Текст книги "Новое житие - покой нам только снится (СИ)"

Автор книги: Станислав Графов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

  Завидев одиноко пылящий в тыл танк с военными, у которых на груди тускло сияли железные пластины, как у кирасир времён Отечественной войны 1812 года, девица так и замерла. Несколько секунд она тряслась и подпрыгивала с начальством на мягком сидении. Затем послала ребятам воздушный поцелуй. Ребята, не будь дураки, отреагировали моментально – ответили раскатистыми аплодисментами.

–   Знатная особа, – с видом знатока изрёк чернявый радист, что расположился на пышушей жаром трансмиссии. – Надо бы запомнить их номерок. Может судьба чего подарит, может я плод с ветки…

–   Не, девочка разработанная, – порывисто сказал «тельник». – Куда ты её цеплять? Она кого хошь сама зацепит. А потом прицепит, а потом отцепит. Направление у неё такое оперативно-важное. Стратегическое…

–    Эй, тишина на камбузе! – нарочно тихо сказал Неустроев, расположившийся с Виктором возле башни. – А то он сейчас воротится и расскажет вам, какое  направление оперативное, а какое…

   Он как в воду глядел. Через несколько минут сзади сработал клаксон. Юркий зелёный «виллис-форд» тут же вынырнул из клубов пыли слева и загородил дорогу. При этом едва не угодил под левую же гусеницу, что привело танк к незапланированной остановке. Ребята попадали друг на друга с весёлым матом. Собака взвизгнув, даже полаяла: Сашка едва не открутил ей нос, когда падал на колени радиста. Но главный сюрприз тут же появился на дороге. Из клубов пыли, что понемногу рассеялись, выкатил пузатый, низенького роста полковник. По его лицу, круглому и довольному, с маленькими неопределённого цвета глазками струился пот. Оно стало ярко-красным от ярости, когда он услышал хохот ребят. Было заметно – до смерти оскорблён знаками внимания к своей «пэпэжэ»…

–  Куда, сволочи!?! – начал он орать, даже не отдышавшись. – Проститутки, дезертиры, предатели! В тыл драпаете с фронта, мать вашу так?!? Когда вся Красная армия, мать вашу разъедак… А ну, строиться всем в три шеренги, трам-тарарам! А то я вам ни тут, а здесь! Я вам здесь речью говорю по-русски, вашу мать, что принять положение по стойке смирно…

   Ребята продолжали смотреть на него как на вредное насекомое. Тогда полковник, сообразив, что эдак он совсем опустит свою репутацию ниже плинтуса, потянул  маузер. Это оружие, что встречалось лишь в кавалерии (у немцев – в войсках СС), он носил в деревянной кобуре через левое плечо вместо планшетки.

   Тут же лязгнул передний люк. Из него показалась голова командира танка, что был смертельно напуган. Виктор сам чуть было не подался на землю, чтобы мячиком покатиться к разбушевавшемуся начальству. Но ситуацию упредил Неустроев:

–  Товарищ полковник, так что разрешите доложить… Почему не по форме одеты? Вас приветствует взвод особого назначения Главного управления особых отделов контрразведки СМЕРШ. Моя фамилия засекречена и должность тоже. За малейшую задержку будете отвечать перед моим ведомством и товарищем Абакумовым лично. Лично я вас держу на прицеле, а мои ребята на мушке. Любое неосторожное движение и ваше имя – решето…  Прошу немедленно освободить дорогу для служебного транспорта. Командир, трогай!

   Голова испуганно закивала и медленно осела в люк. Заревел двигатель, зашумели выхлопные трубы. Полковник стал мучнисто-белым. Беззвучно шевеля толстыми губами, он наводил маузер то в землю, то в сторону проходящих самоходных гаубиц, из которых высунулись головы в чёрных шлемах. Глухой хохот повис в воздухе.

