Текст книги "Новое житие - покой нам только снится (СИ)"

Автор книги: Станислав Графов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

–   Где сейчас русский? – Лоренс поинтересовался сразу же, как только спустился с трапа «Do-17».

–   Русский проводит занятия со своими кадидатами.

–   Вот как! – кустистые брови обергруппефюрера всколыхнулись. – Он уже отобрал кандидатов?

–   Да, обергруппефюрер. Мы показали ему школу «Валли». Он на занятиях отобрал себе единственного курсанта. Причём из числа отсеянных.

–   Ошибка при отборе? – Лоренс удивился снова, задержав колено и придержав фуражку (он приготовился устроиться в «мерседесе»). – Такое возможно?

–  Ошибки случаются, обергруппефюрер. Но в данном случае она исключена. Русский… этот проходимец, – не сдержал себя Фоммель, – сошёлся со Ставински, эмиссаром Канариса. Вдвоём они прижимают меня с боков. А тут ещё ваши инструкции и директивы штабов «Валли» о боевом братстве Абвера и СД.

–   Я понимаю вас, – решительно заявил Лоренс уже в машине. – Однако будьте спокойны, мой мальчик, – он потрепал Фоммеля за коленку.  – Мне даны чёткие указания непосредственно от Гиммлера и Шелленберга, – он опустил стекло, разделяющее их с водителем и адъютантом: –  Предписано делать ставку на части 2-го танкового корпуса СС. Это наш козырной туз  в предстоящей игре. Можешь забыть о субординации, – усмехнулся он по-отечески, давая понять, что на время поездки становится для него «партайгеноссе». – Кстати, что ты думаешь о нашем ударе в направлении этой… Прохоровки? Последние сводки звучат очень оптимистично. Если бы их не озвучивал этот брехливый мерзавец… – он явно намекал на Геббельса.

–   Говоря по правде, партайгеноссе, я не столь оптимистичен в прогнозах. 4-й армии и 2-му танковому корпусу удалось пробить внушительную брешь в обороне противника. Но русский фронт от этого прогнулся, только и всего. Никакого охватывающего удара не вышло. Хауссер, заботясь о безопасности своих флангов, попусту рассеивает свои силы. Темп продвижения войск снизился. Русским это только на руку, – они, я знаю, подтянули свои танковые части под Прохоровку. Если они думают, как вначале кампании, ограничиться встречным, лобовым контрударом, то это радует. Если…

–   Кругом одна измена, мой мальчик, – едко усмехнулся Лоренс. Его бритое, с редкими морщинами лицо под сенью огромной фуражки оставалось невозмутимым. – Эти прусские свиньи в штабах готовы за грош продать рейх поганым англосаксам и большевикам. Первые наметили уже в этом году высадку в Сицилии, – он заметно снизил голос, хотя этого можно было не делать. – Это свежие данные – шведский Красный Крест…  Этому источнику можно полностью доверять. Не ясно по срокам, но вряд ли это произойдёт осенью или  зимой. Тогда… – он скорчил болезненную гримасу, – что нам противопоставить этому вторжению? Разложившиеся итальянские войска? Берсальеров с их петушиными перьями на касках? Или фанатично храбрую фашистскую милицию? Демагога дуче?.. Карта Муссолини бита. Над ним смеются даже дети.

   Он выдержал паузу. В шуме двигателя она показалась бесконечной.

–   Партайгеноссе, следует ли понимать так, что уже в этом году мы один на один  будем противостоять русским, имея за спиной… – с полуоткрытым ртом пробормотал оберштурбанфюрер.

–   Но вернёмся к теме, – словно стряхнув пыль, продолжил Лоренс. –  Почему ты отозвался об этом русском так уничижительно?  А, я забыл! Абвер тому причина. Этот Ставински… Что ж, дай мне последнее материалы по этому эмиссару. Твои люди висят на его хвосте?

–  Нет, партайгеноссе. Ставински хороший профессионал. Мы используем для этих целей агентуру в «Цеппелине». Кроме того объект «Птица»  не позволяет нам работать в полную силу.

