Текст книги "Они были не одни"

Автор книги: Стерьо Спассе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Для жениха и сватов седлали лошадей, покрывали седла разноцветными веленджэ, прилаживали уздечки, стремена.

Наконец на пороге показался жених. Он был очень взволнован, губы его дрожали, на лице выступили капли пота. Он был нарядно одет и всем показался очень красивым.

Девушки прервали танец и окружили жениха. Звонко зазвучала приветственная песня. Растроганный Или поставил ногу в стремя и вскочил на коня. Выпрямился в седле, натянул поводья, дал коню шпоры.

Песня девушек зазвучала еще громче, еще веселее:

Жениху прекрасному привет!

Как красиво он одет.

Весь горит, что маков цвет.

Равных не было и нет!

Золотой его наряд,

Жемчуга на нем блестят.

Подпоясан кушаком,

Что сверкает серебром.

Так пели девушки, а тетя Ката с серьезным видом попрыскала жениха вином и посыпала рисом – на счастье.

Следом за женихом тронулись в Шулин и другие пастухи – там Или ждала невеста.

Проводив жениха, тетя Ката вернулась в дом и принялась помогать женщинам, которые стряпали и убирали комнаты. Она была сама не своя; то забудет, куда поставила тарелку, то куда положила ложку. И без умолку говорила о свадьбе, без конца хвалила красоту своего сына.

Так незаметно в хлопотах прошел день. Когда солнце склонялось к закату, в конце сельской улицы показался верхом на лошади один из сватов. Он размахивал бутылкой с вином и кричал:

– Гей! Хорошие вести!.. Гей! Едет невеста! Невеста едет! – Лошадь его была вся в мыле, у рта у нее выступила пена.

– Я моего коня во весь дух гнал, – хвалился сват, соскакивая на землю.

Через полчаса показался длинный свадебный поезд. Впереди ехал жених, за ним несколько всадников, потом невеста на белом коне, ее родичи и гости.

Все остановились у дома Коровеша, и снова начались песни, танцы и музыка.

– Пошли вам бог счастливой жизни! – первой поздравила молодых тетя Ката.

Старик Коровеш улыбался и покручивал усы.

– Аминь! Хорошую сын взял себе невесту, получше, чем остальные мои сыновья. – И он засмеялся, обнажая беззубый рот.

Вокруг невесты столпились мужчины и женщины, парни и девушки. Некоторым не терпится – они приподнимают платок, которым закрыто лицо невесты, и заглядывают. Первой поздоровалась с ней будущая свекровь. Обняла ее, поцеловала и подала красиво вышитую рубашку. Потом подошел жених и поднес невесте букет цветов.

– Дай вам бог счастливой жизни! Дай вам бог!.. – кричали гости.

Тогда невеста вынула из кармана «яблоко счастья» и оглянулась, куда бы его лучше бросить. Десятки глаз с нетерпением следили за ней.

Каждому хотелось схватить его. Но невеста хитрая: она не торопится.

– Бросай же яблоко, невеста! Бросай! – кричали нетерпеливые гости.

Невеста улыбнулась, подняла руку и бросила яблоко за спину. Гости кинулись за яблоком, началась веселая суматоха, возня, хохот. А над ними на белом коне, словно молодая царица, восседала невеста.

И вот среди этого шумного веселья вдруг раздалось цоканье подков, свист хлыстов и громкая ругань:

– Дайте же дорогу, свиньи! Не видите, что едет бей? – кричали кьяхи, отвешивая направо и налево удары хлыстами.

– Бей, бей приехал! – пронеслось в толпе.

– Бей, бей! – повторяли в смятении крестьяне.

Бей, сопровождаемый обоими кьяхи, подъехал на коне в ту самую минуту, когда невеста бросила яблоко счастья. Крестьяне заметили бея лишь после того, как услышали грубые голоса кьяхи и свист взвившихся у них над головами хлыстов. Борьба за яблоко счастья сразу прекратилась. Все в душе проклинали так не вовремя пожаловавшего немилого гостя.

Бей подъехал к невесте и остановил коня. Он кривил губы, лицо его было нахмурено. За его спиной кьяхи грозили крестьянам хлыстами. Из толпы вышел Рако Ферра.