–  Мальчики, с победой! – внезапно разрядила обстановку девица. Невинно состроив глазки, он махнула белой узенькой ладошкой. – Ой, это ж надо – какие доспехи у вас! Это что, сейчас для всей армии такие введут? А как же женщинам их таскать? Ума не приложу… Гавриил Артамонович, давайте, что ли поедем уже! – переключилась она на  начальство, которое, заслышав её голосок, стало несказанно радоваться.– Забирайтесь снова на сиденье, что ли…

    Глядя вслед подпрыгивающему в пыли «мячику» с золотыми полосками, Виктор, когда отъехали на приличное расстояние, восхищённо сказал:

–   Ловко. У всех бы так…

–   Если у вас так – бардак, а не армия будет, – усмехнулся Неустроев. – У нас особая статья и особая ведомство. Но дуристики меньше. Можно сказать, почти совсем нет, потому что там, – он взметнул палец к небу, – всё проверят и резолюцию свою наложат. А тут на словах – сарынь на кичку, а на деле – тягомотина да тянись во фрунт. Без последнего, конечно, армия ни армия. Но когда это над делом довлеет и не даёт развернуться – такая байда начинается! Как в 41-м! Все друг-дружку глаза едят, боятся начальству не угодить. Инициатива, причём, в самый нужный, критический момент – полный нуль. Ну, и сговор с врагом, ну, и потворство у иных и прочих, – он явно кого-то вспомнил, потому что на лицо его, открытое и широкое, с ровными скулами, набежала пелена, а серые глаза стали тёмными как ночь, – налицо, как говорится… И на лице, тоже. Ты думаешь, почему нас били и в хвост и в гриву вначале?

–   Поначалу все думали, что танков у них больше с самолётами, – в свою очередь погасил свои мрачные воспоминания Виктор. – Но я этому слабо верил. Тогда и тем более сейчас. До войны наша экономика столько всего произвела…  Достаточно было на парадах нашего военного округа быть, чтобы видеть – танков столько, что не счесть. Когда они шли колоннами через полигон, то пыль стояла до небес. Ну, а самолётов… Про то я уже не говорю! Наши лётчики в Испании себя здорово не показали. Если бы не предательство их Кассадо…

–  Ну, ни тяни резину, комбат. Отвечай прямо на заданный вопрос.

–  За первое, что ты говорил с последним.

–  Вот то-то. Молоток. Снова соображаешь. Только соображать надо тоже осторожно. Ребята вот мои ещё не все доспели. Вишь, какого барбоса к себе притянули. То-то…

  Они проехали, оставляя за собой шлейф пыли, мимо обугленных, исклёванных «илами» германских цистерн, вокруг которых валялось множество неубранных трупов в камуфляжных куртках и коротких, подбитых четырёхугольными гвоздями сапогах. Тут же стояли в разных положениях повреждённые и вполне целые полугусеничные транспортёры «бюссинг». На окраине, возле яблоневых и вишнёвых садов с золотыми головами подсолнухов, среди воронок и распаханной гусеницами земли стояли догорающие и вполне сносные Pz III с тонкими хоботами 50-мм пушек. Валялись сорванные катки, фрагменты траков, дощатых коробок, которые гитлеровцы устанавливали на трансмиссии и использовали для перевозки личных вещей,  и обрывки камуфляжных чехлов. Рядом с одним из них притормозила вынырнувшая из-за бахчи «эмка» с помятыми крыльями. Из неё неторопливо вышла, жестом приказав кому-то остаться в кабине возле шофёра, серьёзная женщина в летах с погонами майора. Вскинув «лейку», она старательно  стала снимать на плёнку ближайший уделанный панцер. Она вертелась со всех сторон, стараясь зайти с фронта и с тыла, будто вела свой персональный бой. Один раз даже опустилась на колено, что-то выискивая объективом под гусеничными траками. Затем у неё что-то не заладилось с двумя кассетами, торчащими поверх корпуса как верблюжий горб. Морщась, она стала бить по ним и трясти камеру. Та вняла усилиям: застрекотала сама по себе, что женщина-корреспондент не сразу заметила. Так что некоторое время бесценные кадры тратились на общие планы, включая разбитые бензоцистерны, воронки, валяющиеся трупы и просто землю, на которой она стояла. Но это, быть может, были самые ценные кадры в её жизни.