–   Вы ищете объект «Птица»? – живо поинтересовался Лоренс. – Правда, это не тема моего визита, но…

   На месте он, не снимая перчаток, просмотрел снимки, где Краснопольский запечатлен на улицах Орла, на объектах СС и Абвера. С любопытством обергруппефюрер изучил, как русский демонстрировал приёмы рукопашного боя со здоровенным парнем-курсантом по фамилии Семельченко, которого и выбрал в качестве кандидата. Немного задержался на фотографиях, где Краснопольский ходил по «толчку», заходил в те или иные дворы, пропадал и появлялся в подъездах домов. Он записал в блокнот, что носил во внутреннем кармане френча, номера этих домов. Затем выстроил на полированном столе группу снимков, где русский заходил в те или иные дома в порядке очерёдности.

–  За русским вы всё же пустили наблюдение. Зачем? Вы не считаете его профессионалом?

–  Мы не могли оставить без внимания его контакты в городе. Это, во-первых, партайгеноссе. Во-вторых… Он заранее оговорил с нами этот момент. По легенде СМЕРШ, он отправлен к нам в тыл, чтобы проверить городское подполье.  У русских появилась информация, что некоторые его члены, особенно в руководстве… Русские говорят об этом так – стали «дятлами». Просто и со вкусом. Спокойно, это не наши люди, – Фоммель предупредил эмоции шефа. – Речь идёт, насколько меня информировал мой агент, об источниках тайной полевой полиции.

–   Вы хотите сказать, что… – Лоренс рукой в перчатке прочертил круг у себя над головой, – русский уже встретился с руководителями подполья?

–   Нет, партайгеноссе. Мы тщательно следим за его маршрутами. Он дважды обходил городскую управу, но так и не вошёл туда. На рынке он не подходил к тем людям, с которыми мы работаем.

–   Почему вы сделали акцент на управе? Вы ждёте, что он там с кем-то связан?

–   Там служит один из сотрудников штаба подполья, – скривил свои плотные губы Фоммель. –  Мы предполагаем, что руководство русского предусмотрело его в качестве выхода на контакт. На рынке, видимо, есть кто-то в качестве дополнительного варианта. На случай провала. Что же до домов… Хотите откровенно?

–   Хочу, мой мальчик. Говори.

–   Это подстава русского. Он разыгрывает нас. У первой группы визитов, – рука Фоммеля молниеносно разбросала фотографии на две группы, смешав стройную схему, – есть двойка вначале. Все они происходили на Адольфгитлерштрассе. У второй группы  – другая закономерность. Это два дома на окраинах в так называемом рабочем посёлке. Он шёл по улице, где такие дома из кирпича довольно большая редкость.

