Текст книги "Тайна Белой Розы (ЛП)"

Автор книги: Стефани Пинтофф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

– Я хожу на встречи к Филиппу Ру с августа, – запинаясь, начал Оливер. – Я рассказал всем, что моя мать умерла от переутомления на фабрике, и что я хочу внести свою лепту в улучшение условий труда. Теперь я в курсе всех последних новостей, в том числе о том, когда и где запланированы собрания, и кто их возглавляет.

Он замолчал, чувствуя себя неловко в центре всеобщего внимания.

– Продолжай, – подбодрил его Ходжес.

– Радикалы, которые встречаются у Ру, много говорят о революции, о правах женщин и о свободной любви, – продолжал он, краснея от смущения. – Все они поклоняются Эмме Голдман и хотят писать для ее нового журнала «Мать Земля».

– Журнала? – усмехнулся Ходжес. – Ты же не всерьез? Ей-Богу, мы тут говорим об убийстве…

– И мы все знаем, как слова Эммы Голдман заставляют людей действовать, – прервал его генерал. – В конце концов, она вдохновила своего любовника на убийство одного из богатейших бизнесменов мира.

Я знал, что он имеет в виду Александра Беркмана, отсидевшего четырнадцать лет за попытку убийства Генри Клея Фрика. Освободился он только прошлой весной.

– Два человека, – продолжил Оливер, – являются явными лидерами. У них есть прямой доступ к самой Красной Эмме, и большинство из них и пальцем не пошевелят, не получив разрешения от одного из главарей. Так что вероятность, что судья Джексон был убит анархистами без ведома этих людей, равна нулю.

Он посмотрел на Билла Ходжеса, который стоял наготове с мелом в руке.

– Первый – Джереми Вессон, – произнёс Оливер.

Ходжес написал это имя на доске большими буквами. Мне эта фамилия ничего не говорила, но я заметил, что Говард Грин сильно вспотел.

– Кажется, это ваш кузен, детектив Грин, – сказал генерал и с притворной жалостью покачал головой. – Кто-нибудь должен когда-нибудь сделать репортаж о том, как одна половина семьи может стать порядочной, а другая – сволочной. Судя по моим наблюдениям, это случается сплошь и рядом.

– Джереми не…, – начал бормотать Говард.

Но генерал его перебил.

– Даже не пытайтесь убедить меня, что он не связан с анархистским движением. Нам виднее. У нас есть доказательства. Поэтому вместо того, чтобы пытаться защитить честь своей семьи, я хочу, чтобы вы использовали свои семейные связи, чтобы выяснить, что знает Джереми.

– Я не разговаривал с Джереми более семи лет, – произнёс, наконец, Говард без единой эмоции.

– Значит, сейчас самое подходящее время возобновить ваше общение, – в голосе генерала проскользнуло сочувствие, но тон остался деловитым. – Теперь вы один из нас, – напомнил он Говарду, на этот раз более мягко, и этот поворот фразы заставил меня задуматься, не подслушал ли он наши предыдущие комментарии. – Ваша преданность принадлежит мне. Не тем паршивым овцам, которые есть в вашей семье – а они есть у каждого из нас, – закончил он, оглядывая всех присутствующих.

Но с моей стороны он ничего не найдет – по крайней мере, теперь. Мой отец последовал за моей матерью в могилу шесть месяцев назад – и с ним же лежали похороненными любые претензии к моей семье по поводу безответственного поведения.

На том свете никто не запретит ему играть в карты. А моя сестра была уважаемой леди в Милуоки. Больше из нашей семьи никого не осталось.

– Петрович, – сказал генерал, – вы будете помогать детективу Грину. Есть в вас что-то «анархистское», так сказать.

Петрович покраснел, но ничего не сказал. Не каждый русский еврей был анархистом, но генерала явно больше интересовали стереотипы, чем реальные факты.

Ходжес начал писать второе имя на доске – и не сразу смог разобрать его, потому что его крупная фигура полностью закрывала доску от моего взгляда.