   Эта мамзель хоть не боится по местам свежих боёв прошвырнуться, с невольным уважением подумал Виктор. А то иные и прочие корреспондентики нос из штаба не кажут. Что им начальство набрешет, то и напишут. Потом, правда, боятся на фронт выезжать – что морду начистят, понятное дело. Он вспомнил как одного из таких, щупленького и кудрявого (похожего чем-то на Фрайберга, если б не круглые железные очки), военкора «Красной звезды» нарочно разыграли в отбитом  у фрицев Воронеже. Когда «боец пера» спал без задних ног (угостили спиртом штабные), они переодели одного из бойцов в немецкую каску и пятнистую плащ-накидку. «Хенде хох, руссиш швайн!» – заорал тот, подкравшись внезапно, и ткнул спящего в бок трофейным пистолет-пулемётом. Корреспондент, не продрав зенки, дал откровенного петуха. Он, не соображая, спросонья рухнул на колени и стал молить о пощаде. После чего, прейдя в чувство среди хохочущих танкистов и мотопехотинцев, немедленно смылся.

   В Михайловке между тем был развёрнут полевой санбат. На грузовиках свозили десятки раненых промокших повязках. Напротив церкви высились зелёные палатки.  В них были оборудованы операционная и перевязочная. Оттуда доносились крики и матерщина. Время от времени, шатаясь от усталости, на пороге одной из них появлялся военврач с прилипшей к губе папиросой. Сорвав с одной руки розовую от крови резиновую перчатку, он жадно курил, пуская дым витиеватыми кольцами. На санитарных автобусах ЗИС увозили в тыл тяжелораненых, что с головы до пят были покрыты слоями бинтов и марли с буровато-малиновыми выступами крови. Их вносили в распахнутые задние дверки на носилках. Тут же, по обеим сторонам площади возвышались две зенитки 85-мм, которые обслуживали девушки-зенитчицы. В гущах смятого подсолнуха высился  PzIII Ausf J, что уже подцепили на трос ремонтники, а по соседству – зелёный фургон РАФ. Из его распахнутой дверцы  доносилась порывистая морзянка, что свидетельствовало о преступной халатности связистов. Часовой, то ли так искусно замаскировался, то ли просто-напросто соснул, не казал виду. Из пяти СУ-85 из батальона Виктора на площади осталась только одна, принадлежавшая 6-й батареи героически погибшего Давыдова. (Виктор почему-то взял да и перекрестился.) Возле неё топтался пожилой, обросший щетиной на подбородке ефрейтор с ППШ, грудь которого украшал орден Красной Звезды и георгиевская нашивка за ранение. Рядом с зелёным плоским корпусом с поникшей пушкой смотрелся довольно странно PzIII Ausf A с белым номером 125 на приплюснутой квадратной башенке с боковыми люками.  Это была одна из многочисленных трофейных машин, захваченных в ходе зимних наступлений 1941-го и 1942-го, которую использовали как командирский танк. Прислонившись к её зубчатым гусеничным каткам с двойной передачей, стояли незнакомые Виктору танкисты в количестве четырёх, у которых был нарочито-неряшливый вид. Комбинезоны были расстёгнуты до пупа, шлемы заткнуты у кого за пояс, у кого – за голенище сапога. Удручало, что самым неряшливым был самый старший – майор. «Не, зверь, а не машина! – хвалил он трофей, хлопая по „бронеюбке“ чумазым кулаком. – Ни тебе проблем с передачами, ни тебе с фрикционом, как у „бэтух“. Гоняет по колдозагрёбинам, точно конь лихой скачет. Жалко пушку пришлось убрать, что б нашу радиостанцию втиснуть. А то б…»»Да ну, нашёл о чём сокрушаться! – успокоил его нескладный белобрысый лейтенант, который почему-то время от времени смеялся безо всякого повода, что могло свидетельствовать о послебоевом стрессе. – Сейчас из 37-мм ничего не возьмёшь. Даже «семидесятку». Она юркая, точно блоха…»

–   Пошёл я к мамке, дяденька! – вдруг оглушил его своим тихим возгласом Сашка.

   Мальчик, невинно тараща глазёнки, погладил пса по влажному чёрному носу, отчего тот жалобно заскулил. «Дай ему лапу, Джульбарс! Хороший мальчик!» – призвал поводырь, непонятно к кому обращаясь в последнем случае. Пёс, заскулив ещё жалобней, простёр бурую в тёмных подпалинах сильную, прямую лапу. Сашка тут же пожал её. «Хо-о-рошая собака-бабака! Ну, прощай, Джульбарсик. Бей фашистов, как я. Свидимся…» Бойцы группы Неустроева заметно повеселели, а у Виктора стала медленно съезжать нижняя челюсть. Он только проводил взглядом чёрные, мелькающие в пыли пятки остановившимся взглядом и издал горлом странный звук, похожий на опустевшую раковину.