– Добро пожаловать, бей, добро пожаловать! – приветствовал он Каплан-бея. Тот улыбнулся ему, но не протянул руки.

– Добро пожаловать, бей, добро пожаловать! – приветствовали его вслед за Рако еще несколько крестьян.

Но бей и не думал слезать с коня. Он бросал мрачные взгляды на невесту, на жениха, на людей, которые его приветствовали, и на тех, кто, боясь подойти, держался поодаль.

– Чью это сегодня свадьбу справляют? – спросил он.

– Сына Коровеша, бей! – поторопился ответить Рако Ферра. – А разве тебя, милостивый господин, не приглашали? – хитро спросил он.

Бей не ответил. Шелковым платком отер пот со лба, стиснул зубы и стеганул хлыстом по сапогам.

– О, приехал бей! Добро пожаловать, бей! Добро пожаловать к нам! Как мы рады тебя видеть! Как ты меня обрадовал, что приехал! Ребята, подержите коня, помогите слезть бею, – без умолку говорил выбежавший во двор дядя Коровеш.

Перед этим он, вернувшись со свадебным поездом, хотел было передохнуть и выпить кофе, покуда не окончится обряд с яблоком счастья, но, как только ему сказали, что приехал бей, он оставил недопитый кофе и бросился во двор приветствовать знатного гостя.

– Брось эти штуки, меня не проведешь! – грубо ответил старику бей, метнув на него злобный взгляд.

Дядя Коровеш опешил. Ему показалось, что небо обрушилось на голову, что он провалился сквозь землю.

– Уже час, как я в Дритасе, а до сих пор ты не соблаговолил меня пригласить, – сказал бей.

– Рако, я остановлюсь в твоем доме. Принимай меня! – Бей натянул поводья и, бросив презрительный взгляд на молодую пару, дал шпоры коню и поехал со двора. Впереди, словно охотничья собака, бежал Рако Ферра. Сзади ехали надменные кьяхи.

– Наступит наше время; не найдется норы, куда бы ему спрятаться! – сказал один из парней, стоявший рядом с Петри.

– Будь что будет! – прошептал дядя Коровеш и обратился к гостям: – Ну, чего вы стоите, будто каменные? Ведь у нас сегодня свадьба, давайте же веселиться!

Но окончание свадебного обряда больше походило на похороны. Гости скоро разошлись. Во дворе остались лишь несколько девушек. Среди них была и Шпреса, дочка Голи. Со слезами на глазах она показывала подругам длинный рубец на правой щеке – след от хлыста кьяхи.

Скоро двор совершенно опустел, и только посередине его лежало яблоко счастья, раздавленное и растоптанное конем бея.

* * *

Каплан-бей сидел на веленджэ, постланном у очага. Он уже снял сапоги и расстегнул пиджак. На ремне поблескивала серебряная рукоятка револьвера. Рядом с беем восседали кьяхи; а чуть в стороне – Рако Ферра. Гости пили раки и с аппетитом закусывали.

– Что за дрянной народ! До сих пор я слишком мягко обращался со своими крестьянами, но теперь покажу им; они увидят, что здесь единственный, полновластный хозяин – это я и никто другой, – грозился бей, жуя золотыми зубами крылышко жареной курицы.

– Проживи столько, сколько стоят наши горы, бей! На тебя грешно жаловаться: ты слишком мягок, бей, – поддакивал Рако Ферра и для пущей убедительности даже приложил руку к сердцу.

– Сколько хорошего я сделал для этого Коровеша! Не требовал с него спахилека, смотрел сковозь пальцы на то, что он заготовлял себе дрова на зиму, сколько хотел. Недаром говорит Кара Мустафа, что, где прошелся топор Коровеша, там лес совсем оголен.

– Станет он жалеть лес! Ведь это не его собственность, – снова поддакнул Рако Ферра.

– С разбойниками нельзя поступать по-хорошему, – продолжал бей, – а этот Коровеш – сущий разбойник! – И бей еще раз приложился к бутылке.

– Ты был слишком милостив к Коровешу, бей, – сказал Рако. – Благодаря твоей доброте у него сейчас больше шестидесяти голов овец. А какие у него виноградники! И чем он тебе отплатил? Бей пожаловал к нему на свадьбу, а он даже не встретил его как подобает!

