рядом со смертью, и, пока еще наше оружие покоится в ножнах, пока кровь не окропила землю и крики не заполнили воздух, мы остро сознаем бессмысленность грядущей битвы. Не будь на нас доспехов, мы бы, наверное, плакали. Чем еще ответить на предчувствие неминуемых потерь, где счет пойдет на десятки и сотни?»

– Сегодня наши мечи покроются зазубринами, – сухим, срывающимся голосом произнес капрал Лист. – Как по-вашему, что хуже для сражения: пыль или грязь?

Дюкр усмехнулся неожиданному вопросу.

– Пыль слепит и забивает глотку, а от грязи мир в твоих глазах делается скользким и ненадежным.

«Скоро здесь будет предостаточно скользкой грязи, когда кровь, желчь и моча обильно пропитают землю».

– Все по-своему плохо, парень. Это твое первое сражение?

– Да. Поскольку я находился при вас, меня не пускали в гущу событий.

– Никак ты сожалеешь, что мое общество уберегло тебя?

Капрал не ответил, однако Дюкр и так понял его мысли.

Сверстники Листа успели пройти боевое крещение и пролить первую кровь. Они перешли черту, пугающую и вместе с тем манящую. Воображение рисовало Листу ложные картины, поколебать которые мог только собственный опыт.

И все же историк сейчас предпочел бы наблюдать за готовым вот-вот начаться сражением издали. Шагая вместе с войсками, он не видел ничего, кроме солдатских спин.

«Клобук накрой этого Кольтена! Зачем он загнал меня к морякам? Неужели упрямый виканец не понимал, что я буду здесь тыкаться, как слепой щенок?»

Они находились всего в сотне шагов от дороги, ведущей на вершину насыпного холма. Убедившись, что строй войск не нарушен, всадники устремились к вражеским флангам. Яростные крики и бряцание оружием возвещали о скором кровопролитии.

«Сейчас по нам ударят с трех сторон. Замысел понятен: отрезать нас от пехотинцев Седьмой армии, пока те защищают раненых. Змее отсекут голову».

По обеим сторонам от Дюкра воины из клана Вороны готовили луки и копья, постоянно наблюдая за вражескими позициями. Заиграл рожок – приказ готовить щиты и смыкать передние ряды, пока центр и арьергард подтягиваются к подъему. На вершине насыпного холма замерли лучники Камиста Рело.

Над холмом висел тяжелый, жаркий воздух. Ветер полностью стих.

Наверное, только изумление дерзостью Кольтена удерживало вражеские фланги от начала атаки. Мятежники не верили своим глазам: Седьмая армия, достигнув подножия холма, сразу же стала подниматься наверх.

Песок проседал под ногами солдат (этого и следовало ожидать). Они проваливались по колено и скользили на камнях.

Продвижение чуть замедлилось. Вот тогда-то сверху и полетели стрелы.

Это был дождь стрел. Они свистели над головой историка, ударяясь о щиты, шлемы и кольчуги. Некоторые теряли силу и падали вниз. Иные пробивали доспехи. Послышались стоны первых раненых. Люди падали, вздымая в воздух мелкие камни. Но «черепаха» Седьмой армии безостановочно ползла вверх.

Стрела ударила в щит Дюкра. Рука историка вздрогнула, согнувшись в локте. Следом по бронзе щита чиркнули еще три стрелы, рикошетом полетевшие дальше.

Жаркий воздух становился все более смрадным. К запаху пота и мочи теперь добавился запах нарастающего гнева. Какой солдат смирится с невозможностью отразить атаку? Жалящие стрелы не пугали. Воины Кольтена желали лишь одного: любой иеной добраться до вершины, где их ждали улюлюкающие семкийские и гуранские пехотинцы. Дюкр понимал: моряки тоже вот-вот попадут в переплет. Первое столкновение будет подобно взрывной волне, и она унесет достаточно жизней.

Ближе к вершине подъем становился особенно крутым, а затем терял свою крутизну и превращался в обычную дорогу. По обе стороны стояли солдаты неизвестного Дюкру племени (наверное, канельды) с короткими роговыми луками.

