Текст книги "Тайна Белой Розы (ЛП)"

Автор книги: Стефани Пинтофф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

– Вот там, у стола, – кивнул Уилл.

Я подбежал к маленькому мусорному ведру, спрятанному под столом. Сделав глубокий вдох, я подтащил ведро поближе – и вздрогнул.

На дне лежал один-единственный цветок – одинокая, забрызганная кровью белая роза.

Я достал её из ведра, и дрожащим голосом спросил:

– Среди книг, которые вы разложили по местам, была чёрная библия?

Уилл только молча кивнул; похоже, я его напугал.

– Покажите.

Он без единого слова подошел к книжному шкафу и вытащил оттуда библию в кожаном переплете. Такую же, как и остальные.

Я смотрел на розу и библию несколько секунд, которые показались мне вечностью.

– Сэр, – наконец произнёс Уилл, – мне очень жаль, что я переставил эти вещи. Что-то не так?

Все было не так. Белая роза. Библия. И этот мертвец, который, по крайней мере, на первый взгляд, не имел никакого отношения ни к убитым судьям, ни к анархистам, ни к делу Дрейсона. Я был так убежден, что кто-то из членов анархистской организации несет ответственность за убийство судей Джексона и Портера, но белая роза и библия здесь, в особняке профессора истории, перепутали нам все карты.

Как Аллан Хартт был связан с последними событиями, потрясшими этот город?

Это казалось абсолютно невероятным, но окровавленная белая роза, которую я держал в руке, говорила об обратном.

Я пришёл в себя и расправил плечи.

– Уилл, мне нужно, чтобы вы вернулись в свой участок и передали срочное сообщение капитану Деклану Малвани. Пусть он пришлёт двух человек с камерой и оборудованием для снятия отпечатков пальцев.

Он недоуменно уставился на меня и не двинулся с места.

– Это не самоубийство, – раздраженно пояснил я. – Значит, что эта комната – место преступления, требующее тщательного расследования. Нужно передать это капитану Малвани, немедленно!

Уилл поражённо раскрыл рот, но всё же бросился к двери.

А я остался один на один с розой, библией, кровью Аллана Хартта и делом, в котором с каждой минутой становилось всё меньше и меньше смысла.

ГЛАВА 21

Барнард-колледж, Бродвей.

08:00.

Два часа спустя я обыскивал кабинет профессора Хартта в Барнард-колледже под бдительным взглядом декана Лауры Дрейк Гилл. Это была решительная женщина, которая выглядела намного моложе своих сорока с небольшим лет.

– Вы понимаете, что это в высшей степени беспрецедентно? – произнесла она, сурово нахмурившись. – Обычно мы не разрешаем обыски в кабинетах наших профессоров.

Сопровождавшая меня Изабелла тотчас ей ответила:

– И нам очень повезло, что вы понимаете всю серьезность ситуации в свете убийства профессора Хартта.

Это было гениальной идеей – пригласить Изабеллу встретиться со мной здесь сегодня утром. Она не только уладила все с деканом Гилл – и даже уклонилась от вопросов о разноцветных синяках на моем лице, – но и смогла выяснить основные факты пребывания Хартта в женском колледже.

Малвани дал мне время только до полудня, чтобы представить доказательства, связывающие убийство Аллана Хартта с убийством Хьюго Джексона или Ангуса Портера – или обоих.

– Я не могу тратить твои умения впустую, – со вздохом произнёс Малвани. – Кроме того, никто не поверит, что убийство Хартта имеет какое-то отношение к делу, поскольку здесь нет никакой связи с анархизмом. А уж после нападения на тебя возле собрания профсоюза рабочих прошлой ночью… И после взрыва у «Гробницы»… Особенно сейчас, когда сам Дрейсон на свободе, никто не захочет слышать о розах и библиях.

Но, в конце концов, мои доводы возобладали над опасениями Малвани.

– Если ты найдёшь какие-то убедительные для комиссара доказательства, это не повредит ни твоей, ни моей карьере, – неохотно признал Малвани. – Особенно, если речь идёт о ещё более крупном заговоре.

