Текст книги "Новое житие - покой нам только снится (СИ)"

Автор книги: Станислав Графов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

–  Веди только прицельный огонь, четвёртый! Только наверняка! Перенимай у фрица тактику. Отсекайте огнём две или три коробочки. Зажигайте их кинжальным. Либо держите на дистанции удаления. Приказ ясен? – в свою очередь «просвещал» комроты Виктор.

–   Есть, товарищ тридцать девятый.

   Самоходка комбата, наконец, встала.  С дистанции 300 метров она врезала в пятнистый борт панцера, что вращался на гусеницах в узком перекрёстке меж двух изб. В перископ Виктор увидел, как борт с сорванным бронеэкраном на мгновение провалился вовнутрь. Затем из него хлынуло ярко-оранжевое пламя взрыва. C него сорвало и бросило наверх башню. Следующие взрывы (рвался БК) разворотили корпус и заволокли улицу чёрно-красной шапкой дымного пламени. Со свистом, оставляя за собой кометные хвосты, проносились сигнальные патроны, что были у каждого танкиста-командира или самоходчика. (Перед атакой на Михайловку, из   командирского Pz.Kpwf. III в направлении «штук» вылетели три синие ракеты, что означало: «Здесь свои!»)

–  Це засвинячили, так засвинячили! –  заорал Хохленко, приникший к триплексу.

–   Погоди радоваться, – оборвал его Виктор. – Сейчас как зацепит по касательной!

   Квадратные силуэты с крестиками  на броне появлялись в гуще садов, из-за бревенчатых срубов, повреждённых снарядами или бомбами. Фиолетовые трассеры бронебойных снарядов неслись со всех сторон, образуя перекрестья. Даже повреждённые самоходки, вращаясь на месте с сорванными гусеницами и выбитыми катками, продолжали вести огонь. Угодившие в церковь, германские выстрелы лишь поднимали облака извёстки и разбрасывали оранжево-красную кирпичную крошку. Кладка, что была выложена в прошлом веке, не разрушалась.

   А в звоннице возбуждённо галдели дети. Их безуспешно гнали вниз Ахромеев и ребята его экипажа:

–   А ну, детвора залётная! Кыш-брысь вниз! А то придёт товарищ комбат. Нет, прилетит на крыльях под купол и врежет всем по шеям. Нам это надо? Вам тоже…

* * *

…Какова численность вашей  группы? – не унимался Фоммель, хрустя длинным плащом с прелиной. –  Это реальная организация с множеством тайных сотрудников в органах власти? Мою организацию и меня лично это интересует, прежде всего.

–  Вот те и раз! – Цвигун лишь хохотнул. В пятнистой плащ-палатке германского образца, с надвинутым капюшоном, он прогуливался  с ним по деревне. – Снова дурачка валяете, господин хороший?  Численность нашей группы ему…   Списочек в развёрнутом виде, герр-хер… А хазы да малины не перечислить?

–  Не надо паясничать, Рус Иванович, – Фоммель шумно размял пальцы рук. Быстрым движением он сдвинул на затылок фуражку с эмблемой адамовой головы и орла в тулье, сжимающему в когтях веночек со свастикой. – Это пошлый и неуместный юмор. Дайте понять…Вернее, необходимо кое– что прояснить. Если, конечно, ваша организация, и вы лично желаете установить контакт с нами – имперской службой безопасности. Прежде всего, со службой безопасности, которую я представляю. Вы меня понимаете, Рус Иванович?

–  Рус Иванович всё понимает, – подавил очередной смешок Цвигун. Он пропустил группу офицеров  СС-панцерваффе в чёрных мундирах и рыжих наплечных ранцах. У многих виднелись Железные кресты 1-го и 3-го классов, ленточки 2-го класса, бронзовые, золотые и серебряные значки отличия в обрамлении всё тех же венков, что делало их похожими на покойников. Короткими взмахами они приветствовали оберштурбанфюрера, что ответил единственным взмахом. Один из них напевал: «В Гамбурге не осталось девственниц…»: – Надо же такое – Рус Иванович! Ну, допустим, я вам кое-что скажу. Опять-таки, в обмен на кое-что. Верштейн,  майн… Тьфу, как это по вашему, гер-хер?