Рако Ферра и сам кипел яростью против Коровеша. На свадьбу деньги нашлись, а заплатить долг он не может!.. Сколько раз ему Рако говорил: «Коровеш, отложи свадьбу, сначала уплати мне долг». Но Коровеш не послушался и сделал так, как ему советовал этот разбойник Гьика, который натравливал его и против бея и против Рако Ферра: «Не плати долг, наступит день, когда мы всех богатеев превратим в пепел». И вот старик послушался молодого разбойника и не платит долг. Но я ему покажу! Отниму у него все стадо. Он думает меня обвести вокруг пальца – не на такого напал!..

Только Рако Ферра услышал вчера первую свадебную песню в доме Коровеша, как сразу же поклялся забрать у него в покрытие долга все стадо. Теперь же он решил использовать раздражение бея против своего должника. Неплохо, если Каплан-бей захочет отнять у Коровеша виноградники и отдать ему, Рако Ферра, думал он.

Бей, сердито вращая глазами, с жадностью поедал жареную курицу. Он уже много выпил. Раки распалило его, и злоба против старого крестьянина, не оказавшего ему подобающего почтения, усиливалась с каждой минутой. Сколько месяцев его здесь не было!.. Зиму он провел в столице. А теперь, с наступлением весны, приехал в Корчу и в свое поместье специально, чтобы начать постройку новой башни… Для разнообразия из Корчи до поместья поехал не в автомобиле, а верхом. Правда, это дольше, но как приятно было ехать среди полей и мечтать о вилле, которую он здесь построит, и вдруг этот старый разбойник испортил ему все настроение.

– Он меня еще узнает! – с угрозой повторил бей.

– Он заодно со своим племянником – наглецом Гьикой Ндреко; во всем помогает ему, а с нами держит себя так, словно не ты, а он наш бей, – продолжал распалять своего высокого гостя Рако Ферра.

– Знаешь, что он говорит? – вступил в разговор уже изрядно выпивший Леший. – Зачем, говорит, понадобилось бею выселять Ндреко и строить на месте его дома башню? Пусть бы выстроил ее лучше возле ущелья. Как я это услышал, не вытерпел и сказал ему напрямик: «Не твоего ума это дело, дядя Коровеш! Милостивому бею лучше знать, где ему строить башню. А ты, смотри у меня, не болтай лишнего, не то повыщиплю тебе все усы по одному волоску».

– Славно ты его отбрил, молодец, Кара Мустафа, – похвалил его Рако.

– Коровеш на все село ругал бея, говорил, что у крестьян, кроме рубахи, на теле ничего нет. А все остальное – собственность бея, – вставил свое слово до этого молчавший пойяк.

– А ты бы послушал, бей, какую песню на свадьбе пел его племянник, этот разбойник Гьика! – сказал Рако Ферра.

– Что за песня? А ну-ка, расскажи, в чем дело! – заинтересовался бей и даже не допил раки.

– Я не дружу с Коровешем и потому не пошел к нему на свадьбу, а послал своего сына. Он и рассказал мне об этой песне, и я возмутился. Бей кормит этого разбойника, а он лает на него, как бешеный пес, и норовит его укусить, подумал я.

– Как? Он сложил про меня песню? А ну-ка, позови сюда сына, – и озлобленный бей даже вскочил с места.

– Эй, Нгело, иди-ка сюда, спой нам песню, которую ты слышал вчера на свадьбе, – приказал Рако сыну.

Нгело подошел и смущенно молчал.

– Спой, я хочу послушать, – приказал ему бей.

Тогда Нгело вполголоса запел:

Едет бей к нам, полный чванства;

Как блестит его убранство…

И так он спел вчерашнюю песенку Гьики.

– Так, так… Хороша песенка… – бормотал бей, слушая певца.

Когда Нгело кончил, бей погрузился в глубокую задумчивость. Выражение «полный чванства» соответствовало важности бея – таким ему и полагалось быть. Упоминание о блестящем убранстве, о револьвере и ятагане тоже льстило его самолюбию. И, конечно, ятаган «захватил он для крестьян»! В общем, совсем не плохая песенка… А если бы ее сочинитель упомянул имя Каплан-бея, то увековечил бы и его власть, и его величие. Одним словом, песенка бею понравилась. Гордо покручивая усы, он улыбнулся и поблагодарил певца:

– Молодец! Хорошо спел!