   Лоренс, шеф отдела К1 Amt III SD (отдел контроля внутренней разведки при службе безопасности) был заинтересован в скором прекращении этой кампании. Он поддерживал тайные отношения с шефом тайной государственной полиции Генрихом Мюллером. (Контакты происходили при посредничестве  другого шефа – Артура Нёбе, что возглавлял директорат криминальной полиции при полиции безопасности.) Не опасаясь микрофонов (Amt III шпионил за другими директоратами, включая войска СС), они подвергали остракизму нелепые с их точки зрения действия фюрера на Востоке. Особенно не устраивало обоих несоблюдение Женевской конвенции в отношении военнопленных. Нёбе, генерал-лейтенант полиции и группефюрер СС, что имел непосредственное отношение к уничтожению берлинских цыган, а также был назначен ещё Гейдрихом руководителем «группы действий „В“, которая творила в России те же злодеяния, с  почти стоическим упорством отстаивал свою точку зрения. „Что бы мы не думали, но большевикам наши зверства пойдут как нельзя кстати, дружище, – сказал он в одной из первых бесед тет-на-тет. – В России у нас нет агентуры влияния. Сталин уничтожил   этих парней ещё в 1937-м. Кое-какая мелочь осталась, но она не в счёт. Как говорят музыканты – это не главная партитура в оркестре! Ну, да мы не о музыке сейчас говорим. Франция рухнула за три недели, но французы и прочие бельгийцы знали, что мы пришли не уничтожать. Первую ошибку фюрер допустил в Польше, что издавна недолюбливает русских и готова за Литву и Украину с Белоруссией воевать с ними до второго пришествия. Простите за явное богохульство, но это факт! Там ваш покорный слуга, исполняя директиву плана „Ост“ уничтожил несколько тысяч этих грязных ублюдков, а затем совместно с энзацгруппами расстреливал сопливых очкариков и напыщенную шляхту. В результате поляки больше ненавидят теперь нас, чем большевиков, и тем более русских. А в России всё летит к чёрту! Так определил фюрер, когда предписал уничтожить славянские народы как неполноценную расу. Геббельс вопил о троцкистской революции, а фюрер… „ „Геббельс ещё в 20-х симпатизировал коммунистам в Баварии и у себя Рейдте. Его первая пассия была немного того… – живо подхватил тему Лоренс. – У неё русские корни и имя русское. О подозрительных контактах „бычка“ с выходцами из России и эмигрантами не стоит говорить. Все они как на ладони“. „Дружище, что вы говорите! Мой шеф, – Нёбе понизил голос и потеребил ус, – в тех же 20-х якшался с коммунистами и проклятыми социал-демократами, избивая наши мюнхенские ячейки.  А все его грехи списал Борман. Да, великий Мартин! Из верных источников мне известно – он был в плену у русских…  – тут следовал явный намёк на контакт Нёбе с Канарисом. – Так что… Очевидно, что для победы над Россией надо немедленно прекращать карательную политику в России. Но очевидно также другое. Для победы… для нашей  с вами победы в этой уже проигранной войне, – Нёбе наклонился к нему вплотную, тяжело дыша: – нам как нельзя кстати эта политика, провозглашённая нашим фюрером и, может быть… – он ужаснулся своей догадке, и тут же продолжил как ни в чём не бывало: – Они и надоумили его вредить рейху. Они…“ „C вами трудно не согласиться, – вдумчиво ответил Лоренс. – Фюрер крепко завязан с Готфридом Федером ещё с 1918-го, когда агенты Троцкого сформировали в рейхе неплохую агентурную сеть. Если вы помните, в рядах „Стального шлема“ появилось немало национал-большевиков. А сам фюрер в 1920-м имел неосторожность разразиться в „Фолькише беобахтер“ статьёй „Марксизм как средство борьбы с мещанством“. С тех пор на Шикльгрубера давят те соглашения, что он заключил, скорее всего, с Вальдемаром Салнынем, что возглавлял агентуру Коминтерн с 1918-го. Может быть, это был Карл Радек, может быть Тухачевский…“ „Дело принимает серьезный оборот, если мы думаем об этом вместе, – едко пошутил Нёбе, понимая намёк: фюрера считали завербованным советской военной или политической разведкой ещё на заре движения. – Но Сталин  убрал всех хозяев фюрера. Последних, как участников военного заговора, расстреляли в 1937-м. А фюрер убрал в ходе ночи длинных ножей“ всего двоих: фон Бредова и фон Шлейхера. Оба – друзьями Тухачевского, приятельствовали с Якиром, Гамарником и прочими из числа расстрелянных. Наш Шикльгрубер вообще оригинальный тип. Он или притворяется или действительно не видит нашу деятельность у себя под носом, – он рассмеялся со зловещей простотой. – Что ж, судя по общей тенденции, Адольф Гитлер хочет уступить генералам и фельдмаршалам из группы фон Секта. А это значит, что с Россией мы воевать не будем, если она не позарится на всю Польшу, на Балканы и будет для нас поставщиком ресурсов. Если только…“    « …если только сектовцы вроде Лакейтела не нашёптывают фюреру на ухо, что в России действует крупное троцкистское подполье, готовое всё подмять под себя, – подытожил Лоренс, отчего у Нёбе похолодели кончики пальцев. – Такой сценарий выгоден этому мерзавцу, как и мерзавцам, что руководят им из России. Сталин вряд ли решится на вторую чистку в канун второй Великой войны. Стало быть, её не миновать. А наша задача, мой друг, подыграть той из сторон, что начнёт брать верх. Если троцкисты в России окажутся сильней наших национал-большевиков в СС и НСДАП, то это будут они, если сильней окажутся их русские хозяева и коллеги, что действуют за спиной Сталина, то это будут они. Важно сыграть нужную партитуру… вы не находите?“

