Текст книги "Тайна Белой Розы (ЛП)"

Автор книги: Стефани Пинтофф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

– Он пришел сюда сразу после обеда, – произнесла женщина. – Я надеялась, что он пойдет спать, но он настоял на том, что ему нужно просмотреть свои записи. Упрямый человек. У него была ужасная бессонница. Из-за этого дела. – Она вздрогнула. – Он изо всех сил старался разобраться в деле Дрейсона, но всем всё равно не угодишь.

Она сделала глубокий вдох и повернулась к Алистеру:

– Хьюго не мог оставаться здесь один больше часа. Было уже начало десятого, когда я пришла, чтобы отправить спать. Но вместо этого… Я нашла его мёртвым. – Она жестом указала на кровь своего мужа.

Мы молчали, не зная, что сказать.

– Люди говорят мерзкие вещи, – продолжила она. – Они посылали ужасные угрозы. Хьюго получал письма от тех, кто имел наглость поддерживать детоубийцу.

Она повернулась к окну, и её голос едва заметно дрожал от гнева.

– Не менее ужасные письма он получал и от людей, которые считали, что он слишком мягок с Дрейсоном. Мой муж был честным и справедливым человеком, – сказала она, хватаясь за сердце, – но волнения среди людей так сильны…

Я подождал десять секунд, чтобы Сондерс, стоявший в дверях поодаль от нас, смог высказаться. Но он промолчал.

– Вы сказали, что ваш муж пришел сюда в восемь часов, а нашли его вскоре после девяти. У вас сегодня вечером не было посетителей?

Она покачала головой.

– Ни одного. Я бы обязательно услышала звонок. Как мы уже говорили заместителю комиссара и его людям, ни Мэри, ни я не видели и не слышали ничего необычного. – Она многозначительно посмотрела на Сондерса.

– Пошлите, пожалуйста, за горничной, – сказал Сондерс, обращаясь к одному из своих помощников, стоявших в холле.

– Кто ещё сегодня вечером был с вами в доме? – поинтересовался Алистер.

– Никто. У Чарльза, нашего водителя, был свободный вечер. А кухарка отправилась домой, как только прибралась после ужина – а это было около восьми часов. Мой муж, как обычно, проверил все двери, прежде чем удалиться в свой кабинет. Все они были заперты.

– Тогда как же убийца проник внутрь? – пробормотал Алистер, подходя к окну. Оно тоже было заперто.

– А прежде, в течение сегодняшнего дня, двери открывались? – спросил я.

– Конечно, днем, – ответила миссис Джексон. – Наши слуги часто выходят делать покупки, нам приносят почту…

Мы с Алистером переглянулись. Вполне вероятно, убийца судьи проник в дом до наступления темноты и затаился, ожидая подходящего момента.

В комнату вошла горничная в сопровождении одного из подчинённых Сондерса.

– Вы меня искали, сэр? – ее голос звучал мягко, и она оставалась спокойной, даже осознав, что все взгляды устремлены на нее.

– Как давно вы работаете в доме Джексонов, мисс? – спросил Сондерс.

– Уже пять лет, сэр.

– Мэри – одна из моих лучших помощниц, заместитель, – ответила миссис Джексон с успокаивающей улыбкой, предназначавшейся горничной. – Она – надежный и хороший работник. Не знаю, что бы я без нее делала.

– А сегодня вечером вы не заметили ничего необычного? – Сондерс пристально посмотрел на женщину.

– Нет, сэр, – уверенно ответила она. – Судья и хозяйка ужинали вместе. Потом он ушел в свой кабинет, и больше я его не видел. Мы с хозяйкой обсуждали приготовления к званому обеду, запланированному на следующую неделю, а потом я приступила к вечерней уборке.

– И вы не слышали ничего необычного?

Горничная покачала головой.

– И двери были закрыты?

– Да, сэр. Я сама их запирала.

– Джентльмены, – сказала миссис Джексон решительно. – Я уже рассказала заместителю комиссара Сондерсу и его людям все подробности распорядка дня моего мужа. Это будет в его отчете. А пригласила я тебя, Алистер, сюда сегодня из-за этого.

