Текст книги "Новое житие - покой нам только снится (СИ)"

Автор книги: Станислав Графов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

–   Машин не покидать! – Виктор вскарабкался по рубке на командирский люк, где на турели вращался крупнокалиберный пулемёт Дегтярёва– Шпагина (ДШК). При этом едва успел сорвать и бросить шлемофон в руки Борзилова. – Иванов! Передать всем – что б ни души снаружи! Маневрировать навстречу, уходить из-под ударов пикировщиков! Беречь «задницы», – он намекал на уязвимые для вражеских авиационных пушек 35-мм трансмиссии. Будут метить в зад… беречь как зеницу ока! Приказ выполнять! Не то – башки самолично поотрываю…

   Последние угрозы он не орал – пищал. А сверху, завывая знаменитыми «свистульками», разворачивались в пике под углом в 500 с дистанции 200 метров звено желтоносых машин с шасси, заправленными в стальные обтекатели, похожие издали на лапти. На солнце вспыхивали продолговатые колпаки кабин с горизонтальными рамами радиоантенн. У первой «штуки» отчётливо выпирал из брюха тонкий ствол пушки. Рычаги на угловатых, меченных крестами крыльях разжались – отделились две крохотные хвостатые бомбочки. Нарастающий свист переходил в тягучий вой. Стало страшно…

   ….Самоходки неуклюже маневрировали. Виктор расстреливал БК крупнокалиберного, ловя в прицел заходившие в повторных пике «Ю-87», а также Hs 129. Всё новые бомбы вскидывали из сельской земли огненно-чёрные, кипящие смерчи. САУ номер «39», что прежде маскировалась в подсолнухах, стояла слева от церкви. У машины была сорвана правая гусеница, что размоталась зубчатой лентой по изрытой земле. Другие самоходки, сминая плетни и заборы, уродуя гусеницами, саженцы и деревца в огородах маневрировали. C машин, снабжённых ДШК, в небо устремились дымно-оранжевые трассы. Но проворных «лаптёжников», что носили второе прозвище «певуны», не так-то просто было подцепить. Лишь у одного из них, с жёлтой змейкой по фюзеляжу, вырвался тонкий дымный хвост. Набрав высоту, с заметной подвеской из трёх нерастраченных бомб, он сиротливо ушёл восвояси.

–   Сороковой, сороковой, приём! – истошно орал Иванов сквозь усики, раздувая угольно-чёрные от копоти ноздри. – Тридцать девятый требует «соколов». Атака… Лаптёжники донимают! Зонтика нету, чаво… Что?.. Слушаю, приём. Нет свободных?!? Так роди мне! Твою мать… Ой, я извиняюсь, конечно, товарищ сороковой. Мама меня такому обхождению не обучила в родной Одессе.

   Строча по чёрно-белым крестам и свастикам на килях, Виктор не удержался. Разворачивая пулемёт по оси, он приседал, выбрасывая поочерёдно то правую, то левую ногу.  Таким образом, намеревался пнуть одессита, что расположился впереди бронерубки со своей рацией. Тот изрядно раздражал его своим «кифальным» юмором. Но всякий раз не попадал. Дело усугублялось тем, что рёв и гул боя сыграл с ним злую шутку. Ему стало казаться, что фрицы в своих кабинах зубоскалили ему. Корчили рожи, делали циничные значки руками. Мол, «руссиш швайн – их бин не попаль, ферштейн?»

   Когда «Хеншель» с 35-мм пушкой сделал очередной заход (пятый по счёту), Виктор испытал в груди тёплую волну. Стало ясно: это их последнее пике. Всё обошлось. На крыльях у стревятников не было больше «поленьев». Хоботок авиационной пушки «Маузер» выбросил сгусток тёмно-рыжего пламени. Другой, третий… По направлению к САУшке дважды взметнулась земля. К счастью – всё мимо. Но яблоки, спелые и душистые, слепым дождём осыпались на рубку и трансмиссию, накрыли его с головой. По всему телу, включая голову, обтянутую матерчатым шлемом, чувствительно забарабанило. Бам, бам, бам… Досталось даже животу. Одно здоровенное наливное яблочко врезалось в нос. Как и следовало, тот мгновенно занемел. Затем Виктор ощутил привкус знакомой солоноватости. Хрен с тобой, кровинушка…

–   Сыночек, на вон… святой водицы испей, – услышал он подле рычащей стальной машины.  Оттуда, едва не обжигаясь о дрожащее марево, разогретое выхлопными трубами и двигателем, стояла та самая старушка. Она картинно тянула ему  вместо иконы – кринку.