   Лоренс был давно и прочно завязан с группой военных, близких к адмиралу Канарису. Их интересы разделяли гражданские лица, среди которых были чиновники ряда министерств, представители таких крупных компаний, как «Мен», «Рейнметалл-Борзинг», «Симменс», «Мерседес-Бенц», Хеншель»  и другие. Их мнения сходились в одном: войну на два фронта необходимо кончать и как можно скорей. Предпочтительней держаться курса на сближение с Соединёнными штатами Америки, на худой конец Британии, ну уж на самый худой – с Россией. Группа именовала себя «кружок Крейцау». Верховодил в нём Курт фон Шуленбург, брат бывшего посла в России и кадрового военного разведчика что, по приказу фюрера и Риббентропа, объявил войну Советам. Они намечали действовать самыми решительными мерами, чтобы повлиять на обстановку. Фюрера образумить не удаётся, значит, фюрер должен уйти, рассуждали они. Уйти, причём навсегда. Либо это произойдёт во время одной из его поездок на фронт, либо по пути в Оберзальц можно устроить «камнепад» или «снежную лавину», заложив на подходящем альпийском склоне мощный фугас, либо можно устроить взрыв в полевой ставке. До последнего времени Гитлеру чертовски везло. Он уходил из пивных раньше, чем срабатывал взрывной механизм, не пробовал отравленную пищу. В феврале 1942-го, фон Трескову была поручена задача – передать с лётчиком «Ю-58», на котором фюрер полетит в Берлин из Смоленска, коробку из-под конфет, перехваченную жёлтыми шёлковыми ленточками. В ней тикала с установкой на час (ровно столько занимало время перелёта!) сверхнадёжная английская мина. Но самолёт пробаррожировал до конечной цели и приземлился целёхонек. Оказалось, что часовой механизм таинственным образом не сработал. Теперь такие ошибки невозможны. Необходимо было действовать решительно и заставить «свинью» как можно быстрее «сыграть в ящик».

   В обязанности Лоренса входило собирать необходимую информацию о тайной государственной полиции (Amt  IV) , что следили за всеми подозрительными лицами и группами. Шеф этого директората РСХА, обергруппефюрер СС Иоганн Мюллер, был не то, что Нёбе, его подчинённый – твердолобый нацист. К нему лучше было не подходить с вопросами о переустройстве Германии. Пару раз он, правда, потревожил Вальтера Шелленберга после Сталинградской катастрофы. В этих странных разговорах он подверг критике карательную политику на востоке, назвав её непродуманной. «Что до меня, дружище, то я, прежде всего полицейский, а не цепной пёс, – мрачно пошутил он. – Быть палачом трудно и противно, даже по приказу. Иные из нас, войнов рейхсфюрера и СС, говорят так: „Что мне приказали…“  Но имеет смысл уже сейчас подумать о будущем. Лично я не собираюсь отвечать за причуды своих шефов. Так и подмывает иногда сообщить русским о наших агентах в подполье и партизанских группах. Долг платежом красен – это их поговорка. Может нам это когда-то всем зачтётся. Если мы, конечно,  прежде проявим хорошую прыть. Вы уловили мою мысль, старина?» Кроме всего он клялся Шелленбергу в вечной дружбе, которой никогда не было (оба ведомства увлечённо конфликтовали ещё со дня зарождения под одной крышей). Он уверял, что в КПГ у него – до сих пор друзья, так как ещё с 1918-го он «миловался» с мюнхенскими коммунистами и даже подумывал вступить в их ряды. Примерно в таких же симпатиях, по данным Лоренса и военных из «группы Крейцау», был замечен будущий фюрер, а тогда ещё ефрейтор 9-го полка Баварской дивизии Адольф Гитлер. Сбор данных упрощался одной немаловажной деталью. В этот же период «свинья» выполнял задание капитана Майера, начальника отдела печати и информации дивизии и 2-го военного округа, что также являлся сотрудником военной разведки. По совместительству Гитлер охранял вместе со своим приятелем лагерь русских военнопленных под Мюнхеном.

–   Так вот, дружище, давайте немного ущипнём нашего русского, – хитро усмехнулся Лоренс. – Это только для начала. Он ведь готовит своего кандидата для предстоящей заброски в тыл?

–   Да, партайгеноссе.