–   Что ты делал на поле боя? – внезапно спросил он мальчика, состроив протокольную рожу.

–   …Привет передавай от меня мамке. Скажи, один дядя велел кланяться и не наказывать, – предупредил его реакцию Неустроев, легонечко толкнув Виктора плечом.

   Возразить было трудно – почти невозможно. Да и не нужно. Однако многие тайны становились явными. И роль Сашки была в их числе.

–   Серьёзный малец, – философически изрёк Неустроев.  Видя, что Виктор закручинился, хлопнул его по левому плечу. – Да, поколение…  Здравствуй племя молодое, незнакомое. Ты вот что, капитан, побудь пока здесь, но никуда не отходи. Ладно? Вот и ладушки. Не тужи. Всё путём идёт.

   Он соскочил с брони и направился к вездеходу «додж», что поставлялся англичанами по ленд-лизу. Вездеход оказался надёжно укрыт за PzIII. Потому как Неустроев ловко и уверенно шёл, танкисты до сих пор беззаботно болтавшие, стали кидать на него вопросительные взгляды. Но вскоре изумлённо потупись, заговорили с новой силой. Неустроев одним махом пересёк площадь и вскоре о чём-то говорил с солидного типа майором, что смотрел на него из кабины. Затем дверца вездехода плавно раскрылась, и майор вынес своё широкое, почти квадратное тело наружу, опираясь рукой о подлокотник кожаного сидения. Оправив гимнастёрку с орденом Славы, он трусцой направился к группе, что не сходила с Т-34. Изобразив на лице недоумение, майор порывисто махнул рукой. Тогда  всех дружным горохом ссыпало вниз – неведомая сила приказала… Собака застыла у ног вожатого, обернув вокруг себя хвост. Расставив уши и вывалив розовый язык, она взирала на мир своими умными, карими глазами, готовая на всё ради своего хозяина, ради своих друзей.   А группа особого назначения контрразведки ГУКР ОО СМЕРШ казался в своих бело-зелёных пятнистых комбинезонах со стальными панцирями существами из былинных сказок. То ли богатырями, призванными сокрушить древнего змия с перепончатыми чёрными крыльями, то ли марсиан на треножниках из романа Герберта Уэллса «Нашествие марсиан». И девушки-зенитчицы, и раненые с санитарами бросали на них самые удивлённые, порой нелепые взгляды. И на Виктора с Джульбарсом тоже. Одна медсестра в окровавленном белом халате было помчалась к нему, держа на полусогнутых руках бинт и пузырёк йода. Но, встретившись с невидимой преградой, прошептала что-то себе под нос и повернула обратно.

–   Ребята, всех благодарю за службу. От хозяина отдельное спасибо. Всем передавал самые искренние, самые лучшие пожелания, – сказал майор со знаками различия артиллериста. У него было широкое курносое лицо и большие, навыкате глаза, что делало его похожим на артиста Симонова, сыгравшим роль Петра Первого. – Персонально благодарят вас, товарищ капитан.

   Он кивком указал на Виктора, от чего приятно захолостнуло душу.

–   Служим трудовому народу! – только и смог сказать Виктор со всеми, потому что всё вокруг осветилось новым, фантастическим светом…

***

…Сталин медленно сощурился. Заученным, автоматическим движением он принялся крошить папиросы «Герцеговина Флор». Когда он набил табаком трубку, его рябое с седыми усами лицо приняло успокоенное, домашнее выражение. Поскрёбышев, его секретарь и глава одной из засекреченных разведслужб, стоял перед ним навытяжку.  Скрывшаяся под вывеской Секретариат ЦК,  она помимо деятельности советских и зарубежных коммунистов, контролировала всех из живущих, что когда-то и где-то вступил в сношение с Коминтерн и работал на «мировую революцию» по Троцкому (иные, из национал-большевиков осели в НСДАП, стали сотрудниками СД и гестапо). Поскрёбышев только что доложил о результатах контрудара 5-й гвардейской армии генерала Ротмистрова, что состоялся под Прохоровкой. Из 5оо панцеров и штурмгещюц, что насчитывал 2-й танковый корпус СС, нашим силам противостояло до 400 боевых машин. В ходе боестолкновения из них было выбито триста. Около сотни не подлежали восстановлению и были брошены на поле боя. Но до двухсот единиц бронетехники противник уволок с собой и, надо полагать, вскоре поставит их в строй. Кроме того, по данным наземной и авиаразведки а также докладу маршала авиации Голованова, что поддерживал прямой контакт с ведомством Джуры, в результате эффективного применения ПТАБов, огня артиллерии и танков, а также пехотинцам с сапёрами, что установили километры минных полей, около половины гитлеровских танков и штурмовых орудий не считая прочей техники, требовали ремонта. Так называемое, «возгорание двигателя» стало обычным явлением. Кроме того больше половины танков «Пантера» вышли из строя прямо на поле боя из-за неполадок в коробке передач. (Сталин усмехнулся. Он вспомнил, как при личной встрече предлагал Фердинанду Поршу, их создателю, место наркома тяжёлой промышленности. Не зря отказал…)

