Текст книги "Династия Ямато"

Автор книги: Стерлинг Сигрейв

Соавторы: Пегги Сигрейв
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

Мятежный капитан Ямагути информировал своего тестя генерала Хондзё (главный адъютант Хирохито) о начале восстания и просил оказать содействие. Хондзё спешно прибыл во дворец в 6 часов утра. Однако Хирохито уже находился на ногах, разбуженный гофмейстером. Хирохито пребывал в ярости, таким его еще никогда не видели. «Дождались!» – кричал он приближенным. Хирохито потребовал немедля покончить с «бунтовщиками». Хондзё ужасался, слыша слово «бунтовщики» из уст императора. Ведь зять Хондзё один из них! Хирохито потребовал считать «бунтовщиком» любого военачальника, отдавшего приказ о передвижении войск без его ведома, – хотя, следуя такой логике, Квантунская армия в полном составе могла считаться повстанческой. Император заявил Хондзё: «Они убили моих советников и пытаются накинуть шелковую удавку мне на шею… Нет им пощады, какими бы благими мотивами они ни оправдывали себя». Здесь следует отметить: февральские убийства советников Хирохито не являлись прецедентом, а Сайондзи с Макино смотрели на подобные вещи сквозь пальцы, относясь к ним чуть ли не равнодушно. Говоря о «шелковой удавке» на шею, Хирохито прекрасно понимал, что может произойти лично с ним, преуспей реформаторы в своих начинаниях.

Во дворец прибыл военный министр Кавасима, зачитал Хирохито манифест заговорщиков и (к его чести следует признать) предложил императору рассмотреть вопрос о формировании нового «сильного» кабинета министров, способного на деле реформировать страну. Хирохито продолжал настаивать на разгроме бунтовщиков. В устной форме, поэтому генерал Кавасима пропустил слова Хирохито мимо ушей и занял выжидательную позицию…

Проходили совещания на самом высоком уровне – но четкой линии действий правительство не выработало. Большинство министров привычно лавировало и юлило – ждало «свежую струю», способную вынести их к безопасному берегу. Верховный военный совет одобрил цели, но не методы заговорщиков. Говоря иначе, в вину заговорщикам вменили задействование регулярных воинских частей. Каждый считал себя вправе благочестиво выказать поддержку реформам, походя раздавив самих реформаторов под каким-либо формальным предлогом.

«Группу контроля» вполне устраивал сценарий последних событий. К концу второго дня мятежа Хирохито дал добро на ввод в город двух армейских дивизий – для борьбы с мятежниками. Военно-морское министерство ввело в Токийский залив несколько боевых кораблей.

Терпение Хирохито, столь долгое во времена Маньчжурской операции, наконец лопнуло. Минуло два дня, как он лично дал четкий приказ раздавить мятеж! Хирохито объявил главному советнику: если армия бездействует, он сам возглавит командование императорскими гвардейцами и справится с мятежом в одиночку.

Императорский двор опасался выступления принца Титибу на стороне молодых офицеров – тогда многие влиятельные люди «устремятся лавиною» в лагерь реформаторов и правила игры переменятся кардинально. Князь Асака, князь Хигасикуни, другие князья получили приказ не вступать в контакт с кем бы то ни было до получения дальнейших указаний. Хигасикуни, возможно, уже вообразив себя новым премьер-министром, коротал время в пьяном угаре.

Наконец известие о происходящих в Токио событиях достигло принца Титибу в его северном уединении. Титибу немедля потребовал разрешения выехать в Токио. Командир дивизии, где служил августейший принц, связался с принцем Такамацу по телефону и просил указаний. Принц Такамацу – противник проведения радикальных реформ, выступал за умеренность во всем. Он не хотел впутывать Титибу в какие бы то ни было передряги, пусть уж лучше принц побудет вдали от неспокойного Токио. Высокопоставленные придворные сановники считали принца Такамацу рационалистом, понимающим текущий момент «правильно»: принц не мнил себя на троне, поэтому всегда оставался спокоен. Такамацу приказал командиру дивизии ответить отказом на просьбу Титибу.

