Текст книги "Они были не одни"

Автор книги: Стерьо Спассе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

– Конец нам, конец! Дайте мне по крайней мере хоть умереть здесь, у родного очага; здесь меня и закопайте! Не хочу я больше жить, оставьте меня! Лучше похороните меня живым! – умолял Ндреко.

– Стыдно плакать, у тебя есть сын, он выстроит новый дом, лучше этого, – утешали его крестьяне, пытаясь вытащить старика во двор.

– Где ты, Гьика? Где ты, мой сын? Опозорили нашу честь, обездолили нас! Будь ты здесь, ты бы расправился с этими извергами! – кричал уже совершенно обезумевший старик.

– Бедный Ндреко, до чего его довели!..

– Остался на старости лет бездомным, и его еще с ума свели! – сокрушались крестьяне.

Но вот снизу прибежал запыхавшийся Петри Зарче. Он находился далеко от села, когда до него дошла весть о том, что происходит на холме Бели. Что же он увидел? От дома Ндреко остались одни развалины!

– Что же вы стоите? Как вы это допустили? Хватайте этих разбойников за горло! – закричал Петри крестьянам.

– Правильно говорит Петри! Взять этих душегубов за шиворот, сбросить с крыши, да так, чтобы они больше не встали! – поддержал его Бойко.

– Не очень-то расходитесь – как бы не вышло еще хуже! – предостерег Стаси.

– Верно сказал Стаси! А то явятся жандармы, и тогда не миновать кровопролития. Не надо доводить до этого, – присоединился к мнению благоразумного Стаси Шемо.

Некоторые крестьяне уже были готовы броситься на кьяхи, другие пытались удержать их от этого. В это время с киркой в руке появился сын Рако Ферра, Нгело, и принялся разрушать заднюю стену дома.

– Можно ли это стерпеть? Негодяй, собака, подлый палач, как и его отец, у нас на глазах разрушает дом Ндреко! – закричал Петри и, не в силах больше сдерживаться, бросился на Нгело. Схватил его за горло и швырнул на землю. Подоспели и другие – принялись бить его кулаками и топтать ногами. Шемо и еще двое крестьян пытались их разнять.

– Ой, убивают, убивают! – вопил Нгело, стараясь вырваться от противников.

– Кругом столпились крестьяне, одни старались прекратить драку, другие подзадоривали:

– Бейте негодяя!

На помощь Нгело поспешили его друзья, и тогда схватка стала общей. Били друг друга кулаками, ногами, палками. Постол и Стаси старались разнять дерущихся, уговаривая их:

– Перестаньте же, ребята! Дракой делу не поможешь. Если вам и впрямь жалко Ндреко, давайте лучше подберем его добро и унесем отсюда. А потом общими усилиями выстроим ему новый дом. Это самое лучшее, что можно сделать!..

Но побоище продолжалось. Петри и Бойко дрались вовсю. Они схватили Нгело за руки и за ноги и так швырнули, что он покатился вниз по склону холма, а сами убежали. В это время на холме появились жандармы и принялись стрелять в воздух.

Нгело остался лежать у подножья холма. Лицо у него было разбито в кровь, правая нога вывихнута. Встать он не мог.

– Дорого они за это поплатятся! – пообещал Леший, наблюдавший за побоищем с крыши разрушаемого дома.

– Искалечили меня, все кости переломали!.. Ой, умираю!.. – стонал Нгело, пока друзья поднимали его с земли.

Все быстрее работали кирки, все чаще летели балки, и стены постепенно разрушались.

На каждый удар кирки Ндреко откликался глубоким стоном и проклятиями:

– Чтоб они сдохли! Чтоб превратились в прах и пепел! Чтоб проклятый бей и в могиле не нашел себе покоя!

Рина и Вита опухли от слез, но сумели взять себя в руки и старались хоть немного утешить старика, приникшего телом к порогу своего разрушенного дома.

– Что случилось, того не поправишь, отец! Встань, и пойдем отсюда. Слезами и воплями ты только радуешь наших лиходеев, – уговаривала его Рина.