Рако, ожидавший нового взрыва гнева со стороны бея, был немало озадачен. Кьяхи в недоумении переглядывались между собой. В эту минуту у самых дверей дома Рако заиграла музыка и раздалось пение. Что могло бы это означать? Но не успели присутствующие и слова сказать, как комната наполнилась людьми: первым вошел, опираясь на палку, дядя Коровеш, за ним жених, державший кувшин с вином, потом сваты, крестьяне и музыканты.

Остановившись в нескольких шагах от бея, дядя Коровеш низко поклонился ему и проговорил голосом, напоминавшим звук надтреснутой трубы:

– Умоляю тебя, бей, прости мою оплошность. Не нарочно я это сделал! Устал с дороги, сидел у себя в горнице, ничего не зная о твоем прибытии. Но как только мне об этом сказали, сейчас же бросился встречать тебя. Это сущая правда, бей, клянусь тебе! Прошу, смени гнев на милость и пожалуй к нам сегодня вечером на свадьбу!

Бей выслушал его, кривя губы в злобной улыбке. Когда старик кончил, он насмешливо прищурился и сказал:

– Мне не нравится, что ты торчишь передо мной!

– Бей!.. – смущенно попытался продолжать дядя Коровеш.

– Вон отсюда, вон! Чтоб я тебя больше не видел! – заорал бей во всю глотку.

Ему не пришлось повторять свой приказ: дядя Коровеш и его гости, оскорбленные, вернулись к себе.

Свадьба продолжалась. Дядя Коровеш сидел на самом почетном месте и старался казаться веселым, но только что полученная обида все время напоминала о себе. И он поминутно бормотал:

– Кровопийца он, дьявол! До чего злопамятный! Если рассердится на кого, так уж надолго! Как его ни улещивай, все равно не поможет… Боюсь, погубит он теперь и меня и сыновей.

А бей тем временем сидел в доме Рако Ферра и, довольный тем, что нанес старику оскорбление, пил, закусывал и благодушно беседовал с хозяином и своими кьяхи. Потом заснул спокойным, глубоким сном.

На следующее утро он сразу вспомнил о какой-то песне, которую сложил про него Гьика, но никак не мог припомнить ни одного слова из нее. Как будто песня ему понравилась, но почему же, однако, когда сын Рако пел, кьяхи делали гримасы и у Рако было какое-то странное выражение лица? Бей призадумался: нет, здесь что-то не так! Наверно, раки помешало ему как следует понять песню. Надо бы послушать еще разок. Племянник Коровеша, должно быть, сложил про своего бея озорную песню!

Подумав об этом, бей беспокойно заерзал на веленджэ.

Вокруг очага сидели, тихо беседуя, Рако, кьяхи и несколько почтенных стариков, явившихся приветствовать бея. После вчерашней выпивки у бея болела голова, настроение было мрачное. Он поднялся с веленджэ и подошел к очагу. Хмуро ответил на приветствие стариков. Из головы все не шел дядя Коровеш. «И вот эти старики, что сейчас окружили меня и с таким почтением приветствовали, такие же оборванцы, такие же коварные лисицы, как и тот», – думал он.

– Бей, всем передано твое приказание: явиться сегодня с утра на холм Бели, – сказал сельский староста.

– Должны явиться все без исключения – и мужчины и женщины. Башню нужно построить быстро! – ответил бей.

– От каждого дома выйдет по одному человеку, бей. Разве этого мало? – спросил староста.

– По одному человеку от каждого дома?.. Да ты что, в своем уме?.. На работу должны выйти все крестьяне поголовно! Кто ослушается, пусть пеняет на себя! – заорал бей.

Старики испуганно переглянулись.

– Эй ты, Мустафа! Прихвати с собой этих баранов и ступай возвести всему селу мою волю: чтобы всем, до единого человека, явиться на холм Бели! Я так приказываю!

Кьяхи быстро собрался, надел патронташ, закинул за плечи ружье и пошел, сопровождаемый старостой и стариками. Бей остался с Яшаром и Ферра.