Титибу самовольно оставил воинскую часть в час пополуночи 27 февраля и сел на поезд в Токио. Через каких-то шестнадцать часов пути он будет в столице! Принцу Такамацу пришлось срочно выехать (также по железной дороге) навстречу, чтобы «перехватить» брата. На железнодорожной станции Омия их пути пересеклись, Такамацу перешел в вагон Титибу, и оставшийся путь до Токио братья провели в жарких спорах. В Токио на вокзале Уэно императорские гвардейцы проводили Титибу в лимузин и привезли в императорский дворец, где с ним беседовали генералы Кавасима и Хондзё. Позже он говорил с императором. Императору удалось найти с Титибу общий язык. Несомненно, Титибу являлся сторонником радикальных реформ; но в то же время насильственная пертурбация в высших эшелонах власти, рост влияния беспринципных циников в армии (головная боль Хирохито и всей императорской семьи) вполне могли кончиться трагедией для трона; в «Группе контроля» доминировали выходцы из клана Тёсю, идти с ней на прямой конфликт в настоящий момент оказалось бы преждевременным и крайне опасным для всех… Страх одолел альтруизм. Позднее, после подавления восстания, Хирохито отметил: «Принц Такамацу проявил себя лучше всех. Принц Титибу вел себя гораздо лучше [в этот раз], чем 15 мая [1932 г. ]». Тем не менее из соображений безопасности он еще какое-то время после разговора с Хирохито оставался в стенах императорского дворца в Токио.

«Группа контроля» взяла операцию по подавлению мятежа под контроль, и консенсус был достигнут. Министры сорвались с крючка, теперь им негоже принимать болезненные решения насчет пресловутых реформ. Молодых офицеров следовало окружить и перебить!

Хирохито подписал приказ выбить заговорщиков из центра города, а сложивших оружие вернуть в казармы. Письменный приказ невозможно проигнорировать! 28 февраля молодые офицеры осознали: даже почитаемый ими император отвернулся от них. Получив известие о подписанном Хирохито приказе, они стали перед выбором – повиноваться или погибнуть. Молодые офицеры обратились к императору с трогательной просьбой приказать им покончить с собой, тогда их смерть станет актом абсолютной покорности его воле! Хирохито ответил отказом.

Со слезами на глазах Хондзё объявил «непокорным молодым людям»: если они решили покончить с собой, им не суждено получить одобрение императора. Принц Титибу через своего эмиссара передал товарищам личную просьбу «действовать деликатно» – то есть отпустить солдат назад в казармы, а самим совершить групповое самоубийство. В 5 часов вечера военная полиция приступила к арестам «симпатизирующих бунтовщикам» по всему Токио. Танки заняли центр города. На утро намечался прорыв. С восходом солнца заговорщики не оказали правительственным войскам сопротивления. Солдаты возвратились в казармы. Молодые офицеры предпочли сдаться, а на суде во всеуслышанье объявить о своих целях.

Но военный суд прошел тайно и скоро. Тринадцать офицеров и четыре «гражданских» приговорены к смерти, остальные получили тюремные сроки. Никого не оправдали. 12 июля расстрельная команда привела приговор в исполнение. «Да здравствует император!» – кричали перед смертью заговорщики. Капитан Андо воскликнул: «Да здравствует принц Титибу!»

В итоге теперь уже военный министр генерал граф Тэраути, под предлогом чистки армейских рядов от недобитых реформаторов и иных злодеев, сосредоточил в своих руках огромную власть. Генштаб и «Группа контроля» добились существенного увеличения военных расходов.

А Грю тем временем на голубом глазу телеграфировал в Вашингтон о полном провале путча «молодых фашистов», учинивших расправу над рядом «выдающихся политических деятелей», хотя при жизни они, несомненно, являлись его близкими друзьями…

На внутриполитической сцене Японии произошла смена декораций. Впереди – десятилетие тотальной войны.

Февральский мятеж 1936 г. народ не поддержал. Для большинства рядовых японцев действия молодых реформаторов, как и их мотивы, остались полной загадкой. Генерал Угаки (генерал-губернатор оккупированной Кореи), напротив, понял подоплеку мятежа предельно отчетливо: «Омерзение вызывают действия этих проходимцев, одной рукой зажигающих спички, а другою немедля гасящих пламя: они спровоцировали прямодушных молодых офицеров, выступив в поддержку их идей, – и поставили себе в заслугу борьбу с ними и их смерть».

