Текст книги "Новое житие - покой нам только снится (СИ)"

Автор книги: Станислав Графов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

   Побродив от лотка к лотку, он умело изображал  то заинтересованного, то скучающего покупателя. Выпив кружку коровьего молока за тридцать советских рублей, он, наконец, зашёл в собор. Попутно задержался на паперти, разговорил одну богомольную старушку. В разговоре с ней он долго и уважительно отзывался о приходском батюшке, которого в глаза не видывал и слыхом об ём не слыхивал. Воображение в нём разыгралось – он взялся изображать вернувшегося белоэмигранта, забывшего о своих корнях: «Матушка-сударыня, ить… Отшень прошу вас мне помотчь отному потьерявшемуся косподину – то есть я…»

   Вокруг них всё время вертелся какой-то оборванный шкет.  Он закатывал глаза к небу и подозрительно-настойчиво тянул жалостливое: «Дяденьки и тётеньки, подайте сыну расстрелянного большевиками епископа копеечку! Ну, подайте, Христа ради…» Цвигун, не глядючи, сунул ему в грязную ладонь смятую рейхсмарку и вежливо посоветовал «выпасть в осадок». Нехорошее чувство, что его водят, хотя и не плотно,  поселилось в нём с этого момента и…

***

   Лоренс молча изучал сводку наружников о поведении и контактах Краснопольского за последний час. На карте города и карте района, где были очерчены траектории его меняющихся маршрутов, получилась некая «ломанная кривая». На рынке и того интереснее – «объект» шесть раз полукругом обошёл площадь по периметру. При этом всякий раз под прямым углом выходил к главным улицам. Это было похоже на условный знак, но вряд ли это было знаком. Слишком замысловато, подумал Лоренс с лёгким сарказмом. Господин чекист или… как есть?.. резидент этого загадочного СМЕРША, очевидно, пускает нам пыль в глаза. Либо контакт уже состоялся, либо он чувствует неусыпное внимание. Желает, таким образом, от него отделаться.

   Шеф отдела наружного наблюдения был тут же. К нему и адресовал свой вопрос партайгеноссе Лоренс:

–   Ходрик, как вы думаете – этот «прыщ» нас пытается дурачить или в этой абракадабре всё-таки есть логический смысл?

–   Обергруппефюрер, смысл есть во всём. Однако в этом случае я сам теряюсь в догадках. Русский явно чего-то боится. Правда, в одном месте, он явно оплошал. Как явствует из сводки – он работает в паре со своим агентом, кандидатом на заброску в русский тыл. Он взят из школы «Валли». Его фамилия Семельченко. Так вот, кандидата остановил капитан танковых егерей «Великой Германии». Между ними произошёл странный разговор. Капитан обвинил его в нелояльности к Германской империи. Приказал показать документы. Этот Семельченко показал ему какой-то лист бумаги с синей печатью  в левом нижнем  углу и…

–   Простите, Ходрик, что значит это и?.. – Лоренс, предвкушая результат, откинулся на мягкой кожаной спинке кресла. В затылок вонзилась сотня невидимых игл, приятно занозив его мозг.

–   Я сомневаюсь, что всё так просто. Но, тем не менее, обергруппефюрер: это похоже на состоявшийся контакт. Капитан сыграл расстройство в чувствах. После того, как Семельченко ушёл, он вызвал патруль полиции. Стал приказывать провести в районе облаву, так как им  чуть не был задержан русский партизан, провоцирующий население на неповиновение имперской власти. Те для виду изъявили готовность исполнить любой приказ. На самом деле, они постарались как можно быстрее убежать. Русские говорят в таких случаях – «дали дёру»…

–   Вы убеждены, что на листе бумаги… – сам с собой заговорил Лоренс, массируя виски указательными пальцами. – Что, Ходрик, отлично! Похоже на правду. Что же… он, этот офицер хотел облавы в этом районе? Он её получит, – рука Лоренса крепко уцепилась за чёрный телефонный аппарат коммутатора, что соединял СД, ГФП и Абвергруппу.– Так, но что вы успели выяснить…

 –   По капитану пока ничего. Наружники ведут его и будут докладывать ровно через час. Если это «краплёный туз», мы что-нибудь придумаем. Подождём у явки, где он приляжет на ночлег. До утра времени хватит.