   «Штуки», сделав своё дело, ушли. В деревне клубились дымом пожарищ два или три дома, темнели то там, то тут воронки с выброшенной землёй. Из неё кудрявился зеленовато -жёлтым дымком германский тол с запахом лука. Виктор прыгнул на землю. Сперва, глядя в суровые, но ласковые бабкины глаза, осенил себя широким крестом. Затем принял из рук кринку и испил прохладной водицы. Затем, словно воодушевлённый свыше, протянул крынку через передний люк в боевой отсек:

–  Экипаж! Слушай мою команду – всем приказываю того… принять. Так нужно.

–   Всем так всем. Есть, примем, – крепкая рука Хохленко вытянулась из люка. Осторожно, чтобы не расплескать содержимое, внесла глиняный сосуд в пышущее жаром чрево машины.

   Из люка тут же выглянул Иванов. Затем, утирая мокрые нос, губы и подбородок, он прыгнул на землю. Принялся осматривать целостность шасси, что были двухрядные как у германской «штургещюц». А над широким, со стогами жухлого сена, что высились на распаханном бороною полем (лошадей, понятное дело, не было – впрягались сами) клубилась мучнисто-жёлтым туманом пыль. В звук уходящих моторов, что оставляли пикировщики, уже готовился вплестись иной шум: позванивание гусеничных траков вражеской бронетехники.  С чёрно-белыми, старательно выведенными по трафарету, на пятнистой или синевато-зелёной броне крестами. Сперва, правда, надо было ожидать германской моторизованной разведки что обычно включала в свой состав офицеров всех родов войск. Без него ни их панцерваффе, ни пехоты – и не туды, и не сюды…

***

…Цвигун упредил обергруппефюрера СС. Выбросив правую ногу, он из  полуразворота нанёс ему удар  в бедро.  Стиснув губы, «немец» стал сползать по отштукатуренной стене, царапая её формой «филдграу».  Сорвав с неё, увлёк за собой чёрно-белый плакат, изображающий СС-манна в шлеме, с торчащим из винтовки широким штыком – «Ты желаешь служить добровольцем в Ваффен-СС?»

   Молодой унтерштурмфюрер,  в чёрном танковом кителе с розовой оторочкой и кобурой «люгера» на животе (оберштурбаннфюрер держал её ближе к филейной части) сперва застыл окаменело. Русский, назвавший позывной «Юкас», считавшийся за своего… Вдруг на его глазах он совершает нападение. И на кого? На начальника отдела разведки и контрразведки дивизии СС «Мёртвая голова»?!? Да ещё в расположении этого прославленного германского соединения! Верботен, чушь… Но в следующий момент покрыв всё вокруг несусветным рёвом «шайзе вердаммен!», унтерштурмфюрер  попытался в прыжке достать Цвигуна хуком справа, а также прямым свингом. Последний попытался нанести левой рукой, на указательном пальце которой сиял массивный перстень с эмблемой «Тоттенкопф». Цвигун ловко увернулся. Пританцовывая на месте, он выжидал. Хук пришёлся по воздуху, как говорится в «молоко»; свинг лишь слегка задел подбородок по касательной. У старшего сержанта лишь лязгнули зубы, когда его автоматически выброшенная рука (в ответном прыжке-атаке) ребром ладони рубанула под основание белую юношескую шею противника. Отчётливо хрустнули шейные позвонки  – эсэсманн грузно осел, хватая посеревшими губами воздух.

   …Фу, запарился, мелькнуло в голове у Васьки. Он вытер солоноватый пот, что тёк на губы и покрывал затылок. Больше он ничего не успел подумать. Сидящие в дальнем углу трое (один в безукоризненном штатском, двое в мундирах вермахта и СС) восхищённо зааплодировали. Поднявшись со своих мест, они дружно обступили смершевца-Цвигуна.

   – Выражаю вам своё неподдельное восхищение, Русс Иван! – его плеча в травянисто-жёлтой «хэбэ» коснулась щёпоть тонких, как у пианиста, пальцев. Это был гауптманн Ставински, сотрудник Абвершталле 3, что был прикомандирован к Абверкоманде 103 в составе группы армий «Юг». – Восхитительно, чёрт вас возьми! Нет слов – русские могут отлично работать в «поле».

