Текст книги "160 шагов до Лео (СИ)"

Автор книги: Соль Астров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Часть I

Глава 1. Незавершенная сделка

Январь, 2010 г. Тоскана, Италия

– Добро пожаловать в Италию! – любезный женский голос в динамиках напомнил, что я вернулась домой.

Вот только это возвращение ничего доброго мне не сулило. Сделка сорвалась вместе с моей надеждой оправдать себя в качестве удачной владелицы потомственной кондитерской. Что я теперь буду рассказывать своим кредиторам?

Я полезла в косметичку, чтобы проверить, на месте ли ключ от дома. Ведь о моей рассеянности ходили легенды. Вместо Рима я оказалась среди пассажиров, улетающих в Париж. Однажды отправилась к могиле Нерона, а очутилась с группой туристов в Колизее.

Вместо ключа нащупала засушенный в медальоне василек. Напоминание о нем.

О любимом, с которым все непросто. Уже не первый год, как я поняла, почему с другими мужчинами у меня ничего не складывалось. Собственно, других и не было вовсе, если не считать нашего с ним общего друга Энцо.

Тринадцать лет назад Энцо стал моим мужем. Но до сих пор мне хотелось бы видеть среди встречающих вовсе не его.

Поэтому даже лучше, что я одна. Сейчас возьму такси, доберусь до дома, приму ванну в надежде, что меня посетит какая-нибудь гениальная идея, как вывести из финансового кризиса свой кондитерский бизнес. Чертики! Как же хочется быть чьей-то любимой девочкой, мурлыкать “С добрым утром!” и целовать его в колючую щеку. А за завтраком получить дельную инструкцию, как входить в горящую избу, и ощутить близость его надежного плеча. Ну и не только это, конечно.

Мечтай, Ассоль Надеждина, мечтай! Глядишь, и появится на горизонте фрегат под алыми парусами, а на нем тот, из Сан-Ремо, так неожиданно ворвавшийся в твою жизнь. Но ведь были же у судьбы свои планы на нас! Иначе мы бы с ним снова не встретились. Пока муж хотел видеть во мне успешную бизнес-леди, я мечтала о своей первой, на тот момент такой нереальной, любви.

Воспользовавшись маминым отсутствием, мы смотрели по телевизору итальянский песенный фестиваль. Будь она с нами в тот вечер, никакой Италии нам не видать. Но где-то было написано, чтобы ее задержали на работе, а на сцену тем временем вышел ведущий интеллигентного вида и породы Евгения Кочергина. Он пригласил трех ребят, двое из которых держали в руках гитары. Когда крупным планом показали третьего, я чуть не проглотила ложку вместе с клубничным вареньем!

Как там говорится: “мой ангел, мой бог” – и мои бессонные ночи на долгое время! Уже прошло столько лет, а я до сих пор не могу подобрать слов, чтобы описать, что на самом деле происходило со мной, когда из его чувственного рта потекло нежно-страдающее бархатное пение. Я прибавила звук, закрыла глаза и закачалась в такт музыке, не обращая внимания ни на отца, ни на деда. Мелодия понесла меня к нему. И я почувствовала возбуждающий запах его каштановых волос, спадающих на сильные широкие плечи под тонкой белой рубашкой, тепло тела. Я даже задвигала в воздухе кистями по его изгибам. Этот полет чувств длился до тех пор, пока сзади я не услышала голос мамы, отчего даже вздрогнула:

– Что это вы за концертный зал устроили? Ассоль, ты помнишь, что завтра у тебя репетитор по математике?

Я открыла глаза и раздраженно кивнула. Зачем же так?! Как ей объяснить, что сейчас со мной происходит? Вряд ли меня поймет та, для кого сапоги и цветы с конфетами важнее, чем стихи, которые ей сочинял папа. Я снова уткнулась в телевизор, но мой герой закончил свое выступление и ему на смену выбежала тоненькая, как “доска – два соска”, загорелая блондинка, призывающая публику сексуальным dai!dai! ей аплодировать.

Я разочарованно посмотрела на нее. Нет, она была хороша, даже слишком: блестящее чешуйчатое платье сидело на ней как влитое и открывало длинные ноги на высоких каблуках. Всем своим видом она напоминала о том, что по сравнению с ней я выгляжу как очкарик с толстыми ногами и небольшой грудью. Вся моя жизнь укладывалась в коробки с пирожными, что дарила близким и знакомым. Потому что это приносило мне удовольствие намного бòльшее, чем занятия по математике и физике, за которые всегда так переживала мать. А ведь ей даже дед как-то сказал: “Смотри-ка, а гены у нашей Ассольки, как у той госпожи кондитерской, мать ее!” Утешало лишь одно: в фантазиях я свободна от своих комплексов и могу мечтать сколько угодно и о ком хочу!