С помощью подошедших Коровеша, Ндони и Гьеро ей удалось оторвать отца от порога. Старик устал сопротивляться, встал с земли, с тоской посмотрел на невестку и, припав к ее груди, разрыдался:

– Гьика! Где ты, сын мой Гьика? Почему тебя нет здесь в такой страшный для нас день?.. Выбросили нас на улицу! Где мы преклоним голову, дочка?..

– Ты в руках бея, Ндреко, и он может поступить с тобой еще хуже. С него все станется, – проговорил Гьеро.

– Сделанного не поправишь! Перестань понапрасну убиваться, пойдем к нам! – предложил Коровеш.

Но Ндреко ни за что не хотел уходить от развалин своего дома. В сотый раз повторял он в отчаянии:

– Здесь я прожил всю свою жизнь, здесь хочу и умереть! – и снова цеплялся за родной порог.

Пришлось тащить Ндреко силой. А он оглядывался на свой разрушенный дом, и ему казалось, что у него из груди вырывают сердце. Долго еще раздавались его проклятия:

– Палачи разрушили мой дом, мой очаг! Так будь же ты проклят, бей, со всем твоим родом!

Шоро, Селим Длинный и еще несколько крестьян собрали разбросанные по всему двору вещи и сложили их в сарае.

* * *

Когда Гьика вернулся из Корчи, от его родного дома ничего не осталось. Кровь отхлынула у него от сердца при виде этих развалин. Но осталось у него одно утешение: попытка бея и Рако Ферра осрамить его не удалась. Велику освидетельствовали в Корче врачи и официальной справкой подтвердили, что у нее нет беременности: ее неестественная полнота была результатом болезни – нарушения обмена веществ. Прокуратуре пришлось отказаться от обвинения. Честь Гьики была восстановлена.

Едва эта новость распространилась по селу, как односельчане поспешили к Гьике.

– Никто не сомневался в твоей порядочности. Все мы были уверены, что дело кончится ничем, – говорили все они.

Рина, узнав об этой новости, позабыла и о разрушенном доме и обо всем на свете. Радовалась за своего мужа, в чьей честности она ни минуты не сомневалась.

Гьика постарался не выказать своего огорчения при виде развалин, чтобы не дать Рако Ферра и кьяхи лишнего повода позлорадствовать. Теперь он был не один, он знал, что большинство крестьян на его стороне. И скоро жизнь ему это доказала.

– Вон видишь, Гьика, там, внизу, пустующую хижину? Она мне не нужна – завтра же ее снесу, а весь материал отдам тебе для постройки нового дома, – пообещал ему Сефи, указывая на старую хибарку в конце села.

– И я тебе отдам всю древесину, которую заготовил, – добавил Селим Длинный.

– Бревнышко за бревнышком, камешек за камешком, и построим тебе новый дом! Для чего ж нам руки даны? – сказал Леко.

– Не беспокойся, Гьика. Мы позаботимся, чтобы Рако Ферра не пришлось долго торжествовать, он еще у нас лопнет со злости! – говорили крестьяне.

И действительно, сразу же закипела работа по постройке нового дома для Ндреко. Каждый день крестьяне по собственному почину доставляли на место стройки камни, кирпичи, бревна. Один сломал свой курятник, другой снял со своей крыши лишние перекрытия, третий пожертвовал припасенную им древесину. Каждое утро и каждый вечер сменялись здесь строители, чтобы работа не прекращалась и ночью. Молодые пастухи спускались с пастбищ к Скалистому ущелью, чтобы положить хоть один камень в фундамент нового дома Ндреко.

Совсем иначе обстояло дело с постройкой башни для Каплан-бея: здесь работа почти не двигалась.

Бей уехал из села преисполненный радужных надежд: крестьяне будут работать у него задаром и быстро возведут прекрасную виллу по проекту итальянского архитектора. Бей еще находился в Корче, когда получил известие, что Ндреко уже выселен, дом его снесен и заложен фундамент нового здания. Поэтому он совершенно спокойно уехал в Тирану, уверенный в том, что будущим летом уже сможет принимать на новой вилле своих аристократических друзей.