– Рано! – неожиданно мягко проговорил бей, заканчивая вторую чашку кофе.

– Слушаю, бей, приказывай!

– Поверь мне, что никого в моем имении я не ценю так, как тебя, и никому не доверяю больше, чем тебе! Лучшего слуги мне не надо…

Рако навострил уши.

– Я всем сердцем люблю и почитаю тебя, бей, – ведь ты наш господин, наш отец!

– Этот старикашка Коровеш – опасный смутьян! Это я знаю. Но скажи мне, нет ли у вас в селе еще других бунтовщиков? Всем этим смутьянам давно бы следовало свернуть шею! Ну? Что ты мне ответишь?

Рако расцвел в улыбке:

– Еще бы у нас не водились смутьяны, бей! Конечно, водятся! Коровеш ничто по сравнению с Гьикой, сыном Ндреко Шпати! Вот это опасный, очень опасный человек! Удивляюсь, что его выпустили из тюрьмы. Ведь он так поносил правительство! Не он ли вместе с другими оборванцами расхаживал по улицам Корчи и орал: «Хлеба! Хлеба!» Об этом я до сих пор никому еще не говорил, даже жандармскому инспектору: все надеялся, что он одумается и угомонится. Но куда там! В последнее время от него совсем житья нет: всех баламутит. Нужно бы его сослать куда-нибудь подальше. Поверь мне, бей, это самый опасный человек, а Коровеш перед ним – безвредная букашка: стоит на него цыкнуть, он станет тише воды, ниже травы. Но с Гьикой – совсем иное дело. Особенно дерзок он стал с той поры, как снюхался в Корче с оборванцами. Чего он только не нашептывает крестьянам! И что дни владычества беев сочтены, и что скоро бедняки расправятся с ростовщиками, и что налогов больше платить не надо, и мало ли что еще болтает этот негодяй – откуда мне, бедному, знать? Ходит теперь с перевязанной рукой. Не говорит, где ее повредил, а сдается мне, что его ранили во время той кутерьмы в Корче.

– Да такому крамольнику и впрямь надо бы отрубить голову! Но о какой кутерьме в Корче ты говоришь? – в недоумении спросил бей.

– Как? Милостивому бею ничего об этом не известно? Неужели в Тиране не знают, что два месяца тому назад произошло в Корче? Поднялась вся городская голытьба – оборванцы, подмастерья; к ним примкнули и наши деревенские босяки, вроде этого Гьики. Подняли шум на всю Корчу! Ругали правительство на чем свет стоит, честили всех порядочных людей, требовали хлеба. Неужели слух об этом не дошел до Тираны? – в свою очередь недоумевал Рако.

Только теперь бей понял, что Рако имел в виду большую демонстрацию рабочих Корчи в феврале этого года.

– Еще бы не дошел, ведь они пытались подорвать основы нашей государственности! – невольно вырвалось у бея, но тут же он сделал вид, будто события двадцать первого февраля не так уж его интересуют, и спросил гораздо более спокойным тоном:

– Значит, и этот Гьика принимал участие в бунте?

При мысли о том, что яд бунтарства просочился и в его поместье, бею стало не по себе. Как знать, может быть, в один злосчастный день не он им, а они, эти разбойники, свернут ему шею! Выходит, что они не одни! Но ничего! Ведь он тоже не один! На его стороне правительство, все богатые люди – ему не страшны эти оборванцы! Он не один! Богачи тоже объединены – и это могучая сила!

Бей стукнул кулаком по колену и крикнул:

– Мы сильны, Рако!.. Клянусь тебе, мы живо свернем головы этим бунтовщикам!

Только теперь Рако догадался, насколько встревожили бея февральские события в Корче. Сам же Рако обладал крепкими нервами, ничто его не трогало.

– Чтобы помешать им поднять голову, надо выступить против них, пока они еще не успели объединиться. Иначе эти бунтовщики станут опасными, – глубокомысленно заметил первый богатей Дритаса.

– Ты прав! Надо начинать с ними борьбу, пока они еще разобщены! – согласился бей.