Она потянулась к стопке писем на столе – и хотя они лежали в дальнем углу, подальше от лужи крови, всё равно они оказались сильно испачканы.

Сондерс судорожно сглотнул.

– Мне очень жаль, миссис Джексон, но это улики.

– Да, заместитель, – женщина выдавила слабую улыбку. – Вот почему я показываю эти письма полицейскому. А именно…, – она махнула рукой в мою сторону.

– Детективу Саймону Зилю, – представил меня Алистер.

– Да, именно так. Я бы хотела, чтобы детектив Зиль и мой дорогой друг смогли некоторое время поизучать эти письма, – сказала она. – Когда они закончат, вы сможете их забрать.

И вот, когда я надеялся только помочь своему другу, я оказался именно в том месте, которого хотел избежать: на перекрестье политических разногласий. Это не предвещало ничего хорошего для моего будущего в полицейском управлении Нью-Йорка.

Миссис Джексон повернулась к нам.

– Вы можете расположиться в гостиной наверху. И конечно, если хотите, можете изучить и остальные вещи. Уверяю вас, сегодня днём их здесь ещё не было.

Она указала на Библию в черном кожаном переплете и белую розу на длинном стебле, тоже окровавленную, лежащую в центре стола.

– Нам не нужна эта ерунда, – пренебрежительно заявил Сондерс, выходя из комнаты. – Джентльмены, вы можете уделить этим письмам двадцать минут – и только под официальным наблюдением.

Он вышел в коридор, и мы услышали, как он приказал одному из офицеров следить за нами.

– Я считаю, что роза и Библия важнее, чем думает заместитель комиссара, – торопливо произнёс Алистер. – Можно нам взять их на несколько дней?

Женщина согласно кивнула. Я завернул Библию и розу в чистую ткань и аккуратно положил их в свою сумку, где они были надежно спрятаны, пока заместитель комиссара не передумал их забрать.

– Эти предметы действительно причудливы, но лучшие подсказки будут ждать вас в этих письмах, – сказала она. – Хьюго получал смертельные угрозы с того самого дня, как Эл Дрейсон появился в зале суда. Он сохранил все письма. – Она сделала глубокий вдох. – Пожалуйста, Алистер, – продолжила она, и впервые за этот вечер ее глаза наполнились слезами. – Мне нужна твоя помощь. Я рассчитываю, что ты сделаешь все необходимое, чтобы найти чудовище, которое забрало у меня Хьюго.

– Конечно, – кивнул он. – Мы позаботимся, чтобы полиция все сделала правильно. Я тебе это обещаю.

Но подобные обещания, пусть и исполненные благих намерений, часто трудно было сдержать.

* * *

Через несколько минут мы уже были в гостиной наверху под присмотром Харви – офицера, которого я узнал сразу же, как только вошел. Он, казалось, чувствовал себя так же неуютно, как и мы, поэтому держался у двери на почтительном расстоянии.

Сама гостиная, очевидно предназначенная для Гертруды Джексон, представляла собой официальную дамскую комнату с розовыми обоями в стиле рококо и голубой мебелью в цветочек.

Мы придвинули два стула к маленькому столику у окна, где всходящее солнце отбрасывало слабый розовый свет на столешницу. Там мы читали письма и пили горячий чай, который принесла Мэри.

Миссис Джексон была права: во многих письмах содержались завуалированные угрозы, которые, должно быть, нервировали судью на протяжении всех недель этого процесса. Каждое из писем заметно отличалось по грамматике и стилю, почерку и даже выбору бумаги. Сами авторы разделились на два лагеря: враги Дрейсона и его товарищи-анархисты; первые считали, что судья был слишком снисходителен к подсудимому, а вторые – наоборот.

«Нам не нужен судья, который отпускает на свободу детоубийц», – гласило одно из писем.

Другое, напротив, возражало:

«Если вы отправите Дрейсона на электрический стул в Синг-Синг, он станет мучеником во имя нашего дела. Многие из нас восстанут, бросая бомбы и проливая адский огонь на этот современный Содом. Мы убьем всех капиталистических подонков вроде вас. Ваша смерть будет только началом».