«Как только мы схлестнемся с семкийско-гуранской пехотой, лучники начнут косить нас с обеих сторон. Известная тактика: продольный огонь».

Балт ехал на одном из флангов. Дюкр услышал отрывистые слова приказа, и сейчас же всадники резко развернули коней и понеслись на лучников. В них полетели стрелы. И все же внезапность маневра испугала канельдов. Они бросились врассыпную. Вниз покатились тела убитых и раненых. Противники пытались укрыться в придорожных канавах, но стрелы виканцев находили их и там. За считанные минуты с лучниками было покончено.

Теперь передовые всадники виканцев находились совсем рядом с кипящей от нетерпения линией семкийских и гуранских пехотинцев. Внезапная остановка заставила порывистых семкийцев броситься навстречу противнику. В воздухе замелькали метательные топоры. В ответ воины клана Вороны пустили стрелы.

Во вражеской цени возникло смятение, что сразу же заметили моряки и виканцы. Всадники понеслись вперед, стоя в стременах, дабы не стать жертвой приближающихся вражеских пехотинцев.

От ударов по щиту у Дюкра содрогались все кости. Клочок синего неба – единственное, что он сейчас видел. В воздухе пролетело древко копья, таща за собой шлем с остатками завязок и… куском бородатого лица. Затем пространство заволокло пылью, лишив историка даже такого обзора.

– Господин Дюкр! Поворачивайтесь!

Лист с силой дернул его щит.

– Поворачиваться? – сгоряча набросился на капрала Дюкр.

– Вы же хотите все увидеть.

Они переместились в предпоследнюю шеренгу клина. В десяти шагах от моряков замерли тяжеловооруженные всадники клана Глупого пса. Громадные мечи лежали поперек седел. За их спинами расстилалась пойма. Поскольку Дюкр находился сравнительно высоко, ему открывался вид на остальную часть сражения.

На юге сосредоточились тифанские лучники, поддерживаемые дебралийской кавалерией. По правую руку, поднимая тучи пыли, шли на свои позиции легионы халафанских пехотинцев. Вместе с ними двигался и полк тяжелой пехоты Сиалка. Дальше, к востоку, – снова пехота и кавалерия.

«Нас зажали между двумя челюстями; здесь одна, а к северу – вторая. Осталось лишь их хорошенько сомкнуть».

Дюкр взглянул на север. От пехоты Седьмой армии до уба-ридских легионов (он насчитал их три), а также тепасийских и сиалкских конников было меньше полусотни шагов. Среди неприятельских знамен мелькнули знакомые серо-черные цвета. Местная гвардия, выучкой которой занимались малазанские моряки.

«Какая ирония судьбы!» – подумалось Дюкру.

Клубы пыли на восточном краю поймы свидетельствовали об идущей там битве. Что ж, клан Горностая не остался без «своего» противника.

«Интересно, кому из частей Камиста Рело удалось обогнуть нас и ударить с тыла? Бойня скота и бойня беженцев. Держитесь, «горностаи»; мы сейчас ничем не можем вам помочь».

Шум ближнего сражения заставил Дюкра вновь повернуться к насыпному холму. Наверху отборные части Рело умело расплющивали малазанский клин.

«Говорят, у Фандри есть три боевые маски. К концу дня они будут и у нас. Ужас, ярость и боль. Нам не закрепиться наверху».

Челюсти сомкнулись. Защитное пространство вокруг повозок с ранеными неотвратимо уменьшалось. Издали оно напоминало червяка, извивающегося под натиском муравьев. Дюкр с ужасом ждал момента, когда двуногие муравьи вплотную облепят повозки.

На чем теперь держалось сопротивление Седьмой армии? Историк постоянно спрашивал себя, теребя воспаленный разум и не находя ответа. Но его глаза видели, как вражеские ряды вдруг отпрянули, словно челюсти раздавили ядовитую колючку и инстинктивно разжались. Наступило краткое затишье. На пыльной земле валялись распростертые тела погибших и умирающих. А потом Седьмая армия сделала невозможное: перешла в наступление. Пространство вокруг повозок начало раздуваться как бычий пузырь, образовав почти правильный овал.