–   Вы опять за своё? – Фоммель казалось рассеянно покосился на его своим белёсым глазом. Снова заскрипел своим плащом с витыми погонами капитана вермахта. – Признаться, я вами несколько разочарован… – он старательно помассировал переносицу. Что-то сказал себе под нос: – Первое время вы мне казались серьёзным и вдумчивым сотрудником. Ваша организация… м… м… «4-й Интернационал» тоже показалась мне хорошей «крышей». Итак, всё-таки к делу. Ваш «Коминтерн» есть включать в себя некоторый высший командир Красной армий?

–   Предположим, что есть, – мотнул головой в капюшоне Васька.– Предположим, что таковые имеются. Как я вам уже сказал, а холуёк ваш на бумаге настрочил – в организацию меня принял командир роты. В 37-м, когда лес валился и щепки летели. Причём во все стороны. О-го-го, какие щепочки! – Васька, разведя пятнистые полы, показал какие именно: – Зовут его Седельников Дмитрий Алексеевич. Душа человек – ничего не скажешь. Такие вот дела, герр Фоммель. По батюшке вас, кстати, как?

–   Причём тут мой батюшка? Оставим его пока, – криво усмехнулся оберштурбаннфюрер своим плотным, белобрысым лицом. – Я неплохо знаю русский шутка. Сам умею шутить, Русс Иванович. Ваш ироний я понимайт. Сомневаться не приходится. Вы собираетесь, как это по-русски… преподнести нам свой свинья. Так есть это?

   Мимо протарахтели пару мотоциклов с колясками, посвёркивая синеватыми огоньками сквозь щели светофильтров.  Протопал патруль из двух солдат в стальных шлемах, с карабинами на плече, что посвёркивал плоскими фонариками. В сгущающихся фиолетовых сумерках, прикрытые маскировочными сетями на высоких шестах, самоходные пушки с массивными утолщениями на стволах, приземистые танки, полугусеничные транспортёры «бюссинг» и грузовые «опель-блитц» под камуфляжным тентом выступали как нарисованные тушью акварели.

   Цвигуну привиделось другое. Он вспомнил, как его давеча подвели к сараю, огороженному колючей проволокой. Часовые сделали винтовками на караул. Внутри находилась сотня советских пленных. «…Мы решили испытать вас, Рус Иванович, – усмехнулся штатский в синем шеврете. –  Укажите нам самый перспективный материал. Кто их этих недочеловеков, – он провёл рукой в направлении сидящих, стоящих и даже лежащих в травянисто-жёлтых гимнастёрках, в намокших кровью бинтах людям, – достоин служить 3-му рейху? Помните, от вашего выбора зависит их жизнь и… ум, гумм… наше доверие к вам и вашей организации…»

–   В Красной армии есть немало командиров, что верны идее товарища Троцкого, – Цвигун начал по-новому, как ему советовали в таких случаях. – Идее мировой революции и Соединённых штатов Европы. Товарищ Ленин, по матери Бланк (Фоммель усмехнулся), не очень, правда, разделял последнее. Его больше тянуло к крепкому союзу России с… Однако, революционеров-троцкистов устраивает такой подход. Что такое одна Россия и одна Германия?  Если уж замахиваться, то на всё сразу.

–  Это несколько  пересекается с нашей идеей, –  как можно суше подчеркнул Фоммель. – С идеями фюрера и национал-социализма. С идеей жизненного пространства Карла Хаусхоффера, что должно включать для себя значительную часть этого мира. Мы изначально придерживались принципа внеевропейской войне с большевизмом. Фюрер назначен Демиургом единой Европы.

–   Очень напоминает идеи товарища Троцкого, – не моргнув глазом, заметил Цвигун. – Царствие ему небесное…  Такое ощущение, что стою я на митинге в 20-м, с трибун вещает сам Лев Давидович: «Товарищи! Умоем красных коней на Висле и умоемся там сами! Даёшь экспансию мировой революции в Европу! Дашь красное знамя единого пролетарского гегемона на Эльфелевой башне, на Везувие, на Пизе…»

–   Что? Простите, я последнее не расслышал… – Фоммель тут же вспомнил митинги своей юности, в Баварии, в тех же 20-х, где провозглашались подобные лозунги.

–   На Пизе, – собрав волю в кулак, чтобы не расхохотаться, отчеканил Цвигун. – На ней, это самое… Ну, вы, господин хороший, поди уже догнали, о чём это я, – переключился он на прежнюю волну, почуяв элемент игры в поведении эсэсманна.