–   Да, да… – довольно хмыкнув, Лоренс показал этому высокому Судетскому чеху, чтобы тот на время замолк. Его палец уже нажал кнопку микрофона: – Оператор! Код «Бруммель-Бах». Соедините с группой тайной полевой полиции. …Дежурный! Вас беспокоят, резидентура СД. Мне нужен срочный разговор с вашим шефом. Да, ваши коллеги, партайгеноссе. Хайль…  Так вот, дружище, в центре, в районе городской площади, обнаружен некий подозрительный субъект, – он словно бы нехотя изучил взглядом машинописные строчки с приметами Семельченко:  –  Роста выше среднего, одет в серый, залатанный на локтях пиджак, рыжие ботинки… кепи… О, нет, дружище! Брюки на нём тоже есть – тоже серые…

***

…Проехало четыре мотоцикла с колясками, где сидели полевые жандармы в клеёнчатых пыльниках с начищенными бляхами. Они расположились по периметру площади, перекрывая все входы-выходы со стороны главных улиц. По тому, как заволновалась толпа, Васька прочувствовал: начинается облава. Надо улепётывать и как можно быстрей. А Семельченко, этого  грёбаного хохла всё не было. Мгновенно оказавшись за фрагментом рухнувшей стены, он согнулся в три погибели за почерневшей кровельной балкой.

–   Где этот тип в шляпе, что только что здесь светился? – прозвучал угрожающе голос по-немецки, что не смог заглушить даже рокот мотора.

–   Ты ничего не путаешь, Херберг?

–   Нет, герр штабс-фельдфебель. Тут стоял тип в  синем, хорошо сшитом костюме и фетровой шляпе. Я оглянулся на вас. Когда повернулся – его уже нет. Подозрительный факт, герр…

–   Himmeldonnerwetter! Наверняка, этот бандит прибыл сюда для связи. А мы его упустим… Пауль, живо посмотри в развалинах. Херберг, будь наготове. Но не лезьте туда. У нас и так мало сил – незачем распыляться.

   Он и вправду говорит, довольно ёкнуло внутри Васьки, начиная от спинного хребта. Всёх полевых жандармов с опытом, да и резидентов СД и «тайными гестаповцами», не считая абверовцев, согнали на фронт.

   По мостовой прошлого века лязгнули кованые сапоги. Подковки на каблуках, а также четырёхугольные гвозди на подошвах, казалось, зазвенели под самым ухом. Цвигун инстенктивно прижмурил глаза. Затем он силой воли собрал свой напряжение на уровне копчика, а затем также, усилием воли, стал медленно выпускать его через голову. Концентрируясь на внутреннем тепле, что разрасталось в гигантский шар, он представил себя единым со стеной, к которой прижался. Сквозь щёлку глаз со стрелками ресниц он различил силуэт молодого жандарма в зелёно-сером плаще, на груди которого в такт шагам покачивалась на цепочке овальная металлическая бляха с орлом и номером. Голова под каской водила из стороны в сторону, будто на шарнирах. Но в сторону Цвигуна этот молодой и рослый парень с нордическим подбородком и поджатыми губами почему-то не смотрел.

Потоптавшись на месте, он резко повернулся и пошёл обратно.

–  Герр штабс-фельдфебель! Там никого нет.

–  Ты явно перетрудился, парень! И зачем привозят по будням креплёное баварское…

  Молодец, что вовремя утёк. А то пришлось бы задушить тебя твоей бляхой на цепочке, расслаблено подумал Цвигун. Кстати хорошее выражение «утёк». Как будто не о человеке, а о ручье или роднике. Недаром в конторе говорят о сотрудниках или секретных сотрудниках как об «источниках». Утёк, стёк…

   В следующее мгновение он обнаружил рыжую взлохмаченную голову Семельченко, мелькнувшую за грудой обломков. Вот, стервец! Или всё это время прятался здесь, или только сейчас обосновался. Тогда любопытно другое: где он всё это время ошивался? И облава, прямо-таки странно…

   Они вскоре встретились взглядами. Цвигун почесал себе правое запястье. Затем он прочертил пальцем по левому виску невидимую линию. Сначала состроил на лице ужасную гримасу, означавшую, по-видимому, смертный приговор Семельченко. Рыжая физиономия за обломками заметно побелела. Но Васька тут же сменил гнев на милость. Дождавшись, пока парень успокоится и вернёт частицу уверенности, он сделал условный знак: по завершению облавы – ждать в условленном месте.