Комиссар, несомненно, с удовольствием принял бы на себя ответственность за раскрытие крупномасштабного анархистского заговора – если он действительно существовал.

А вот у меня были сомнения. Мы с Изабеллой беседовали с несколькими коллегами профессора Хартта. И ничто из того, что они говорили о тихом и спокойном профессоре, не указывало на то, что он имеет какое-то отношение к делу Дрейсона или к судьям Джексону и Портеру.

Но я не мог игнорировать тот факт, что роза и библия указывают на связь между этими тремя мужчинами.

Мои мысли обратились к Джонатану: неужели большинство анархистов способны отделять личную жизнь от своих политических целей? Для Джонатана никакого разделения не существовало.

У меня были серьезные опасения, что при первой же возможности он убьет людей, непосредственно ответственных за катастрофу на «Слокаме» – либо капитана Ван Шейка, либо одного из владельцев компании «Никербокер», – смешав свой личный гнев с политическими задачами.

Возможно, именно такого человека мы и искали. Я подумал о шведе, которого встретили в лифте отеля «Бреслин», а также о других подозреваемых, которые могли сыграть свою роль.

Страпп, Хлад, Китайская Роза, таинственная женщина у оружейного магазина или сам Дрейсон – любой из них мог иметь личные мотивы, пока неизвестные нам, которые скрывались за политическим пылом их анархистских идеалов.

Чем больше я думал над происходящим, тем больше убеждался, что наткнулся на нечто существенное. Официальное внимание к Дрейсону и его анархистским дружкам было идеальным прикрытием для глубоко укоренившихся личных мотивов. Личных мотивов, связанных с неким Леруа Сандерсом.

Я снова окинул взглядом кабинет Аллана Хартта, который был почти таким же аскетичным, как и его дом. Ни картин на стенах, ни книжных полок, ни личных писем, ни записок на письменном столе, ни даже ковра на деревянном полу. Кроме нескольких научных трактатов, на книжных полках можно было найти только стопку студенческих эссе. А декан Гилл уже заверила нас, что профессор Хартт – уважаемый член профессорского состава, и никаких претензий к нему никогда не было.

Я сел за стол и выдвинул верхний ящик.

– Когда профессор Хартт стал преподавать на вашем факультете? – спросил я декана Гилл.

Ее брови сошлись на переносице, пока она подсчитывала годы.

– Он пришёл к нам в 1885 году, когда был ещё новоиспеченным доктором философии из Колумбийского университета.

– Полагаю, его специальность – европейская история, – сказал я, заметив содержимое книжных полок.

Женщина кивнула.

– Неужели вам обязательно проверять содержимое каждого ящика?

Я вежливо кивнул, но понимал, что на самом деле хватаюсь за соломинку. И хотя я не ожидал никаких ответов от содержимого профессорского стола – карандашей, бумаги, скрепок и других канцелярских мелочей – я не мог работать, спустя рукава.

– У него должен быть календарь, – сказала я, наконец, в отчаянии отодвигая стул.

Декан бросила на меня озадаченный взгляд.

– Или записная книжка, куда он записывал встречи и расписание?

– Да, да, конечно. – Она махнула рукой, чтобы я следовал за ней в маленький кабинет секретаря в конце коридора. Я так и сделал, предоставив Изабелле обыскивать полки под книжными шкафами профессора Хартта.

– Наша секретарша сегодня дома, болеет, но она ведет все записи на прием к профессорам. Видите ли, большинство из них проводят больше времени в аудитории или научной библиотеке, чем в своих кабинетах. Поэтому одного человека нам вполне хватает, чтобы обрабатывать запросы студентов на встречи.

Она провела меня в кабинет, в котором едва помещались письменный стол, стул, книжная полка и тумбочка с телефонным аппаратом.

Мне удалось протиснуться между столом и стеной, почти не оставив места, пока декан водила пальцем по стопке записных книжек.

– Вот, Аллан Хартт. Держите.

Она протянула мне тонкую картонную папку, которую я тут же раскрыл на октябре 1906 года. Внутри было два разных почерка: один – мелкий и аккуратный, практически каллиграфический; другой – жирный, неряшливый, с размазанными буквами.