    Не доверяет мне этот мерзавец, подумал Фоммель.

–   Сведения с фронта таковы: операция «Цитадель» идёт как нельзя лучше, – ожил он  после недолгого молчания. – При таком развитии событий через неделю доблестные германские войска окажутся в Москве.

–   Для этого войскам фюрера придётся пройти через Курск. А там… Могу вас заверить, что под Курском стянуто около двух гвардейских танковых армий. Это не менее двух с половиной тысяч танков и САУ. Около миллиона с лишним личного состава, примерно пять тысяч  орудий и миномётов, авиация… В истребительной у нас почти двукратное превосходство над вашим люфтваффе. Что этому противопоставит ваш вермахт и ваш фюрер? Ась?

   Какая-то древняя старуха пронесла на коромысле два ведра. В них явно плескалась вода. Васька отметил, что оберштурбанфюрер, проводив её взглядом, облегчённо вздохнул. Знает примету, гад. Шибко грамотные, как говорится.  Помнит собака палку.

–   Вы не находите, дружище, что временами говорите несколько странно?  Будто вы совсем не сержант Красной армии, Красногорский Иван Иванович, но… Вы – птица более высокого полёта, – Фоммель тактично усмехнулся, прислушавшись к гулу на востоке. – На языке разведок мира это звучит как подстава. Либо вы канал для сброса дезинформации, либо…

–  Либо? – натурально удивился Цвигун. – Вы меня конечно расстреляете?

–   Ну, расстрелять вас пока рано. Мы так не работаем, – оберштурбанфюрер чуть было не добавил «с материалом», но вовремя придержал язык. – Однако временами вы искушаете меня. Пытаетесь, как это по-русски… лепить горбатый. Альзо?

– Не знаю, как насчёт «альзо», но вот насчёт горбатого… – усмехнулся Васька. – Погоняло знакомое. Где-то про него слышал, но где? Короче, как вспомню, так скажу. Хотя правильнее будет «лепить горбатого», а не «лепить горбатый». Да вы на меня не обижайтесь, герр-хер. Опять-таки неизвестно кого и куда забросит судьбинушка-сударушка. Скажем, на нарах завсегда можно причалиться. Харе? Там, на кичке, кто по феньке ботает, тот – знаете? Тот в чести на клифту лагерном, в авторитете ходит.

–   Знать феньку? – наморщился под фуражкой Фоммель. – Фенька есть она или он? О, я понимайт! Фенька есть главный лагерный авторитет. Обер рус-бандит!

–   Обер, обер… Самый, что ни на есть – главный мазурик, – Васька с удивлением отметил, что перспектива угодить на русские нары оберштурмбанфюрера не особенно удивила. – Вот о чём я подумал, герр вы наш и хер…

   «…А это, стало быть, отработанный материал! – чётко прозвучали в памяти циничные слова Фоммеля. – И вот что мы намерены сделать…» С этими словами он распахнул клапан висящей на животе кобуры и оттянул наверх «собачку» затвора «Люгер» (Р-08), известного как «парабеллум». Длинный вороненый ствол подбросило в направлении лица одного из «отбракованных», что заметно съёжился. Это был тощий золотушный юноша, на мятых погонах которого были эмблемы войск связи. Выстрел показался обвалом. Будто купол неба, сверкающего солнцем, потемнел и разломился на сотни-тысяч осколков. Красноармейца дёрнуло. Взмахнув руками, он переломился в коленях. Левую часть головы точно срубило невидимым, остро заточенным тесаком. Кровь широкой, вишнёво-сизой струёй хлынула на гимнастёрку. Она перепачкала одежду, обувь и лица других пленных.  «Вставай проклятьем заклеймённый…», «Стреляй, стреляй, сука фашистская! Недолго тебе осталось и твоему фюреру!», «Прощайте, братья славяне! Может того… на том свете свидемся! Бог нам соделает!», «Пощади! Не стреляй! Я против коммунистов и комиссаров завсегда был, есть и буду! Я их сам стрелять зачну. Только…», «Мочи сталинистов! Да здравствует 4-й Интернационал товарища Троцкого, Зиновьева и Бухарина!» – вразнобой заголосили эти люди. Одни сразу же тесно сплелись меж собой. Другие встали на колени и потянули руки. Третьи рванули на пули. У Фоммеля вскоре вышла обойма. По знаку юного унтерштурфюрера СС, обер-лейтенант вермахта вызвал в сарай трёх солдат в полной амуниции. Все они были вооружены пистолет-пулемётами. Откинув пружинистые приклады и уперев их в плечи, они после команды “feir” принялись косить короткими очередями оставшихся в живых. Их насчитывалось до полсотни.