   После того, как перегруженные задержанными «опель-блитцы» расползлись, Васька осторожно перевёл дух. Минут 30 он ещё оставался на своём месте, обдумывая дальнейшее. Теперь предстояла самая ответственная фаза операции «Паутина», ради которой его и отправили за фронт, чтобы навязать противнику как перебежчика и предателя. Но для исполнения этой части ответственного задания он отправился прямёхонько в городскую управу.

   Возле входа под фронтоном с колоннами, из которых проступила дранка, стояли люди с узлами и авоськами, образуя очередь. Дежурный полицай их отчитывал: «Дурики вы, дурики! Как при Советах – всем гуртом! По записи надо, по записи… А так он никогошеньки не примет».  Зыркнув на Ваську, он мгновенно подобрался и отворил тяжёлую дверь.

   По длинной, вытертой до блеска лестнице Васька проскользнул на второй этаж. Ещё перед заданием он досконально изучил схему помещений и теперь ориентировался на ощупь. Вскоре он отыскал обшитую войлоком дверь  с аккуратной белой табличкой, где тушью каллиграфическим почерком было выписано «Управление торговли. П.Барышников».

–  Ой, простите, сударь. Я кажется того… ошибся номером. Вернее отделом, – начал он как бы невпопад, открыв дверь на всю ширину. – Сейчас, сейчас, я уже ушёл…

–   Нет, нет, нет! Ну, зачем же так, а! У нас чай не советская власть, – начал подниматься из-за стола невысокий, ладно скроенный молодой человек. Был он в видавшей виды, но аккуратной чесучовой паре, с цепочкой карманных часов, что змеилась по жилету. Он подскочил в следующее мгновение с протянутой холёной рукой:   – Имею честь представиться, Барышников Павел Сергеевич. Как-же-с, ожидали-с, ожидали-с… – он подмигнул еле заметно, увлекая его за собой в кабинет: – Чайку-с не желаете-с, с сахаром?

–   Нет, мне, пожалуйста, с сахаринчиком, – с барской небрежностью выдавил из себя Васька отзыв.  – Не люблю, знаете,  менять  свои привычки.

   Говорлив он слишком, проанализировал он мгновенно поведение связника-дублёра. И суетлив к тому же. Делает слишком много движений, дополнил он, наблюдая за  Барышниковым. Тот  носился по кабинету, задевая углы и рассыпая папки, что громоздились помимо полок на двух столах с бирками «текущие» и «в архив». Зажатый  он какой-то, но не в меру. Интересно, кто его так зажал? Не иначе как хозяева, с которыми он состоит в агентурной связи. И держат его так хватко и так крепко, что никуда ты от этого не улизнёшь. Духу не хватит. Да и не хочется тебе улизнуть. Свыклось, стерпелось. Понемногу стало твоей родной жизнью.

***

– Всё впорядке, – прогудел незнакомый голос. – Развяжите ему руки. И поверните…

   Когда верёвки спали с онемевших запястий и Виктор обернулся, он обмер. Перед ним стояли плечом к плечу невысокий, ладно скроенный полковник с сапёрными эмблемами на мягких, полевых погонах и его недавний допросчик Ригель в форме вермахта. Последний виновато улыбался и норовил смотреть мимо глаз.

– Товарищ Мюллер, немецкий антифашист, – заблаговременно, но всё ж с опозданием отрекомендовал Виктору своего соседа полковник. – Вы уж простите ему излишнюю прыть, которую он проявил не так давно. У нас, правда, такое не возбраняется – даже поощряется. А вам, как говорится, с непривычки… Но, ничего: вы держались молодцом. Всё прошли. Даже «тысячу смертей». Такое даже бывалым, матёрым волкам не под силу.

– Что? – не понял Виктор; ему показалось, что субъект в зелёно-синей форме, который освободил его запястья, недоборо ухмыляется возле дерева.

– Ни что, а кто, – полковник слегка прикоснулся ко лбу, вернув его к миру ощущений. – Товарища Мюллера уже вам представил. Теперь самое время представиться самому. Товарищ Иванов. Командир подразделения госбезопасности. Ваш начальник, с данного конкретного момента.