Мои инстинкты подсказывали мне, что секретарь вела первую часть записей, а сам профессор – вторую.

Большая часть дней профессора была заполнена встречами со студентами, судя по именам и ссылкам на занятия, которые отмечала секретарша.

Сам профессор использовал инициалы – и я сразу же увидел, что в понедельник двадцать второго числа стояла пометка «Х.Дж.». Хьюго Джексон?

Это могло быть той связью, которую я искал. Участвовал ли Аллан Хартт во встрече с Алистером и двумя убитыми судьями в прошлый понедельник? Но та встреча ведь была посвящена делу Дрейсона…

Хотя декан Гилл сказала мне, что профессор Хартт родился в Нью-Йорке в известной семье и вращался в тех же социальных кругах, что и Алистер, должна была быть какая-то другая причина, по которой профессор истории присоединился бы к дискуссии о Дрейсоне.

Я пролистал предыдущие месяцы и увидел похожие аббревиатуры: иногда «Х.Дж.», а иногда «АП» или – что еще более тревожно – «АС». Алистер Синклер?

Это было еще одним подтверждением того, что Изабелла обнаружила в календаре судьи Портера: свидетельство того, что эти люди регулярно встречались в течение нескольких месяцев.

А последнее доказательство пришло от Изабеллы, которая с обеспокоенным выражением лица подошла к комнатке секретаря.

– Я закончила обыскивать его кабинет и нашла вот это, Саймон. – Она протянула мне сложенное письмо. – Оно было спрятано между одной из его книг по истории и задней стенкой книжного шкафа.

Я знал, что внутри, ещё до того, как мои пальцы разорвали конверт: партитура. Всего два ряда, но, безусловно, в том же стиле.

Меня охватила неприятная мысль. Четверо мужчин встречались регулярно. Трое теперь были мертвы – те же трое, что получили музыкальные шифры за несколько дней до своей смерти. Если Алистер был четвертым, значит, он в опасности. И учитывая убийство профессора Хартта – даже больше, чем он мог себе представить.

– Ты должна это увидеть. – Я протянул Изабелле записную книжку, указав ей нужные даты.

Судя по странному выражению лица Изабеллы, я не сомневался, что ей пришла в голову та же мысль, что и мне. Она прикусила губу и потянула себя за локон волос, как часто делала, когда беспокоилась о чем-то.

– Что-то не так?

– Я выяснила, откуда они знали друг друга, – произнесла Изабелла. – Идём.

Она жестом пригласила меня вернуться в кабинет профессора, и декан Гилл последовала за нами.

Оказавшись там, она указала на дипломы в рамках на стене, скрытые за дверью. Мы не заметили их, когда вошли в первый раз в его кабинет. Один диплом был из Колумбийского университета, другой – из Гарварда.

– Смотри, – кивнула она на стену. – Не просто Гарвард. Гарвардский юридический факультет. 1877 год.

Я уставился на лист пергамента в рамке. Большая часть текста была на латыни.

– Я не уверена, – сказала Изабелла, – но думаю, что именно в этом году окончили школу судья Джексон, судья Портер и Алистер. Это значит, что все четверо были однокурсниками.

Я повернулся к декану Гилл.

– Это правда? Не знал, что профессор Хартт имеет юридическое образование.

Женщина кивнула, озадаченная нашим интересом.

– Почему он перешёл от изучения законов к истории? – поинтересовалась Изабелла.

– Он никогда не рассказывал, – пожала плечами декан. – Возможно, историю он любил сильнее. К тому же, он закончил докторскую по истории в рекордные сроки.

Мы с Изабеллой обменялись встревоженными взглядами. Аллан Хартт был однокурсником Алистера – и это означало, что не было никаких сомнений в том, что Алистер скрывал что-то важное.

И этому не было никакого разумного объяснения: либо он был вовлечен в то, чего не должен был делать, либо его собственная жизнь была в опасности.

Нам нужно было выяснить, что означают два оставшихся шифра – ведь их было два, включая тот, который Изабелла забрала из дома Портеров. И у нас пока не было возможности расшифровать их.

– У вас ведь должен быть музыкальный зал? – спросил я декана Гилл.

– Где есть пианино, – добавила Изабелла.