Эту мысль он и сам уже не раз высказывал своим друзьям. Говорил об этом и за карточным столом и в кулуарах парламента. Разбойники становятся все более дерзкими. Вслед за чернью Корчи взбунтовалась и голытьба Кучовы: потребовали, чтобы им платили столько же, сколько итальянским рабочим, присланным дуче! И все, с кем бы ни заговаривал на эту тему бей – беи, ага, депутаты, министры, – все с ним соглашались: пора привести к повиновению этих разбойников, посягающих на порядок и благоденствие, царящие в албанском королевстве! И мало об этом говорить – пора действовать! Взяться за рабочих и подмастерьев в городах, за крестьян в деревнях!

Государственные мужи, сидя в дорогих ресторанах и чокаясь бокалами шампанского, поклялись, не откладывая, приняться за дело. И клятву свою сдержали. В правительстве, в парламенте, в городских муниципалитетах, в общинных управлениях, в органах полиции и жандармерии – всюду развернулась бешеная кампания против «разбойников». В парламент были внесены законопроекты о закрытии средних школ в провинции: хватит одной Тираны, где учатся сыновья и дочери беев и эфенди, а детям бедняков грамота ни к чему!

Министерство финансов распорядилось о взыскании с крестьян всех недоимок – никаких льгот и отсрочек! Долг есть долг, и его надо платить! Совсем другое дело – задолженность государству со стороны беев и богатых коммерсантов: правительство позаботилось, чтобы они не потерпели ущерба, и издало специальный закон о снижении им размера налогов и списании недоимок. Убытков на этом оно не потерпело, так как недостающие суммы были покрыты займами, которые великодушно предоставлял правительству Зогу его верный союзник – фашистский дуче.

Бей приехал из столицы под впечатлением всех этих мероприятий, направленных против албанской бедноты. В таком же духе он намеревался поступить и со своими крестьянами. Да, он согнет их в бараний рог! И если он сам вовремя не позаботится о защите интересов албанского королевства в своем собственном имении, кому же тогда об этом заботиться? Вот почему слова Рако особенно пришлись ему по душе.

– Молодец, Рако! На тебя можно положиться! – проговорил бей, кладя руку на плечо своего верного приспешника, и продолжал: – Вот я выгоню Ндреко из его дома, заставлю всех крестьян построить мне новую башню – разве это плохо для начала?.. Для борьбы против духа крамолы?

– Ты прав, бей! Но с Гьикой следует бороться иначе: надо прибегнуть к помощи властей и убрать его отсюда! Не подумай, господин мой, что я наговариваю на него по злобе, потому что мы с ним в ссоре. Говорю так, только заботясь о благе твоей милости. Гьика все время поносит бея, ругает правительство. А кроме того, бей, он еще и распутник. Дочка нашего Шоро – эдакая сука! – забрала детей, ушла из дома мужа и возвратилась к отцу. И из-за чего, как бы ты думал? Из-за пустяка! Муж ее пропадает где-то в Австралии, а она повздорила со свекровью и ушла! Пусть бы хоть сидела смирно в отцовском доме, так нет же! Напоказ всем разгуливает по селу! Но и этого мало: снюхалась с Гьикой, и теперь они неразлучны. А когда Шоро сидел в тюрьме, так они даже вместе и в поле работали – Гьика вспахивал их участок, честное слово! Уже и тогда у меня возникли подозрения, и я не раз говорил нашим крестьянам: «Смотрите, неровен час – скоро дочка Шоро рожать будет…» И вот недели две тому назад встретил я ее на улице, а живот у нее вот какой! Эге, подумал я, это уж непременно от Гьики! Говорил и старосте, и нашим старикам, что это стыд и срам для всего села; об этом надо бы заявить в Шён-Паль, в общинное управление, но староста будто боится. Скажи мне, господин, разве можно терпеть такое безобразие?

Бей внимательно выслушал Рако.

– Ты прав, Рако! Обо всем этом нужно довести до сведения общинного управления. Если этого не сделает ваш староста, сделаю я! Не потерплю в своем имении подобного разврата! Не потерплю!

Рако Ферра обрадовался: теперь он наконец утолит так долго переполнявшую его ненависть против Гьики. Сам бей поможет ему расправиться с заклятым врагом! Вот это хорошо, вот это славно! Сегодня Гьику выгонят из дома, завтра вызовут в общину и обвинят в распутстве, припомнят ему и крамольную болтовню, и тогда этот разбойник узнает, против кого он смел восстать!