Дед переключил телевизор на новости, папа ушел на кухню подогревать маме вчерашний, сваренный бабой Нюрой борщ. Меня же настолько переполняли чувства, что необходимо было прямо сейчас ими поделиться. Я взяла телефон, перетащила его в свою комнату, тихо закрыла дверь и набрала номер.

– Анька, я его встретила! Он существует! – завизжала в трубку. – Он такой… такой! Ты, вообще, видела Сан-Ремо?

– Фасолина, давай теперь без эмоций. Кто он? – что-то жуя, ответила она.

Моя подруга и одноклассница всегда была мозгом в нашей двойке, а я – ее розовыми очками. Поэтому Аньке легко удавалось бросать ледяные кубики рассудка в мои горячие коктейли чувств.

– Леонардо! Леонардо и… еще какая-то группа. Чертики, даже не запомнила названия! Ну послушай, Леонардо – это ведь так красиво, а? А как он поет!

Не дослушав моих ванильно-карамельных откровений, она, причмокивая, прокомментировала:

– Фасолина, напоминаю. Он иностранец, а ты живешь в Средней Азии. Нет, может, конечно, тебе повезет больше, чем моему отцу. Ему уже, между прочим, пятый раз отказали с визой в американском посольстве. Как же глупо влюбиться в кого-то по телику. Тем более в поющего иностранца-романтика. Ты помнишь, почему твоя мать вышла замуж за отца?

– Потому что он подарил ей сапоги, – пробурчала я.

– Во-о-от. Шансы у тебя маленькие, даже если маманя твоя помирится с бабушкой.

– Какой там! – испугалась я так, что решила сменить тему разговора, ибо слышала, как мама твердо сказала деду, что о своей матери она ничего слышать не хочет. – Кстати, у родичей осенью розовая свадьба.

– Бабка, небось, посылочку по случаю пришлет?

– Может, но мать даже ключи от почтового ящика у деда забрала. И дома мораторий на все итальянское.

– Категоричная, блин, а жаль. А я вот так хочу за границу! Отец снова документы в посольство подал. Так что держи за нас кулаки.

Я пожала плечами, ибо не представляла, как можно уехать в неизвестную страну, где говорят на непонятном языке, и жить какой-то чужой жизнью.

– Ну вот скажи, какой толк от мерседеса в этом кишлаке? – продолжала умничать подруга.

– Ну не знаю.

Любая неизвестность – это страшно. И мать говорит, что синица в руках всегда лучше, чем неиспробованный журавль. Этот журавль с волшебным голосом манил еще долго. Вот только в голове не укладывалось, как я могла оставить родителей, свою подругу Аньку и хобби по изготовлению коробок с пирожными. Зато папа вскоре подарил мне плакат с фрагментом фестиваля, и теперь Леонардо жил вместе со мной в одной комнате и даже пел из кассетного проигрывателя, а я нежно гладила холодное изображение на двери и целовала.

***

Несмотря на яркое полуденное солнце, выходя из аэропорта, я почувствовала разочарование. Все снова пошло не так! А я ведь была уверена, что вернусь с подписанными документами на продажу кондитерской. Прости, бабуля, но доходной твою кондитерскую больше назвать не могу. Наоборот, в последнее время я умудрилась влезть в новый кредит на холодильные камеры. Да, бизнесмен из меня никудышный. Благо риелтор из Швейцарии, как только я поместила на сайте информацию о продаже кондитерской, заинтересовался объектом, даже пообещал помочь с открытием счета в швейцарском банке и получать с него чуть меньше двух процентов в год. Но по прилете в Цюрих покупатель куда-то неожиданно слился. Риелтор со смешной фамилией Рильке и сильным акцентом долго извинялся за то, что клиент попросил подождать, хотя все еще готов купить у меня бабушкину кондитерскую.

Пора бы уже и привыкнуть, что в моей жизни все складывается не так, как хотелось бы. Я снова не смогу погасить долги по кондитерской, и мне придется продолжать усердно работать и отложить желание стать матерью. Сколько бы я ни искала способы набраться смелости и пересечь океан, я все дальше удалялась от берега, не понимая, куда дальше плыть.