   – Да, скоро русские нас превзойдут, – с улыбкой человека, знающего и любящего власть, заметил высокий и белобрысый оберштурбаннфюрер СС Фоммель, что числился по отделу «Р1» ведомства «СД-внутри». – Господа! Этот молодчик сумел не просто… как есть по русски…

   – Ухайдакать… – осторожно подсказал штатский с залысинами на лбу. Он был в тёмно-сером шеврете с широкими лацканами и в белоснежном батистовом белье.

   – О, да! Верно… Ухайдакать материал за две – я засекал время, господа! – секунды. Это максимальный норматив диверсанта-профи? Майн либе! – воскликнул Фоммель, полноватый блондин с рядами отличных зубов, которые Цвигуну в тайне хотелось пересчитать ребром ладони. Но уже – в две секунды…

   Все взоры как по команде, после внезапно обрушившейся (ой, как неподходяще!) паузы, обратились на него. Поправив для форсу гимнастёрку с тёмными продолинами вместо погон, с оставшейся над левым карманом чёрно-оранжевой нашивкой за ранение (под цвет ленточки от креста Святого Георгия), он хитровато заметил:

   – Ну я… Это самое, я не согласен с вами, херы мои и герры! Академиев, как вы, не кончал, не довелось. Но… Говорят у нас не только «ухайдакать», – чёрная кудрявая цыганская голова его оживлённо мотнулась в сторону штатского, – но ещё и «ухайдокать» как на Волге. Там всё больше на «о» налегают. Окают, значит. Ещё есть другое: «завалить», «повалить», «положить», «отхрендить». Это фенька блатная, господа хорошие. Университеты на нарах кто прошёл, тот знает. Вы, я вижу, не прошли.

   Немцы оглушительно захохотали. Они покачивали раскрасневшимися мордами в его сторону. На них бравада Цвигуна произвела  неотразимое впечатление. «Такой нам и нужен, – украдкой шепнул штатскому с залысинами Фоммель. – Он сразу же войдёт в курс. Дальнейшее будет вытекать из обстановки. Ко всему он недалёк как и все смельчаки. Отчаянные герои Майн Рида – вот кого напоминает мне этот Русс Иван…» «Удивительное совпадение, – штатский взял его под локоть и отвёл к стене с портретом фюрера во весь рост, – но его именно так зовут. Солдатской книжки, как водится, при нём не обнаружено. Зато был найден „смертник“ – из внутреннего кармана пиджака был извлечён маленький пластмассовый пенальчик. – Видите, дружище? Если отвинтить крышечку, обнаружится листик бумаги со всеми данными, что заведены в каждом учётном столе военного комиссариата по месту призыва. Так вот – наверняка этот парень из бывших уголовников. Судя по всему, в компаниях малолетних преступников он грабил и убивал в ходе Гражданской войны, что, помнится, была в России.  Согласно учётным данным он Иван Иванович Красногорский,  двадцати четырёх лет. Место проживания – Смоленск, улица Коммунистическая… – он по памяти воспроизвёл ряд параграфов военно-учётного стола.  „…В Смоленске у нашей организации весьма внушительная агентурная сеть, – усмехнулся    Фоммель . – Особенно, если учесть мой постоянный контакт с шефом. Герр Вильнер, да будет вам известно прежде чем оставить меня своим преемником в энзацгруппе, провёл на месте серьёзную работу. В „поле“ обрабатывали десятки людей, хоть сколько-нибудь скомпрометировавших себя перед Советами“. „И что же – результаты на лицо?!?“ „По поводу проверки – не сомневайтесь…“ „Да, контроль у вас поставлен отменно, – согласился залысый, печально хмуря лоб. – Политическому отделу НСДАП в этом много не достаёт. Не понятно только, почему? Мы же раньше вас, имперской службы СД вылупились на свет“. „Говоря откровенно – вот она, эта причина…“ – загадочно улыбнулся Беннеке.