– В этом деле судье не удалось бы выйти победителем, – покачал я головой. – Если бы он отпустил Дрейсона, его бы прокляли одни, а если осудил – его бы прокляли другие.

– Хьюго изо всех сил старался быть справедливым судьей, – задумчиво ответил Алистер. – Он всегда сочувствовал стороне обвинения, так как считал, что история каждой жертвы должна быть услышана. Однако на прошлой неделе он позволил стороне защиты предоставить смягчающие доказательства о детстве Дрейсона во время погромов в России – до того, как его семья сбежала и приехала сюда.

Я вспомнил репортажи в новостях, обобщающие показания того дня: в детстве Дрейсон был свидетелем невыразимых ужасов. Но прессу это не растрогало; скорее наоборот, их освещение подчеркивало, что, несмотря на его американизированное имя, он не был настоящим американцем. Они преподносили его как воплощение русско-еврейского иммигранта-анархиста.

Мы продолжали читать. Один из авторов для угроз использовал карандаш и дешевую тетрадную бумагу:

«Почему бы нам не засунуть эту бомбу тебе в рот и не отправить тебя к праотцам вместе с Луисом Линггом²? Ты ничем не лучше этих проклятых анархистов».

Алистер нахмурился.

– Лингг был одним из анархистов с площади Хеймаркет, который убил полицейских и был приговорен к повешению, однако покончил с собой с помощью динамита за день до казни. Получается, автор письма прекрасно помнит этот случай, хотя он произошёл в Чикаго двадцать лет назад.

Конечно, я знал о Хеймаркет; на сегодняшний день это была самая яростная атака анархистов в нашей стране.

Писем было еще много, но угрозы сливались воедино. Одно из посланий, не содержавшее словесной угрозы, было, пожалуй, самым тревожным: внутри конверта мы нашли лишь фотографию ребенка – очаровательной маленькой девочки лет шести с кудряшками и выпавшим молочным зубом.

Под фотографией был указан адрес на Шестьдесят шестой улице. Она была прикреплена скрепкой к популярной газетной вырезке, на которой был изображен только ботиночек ребенка-жертвы.

При виде этой фотографии Алистер заметно побледнел.

– Но жертвой Дрейсона был мальчик…, – произнёс я вслух.

Алистер с трудом сглотнул.

– Я полагаю, что это фотография внучки судьи, а ниже – её адрес. Эта скрытая угроза, должно быть, глубоко его ранила.

– Он, конечно же, должен был пойти с этими письмами в полицию, – заметил я, окидывая взглядом все послания. – Но почему он остался без защиты? Ему должны были организовать сопровождение до зала суда и обратно, выставить патруль возле дома…

– Скорее всего, он сообщил обо всех угрозах. Но Хьюго Джексон был независимым человеком, не желавшим принимать помощь от других, – с горечью ответил Алистер. – А именно так выглядела бы для него защита полицейскими.

Я передал ему последнее письмо, написанное на бумаге более высокого качества, чем все остальные. Алистер дважды перевернул его, заметил отсутствие почтового штемпеля и нахмурился.

На его лице отразилось изумление.

– Что там? – поинтересовался я.

Однако он, казалось, не слышал меня. Я придвинул свой стул поближе, заглянул Алистеру через плечо и увидел… музыку.

Он задумчиво протянул мне письмо.

Это была музыкальная партитура из четырех строк, написанная на плотной кремовой бумаге. Нотный стан, а отдельные ноты были аккуратно вычерчены от руки.

– Судья был музыкантом? – спросил я.

– Он играл на пианино. Скорей всего, это письмо просто перепутали и положили к угрозам.

Алистер встал.

– Нам лучше вернуть эти письма заместителю комиссара и запросить копии. Но вот это я бы предпочел оставить себе. – Он указал на музыкальную партитуру и добавил, подмигнув мне: – Уверен, Сондерс её не хватится.

Я мысленно застонал, потому что готовность Алистера нарушать правила всегда ложилась тяжким грузом на мою совесть.