Таксист высадил меня напротив дома. Я рассчиталась, захлопнула дверцу, и тут мой взгляд упал на соседний с бабушкиным забор. В космах некогда ухоженной травы пестрели редкие цветки шиповника. Большая пальма у входа во двор наполовину пожухла. Растения умирают, когда лишаются заботы хозяев. Темная эбеновая дверь, белая лестница к ней, статуя нимфы, гипсовых ляжек которой нежно касался Леонардо, заставляя меня краснеть. Где ты сейчас? Алекса после гибели отца Энцо так и не нашли. Ходят слухи, что он пропал без вести. Рита уехала к племяннице и теперь живет где-то в Лигурии. Ничего не известно лишь о Лео.

Я приблизилась к нашим воротам, щелкнула затвором и направилась к дому мимо посаженных бабушкиными заботливыми руками цветов. Погладила их пестрые соцветия, еще раз оглянулась на умирающую пальму, будто ожидая, что из-за нее мне вот-вот улыбнется он.

Порывшись в сумочке, достала ключи, отворила дверь, и из дома пахнуло табаком и цветами апельсина, как и двадцать лет назад, когда я впервые вошла сюда. У меня сжалось сердце: что же я натворила! Предала тех, кого любила. Бабушка-то сдержала свое обещание, а я – нет! Променяла ее на Энцо!

Побросав вещи на диван, побежала наверх. Набрала ванну, добавила в воду ароматическую соль. Где-то прочла, что она помогает вычистить негатив, расслабиться и отпустить навязчивые мысли. Чего-то не хватает? Точно! “Истина в вине!” Я спустилась в холл, достала из шкафа бутылку красного «Брунелло ди Монтальчино», налила и вместе с фужером снова вернулась в ванную. Поставила его на мраморный бортик и зажгла свечи. Раздеваясь, любовалась отблесками света в вине и, погрузившись в ванну по самую шею, жадно вдыхала запах лаванды. Поможет ли он вернуть душевное спокойствие? Закрыла глаза. Он снова снился мне этой ночью. Улыбался, накручивая вокруг пальца василек. Но совсем скоро цветок превратился в кольцо, подаренное бабушкой, и этот факт почему-то привел его в бешенство. Я испугалась, что он убьет меня, и проснулась. Как бы он отреагировал, если бы увидел обручальное кольцо, надетое на безымянный палец его другом? Хотя что это меняет, если он так и не появился в моей жизни с того самого вечера. Даже ни разу мне не написал!

Я черпала воду и тоненькой струйкой лила ее на лицо, шею, плечи, испытывая наслаждение оттого, что у меня наконец появилось время на себя. В звуках всплесков послышались слова бабушки, которые она как-то сказала, нанося ночной крем на лицо:

“Слышишь, никому и никогда не давай себя в обиду! Золушка в наши времена не возвращается мести пол и мыть посуду. Она ищет то, что делает ее счастливой”.

– Тебе легко говорить! – воскликнула с укором и с головой погрузилась в воду. Когда вынырнула, меня накрыло чувство безысходности, и рыдания вырвались наружу. Плакала долго и горько. Я осталась совершенно одна! А я так этого боялась! И если отца с матерью и Леонардо унес злой рок, то бабушку и ребенка потеряла по своей вине.

Вылезла из ванны и взяла большое махровое полотенце с полки. Оно еще пахло марсельским мылом и амброй, которые так любила бабушка Сандра. Неожиданно с полотенца мне на грудь упал сухой лепесток василька. Может, это знак? И тут промелькнуло: я знаю, где искать прощение! Быстро высушив волосы, оделась, взяла сумочку, щелкнула замком и побежала по дождливому тротуару к центру.

Впереди показался белый ажурный мрамор церкви. Одинокий колокольный звон с длинными паузами навевал печаль. Как и в тот день, когда Сандру везли на отпевание, траурный кортеж – серебристый катафалк и толпа в черном – следовал в сторону кладбища. Муж так и не сообщил, что звонила Беата, верная бабушкина помощница, пока я с утра и до поздней ночи зарабатывала на кредит. “Я забыл…” Будто мне звонили с тем, чтобы узнать, как у меня дела. Когда я, наконец, к ней пришла, было уже слишком поздно.