Действительно, слова Угаки как нельзя более ярко иллюстрируют всю бессодержательность японского мифа о «божественном императоре»: ради него в 1936 г. самые пылкие приверженцы шли на смерть. Уверовав в императора, они решили вызволить его из паутины предательства и интриг, сплетенной вокруг трона главными советниками и генералами. И когда они попытались избавить императора от «порочных людей» и восстановить власть любимого императора, он не поддержал их. Более того, все их пламенные порывы цинично спровоцировали опытные интриганы. Император оказался замешан в плутовстве, и последнее, к чему он по-настоящему стремился, – избавиться от окруживших его трон «порочных» людей, ведь он находился в прямой зависимости от их воли и влияния. Наивные молодые реформаторы, всерьез поверившие в миф о божественном императоре, чрезвычайно опасны, и их следует извести, уничтожить!

Принц Титибу, симпатизировавший реформаторам, одобрявший их идеи, сочувствовавший угнетаемым и отчаявшимся, в ходе февральских событий 1936 г. прозрел. Японской элите выгоден миф, а не реальный самостоятельный правитель. Хирохито – пешка, и в этом его предназначение. Стоящей на пороге тотальной войны японской элите самостоятельный император невыгоден.

Вероломное десятилетие подошло к концу на соответствующей фальшивой ноте. Япония вступала в десятилетие бравурных завоеваний и оголтелого колониального грабежа.

Глава 8
ПРИНЦЫ ИДУТ НА ВОЙНУ

Наша память о войне на Тихом океане связана прежде всего с ее самыми яркими и драматическими событиями – такими, как внезапная атака на Перл-Харбор в 1941 г. и падение Сингапура немногим позднее. Мы помним о кровопролитных боях и совершенных Японией военных преступлениях, но забываем о ведущейся тогда же и иной – параллельной – экономической войне. Мы помним о следствиях, забывая причины. В 1936 г. японское военное руководство раздирали противоречия. Многие выступали за нападение на Советский Союз, установление контроля над малонаселенными пространствами Сибири с ее колоссальными природными богатствами, которые вкупе с землями поверженных Кореи и Маньчжурии предоставили бы японской промышленности все необходимое для «устойчивого роста». Кроме того, создавался бы «буфер против коммунизма» – как известно, многие западные лидеры в то время выступали за нанесение подобного рода «удара по Сталину».

Весной 1937 г., когда принц и принцесса Титибу отбыли к берегам Англии на церемонию коронации Георга VI, японский Генштаб так и не определился по главному для себя вопросу: кто представляет большую угрозу для мировой цивилизации – Германия или Советский Союз? Японский посол в Великобритании Ёсида (наследник огромного состояния) был абсолютно согласен с Невиллом Чемберленом, [39]39
  Артур Невилл Чемберлен (1869–1940), премьер-министр Великобритании в 1937–1940 гг.


[Закрыть]сэром Сэмюэлем Хором [40]40
  Сэмюэль Джон Герни Хор (1880–1959), баронет, английский государственный деятель.


[Закрыть]и другими членами так называемой «кливденской клики», [41]41
  Группа крайне правых политических деятелей, собиравшихся в Кливдене в 1930-е гг.


[Закрыть]выступавшими за антисталинский альянс с Гитлером. Британская потомственная финансовая аристократия и представители «голубых кровей» (включая династию Виндзоров) опасались, как бы русские большевики не поставили их всех к стенке – как Романовых. В Америке эти страхи разделяли такие «небедные» консерваторы, как Герберт Гувер и Чарльз Линдберг. Последние входили в список кандидатов на президентские выборы от Республиканской партии. Республиканцы до начала Второй мировой войны являлись убежденными антикоммунистами и ярыми сторонниками уступок Гитлеру. На Уолл-стрит компаньоны Тома Ламонта «точили зуб» на большевиков за их отказ расплачиваться по долгам русского царя. Расправа над аристократией – одно дело, неуплата по счетам – совершенно иное. Такое не прощают…

Посол Ёсида убеждал британских лидеров в чрезвычайной обеспокоенности японской элиты растущей угрозой распространения коммунизма в Китае, Маньчжурии и даже в рядах японской армии! Ёсида утверждал, будто «Группа контроля» питает тайную симпатию к сталинистам, готовится превратить Японию в диктатуру с централизованной бюрократией по образу и подобию московской и якобы уже осуществила часть своего тайного плана в Маньчжурии под предлогом создания централизованной военной экономики. Поэтому Ёсида стремится создать антисоветскую коалицию, объединив в ее составе Великобританию, США, Японию и Германию. В те времена подобные утверждения казались правомерными и в Лондоне, и в Нью-Йорке. Многие на Западе считали Японию важным союзником в Азии.