Вместо этого взял письмо и произнёс:

– Для этого послания получить разрешение будет довольно просто.

Я подошел к Харви, приняв как можно более уверенный вид.

– Слушай, а ничего, если мы оставим его? – Я помахал перед ним письмом. – Все остальные мы возвращаем, а это, как видишь, не имеет никакого отношения к делу.

Он настороженно посмотрел на меня, взвешивая решение.

– Так теперь ты официально прикреплён к этому делу?

– Да, как только с утра подпишут все бумаги, – кивнул я, пытаясь его успокоить. – Но если хочешь, я могу попросить разрешения у миссис Джексон или у заместителя комиссара.

В его глазах мелькнуло сомнение. Он уже был свидетелем разногласий Сондерса и миссис Джексон и, к счастью для меня, решил, что не хочет повторения. Если он вызовет недовольство заместителя комиссара, это может полностью разрушить его карьеру.

– Если это всего лишь музыка, то я думаю, ничего страшного не произойдёт, – сказал он наконец.

Я широко улыбнулся.

– Мы вернём это письмо миссис Джексон, как только его изучим.

Харви вздохнул с облегчением, поскольку окончательное решение лежало на владелице дома, а не на нём.

Я сунул письмо в карман, махнул Алистеру рукой, и мы поспешно вышли, пока Харви не передумал – или нас не перехватил заместитель комиссара Сондерс.

Когда розовое зарево на востоке неба возвестило о начале нового дня, мы нашли общественный транспорт, который доставил нас в центр города, чтобы сменить одежду и позавтракать, прежде чем действительно начать расследования.

Только оказавшись дома и распаковывая вещи, которые дала нам миссис Джексон, я заметил в партитуре нечто необычное.

Я нахмурился. Странно, что Алистер не заметил этого сам. Хотя, конечно, прошлой ночью он был не в себе…

В нижней части партитуры на последней строке, где обычно проставляется басовый ключ, вместо него было другое изображение: одинокая белая роза.

ГЛАВА 3

Девятнадцатый участок, Тридцатая улица.

08:30.

– Смотрите, кто к нам пришёл! Ты уже пол-утра проспал. Не похоже на тебя, Зиль.

Когда я вошел в переполненный и обветшалый полицейский участок на Тридцатой улице, мужчина с широкой улыбкой и ярким акцентом повернулся ко мне и взглянул с удивлением.

Деклан Малвани, дородный ирландец, который был моим напарником, когда я ещё служил патрульным в Нижнем Ист-Сайде, теперь стал моим капитаном здесь, в Девятнадцатом участке.

И хотя официальные часы работы отдела начинались в девять, он знал, что я обычно появляюсь на своем рабочем месте задолго до семи утра.

– Если ты считаешь, что половина девятого – это слишком поздно, то можешь вычесть эти часы из моей сверхурочной работы, которую ты никогда не оплачивал, – добродушно ответил я.

Как обычно, Малвани не перекладывал бумажки в своем тесном кабинете сразу за входом, а ходил по всему главному залу, устраивая патрулирование и проверяя у каждого из своих офицеров состояние открытых дел. К этому времени Малвани, без сомнения, уже закончил одну-две встречи, сделал полдюжины телефонных звонков и выпил, по меньшей мере, три чашки кофе.

А кофе – это как раз то, что мне требовалось после долгой бессонной ночи. Должно быть, я выглядел безумно измученным, потому что Малвани одарил меня озорной усмешкой.

– Сомневаюсь, что ты до утра гулял с той девушкой, которая тебе нравится?

Я последовал за ним в его импровизированный кабинет, игнорируя очевидный намек на Изабеллу Синклер – вдовствующую невестку Алистера, с которой я завязала легкую дружбу, бросавшую вызов всем нормам светской жизни. Она, как и я, восстанавливала свою жизнь после ужасной утраты: в ее случае речь шла о ее муже Тедди; в моем случае – о моей невесте Ханне, которая была среди тысячи жертв катастрофы парохода «Генерал Слокам» в 1904 году. Теперь Изабелла помогала Алистеру в его криминологических исследованиях.