Мы с ней ни разу не говорили об отношении к богу. Хотела ли она, чтобы ее отпевали в католическом храме? А быть похороненной в этой стране? Что испытывала, когда отходила ее душа? Урна с ее прахом до сих пор хранилась в ячейке на кладбище. Я так и не нашла, где его развеять, хотя была уверена, что найди я это идеальное место, бабушка бы меня простила. Ведь она любила лучшие рестораны, самую вкусную еду, самое благородное вино. Осталось найти тот самый красивый уголок, где танцуют влюбленные дельфины, куда Леонардо меня так и не отвез.

Свернув за угол, я увидела статую какого-то святого, который большой каменной рукой указывал на обнаженные стопы. Может, это и есть мученик Леонардо? Чертики! Живу в городе двадцать лет, а до сих пор не знаю его истории! Я пожала плечами и шмыгнула в темноту дверного проема.

Внутри было пусто и пахло сыростью, смешанной с ладаном. Кое-где горели лампадки. Три романских нефа соединялись большими арками с колоннами из зеленого змеевика. Слева возвышалась элегантная кафедра из белого мрамора с тонкой чашеобразной формой, украшенной сфинксами. В центре собора я увидела алтарь в таком же стиле, над которым на фоне витражных икон с изображением жития какого-то святого распластался большой деревянный крест с распятием. Преобладание василькового, белого и пурпурных тонов в витраже придавало собору особо торжественный и киношный вид.

В глубине, сбоку от алтаря, я заметила темную фигуру. Она поправляла цветы в вазе, потом протирала иконы и статуи, на минуту замирая, будто любовалась ими.

Я вздохнула и села на свежевыкрашенную скамью. Запах прополиса и лака щекотал ноздри, а неспешные шаги отдавались эхом, когда фигура перемещалась от иконы к иконе.

«Священник, – мелькнуло у меня в голове. – Господи, как же хочется освободиться! Сбросить этот камень с души!»

Я вспоминала слова “Отче наш”, которым учил дед, – путалась, запиналась, пока моим вниманием не овладели, наконец, размеренные, словно дирижерские, взмахи кистей мужчины. Он протирал икону, затихал перед ней и, склонив голову, что-то шептал, потом переходил к следующей. Выходит, священники тоже просят о своем.

Когда он подошел ближе, я смогла разглядеть его седую бороду, темный костюм и белый шарф вокруг шеи.

Я очень редко бывала здесь, и то лишь для того, чтобы побыть в одиночестве и отдохнуть от суеты. Богу уже давно не было до меня дела.

Вдруг из груди вырвалось:

– Отец наш небесный, прости за бабушку! – хотя голос дрожал, слова прозвучали достаточно громко. Мужчина остановился и посмотрел в мою сторону.

Но мне уже было все равно. Поискав глазами икону Богородицы, я подошла и приложила к ней ладонь. Двадцать лет пронеслись как несколько мгновений. Боль потерь сдавила грудь, и я всхлипнула. Больше не было сил сдерживаться, слезы потекли по щекам. Я порылась в сумочке, но салфеток так и не нашла. Тогда вытерла слезы кулаками, как в детстве. Когда немного успокоилась, за спиной послышался вздох. Я обернулась.

Тот, кого приняла за священника, уже обтирал иконы совсем рядом. Я заметила у его ног корзину, а в ней моющие средства и рулон бумажных полотенец. Мне бы сейчас они пришлись кстати, чтобы осушить слезы. Он будто прочитал мои мысли, оторвал лист от рулона и молча протянул мне. Этот взгляд! Даже в темноте казалось, что он светился состраданием и любовью, которые вселяли надежду. Ту самую надежду, которую я испытывала в детстве при виде Деда Мороза. Мне не надо было ему писать никаких писем, он и так исполнял мои желания. Жаль, что с годами это случалось все реже и реже.

Мужчина подождал, пока я высморкаюсь и вытру слезы, довольно улыбнулся и вернулся к своей корзинке. Достал из нее флакон, чтобы подлить жидкость в лампаду у иконы Богородицы, потом подошел к картине с табличкой Via Crucis и, не оборачиваясь, громко сказал:

– Мы всегда в его объятиях, – у него был теплый баритон, который я где-то слышала. Конечно! Это ведь его приход. Здесь и слышала.

– Наши с ним отношения так и не сложились, – вздохнула, шмыгнув носом. – Он всегда бросает меня, – я вытерла запоздалую слезу.