– Конечно. Я провожу вас через двор к «музыкальному» корпусу.

Ответ декана Гилл прозвучал сухо, но на ее лице отразилось облегчение от того, что мы покидаем кабинет профессора Хартта.

* * *

Какофония звуков заполнила третий этаж музыкального корпуса, где располагались репетиционные залы. Опытный пианист играл что-то, напоминавшее мне падающие капли дождя – Изабелла сказала мне, что это был Шопен.

За исключением высокого сопрано, распевающего гаммы, другая музыка для меня сливалась в неразличимые звуки.

Наконец мы нашли свободную комнату, расположенную рядом с библиотекой, и уселись за пианино. Я положил перед нами оба шифра, придуманный судьей Портером код, и чистый лист бумаги.

Хотя мы знали, что пианино не было необходимым для разгадки шифра, я думал, что было важно услышать проигранную вслух мелодию. Я хотел убедиться, что мы ничего не пропустили.

– Может, начать с первого ряда? – неуверенно проиграла первые ноты Изабелла.

– Нет, – покачал я головой, – нужно начать с «белой розы». – Я указал на третий ряд на странице, где изображение розы заменило символ скрипичного ключа.

– Фа-диез, до-диез… си, соль, – Изабелла начала играть, проговаривая ноты.

– Полная бессмыслица, – перебил её я. – Я что-то неправильно подставил?

– Ключ такой же, как и остальные, – озадаченно произнесла Изабелла.

Ангус Портер изложил нам ключ к шифру Порта, основанному на гамме ля-мажор. Это был простой шифр замещения, в котором тон и ритм определяли соответствие между буквами алфавита и определенными музыкальными нотами и значениями.

Шифр Порта легко разгадал код, заложенный в музыку, посланную судье Джексону. Но здесь он не обнаружил ничего, кроме искаженной серии букв.

Пальцы Изабеллы порхали по клавишам, пытаясь воспроизвести ноты на странице.

– Саймон, как ты думаешь, почему убийца использует музыкальный шифр? – нахмурилась она. – Я имею в виду… есть много способов скрыть сообщение. Почему именно музыка?

– Понятия не имею. Если только…

– Что?

– Очевидно, он уверен, что его получатели смогут расшифровать то, что он посылает. Это уже само по себе может что-то значить.

– Может, он присылал им инструкции?

– Инструкции бы нам сейчас очень пригодились, – пробормотал я, уставившись на страницу передо мной. – Ты хорошо разгадываешь загадки, – сказал я наконец. – Ты можешь вспомнить какой-нибудь вариант шифра Порта, который мы могли бы использовать именно здесь?

– Возможно. Подожди пару минут, посмотрю в библиотеке.

Она оставила меня на несколько минут, отправившись в небольшую музыкальную библиотеку, а затем вернулась с биографией Михаэля Гайдна. Схватив карандаш и блокнот, она принялась за работу, перелистывая страницы книги и что-то лихорадочно записывая.

– Цель композиторов состоит в том, чтобы сделать музыку как можно более реалистичной, – произнесла Изабелла. – Многие, в том числе Бах и Шуман, были мастерами встраивания имен в свою музыку с помощью более сложных соответствий. Но я помню, что читал о шифре Михаэля Гайдна; надеюсь, он сможет нам помочь. Он изобрел шифр, который, по-видимому, предназначался для связи, но в то же время помогал ему сочинять музыку.

Я ошеломлённо смотрел, как она делает пометки и переписывает целый ряд букв.

– Чем он отличается?

– Он сложнее, чем у Порта. Его соответствия начинаются с басового ключа для соль, который соответствует букве A. Затем идёт соль-бемоль – это Б, ля-диез – это В и так далее. Он даже включает в себя пунктуацию, связанную с символами.

Я с интересом наблюдал, как Изабелла чертит сетку и вписывает туда восклицательный знак.

– Думаю, в этом есть смысл. Вот смотри, что у нас получается: соль-бемоль, ля-диез, ми, соль-бемоль, си-бемоль…

Мы продолжили сопоставлять каждую ноту с шифром, пока не получили сообщение:

«Еще две тысячи, или встретишь тот же конец».