И пусть я и получал от ее общества больше удовольствия, чем следовало бы, но по-прежнему помнил о громадной разнице в состоянии и общественном положении между нами. Семья Синклеров, с ее безупречным социальным происхождением, была одной из членов общества Астор. Я же, напротив, рос в заброшенной квартире в немецком иммигрантском квартале Нижнего Ист-Сайда. Синклеров объединял страстный интерес к разуму преступников, который и свел нас вместе, когда нужно было расследовать очередное дело.

Но когда мы не занимались каким-либо расследованием, я не мог забыть о явных различиях между нами.

– Видел последние наброски? – Малвани мгновенно сменил тему, протягивая мне большой чертежный план. – Наше предполагаемое новое здание. Говорят, что мы первый участок, который будет иметь полностью переведённый на автомобили патруль. Смотри, – он указал на большую арку рядом с главным входом, – машины будут проезжать здесь. – Он усмехнулся. – Правда, я не поверю, пока не увижу собственными глазами.

Планы, которые Малвани только что показал мне, – строительство нового современного здания участка через дорогу от нынешнего – так долго откладывались, что большинство из нас уже не верило, что оно когда-нибудь вообще будет построено.

Ни один участок не нуждался в дополнительном пространстве больше, чем мы: участок Малвани имел юрисдикцию на площади от Четырнадцатой улицы до Сорок второй, и простирался от Парк-авеню до Седьмой Авеню. Мы отвечали за Тендерлоин, а также за трудный район на Шестой авеню, названный «Цирком Сатаны», и наша юрисдикция соперничала с Нижним Ист-Сайдом за сомнительную честь быть самым криминальным районом города.

Но преступления в этих районах были тем, что я понимал. Грабежи, убийства, похищения и изнасилования могут быть жестокими и уродливыми – но преступные мотивы, стоящие за ними, всегда просты для понимания. Жадность и гнев не требовали особого анализа.

В отличие от убийства, произошедшего прошлым вечером.

– Я занимался одним делом допоздна, – сказал я, усаживаясь на деревянный стул напротив массивного дубового стола, заваленного бумагами. – Неофициально, конечно.

Малвани с удивлением посмотрел на меня.

– Это будет во всех сегодняшних газетах. Убили судью. И не просто судью, а председательствующего судью по делу Эла Дрейсона.

Малвани присвистнул.

– Ничего себе! А почему они позвали тебя? – спросил он и сам же вскинул руку. – Нет, подожди, я сам догадаюсь. В этом замешан Алистер.

– Да, – признал я.

Алистер обладал талантом вмешиваться в самые противоречивые и запутанные дела. Хотя, честно говоря, во время нашего последнего расследования серии театральных убийств именно я привлек его к тому делу. Его понимание разума преступника не имело себе равных – и этим ресурсом я научился пользоваться, когда более традиционные методы расследования терпели неудачу.

– Алистер всегда оказывается в центре какого-нибудь противоречия. Как и ты, очевидно. – Малвани и бровью не повёл. – Сегодня утром мне уже звонили два раза: один раз – от заместителя комиссара Сондерса, второй – от самого комиссара Бингема.

Я бросил на него раздраженный взгляд.

– Значит, когда я пришёл, ты уже знал об убийстве судьи. И когда ты собирался мне рассказать?

– Извини, – грустно улыбнулся Малвани. – Я хотел услышать твою версию, а не то, что говорит большое начальство. Их главная забота – угроза крупного заговора анархистов. И ты будешь работать под началом самогó, – он ткнул указательным пальцем вверх.

– Ты имеешь в виду Бингема? – Я не поверил своим ушам. Это была сомнительная честь, поскольку с Бингемом, как известно, было очень трудно сработаться. Но я не мог отрицать тот факт, что это была редкая возможность поработать с главным офицером города.

Малвани выразился более прямо.

– Работа с Бингемом либо поднимет тебя в должности, либо полностью разрушит карьеру – а у тебя нет выбора. У тебя уже назначена с ним встреча сегодня на час дня.

Я смотрел на Малвани, пытаясь прийти в себя.