   У Ротмистрова и, следовательно, его армии дело обстояло похуже, чем в корпусе Хауссера. Из 800 танков  было потеряно 400. Правда, всего 100 с небольшим не подлежали восстановлению (преимущественно лёгких Т-70, которых было 200 к началу боёв). Но более чем 300 повреждённых «тридцатьчетвёрок», около половины САУ и КВ подлежали среднему и капитальному ремонту. Давала себе знать возросшая броня гитлеровских танков. Так, 88-мм пушка «тигра» в 60 калибров позволяла вести огонь на дистанции 3-х км, а прицельный – с  2-х км. Такую роскошь могли себе позволить лишь расчёты СУ-85 и СУ-152, коих в 5-й гвардейской армии Ротмистрова насчитывалось 49 единиц. Кроме того, командующий, обладая почти 2-х кратным перевесом в авиации всех типов, умудрился не обеспечить  с ней взаимодействие в ходе боя. Штурмовики и пикировщики отбомбились  и отстрелялись за час до атаки. Тем самым они позволили гитлеровцам привести в порядок расстроенные части и даже частично отремонтировать повреждённую технику и оружие. Во время сражения Пе-2 и Илы пару раз прилетали. Интенсивно нанеся удары по наступающему врагу, они тут же улетали. Принцип «карусели» был нарушен. В результате вражеская авиация буквально висела над нашими боевыми порядками. Модернизированные «штуки» и «хеншели» с 37-мм пушками наловчились заходить со стороны двигателя. Оттуда они атаковали наши танки и САУ, не опасаясь угодить под огонь ДШК.

–   Расстрелял бы этого Ротмистрова, – в сердцах сказал Верховный, смахнув рыжую табачную соринку  с рукава белоснежного кителя. – Потерять 400 машин из 800! Чем думал этот унтер Пришибеев!?! Головой или одним местом, как говорят русские люди! Как вы считаете, товарищ Поскрёбышев?

   Поскрёбышев высоко держал свою обритую, сверкавшую как биллиардный шар голову. Он чувствовал, что Хозяин не на шутку рассвирепел, хотя и держит себя в руках. Поддаваться гневу и идти на поводу у своих чувств было бы глупо.

–   Вот и я также думаю, – усмехнулся Сталин, пробормотав что-то по-грузински. – Но что за человек, что за полководец этот Ротмистров? Как он мог выйти из боя с такими потерями? Ему что, наплевать на своих солдат? Значит он никчёмный полководец. Значит, его не заботит любовь к своим подчинённым. Зачем нам такие нужны? Он не проходил по делу военных 37-го года? Вы запрашивали…

–   Таких данных нет, товарищ Сталин, – мотнул головой лысый секретарь. – Всеми характеризуется как толковый полководец, дельный офицер. Всеми, то есть в генштабе, товарищ Сталин, – тут же поправился он, зная, что Хозяин не любит неопределённостей.