–  Вот и отлично. А мы подготовим ему, этому Краснопольскому, небольшой сюрприз. Кунштюк, говоря на нашем языке. Если он что-то прячет от нас – это что-то должно показать себя незамедлительно. Пока вы его гладили по шерсти. Теперь мы погладим против неё. Увидите, что будет…

   Он выразительно взглянул на Фоммеля, словно предупреждая будущие вопросы. На таковых не последовало. В дверь тут же постучали. Оберштурбаннфюрер сдержано прокашлялся. Тут же к ним вошёл секретарь – розовощекий и широкоплечий зондерфюрер. Вскинув левую руку в приветствии по направлению  к обоим, но больше адресуясь к Лоренсу с его серебристыми кленовыми листиками в петлицах, он рявкнул:

–   Обергруппефюрер, разрешите обратиться…

–   Обращайтесь, мой мальчик, – Лоренс был, как нельзя благодушен и не склонен оттирать кого-то в тень даже по уставу.

–   Прибыл русский, которого вы вызывали. Разрешите ввести?

–   Да, конечно, – смешался Фоммель, зардел как невинная девушка. Он припас сюрприз для начальства, но не решался его выложить до сих пор: – Этот человек важен, очень важен в той игре, которая намечается, – и когда, по его знаку зондерфюрер вышел, добавил:  – Это агент, которого я внедрил в подполье. Я уже говорил про него. Наш русский ходит вокруг него кругами. По его же заверениям, он получил из своего Центра задание – проверить подполье на предмет наших источников. Выйдет ли он на весь штаб? Вряд ли…

–  Я так тоже думаю, – Лоренс  был полон неподдельного восхищения, но и виду не подавал. – Зачем ему так светить себя? У его шефов наверняка есть доверенной лицо среди руководства подпольщиков. На него они и будут выходить. Вам это лицо конечно не известно. Хорошо, вот мы и узнаем. А пока распорядитесь, чтобы ваш малыш заварил нам кофе. Я люблю венское, с мороженным, приготовленное по рецепту Марии Терезии. Хотя можно ограничиться взбитыми сливками.

–   Обергруппефюрер, я сожалею…

***

…Через час этот бой для Виктора и его товарищей бой закончился. Он перекрестился, что совершенно не удивило «латников». Почти одновременно с ним перекрестился Сашка, которому позволили потрогать Джульбарса за чёрный влажный нос. Собака лишь быстро облизнула его. Затем приветливо махнула лохматым хвостом.

   Местность вокруг изменилась. Проходил второй эшелон 5-й гвардейской армии, что была направлена по приказу Ставки на ликвидацию прорыва. Вслед за Т-34, КВ и Т-70, в построения которых с лязгом вплетались всевозможные «суки» калибра 76-мм и 85-мм, что были хорошо знакомы Виктору. Характеристики СУ-122 с короткими гаубичными стволами  из наклонных рубок он также неплохо знал . Но за ними следовали СУ-152 с длинными гаубицами соответствующего калибра, с решётчатыми пламегасителями на стволах. Тягачи и грузовики волокли пушки 57-мм и 76-мм, старательно объезжая разбитую технику и разной величины воронки с вывороченной землёй.   Скорым шагом за ними колыхались коричневато-бурые, неровные массы пехоты. Навстречу группами и поодиночке вели захваченных в плен врагов. Среди солдат и офицеров в мундирах «морской волны», камуфляжных куртках с откинутыми капюшонами или чёрной танкистской униформе с черепами и молниями в петлицах попадались люди в красноармейских гимнастёрках и пилотках. Они испуганно озирались, их лица были сплошным мелово-бледным пятном, а глаза либо просили о пощаде, либо источали такую ненависть, что становилось прямо не по себе. Это были так называемые «добровольные помощники» или «хиви», что вербовались из числа пленных в вермахте и СС в качестве обслуживающего персонала при дивизиях. Чаще всего их задействовали на вспомогательных работах, но нередко «хиви» служили подносчиками снарядов при орудийных расчётах, были вторыми или третьими номерами пулемётчиков. Обычно таких в плен не брали – шлёпали прямо на месте. Это Виктор хорошо знал по Сталинграду, на развалинах которого с ними в составе почти 300-тысячной 6-й армии Паулюса сражалось около 60-тысяч таких предателей и малодушных. Но те «хиви» в плен не сдавались. Зная, что их ждёт, они расстреливали последние патроны из  вонючих, замёрзших  подвалов, блиндажей и дотов. Последний патрон обычно приберегали для того, чтобы свести счёты с жизнью. Нередко красноармейцы их так и находили – с кровавой, ещё дымящейся дырой в голове или громадным выходным отверстием на затылке. В сердце редко кто стрелялся – сердца у них не было, а у кого было, они его потеряли и не нашли. Так горько и остро шутили фронтовики.