Вражеские ряды дрогнули, смешались и начали таять.

«Остановитесь! – мысленно кричал им Дюкр. – Не увлекайтесь преследованием. Вас слишком мало, и враги опять прорвут вашу оборону!»

Овал растянулся, замер и затем стал равномерно сужаться. Точность движений была просто пугающей, как будто люди являлись частями идеально работающего механизма.

«Они наверняка это повторят или придумают врагам новую неожиданность».

Со стороны позиций клана Глупого пса появились Нил и Нетра. Они шли, ведя за собой виканскую лошадь. Голова животного была запрокинута, уши навострены. Рыжеватую гриву покрывал пот.

Затем юные колдуны встали по обе стороны от лошади. Нетра отпустила поводья, коснувшись руками лошадиного бока. Еще через мгновение Дюкр едва не зашатался от неожиданности. Малазанский клин устремился вверх, будто его тащили невидимые канаты.

– Оружие к бою! – зычно крикнул какой-то сержант.

«Уму непостижимо».

– Вот так, – металлическим, не своим голосом произнес Лист.

Времени ответить ему не было. Они оба понеслись на врага. Дюкр краешком глаза заметил, как один из солдат поскользнулся. Шлем сполз ему на глаза, мешая видеть. Над головой блеснул меч… Опять мимолетная сцена: чья-то рука дернула семкийского воина за косу, полоснув по горлу. С громким бульканьем из раны полилась кровь… Промелькнула женщина из отряда Лулля. Ее сапоги были забрызганы собственной мочой. И повсюду – «три маски Фандри» с мешаниной звуков. Предсмертных звуков, которые никогда не издаст глотка живого человека.

– Опасность справа!

Дюкр узнал голос: то была Безымянная морячка. Он успел повернуться и отразить удар копья. Лезвие короткого меча ударило по окованному латунью древку. Нападавшей была семкийская женщина. Она пригнулась, и второй удар пришелся ей прямо в лицо. Обливаясь кровью, она повалилась на песок. Умом Дюкр понимал: если бы он не опередил ее, семкийка убила бы его своим копьем, даже не поморщившись. Но его душа зашлась в отчаянном крике. Дюкр попятился назад и, наверное, тоже упал бы, не уткнись его спина в жесткий щит.

– Сегодня, старик, я устрою тебе веселый вечер! – пообещал ему знакомый голос.

Разум Дюкра встрепенулся, но не от порыва страсти; слова Безымянной морячки были соломинкой, за которую он схватился, чтобы не потонуть в этом море безумия. Шумно вздохнув, Дюкр выпрямился и двинулся вперед.

Удача опять изменила малазанцам. Тяжелая гуранская пехота теснила значительно поредевшие цени моряков вниз по склону. Клин вновь начало лихорадить. Семкийские воины яростно врезались в их ряды, прорываясь дальше. Казалось, еще немного, и Дюкру придется сойтись врукопашную с этими дикарями, чьи лица густо покрывал серый пепел.

Нет, поистине сегодня был день не только чудовищного кровопролития, но и непредсказуемых поворотов в ходе битвы. Впрочем, таких ли уж непредсказуемых? Моряки подчинялись строгой дисциплине, привыкли действовать сообща и не шли ни в какое сравнение с необузданными семкийцами, которых больше заботили личные победы. Опасность заставляла их думать исключительно о собственной шкуре.

Три раза торопливо протрубил рожок – приказ рассредоточиться. Дюкр стал озираться по сторонам. Листа нигде не было. Тогда он, спотыкаясь, подбежал к Безымянной морячке.

– Никак проиграли четыре рожка? Так что же, отходим?

– Или ты оглох, старик? – усмехнулась она. – Только три. Рассредоточиваемся!