Задача Титибу в Лондоне сводилась к налаживанию новых связей и поиску перспективных подходов к восстановлению англо-японского альянса – на этот раз под эгидой антисоветской коалиции. Визит Титибу стал последним шансом для Японии ослабить напряженность в отношениях с Западом, прежде чем эта возможность не будет окончательно упущена с очередным военным «инцидентом» в Китае, спровоцированным Квантунской армией. Титибу выступал за «развитие» Маньчжурии и Кореи (если же Квантунскую армию не удастся «удержать в узде», то пускай она направит свой неуемный пыл на север – завоевывать Сибирь).

Тем не менее влиятельные финансовые группировки в Японии тайно склоняли «Группу контроля» к нанесению «удара» в южном направлении, отказавшись от северного: завоевав Китай и Юго-Восточную Азию, Япония обеспечит себя уже существующими огромными и прибыльными рынками, приберет к рукам национальные финансы и производственную базу. На этих территориях найдется что «экспроприировать» у правительств и частного бизнеса. Более того, азиатские природные ресурсы уже с успехом эксплуатировались западными метрополиями. Лишь теперь (к своему немалому удивлению) мы наконец сознаем, насколько война в Тихом океане зависела от собственно экономических аппетитов японской финансово-промышленной элиты, а не только от «отбившегося от рук японского милитаризма». Или, говоря иначе, войну опрометчиво развязали японские милитаристы, заручившиеся поддержкой национального бизнеса. Японская властная верхушка соблазнилась радужной перспективой наискорейшего обогащения. Разве могла ее армия устоять перед подобным соблазном? В Токио до начала войны не стихали экзальтированные дискуссии о том, как именно следует изгонять западных империалистов из Азии, о планах Японии по созданию восточноазиатской сферы совместного процветания… На деле все обернулось грабежом «сферы» под прицелом японского орудийного дула.

Остановись Япония на Маньчжурии и Корее, Запад определенно не возражал бы против «сохранения этих территорий» в составе «Большой Японии» на постоянной основе. В 1934 г. император-марионетка Пу И формально взошел на маньчжурский трон – принц Титибу присутствовал на церемонии в качестве доверенного лица Хирохито. В апреле 1936 г. Пу И посетил с визитом Токио, получил аудиенцию у Хирохито. Пу И с размахом приняли чета Титибу и вдовствующая императрица Садако…

Реальная власть в Маньчжурии принадлежала Квантунской армии с ее «союзниками» из уголовной среды, находившимися под надзором министра тайной полиции генерала Тодзё Хидэки. Тодзё имел досье на каждого офицера Кваитунской армии! Экономика Маньчжурии «направлялась» недавно образованной дзайбацу «Ниссан», «вынужденной вмешаться» в маньчжурские дела, так как японские армейские генералы оказались «никудышными менеджерами»… Молодому бюрократу Киси Нобусукэ поручалось «разгрести бардак», вот он и выбрал «Ниссан», возглавляемый его родным дядей… «Ниссан» перенес штаб-квартиру в Маньчжурию, быстро разбогател сам и не забывал о военных; Квантунская армия фактически стала финансово независимой от Токио, то есть могла позволить себе действовать без оглядки на бухгалтерию правительства и проверки гэнро. Тодзё сделался начальником штаба Квантунской армии (в будущем он займет пост премьер-министра Японии)… Киси – молодчина, к 1939 г. ему удалось привлечь в Маньчжурию инвестиций на общую сумму 1,1 миллиарда долларов США (главным образом в развитие железорудной, каменноугольной и деревообрабатывающей промышленности, а также в производство опиума). В Маньчжурии трудились 900 тысяч японцев, не состоявших на службе в армии. По сравнению с тяжелыми условиями жизни на Японских островах жизнь в Маньчжурии для них представлялась просто «роскошной» – они получили еду и работу. «Удивительные успехи» в Маньчжурии окрыляли, аппетиты Квантунской армии росли… Земли бы побольше – в этом смысле Китай выглядел более соблазнительно, чем холодная Сибирь.