–   Мои господа, это неучтиво, – трагически возвысил голос абверовец, худой, атлетического сложения шатен  с подстриженным высоким затылком и безукоризненным правым пробором. – Вы оставили нас при делах и шепчитесь в гордом уединении. Какие тайны! – он озорно подмигнул обоим голубым глазом под золотистой бровью. – Разве они могут быть среди коллег? Можно подумать, что в наши ряды затесались … хм, гм… агенты русской или британской разведок…

–   Ха, ха, ха, весьма остроумно, – хмыкнул залысый, что указал на абверовца оттопыренной ладонью. Будто увидел первопричину всей Вселенной: – Однако не стоит забываться, Ставински. Разве мы не можем вас заподозрить в измене? Хотя бы теоретически? Вы не можете обслуживать разведку генштаба РККА? Насколько мне известно, с 25-го по 30-й выбывали в командировках по обмену в России. Как раз по линии военного отдела рейхсвера, которым заправлял сперва социальный генерал, а затем – старина Бек.  Кто вас знает – взяли и закрутили оперативную комбинацию с русскими. А они вас…

–   Герр Ставински с таким же успехом может оказаться источником британской разведки, – усмехнулся Фоммель, что отставил левую руку, показав на локте серебристо-чёрный ромбический шеврон СД. – По достоверным данным, половина личного состава из ведомства «лиса» – на службе её величества…

–   Остроумней, чем прежде! – авберовец незаметно задел локоть Цвигуна. – Никогда не думал, что за вами водится талант артиста варьете, оберштурбаннфюрер. Особенно, если учесть, что наш первый и.. пожалуй, единственный шеф-основатель СД Рейхард Гейдрих – протеже вашего адмирала. Моё почтение, my dear friend. One spy sent you good wishes. Are you image my visit to White Hall or Secret Intelligent Service?

–   Ни черта ни понял из того, что вы сказали. Ублюдочный язык этих саксов…

–    Довольно, мои господа, – штатский предупредительно выставил руки. – Quickly, enough!

   C этими словами он сделал глубокий вдох-выдох. Сложив ладони сначала на груди, а затем резко выпрямив руки, он нанёс обоими удар в грудь Цвигуна. Парня отбросило с невероятной силой к столу, где уже шевелился поверженный им Прёль. По инерции полёта он снова впечатал его в белённую стену. Хотя тут же, набрав полные лёгкие воздуха и произнеся «ом» (это наполнило мозг и лоб сиянием) тут же взлетел  под потолок. Легко стукнув о дощатый пол ботинками-«гавнодавами», он встал «как лист перед травой» – перед тремя чинами   третьего рейха.

   Штатский, на мгновение, помедлив, достал из шёлкового жилетного кармана длинную плоскую фляжку с эмблемой глаза в солнечном треугольнике.  Хлопнув («Что б у тебя рука отвалилась!») Цвигуна по плечу, он с серьезным видом предложил ему хлебнуть содержимое. Васька, осторожно понюхав, глотнул. Сначала как лекарство – эту безвкусную, бесцветную жидкость, плескавшуюся тяжело в узком хромированном горлышке. Затем уже с живым, явно неподдельным интересом.  С немым вопросом любопытного идиота «а что там?», что прямо-таки изливался из глубин его антрацито-чёрных, огненных глаз.

–   Молодец, Русс Иванович! – полушутя-полусерьезно заметил этот жутко засекреченный штатский (единственный, что ещё не представился ему). – Совсем молодец, парень. Ты сделал верный шаг. Поэтому останешься в живых. Теперь ты надёжно защищён от всего, что может тебе укоротить жизнь. Слушай свой разум, но прежде всего – свои первичные инстинкты. Понял меня? Такие, как страх, радость, боль и… Слушай себя и ты услышишь как нужно себя вести в опасных ситуациях. Ты, верно, понимаешь, о чём это я?

–   Помаленьку секу, господин хороший, – отдавая флягу, заметил Васька. – Самую малость просекаю, – одновременно подмигнул он абверовцу своим хитрым глазом, оставляя за собой право на тактический манёвр. – Неразумные мы очень…

–   Да уж, конечно! – внезапно оскалился, как чёрт из преисподней, абверовец. – Ты думаешь нас провести как маленьких деток, русский шпион из СМЕРШа? Довольно нас дурачить!

   Он заметно подобрался и, отступив на шаг, тронул кобуру «Вальтера» за клапан. Явно провоцировал парня на соответствующие телодвижения, к чему тот задолго до того был готов. Остальные чины с непроницаемыми улыбками на лицах, ставших на удивление одинаково натянутыми, следили за происходящим.

–    Э-хе-хе! – обалдело хлопнул себя ладонью по лбу Цвигун. Ноги его сами собой обмякли. Он сел на пол:  – Значится смертушка моя причапала. Убивать меня хотят. Чекиста, змея подлого, разоблачили-таки,  значится. Эх-ма, люди добрые! Да ни за хрен собачий сгинуть – рази ж это дело?