– Как считаешь, «две тысячи» относится к деньгам? – поинтересовалась Изабелла.

– Думаю, да. А слово «ещё» означает, что это требование не первое.

Изабелла постучала пальцем по партитуре.

– Это то послание, которое было у судьи Портера?

Я кивнул.

– Перейдём к профессору Хартту?

– Послание начинается с белой розы, – сказала Изабелла, указывая пальцем. – Смотри – те же самые ноты: соль-бемоль, ля-диез, ми, соль-бемоль, си-бемоль и так далее.

– Точно такое же сообщение, – кивнул я. – За исключением того, что у профессора Хартта вряд ли есть две тысячи долларов на счету в банке.

– Однако декан упомянула, что он из состоятельной нью-йоркской семьи. Возможно, деньги были у его семьи.

– Возможно, но по его образу жизни этого не скажешь. В любом случае, это шантаж.

– Но если автору послания нужны были деньги, и он их получал, то зачем убивать источник дохода? В этом нет никакого смысла. – Изабелла откинулась на спинку стула, уронив карандаш на стол.

– Не знаю, – ответил я. – Возможно, он уже получил достаточно денег. Или месть, в конечном итоге, прельстила его больше, чем плата. Но сейчас у нас есть проблема покрупнее…

Изабелла ахнула:

– Алистер!

– Именно. Мы должны найти его и передать сообщение.

– Но он, вероятно, уже знает. Мне не нравится думать об этом, но он, скорей всего, получал те же самые шифры. И платит деньги за такой же шантаж.

– Он не знает, что профессор Хартт убит, – взволнованно произнёс я. – Он не знает, что может быть следующей жертвой.

ГЛАВА 22

Морг, Центральная улица.

10:00.

Мы решили отыскать доказательства убийства Хартта – веские доказательства, которые могла предоставить только наука, – в морге. Здание возвышалось над нами, как безликий монумент, отбрасывая мрачные тени на Центральную улицу.

Иногда, когда суеверия брали надо мной верх, я думал о многих ушедших душах, чья насильственная, безвременная кончина заставляла их проходить через этот дом. И даже когда мой рациональный ум держал суеверия под контролем, я все еще входил туда с немалым трепетом.

Сам доктор Дженнингс скорее назвал бы это место «домом знаний и науки», а не «домом смерти». Он верил, что наука дает истину, а истина обеспечивает справедливость.

Но у меня были другие мысли на этот счёт: правда у каждого своя, а науку можно интерпретировать по-разному.

Но в данном случае неопровержимые факты, которые предоставлял доктор Дженнингс, – собранные с массивных металлических столов, где стальные инструменты врезались в плоть и кровь и вытягивали их секреты, – давали мне самое полное приближение к определенным знаниям, которые могли мне помочь в раскрытии преступления. И если одна конкретная улика не всегда приводила к правосудию, что ж – в этом вина совсем не коронера.

Когда мы вошли в здание и начали подниматься по мраморной лестнице в кабинет доктора Дженнингса на втором этаже, Изабелла придвинулась ближе ко мне.

По словам секретаря из полицейского участка, Малвани, несмотря на травму, сумел добраться до центра города и сейчас встречался с коронером.

И действительно, мы услышали отчётливый ирландский акцент Малвани еще до того, как подошли к приоткрытой двери доктора Дженнингса. И Деклан, как всегда, спорил.

– Вы хотите сказать, что сама траектория пули указывает на то, что это не самоубийство? А с каких это пор вы стали экспертом по баллистике, доктор?

– Я кое-чему научился, проведя сотни вскрытий трупов с огнестрельными ранениями. Это не было самоубийством, Малвани, – решительно заявил доктор Дженнингс. – Зиль оказался прав.

Я сделал глубокий вдох, громко постучал в дверь и открыл ее прежде, чем прозвучало приглашение войти.

– Помяни чёрта, – с широкой улыбкой поприветствовал меня доктор Дженнингс и остановил взгляд на Изабелле. – Не думаю, что мы имели удовольствие быть представлены друг другу, мисс…? – Он привстал со своего места.

– Миссис Синклер. Невестка профессора Синклера.