   Виктор помялся. Я что теперь чекистом буду, неопределённо подумалось ему. Во влип, прости Господи.

– Товарищ Иванов… – хмуро, с плохо скрытой иронией проговорил он. – Вот так, без звания, товарищ полковник? Виноват, прошу…

   Он так «вырулил» от того, что колени сами собой приняли стойку «смирно», а руки сложились по швам.

– Да, именно. Без звания, – улыбнулся полковник приятным чернявым лицом. – Даже без имени и без отчества на первых порах. Разумеется, дальше мы это поправим.

   Виктор вздрогнул: у Мюллера обнаружился в руке пистолет системы «Вальтер». Небольшой такой, с тупоносым стволом. Но на губах у немецкого антифашиста блуждала теперь непринуждённая улыбка. Он прямо смотрел ему в глаза, и Виктору это понравилось. Желание заехать немцу по уху как-то само собой улеглось и больше не тревожило.

– Товарищ Иванов всё правильно сказал, – внезапно заметил Мюллер. – Разрешите предложить вам свою руку. Так это по русский, говорить правильно?

   Он не вкладывая пистолет в кобуру, подошёл к Виктору на почтительное расстояние. Затем, сохраняя улыбку, протянул ему навстречу небольшую, но сильную руку с пальцами пианиста.

– Если вы, конечно, не против, дорогой товарищ. Я вас понимаю. К нам у вас могут быть только отрицательные чувства. Я всё это понимаю. Но поверьте, я испытываю те же чувства к германскому фашизму, хотя это есть национал-социализм. Германский народ обманут Гитлером. Он скоро поймёт это и обратится к разуму. Вот…

   Пряча улыбку, Виктор дослушал всё это. Вплоть до русского «вот». Немец решительно нравился ему, хотя, судя по острому, резкому запаху из вороненого ствола, только что стрелял поверх его головы. Надо же, не промазал…

–   Ладно, Мюллер, спаси Бог, – неожиданно для себя он сказал это. Вложил ладонь в пятерню Мюллера и почти дружески встряхнул: – Я не обижаюсь. У вас своя работа. Чтобы судить, нужно понять. А я ещё многого не понимаю. Вот, когда пойму…

   Он мечтательно улыбнулся, заставив немца покраснеть.

–  О, я знаю! – заторопился тот, стремительно одёргивая руку. – Русские говорят: долг платежом красен. Но я умею платить по счетам. Так есть…

   Предупредительный чох тут же заставил их обоих унять чувства.

–   Так или не так, время покажет, товарищи, – поскрёб затылок чернявый. – А пока вновь пожмите друг-другу руки. Вот так, правильно. Тому, кто старое помянет, глаз, как говорится… Пойдёмте со мной, товарищ Померанцев, – он взял его за рукав и увлёк за собой: – Вы догадываетесь, куда попали?

– Ну, в другое время решил бы, что в полковую разведку, – попытался сострить Виктор. – Но вы же сказали… Понятно, что к чекистам. Только вот… – он хмуро осмотрелся: – По правде говоря, у меня ещё сомнения имеются. В смысле, где я и у кого. Не у немцев ли я, понимаете?

– То есть? – удивлённо поднял густые чёрные брови Иванов: – Вы сомневаетесь, что у своих?

   Они некоторое время шли молча, вслушиваясь в звуки леса, обступившего их со всех сторон.

– Нет, теперь не сомневаюсь. Что у своих, не сомневаюсь, – вскоре смущённо добавил Виктор. – Теперь чувствую, что у своих. Духом и сердцем.

– Это хорошо, что так чувствуешь, – Иванов незаметно снова взял его за локоть и потрепал для верности. – Значит, то главное у тебя развито как надо. «Глаз-алмаз» у тебя есть и не замутился. Это то, что нам нужно. Остальному тебя научить – раз плюнуть. Согласен с этим?

  Виктор кивнул и ощутил необыкновенное спокойствие. Как будто все птицы и жуки, что наполнили минуту назад воздух своим щебетанием и жужжанием, вмиг замерли. Воздух стал на его глазах необычайно синий и прозрачный.