–   Молчите, Иван Иванович… Красногорский, – серьёзно, однако продолжая улыбаться, заметил штатский. – Если только  это ваши подлинные… как есть… данные. В этом у меня есть некоторые сомнения.

–   Согласен с моими коллегами, – усмехнулся блондин-здоровяк (под два с половиной метра). – Вы нас за дураков считаете, герр СМЕРШ?

–   Вас лично нет, – не моргнув глазом, сострил Цвигун, чувствуя облегчение. – Этих двоих тоже как-то… ну, не очень. Вот вы меня, я извиняюсь, за умного держите? Или всё-таки за дурня?

   Напряжение на лице штатского сменилось любопытством.

–   Что вы имеете нам сообщить? – сухим тоном осведомился Фоммель. Он скрестил руки на груди: – Ну?!? Не слышно?

–   Только то, что вы уже слышали. Перешёл линию фронта по заданию троцкистского центра «4-й Интернационал». Моё членство в данной «крыше» – с 1937-го. Был тайно принят во время срочной службы в 1-й московской Пролетарской дивизии. Тот, кто меня рекомендовал и принял – командир роты. Имя и фамилию вам не называю, сами знаете… Уши и глаза они везде есть. Даже там, где не надо. Ну, дальше… Вместе со строевой проходил негласно спецподготовку  на разведовательно-диверсионных курсах под Смоленском, в этом… в Катынском лесу. Там изучил следующие дисциплины: владение холодным и огнестрельным оружием, минно-взрывное дело, приёмы самообороны, курс выживания, ориентация на местности, радиодело. Помимо того…

   Абверовец предупредительно кашлянул. Сделав движение рукой, он дал своим коллегам и Цвигуну понять, что этот тур пройден.

–   Хорошо-хорошо, Рус Иванович. Давайте выйдем наружу, – залысый брезгливо окинул взором шевелящегося на полу Прёля,  и  направился к деревянной, закрытой на щеколду двери.

    Абверовец же, стремительно подойдя к столу, стеленному розовой промокательной бумагой, где был письменный прибор и два телефона, взял трубку того, что был совмещён с коммутатором.

– Мы выходим, Ганс. Снимите оцепление, – когда его двое сопровождающих Цвигуна путников, вышли, добавил: – Готовьте следующие объекты. Да… Нужны санитары и врач. Одному из офицеров СС срочно требуется медицинская помощь. Всё…

***

…Первый Pz III Ausf J  самоходка удачно поразила из своей 85-мм пушки. В туче чёрно огненного взрыва веером разметало обломки бронеэкрана, что окружал корпус. Коробчатую башню с 50-мм пушкой (Kwk 50 L42) свернуло набок. Из боковых эвакуационных люков полезли чёрные фигурки в пилотках. В окуляр прицела можно было различить их испуганные, потные и перепачканные лица. Одного вытягивали за плечи – с узкими серебристыми погонами и круглыми наушниками шлемофона. Наверняка был командир. Следующие два панцера той же серии, с бронеэкранами по бортам и тонкими длинными пушками, принялись совершать боковые манёвры. Так они пытались избежать лобовых попаданий мощной советской пушки. Почти одновременно оба панцера выпустили по снаряду в Крыжовскую  САУшку.    Один из них оказался болванкой. Она пронзительно чиркнула по стальной маске лобовика, к которой крепилось орудие. В рубку посыпались рыжие искры. Вдобавок влетела с пронзительным визгом мелкая окалина, что поранила руки Хохленко.   Металлическая крошка мелодично зазвенела по уложенным в футлярах по обе стороны от орудийного затвора тридцати семи оставшимся «выстрелам».  По деревне глухо ухали 85-мм его батальона. Кострами горели три подожжённых вражеских танка. От уцелевших и выбравшихся наружу «панцерман» можно было ожидать любой подлянки, хоть, и вооружены были не в пример хуже нашего. Одни лишь «вальтеры» да «люгеры» в кобурах.   Могли, правда, бесшумно подобраться, вскочить на корму и открыть огонь по смотровым щелям. Или набросить на них плащ-палатку, что практиковалось обоими сторонами. И ждать, пока кто-нибудь из любопытства не вылезет. Хорошо не было фрицевской пехоты. Даже странно – куда запропастилась…