    Виктор помнил, как сдавшуюся СУ-122 окружили танкисты, когда рассмотрели своих, пусть и в непривычных глазу латах поверх маскировки. Но вскинулось из её корпуса вверх пламя – всё-таки пробили бензобак. Все принялись забрасывать очаг возгорания землей, черпая её, вывороченную, тёплую с жаром и запахом взрывчатки в ревущий, чёрно-рыжий куст на трансмиссии. Из недр самоходки тем временем застучали чем-то металлическим, а затем протяжно закричали: «Эй, земляки! Мы сдаёмся и вам живого эсэса сдаём. Только не убивайте, того…  ладно? Ну, оступились мы по жизни, ну… с кем не бывает, братцы? Мы в особый отдел сами того, хотим. Вы нас только доведите – мы такое там…»

   Как там происходило дальше, Виктор не видал. Только слыхал да и то такое… Причём сплошь в матерных выражениях. Более – менее культурно выражался лишь старшина-грузин с чёрными как смоль усами:  «Какой я тэтэ  зэмляк!?! Я тэбэ мамой клянусь, что нэ зэмляк.  Гомо мамо…» Неустроев тем временем вступил в контакт с командиром танкового батальона, что отбил их у фрицев. По его требованию тот сперва нехотя, потом спешно связался по рации со штабом полка, откуда надо полагать, связь как бы нехотя покатила до дивизии. Может, ему показалось…

–   Товарищ капитан, это ваши орлы? Оно конечно ясно, что орлы – на небе, а тут…. – неуверенно прозвучал сзади голос.

   Виктор, точно подброшенный ударом из-под земли, увидел:  группа пехотинцев буквально волочит на двух поразительно знакомых и близких ему людей в синих, покрытых ржаво-бурыми и тёмными пятнами комбинезонах. У обоих почерневшие окровавленные лица, запёкшаяся кровь в волосах. Руки вздулись и посинели на запястьях – стали как резиновые. Не помня себя от счастья, он кинулся к ним. Барефзес тем временем бормотал как исступлённый: «Товарищ капитан… Виктор, Витя, ты нас нашёл, ты нас спас… А я такое видел! Армяне на улицах Сочи – все рынки захватили. Ходят одетые во всё заграничное, разъезжают все на машинах, длинных таких, не сегодняшних… Не может такого быть! Там и русские такие, где я видел. Там почти все такие. Не может такого быть. И не будет…»

***

…Виктор и Сашка в окружении «пятнистых» бодро ехали на восток. Сдавшуюся  СУ-122 – так уж и быть! – отдали танкистам и пехоте. Первые едва не зажгли самоходке бензобак, когда сноровисто стали палить из пушек. Но затем, разобравшись что к чему, стали забрасывать огонь землёй. Из «суки» тем временем неслось: «Эй, братцы! Славяне! Сдаёмся мы! Тока вы нас не стреляйте, ладно? Мы это… знаем, про вину, которую кровью искупить надо. Ага… С кем не бывает –ну, ладно? Мы это… в особый отдел хотим. Вы нас туда того… не отведёте? А то мы мигом и с удовольствием сами…»

    Как происходила «почётная сдача» никто из ребят не видел. Неустроев, переговорив с командиром отдельной танковой роты, что отбила их у фрицев, связался со штабом полка. Оттуда, надо полагать, связались с кем повыше. Затем комроте что-то приказали. Он без промедления выделил «тридцатьчетвёрку». Но по тем сумрачным «да ладно» и по играющим на его скулах желвакам Виктор сразу смекнул: парня душит земляная жаба. Противная, вся в пупырышках, с заутробным, выворачивающим души «ква-а-а-а». Бывают такие, знаете…  По одному взгляду комроты, молоденького лейтенанта, это было видать. Мол, не извозчик тебе, экипаж подчинённого мне танка. Он мне на «передке» во как надобен, пока вы тут со своими доспехами средневековыми не объявились. Гремите на мою душу, гремите…