– Ах, – в его глазах промелькнуло узнавание. – А где сам профессор? Я думал, он будет рад помочь в таком громком деле.

– К сожалению, нет.

Мой ответ был кратким, и Дженнингс истолковал его неверно – как я и хотел.

– Значит, вам нужна моя помощь, – довольно произнёс он. – Присаживайтесь, – он жестом пригласил нас подвинуть два стула из угла его кабинета. – И если у вас хватит духу, угощайтесь.

Между нами на тарелке лежала стопка сухих сэндвичей с индейкой – прямо рядом с несколькими страницами отчета о вскрытии Аллана Хартта. Я взял себе один из них. Несмотря на предмет, который мы собирались обсудить – не говоря уже о двух черепах, которые смотрели на меня с книжной полки рядом со столом коронера, – я был голоден.

– Кажется, вы говорили, что траектория пули явно исключает самоубийство, – произнёс я.

– А ваш друг во мне сомневался. – Дженнингс передал мне часть своего отчета. – Но мне казалось, пули всё же входят в компетенцию патологоанатома вроде меня. Ни у кого нет большего опыта в оценке повреждений, которые пули наносят телу, и траектории, которые они принимают, когда уничтожают жизнь. А уж великий город Нью-Йорк дал мне достаточно возможностей для изучения сего предмета.

Он махнул левой рукой в сторону стеклянной банки, стоявшей на книжной полке, доверху наполненной маленькими блестящими золотистыми шариками.

– Пули? – спросила Изабелла. – Там их, по меньшей мере, штук пятьдесят!

– Все они принадлежат жертвам, которых я вскрывал. И еще две такие же банки стоят у меня в лаборатории.

Ну, конечно; а ещё в его лаборатории были банки с препаратами, которые я старался слишком пристально не разглядывать. Он собрал все это для своих исследований – от образцов тканей до срезов печени.

Я просмотрел отчёт о вскрытии.

– Что навело вас на мысль об убийстве? Отсутствие пороха вокруг раны?

– Именно, – доктор Дженнингс ткнул ручкой в соответствующий раздел отчета о вскрытии. – Если бы Аллан Хартт покончил с собой, то пистолет выстрелил бы в нескольких сантиметрах от его головы. Это оставляет следы пороха вокруг раны. Но ни рана Хартта, ни наволочка на его голове не были загрязнены, что указывало на то, что выстрел был произведен с расстояния не менее тридцати сантиметров – а это физически невозможно при самоубийстве.

Я позволил Изабелле подробно рассказать о том, что мы обнаружили сегодня утром в Барнард-колледже.

– Значит, тут дело в шантаже, и Алистер каким-то образом в этом замешан. Почему я не удивлен? – закатил глаза Малвани.

– Эти четверо связаны между собой. И теперь трое из них мертвы, – тихо произнёс я.

– Вы разговаривали с Алистером? – поинтересовался Малвани.

Изабелла покачала головой.

– Я не могу до него дозвониться. Я связалась со всеми его близкими друзьями и коллегами. Никто не знает, где он, в том числе и те друзья, с которыми он часто бывает в Бостоне.

– Нужно приложить все усилия, – встревоженно заметил Малвани. – Не столько ради дела, сколько ради его собственного блага.

– Мы собираемся просмотреть бумаги в его кабинете. Возможно, он оставил какие-то пометки о своем маршруте, – сказал я. Не говоря уже обо всем остальном, что помогло бы мне понять, во что он оказался замешан.

– Возможно, миссис Синклер справится и без твоей помощи. Мне нужно, чтобы ты вернулся к делу Дрейсона, – произнёс Малвани.

– Свидетелей не нашли? – поинтересовался я.

Малвани покачал головой.

– Зато у нас есть масса других зацепок. Мы нашли типографию, которая печатала розовые листовки, найденные после взрыва в «Гробнице». И угадайте, кто придумал эту листовку? – Он ухмыльнулся. – Китайская Роза. Мы задержали ее вчера и собираемся допросить. И хотя Функе еще не опознал ее, я предполагаю, что это та самая «экзотическая» женщина, которая была с нашим шведским другом в тот день, когда он купил Браунинг, из которого убили Ангуса Портера. Похоже, комиссар был прав: мы имеем дело с одним большим заговором.