– Он никого не бросает! И сейчас рядом с нами, – священник – Дед Мороз обернулся и приложил руку к груди, сделав паузу. Потом принялся протирать икону.

– В моей жизни очень много потерь.

– Самые большие испытания он бережет для избранных.

– Я не хочу!

– Нас никто не спрашивает. С очищенной душой даже отпетый негодяй становится человеком…

Потом он отставил корзину в сторону, присел рядом, скрестил руки и продолжил:

– Тоже люблю бывать наедине с Господом, так, чтобы без посредников, – он неожиданно улыбнулся, но потом стал серьезнее:

– У меня есть молитвы для любого случая. Собственно, каждый раз, когда я сюда прихожу, сочиняю себе хотя бы одну.

– Тогда дайте мне ту, которая избавит меня от вины!

– У тебя нет вины. Это опыт. И нет ничего плохого в том, чтобы повторять ошибки.

– А жить с тем, которого не любишь, это опыт? А не искать того, кого не можешь забыть?

– Ты слишком рано жаждешь получить ответы. Я вот так и не нашел их, – мы встретились с ним взглядами, и я обратила внимание, что его глаза мне знакомы. Но откуда? Дед Мороз! У всех Дедов Морозов они такие! Им можно верить.

– Тебе кажется, это именно то, что сейчас нужно, а потом появляется человек, без которого не можешь дышать, и ты ведешь себя глупо! – он снова достал из корзины полотенце. Недовольный результатом своего труда, еще раз протер Via Crucis и добавил: – Счастье приходит и уходит. Но именно трудности дают нам понять, что по-настоящему является важным в жизни.

– Нет, в моем случае как раз все наоборот!

Он снова засмеялся, но глаза при этом остались печальными:

– Все равно качалка! То вверх, то вниз. На то она и жизнь. Все, что ты можешь сделать, это просто продолжать жить.

Он ушел вглубь алтаря, свернул налево и исчез в двери с табличкой “служебное помещение”.

Да уж. Что есть моя жизнь? Взлеты и падения. “То вверх, то вниз”. Я уже столько раз падала, что пора бы и начать подниматься. Выйдя из церкви, направилась в сторону площади. Слева когда-то был магазин «Бенеттон», над которым теперь красовалась большая вывеска “Лакост” с зеленым крокодильчиком. Надо же! Зеленый цвет, и в Италии он связан с надеждой. Он напомнил мне о той девушке внутри меня, которая умела мечтать и надеяться, что даже если в жизни что-то идет не так, цель алгоритма – привести меня к счастливому концу.

Кивнув зеленому крокодильчику, я пошла в сторону кондитерской. Отступать некуда, и нужно как-то сказать Лее и Антонио, что я решила продать кондитерскую. Хотя с тех пор, как была вынуждена уволить Пабло, студента из Бразилии, который приходил помогать нам на выходных, уверена, что они о чем-то догадываются. В конце концов, Энн права: если единственный источник средств к существованию приносит больше долгов, чем прибыли, то его пора продать. Конечно, Сандра бы этому не обрадовалась. Но жить в этом мире и решать проблемы теперь приходится мне.

На другой стороне улицы я заметила светловолосую девушку. Когда я перешла дорогу, увидела ее землисто-фиолетовые стопы в сланцах и закуталась посильнее в шарф. Руками с такого же цвета пальцами она сжимала металлическую банку. Холодный январский ветер трепал спутанные светлые волосы до плеч и длинную пеструю юбку:

– Синьора, скоро праздник любви. Подайте, ради бога! Я помолюсь за ваше счастье!

Я наклонилась над банкой, чтобы бросить монету:

– Только хорошо помолись! Хочу наладить свою жизнь!

Заметив, что девушка не сводит глаз с кулона из жемчуга на цепочке, бабушкиного подарка, я потрогала его и спрятала под шарф.

Была ли она еще жива, если бы я не вышла за Энцо?

Потеряла бы я ребенка, если бы он был со мной в тот день?

Мои размышления прервал вибрирующий в сумке телефон. Раздосадованный голос Леи взывал к спасению:

– Ассоль! Нужно, чтобы ты вернулась! Срочно! Это катастрофа!

– Что случилось?

– Не телефонный разговор! Ждем.