– Я знал, что Алистер планировал сделать мое участие официальным, – тихо произнёс я, – но не так же…

Малвани усмехнулся.

– Я уверен, что у твоего профессора есть немалое влияние. Но он не виноват в твоём нынешнем затруднительном положении. Тебе нужно благодарить за это вдову судьи.

– Но вчера вечером мы с ней едва обменялись парой слов, – нахмурился я.

– Значит, ты произвел на нее неизгладимое впечатление – или Алистер заручился ее просьбой. Я так понимаю, они знакомы.

– Алистер учился в юридическом факультете вместе с судьей Джексоном. С годами они отдалились друг от друга, но их жены продолжают дружить.

– Жена Алистера? – удивился Малвани. – Я считал, что они развелись.

– Не думаю, – покачал я головой.

Я мало что знал о бывшей жене Алистера, кроме того, что она теперь постоянно жила за границей – и жила с тех пор, как три года назад их сын Тедди погиб во время археологической экспедиции в Греции.

Хотя я не был посвящен в детали, но знал, что это не было редкостью: потеря ребенка часто вызывала непоправимые размолвки между родителями. Я также подозревал, что распутный образ жизни Алистера объяснялся этим же.

– А Девятнадцатый участок будет этим заниматься? – уточнил я.

– Пока нет. Комиссар надеется, что это будет простое дело, так как судье немало угрожали – и многие угрозы исходили от известных анархистов. Он считает, что при наличии достаточного количества задействованных в расследовании людей, убийца судьи – и любой анархистский заговор – будет легко раскрыть.

– Возможно.

– Не стоит начинать это дело с несогласия с комиссаром, – раздражённо буркнул Малвани. – Заканчивай это, Зиль. Тебя беспокоит что-то из того, что ты узнал вчера вечером? Или тебя ввела в заблуждение болтовня твоего профессора?

Я улыбнулся, зная, что Малвани никогда не нравились криминологические теории Алистера.

Алистер считал, что, если мы хотим задержать преступников быстрее, – и в конечном итоге помочь им реабилитироваться – нам нужно понять, почему они поступают определённым образом. Как только мы лучше разберемся в мышлении преступника, утверждал Алистер, тогда мы будем раскрывать преступления эффективнее – и в один прекрасный день остановим их полностью.

Но для прагматичного Малвани вопрос «почему?» не имел никакого значения; главное было убедиться, что преступник не сможет нанести новый удар. И он считал, что лучше всего это достигается тюремными решетками, а не образованием и пониманием.

Когда-то я был того же мнения, что и Малвани. Но время – не говоря уже о нескольких трудных делах – научило меня важности понимания врага, с которым мы столкнулись.

Я узнал, что поведение преступников на месте преступления раскрывает важную информацию – и иногда даже с большей ясностью, чем улики в общепринятом смысле.

В двух совершенно разных случаях я использовал учение Алистера, чтобы раскрыть жестокое преступление – и если я не был истинным сторонником криминологической теории, то, по крайней мере, считал ее одним из многих ценных инструментов, имеющихся в моем распоряжении.

Я узнал, что очень немногие люди – как бы хорошо они ни были образованы – имеют правильные ответы на все вопросы. Успех зависел от формулировки этих вопросов.

А в деле судьи Джексона у меня набралась уже целая гора вопросов.

Я кратко рассказал Малвани о месте преступления в доме судьи, поделившись всеми относящимися к делу подробностями о Библии и белой розе, найденными у тела судьи.

– Кроме того, на нотном листе, найденном среди писем с угрозами, также была нарисована роза. Я думаю, Алистер тоже её видел, – сказал я, – но скрывает то, что знает. – При этих словах у меня возникло неприятное ощущение внизу живота.

Малвани фыркнул.

– Ничего нового. – Он откинулся на спинку стула, разминая пальцы. – Почему бы тебе просто не спросить Алистера о символе, нарисованном в партитуре? Я не сомневаюсь, что он найдет этому какое-нибудь причудливое объяснение. И ты действительно считаешь, что эта роза важна?

– Возможно. Я пока не уверен.