– С большим заговором, в котором детали не сходятся друг с другом, – покачал я головой.

– И в котором замешаны убийства троих мужчин, роль которых в этом деле мы до конца не понимаем, – заметила Изабелла.

– Я дал тебе целое утро. Это всё, что я могу, – нахмурился Малвани.

– И всего за несколько часов мы нашли убедительные доказательства, связывающие Аллана Хартта с обоими убитыми судьями, – возразил я. – Все трое учились на одном и том же юридическом факультете Гарварда. Всех троих шантажировали.

– И, вероятно, Алистера тоже, – перебила меня Изабелла, – хотя вы оба слишком вежливы, чтобы говорить об этом в моем присутствии. Он мне как отец, и я беспокоюсь за него. Мне нужно, чтобы Саймон раскрыл это дело, иначе Алистер никогда не будет в безопасности.

На лице Малвани промелькнуло сочувствие, ведь ему искренне нравилась Изабелла.

– Думаю, у нас есть еще немного времени. Зиль, почему бы тебе не подготовить исчерпывающую схему доказательств? Может быть, систематизация наших фактов поможет нам увидеть пробелы в наших знаниях.

– Можете воспользоваться моей доской, – предложил доктор Дженнингс.

Я подошёл к доске, взял кусок мела и в верхней части написал:

ЖЕРТВЫ

1. Судья Хьюго Джексон, председательствующий на процессе Дрейсона;

Убит ножом, перерезано горло.

Белая роза и библия рядом с телом; рука уложена на Библию, как будто принося присягу.

2. Судья Ангус Портер; предположительно, должен был забрать себе дело Дрейсона.

Убит выстрелом из пистолета Браунинг.

Белая роза и библия рядом с телом.

Руки связаны.

3. Профессор Аллан Хартт.

Убит выстрелом; оружие неизвестно, пуля не найдена.

Белая роза и библия рядом с телом.

Лицо укрыто наволочкой.

– Это – самые важные различия между жертвами, – произнёс я, перенимая манеру Алистера. – Мы уже говорили о том, что большинство преступников не меняют своего поведения от преступления к преступлению. В этом мы пришли к согласию, поэтому я только замечу, что странно, что этот убийца перешел от ножа к пистолету. А учитывая вероятность участия анархистов, это может просто указывать на то, что в деле замешан не один человек.

– В таком случае Джексона мог убить тот, кто любит использовать холодное оружие, а Портера и Хартта – тот, кто предпочитает огнестрельное, – сказал доктор Дженнингс. – Хм, в этом есть смысл.

– Есть и другие отличия, кроме оружия, – заметила Изабелла, изучая то, что я написал. – Каждой жертве придали определённую позу – будь то рука на Библии, связанные запястья или закрытое лицо. Я считаю, что это тоже имеет значение.

– И мы думаем, что Библия и цветы – это послание от анархистов? – уточнил Малвани.

– Или что-то еще. Именно шантаж наводит меня на такие мысли, так как шантаж подразумевает некоторые проступки, – оживилась Изабелла. – Алистер говорил о том, что Белая роза часто используется для обозначения предательства. И поскольку судья Джексон был уложен так, словно приносил присягу, а рядом с ним лежала роза, это могло означать, что он нарушил свою клятву.

– С точки зрения убийцы, конечно, – кивнул я. – Продолжай.

– У судьи Портера были связаны руки. Возможно, он знал об этом проступке, но ничего не сделал, чтобы остановить коллегу. Так что в буквальном смысле его могли убить, потому что у него были связаны руки.

Я проследил за ходом ее мыслей.

– Хартт тоже был замешан в этом деле, но он не видел – или не хотел видеть – никакого преступления. Так что, хотя я сначала подумал, что наволочка на его голове было поступком самоубийцы, пытающегося избавить жену от вида его раны, на самом деле это было сообщением от убийцы.

– Что-то вроде «не вижу ничего плохого», – хмыкнул Малвани. – Похоже, у нашего убийцы есть чувство юмора.

– И какова в этом всём роль Алистера? – поинтересовался я.