–   Говорите в генштабе… Так, так, – Сталин покрутил в руках трубку, положил её на край пепельницы, что знаменовало дурное расположение духа. – Не следует верить всем характеристикам из генштаба. Мне отрекомендовали Жукова, – тяжело вздохнул он, – как дельного и толкового командующего. Как раз накануне войны. Он прекрасно показал себя на Халхин-Голе. И я обязан был верить Георгию Валентиновичу, – тактично назвал он Шапошникова, которого единственного в своём ближнем круге называл по имени и отчеству. – Но что потом? Позор первых дней… Не следует верить характеристикам до конца, пока не убедитесь в них сами. Не проверите лично, каков человек. Много у нас ещё, очень много военноначальников, которые не ценят жизни солдат. Им наплевать на простого человека. Лишь бы дослужиться до очередного звания, получить звёздочку на погоны и крест на грудь, как при царе-батюшке. Один царский генерал во время империалистической, когда ему доложили, что «снарядный голод» уносит многие тысячи жизней, ответил: «Бабы других народят. На всё воля Божья». Мне говорили, что это был Брусилов. Но дело,  ни в этом. Так мыслили современную стратегию Тухачевский с Уборевичем, за что наше правосудие подвергло их суровому наказанию. К сожалению, и такие невиновные, действительно талантливые генералы как товарищ Рокоссовский пострадали от «ежовых рукавиц», – Сталин неуловимо скривился: вспомнил маленького услужливого наркома НКВД, что уже канул в Лету. По вине этого коротышки было расстреляно вместе со шпионами, диверсантами, уголовниками  и вредителями немало случайных людей, а вместе с верхушкой военного заговора едва не начали сажать в лагеря достойную, подготовленную Георгием Валентиновичем Шапошниковым смену. – Товарищи Василевский,  Антонов вместе с товарищами Рокоссовским и Баграмяном заботятся о наших солдатах и офицерах. Они умело создают стратегию войны, планируют боевые операции на основе передовых тактических приёмов. Доказательство тому – настоящая битва! – Сталин вознёс руку с дымящейся трубкой к лампе в стеклянном плафоне: –  Но, ни все так мыслят как товарищи Антонов с  Василевским и товарищи Баграмян с Рокоссовским. Не все…  А потом удивляются, отчего солдаты неохотно шли в бой и кое-где идут до сих пор, как это было в 1941-м и 1942-м. Почему лётчики истребительной авиации неохотно сражались на максимальных скоростях и даже не атаковали немецкую авиацию! Очень странные вещи творились вначале, товарищ Поскрёбышев. Вы не находите? Я нахожу.

    Поскрёбышев улыбнулся своими узкими, монгольского выреза глазами.

–   Отправить бы таких генералов, не думающих о простом человеке, в один большой штрафбат, – откровенно сощурился Сталин, – да некем пока заменить. Не вырастили ещё кадры. А ускоренными темпами подготовки ничего путного не добьешься. В армии шутят про таких  – «инкубаторские». Правильно шутят – метко. Да, много потеряла Россия достойных людей. Многие должны родиться и прейти им на смену. Но нужно время.

–   Так точно, товарищ Сталин. Согласен с вами. Но, думаю, списывать всё на время… не совсем так. Во-первых, время сейчас работает на нас. Этим необходимо воспользоваться. Поднимать с народных глубин новые, свежие кадры. Народ нас в этом поймёт и поддержит. Как делал это в своё время Иван Грозный и Петр Первый, – здесь Поскрёбышев не льстил, хотя и знал, что Хозяин не равнодушен к этим двум царям, считая их выдающимися историческими деятелями. – Во-вторых…

–   Во-вторых, товарищ Поскрёбышев, проверьте по своим каналам все детали по Ротмистрову, его армии и самой битве под Прохоровкой. Мне нужно знать всё, потому что толковый и дельный Ротмистров оказался не на высоте. И сколько офицеров он рекомендовал на повышение. Они могут занять высокие посты и сослужить нам плохую службу. Кроме того, пускай ваши сотрудники в Разведуправления Красной армии проверят, какую информацию поставляла о противнике накануне разведка 5-й гвардейской армии. Не говоря уже об оперативных разработках Разведуправления Воронежского фронта. Ведь им руководит товарищ Ватутин, не так ли? Товарищ Ватутин этой зимой под Харьковым также оказался не на высоте. Это нужно учесть с тем, чтобы ошибок не повторять. Вам ясно, товарищ Поскрёбышев?

–   Ясно, товарищ Сталин.