  Красноармейцы валились как срезанные. Пули оставляли пятна крови и рваные выходные дыры на груди и спине. Из тел, что корчились и извивались от попавших пуль, летели кровавые ошметья. Страшно было смотреть – не то, что слышать эти стоны, крики, проклятия и матерную брань! Цвигун, не стягивая тесёмок пятнистого капюшона (для конспирации немцы заставили его обливаться потом в душной плащ-палатке), наблюдал за этим хладнокровным уничтожением. Как учили, он постепенно затормаживал, а затем резко отпускал дыхание, что снижало напряжение. Один из автоматчиков опустошив обойму, опустил ствол с «клювом». Потерянными глазами он некоторое время взирал корчившиеся и неподвижные тела, облитые кровью. Так бы и стоял, если бы одна из отлетевших от стены сарая щеп не угодила ему в лицо.

   Повинуясь команде, солдаты забросили на плечи стволом к земле МП 38/40. Едва не столкнувшись в повороте «кругом» боковыми пластинами шлемов, они, шатаясь как пьяные, вышли вон. Наверное, у них были мелово-бледные лица и крупный холодный пот прошиб их насквозь, ибо у многих мундиры «фильдграу» потемнели на груди и спине. Может у кого-то из них на лице блуждала циничная, кривая усмешка. Ведь жизненное пространство по Карлу Хаусхофферу нуждалось в «чистке человеческого материала». Такое наверняка забивалось в мозги солдат и офицеров вермахта, на ременных бляхах которых было, тем не менее, выбито – “Gott mist uns”!

–   Вы о чём-то подумали, камрад? – донёсся словно издали вкрадчивый голос Фоммеля. – Вы что-то вспомнили, мой друг? Этот естественный отбор намедни – в сарае для военнопленных? Я, наверное, угадал. Что ж… – ему так хотелось отбросить капюшон на голове Васьки и заглянуть тому в глаза, что он прикусил губу. Он и без этого чувствовал, как бурлит изнутри этот русский перебежчик, что был возможной подставой СМЕРШа или НКВД. – Всё-таки…вас не удивляет, что вас веду именно я, а не герр Ставински из… гм, хм… Как у вас говорят – из параллельной конторы?

–    Вы о чём, герр хороший? – хлопнул себя по лбу Цвигун. – Ах, да! Вот вы о чём! Всё, догнал… – преувеличенно поторопил себя он. – В сарайчике намедни кого-то постреляли. Ну да, ну да… Жаль, конечно, людишек, чего уж там! Только сами виноваты, прости Господи. Ну, зачем спрашивается сопротивляться объединённой Европе? Фраера они против неё, фраера… Ясно дело, когда уркаганы пригрозили башку оттяпать, фраерам надо что? Либо по закону жить и авторитетов чтить, либо сидеть на нарах и не шуршать. Тогда всё будет харе, господин хороший.