Только слова генерала заставили меня вспомнить это имя. За последние два года я ничего о нём не слышал и даже не вспоминал. Но в тот момент, когда услышал его, я внутренне содрогнулся, настолько острым было воспоминание, которое оно вызвало.

Джонатан Струпп. Брат Ханны.

– Джонатан? – переспросил я пересохшими губами.

Когда я его видел последний раз, он был серьезным мальчиком в очках с проволочной оправой, который не поднимал глаз от книги.

Поскольку он был на четыре года младше Ханны, я плохо его знал. И я не поддерживал связь со Струппами с первых же недель после смерти Ханны. Конечно, это было эгоистично – но я не мог вынести печального упрека, который, как мне казалось, я видел в глазах ее матери.

«Ты был там, – казалось, говорила она мне, – но так и не вернул её домой».

Это было правдой: в тот день, когда пожар охватил «Слокам», я помог спасти много жизней, но не смог помочь собственной невесте. И травма, которую я все еще носил – ослабевшая правая рука, которая так и не восстановилась после неправильно вправленного перелома – была постоянным напоминанием об этой неудаче.

– Насколько я понимаю, он не был анархистом, когда вы с ним познакомились? – Губы генерала изогнулись в саркастической усмешке. – Люди меняются. Теперь он стоит у власти – и если Дрейсон нацелился на судью, то Страпп в этом непременно участвовал.

Он повернулся к Савино.

– По-моему, вы с мальчишкой Страппом были школьными товарищами. Если Зилю не повезет, я попрошу вас заняться этим вопросом.

Том Савино безрадостно кивнул, но спросил только:

– Скольких человек мы ищем?

Генерал сложил руки вместе.

– Джентльмены, я полагаю, что мы напали на след крупнейшего анархистского заговора, который когда-либо видел этот город. Мы начнем с самой верхушки, с Вессона и Страппа – и будем спускаться вниз, пока не поймаем всех приспешников, которые им помогали.

Я закашлялся. Меня поразила чудовищность того, что задумал генерал. Это будет охота на ведьм, сосредоточенная на двух мужчинах и управляемая верой в вину из-за дружбы. Он был готов арестовать кучу людей – и жестоко обращаться с семьями, которые и так уже достаточно пострадали, – ради двух человек, против которых не было абсолютно никаких веских доказательств.

– Сэр, я вырос среди многих людей, которые теперь называют себя анархистами, – сказал я. – В большинстве своём – это лишь разговоры и никаких действий.

– Сперва – возможно, детектив, – сказал генерал, мрачно глядя на меня. – Но Оливер не зря говорил про журнал «Мать Земля». Это напоминание для нас, что все гнусные поступки начинаются с чего-то мелкого. Я считаю, что они начинаются с дурных идей и пустой болтовни.

– Даже если вы в это верите, генерал, семьи этих людей ни в чем не виноваты…

– Мне плевать, – резко оборвал он меня. – Я использую все имеющиеся в моем распоряжении средства, чтобы задержать виновных.

Он снова стукнул кулаком по столу, на этот раз наклонившись так, чтобы кресло не отъехало в сторону.

– Те, кого мы разыскиваем – не люди. Они – отбросы общества, которые оскверняют все хорошее своими гнусными словами. Они убивают хороших людей – даже детей – во имя своего забытого богом дела. – Он перевёл дыхание и добавил еле слышно: – Такие люди, как Дрейсон, не заслуживают даже той защиты, что дают им законы этой прекрасной страны.

– Конечно, генерал, – сказал я со всей возможной вежливостью. – Но есть ли у вас доказательства – я имею в виду веские доказательства, – что Джереми Вессон и Джонатан Страпп действительно замешаны в этом деле?

Лицо Бингема покраснело от злости, и я понял, что иду по тонкой грани между моим долгом перед этим расследованием и прямым нарушением субординации.

– У меня есть все необходимые мне доказательства, – прорычал он. – Эти анархистские отбросы получают поддержку от своих общин – от простых граждан в пивных и салунах, в библиотеках и даже в церквях. Они все виновны, – прокричал он, стуча кулаком, – все до единого! Вот почему я посылал шпионов под прикрытием, вроде Оливера, в такие места, как пивная Джастина Шваба и Тевтонский зал Фрица Бахмана. Мальчики вроде него держат ухо востро.