  Ахромеевскую самоходку накрыло сразу из двух «гешутц». Прямоугольный корпус с разбитой гусеницей сильно тряхнуло. Из кормы вылетел сгусток пламени. После авианалёта было принято решение: использовать машину в качестве приманки. Чинить ей гусеницу было некогда. Успели лишь выгрузить боекомплект. Отнесли в церковь и сложили в алтаре. Через час комполка, с которым Виктор связался по рации, обещал подкрепление. Но этот час надо было продержаться одним. Без мотопехоты. Вместе с тем солярки, что плескалось в баках, хватит едва на час. Шутка ли! 250 км прошли после выгрузки до места дислокации, а затем, без дозаправки…

   Виктор помнил, как перед боем к Михайловке запылила  моторизованная разведка, состоявшая из пяти мотоциклетов, а также двух бронемашин на шести камерах, снабжённых п-образными антеннами. Понаблюдав окраины в бинокль, разведчики веером расползлись в направлении деревни. Из первого бронеавтомобиля, который встал метрах в ста от ближайшего дома, выпрыгнул офицер в высокой фуражке и светло-серой рубашке, перехваченной подтяжками. Он принялся более тщательно рассматривать сельский ландшафт. В окуляры вскоре попал силуэт Ахромеевской самоходки. Бинокль его тут же обвис. Рука дёрнулась в распахнутую дверку за наушниками шлемофона, чтобы доложить. Что-то вроде: «руссише швайн – махин драпес»!

   Его напарник, водитель или башенный стрелок высунул голову из башни. Дымя папиросой, принялся также водить окулярами из стороны в сторону. Но не более того. Странно! Ведь отбомбившиеся  «штуки» обязаны были доложить о том, какие силы обороняют деревню.

  Тут Виктора осенило, как нужно действовать. Он давно понял, что самоходчики-противотанкисты Катукова решили действовать как линейные танки. Поэтому вскорости их уничтожили. Он гаркнул в  мембраны радиостанции, не соблюдая никаких кодировок: «Личный состав! Слушай команду! Ударной волной, по трое, в атаку на фашистских гадов! За товарища Сталина и Советскую Родину! Да здравствует коммунистический Интернационал! Смерть… ура…»

     Неизвестно смутились ли «фашистские гады», завидев движущиеся на них со скрежетом и лязгом  зубовным зелёные «коробки» с хоботами 85-мм пушек. Однако бронемашины стремительно сорвались со своих мест. Не разбирая дороги через вспаханное поле, они стали уходить восвояси. Одна из них вскоре была зажжена двумя очередями из ДШК на машине Виктора. Вторая, умело маневрируя и съехав на грейдер, сумела отойти на безопасное расстояние. По обрывкам германских фраз, перехваченных радистом, стало ясно: сосчитав девять САУ, обозначив их строй как «свинью», командир передовой панцерной группы приготовился к встрече «руссише панцерс». Причём в излюбленных традициях. Именно:  отвести свои «панцерс» на фланги. Вперёд выставить «штургещютц» или  батареи противотанковых пушек.

   С девятью САУ 9-й роты Виктор осторожно выдвинулся вперёд. Через метров пятьсот  в обозначившемся облаке пыли он в перископы командирской башенки разглядел силуэты вражеских машин, что шли «свиньёй». Затем открыл люк и рассмотрел их в бинокль. Это были модернезированные   Pz.Kpfw. III Ausf J и Ausf L, что не обладали ни мощной бронезащитой, ни мощными дальнобойными «колотушками». Конечно, 50-мм «штуммель» могла пробить Pz.Gr.40 лобовой бронелист Т-34/76. Да и кормовой тоже, что также составлял по толщине своей 45 мм. Правда за счёт наклона броня «тридцатьчетвёрки» приравнивалась к 70 мм.   Поразить её наверняка с заброневым воздействием из 50-мм можно было лишь со 100 мм бронебойным снарядом, снабжённым баллистическим наконечником.