   «…Всего лишь естественный отбор»! – печально развёл руками штатский. Из золотистых лучей, что просачивались сквозь щели и звездообразные отверстия, клубилось множество пылинок. Тела, беспорядочно размётанные по земляному, присыпанному соломой полу, напоминали кресты. «Этот древний закон открыл для нас старина Дарвин, – усмехнулся абверовец Ставински. Этот же закон разделяли Маркс, Энгельс, ваш Ульянов-Бланк и, конечно же, ваш Троцкий-Бронштейн. Что ты скажешь, рус Иванович?» Он осторожно покосился в его сторону.  «То и скажу… Много народу вы положили ради своего хрена Дарвина, да зря, – угрюмо выдавил из себя Цвигун, чувствуя себя „Красногорским“. – Ей Богу зря! Как на духу вам говорю. Тот „полтинник“, что я отобрал, используете как надо? В шахты не загоните? На лесозаготовках загибаться не будут?» «Лесозаготовки не есть то, что нам нужно – мило улыбнулся штатский с залысым лбом. – Господа! Выйдем наружу». Там в большегрузный трехосный «хеншель» (IG-33) усаживали тот «полтинник», которых Цвигун определил как «перспективный материал». Прошёлся перед строем, кивнул в их сторону головой и… Этим несказанно повезло. Хотя спорный вопрос. Куда определят их эти гады? Хотя при необходимости можно отследить их судьбу сформировать из них неплохую оперативную сеть. Провести ни одну агентурную игру. Только как вернуть тех, кого постреляли? Им бы жить и жить, а они их… Он будто тоже чувствовал себя причастным к свершившемуся преступлению. Но скрыто гнал от себя подлую мысль, что норовила каменной плитой давить его к земле-матушке. «Товарищ Троцкий тоже есть практиковать расстрел, как есть… о, децимация! Когда в тот красноармейский часть, что есть бежаль или проявлял трусость, расстреливайт каждый десятый! О, отчень корош закон! – весело продолжил штатский. – Это есть полезный мер воздействий на унтерменш. Отшень полезный…» «Эта мера воздействия была принята во времена великой Римской империи, – добавил абверовец. – Когда легион бежал, их командиры также проводили децимацию. Ни что не ново под Луной, мои господа».

   …Эх, на нары бы тебя, мудона лысого, в Устькумлаг, подумалось тогда мимолётом. Там бы тебя быстро через задний проход братва просветила. «Вгоняй ему ума в задние ворота…»

   В туго натянутой пятнистой палатке  был установлен длинный стол. Оберштурбанфюрер предложил Ваське присесть. Затем он порывисто кивнул какому-то чину в сдвинутой набекрень пилотке. Через минуту солдат в белом крахмаленом фартуке установил перед Васькой длинный металлический контейнер с ручками. Были отжаты боковые пружинистые кнопки. Коробка раскрылась. В металлических судках источали парок бобы с мясом, студенистое желе из розово-белых долек, что колыхалось при малейшем движении, зелёный горошек и какие-то разноцветные леденцы. Кроме того солдат-повар извлёк из кармана фартука полиэтиленовую упаковку с хрустящими галетами. Они не имели вкуса и, кажется, совсем не пахли.

 –   Хлебушек наш повкусней будет, – неохотно надкусил галетину Васька, надорвав упаковку. – Могли бы к столу наш хлебушек-то…

–   В вермахте хлеб двух сортов – кукурузный и пшеничный, – усмехнулся Фоммель. – Так же в СС. Он щёлкнул двумя пальцами и чин в пилотке исчез. Вскоре он принёс буханку ржаного, русского: – Вам такой больше по душе, герр Красногорский? Если так, то кушайте на здоровье.

–   Что, я больше не Рус Иванович? Радует… – Василий поковырялся вилкой в бобах со свининой. – Фу, гавно какое. Не желаете присоединиться, герр оберштурбанфюрер?

–   Скучно есть одному такую гадость? – сухо поинтересовался Фоммель. Не сняв плащ, он уселся напротив на складной стульчик. Положил на стол фуражку с выгнутой тульёй:  – Ваши приёмы из СМЕРШа мне ясны с самого начала. Вы не с нами играете, а с собой. Конечно, заметно мастерство! Ваше руководство хорошо учить вас этот наук. Это делает вам честь,– то коверкая русский, то разговаривая прилично, продолжил он. – Только вот о чём не следует забывать, – он скосил белёсые глаза и щёлкнул отполированным ногтём по оскалившемуся металлическому черепу на фуражке: – Именно об этом, мой друг!  Никому из нас. «Товарищ Троцкий, с отрядом флотским…» – он усмехнулся, напев слова этой известной в Гражданскую песенки. – Неплохо я знаю Россию, верно?   Товарищ Троцкий носил перстень на указательном пальце с такой вот эмблемой.

–  Ой, не говорите! Не сильны мы только в философиях ваших умных, – Васька отправил-таки пригоршню бобов в свою пасть. Затем, отправил туда же томатного соуса, что оказался, совсем не острым, но сладковатым. – Не больно у вас с обслуживание продуманно, – поднял он вилку, перемазанную в красном. Рассмотрел её со всех сторон:  – С обслугой населения как говорится. Нельзя ли заменить столовый прибор, герр оберштурбанфюрер?