Итальянский архитектор раза два в неделю приезжал из Корчи на место стройки. В Шён-Пале нанял пятерых опытных строительных рабочих – они под руководством архитектора и с помощью прихвостней Рако Ферра заложили фундамент здания. Но для продолжения работы требовались камень, бревна, глина, известь… Все это должны были поставлять крестьяне, не получая за это никакой платы. Бей был уверен, что так оно и будет. Но за последнее время крестьяне словно переменились: не только молодежь не вышла на строительные работы, но и большинство стариков решили больше не работать на бея ни одного дня.

– Довольно с нас! Пора этому положить конец! Чаша нашего терпения переполнилась! – так отвечал Селим Длинный всякий раз пойяку, когда тот являлся звать его на работу.

– Теперь другие времена! Мы лучше своему брату бедняку поможем, чем будем работать на своих врагов! – с веселой злостью говорил Шоро.

– Не Ндреко выкопаем могилу, а бею! Честь по чести выкопаем! Мы не одни, нас миллионы! – твердил, потрясая кулаком, дядя Эфтим, только что возвратившийся из Дурреса, где он работал грузчиком.

В Дурресе на пароходе, который грузился углем, был кочегар, молодой болгарин лет двадцати с небольшим, по фамилии Явков. Он говорил по-албански, так как несколько лет тому назад у себя в Болгарии общался с албанскими переселенцами. Своими вдохновенными речами он поднял дух албанских грузчиков, как они сами потом говорили, спас их от отчаяния. Две недели простоял пароход в порту, и каждый день Явков встречался с ними. И о чем только он им не говорил! Когда пароход снимался с якоря, молодой болгарин, прощаясь со своими албанскими друзьями, повторил им в последний раз слова, которые неустанно твердил в течение этих двух недель:

– Никого не бойтесь. Близится день нашей победы, победы бедняков всего мира. Мы победим, потому что мы не одни, нас миллионы!

Эти слова так глубоко вошли в сознание грузчиков, что каждый из них, возвращаясь в свое родное село, принес их как некий пароль, как боевой лозунг. И дядя Эфтим любил повторять эти слова в беседах с односельчанами, когда заходила речь о работе на бея.

Как и дядя Эфтим, думали почти все крестьяне, и, когда Кара Мустафа со старостой и пойяком дважды в день стучались во все дома, требуя хоть по одному человеку на работу для бея, требуя коня с телегой, им каждый раз отворяли дверь либо какая-нибудь дряхлая старуха, либо ребенок и неизменно отвечали:

– Никого нет дома!

И это была правда, так как крестьяне уже на заре уходили в поле и возвращались только поздним вечером.

Кара Мустафа кусал кончики усов, бесился, но ничего не мог поделать. А староста растерянно твердил:

– Видать, наши мужики совсем рехнулись!

Так проходили недели, а на строительстве башни ничего не менялось.

Несколько раз наезжали в Дритас представители власти и пытались уговорить крестьян работать на бея.

– Вы сожгли башню, вы и должны всем селом построить новую! – увещевали представители власти.

Но и это не давало никаких результатов. Пойяку, звавшему их на работу, крестьяне отвечали так: «Надоело нам слушать твою болтовню!», – поворачивались к нему спиной и шли по своим делам.

Из семи крестьян, которых Рако Ферра удалось заставить работать на бея, четверо, проработав всего лишь пять дней, исчезли из села: ушли на добычу угля в Горицу. Двое опытных каменщиков, чтобы не трудиться задаром на бея, ушли на заработки в Корчу, где всегда нужны хорошие строители. И оказалось, что над фундаментом новой башни трудилось всего лишь пятеро приезжих рабочих из Шён-Паля и трое местных крестьян, у которых теплилась надежда, что им когда-нибудь заплатят.

Но вот пошли сильные дожди, место стройки покрылось лужами настолько, что, как шутили сами строители, там можно было свободно купать волов.

* * *

Несколько недель прожил Ндреко в доме Коровеша и ни разу не вышел на улицу. Но вдруг ему захотелось взглянуть на старое пепелище. О том, как подвигается постройка нового дома у скалы, ему не хотелось даже и спрашивать.

– Пойду к родному очагу, на родную землю! – сказал он Коровешу и пошел на холм Бели.

– Эх, дядя Ндреко! Зря себя утруждаешь, вернись-ка лучше домой, ведь ты старый человек, устанешь!.. – говорили ему встречавшиеся по дороге женщины.