Женщина бросилась выполнять приказ. Недоумевающий Дюкр поспешил следом. Склон сделался скользким от крови и блевотины. Пробежав еще немного, Дюкр и Безымянная морячка спрыгнули в узкую канаву. Здесь крови было уже по колено.

Гуранская пехота почуяла ловушку. Раздумывать, почему невозможное стало вдруг возможным, у них уже не было времени. Они сбились в кучу на подступах к вершине. Вскоре гнусаво запел бараний рог, приказывая гуранцам подняться.

Кавалеристы из клана Глупого пса упрямо двигались вверх по склону, объезжая Нила и Негру. Юные колдуны все так же стояли возле замершей лошади, положив ей руки на бока.

Безымянная морячка пробормотала заковыристое ругательство.

«Эти упрямцы из клана Глупого пса лезут напролом. Идут в буквальном смысле по трупам, осклизлым камням, заставляя лошадей спотыкаться. Тут такая крутизна, что и без всадника на спине тяжело подниматься. Но Кольтен приказал атаковать гуранцев, и они выполняют приказ».

В канаву из-под копыт летели камни, ударяясь о шлемы моряков. Вдруг все головы повернулись в одну сторону: через поребрик, отделявший дорогу от канавы, перелезал какой-то человек. Потом он прыгнул вниз, сопровождая свое приземление отборной малазанской руганью.

– Надо же, сапер! – удивились моряки.

Замызганное лицо под дырявым шлемом расплылось в улыбке.

– Заскучали? Разгадайте загадку: что делает черепаха зимой?

Прокричав эти слова, сапер куда-то нырнул и исчез.

Всадники из клана Глупого пса остановились в непонятной Дюкру растерянности. Задрав головы, они куда-то вглядывались. Гуранские тяжелые пехотинцы и уцелевшие семкийцы смотрели туда же.

Сквозь облака пыли, несущейся с вершины, Дюкр увидел… саперов! Прикрепив к спинам щиты, они перемахивали через оба поребрика и исчезали. Маневр этот был совершенно непонятен Дюкру.

Снова протрубил малазанский рожок, и клан Глупого пса устремился дальше, пустив лошадей рысью, а затем и легким галопом.

В мозгу историка вертелась дурацкая загадка сапера. Дюкр и не пытался искать разгадку.

«Тоже парень, нашел время!»

Разгадка пришла сама.

«Черепаха на зиму заползает в нору. Так неужели эти бесшабашные головы ночью, под самым носом у Камиста Рело, наделали нор в его хваленом холме? Но зачем?»

Виканские кавалеристы неслись вперед. Блестели обнаженные мечи. В своем тяжелом облачении воины были похожи на демонов, вырвавшихся из преисподней на таких же демонического вида конях.

И тогда земля вокруг гуранцев начала взрываться. Судя по звукам, эти придурки пустили в ход все: «гарпунчики», «огневушки», «шипучки». Всеми «морантскими гостинцами», что еще оставались у них, они щедро делились с противником.

Подступы к вершине превратились в невероятное смешение живых и мертвых. И в этой гуще мелькали щиты саперов. Сделав свое дело, «бесшабашные парни» отходили, освобождая проход кавалеристам. Дюкр ощущал боевую ярость виканцев. По кровожадности они ничем не отличались от мятежников.

Раздался еще один сигнал. Безымянная морячка постучала кольчужной перчаткой по доспехам Дюкра.

– Вперед, старик!

Он сделал шаг вперед и остановился. «Солдаты должны бежать вперед. Но я не солдат, а историк. Я должен видеть, запечатлевать увиденное в своей памяти».

– Не сейчас! – крикнул он Безымянной морячке.

– Тогда до вечера! – ответила она и побежала догонять своих.

Дюкр вскарабкался наверх, глотая песок и отплевываясь… Вся стена поребрика была густо изрезана косыми лазами. Их глубина не превышала человеческого роста. Из лазов торчали обрывки шатровой ткани. Историк в немом удивлении разглядывал эти норы, затем поднял голову выше.