– Молодец, что это заметил, – прозвучал голос Иванова под ухом. – Правильно, что заметил. Тебе это в дальнейшем не раз будет помогать.

   Они прошли ещё некоторое время в полном молчании. Когда на них обрушилось с зелёных лиственных вершин золотисто-оранжевое сияние Солнца, полковник будто ожил:

– …А то тут такое бывает, ты не поверишь! Одни кричат перед смертью «Долой Сталина» или того почище – «Хайль Гитлер». И такое бывает, да уж – чего ж там… За последние вещи кое-кому на местах и по шапке дают и головы иногда сымают, если проглядели врага. Всякое случается. Но когда вот так, активный общественник, член партии или ВЛКСМ свои истинные убеждения так долго скрывал, так это не просто недосмотр, но пособничество врагу.

-Ого, значит, так бывает? – Виктор приостановился, но затем пошёл дальше, как ни в чём не бывало. – Да, скрытых врагов хватает. Ещё как скрыты… – он почему-то вспомнил командира дивизии и мрачно закусил губу. Сон, где он видел его с Гитлером, не давал ему с этой минуты покоя: – А «тысяча смертей» это – то самое?..

– Да, это мнимая казнь. Мнимый расстрел, мнимое повешенье… Японская проверка на вшивость. Они по многу раз ставят испытуемого к стенке, кладут на скамью и рубят перед носом самурайским мечом. Или вешают на подпиленной верёвке. Вообще, голь на выдумки хитра. Зато обнаруживается, чем дышит тот или иной подопечный. Человек он или нет.

– Даже так? – вновь притормозил Виктор.

– Именно так.

– Ах, вот оно что. Сволочи…

– Ну, ну… Врагов надо уважать, хотя бы чуточку. Что б ни расслабляться и не подставлять им спину. К тому же метод действенный. Вы его прошли с честью, так и не дуйтесь. А не то испорчу о вас первое впечатление. А затем второе. Гляди у меня…

   У Виктора от этих слов морозец по коже пробежал. Он тут же собрался и снова зашагал, как ни в чём не бывало. С минуту они шли спокойно (полковник что-то рассказывал о себе и положении на фронтах), когда из-за густого соснового бора по истоптанной до земли тропинке показалась группа из четырёх бегущих в маскировочных бушлатах. Капюшоны были надвинуты на лица. Виктор в общем благостном состоянии опять ощутил подозрительный холодок. Как только «пятнистые» сблизились, он резко отстегнул ремень с портупеей. Махнул перед собой так, будто в руках было лассо (смотрел фильм «Зорро» перед войной прямо в училище).

   «Пятнистые» ошарашено рассыпались в стороны. Полковник Иванов густо захохотал и хлопнул в ладони. Они у него были широкие и крепкие.

– Вот так! На упреждение значит действуем. Это тоже хорошо, если без лишних нервов.

-Не люблю, товарищ Иванов, когда могут напасть, но скрывают, – стараясь быть веселым и непринуждённым, отреагировал Виктор, покручивая ремнем перед собой. – А то ребята ещё обидятся. Скажут – вот пентюх. Идёт себе, развесив ушки…

   Ребята пританцовывали по сторонам, шумно сопели и подавляли смешки. Капюшоны не давали рассмотреть их глаза. Но по губам ощущалось, что им также весело, как ему с Ивановым.

– Молодец, ещё раз хвалю, – Иванов окинул его одобрительным взглядом. – Всё верно, теперь предстоит учиться действовать на упреждение. Но не так явно. Ведь может быть провокация, а не само нападение.  Ты напал первый и обнаружил себя. Разве это дело? Не дело. Разведчик и контрразведчик так не работает. Ну-ка, попытайся работать  с закрытыми глазами. Закрой глаза и прислушайся…

  Виктор машинально захлопнул веки и погрузился в успокаивающую темноту. Слева скользнуло что-то – какое-то движение. (Слух и реакция обострились необыкновенно.) Он инстинктивно отстранился всем корпусом в левый бок. Справа и слева тоже зашуршало. Он будто наяву узрел сквозь тьму, его обступившую, как «пятнистые» пытаются достать его. Один – махом руки, другой – махом ноги обутой в короткий кирзач-«гавнодав». Последний лишь слегка зацепил голень. Виктор в вполуприседе увернулся от чего-то крутящегося (над головой только мелькнула стремительная тень). Неожиданно для себя он быстрым движением  он достал кого-то ладонью в подбрюшье. Кто-то ойкнул, а кто-то хмыкнул. Но его тут же хлопнули по спине подошвой. Не так, чтобы больно, но обидно это вышло. Обиду он не без труда подавил и принялся уворачиваться дальше. Но полковник Иванов снова хлопнул в ладони теперь уже три раза. Движения по сторонам мгновенно стихли, а глаза Виктора распахнулись сами собой.