–   Я смотрю, вас так и тянет на остроты, – с лёгкой улыбкой продолжал Фоммель. – И звание моё вам также известно. Изучали на разведовательно-диверсионных курсах знаки отличия войск СС и СД? В «ящике» под Смоленском? Не так ли? – он ещё раз щёлкнул по мёртвой голове на чёрном околыше высокой фуражки. – Как говорят ваши коллеги, прокол за проколом. Как вы не осмотрительны! Играли бы свою легенду до конца. Какой из вас уголовник? Вы же настоящий профи! У вас на лбу написана специальная подготовка.

   Дать бы тебе как следует по белобрысой харе, хотел подумать Васька, но вовремя подавился томатным соусом.

–  Пленных всё же зря постреляли, – заметил он. Отломил ломоть от буханки и стал не торопясь его жевать. – К чему такое? Думаете, народ русский это приветствовать будет? Обратная волна может пойти – глазом не моргнёте…

   Следовало сказать, что обратная волна уже давно пошла. Но он сознательно не стал так говорить, чувствуя, что Фоммель ищет подвох. Через конфликт хочет им управлять.

–   Может и пойдёт, – мотнул блондинистой головой оберштурбанфюрер. Хотел было пригладить бриллиантиновые виски, но вспомнив, что нет зеркала, не стал. – Волна…  В системе СС есть свод законов. Писанных и не писанных. Как и в НСДАП и в вашей ВКП (б). Как и у вас, предпочтение отдаётся тем законам, что не доверены плотной бумаге. Считайте, что я провёл акцию в сарае, повинуясь внутреннему долгу.  Перед фюрером и рейхом. К тому же, – усмешка тронула его тонкие губы, – мне это зачтётся перед вашим, как есть… Центром. Там, – поднял он указательный с перстнем палец, – на самом верху и ниже у вас сидят много ваших и наших. Часто это одно и то же. Вы понимайт, о ком я говорить?

–   Не тупой. Сторонников Льва Давидовича?

–   Так есть! Ты молодец, Красногорский. Быстро соображать, когда есть надобность. Идеи мировой революции, соединённых штатов Европы. Идеи старика Хаусхоффера. Так что, судите сами. Уничтожая ваших пленных, не усиливаем ли мы  ваше сопротивление? Не приближаем ли мы, таким образом, ваш… ну и наш скромный побед? Предатель есть покарать во всякий времена. Они есть предатель. Если они сдался в плен… не ранен, жив и здоров – разве не предатель? О, ещё какой предательств!

–   Стало быть, и меня тоже – в расход? Я тоже для вас из того же дерьма деланный? – для виду Цвигун едва не подавился ржаной горбухой.

   Фоммель раскатисто захохотал. Так, что от головы окончательно уплыла тяжесть. В лоб скользнул, подобно сквозняку, поток облегчения.

–   Вы есть отдельный тем, – успокаивающе махнул он рукой. – Успокойтесь, камрад! Рот фронт, как говорил товарищ Тельман и товарищ Пик. Никто вас пока расстреливать не собирается. Хотя вы спокойны и так, как я погляжу, – сощурил он глаза и наморщил лоб. – Прекрасно играете свою роль, только и всего.  Которую вам написал ваш куратор из «ящика».

–   Может быть, может быть… – по-еврейски  заметил Цвигун, скопировав даже произношение. – Всё очень может быть, герр оберштурбанфюрер.

–   Если ваш куратор, как и вы – скрытый троцкист, – продолжил Фоммель, – это меняет дело. Это предаёт нашему разговору деловой характер. Вы помогает налаживать контакт «СД-внутри», 3-й директорат РСХА, в который я состою, с ваш 4-й Интернационал. Кажется, так называется ваш организаций? – краем уха он уловил мотор вездехода «кюбель». По колышущимся от лёгкого ветра стенам палатки пробежали узкие полоски синеватого света. – О, кажется, нам что-то  привезли.  Какие-то новости о фронт или о ваш центр.

–   Только не надо лезть под стол к кобуре. Если же лезете, не угодите в ширинку.