Сделав свое дело, саперы спускались вниз. У многих были сломаны руки или ноги. Однако измятые и дырявые щиты и такие же шлемы все же защитили этих сорвиголов от встречи с Клобуком.

Всадники клана Глупого пса преследовали остатки отборных войск Камиста Рело. Командирский шатер, стоявший в сотне шагов от гребня, полыхал, выбрасывая вверх клубы горького дыма. Дюкр подозревал, что верховный маг мятежников сам поджег шатер, чтобы Кольтену не досталось ничего важного, а сам скрылся через магический Путь.

Битва в пойме еще продолжалась. Седьмая армия удерживала оборону вокруг повозок с ранеными, хотя с севера их теснила тяжелая убаридская пехота. Повозки не стояли на месте, а медленно катились в южном направлении. Кавалерия Тепаса и Сиалка вела бой с хиссарскими гвардейцами. Они и здесь доказывали свою верность Кольтену, погибая десятками.

Двойной сигнал рожка приказал воинам клана Глупого пса оставить погоню и возвращаться. Рядом с сигнальщиком на коне сидел Кольтен. Его плащ из черных перьев весь посерел от пыли. Он махнул рукой, и сигнальщик протрубил общий сбор.

«Но лошади валятся с ног. Они и так сделали невозможное, когда мчались на вершину холма, да еще с ошеломляющей скоростью».

Подумав об этом, историк повернулся в другую сторону.

Нил с Нетрой, словно изваяния, стояли по обе стороны их лошади. Легкий ветерок трепал ей гриву, играл хвостом, однако животное даже не шевельнулось.

«Заколдовали они ее, что ли?»

От дальнейшего разглядывания застывшей лошади Дюкра отвлекли крики и странное завывание. Большой отряд всадников пересекал реку. Их знамена были плохо видны отсюда, но по пятнистым движущимся комочкам историк сразу узнал, кто это. Клан Горностая со своими свирепыми псами.

Переправившись, виканцы пустили коней галопом. Такого поворота событий кавалеристы Тепаса и Сиалка не ожидали. Первыми на них со злобным лаем накинулись виканские собаки. Не обращая внимания на лошадей, они подпрыгивали и впивались во всадников, стаскивая последних из седла. Потом появились и хозяева собак, возвестив о своем прибытии отрезанными головами, которые они бросали в противников. Пойма задрожала от душераздирающих боевых кличей, леденящих кровь даже в знойный день.

За считанные минуты всадники Тепаса и Сиалка были смяты и уничтожены. Остатки кавалерии поскакали прочь, забыв про раненых. Спешно перестроившись, воины клана Горностая двинулись навстречу убаридским пехотинцам, снова пустив впереди отчаянно завывающих псов.

Всадники клана Глупого пса понеслись вниз по склону, объезжая юных колдунов и их зачарованную лошадь. Их очередной целью были отступавшие пехотинцы Халафана и Сиалка, а также тифанские лучники.

Дюкр опустился на колени. В нем бурлил котел чувств, где перемешались горе, гнев и ужас.

«Только не смейте сегодня говорить о победе. Сегодня лучше вообще помолчать».

Кто-то карабкался на поребрик, шумно и хрипло дыша. Затем на плечо историка тяжело опустилась рука в кольчужной перчатке. Незнакомый голос произнес:

– А ты знаешь, старик, как кочевники потешались над нашим обозом беженцев? В особенности над аристократами. Они даже придумали нам прозвище. В переводе с дебралийского оно означает «собачья упряжка». «Собачья упряжка» Кольтена. Точные слова. Он держит поводья, но его везут. Он рвется вперед, а его осаживают назад. Он оскаливает зубы, но кто кусает его за пятки? Те, кого он поклялся защищать. По-моему, в таком прозвище скрыт глубокий смысл. А по-твоему?

Теперь Дюкр узнал голос. Это был голос Лулля, только изменившийся. Историк поднял голову и едва не отшатнулся. С кровавого месива, еще утром называвшегося лицом, смотрел уцелевший голубой глаз. Капитан получил страшный удар палицей. Левый нащечник шлема вдавило ему в лицо, разворотив щеку, вырвав глаз и нос. И капитан еще пытался улыбаться!