Он пристально посмотрел на меня.

– Мне все равно, какие у вас связи, детектив Зиль. Я не позволю вам указывать мне, как делать мою работу. Может, нога у меня и хромая, – сказал он, постукивая по креслу, – но ум острый. Мне не просто так доверили этот город.

Я напрягся.

– Я не хочу вас оскорбить, генерал. Я только хочу подчеркнуть, что мы не должны игнорировать стандартный протокол расследования, пусть даже речь идёт и об анархистах. В конце концов, вполне возможно, что судья Джексон был убит по причинам, отличным от заговора анархистской верхушки. – Я сделал глубокий вдох и продолжил, пока Бингем меня не перебил: – На месте преступления прошлой ночью были обнаружены признаки того, что у убийцы судьи мог быть другой мотив.

– Вы хотите сказать, что это сделал не анархист? – ошеломленно пробормотал Билл Ходжес. – Суд над Дрейсоном – самое крупное событие, которое этот город видел за последние годы.

– Я не утверждаю, что это был не анархист, – спокойно ответил я, – но мы должны рассмотреть возможность того, что у кого-то был более личный мотив для убийства судьи. Согласен, вариант с анархистами наиболее вероятен. Возможно, многие анархисты хотели освободить Эла Дрейсона. Но только один человек хотел убить судью особым способом.

Я продолжал, подчеркивая странные элементы, которые, без сомнения, замалчивались в официальных отчетах. Я начал свою речь из-за беспокойства за Страппов, но теперь и сам верил собственным словам.

Голубые глаза генерала за стеклами очков в проволочной оправе внимательно наблюдали за мной, и хотя слова его по-прежнему звучали отрывисто, теперь в них сквозило неподдельное любопытство.

– Я понимаю вашу точку зрения. Но ни у кого нет более личного и убедительного мотива, чем у Дрейсона. Боже правый, да ведь на кону стоит его жизнь!

– Да, – спокойно ответил я, – но проблема в том, что Дрейсон не слишком дорожит собственной жизнью.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я беседовал с ним сегодня утром, сэр. Я признаю, что разумным людям трудно это понять – но я уверен, что он готов умереть за свое дело. Фактически, он хочет стать мучеником, как он сам это называет.

– Этот город будет только рад исполнить его мечту, – буркнул генерал. – Но это не значит, что его не хотят спасти его приспешники.

– Возможно, – согласился я. – Но вы же видели отчет с места преступления, генерал, и я объяснил вам свои опасения. Вы должны признать, что типичный анархист, бросающий бомбы, не стал бы оставлять Библию или белую розу.

– Но наш информатор сообщил нам, что лично подслушал разговоры тех, кто хотел вызволить Дрейсона из тюрьмы. – Генерал одобрительно посмотрел на Оливера.

– При всем уважении, сэр, но я полагаю, что работает он у вас не бесплатно, – деликатно выразился я.

– Что? Да зачем мне…, – Оливер вскочил со стула, но генерал заставил его замолчать, положив руку на плечо мальчишки.

– Можешь идти, Оливер, – произнёс Бингем.

Оливер, спотыкаясь, вышел из комнаты, бросив на меня сердитый взгляд.

– Зачем анархисту – да и вообще кому бы то ни было – укладывать рядом с покойником Библию или розу? – поинтересовался генерал.

– Не знаю, – ответил я. – Но руку судьи положили на Библию, будто он приносил присягу. Может быть, его убийство было возмездием за то, что он нарушил одну из них?

– Вы… Да как вы смеете даже думать, что судья Джексон изменил своему долгу?! – Теперь генерал брызгал слюной от гнева. Он был одним из лучших судей Нью-Йорка, и предполагать обратное – полная глупость, с которой я…

– Генерал, правда здесь не главное. Но таковым судью видел убийца – в его собственном, изменённом взгляде на дело. – Я заметил, что генерал заметно расслабился. – С вашего позволения, сэр, я хотел бы продолжить свое расследование. Я считаю, что на месте преступления есть зацепки, которые, в конечном счете, более перспективны, чем все, что мы можем узнать, преследуя семьи двух известных лидеров анархистов.