– Вернуться домой? Именно к себе домой я и отправляюсь! – отвечал Ндреко.

И крестьянкам казалось, что он говорит это в бреду.

Через полчаса Ндреко взобрался на вершину холма. Подошел к тому месту, где раньше был забор.

– Как здесь все вытоптали козы! – сокрушенно прошептал он.

Ему казалось, что сейчас раннее утро и скот еще не скоро вернется с пастбища. Прошел дальше туда, где раньше был огород, поправил сломанный кустик и дошел до места, где когда-то лежала навозная куча, в которой вечно копались куры и рылась мордой свинья. И вот теперь он ясно видит и слышит: по-прежнему лежит здесь навоз, кудахчут куры, кукарекают петухи, свинья глубоко уткнулась мордой в навоз, откуда поднимается теплый удушливый пар – противный запах, который ему так приятно сейчас вдыхать.

– Цып, цып, цып! – принялся он созывать кур, собираясь угостить их полной миской мякины, как это он делал каждое утро.

Накормив кур, он имел обыкновение обходить свои владения. Здесь подправлял жердь в изгороди, там подтыкал кол под кустом, отбрасывал в сторону камешек, любовался своим маленьким мирком и радовался ему.

Когда Гьика пахал в поле, отец подходил к нему и показывал, насколько глубоко надо вонзать плуг в землю и как очищать его от прилипших комьев. Рине и Вите давал советы, как лучше косить траву, как собирать колосья, как делать это, как делать то…

Ндреко огляделся по сторонам, снял с головы келешэ, и на лице его отразилось полное удовлетворение. Поле такое зеленое, такое нарядное, будто праздничное бархатное платье Рины. Он радостно улыбался; ему хотелось обнять все, что сейчас он видел перед собой: и луг, и рощу, и огород. Как это умудрился забраться в огород осел? Ведь он может здесь все вытоптать… А рядом, на поляне, для него да и для вола столько свежей травы!

– Эх, Балаш, Балаш! – обратился он к воображаемому ослу, – шел бы ты на поляну, там травы сколько хочешь! – И он не зло, а в шутку погрозил палкой.

Ндреко еще раз удовлетворенно улыбнулся и пошел направо, к гумну. Тут уже успели вырасти сорняки, а столб почему-то валяется на земле. А вот и грушевые и сливовые деревья, под тенью которых он любил отдыхать в зной во время молотьбы. Сколько раз он здесь спал, обнявшись с маленьким внуком! Как он счастлив, что снова увидел свой дом, свою землю, свое поле…

– Эй, старый разбойник! Как ты думаешь, хорошее место выбрал для своей башни бей? – грубо подшутил над Ндреко один из кьяхи, схватил его за рукав и хорошенько встряхнул.

Старик вздрогнул, будто просыпаясь от сладостного сна. Удивленно огляделся вокруг и застыл на месте. Нет, ничего нет! Все сровнено с землей – вот она, жестокая правда. И дома больше нет, и сарая нет, и курятника нет. Все разрушено, снесено, вытоптано… Где же куры, свинья, осел Балаш, козы, вол?.. Нет, ничего нет!

И тут он все вспомнил: вспомнил, что бей застрелил свинью, выгнал его из дома, а дом снес с лица земли. И ничего у него не осталось – все отнял бей, ненавистный бей! От прилива гнева и отчаяния он задрожал всем телом, как дрожит под порывом ветра осенний лист.

– Эй, вы, там! Работайте, не спите стоя!.. А ты, старик, убирайся отсюда, не путайся под ногами! – снова услышал Ндреко грубый окрик кьяхи.

Но старик не сдвинулся с места. Теперь Ндреко ясно видел перед собой фундамент башни. Он слышал удары кирки и стук молотков, и ему казалось, что все кирки и все молотки держит только одна рука – рука бея. И все удары эта рука направляет лишь в одно место – в грудь. Пробита грудь, вырвано сердце, брошено на землю и растоптано тяжелыми сапогами бея!

– Убирайся, Ндреко! – опять заорал кьяхи и толкнул его.