– Только не будем забывать, Рако, что он не один! Среди крестьян найдутся такие, что его поддержат. Надо укротить и их. Вот хотя бы, к примеру, этот Коровеш – его тоже следовало бы хорошенько проучить! – сказал бей.

– Старый Коровеш в моих руках! – засмеялся Рако, – он у меня в долгу как в шелку, а устроил такую богатую свадьбу! А когда спрашиваю с него долг, все отвечает: «Нет у меня денег».

– Зачем же ты дал ему столько денег? – опросил бей, желая выказать сочувствие обиженному кредитору.

– Эх, давно это было, лет семь тому назад. Сын его уезжал на заработки в Австралию. У Коровеша, разумеется, не на что было отправить сына – ни у кого из наших крестьян не водилось столько денег, чтобы купить билет на пароход в такую далекую страну, как Австралия. Коровеш обращался к ростовщикам в Корче. А у меня в то время были с ним неплохие отношения, вот я и подумал: сделаю доброе дело, услужу человеку! И отсчитал ему наличными шестьдесят золотых наполеонов. Сделку произвели честь по чести в Корче у нотариуса. По нашему условию Коровеш был обязан возвратить мне через год сто двадцать наполеонов. Но сыну его в Австралии не повезло. Прошел год, и Коровеш выплатил только сорок наполеонов. Стало быть, долг остался за ним прежний: сто двадцать наполеонов, потому что эти сорок пошли в счет процентов второго года. Истек и второй год, и третий, и вот уже идет седьмой. А Коровеш так и не возвращает мне долг; только ежегодно выплачивает проценты – иногда сорок, а иногда только тридцать наполеонов. И вот уже два года, как он и проценты перестал платить! Теперь мы в ссоре: не дарить же мне ему свои кровные денежки! А Гьика ему нашептывает: «Не плати больше Рако, ты и так давно с лихвой вернул ему его шестьдесят наполеонов!» И этот старый дурак слушается!..

– А почему ты не пойдешь в суд?

– Все надеялся, что он в конце концов образумится. Но теперь лопнуло мое терпение!

– А есть у него какое-нибудь имущество?

– Еще бы не быть! И имущество есть и стадо овец.

– Так возьми у него за долг стадо! – сразу разрешил вопрос бей.

– Если только милостивый господин мне в этом поможет…

– Как вернусь в Корчу, переговорю и с нотариусом и с адвокатом. Ты только заяви претензию, а остальное доделаю я! – пообещал бей и, принимаясь за третью чашку кофе, продолжал: – А что до этого разбойника Гьики, то я заставлю старосту сообщить о нем в общинное управление. И сам туда напишу, и жандармскому инспектору напишу! Пусть они хорошенько разберутся. Не допущу, чтобы в моем поместье творились такие безобразия!..

Неожиданно Рако показалось, что он, желая отомстить Гьике, зашел слишком далеко… Прикажет бей старосте – и поволокут Гьику вместе с дочкой Шоро в общинное управление. И, конечно, Гьика сразу догадается, кто все это подстроил, и любыми средствами постарается отомстить Рако! Ему ничего не стоит сказать Рако Ферра в глаза: «Прихвостень бея! Палач! Подлец!»

От этих мыслей Рако настолько взволновался, что даже выронил изо рта сигарету. Но ему не хотелось показаться трусом перед своим благодетелем – беем. Сколько хорошего сделал и еще собирается для него сделать бей! И своей доли урожая с него не требует, и предоставил ему лучшее поле, и всегда приветливо с ним обходится, и вот теперь готов помочь ему получить давнишний долг с Коровеша! И если Рако Ферра, родившийся в бедной семье, ныне первый богатей на всю округу, этим он всецело обязан своему бею, дружбе с корчинскими ростовщиками и представителями власти. Крепко он с ними связан, и дело у них общее. Он не ошибся, избрав этот путь: доказательства тому – огромные стада, обширные поля, золото, спрятанное так надежно, что к нему никакой змее не подползти! От полноты верноподданнических чувств Ферра осушил до дна бутылку раки за здоровье бея, который так близко принимал к сердцу интересы верных ему людей.