Он провел ладонью по короткому ёжику волос.

– Послушай, не спорю, это дело будет довольно сложным с политической точки зрения. Но в качестве дела об убийстве, оно должно быть сокращено по минимуму. Этот судья председательствовал на самом противоречивом анархистском процессе, который Нью-Йорк видел с тех пор, как был убит президент Мак-Кинли³. Так что не нужно копать в этом деле глубже анархистов, – с отвращением произнёс капитан. – Они приезжают в эту страну, рассказывают о насилии и кровопролитии на родине. Но если им здесь так не нравится, почему бы им не вернуться туда, откуда они пришли?

Он немного помолчал, борясь со своими эмоциями. Малвани добился всего, поднимаясь с самых низов с нелёгким грузом – у него было одиннадцать братьев и сестер и овдовевшая мать, – и он не испытывал никакой симпатии к тем, кто только сидел и ныл о тяжкой доле и не готов был работать, засучив рукава.

– Я хочу сказать, – произнёс он, наклоняясь ко мне, – чтобы ты не отвлекался на какой-нибудь причудливый символ или странную Библию, которая, как тебе кажется, имеет отношение к делу. Эти предметы были подброшены туда человеком… анархистом. И тебе просто нужно его найти.

– Я знаю, что судью убил человек; я ни на секунду не забываю об этом. Но мы оба знаем, что зачастую самое простое решение оказывается самым неправильным.

Между нами возникла неловкая пауза. Как раз прошлой весной Малвани совершил такую ошибку – и это стало причиной единственного разногласия между нами за всю нашу десятилетнюю дружбу.

– Послушай, Зиль, – наконец сказал он, встретившись со мной взглядом, – я позвал тебя обратно в город, чтобы ты работал со мной, потому что ты обладаешь лучшими навыками и интуицией, чем любой другой детектив, которого я знаю. Сосредоточься на реальных угрозах, которые окружали судью – и которые продолжают окружать всех нас в этом городе. – Он широко развел руками. – Они называют себя анархистами. Что же это за люди, которые ценят свои идеи больше, чем человеческую жизнь? Они готовы подложить бомбу и лишить жизни невинного ребенка?

– Я не понимаю таких людей, как Дрейсон, – сказал я. – Но ты также знаешь, что они не все такие. Помнишь Сэмюэля Лизке из старого квартала? Он присоединился к анархистским кругам, чтобы бороться с коррумпированным правительством. Он был обыкновенным человеком, который хотел улучшить условия работы.

Выражение лица Малвани смягчилось.

– Сэм – один из самых порядочных людей.

Я помнил Сэма миролюбивым идеалистом. И я знал, что его любимым оружием всегда останутся слова, а не динамит, потому что он был мечтателем, а не деятелем.

– Проблема не в их идеях, а в их жестокости и убийствах. Если их идеи забирают человеческую жизнь, – произнёс Малвани, – то к чёрту такие идеи. Они ничем не отличаются от обычных убийц. И они заслужили то, что будет дальше.

Официальный приказ будет заключаться в том, чтобы выследить всех анархистов в городе – и я это прекрасно понимал. Однако наш убийца отказался от своего любимого анархистского оружия – динамита – в пользу ножа. Вполне возможно, что он посылал судье личные угрозы, а затем оставил двусмысленные символы Библии и белой розы рядом со своей работой. Возможно, эти действия имели какое-то значение в анархистском сообществе.

Малвани был прав. Угроза дальнейшего насилия была вполне реальной.

Я поднял голову и увидел, что Малвани смотрит на меня с сочувствием.

– Ты теперь в самой гуще событий. Дай мне знать, если я могу чем-то помочь.

Я ободряюще улыбнулся.

– Такой уникальной возможности больше не предвидится, правда? – Я посмотрел на часы. – Можешь ли ты организовать мне встречу с Дрейсоном в «Гробнице» до совещания у комиссара?

Глаза Малвани расширились.

– Ты хочешь поговорить с этим ублюдком прямо сейчас?