– На первый раз достаточно. Очень неплохо, – с неподдельным интересом он окинул взором разгорячённого Виктора, с которого ручьями стекал пот, и ухмыльнулся на группу своих подчиненных, что также приглушённо сопели:  – Теперь понаблюдай. Всем на исходные!

   Он легко снял фуражку и водрузил её на мох. Затем, пританцовывая, вошёл в круг. Закрыл глаза или прикрыл их. Пригибаясь и извиваясь всем телом, стал лавировать между ударами. Лицо его освещалось улыбкой, и было на удивление расслаблено. (Виктор тут же вспомнил своё напряжение, что сковало его перед тем как получить по спине…) Затем резко принялся совершать круговые движения, как пловец, руками. Иногда выше головы, иногда на уровне груди, даже ниже. «Подопечные» стали валиться один за другим на землю. Вскоре их осталось двое. Иванов сделал привлекающее движение рукой – они на него разом напали. Но не тут-то было. Полковник тут же оказался между ними. Лёгкими, но стремительными движениями он поймал обоих за плечи. Резко и одновременно крутанул обоих навстречу друг другу. Оба сорвались в штопор, будто выполняли поначалу фигуру высшего пилотажа. Затем, как по команде, рухнули на землю.

– Вот так, – Иванов отёр лицо, что стало вмиг буро-малиновым. – Это называется «досанка –крышень». Славянская древняя боевая игра. У каждого человека есть внутренняя опора, за счёт которой он не просто ходит – сохраняет равновесие. У каждого такая – вдоль плеч, то есть плечевой сустав. Ну и спинной хребет, конечно. Вместе образуют крест, который каждого из нас держит.  Если знать эти две перекладины и место пересечения, можно запросто уложить противника, в принципе, любого. Даже группу. Если, конечно, выбрать ведущего. Ведущий и есть точка пересечения в коллективе. По нему и надо бить или, как  в нашем случае, по-товарищески работать и грамотно руководить.

– Понял, – едва махнул головой Виктор.

– Ты пока ещё только начинаешь понимать. Впрочем, делаешь это очень даже неплохо, – полковник махнул рукой группе: – Продолжим работать! Собрались по-новому и в расслабленном… пошли-пошли как калики-переходные…

   Ребята, как ни в чём не бывало, отряхнув пятнистую амуницию, припустили по тропке. Затем стремительно сорвались и растворились среди кустов и деревьев, смешавшись с зеленью.

– Как тебе наше ничего? – с юношеским задором огорошил его полковник.

– Разве такое… ничего? Ничего себе… – едва не задохнулся от удивления Виктор. – Это ни ничего, товарищ Иванов. Это даже очень ни ничего, а чего! Это здорово, по-моему.

– Молодец, снова молодец. Спасибо тебе огромное. Значит, и этому желаешь научиться? Ась, не слышу?

–  Ага, конечно. Только я уже, по-моему, начал учиться.

– Да, ты уже начал. Всё верно. Продолжай в том же духе и выйдет из тебя хороший толк. Только учёба у нас не совсем обычная. Нет ни классов, ни парт. Нет распорядка дня, с уходом на покой и приёмом пищи. Нет у нас по сути свободных часов. Учёба наша – вся жизнь. Ты готов так учиться, товарищ Померанцев?

– Конечно желал… То есть, я готов конечно, – мгновенно поправился и подтянулся Виктор. – Когда приступим?

– Вы, верно, не поняли, – с мягкой досадой произнёс полковник. – Вы уже в работе. Приглядитесь, прислушайтесь. Работа окружает вас. Работа это вы сами. Поняли теперь? – и подступив к нему ближе: – Вы шли к этому через всю жизнь. Через многие жизни, о которых прежде не догадывались. Всё! Теперь пелена неведения с вас спала.  Теперь, – он сделал плавный мах рукой, – посмотри туда. Что ты там видишь? Или кого?