   Было видно как по травянистой площадке на фоне штабного автобуса «Опель» с телескопической антенной и ряда мотоциклов вдоль которых ходил часовой в стальном шлеме, из распахнутой гофрированной дверцы спрыгнул высокий эсэсманн в короткой пятнистой куртке. Через минуту он был внутри палатки. В руке он сживал плотно запечатанный сургучом зелёный пакет с фиолетовым  штампом и цветной поперечной линией.  Оставив подчинённого в вертикальном положении, Фоммель немедленно вскрыл сургуч. Двумя пальцами извлёк сложенный лист серой бумаги, покрытый готическим текстом. Развернув его, он принялся читать , высоко подняв брови. (Лист при этом он держал так, чтобы содержание не смог прочесть никто другой.) Ничего не изобразив на лице, он сложил лист и сунул обратно. Затем всё также, двумя пальцами извлёк из конверта другой,  из плотной серой бумаги. Вытащил наружу несколько фотографий на скрепке. Держа их сложенным веером, как карточную колоду, принялся всматриваться в лица тех, кто был на них запечатлен.  Вскоре, произнеся удовлетворённое “shoon”, он установил посреди стола, стеленного клеёнкой,  лишь одну фотокарточку. Эсэсманн по его кивку лишь оттопырил локти и, совершив поворот, немедленно вышел.

–  Не знаю чему тут больше верить – усмехнулся оберштурбанфюрер. – Хорошо подготовленной лжи или дозированной правде. Не знаю… Однако заслуживает доверие то качество, с каким работает ваша «крыша». Профессионально, нечего говорить, – он поднял фото с зелёной клеёнки. Показал Цвигуну знакомое лицо цыганской наружности, но с прямым носом: – Надеюсь, что этого диверсанта, грозу рейха и фюрера, вы признаете? Не придётся вас сдавать ведомству «папы»?

–   Похожего субъекта я видел под Смоленском, когда был направлен для взрыва железной дороги, – играючи заметил Васька, собирая на лбу загадочные складки.

–   Где наряду с другими диверсантами-подрывниками вели рельсовую войну, – угрожающе сомкнул светлые брови оберштурбанфюрер. – Это ослабило германские коммуникации. Но не об этом сейчас речь, – спохватился он, отгоняя залетевших комаров.

–   Вы их убейте, поганцев, – помог ему Васька. – Так оно вернее будет.

–    Русский шутка всегда хорошо, – признался Фоммель. – Когда он есть к месту и ко времени. Вы иногда шутить не совсем к мест, герр Краснопольский.

–   Ладно, постараюсь так не шутить, – весело оскалился Васька. Он отложил столовый прибор и поставил на место крышку термоконтейнера. – Как говорится, премного благодарны, – он медленно встал, приложив правую руку ладонью к груди.

  Через минуту они вышли из палатки. По улице, где стоял возле мотоцикла наряд полевой жандармерии, лязгала гусеницами колонна САУ «Бруммбар» (Sturmpanzer IV Brummbar) со скошенными неподвижными бронированными рубками и торчащими из них короткими «шуммелями» 105-мм гаубиц. Следом прошла колонна Pz.Kpfw. III и Pz.Kpfw. IV. Среди первых было множество устаревших ранних серий со «штуммелями» 37-мм. Последние были усилены кормовыми и башенными бронеэкранами.

–   Залог нашей победы, – Фоммель махнул рукой в сторону техники, что воняла синтетическим перегаром.

–   Нет, господин хороший, – тактично поправил его Васька. – Залогом вашей победы является… хм, гм… самочувствие товарища Сталина.

***

…Покачиваясь в 60 мм бронированной маске, 85-мм пушка выбрала, наконец, нужный угол. Вырвался лоскут пламени. Бан-г-г-г… Последний бронебойно-трассирующий тупоносый снаряд (УБР-354СП) вычертил фиолетовый след в направлении пятнисто-серой туши. У панцера заклинило башню. Вращаясь на гусеницах, с исковерканными экранами, что торчали на корме железными клочьями, он разворачивался пушкой в сторону самоходки.

–   Задний ход, Трофим! Быстро, шнеллер… – зашептал Виктор, не отрываясь от перископов башенки.

–   Есть, командир! Будет спок и кок… Для фрицев исключительно последнее. Для нас исключительно первое! – орал в ответ водитель-механик Хохленко, у которого руки были посечены железной крошкой.