– Мне повезло, старик. Посмотри: ни одного зуба не выбито. Даже не шатаются.

Число потерь напоминало погребальный плач, стенающий о бессмысленности сражений. Если кто и мог радоваться победе – то лишь один Клобук.

Клан Горностая расправился с тифанскими копьеносцами и их командиром, управляемым частицей злобного божества. Воинам клана помогли духи земли, устроившие засаду на семкийца. Они разорвали плоть на мельчайшие кусочки, дабы найти и поглотить эту частицу. Клан Горностая тоже устроил ловушку, действуя с хладнокровной жестокостью. Живой приманкой стали беженцы. Убитые и раненые исчислялись сотнями.

Командиры клана Горностая могли бы в свое оправдание сказать, что противник вчетверо превосходил их. Да, они пожертвовали теми, кого поклялись защищать, но сделали это ради спасения жизни остальных. Такое объяснение прозвучало бы вполне правдоподобно и не вызвало бы осуждения. Однако командиры хранили молчание, обрушив на себя гнев спасенных беженцев, и в особенности Собрания знати. Дюкру все это виделось в ином свете. Виканцы держались надменно, не собираясь ничего объяснять и выслушивать возражения. Более того, каждую попытку возразить, каждое требование объяснений они встречали в штыки. Дюкр понимал: они ненавидели беженцев, они устали слушать вечные сетования знати. Беженцы вряд ли пытались поставить себя на место виканцев и потому сочли поведение своих защитников достойным всякого осуждения.

Сами воины клана Горностая считали погибших беженцев лишь вспомогательным средством, позволившим им практически полностью истребить тифанцев. Месть «горностаев» была абсолютной. Бойня, учиненная тифанцам, зеркально отражала участь, которую те готовили «проклятым мезлам». Разумеется, это обстоятельство также ускользнуло от внимания беженцев.

Дюкр представил, как впоследствии кабинетные ученые будут ломать головы над загадками битвы при Пате и искать логические объяснения. Однако логика плохо сочеталась с темными потоками подсознания, овладевшими людьми. Люди предвкушали кровь, много крови. Они торопились на пир кровопролития. Историку достаточно было вспомнить о собственных чувствах, когда он понял, что вспотевшие руки Нила и Нетры покоятся на боках… мертвой лошади. Чтобы спасти пять тысяч других лошадей, из этого несчастного животного были высосаны все соки. Возможно, сердца юных колдунов разрывались от жалости к убитой лошади, но их утешала мысль о принесенной пользе.

«Этой бедной кобыле, как и беженцам, никто не объяснил, ради каких высоких целей она гибнет. И здесь бессловесная скотина и люди оказались в одинаковом положении».

Горизонт имперского Пути по-прежнему был скрыт серой завесой. Плотный, тяжелый воздух размывал очертания. Ветра не было, однако эхо произошедшей бойни осталось, как будто его поймали в невидимую ловушку.

Калам остановил лошадь. Он сидел и смотрел на странный купол, густо покрытый пеплом. В одном месте купол обрушился, обнажив тускло блестящие бронзовые плитки своей крыши. Зияющая дыра тоже была серой, как и все в этом мире. Судя по очертаниям купола, он выступал над поверхностью менее чем на треть.

Ассасин спешился. Чтобы глотать поменьше пепла, он повязал кусок тряпки возле носа и рта. Затем, оглянувшись на своих спутников, он пошел к странному сооружению. Под куполом мог скрываться дворец или храм. Подойдя совсем близко, Калам смахнул пепел с нескольких плиток. На каждой был вырезан знак.

Калам даже похолодел. Он узнал вырезанное изображение короны. Последний раз он видел нечто похожее на другом континенте, во время сражения, затеянного отчаявшимся противником.