7 июля 1937 г. – Титибу еще в Лондоне, собирает поддержку – Квантунская армия устроила очередную провокацию. На этот раз на мосту «Марко Поло» в пригороде Пекина. Неизвестный открыл огонь по японским военным, те в ответ стреляли по китайцам. Инцидент быстро перерос в полномасштабную японо-китайскую войну. Миллионная японская армия «застряла» в Китае на восемь кровопролитных лет. Японский командующий клялся «покарать преступивших закон китайцев». Многие предсказывали быстротечность китайской войны: «Бей китайцев три месяца, и они взмолятся о мире!»

Начало полномасштабных военных действий Японии в Китае свело к нулю благосклонность британцев по отношению к Токио, выказанную ими в беседах с Титибу. Вашингтон выразил крайнюю озабоченность. Приглашения чете Титибу посетить Норвегию и Швецию отозвали. И только прагматичные голландцы не стали ничего отменять – королева Юлиана [42]42
  Ошибка. В 1937 г. Юлиана была только принцессой. На престол она взошла в 1948 г. Возможно, речь идет о королеве Вильгельмине, матери Юлианы, правившей Нидерландами в 1898–1948 гг.


[Закрыть]пригласила чету Титибу на ленч… Японский военный флот закупал нефть в голландской Вест-Индии, платил исправно, но американская блокада Японии вскоре положила конец голландско-японским торговым отношениям подобного свойства.

Из Голландии принц Титибу (без супруги) направился в Нюрнберг на встречу с Адольфом Гитлером. За год до этой встречи Токио и Берлин подписали Антикоминтерновский пакт, имевший до той поры скорее пропагандистское значение. В последующие годы он приобрел отвратительный смысл – и Британия, и США продолжали цепляться за «дружбу» с Германией и поддерживали фашистов Франко [43]43
  Франко Баамонде Франсиско (1892–1975), глава (каудильо) правительства Испании (1939–1975).


[Закрыть]в гражданской войне в Испании. Японский Генштаб рассчитывал на сугубо положительную роль визита августейшего принца в Германию для активизации связей Токио и Берлина. На ленче с Титибу в нюрнбергском замке Гитлер обрушил на Сталина поток уничижительных сентенций, ведь Сталин относился к Титибу с «личной неприязнью»…

Наконец-то принц и принцесса отбыли домой. Визит расценили как неудавшийся. В американский порт на этот раз не заходили, чета остановилась в Ванкувере. Территорию Канады от одного побережья до другого супруги пересекли по железной дороге. Президент Рузвельт в это время в завуалированной форме грозит Японии экономическим «карантином» как одним из способов борьбы с «эпидемичным» распространением японской агрессии. Несмотря на эти, по сути популистские, антияпонские высказывания, Рузвельт тогда не пошел на прямой конфликт с изоляционистским конгрессом и влиятельным прояпонским лобби на Уолл-стрит. «Морган бэнк» и ряд крупных американских корпораций рьяно защищали собственные немалые инвестиции в Японии, Маньчжурии, Корее и Тайване…

15 октября чета Титибу вернулась в Японию, которая уже на протяжении более двух месяцев участвовала в кровавой бойне в Шанхае. Японская армия готовилась к массированному наступлению на столицу Нанкин. [44]44
  Местопребывание правительства Китайской Республики в 1927–1937 гг.


[Закрыть]Здесь уместно еще раз напомнить, что многие члены японской императорской семьи – включая братьев Хирохито, его дядьев и двоюродных братьев – принимали самое активное и непосредственное участие в подготовке и проведении японской агрессии в Маньчжурии, Китае, Юго-Восточной Азии и на островах Тихого океана (вопреки утверждениям японской пропаганды после Второй мировой войны).