У старика искривилось лицо, потемнело в глазах. И представилось ему, что на вершине холма стоит виселица, сооруженная из бревен, оставшихся от его разрушенного дома. На виселице покачивается веревка. Бей забрасывает Ндреко петлю на шею и подтягивает его кверху. Ндреко извивается всем телом, и вот он уже повис в воздухе. Все сильней стягивает петлю бей, а кьяхи смотрят на это зрелище и хохочут до упаду. Бей разевает огромный, как пасть зверя, рот, на губах его выступает пена, он в последний раз изо всех сил тянет веревку, она лопается, и Ндреко, как мертвый, подает на землю…

Что было дальше, Ндреко не узнал и никогда не узнает. Его разбил паралич. Онемела вся правая половина тела. Он лежал в доме у Коровеша и время от времени в бреду повторял:

– Дом, мой дом, земля моя! Чтоб ты сдох, проклятый бей, чтоб ты превратился в прах и пепел!

И все в селе решили, что дни Ндреко сочтены.

* * *

У Скалистого ущелья с каждым днем все выше возводятся стены нового дома.

Несмотря на то, что крестьяне уставали, день-деньской работая в поле, все же каждый старался хоть как-то принять участие в постройке дома Ндреко: кто приходил работать, кто давал строительные материалы, кто предоставлял свою лошадь для подвозки камня. Особенно старались Петри Зарче, Ндони Коровеш, Бойко, Терпо, Шоро, Стефи, Селим Длинный. Многие из них работали даже ночью.

– Дом Ндреко обязательно надо выстроить раньше башни бея! – дали они друг другу зарок и работали изо всех сил.

Петри, Бойко, Ндони заботились о доставке материалов. Часто тайно от кьяхи они пробирались ночью в лес, похищали там древесину, заготовленную днем для башни бея, и доставляли ее к Скалистому ущелью. Дело это было и трудным и опасным. Они разрывали на себе одежду, пробираясь сквозь колючий кустарник, спотыкались о корни деревьев и падали. Возвращались из леса измученными, но удовлетворенными.

Бойко месил глину с соломой. Рина и Вита таскали ему с озера воду. Как-то раз за этой работой Бойко и Вита остались наедине. Он размешивал палкой мокрую глину, она подливала из ведра воду.

– Вот скоро и дом закончим, Вита! Я думаю, ты довольна? – спросил он девушку.

– Боюсь, что беды наши еще не скоро кончатся. Отцу с каждым днем все хуже, – печально ответила она, прикусив кончик головного платка, будто хотела помешать самой себе говорить дальше. Зачем говорить о бедах, когда она наедине с Бойко?

Недавно им случилось вместе возвращаться ночью из леса, куда они ходили за хворостом. Бойко и Вита шли впереди, а Гьика, Рина и двое других крестьян несколько отстали. Бойко и Вита выбрали уединенную, густо заросшую с обеих сторон тропинку. Ночь была безлунная. На крутых спусках им приходилось хвататься за ветки, чтобы не упасть со своим грузом. Они шли и молчали. Вита была смущена. Как это вышло, что она темной ночью оказалась наедине с Бойко? Что могли подумать Гьика, Рина и остальные? Когда они вышли на поле, Бойко сбросил вязанку на землю и предложил Вите немного отдохнуть. Она продолжала стоять на некотором расстоянии от него.

– Разве ты не устала, Вита?

– Нет… Я расцарапала руку о ветку.

Юноша подошел к Вите и нечаянно дотронулся до ее груди. Она вся вспыхнула.

– Пойдем! – порывисто сказала она.

– Подожди, Вита… дай немного отдышаться!.. – умолял Бойко.

– Нет, лучше пойдем, уже поздно, а не то остальные вернутся раньше нас, – торопила она.

И они пошли. Всю дорогу молчали. На душе у Виты было тревожно. Сложив ношу, Бойко стал с ней прощаться, а она не нашлась, что ему ответить, и чуть успокоилась, только когда подошли остальные. Но потом Вита ругала себя за то, что так сурово обошлась с Бойко. Ведь она его любила всем сердцем! Находясь вдали от милого, только о нем и думала, а вот посчастливилось остаться с ним наедине – и растерялась.

Так и сейчас! Вместо того чтобы сказать ему что-нибудь радостное, она говорит о печальном, о бедах.