«Каладан Бруд и Аномандер Рейк, кочевники-ривийцы, Малиновая гвардия. Разношерстные враги, не дающие Малазанской империи воцариться на Генабакисе. Они представляли для малазанцев более серьезную угрозу, нежели вольные города континента, которые под малазанским натиском падали один за другим. Их продажные правители погрязли в бесконечных сварах. Обещанное золото было для них важнее судьбы родного города, и каждый мечтал с помощью имперской армии свести счеты с ненавистными соперниками».

Пальцы Калама медленно скользили по линиям знака. Мысли ассасина умчались за тысячи лиг отсюда.

«Город со странным названием Черный пес… Там мы воевали против комаров и пиявок, ядовитых змей и ящериц-кровососок. Мы остались без припасов. Наши союзники-моранты бросили нас в самый ответственный момент… Вот там-то я и увидел этот знак. Он был вышит на рваном знамени, реявшем над полком отборных солдат Каладана Бруда. Командовал ими некто Каллор. Он именовал себя ни много ни мало как Верховным королем. Королем без королевства. Если верить легендам и слухам, он жил уже не одну тысячу лет. Он утверждал, что когда-то правил несколькими громадными империями. В сравнении с ними Малазаиская империя казалась жалкой провинцией. Каллор заявлял, что потом уничтожил их собственными руками, не оставив камня на камне. Он похвалялся тем, что лишил мир жизни… На Генабакисе этот человек был правой рукой Каладана Бруда. Когда я покидал континент, Дуджек, "сжигатели мостов" и преобразованная Пятая армия склонялись к союзу с Брудом…»

Калам вздохнул.

«Бурдюк… и ты, Быстрый Бен. Берегитесь, друзья. Вы ищете союза с безумцем».

– Ты никак замечтался? – окликнула его Минала.

– Просто задумался о том, как земля здесь глушит шаги.

Из-под платка, которым была обвязана половина лица Миналы, удивленно и настороженно смотрели ее серо-стальные глаза.

– А по-моему, ты чем-то напуган.

Калам пожал плечами.

– Скоро мы покинем этот Путь. Слышите? – крикнул он, обращаясь ко всем.

– Это каким же образом? – поддела его Минала. – Что-то я не вижу портала.

«Ты не видишь, а я ощущаю. Я только теперь понял: весь фокус силы намерения не в том, чтобы двигаться, а в том, чтобы настроиться на прибытие в нужное место».

Калам закрыл глаза, выбросив Миналу и всех остальных из своих мыслей.

«Надеюсь, я раскрыл секрет».

Спустя мгновение перед ними возник портал, выросший из-под серой земли.

– До чего же ты медлительный! – бросила Каламу Минала. – Мы давно уже могли бы сюда добраться. Похоже, ты нарочно тянул время. Один Клобук знает, что у тебя на уме, капрал!

«Удивительно ты умеешь выбирать слова, упрямая женщина! Думаю, Клобук действительно это знает».

– Иди за мною, – сказал ассасин, шагнув к порталу. Под сапогами захрустел песок. Над головой светили яркие ночные звезды. Он очутился в узком, как щель, проходе между двумя высокими зданиями. Дальше начиналась хорошо знакомая Каламу улочка. Она была пуста.

Он подошел к стене, находившейся слева. Сзади послышались шаги Миналы и цокот копыт. Она вела обеих лошадей.

– И куда теперь? – спросила Минала.

– Сюда, а потом прямо. И говори потише.

– Не успел появиться в городе, как начал осторожничать, – сердито прошипела Минала.

– Привычка.

– Не сомневаюсь.

Вскоре появился Кенеб с Сельвой и детьми. Капитан оглядывался, ища глазами Калама.

– Так это Арен? – спросил он, заметив наконец ассасина.

– Да.

– Что-то подозрительно тихо.

– Нас вынесло на улочку, которая проходит через кладбище.

– Приятно слышать.

Минала указала на строения.

– Больше похожи на городские трущобы, чем на склепы.

– Бедные и после смерти остаются бедными. Им никто не построит роскошных склепов.

– А далеко ли отсюда до гарнизонных казарм? – спросил Кенеб.