Премьер-министром Японии в 1937 г. являлся сорокашестилетний князь Коноэ – блестящий, но чудаковатый интеллектуал с высшим философским и юридическим образованием, владеющий немецким и английским языками. Коноэ держался неформально, отказывался соблюдать придворные ритуалы на аудиенциях у императора. В присутствии Хирохито подданные вели себя весьма скованно, лишь Коноэ сидел развалившись и говорил с императором как с членом семьи! Подобно Титибу, князь Коноэ симпатизировал молодым реформаторам в 1930-е гг. Коноэ безуспешно пытался назначить Титибу на пост лорда – хранителя печати. Коноэ не удалось убедить князя Сайондзи в необходимости проведения «гражданскими лидерами назревших реформ, если они не хотят прихода военных к высшей власти в стране». Коноэ полагал: «богатые нации» должны делиться территорией и ресурсами с «припозднившимися» вроде Японии, – подобные идеи впервые озвучил один из советников президента США Вудро Вильсона. Коноэ предлагал, например, передать Японии огромный остров Новая Гвинея в качестве колонии. Он считал Версальский мирный договор циничным прикрытием англо-американского гегемонизма. Подобные воззрения сделали Коноэ приверженцем установления более теплых связей с Германией, «значительно пострадавшей», как и Япония, от ограничений Версальского договора. Коноэ защищал действия Квантунской армии в Маньчжурии в начале 1930-х гг., потому что та действовала «исходя единственно из соображений национального самосохранения». Если японские дипломаты не могут толком защищать национальные интересы Японии за столом переговоров, японская армия должна прибегнуть к силе. Хирохито выражал схожие чувства: «Военные в подобных условиях взваливают заботы нации на свои плечи и выводят государство из тупика».

Поначалу армия обещала ограничиться захватом китайской территории не далее «естественного рубежа» – реки Янцзы. После переправы через Янцзы и взятия в кольцо Нанкина японский МИД выступил с некоей секретной мирной инициативой. В качестве одного из ее элементов фигурировала крупная взятка, которую генералиссимус Чан Кайши будто бы готовился принять. Однако японский Генштаб узнал о готовящейся сделке и блокировал инициативу. По причинам, остающимся невыясненными до сих пор, в этот самый «щекотливый момент» Хирохито поручил своему эксцентричному дяде князю Асаке командовать японской армейской группировкой, ведущей осаду Нанкина.

Князю Асаке потребовался год для лечения переломов, полученных им в 1923 г. в автомобильной катастрофе во Франции (тогда погиб его двоюродный брат князь Китасиракава). Супруга Асаки выхаживала мужа в парижском госпитале. В 1926 г. чета Асака вернулась в Токио, готовая начать жизнь «с чистого листа». Асаке поручили командование дивизионом Императорской гвардии, в задачи которого входила охрана членов императорской семьи. И все же для него эта должность по большому счету являлась формально-ритуальной. Роскошный дворец Таканава разрушился во время землетрясения 1923 г., поэтому до завершения строительства нового дворца на том же месте чета Асака перебралась в Каруидзава – курортный городок, чью беспорядочную застройку вело богатое семейство Цуцуми. В Каруидзаве Асака построил виллу в эдвардианском стиле, где устраивал пышные великосветские приемы. Курортный городок вошел в моду, чета Асака сблизилась с четой Цуцуми, между семействами установились теплые дружеские отношения, в дальнейшем связавшие семейство Цуцуми с императорской фамилией весьма причудливыми нитями.

Новый дворец Асаки в Токио поражал воображение. Ослепительный дорогущий неогреческий китч – огромные ангелы из стекла, крикливые барочные украшения, мозаичные полы, мраморные камины, зеркальные двери, огромные урны из фарфора… Супруга Асаки (дочь Мэйдзи) предпочитала исключительно парижские наряды… Как и персонажи Скотта Фицджеральда, Асака обучали японскую аристократию танцевать фокстрот и танго, разбирались в выпивке. Для дочери Мэйдзи всего этого оказалось несколько многовато… Через шесть месяцев после возвращения в Токио она скоропостижно умерла в возрасте сорока четырех лет. Князя Асаку после ее смерти будто подменили: он отошел от светской жизни, стал мрачнее тучи, похудел, поседел, стал злоупотреблять спиртным. Свет теперь величал его так – «противный»… Император Хирохито всячески журил Асаку за «хронически дурное отношение к жизни» и поставил его во главе нанкинской группировки, возможно, дабы «наставить на путь истинный».