   В довершении секретарь передал Верховному и Хозяину, которого командующие фронтами знали как «товарища Иванова» и «товарища Васильева», конверт с уже известными ему фотографиями «юлы». Всё может свестись к тому, что это новое оружие или «оружие возмездия», к которому немцы ещё только подступают, испугало наших бойцов и командиров под Курском. Заметив хоть раз этот странный, парящий или проносящийся на страшной скорости диск, они почувствовали себя либо сумасшедшими, либо возможными жертвами, что и явилось причиной паники на Воронежском фронте.  Но диск видели, по данным Рокоссовского, и на Центральном фронте, где немцы имели лишь небольшой тактический успех. И никакой паники там не наблюдалось. Многие даже поверили, что это наше новое оружие. И у немцев, как докладывают наши агентурные источники, появилось то же допущение. Мол, русские Иваны запустили свою «шляпу». Капут…  Не должно быть так! Красная армия, пусть и на одном участке фронта, взяла да и наложила в портки. Пусть при виде нового и неизвестного. Пусть даже от  нового, страшного оружия.  Страх  это великое оружие всех времён и народов. А нам ещё с 20-х навязывалась жизнь по законам страха.

***

–   Так… Огромное спасибо, – начал было Виктор, чувствуя, как подсохшая кровь на бинтах больно оттягивает ему кожу. – Мне надо связаться со штабом полка. А потом…

    Он хотел заикнуться про «сорок восьмого», но понял, что им всё известно.

–   Вас прекрасно доставили по назначению, – мягко оборвал его здоровенный майор-артиллерист. – Но с этого момента вы поступаете в моё распоряжение. Так приказано.

–   Приказано… Кем приказано? – нахмурился Виктор.

   Через несколько мгновений он распрямился от вспышки света, что сработала во лбу. И окончательно всё понял. Вскоре вместе со своими новыми знакомыми он трясся на заднем сидении «доджа». Рядом сидел капитан с голубой каймой на погонах. Он улыбался двум затылкам, что маячили на передних сидениях. Первый принадлежал суровому на вид майору с внешностью артиста Симонова. Без фуражки, которую он держал на коленях, его крупная голова оказалась стрижена под бобрик с артиллерийскими полубаками, что, впрочем, были заметны и прежде. Второй затылок в пилотке набекрень имел отношение к водителю с сержантскими красными лычками, что время от времени извергал «о, ё!», когда машину встряхивало на колдобинах. Майору следовало бы вставить ему за это «фитиля», но он проявлял поразительную беспечность.

   Зато один раз не выдержал улыбчивый молодой капитан со знаками различия авиации:

–   Замолкни, слышишь?  Ничего другого окромя своего «ё» не знаешь?

–    Виноват, товарищ капитан. С языка сорвалось, – оправдался водитель скороговоркой, но тут же что-то прошептал на развороте, пропуская разогнавшийся мотоцикл.

–   И немножко прикорнул… – виновато заметил Виктор, сжимая в руках танковый шлем. Он сложил его вдвое и сунул за пазуху, где саднило под засохшей повязкой у левого бока. – Виноват, а куда мы едем, товарищи командиры?

–   Виноват… Так при царе Горохе низшие чины говорили, – укоризненно заметил капитан, молодой и франтоватый человек с родинкой на щеке, а также смеющимися синими глазами. – Советскому офицеру так говорить не позволительно, товарищ майор.

–   Капитан, а не майор, – выпрямился на сидении Виктор. Потянул в стороны ноги, а потом с хрустом развёл руки. – Да здорово я это… Чуть было совсем не отрубился, товарищи.

–   Это ничего, – проговорил почти нараспев майор, оглянувшись. – Это даже полезно, если своевременно. Во всяком случае, для майора, а не для капитана. Понятно?

–   Что-то не очень, – насупился Виктор, посчитав, что над ним смеются. – Потрудитесь объяснить.

–   Вот, опять старорежимные замашки, – встрял капитан. – Что-то вас тянет на них. А из какой семьи будете?

–   Из самой что ни на есть, – буркнул Виктор. – Вы, наконец, объясните, товарищи офицеры, куда…

   Внезапно рука капитана (лицом тот улыбнулся ещё шире) залепила ему лицо куском влажной марли с едким, сладковатым запахом. Что там было, Виктор не понял. Махнув руками и взбрыкнув стопами, он тут же отключился. Успел поймать глазами лишь колонну армейских «зисов» и «студдеров» справа от кромки леса, где высился массивный шест с дощатыми табличками-указателями «хозяйство Петрова», «хозяйство Иванова», «хозяйство Сидорова» и т.д. До уха долетел задорный голос майора: «Несговорчивый, видать? Молчать будет?» «Ничего, они все поначалу несговорчивые. Хранят военную тайну и тому подобное. Пока не попадут в перекатку, герр…» – начал было капитан или тот, кто выдавал себя за капитана ВВС Красной армии, и всё сразу же потонуло в стремительном вихре.