Никто мне не ответил, даже Изабелла.

Я снова подошёл к доске и написал:

УБИЙЦА – ЧТО МЫ ЗНАЕМ?

– Он, вероятно, связан с анархистами, – сказал Малвани. – Об этом говорят убийства судей.

– Согласен, – кивнул я и написал:

ВОЗМОЖНАЯ СВЯЗЬ С АНАРХИСТАМИ:

Относительно Джексона – канун оглашения вердикта присяжными.

Относительно Портера – перед принятием дела Дрейсона.

Относительно Хартта – в день побега Дрейсона.

ВОЗМОЖНЫЕ ПОДОЗРЕВАЕМЫЕ:

1. Швед в отеле «Бреслин» и оружейном магазине Функе.

Выдавал себя за лифтера в отеле «Бреслин».

Купил, а затем вернул Браунинг Функе.

Замечен с женщиной «экзотического вида», возможно, Мей Лин (Китайская Роза).

2. Павол Хлад, один из лидеров анархистов.

3. Джонатан Страпп.

4. Сам Дрейсон, при возможности осуществления руководства из тюрьмы.

5. Китайская Роза.

6. Неизвестный с анархистскими убеждениями…

7. Любая комбинация вышеперечисленных.

– Ты упоминал, как Джонатан был зол на директоров компании «Никербокер», – сказал Малвани. – Есть ли вероятность, что судья Джексон или судья Портер сыграют какую-то роль в будущих процессах по «Генералу Слокаму»?

Я скептически приподнял брови.

– Это возможно лишь в том случае, если будут проведены дополнительные испытания «Слокама», в чем я сильно сомневаюсь. И, насколько мне известно, ни один из наших судей не играл – и не должен был играть – никакой роли в деле капитана Ван Шейка или в его апелляции.

– Не забудь о неоднократных упоминаниях Леруа Сандерса, – напомнила мне Изабелла.

Я добавил на доску запись:

ЛЕРУА САНДЕРС

Имя, упоминаемое в музыкальном шифре.

Имя, внесенное в список постояльцев отеля «Бреслин», где был убит судья Портер.

Имя, внесенное в журнал в оружейном магазине Функе, где было куплено и возвращено второе орудие убийства.

ПРОБЛЕМЫ:

1. На что указывают различные виды оружия и выбор мест преступлений?

2. Убийца один или несколько?

3. Сообщение о роли каждой жертвы в неком правонарушении.

4. Ни одного свидетеля.

5. Никаких указаний на то, как были связаны жертвы, кроме выпуска из Гарварда в 1877 году.

6. Леруа Сандерс неизвестен. Является ли он анархистом или каким-либо образом связан с их делом? Или он каким-то образом связан с тремя жертвами? Если да – то как?

7. Какова роль Алистера в происходящем?

– Я только что кое о чем подумала, – внезапно оживилась Изабелла. – А что, если профессор Хартт стал заниматься историей не потому, что ему это нравилось, как считала декан Барнарда? Что, если случилось что-то такое, что испортило его отношение к закону? Что-то связанное с этими шифрами и шантажом.

– Возможно, – задумчиво протянул я. – Алистер утверждал, что в последние годы они с судьёй Портером и судьёй Джексоном отдалились друг от друга. А вдруг на то были причины…

– Это полная ерунда! – буркнул Малвани, постукивая тростью по полу. – Комиссару нужны веские доказательства, а не ваши домыслы.

– Я понимаю, что комиссар хотел бы легкого решения. Но, как мы хорошо знаем, простое решение не всегда является правильным. Помнишь убийства в театрах прошлой весной? Ты был твердо убежден, что…

– Знаю, знаю, – перебил меня Малвани. – Не нужно каждый раз напоминать.

Доктор Дженнингс откинулся на спинку стула и, заложив руки за голову, посмотрел на доску.

– Я вскрывал каждого из этих мужчин в надежде, что то, что я узнаю, поможет нам понять, как и почему они умерли. Это все, что я могу для них сделать. Но моя наука может подвести нас лишь к вот этому, – махнул он рукой на схему на доске. – Почему бы не позволить Зилю закончить работу?