Если так, Хирохито совершил трагическую ошибку! Князь Асака лично приказал перебить абсолютно беззащитное гражданское население Нанкина. Бесчинства японской армии в Нанкине продемонстрировали всему миру звериный оскал японского милитаризма, сведя на нет любые попытки мирного диалога с Японией.

Командующий японской армейской группировкой в регионе Янцзы генерал Мацуи Иванэ не выезжал в поверженный Нанкин – у него, туберкулезника, поднялась высокая температура, и он остался в постели в ставке в Сюйчжоу. Князь Асака со свитой взял власть в Нанкине в свои руки. Мацуи, знавший о репутации Асаки и опасавшийся, что князь испортит «все дело», издал приказ о «нормах поведения» солдат и офицеров в захваченном Нанкине. Большей части японской армии приказывалось остановиться за городской чертой, и только несколько «дисциплинированных» батальонов допускались бы в центр китайской столицы. Поэтому японская армия, говоря словами Мацуи, должна была «блистать доблестью в глазах китайцев, проникшихся доверием к Японии». Мацуи наставлял офицеров: «Обеспечить дисциплину в городе… действовать с соблюдением воинского устава».

Генералиссимус Чан Кайши бросил Нанкин на произвол судьбы, выведя войска из столицы и предоставив горожанам «право» обороняться собственными силами. Чан Кайши берег армию, чтобы самому оставаться у власти. Когда князю Асаке доложили, что окруженный Нанкин практически беззащитен и готов капитулировать, он заявил помощникам: «Мы проучим наших китайских братьев так, что они этого никогда не забудут». Асака ставил на приказах личную печать, приговаривая: «Пленных не брать».

Резня началась 13 декабря 1937 г. Японские войска продвигались к центру города при поддержке танков и артиллерии. Некий американец, находившийся в этот день в Нанкине вместе с многими другими иностранцами, вспоминал впоследствии: «На протяжении десяти дней в городе царила полнейшая анархия – сущий ад на земле». Западные миссионеры беспомощно наблюдали за страшными сценами изуверских жестокостей, творимых японцами в поверженном Нанкине. На протяжении многих дней все женское население города – от древних старух до малолетних девочек – на глазах их семей насиловали японские солдаты. Более 20 тысяч женщин и несовершеннолетних девушек подверглись групповым изнасилованиям. Мужчин выводили к городским прудам и там расстреливали из пулеметов. Многих связывали вместе, обливали бензином и поджигали. Около 20 тысяч китайцев призывного возраста вывели за городскую черту, где японская пехота устроила «упражнения со штыком». Офицеры «практиковались с мечом». Тремя месяцами позже, с началом сезона весенних дождей и установлением жары, многие и многие тысячи разлагающихся трупов буквально вымывались из неглубоких могил в пригородах Нанкина…

Западная пресса подробно освещала нанкинские события, ведь князь Асака являлся высокопоставленным членом императорской семьи, направленным в Нанкин самим Хирохито, а не каким-то безликим милитаристом. (Асаку отзовут в Токио, он будет противиться.) Джо Грю записал в дневнике: «…ужасающие злодеяния в Нанкине стали позором Японии, показали всему миру неизвестную доселе сторону традиционного кодекса бусидо и японского понятия о чести. Репутация Японии замарана навеки».

После Второй мировой войны «относительно невиновные» японские военные пытались оградить императорскую семью от обвинений в причастности к военным преступлениям. Генерал Мацуи, во время нанкинской резни находившийся на постельном режиме в Сюйчжоу, больной духом и телом, после поражения Японии взял ответственность на себя и был повешен, тогда как князь Асака избежал возмездия и дожил до глубокой старости. Наблюдатели отмечали, что на суде военного трибунала Мацуи давал сбивчивые и противоречивые показания: его заставили произносить покаянные речи, дабы «не впутывать» императорскую фамилию.