– Не беспокойся, Вита, все беды минуют! – старался он ее подбодрить.

Ей хотелось бы на это ответить: «Все беды минуют, когда я выйду за тебя замуж», но не хватило у нее смелости выговорить такие слова, и она только пробормотала:

– Может быть, может быть… – И пролила воду мимо.

– Я не размешиваю глину, ты проливаешь воду, – с горьким смехом заметил Бойко.

– Это потому, что мы с тобой думаем не о работе, а совсем о другом, – прошептала она.

– Это ты хорошо сказала! – радостно воскликнул Бойко.

– Эй, Бойко! Сходи с Витой на озеро, принесите нам еще воды! – послышался голос Гьики.

Бойко чуть не подпрыгнул от радости: вместе с Витой идти ночью на озеро и при этом без груза.

– Ну, Вита! Готова?

Девушка вздрогнула и с минуту оставалась в нерешительности.

– Хорошо, пойдем! – и взяла в руку ведро.

Бойко захватил кувшин и палку, чтобы на обратном пути вместе с Витой нести на ней наполненное водой ведро.

По ночному небу быстро скользили облака. Луна то показывалась из-за них, то скрывалась. Все село спало глубоким сном. Внизу серебристой сталью поблескивала поверхность озера.

– Как хорошо, Вита! Стены уже почти готовы, скоро будет и крыша, глядишь – и дом выстроим!

– Какие вы все добрые; если бы не вы, нам самим и за десять лет не построить себе дом! – отвечала Вита.

Бойко улыбнулся и почувствовал себя смелее.

– Мы должны помогать друг другу… а в особенности я должен помогать вам, потому что…

Он не договорил: его прервал крик Виты, которая поскользнулась и чуть не упала. Бойко поддержал ее, но она тут же выскользнула из его рук, и они пошли дальше, непроизвольно замедляя шаг.

Вита прекрасно поняла, чего не успел договорить Бойко, что хотел он сказать. Она смутилась, боясь, что он опять заговорит о том же… и в то же время ей мучительно хотелось, чтобы он заговорил об этом.

И Бойко хотелось высказаться до конца. Когда они подошли к озеру, он поставил ногу на камень, нагнулся якобы для того, чтобы получше завязать тесемки опингов, и, не поднимая головы, проговорил:

– Знаешь, что я хотел тебе сказать дорогой? Я говорил, Вита, что мы должны помогать друг другу, и в особенности я должен помогать тебе, потому что… потому что люблю тебя…

Не легко было Бойко выговорить эти слова. А у Виты от этих слов кровь ударила в голову, стало горячо на сердце.

– Я так люблю тебя! – повторяли и листья на деревьях и трава под ногами; и луна, выглянув из облаков и улыбнувшись им, повторила эти слова; повторило их и дремлющее озеро…

Вита не знала, что ответить, не знала, что сделать. Ее привел в себя голос Бойко:

– Что же ты молчишь, Вита? Не веришь мне?

– Подай мне кувшин, – ответила она.

Но юноша вместо этого схватил ее за руки и с силой притянул к себе.

На освещенной лунным светом поверхности озера заколебались две тени, слившиеся в одну.

– Люблю тебя, Вита!

Долго задержались они у озера. А когда возвращались, им обоим казалось, что у них выросли крылья и на крыльях этих можно лететь сквозь любую бурю, вознестись к самому солнцу!..

* * *

Наступил день святого Георгия. Крестьяне больше прежнего были возмущены беем, кьяхи и Рако Ферра, которые никак не могли примириться с тем, что так бесславно для них закончилось поднятое ими против Гьики и Велики дело. Наверное, нашелся там какой-то негодяй врач, которого удалось подкупить, иначе они бы так легко не отделались! А этот разбойник, сын Зарче, которого Рако собирался сделать своим зятем! Осмелился чуть ли не до смерти избить его сына! Нет, Рако не может с этим примириться! Правда, не один Петри бил его сына, ему помогали и другие, но Петри был зачинщиком. И теперь Рано на всю жизнь возненавидел Петри. Дочку свою выдаст замуж куда угодно, хоть в дальнее село, за кого угодно, хоть за безродного цыгана, но только не за этого Петри, обесчестившего его семейство!