Я молча кивнул. Люди уже подозревали его в организации убийства из тюремной камеры – и прежде чем я начну разбираться с этим делом, мне нужно было увидеть его лично. И я хотел, чтобы со мной пошёл Алистер.

Всё было организовано в считанные минуты.

Я вышел от Малвани и направился в центр города, к «Гробнице» – в недра самого ада.

ГЛАВА 4

«Гробница», Центральная улица.

10:30.

В Нью-Йорке не было места более отталкивающего, чем «Гробница» – городская тюрьма, где в одинокой подвальной камере содержался Эл Дрейсон.

Это было новое здание, построенное всего четыре года назад на том же месте, что и первоначальная тюрьма. На самом деле, с улицы она выглядела даже красиво – величественный французский замок, над которым возвышалась красивая каменная башенка.

Но для тех из нас, кто бывал внутри, даже самая причудливая внешность не имела никакого значения.

Несчастье тех, кто был заключен внутри, казалось, проникало в сами стены и становилось осязаемым – ещё прежде, чем такой посетитель, как я, входил с Центральной улицы через двадцатисантиметровую деревянную дверь, обитую железом.

Но на самом деле я ощущал не страдание, а запах немытых тел, рвоты, кала и мочи. Гнилостный запах был безошибочно узнаваем даже у самого входа.

Я вручил удостоверение и пропуск суровому охраннику, одетому во все черное. Он впустил меня, коротко кивнув и сказав лишь:

– Дженкинс вас отведёт.

Услышав его слова, с деревянного табурета поднялся, позвякивая большой связкой ключей, сгорбленный пожилой человек. Его голос был хриплым и дребезжащим.

– Идёмте.

Я последовал за ним сначала через главный зал, где содержались заключенные, осужденные за относительно незначительные преступления. «Гробница» была разделена по уровням, причем преступники размещались в соответствии с тяжестью их преступлений. Те, кто был здесь, на первом этаже, наслаждались относительным комфортом единственной дровяной печи в центре помещения. Большинство заключённых молча смотрели, как я проходил мимо – хотя с верхних уровней освистывания и крики не прекращались. Мудак. Ублюдок. Гомик.

За время моих визитов сюда я научился не обращать внимания на проклятия и обзывательства, так что слова, которые следовали за мной по коридору, были для меня пустым звуком.

А вот для чего мне нужно было собрать все силы, так это для подвала – места, отмеченного самыми жалкими условиями и предназначенного для самых мерзких преступников.

Когда я спустился по лестнице, то был ошеломлен прогорклым запахом гнили. «Гробница» была построена на болотах – наследие, из-за которого их пористый каменный фундамент находился в вечной сырости. И вот зловоние фекалий и мочи смешивалось с запахом сырости, что создавало отвратительную вонь, грозившую с каждым последующим шагом всё быстрее отправить меня в обморок.

Внутренности «Гробницы» были пригодны только для крыс – и одна из них, кстати, пробежала перед нами так близко, что Дженкинс едва не пнул ее ногой.

Дженкинс хихикнул – и от этого хриплого звука у меня по спине пробежал холодок сильнее, чем от зловонного запаха или от грызунов под ногами.

Когда мы были уже на полпути вниз, я услышал голоса из камер внизу. Алистер уже был здесь. Я попросил его дать мне пятнадцать минут наедине с Дрейсоном, прежде чем он присоединится ко мне; но я должен был догадаться, что он не дотерпит и придёт раньше.

Но когда мы с Дженкинсом добрались до нижнего этажа, оказалось, что Алистер общается вовсе не с Дрейсоном.

Алистер стоял перед камерой сухопарого мужчины с глубоко запавшими глазами. Мужчина был загипнотизирован словами Алистера – а может и самим Алистером.

Горячая ванна и несколько часов сна полностью восстановили самообладание Алистера; теперь он был одет в своей обычной безупречной манере: дорогой серый костюм из шерсти дополняло черное кашемировое пальто и пестрый шарф, а в руках у него был кожаный чемодан с латунными застёжками. Он делал пометки в блокноте в таком же кожаном переплете новой авторучкой «Уотерман» – той, что уже содержала внутри чернила.