Нападение на китайские города, расположенные к югу от Янцзы, втянуло Японию в войну не по средствам и стало началом ее поражения. Японская армия придерживалась так называемой «политики трех „всё“»: «всё сжигать, всех убивать, всё захватывать». Премьер-министр Коноэ предложил генералиссимусу Чан Кайши «купить мир» за 100 миллионов иен, но позже «передумал», так как «мир» мог быть интерпретирован «как признание Японией собственной слабости» и «повредил бы боевому духу японской нации». Компромисс с Китаем, заявлял Коноэ, «неизбежно приведет к панике на японском денежном рынке». Принц Титибу возражал: «Сколь долго Япония сможет продержаться… в финансовом отношении?» Содержание семисоттысячной армии в Китае обходилось японской казне в пять миллионов американских долларов ежедневно. Грю, говоря о китайской войне, сравнивал ее с борьбой братца Кролика со Смоляным чучелком: [45]45
  Персонажи сказок американского журналиста и писателя Дж. Харриса.


[Закрыть]«Чем ожесточеннее охаживают японцы китайцев, тем крепче [они] вязнут в своей жертве». Японским солдатам велели самим «обеспечивать себя пропитанием» – то есть фактически заниматься мародерством! Армейская верхушка «занималась бизнесом»: грабила китайские банки на захваченных территориях, вымогала деньги у богатых китайцев, разоряла храмы и музеи, «конфисковывала» продовольствие, содержала игорные заведения и бордели, торговала героином и другими наркотиками, вывозила «стратегическое сырье» – медную проволоку и тому подобное. Японские военачальники искали и находили «новые пути изъятия ресурсов» с оккупированных территорий. Стая саранчи по сравнению с японским офицером-мародером – ничто.

Тем временем на территории островной Японии простой народ прозябал на голодном пайке, а государственный долг достиг астрономических величин. Иссякали запасы сырья и иностранной валюты. В конце 1938 г. император передал Национальному банку «семьдесят предметов искусства, выполненных из золота», и призвал подданных последовать его примеру. Пока император «раздавал золото», принцы императорской крови искали иные пути «помощи Родине» – посредством разграбления недавно покоренных земель…

В прошлом Япония неоднократно вторгалась в Корею и мародерствовала там, однако первые документальные свидетельства стратегического и систематического разграбления государств материковой Азии Японией зафиксировали в 1900 г., когда войска западных союзников прорвали блокаду иностранных дипломатических представительств в Пекине. Подавив так называемое «боксерское восстание», британские, американские, германские, русские и французские войска устроили в столице китайской империи празднества по случаю победы. Японская армия тем временем «под шумок» пробралась через черный ход в Запретный город и вывезла из него все наиболее ценные предметы (золотые слитки, хранившиеся в подземелье; весь императорский архив). Награбленное без промедления отправили в Токио. Пятью годами позже, когда Япония установила свой протекторат над Кореей (с полной аннексией в 1910 г.), японские вооруженные силы приступили к разграблению Кореи, включая бесценные предметы искусства (живопись, керамику). По сей день, несмотря на неоднократные требования корейского правительства и частных лиц, награбленное (за редчайшими исключениями) остается на территории Японских островов. В 1931 г. Япония оккупировала Маньчжурию – разграбление и здесь шло так же методично, как и в Корее. Руководили «процессом» высокие чины японской внешней разведки – полковник Доихара («Лоуренс Маньчжурский») и полковник Исихара. В последующие шесть лет их методы «усовершенствовали» «экономический босс» Киси и глава тайной полиции Тодзё. И в Корее, и в Маньчжурии разграбление велось так, чтобы львиная доля «добычи» попадала в руки японской правящей элиты – в противном случае эту долю очень быстро «проглотили» бы армейское руководство и криминалитет. Августейшие принцы возглавили секретную финансовую операцию под кодовым наименованием «Золотая лилия» (так называется одна из поэм, написанная Хирохито). Чем дальше продвигалась японская армия в своих завоеваниях, тем сложнее и разветвленнее становилось иерархическое устройство «Золотой лилии» – все больше становилось всевозможных экспертов, оценщиков, бухгалтеров. Строились плавильни, куда свозились награбленное золото и драгоценные металлы, – здесь они перерабатывались в слитки для дальнейшей отправки в Японию.