   Виктор бросил взгляд на тропинку и в который раз обомлел. Освещённая со всех сторон дневным, ярким светом шла высокая, тоненькая девушка в простеньком ситцевом платье. Светло-русые волосы были заплетены в тяжёлую косу и уложены вокруг головы. Аня, сестрёнка… Он не видел её со дня ареста отца: с 1934 года. Посчитай целая Вечность за спиной.

   Аня тем временем неслышно подошла к нему. Взяла его за руку чуть прохладными, но такими же чуткими пальцами:

– Виктор, братик мой! Вот и свиделись. С прибытием…

– Я думал:  где ты, где мы? – словно очнулся он от глубокого сна. – А ты, оказывается, шла ко мне. А я к тебе.

   Он обнял её, а она его. Они так некоторое время и простояли, прижавшись друг к другу. Вопросы о матери, вопросы об отце сплелись воедино. Полковник знал на них ответы, но держал их в себе. Мать, Настасью Филлиповну Померанцеву, расстреляли ещё в 1941-м по обвинению в шпионаже. Сделано это было на скорую руку, в предместьях Даугавпилса, усилиями начальника 3-го отдела НКО одной из частей, выходивших из окружения. Отец в октябре 1941-го был освобождён из лагеря и полностью реабилитирован. Ныне он работал от 4-го зафронтового управления НКВД во вражеском тылу. Сотрудником «четвёрки» была и Аня. Не так давно она вернулась с последнего задания. Начальство хотело забросить её во вражеский тыл снова и снова…

***

-...В самом деле, в самом деле,  – улыбнулся ещё шире Барышников своим круглым румяным личиком и хлопнул его по простецки по плечу. – Очень рад-с! Ну, очень, сударь мой. Наконец-то вы к нам прибыли! Давно, знаете ли, ожидаем. Заждались уже…

   Он не договорил (Васька облегчённо вздохнул, так как ему послышалось «…весточки с Большой Земли»), когда дверь распахнулась. Расфуфыренная, хорошо сохранившаяся дама не первой молодости, с высокой причёской по европейской моде, стремительно ворвалась в кабинет:

–    Господин Барышников… Павлик, ну кто же так работает с населением  свободной Европы? У тебя три просителя на лавочке, а ты тут прохлаждаться вздумал! Ой, я… – она, заметив Ваську в импозантном, заграничного покроя костюме, предупредительно закашляла: – Простите, сударь, но вы отрываете от службы…

–    Итак, герр Барышников, я уполномочен  компанией «Крейцау и сыновья» предложить городской управе в вашем… гм, гм, так сказать, лице, выгодную сделку. Да-да, не удивляйтесь, мы склонны видеть вас в качестве посредника! – не обращая на неё ни малейшего внимания, затарахтел Васька как заправской коммерсант.

   Глаза Барышникова сразу же стали ошарашенными. А дверь тут же захлопнулась. Очевидно, дама замерла по ту сторону от замочной скважины в форме вопроса. Затем, особенно не таясь, прощёлкала каблуками по коридору.

–   Вот видите… – затаив дыхание, промямлил в конце-концов Барышников. – Как у них всё тут поставлено! Ну,  это – наблюдение… – произнёс он уже шепотом. – А вы прямо при ней о коммерции…  Я в том смысле, что… –  он одними губами сказал «Центр»: – …что там думают? Лучше нам встретиться на улице. Нет, в парке. Скажем, после 16-00. Меня могут задержать по службе. Вы там постойте до половины пятого, на центральной аллее. Я вас там найду. Если я не приду, то – завтра, в то же время на том же месте. Понятно? Вам ясно?

–   Понятно, что ясно, – с улыбкой кивнул Цвигун, ощущая нешуточное беспокойство.

–   Вот и славненько! Рад, что вы такой, – потёр руки молодой человек. – Я постараюсь быть сегодня ровно в шестнадцать. Вот ещё что… Давайте условимся – правая третья по счёту лавочка на центральной аллее. Жду…  Всё, я рад! Ждите, ждите… – он затряс его ладонь в своей руке, что заметно увлажнилась.