Генерал выпрямился.

– Детектив, я обещаю вам, что мы не оставим без внимания ни одну хорошую зацепку. Но как ваш комиссар, я решил сосредоточиться на руководителях анархистов. Я верю, что они приведут нас к убийце, виновному в убийстве судьи Джексона – и намного быстрее, чем ваша тарабарщина о Библиях и белых розах.

Он помолчал несколько секунд, оглядывая меня с головы до ног.

Я ждал. Неужели он собирается отстранить меня от этого дела?

– Вы можете рассматривать любые теории, детектив, – произнёс он, наконец. – Но только в свободное от работы время. И помните, что это ваша личная инициатива.

– Конечно, генерал.

– Я буду за вами наблюдать, – с мрачной улыбкой пообещал мне Бингем. – Помогите мне раскрыть это дело – и я гарантирую вам повышение. Но если станете вмешиваться в мои приказы и оспаривать их – ждите последствий.

Ему не нужно было ничего объяснять. В лучшем случае, я снова окажусь в патруле, заполняя бумажки; в худшем – я никогда больше не буду работать полицейским. Я действительно шел по тонкой грани.

Генерал улыбнулся, разгладил усы и отпустил нас всех.

– Приступайте, джентльмены. Заставьте меня гордиться тем, что мы можем сделать, когда поставим перед собой цель. МОЯ цель – арестовать виновных в убийстве судьи в течение сорока восьми часов.

Выходя, я старался успокоиться.

«Сосредоточься на жертве», – сказал я себе.

Это также напомнило мне, что все, чем я рисковал, – как в профессиональном плане, так и в личном, – было ничто по сравнению с тем, что жертва уже потеряла.

Саму жизнь.

ГЛАВА 6

Здание «Дакота», 72-ая улица, дом 1.

15:30.

– Вы пришли как раз к свежеиспеченным булочкам с черникой, детектив, которые только что подали в музыкальную комнату к послеобеденному чаю, – миссис Меллоун преувеличенно неодобрительно фыркнула, впуская меня в дом.

Алистер, без сомнения, ел булочки не с чаем, а с чем-то более крепким – к большому огорчению пожилой седовласой женщины, служившей экономкой в квартире Алистера на восьмом этаже здания «Дакота». Более двадцати лет она следила за домом Алистера и пыталась навести порядок в его жизни – правда, с переменным успехом.

Я тепло поздоровался с ней, протягивая шляпу, шерстяной шарф и пальто. Она повесила их на вешалку, а я по ее просьбе снял туфли. Она всегда настаивала на том, что меня нужно проводить, хотя я сам прекрасно знал дорогу.

Я последовал за ней по коридору, которому позавидовал бы любой коллекционер произведений искусства: здесь были выставлены экспонаты, картины и гобелены, привезённые из многочисленных путешествий Алистера. Роскошные красные и синие турецкие ковры, изящные портреты маслом и китайские шёлковые картины всегда заставляли меня чувствовать себя так, словно я вошёл в музей, а не в чей-то частный дом.

Когда мы подошли ближе, я с удивлением услышал сердитый громкий голос Алистера:

– У нас нет права на ошибку. Слишком многое поставлено на карту!

В ответ прогремел другой, грубый и низкий, голос:

– Ты думаешь, я этого не знаю?

Я заколебался, но миссис Меллоун не замедлила шага, но специально звякнула связкой ключей, привязанной к фартуку, предупреждая о своем присутствии.

Она остановилась у открытых дверей с полированными медными ручками, которые вели в музыкальную комнату, повернулась ко мне и понимающе улыбнулась.

– К нам в гости заехал старый друг профессора. Хорошо, что вы к ним присоединитесь.

Похоже, мне предстояло сыграть роль миротворца – но куда интереснее было узнать, что Алистер так горячо обсуждал со своим гостем.

Миссис Меллоун вошла в музыкальную комнату и официально объявила о моём прибытии, добавив:

– Вам еще что-нибудь понадобится, профессор?