   Сделав два залпа с 2000 метров в «божий свет» или «в копеечку», по команде Виктора, САУшки принялись отползать к деревне. Германские экипажи, повинуясь своему командиру, что двигался во главе клина на ещё более устаревшем Pz.Kpfw. III Ausf A с макетом орудия, разделились на штурмовые и отвлекающую группу, что ещё называлась группой имитации атаки. Всего на боевые порядки батальона самоходной артиллерии в деревне двигалось до тридцати панцерс. Выбрасывая из орудийных жерл треугольники бледного пламени, стремительно атаковала по центру отвлекающая группа. Их командир наверняка рассчитывал, что как и 41-м или в 42-м у «руссише комманданте» встанут набекрень недочеловеческие мозги. Большевистские «унтерменши» либо пойдут в бессмысленную лобовую, после чего их уничтожение станет делом времени: его совершат фланговые штурмовые группы. Либо в баках иссякнет солярка, либо «фрикцион погорит», как выражаются сами русские. Это приводило в 1941 году к остановке от 70-80 % матчасти приграничных мехкорпусов, которые из-за этого наступали по частям и становились лёгкой добычей даже PzII с их 20-мм автоматическими пушками. Атакуя в лоб неподавленную с воздуха авиацией и с земли артиллерией противотанковую оборону, «красные Кристи» БТ и Т-26 подвергались контрударам с тыла и флангов. Дающая 200 выстрелов в минуту, эта  танкетка превращала их броню в друшлак. Но, прежде чем это происходило, вспыхивали топливные баки, что располагались на корме. Это довершало разгром поредевших ещё до боя по техническим причинам русских мехкорпусов. А гиганты-КВ, а также Т-34 расстреливались с дальних дистанций из зениток «Бофорс» 88-м, 75-мм тяжелых пушек и выведенных на прямую наводку Fe или Le HF 18 (150-мм).

–   …Комбат! Мне сверху видно всё – ты так и знай! – в наушниках шлемофона, переданного Ивановым, зазвенел, как натянутая струна,  ахромеевский голос. Сняв с САУ прицел и радиостанцию, уложив бронебойные и осколочно-фугасные «выстрелы» в алтарь, его экипаж, по приказу Виктора, оборудовал НП на звоннице. – На горизонте пока относительно чисто. Появилось штуки четыре заправщика. К ним присоединились мотоциклетки, что были в составе разведки. Прибыли два транспортёра с пешкодралами. По форме вижу – эсэсы, мать их. Пока стоят без движения. В бинокли нас разглядывают, да солнце мешает… – довольный Сашка заржал:– Дистанция – около  двух с половиной. Может передать командиру 4-й, что б выдвинулся и вдарил разок-другой?

   Сашка шпарил почти в открытую, пренебрегая кодами. Их  намедни, усевшись на травку,  все писали под диктовку шифровальщика из оперативного отдела дивизии. Каждую боевую единицу, звание и должность требовалось обозначать в эфире группой цифр.  На деле все, дружно наплевав на инструкции, прибегали к  своей и доморощенной кодировке. Как-то снаряды назывались «огурцами», танки «коробочками», самоходки «суками»… Это имело свои плюсы и минусы. Враг давно уже разобрался в полевых переговорах и нередко вызывал огонь нашей артиллерии или налёты нашей авиации по нашим войскам, вклиниваясь в эфир. Правда, и сами арийцы грешили тем же. Против всех ожиданий, аккуратностью и дисциплиной в радиосвязи не отличались. Свои пикировщики «Ю-87» называли «штуками» или «чёрными гусарами», самоходки «гвоздями», а танки «роликами».

   Несмотря на это, оперативщик дотошно требовал: «Товарищи командиры! Все коды вызубрить от „ать“ до „ять“. Знать как Отче наш и тому подобное. Вам ясно? Ни черта, я вижу не ясно. Вот потом и попадаете под огонь своей же артиллерии да под бомбы штурмовиков. Расселись тут, понимаешь…» «Товарищ майор! Да как их столько выучить? Голова, знаете ли, пухнет». «Это кто у вас такой разговорчивый, товарищ политрук? Записать фамилию! Вот из-за таких вот лоботрясов и балаболов доблестная Красная армия понесла в начале войны серьезные потери.   Плачет по таким штрафная. Ох, плачет!» И присоветовал в довершении: не писать в шифровальных блокнотах или тетрадях напротив цифр никаких названий. «…Выдумайте условные пометки вроде „А“, что значит САУ, или „3“ или „4“, что значит Т-34 и тому подобное. Враг, знаете ли, обыскав вас убитого или раненого… гм, хм…  Зачем нам это нужно, товарищи командиры? Военную тайну надо хранить даже после ухода из жизни. Понятно, говорю я вам?» Все мрачно закивали. А политрук батальона лишь натянул губы, чтобы не разорвать их в хохоте. Он заметил, как Виктор, незаметно для оперативщика, свёл на лбу глаза, подражая манере последнего говорить. Тот, правда, сводил их, адресуясь всё больше к небу. Особенно, говоря про сохранение военной тайны, что останется в планшетах усопших.