–  Ой, пардон! – Васька нарочно замер в полуобороте, изучая реакцию Барышникова: – Вы не сказали, откуда вести счёт.

–  К-какой именно с-счёт? – неожиданно-срывающимся фальцетом переспросил его молодой человек.

–  Как какой? Лавочек, конечно. С начала аллеи или с конца?

   Барышников рассеянно махнул рукой на выход. Он тут же углубился в свои канцелярские дела, будто его не существовало вовсе, а подпольная работа и борьба с оккупантами были досадной необходимостью.

   Это всё больше не понравилось Цвигуну.  Выходя из управы, он покружил по площади, опустевшей после облавы. Ничего подозрительного он не заметил и как будто не почуял. Хотя тревога его росла. Она готова была поглотить весь мир. Но рядом с ним скрипнула тормозами легковая «опель-капитан», что вернуло его к действительности.

   Из отворившейся дверки высунулась знакомая голоса в фуражке СС:

–   Герр Краснопольский! Прошу, сядьте в эту машину.

–  Если просите, можно, конечно, – размял Васька затёкшие от общения руки.

   Поправив шляпу, он неловко, будто протискиваясь сквозь невидимые углы, залез в салон машины.

–   А вот и я, господа хорошие! Здоровеньки булы, как говорят на Украине.

   Машина мгновенно тронулась с места, загудев форсированным двигателем. Рессоры приятно раскачивали салон на выбоинах и углублениях, которыми была богата здешняя поверхность. Тем временем Васька успел осмотреться. Рядом с ним сидел пожилой чин с шевроном СД на рукаве. На груди его отлично сшитого «филдграу» была чёрно-серебристая ленточка Железного креста 2-го класса  времён «империалистической», медаль «За боевые заслуги», а также Бронзовый крест с мечами. Судя по погонам и кленовым листикам в петличках, это был обергруппефюрер. Скорее всего, тот чёрт, о котором брехал этот Фоммель намедни. Когда не хотел отпускать с этим Ставински. Изучая моложавое, тронутое сетью морщин и коричневатым загаром лицо, он предположил, что генерал-лейтенант Службы безопасности загорал под палящим Солнцем. Конечно, так он мог загореть и здесь, на юге России. Или в Крыму. Насупленные брови генерала, что были медно-красные, только усиливали эту версию. Вряд ли так загоришь в тех места, о которых я подумал. Уж не из Африки ли приехал этот гусь?

   А генерал СД Герхард Лоренц с интересом и потаённой брезгливостью (второе он усиленно маскировал под радушной улыбкой) изучал этого самоуверенного русского. Или он выдаёт себя за перебежчика, либо таковым и является. Однако решение он принял, оказавшись по ту сторону фронта. Скорее всего, циник и трус. За всей его бравадой скрыто, во-первых, неуёмное желание власти, а, во-вторых, желание вкусить все удовольствия жизни.  Но смотрит он в глаза и слишком уверенно. Встречного взгляда ничуть не боится, но и не давит своим на собеседника. Значит, профи, хоть и начинающий. Держится в целом уверенно, но слишком дерзко. Провоцирует на эмоции, а значит привык повелевать в своём СМЕРШе. Во всяком случае, считает свою «крышу»  вполне надёжной. Но, чья эта крыша? Врёт этот Краснодольский, выдающий себя за Краснопольского, или говорит правду – о троцкистском подполье? Заманчиво, если такая организация как «4-й Интернационал» действительно существует. Если на самом деле у неё руководители – в высших эшелонах Красной армии и большевистской партии? Всё необходимо выяснить в ближайшие часы. Вот для этого он и приготовил для всех кое-что. Так, один фокус… Болван Фоммель, что осенью и зимой 1941-го отличился в карательных акциях под Смоленском, так и не смог толково выведать у русского, кто за ним стоит. Что ж, «ПОТРОШИТЬ ОБЪЕКТ» это целое искусство. Ничего, придётся самому поправить ситуацию.

–   Вы наверняка поняли, герр Краснопольский, что я приехал… как это говорится в России, по ваша душа, – благожелательно усмехнулся Лоренц. Чтобы показать своё расположение, он протянул Ваське свою  крепкую, костистую лапу, с которой снял перчатку: – Обергруппефюрер Лоренц Служба Безопасности. К вашим услугам…