  Во тьме с белыми и цветными всполохами пронеслась битва под Михайловкой, где все САУ батальона почему-то стояли по периметру площади. По его команде они мгновенно перестраивались в форме креста, когда с окраин донеслось рычание вражеских моторов. Он кинул взгляд на купол церкви, который сверкал новой позолотой. «Огонь! Именем Христа, Господа нашего, товарищи славяне! – скомандовал он в мембраны наушников и осенил себя крестом: – И не славяне тоже», – тут же добавил он, вспомнив про Тевосяна: – За товарища Сталина и Великую Советскую Родину! Не посрамим Отечества!» Последнее он уже хрипел, подражая не то Петру Первому из одноимённого фильма, не то Александру Васильевичу Суворову из фильма «Суворов», не то Михаилу Илларионовичу Кутузову из фильма «Кутузов», которые успел пересмотреть в компании и с девушками до войны. Самоходки тут же принялись палить, но делали это необычайно быстро. С вражеских танков слетали квадратные башни с готическими крестами. Их бронированные корпуса разносило в клочья, но из них почему-то целыми и невредимыми спасались вражеские танкисты с эмблемой  черепа и кости на пилотках. Некоторые из них становились на колени или совершали земные поклоны. Облако пламени покрывало этих кающихся фашистов – рвался боекомплект и горючее в баках. Они горели, но даже в таком состоянии продолжали совершать подобие покаянной молитвы.

    Хотелось разрушить этот дурацкий сон, но Виктор не мог. Он стал орать «Смерть немецко-фашистским захватчикам!» и почему-то душить в объятиях Хохленко, называя его Попандопуло (по аналогии с забавным бандитом из пьесы «Свадьба в Малиновке»). Но тот очумело отпихивался от него и виновато улыбался. Затем в блестящей лаком машине с орлом и свастикой на капоте подъехал некий человек в сером кителе и фуражке с выгнутой тульёй. Вскинув левую руку, он без посторонней помощи распахнул дверцу и выскочил наружу. На левой стороне груди у него висел чёрно-серебряный крест и какой-то значок, а сквозь пуговицу была продета чёрно-серебряная ленточка. Лицо с усиками и неистово-смеющимися глазами казалось страшно знакомым.  Гитлер, мама родная… Хотелось скомандовать Хохленко «газ!», чтобы раздавить этого поганца, но язык прилип к нёбу. Хлопнув свою левую коленку,  «бесноватый фюрер» критически осмотрел свои пылающие боевые машины. «Пфруй, ферфлюхт! – заявил он брезгливо, пнув лакированным штиблетом одного из обгоревших, мёртвых танкистов СС. – Шайз! Я стал невысокий мнений об арийский раса. Они не мочь воевать, когда фюрер не выступапайт перед ним с речам и не приезжайт на фронт., – оборотившись к СУ-85, крикнул Виктору: – Пусть храбрый русски командир выходить ко мне! Я будет награждать его орден Железный Крест! Это есть корошо, когда враг такой храбрый».  В его маленькой руке мановением волшебства появилась коробочка чёрного бархата. Но Виктор, что не мог оторваться от Хохленко, поразился другому. Вместо немецкого водителя за рулём «даймлер-бенц» сидел майор Груздев. Из-под мешковатого, распахнутого на груди комбинезона на гимнастёрке чётко вырисовывался уже прилаженный Железный крест. Широкая физиономия майора довольно ухмылялась. «Слышь, капитан! Вылазь, кому говорят, из своей бандуры!  – заорал он, призывно махнув ручищей. – А то все награды профигачишь. Фюреру ты понравился, сукой буду. Он так мне и говорит…» Тут он что-то присоветовал фюреру. Тот, улыбаясь своим неприятным лицом, пошёл прямо на Виктора. На вытянутой руке он держал коробочку с наградой. Виктору внезапно захотелось пойти ему навстречу . Отдирая от себя Хохленко, который что-то вещал про солдатский долг, штрафную и товарища Сталина, он достал руками верхний люк. Оторвал его со скрежетом и болтами, выбросил наружу. Высунулся по грудь.