Подали обильный завтрак. Пока бей ел, Яшар, сидя напротив, жадно облизывался. Стоило бею отодвинуть блюдо, как Яшар хватал его и доедал остатки.

Позавтракав, бей отер губы, поднялся и подошел к окну. Отсюда открывался красивый вид на селение и его окрестности. Все это его исконные владения! Распаханные и засеянные поля, рощи, а за ними – горы с густыми лесами и пастбищами, где пасутся стада. Лицо бея просветлело, и он улыбнулся: гордость собственника овладела им. От своих отцов и дедов унаследовал он столько пашен и лугов, столько лесов и гор!.. Как неограниченный властелин, повелевает он людьми и царит на этих землях!

Бей вытащил из кармана серебряную табакерку, захватил двумя пальцами щепотку нюхательного табаку, поднес ее к носу и понюхал, закинул вверх голову, будто молился, и так громко чихнул, что на глазах у него даже слезы выступили. Отерев шелковым платком лицо, он еще раз посмотрел в окно по направлению к холму Бели. И почувствовал новый прилив гордости: то, чего не сделали ни его дед, ни отец, сделает теперь он сам! Пройдет немного времени, и на этом холме будет возвышаться прекрасная новая башня – символ его неограниченного могущества! Впредь, приезжая в Дритас со своими аристократическими друзьями на охоту или для веселого времяпрепровождения с избранницами своего сердца, ему не придется больше краснеть перед ними за свою ветхую уродливую башню и принимать их в близком соседстве от курятников и хлевов мужичья! Новая вилла удовлетворит самому требовательному, самому изысканному вкусу!

И бей представил себе, что будут говорить проезжие и прохожие, еще издали увидев со стороны шоссе новую башню:

– Что за прекрасное имение у Каплан-бея! Какая великолепная вилла высится на холме!

И имя Каплан-бея прогремит далеко вокруг, как имя образцового помещика, как имя человека, который умеет жить! Вилла эта останется памятником его величия. Не какая-то жалкая башня, унаследованная от предков, а роскошная современная вилла. Он завещает ее своим наследникам; а они, живя в ней в свое удовольствие, помянут Каплан-бея добрым словом и скажут:

– Мир праху его! Да дарует бог вечное блаженство Каплан-бею за то, что он выстроил для нас такую замечательную виллу!

– Да! Сделаю то, чего не сделали ни мой дед, ни отец! – решительно сказал бей.

– Проживи столько, сколько стоят наши горы, бей! Твой приказ исполнен. Всем крестьянам велено явиться на холм Бели, – вывел бея из мечтаний голос Кара Мустафы.

Кьяхи и староста вернулись сообщить своему господину, что все идет как по маслу. И тут бей увидел из окна множество крестьян; с кирками и лопатами, с топорами, подгоняя лошадей и волов, возвращались они в село. Бей понял, что все они с утра отправились на работу, а теперь, по его приказу, вынуждены возвращаться. Улыбка злобного удовлетворения скользнула по его губам. Потом, будто о чем-то вспомнив, он обратился к старосте:

– Эй, ты, подойди-ка сюда!

Старик медленно подошел и в почтительной позе остановился перед беем:

– Что прикажешь, милостивый бей?

– Послушай! Мне рассказывали, что у вас в селе творятся постыдные вещи. Будто этот разбойник, сын Ндреко Шпати, обесчестил дочку Шоро. Правда это или нет?

Староста смутился, побледнел и не нашелся, что ответить.

– Отвечай же! Зачем хочешь скрыть чужой позор! – грозно прикрикнул на него бей.

– Ну, скажи правду, староста! Что-то уж очень стал ты милостив к Гьике Шпати! – понукал его и Рако Ферра.

– Откуда нам знать, что делают двое, когда остаются наедине? Говорят, что она… что она… – и староста не осмелился закончить свою мысль.

– Ага! А какие меры принял ты, староста? Почему не отправил их в общинное управление? Если ты завтра же этого не сделаешь, я сообщу туда сам, и тогда арестуют не только их, но и тебя возьмут за шиворот и посадят за решетку! И ты вздумал покрывать разбойников, а? Так вот, запомни: чтобы завтра же с утра отправить их в управление!