В день праздника святого Георгия в селе произошло два неожиданных события.

Когда девушки по старинному обычаю танцевали в роще на берегу озера, к ним незаметно подкрались несколько парней из соседнего села, бросились в круг, схватили Василику и исчезли. Впоследствии стало известно, что Василику, с согласия самого Рако Ферра, похитили для сына Гого из Шулина.

Когда Рако сообщили о похищении дочери, он только сказал: «Вот и отлично!» Однако жена его принялась кричать и плакать.

– Замолчи, не то разобью тебе башку! – пригрозил Рако жене. – За сопливого сына Зарче все равно никогда ее не выдам! – и он начал угощать кьяхи, принесших эту весть.

В тот же день судьба доставила ему и вторую радость: по распоряжению прокуратуры явились жандармы, прошли на стан дяди Коровеша, забрали все стадо и отдали его Рако Ферра. Пастух поспешил к старику рассказать о случившемся; за ним бежали собаки, которым стало нечего сторожить.

– Сколько раз я ему говорил: не хочешь платить долг, придется расстаться со стадом! Я в этом не повинен! Я оказал ему услугу, а он и в ус не дует, не спешит возвращать долг. Это нечестно. Вот пусть теперь расплачивается! – посмеиваясь, говорил Рако своим друзьям кьяхи.

На Коровеша это событие подействовало, как удар грома среди ясного неба. Никогда в жизни не приходилось ему подвергаться такой обиде! Рако Ферра и стадо у него забрал и за свои шестьдесят наполеонов давно получил процентами много больше! Где же после этого справедливость?..

– Не прощу я этого Рако Ферра! Как вернулись пастухи, как рассказали мне, что жандармы забрали стадо, как заплакали женщины и дети, почудилось мне, будто в доме у меня покойник. Эх, Рако! Рассчитаюсь я с тобой, как ты и не ждешь! – Старик скрутил себе цыгарку и, обращаясь к домашним, сказал: – Что вы там плачете? Будем живы – наживем себе другое стадо! А слезами вы только врагов тешите. Своими трудами и потом нажил я это стадо и надеюсь, что скоро получу его обратно; не придется Рако Ферра радоваться нашим овцам. Запомните мои слова!

И впрямь от слов старика всем как будто полегчало.

Когда Петри узнал о похищении Василики, им овладело отчаяние. Он верил в ее любовь, не сомневался, что все подстроил ее коварный отец. Но теперь она потеряна для него навсегда. Насильно выдали ее замуж за чужого. По слухам, достигшим Дритаса, Василика ни с кем не говорила ни слова, ничего не ела.

Вот какие две новости распространились по селу в день святого Георгия. Большинство крестьян осуждало Рако Ферра, только одни открыто, а другие втихомолку, продолжая бояться первого богатея на селе.

…Шло время, а башня бея так и не строилась. Зато в одно прекрасное утро кьяхи и Рако Ферра увидели, что новый дом Ндреко покрыт кровлей. Это их вконец взбесило.

– Подумать только! Мужики дом Ндреко построили, а для башни бея ни одного камня не доставили! Сколько раз я повторял: надо выслать этого смутьяна Гьику! Это он перепортил нам все село. Где это видано, чтобы крестьяне не повиновались своему бею, а действовали по указке какого-то босяка? – старался Рако Ферра натравить на Гьику кьяхи, бросая злобные взгляды на новый чистенький домик, как по волшебству выросший у Скалистого ущелья.

– Дай срок, мы им покажем! – ответил ему Леший. – Говорят, что у Ндреко не было разрешения на постройку. Мы еще скрутим их в бараний рог!

– Позор для всего села. Стыд и позор! Я бы не хотел оказаться на месте нашего бея, который допускает, чтобы мужики садились ему на шею! В его руках власть, и он должен ею воспользоваться! – продолжал разоряться Рако Ферра.

– Правда, на этот раз им удалось обмануть нас, но не забывай, что скоро сюда приедет сам бей, и тогда мы им покажем! Всех запряжем и в два счета заставим построить башню! А не то будет с ними, как было с горичанами! – заверял его Леший.