Я вошёл как раз вовремя, чтобы увидеть, как Алистер взял себя в руки, но безмятежное выражение, которое он изобразил на своем лице, не могло скрыть предательского румянца, вспыхнувшего на щеках. Очевидно, он какое-то время спорил со своим гостем ещё до моего прихода.

– Да, принесите нам еще одну тарелку булочек, пожалуйста, – сказал он, одарив Миссис Меллоун мальчишеской улыбкой. Затем он обратил свое внимание на меня. – Входи, старина. Рад, что ты здесь. Я хочу познакомить тебя с моим другом, Ангусом Портером. Детектив Зиль, судья Портер.

Я протянул для приветствия руку человеку, поднявшемуся мне навстречу. Судья Портер был невысоким дородным мужчиной с животом, который едва не разрывал застегнутую на все пуговицы белую рубашку. Его массивный подбородок зарос седой щетиной, что придавало мужчине несколько неухоженный вид, но карие глаза судьи светились умом.

– Ангус учился со мной на юрфаке Гарварда, – сказал Алистер. – На протяжении многих лет он поддерживал дружеские отношения с Хьюго Джексоном.

– Хьюго был благородным человеком и хорошим другом, – сказал судья Портер, снова опускаясь на мягкий зеленый диван.

– Его смерть – огромная утрата, – кивнул я.

Алистер жестом пригласил меня сесть рядом с ними, указывая на маленькую пёструю кушетку напротив судьи. Я присел, понимая, что никогда раньше не проводил много времени в музыкальной комнате Алистера.

Эта комната, в отличие от других помещений в его огромной одиннадцатикомнатной квартире, казалось, была создана именно для комфорта: мы сидели в дальней части комнаты, у окна от пола до потолка, выходящего во внутренний двор «Дакоты», среди уютных мягких диванов и стульев с резными спинками.

Переднюю часть комнаты занимал чёрный рояль «Стейнвей»; вдоль левой стены тянулись ряды книжных полок, заполненных нотами, историями и биографиями знаменитых музыкантов. На остальных стенах комнаты висели картины с изображениями различных музыкальных инструментов: от флейт и скрипок до мандолин и арф.

Тут даже стоял элегантный фонограф «Виктрола» из красного дерева, его рупор, который Алистер использовал для регулировки громкости проигрывателя, был опущен вниз: Алистер открывал его для громкой музыки, и закрывал – для приглушения звука.

Рядом с фонографом стояла полка с многочисленными пластинками и дополнительным запасом игл для их воспроизведения. Больше ни у кого я не видел такую машину – но Алистер взял за правило приобретать самые последние изобретения.

Сегодня из-за закрытых дверей доносился мягкий баритон Энрико Карузо. Я узнал его голос – это был любимый оперный певец Алистера.

– Выпьешь с нами по стаканчику хереса, Зиль? – спросил Алистер, когда я положил себе на тарелку булочку. Он добавил лед в бокалы и наполнил их бледно-янтарной жидкостью. – «Харвис Бристоль Крим». – Он удовлетворённо вдохнул божественный аромат. – В отличие от других сортов хереса, его лучше всего пить охлажденным, со льдом.

– Нет, спасибо. Мне предстоит еще одна долгая ночь.

Я был бы не против бокала любимого хереса Алистера, но мне нужно было быть трезвым перед сегодняшним визитом к Страппам.

Алистер сделал глоток из своего стакана, а затем налил мне чашку горячего чая, который миссис Меллоун принесла вместе с булочками.

– Тогда перейдём сразу к делу. Я пригласил сегодня Ангуса, потому что он очень хорошо знал Хьюго Джексона. Фактически он был доверенным лицом Хьюго в вопросах, связанных с процессом Дрейсона.

Следуя за ходом мыслей Алистера, я повернулся к судье Портеру.

– В чём именно судье Джексону понадобился ваш совет?