   Липкими от крови ладонями, хватаясь за липкие же ручки тормоза и коробки передач, он рулил и выруливал. Комбинезон, перехваченный ремнем с кобурой, о который он поминутно вытирался, был также липкий и мокрый. К ордену представлю, на мгновение мелькнула, как молния, мысль в голове Виктора. К ордену Красной Звезды!

   Изогнувшись на стальном сидении, Хохленко рванул окровавленными руками липкие от крови рычаги. Двигатель, зарычав как живой, двинул машину с места. Маневрируя под выстрелами, она стремительно отползала. По окружности деревни, со всех четырёх сторон, через сады и огороды, к площади отступали САУ 6-й батареи Тевосяна Армена Хачатуряновича, по прозвищу «Барефзес», что на его родном армянском означало «здорово» или «привет». С ним бок о бок, отходили и отстреливались три уцелевшие машины его роты. На ходу они испускали сизовато-синие выхлопы вперемешку с искрами, выпускали фиолетовые трассы бронебойных выстрелов. Банг-г-г, банг-г-г… Вж-жжж-у, вж-жжж-у… Вражеский снаряд, пущенный со ста метров, поразил одну СУ-85. Из верхнего  люка появились тёмно-синие фигурки экипажа. Пригибаясь, они уходили от пулемётных очередей. Пули высекали искры из зелёной краснозвёздной рубки  подбитой машины, взмётывали столбики пыли на дороге. Один из ребят, высоко подкинув руки и запрокинув голову в чёрном шлеме, рухнул оземь. Трое других немедленно слились с землёй. Плоско извиваясь, поползли в сторону развороченного забора и распаханного гусеницами садика. Командир подбитой машины полз с брезентовой сумкой, где были патронные диски. Его подчинённый помимо ППШ-41 волок другую сумку, где были четыре противотанковые гранаты.

–   Командир! У меня последний! – раздался в мембранах шлемофона крик Тевосяна. – Сейчас выстрел – что тогда!?! Где обещанное подкрепление, я не понял?

–   Нам тоже пора выбираться? – загремел своим басом старшина Хохленко. – Гранаты-автоматы с собой. Айда!?! Пока нас не зажгли в нашей коробочке.

–  А что, командир? – Иванов-радист шевельнул чёрными  усиками и блеснул зеленовато-синими, как одесское взморье, глазами. – Четыре противотанковых – вот наша артиллерия! Быстренько надо выбираться. Хохол дело говорит.

–   А ты не хохол, одессит? – встрял Хохленко не по делу.

–   Парниша, что б я вас пока не слышал. Так что, комбат?

–   Пить дать – подожгут, комбат, – жалобно промяукал в пышные усы Хохленко. При этом он так выжал коробку передач, что САУ едва не подбросило.

   В подтверждение по броне – вжиг-вжиг! – ударили на излёте две болванки. Одну срикошетило в яблоню. Ствол дерева переломило, а спелые плоды засыпали воронки. Другая, как, оказалось, покорёжила кормовой бронелист, хотя, к счастью, не оказала заброневое воздействие. Это мгновенно определил Борзилов, что «поцеловался» затылком  о погнувшуюся броню, когда отбрасывал ногой выброшенную затвором гильзу.

–   Сука, мать-перемать! Гандоны-мудоны… – разразился бешенной бранью механик-водитель, хватаясь за ушибленное место.

   Самоходку, многократно обозванную «сукою», снова тряхнуло. Сделав форсаж на правой гусенице, Хохленко умело погнал её к паперти. Прежде чем все успели сообразить, что к чему, прямоугольное стальное тело на гусеницах  с длинным хоботом пушки, не повредив каменный косяк, вползло, звеня траками, по кирпичным ступенькам внутрь храма. В следующий момент, рыча трансмиссией и испуская сизовато-синие выхлопы, САУ «задницей» стояла  под куполом церквушки. Со стен, осыпавшихся от времени и прочих безобразий, смотрели уцелевшие разноцветные фрески с суровыми, тонконогими и тонкорукими святыми, апостолами и равноапостольными в красных, синих и зелёных плащах, с золотыми ободками вокруг голов. Летели на крыльях Архангелы в окружении звёзд, что покрывали своды. Звезда Вифлиемская, фигурки Девы Марии и Иосифа-плотника, что держали на руках детское тельце,  в окружении склонившихся старцев-волхвов и домашних животных – все взирали на родившегося Спасителя мира…  И на заехавшую самоходку тоже.