Развязка не заставила себя долго ждать. Как-то ранним утром, когда добровольцы-крестьяне, заканчивавшие постройку дома Гьики, расходились после ночной работы, к Скалистому ущелью явились окружной полицейский инспектор, начальник общинного управления господин Лако, староста, Рако Ферра и три жандарма. По их виду сразу можно было заключить, что они явились для серьезного дела.

Так оно и было: долгожданный приказ сверху был получен. Он обязывал крестьян Дритаса приступить к постройке башни. В случае неповиновения местным властям разрешалось применить силу.

Как обрадовались этому приказу кьяхи, как обрадовался Рако Ферра! Ночью в его доме представители местной власти разработали план действий. Было решено захватить крестьян, работавших у Скалистого ущелья ранним утром, чтобы никто из них не успел удрать. Остальных должен был оповестить по домам пойяк вместе с жандармом: всем собраться на сходку у Скалистого ущелья.

– Строить дом для Гьики у вас время находится, а возить камни для башни бея вам некогда? Всем оставаться на месте! – приказал инспектор крестьянам, которых захватил на постройке дома Ндреко.

Крестьяне переглянулись и остались. Пока собирались остальные, оповещенные пойяком, полицейский инспектор задал Гьике лукавый вопрос:

– А где у тебя разрешение на постройку дома?

– Разрешение должен достать бей, который выгнал меня из старого дома и разрушил его! – спокойно ответил Гьика.

– Предъяви разрешение, или за самоуправство отправлю тебя в тюрьму! – повысил голос инспектор и топнул ногой.

– Бей убивал меня, но не добил. Что ж! Добивай ты! Для вас это привычное дело! – ответил Гьика.

– Так вот тебе! – крикнул инспектор и прикладом ударил Гьику в грудь.

У Гьики потемнело в глазах, закружилась голова, но он собрал все свои силы, бросился на инспектора и вцепился ему в горло.

– Палачи, палачи! – дико закричал он.

За ним ринулись Петри, Бойко, Ндони, Селим Длинный и даже старый Шоро. Через минуту вся толпа бросилась на жандармов.

– Вот вам! Вот вам! Мерзавцы! Кровопийцы! – кричал Гьика и раздавал удары направо и налево.

– Огонь! – только успел выкрикнуть инспектор, оказавшись в самой гуще драки.

Кара Мустафа услышал приказ, но стрелять по толпе не решился – ведь в ней находились и его люди. Для острастки он выстрелил в воздух.

Этот выстрел переполошил село. Все устремились к Скалистому ущелью.

В представителей власти летели камни, кирпичи, комья земли.

– Кроме жизни, у нас отнять нечего! – воскликнул Гьика, и фуражка полицейского инспектора полетела в глину.

– Придет время, так поступим со всеми, со всеми! – крикнула старуха – жена Шоро, растаптывая фуражку. – А вы еще собирались обвинять мою дочь!

Со всех сторон сбегались крестьяне. Полицейский инспектор перепугался:

– Ой! Эти бандиты перебьют нас! – кричал он, не зная, как ему вырваться из рук Гьики.

Крестьяне и крестьянки тем временем палками, кирками и лопатами лупили жандармов.

Кара Мустафа решил, что настало время спасать полицейского инспектора. Еще раза два выстрелил в воздух и бросился к нему на помощь. Но Бойко, уже давно следивший из толпы за Лешим, подбежал, подставил ногу, и Леший со всего размаху хлопнулся на землю. Его окружили крестьяне и принялись избивать. Он ревел, как свинья, которую режут, а крестьяне били его и приговаривали:

– Леший, проклятый Леший! Подлая тварь! Долго ты нас терзал! Вот тебе! Вот тебе еще раз! И еще раз!

Начальник общинного управления господин Лако и Рако Ферра, увидев, какой скверный оборот приняло дело, пустились бежать что есть мочи.

– Ого, ого! Ату его, ату! – заулюлюкали им вслед крестьяне, а Ндони и еще двое парней погнались за ними.

Объятый страхом, господин Лако бежал, размахивая руками, как взмахивает крыльями недостреленная утка. На пути ему попался забор, он хотел через него перелезть, но зацепился полой пиджака за кол. Рванувшись изо всех сил, он наконец перемахнул через забор, но оставил на нем свой разорванный пиджак, который торчал, как пугало.