– Он хотел убедиться, что поступает справедливо. – Судья Портер развел руками. – С делом Дрейсона было непросто. Хьюго старался быть беспристрастным, но он ненавидел Дрейсона. И дело было не только в поступках Дрейсона – убийстве невинных людей, и особенно ребенка. – Он доверительно наклонился к нам. – Хьюго снились кошмары, потому что он считал, что Дрейсон ему угрожал.

– Угрожал? – удивлённо приподнял я брови.

Судья задумчиво кивнул.

– Какие бы показания ни давали на суде, кого бы ни допрашивали, Дрейсон не сводил глаз с судьи Джексона. Хьюго это чрезвычайно тревожило. Ему даже начали сниться эти глаза, следящие за ним из-за очков в проволочной оправе.

Я вполне мог себе это представить. Я вспомнил из утреннего допроса в «Гробнице», что у Дрейсона был очень пронизывающий взгляд – казалось, он видел тебя насквозь, прожигая в теле дыру.

– У него были другие причины полагать, что Дрейсон желал причинить ему вред? – уточнил я.

Судья покачал головой.

– Нет. По крайней мере, не физически. Он был уверен, что таким образом Дрейсон хочет вывести его из равновесия.

– Дрейсон общался с кем-нибудь в зале суда?

Судья пожал плечами.

– Сам Дрейсон первым ни с кем не заговаривал. Но его возлюбленная пыталась передать ему сообщения. Судья перехватил несколько из них: любовные записки, ничего зловещего.

Я отставил чашку с чаем и достал из нагрудного кармана маленький блокнот в кожаном переплете и карандаш.

– Я и не знал, что он влюблен в какую-то девушку. Вы в курсе, как ее зовут?

– Конечно. – В его глазах промелькнуло веселье. – Её зовут Китайская Роза.

– Полагаю, это не настоящее имя.

– Нет, её настоящее имя – Го Мей Лин.

– Где я могу её найти?

– Она работает в китайском ресторане своих родителей на Мотт-стрит.

– Не знаете, как давно они знакомы?

Губы судьи изогнулись в улыбке.

– Вы меня переоцениваете. Я просто повторяю то, что мне говорил Хьюго о нарушениях в зале суда.

– Значит, больше ничего существенного он не упоминал?

– Только о толпе, которая собиралась каждое утро на улице. Больше половины горожан надеялись разорвать Дрейсона на куски. Остальные были анархистами, болтающими о реформах и правах трудящихся. Эмоции переполняли здание суда каждый день, и если бы ваши полицейские в центре города не поддерживали порядок, толпы людей разорвали бы друг друга на части.

Я уже слышал подобные слова от коллег-патрульных.

До этого момента Алистер сидел на диване, просматривая свои личные записи, но теперь присоединился к нашей беседе.

– А как насчет предыдущих случаев? – спросил он. – Известно ли тебе о каком-либо другом недавнем деле Хьюго, кроме дела Дрейсона, которое могло бы заставить кого-то желать судье зла?

– Определённо, нет, – в голосе судьи Портера прозвучал вызов.

– Другие анархисты? – поинтересовался я.

– Мне он об этом не говорил, – ответил судья.

– Тем не менее, мы должны проверить недавний список судебных разбирательств судьи Джексона. – Я посмотрел на Алистера. – Я могу получить его по официальным каналам, но будет быстрее, если ты попросишь миссис Джексон.

– Конечно, – кивнул Алистер.

Судья Портер нетерпеливо отодвинул бокал с хересом.

– Ты хотел поговорить о символах…

– Да, мы к этому еще вернемся, – прервал его Алистер. – Но сначала позвольте мне быстро поделиться с вами двумя результатами вскрытия судьи Джексона.

– Как ты смог…? – я запнулся на полуслове. Очевидно, причиной была дружба Алистера с миссис Джексон, что он мне сразу же и подтвердил.

– Конечно, вдова судьи захотела, чтобы я одним из первым ознакомился с результатами, – сказал он, передавая мне пачку бумаг через кофейный столик. – Заключение коронера подтверждает моё предположение.

– Какое именно? – уточнил я.

– Что убийца судьи Джексона – в высшей степени умный и организованный человек, и все его действия тщательно продуманы.

– И всё это указано в отчете о вскрытии? – я побарабанил пальцами по бумаге.