–   Не звени понапрасну! – Виктор орал в микрофон, тупея от звона, что издавали гильзы от» выстрелов». Корпус бронерубки, и без того раскалённый, наполнился пороховой гарью, которую не успевала отсасывать вентиляция: – Что там на флангах?

  У него начинало привычно слезиться в глазах и перхать в горле. Хотелось страшно, для облегчения выматериться, но воспоминания об иконе в сморщенных руках старушки, её ласковый и добрый взгляд в окружении морщин, а также вкус святой воды, не давали даже думать об этом.

–   Десяток   «коробочек» на правом пытаются совершить обходной. Атакуют боевые порядки «четвёртой». С левого пока ничего – стоят на дистанции пол километра, пускают кольца из выхлопных. На башне у командирского номер 302-й со штандартом на двигателе вращается командирская. Оп-ля, нижний лючек раскрывается – появляется головка с биноклем. Вот бы снайперу появиться в наших рядах!

–   Говорю тебе, не трынди!

–   Говорили по другому, что б не звенел!  Ого! Пуляют из соседнего в направлении «четвертого». Два выстрела. Наши, стервецы, молчат.

   Виктор тут же вызвал командира 6-й, старшего лейтенанта Давыдова, что и был политруком батальона, что был родом из Изюма. Воевали с ним на «тридцатьчетвёрках» и «валлентайнах» в тех же краях с июня 1942-го, продолжили под Сталинградом в составе Степного фронта, затем уже в составе тяжелого бронетанкового батальона на КВ домолачивали группировку Паулюса. Оказалось, что соседний с командирским панцер пристреливался по самоходке самого Давыдова. Вторым выстрелом у 85-мм пушки заклинило гидравлику, что лишило возможности устанавливать угол прицеливания. «Ну и мудон же ты!» – сорвалось у Виктора. Нечаянно, как говорится – что ни скажешь в пылу сражения!

   Снова и снова он выходил на связь со штабом полка пока его не оглушил в эфире своим криком «сороковой»:

–   Не ори, комбат! Сам всё знаю – «соколы» доложили! Жди подкрепления. Минут сорок. Держитесь как черти, братья славяне.

–    Есть держаться! Правда, от нас через пятнадцать минут рожки с ножками могут остаться. В колечко нас берут с флангов. У трёх «сук» повреждения. Ох, твою мать! Смотреть же надо! Это я не вам, товарищ «сороковой», – Виктору наводчик попал локтем по лбу. Спасибо, что не гильзой: – Одну потерял в ходе авианалёта. Обстановка понятна, «сороковой»? Какие будут указания?

–   То и приказываю: умри, но продержись. Свои разговорчики паникёрские живо кончай. У меня здесь товарищ из СМЕРШа – живо ему… Всё понятно?!? Слюнтяй, размазня…

   С этими словами комполка отключился.  Тем временем, САУ, задевая яблони ныряя в воронки, что оставили «штуки»,  отползала в облаке золотисто-коричневой пыли под защиту церковной кладки. Машина отходила к перекрестью четырёх дорог, в середине которых и по центру деревни, как в лучах солнца, находилась церковь.  Туда же, повинуясь команде Виктора по внутренней волне, отползали и другие самоходки. Выбрасывая языки пламени из зелёных жерл, они посылали бронебойные остроголовые снаряды, оставляющие дымно-фиолетовый трассер, по вражьим «коробочкам». Те, пользуясь ограниченной манёвренностью (мешал избыточный вес бронеэкранов на корпусе и башнях), пытались уходить от прямых попаданий. Шесть панцеров уже застыли дымными кострами. Давыдов докладывал, что на его фланге атаки нет. Враг лишь перестреливается. На левом фланге, где вела бой 4-я под командованием лейтенанта Тевосяна из Сочи, было обездвижено прямыми попаданиями три САУ. У одной уничтожен двигатель, две другие лишились гусениц.  Тевосян сбивчиво (тоже принял командование после училища) докладывал: вражеские танкисты действуют шаблонно, но умело.   Именно: сосредотачивают огнь нескольких машин по одной или двум нашим. За час боя «шестая» обездвижила лишь два панцера, каковые, впрочем, не загорелись. Видно, в баки залито искусственное топливо, о чём их «просвещали» ещё в училище.