   Стало неловко, даже стыдно. Виктор и в самом деле не знал, что делать. Хотя опыт у него был, и в звании он ходил выше. Хотелось прикрикнуть и приструнить, но он нарочно давил в себе это. И ловил одобряющий взгляд Неустроева. К тому же всё внимание его было приковано к Барефзес» и Сергиенко, на которых было страшно смотреть. Их со всех сторон поддерживали пехотинцы. Пожилой, усатый старшина в застиранной добела гимнастёрке старого образца с отложенным воротником, забросив ППШ к вещмешку, дал Армену приложиться из фляжки. Наркомовские «сто» живо ударили ему в голову. Тевосяна, в котором едва теплилась жизнь, мигом подбросило. На какой-то момент его потускневшие, нечеловеческие глаза посреди кроваво-синих подтёков стали осмысленными. Он обнял воздух в направлении Виктора, что не решался приблизиться к нему. Лишь шевелил своими спёкшимися, сухими губами: «Простите меня, ребята, простите. Виноват. Перед совестью своей, перед Богом молю вас. Простите, не доглядел».

–   Комбат, не вини… Ты ни в чём не виноват. Совесть всё простит, если душа чистая, светлая. Какие там горы, комбат, где я был! Какое там Солнце! Как на Красной поляне… в Сочи… После войны поедем туда… Я тебя на лыжах…

–   Поедешь, поедешь, – потрепал его по плечу старшина. – Только сейчас пока уймись. Не береди душу. Мы вас сейчас в санбат. Носилочки только соорудим. Эй! – кликнул он своих бойцов с винтовками: – Скидывая плащ-палатки – растягивай их и вяжи по винтарям своим! Как я вас учил, олухов Царя Небесного. Доставите в тыл обоих в наилучшем достоинстве. Да не растрясите по пути – у них рёбра да кишки отбиты. Понимать надобно…

–   Фу, а я думал уже – второй танк затребуется, – на беду свою изрекла «комрота» и тут же затикнулась.

    На него вперился глазами старшина-грузин. Чёрные как смоль усы, словно проснувшись, зашевелились. Мохнатый кулак прочертил по воздуху замысловатую фигуру:

–   Эх-х-х! Мададой, маладой… Зачэм так гаваришь, таварыш лейтэнант? Слышишь, зачэм, а? Нэ нада так, дарагой. А то я таварышу Сталину пряма напишу. Эсть у нас такой нэсоснательный лэйтенат, таварыщ Сэлэзнёв Игорь…

    Лейтенант, живо смекнув все возможные последствия, стал совершенно белым с лица:

– С собой мы того… взять конечно можем. Я хоть два танка на каждого выделю. Только, поймите: не выдержат они транспортировки на броне. Так что лучше им того, на носилочках, как товарищ другой старшина…

   Не обращая на него внимание, Неустроев задумчиво чертил глазами воздух. Было ощущение, что он обводит огненным контуром всё происходящее. Затем к нему подошёл боец со снайперской винтовкой в надвинутом капюшоне. Оба они пошептались, и боец ни сказав ни «есть» ни старорежимное «так точно», что понемногу входило в жизнь, побежал к старой вороночке, где ранее схоронились Виктор и Сашка.

–  Боец! – подал голос комрота. – Почему не отвечаете по уставу своему командиру? В шрафную захотели? У меня бы мигом нужную путёвку отхватил, – и сокрушённо заметил для своих: – Ну, распустили разведчики своих, мать их… Ох, скоро они по головам друг-дружке начнут ходить. А своему командиру – на шею…

–   Нэ нада так, дарагой. Савсэм нэ нада… – начал было снова сокрушаться грузин. – Мамой калянусь, что нэ нада!

–   Оставить разговоры, – изрёк Неустроев нарочито спокойно. – У нас свои законы. И не вам их судить да рядить. Кру-у-угом, марш! – скомандовал он своим, и те (вслед за ними Виктор и Сашка, что не отлипал от Джульбарса) рванули к Т-34.

–   Да ты кто такой здесь будешь? – начал было Селезнёв Игорь, хватаясь за кобуру.