Алистер улыбнулся.

– Не так многословно. Но если ты посмотришь на записи, сделанные коронером, то поймешь мою точку зрения: наш убийца точно знал, что делал.

Я просмотрел отчет, сосредоточившись на наиболее важных моментах. Судья Хьюго Джексон умер от потери крови после того, как ему перерезали горло от уха до уха. Разрез был длиной двадцать два с половиной сантиметра и достаточно глубоким, чтобы перерезать обе сонные артерии и яремную вену.

Алистер был прав: в отчете отмечалось, что рана была нанесена таким образом, что смерть наступила почти сразу. Голова судьи была наклонена к груди, что облегчало доступ сразу к обоим крупным сосудам. Непрофессионал же запрокинул бы голову своей жертвы назад, чтобы подставить шею под удар ножа – но при этом рискуя, что нож не заденет главные артерии. Подсунув нож под наклонённую вперед шею жертвы, убийца продемонстрировал уверенность и знания. Но ведь для такого необходима недюжинная сила?

Я пролистал еще несколько страниц, но там больше не было ничего существенного.

– Либо убийца был достаточно силен, чтобы удержать судью Джексона, либо застал его врасплох.

– Я тоже так считаю, – кивнул Алистер. – В любом случае, все было тщательно спланировано.

– И он хотел убить судью быстро и окончательно, – добавил я. – Не хотел растягивать процесс и заставлять его мучиться.

– И что нам это даёт? – Ангус отмахнулся от отчета, который я ему протянул. – Все ваши разговоры о том, как хорошо этот убийца спланировал свое преступление, ни на шаг не приближают вас к раскрытию дела.

– Именно поэтому ты нам и нужен, Ангус. – Затем Алистер повернулся ко мне и добавил: – Я пригласил сюда сегодня судью Портера, потому что он – опытный символист.

– Символист? – я вопросительно посмотрел на них обоих.

– Это мое хобби, – усмехнулся Ангус, – ещё со времен учебы в колледже. – Они с Алистером обменялись взглядами. – Это стало результатом моих занятий греческим языком, потому что греческие буквы часто используются в качестве символов. Постепенно я начал понимать, что всё вокруг нас – символы, и мой интерес распространился на все формы символизма. – Он пожал плечами. – Полагаю, мне нравится разгадывать тайный смысл посланий.

– Полагаю, символы на месте преступления являются ключом к установлению личности убийцы судьи Джексона, – сказал Алистер. – Видишь ли, в выборе метода и способа убийства преступник показал себя образцом рационального мышления: он вошёл и вышел из дома судьи незамеченным и расправился со своей жертвой быстро, без единого звука.

Он помолчал, переводя взгляд с Ангуса на меня.

– Такое поведение полностью противоречит тому, что мы видим, когда рассматриваем символы, которые он оставил. Он рисковал драгоценным временем, которое мог бы использовать для побега, решив оставить белую розу и приложив усилие, чтобы положить левую руку судьи на Библию. Возникает вопрос: почему эти символы так важны?

Я пожал плечами.

– Библия может означать кучу вещей… как мы можем определить одно значение из множества возможных?

– Потому что в контексте произошедшего смысл будет иметь лишь одно значение, – объяснил судья. – Убийца Хьюго использовал не один символ, а два, и это нам на руку: значит, их можно связать воедино.

– Судья Джексон был верующим? – поинтересовался я.

– Он почти каждое воскресенье ходил с женой в церковь, – слегка улыбнулся судья. – Для него была важна религиозная принадлежность.

– Значит, ему нравилось посещать церковь и общаться с прихожанами, – подытожил я.

– Думаю, вы правильно уловили мою мысль, – кивнул судья Портер. – Он был «социально религиозен».

Я положил себе еще одну булочку.

– Тогда маловероятно, что Библия намекает на личные верования судьи Джексона?

– Весьма маловероятно, – решительно ответил Ангус Портер.

– Итак, мы вернулись к тому, с чего начали: Библия означает что-то в его профессиональной жизни. Каждый раз, когда он принимал присягу у свидетелей на суде, он приказывал им поднять правую руку вверх, а левую положить на Библию. Я прав? – я посмотрел на обоих собеседников, ожидая ответа.

– Правы, – кивнул судья.

– И Хьюго принес бы присягу точно таким же образом, – добавил Алистер, – подтвердив свою преданность закону и приверженность его соблюдению.

– Вы знаете, как звучала бы его клятва? – уточнил я.

– Я и сам приносил такую всего через два года после того, как Хьюго вступил в суд, – добродушно произнёс судья Портер и процитировал по памяти: – «Я, Ангус Джервис Портер, торжественно клянусь, что буду осуществлять правосудие, подчиняясь только закону, быть беспристрастным и справедливым и предоставлять равные права бедным и богатым; и я буду добросовестно исполнять все обязанности, возложенные на меня Конституцией и штатом Нью-Йорк. И да поможет мне Бог».

– И именно левая рука судьи лежала на Библии, верно? Как будто он сам приносил присягу? – Я изо всех сил старался подражать этому жесту, пытаясь скопировать то, что видел из раза в раз в залах суда.

Судья Портер подскочил и попытался возразить, но замолчал, когда Алистер бросил на него суровый взгляд – и я не смог промолчать.

– Что такое? – спросил я судью.

Судья кашлянул.

– По-моему, это чересчур. То, что рука Хьюго оказалась на Библии, еще не значит, что убийца сделал это преднамеренно.

Алистер ответил более дипломатично:

– Я знаю, что у тебя есть сомнения, Ангус. Но мне нужно, чтобы ты мне поверил: ничто из того, что мы обнаруживаем на месте преступления, подобном убийству судьи Джексона, не является случайным. – Он снова повернулся ко мне. – Да, левая рука судьи лежала на Библии, как будто он приносил присягу. И именно это, как я полагаю, имел в виду убийца.

– Значит, ты полагаешь, что убийца намекает на… некоторое аннулирование судебных обязанностей? – уточнил я.

Ангус резко меня перебил:

– Никто не может обвинить Хьюго в том, что он пренебрег своим долгом! Напротив, он был одним из самых уважаемых членов суда, которых когда-либо видел этот город!

– Никто этого и не отрицает, – сказал Алистер. – Помни, что мы обсуждаем собственную ошибочную точку зрения убийцы, а не мнение здравомыслящего человека.

Судья еще немного поворчал, но, похоже, успокоился.

– Не забывайте: даже если мы считаем, что убийца Хьюго имел в виду присягу судьи, есть еще один важный символ, который мы еще не обсуждали. – Он наклонился вперед и посмотрел нам обоим в глаза. – Я имею в виду, конечно, rosa alba. Белую розу. Вы сказали, что она лежала на столе судьи рядом с его трупом.

Я согласно кивнул.

– Если предположить, что её оставил убийца Хьюго, то это крайне важно. Уточню, однако, – есть ли шанс, что Хьюго мог принести её сам, в качестве подарка для своей жены? – Судья посмотрел сначала на Алистера, потом на меня.

Здравый смысл подсказывал мне, что это маловероятно.

– В таком случае разве он не отдал бы ее жене сразу же, как только вернулся домой? Вряд ли он стал бы медлить.

Я еще не упоминал об этом вслух, но не мог избавиться от мыслей о символе розы, который появился в музыкальной партитуре.

– Ангус, – мягко упрекнул его Алистер, – ты лучше всех знаешь, что означает белая роза.

Ангус побледнел, и на мгновение мне показалось, что ему стало плохо.

– Налей мне ещё, – попросил он, протягивая стакан.

Алистер налил еще хереса, почти опустошив стеклянный графин, а Ангус тем временем то открывал, то закрывал рот, будто он пытался что-то сказать, но не мог. Затем он сделал большой глоток вина, собрался с духом и начал объяснять:

– Сама по себе роза – это цветок, который символисты на протяжении веков наделяли множеством значений. Но из всех роз именно белая роза наделена самым сложным значением. Простые значения – это те, которые вы и так знаете: чистота и невинность.

– Как у невесты, – произнёс Алистер.