   Но тут же он обмяк и нерешительно ссутулился. До него, наконец, дошло, что эта специальная команда, одетая в пятнистые комбинезоны с железными пластинами на спине и на груди, стянутыми ремешками, либо НКВД, либо СМЕРШ. Тем паче, что Джульбарс не подвёл – глухо зарычал, ощетинившись шерстью как колючками ёж. Весь его вид говорил: не уберёшь руку с «машинки» – откушу! Не побрезгую, что не мытая, в масле машинном да в соляре. Правда, многое было понятно. Погоны ввели не так давно – в феврале 1942-го. С тех пор началось возрождение традиций царской армии, что не мог не заметить даже самый ненаблюдательный и недалёкий. Впервые «красные офицеры» вместо «красные командиры» употребил незадолго до войны товарищ Сталин, что произвело эффект неразорвавшейся, но пробившей потолок бомбы. Сейчас  этим не удивишь – так требовали называть себя все командиры. Старшие по всей Красной армии требовали «так точно» вместо «есть». Эти тенденции подогревал и усиленно запускал в обиход начальник Управления политпропоганды Лев Мехлис, что в открытую говорил своим политрукам, а также армейским начальникам: «А что вы всё ёрничаете, царская армия, царская армия! Вот я всю империалистическую фейерверкером, а затем унтер-офицером прослужил на батарее. Скажу вам – далеко не всё было плохо в царской армии. Многому надо поучиться, многое надо позаимствовать!» Бывшие твердокаменные троцкисты (из числа тайных да и явных) молча скрежетали зубами, но вынуждены были тянуться во фрунт и говорить «так точно» вместо «есть». Правда, начиная с февраля 1942-го, в армии вспыхнула мода на офицерские поединки. Искусственно кем-то подогреваемая, она унесла десятки жизней. Но усилиями органов СМЕРШ, а также политотдельцев волну эту удалось погасить.

   Итак, танк ехал на Михайловку. Сашка не унимался – продолжал теребить Джульбарса по взъерошенной морде. С разрешения вожатого он легонечко трепал пса за ушами и за сами уши, отчего тот, сладко повизгивал. В голове Виктора тем временем продолжало вертеться: «Дяденька, вы не думайте – я на наших, ни на немцев, работаю…»  Мальчик форсил или так было на самом деле? Он порывался спросить, но всякий раз ощущал железный ком.

   Внезапно он встрепенулся – вспомнил о главном:

–   Товарищ лейтенант! А насчёт убитого вы того… отдали распоряжения? Или нет? У-e-e… Тогда меня сорок восьмой…

   Он хотел сказать, что им остануться очень недовольны, но вовремя ощутил железный ком. А Неустроев тем временем добродушно тронул его за плечо:

–   Догада, капитан. Сообразительный, как моя тёща, я погляжу. Не твоя забота, однако. Всё, что нам приказано – всё исполнено. Успокойся и расслабься. Фрицев дело теперь – полный швах, я погляжу. Растрепали их танки под Понырями и здесь, под Прохоровкой. Это направление, пожалуй, главным у них было. Прошляпили они его. Никого, не таясь, скажу: дан приказ к общему наступлению. Во как! Войска Центрально и Воронежского фронтов скоро та-а-к вдарят, что Манштейну с Клюге мало не покажется. А вместе с ними – ихнему фюреру. Так что рвут и мечут они друг на друга.

–   Понятно… Куда я такой? – Виктор явно намекнул на свой безобразный вид. – Если сразу по начальству, то лучше где-нибудь ополоснуться, и обнову какую…

–   Понимаю. Думаю, случай тебе представиться. Ополоснёшься. И умоют тебя… – хитро прищурился Неустроев

   Уже вечерело. Воздух наливался молочно-серым. Становился влажным и сухим одновременно . Первое, что бросилось в глаза при подъезде к Михайловке была батарея 76-мм пушек. Орудийные расчёты, сплошь киргизы, узбеки или туркмены, в нательном белье или без оного, сверкая мускулами на  загоревших телах, рыли капониры. С востока по бездорожью ползла колонна СУ-152, которые совсем недавно стали поступать на вооружение. Сбоку от них пылило на «виллисе» какое-то высокое начальство с толстыми щеками под фуражкой с чёрным околышем да с  широкими золотыми погонами, где угадывались два чёрных просвета. Сбоку, кокетливо подмигивая и звонко журча голоском, сидела судя по всему, военфельдшерица в сдвинутом синем беретике. На её габардиновой, комсоставского покроя гимнастёрке сиял солдатский орден «Славы», а также гвардейский значок.