Глава 2. Соединять сердца

Когда я вошла, Лея, одетая в просторный джинсовый комбинезон и желто-черную клетчатую рубашку, как майская пчела, летала по кондитерской, то помещая на витрину свежеиспеченные Антонио торты, то пыхтя и свистя кофемашиной, то раскладывая по блюдцам круассаны. Увидев меня, она бросила “ciao!” и продолжила пробивать чек, переговариваясь с пожилыми посетительницами. Дождавшись, когда женщины выйдут, я, надевая халат и бандану, поинтересовалась:

– Ну и где эта катастрофа?

Лея кивнула на газету на столике. С тех самых пор, как я впервые вошла в кондитерскую, на зубок запомнила одну важную вещь: ни одно утро в Италии не начинается без свежих новостей политики, футбола и местной хроники.

На газете крупным шрифтом красовалось: “Магнолия” обещает местным жителям показать Святого Валентина”.

– А мы? Что будем делать на День Влюбленных? Облизываться, когда к ним потекут наши лучшие клиенты? Ассоль, к нам уже никто не ездит из Флоренции за шоколадными круассанами. В “Магнолии”, ты видела, что там творится? Mammamia! Я бы с пребольшим удовольствием утащила какой-нибудь шоколадный шарик с вишенкой или клубничное сердечко! А мой муж все также помешан на классике, как пятьдесят лет назад – цепполи с кремом да вортичи д’аморе! – от волнения лицо Леи покрылось румянцем. Потом она закатила глаза и всплеснула руками: – И где сейчас мой Ремо?

Если я хорошо помню, Ремо был соперником Антонио за сердце Леи, но она предпочла ему Антонио и теперь при любой размолвке супругов, фантом Ремо снова появляется в моей кондитерской. Я покачала головой и опустила взгляд. И это была вовсе не робость признаться, что я летала в Швейцарию не на курсы шоколадного мастерства. Просто ее слова мне показались вызывающими по отношению к Антонио, который тут же явился из двери кухни. Он схватил со стойки лимон и запустил в Лею:

– Ремо? Он вряд ли смог бы ужиться с той, которая преклоняется перед всем американским! Ред велвет, капкейк, пламкейк – тьфу! Даже не хочу знать, что это такое!

Тут Лея встала посреди зала руки в боки и с вызовом произнесла:

– Ты консерватор и брюзга, и не хочешь признаться, что в наше время обертка движет рынком, а не то, что в нее завернуто! Мне все равно, американское это или нет, главное получить результат, за который не будет не стыдно!

Антонио с обиженной и злой гримасой махнул рукой и исчез на кухне.

Лея с досадой спросила:

– Ты тоже не согласна со мной?

“Стыдно” повисло у меня в голове. Как же хочется, чтобы все скорее закончилось и ничего мне больше не напоминало об ошибках прошлого. Я сделала вид, что спокойна, хотя сердце ушло в пятки. Наводя порядок за барной стойкой и собирая чашки с блюдцами в посудомойку, я сказала:

– Выкладывай, что за идея.

– Итак, слушай! Мы сделаем фотосессию, и лучший снимок повесим здесь! – она указала на стену, напротив входа и прошлась по кондитерской словно менеджер, представляющий свой проект инвестору. Вот только проблема: у этого инвестора не было средств для новых вложений!

– Замечательно! Только сюда мы поместим фото бабушки. Я поищу то, что сделала ей, когда только приехала в Италию. Подретушируем, увеличим, – тараторила я, чтобы продолжить ее игру. Надо ведь просто продолжать жить. – А напротив поместим ваше с Антонио.

– Ассоль, причем тут бабушка? Городу нужно живое лицо и новая история любви. Так дай им эту историю! – жестикулировала Лея, словно в ней проснулись гены Беаты, и меня это огорчило. Смогу ли я когда-то сделать то, чтобы моя жизнь стала похожей на ту, что годами строила бабушка?

Я замолчала ненадолго и занялась ассортиментом. Сейчас мне меньше всего хотелось украшать своей разочарованной физиономией кондитерскую, хотя ее идея меня привлекала. Она подумала несколько секунд и выдала:

– Я даже знаю, какой снимок придется кстати. Тот, что на мосту Влюбленных.

Я внимательно посмотрела на нее, и она добавила:

– Идея! Мы будем воссоединять влюбленных! Вместо роз – шоколадные ключи, которые открывают сердца! И фото Ассоль, что вешает свой замочек, чтобы найти любимого! – захлопала в ладоши Лея как маленькая девочка, которая увидела мешок с шоколадными конфетами.

– Даже не думай, – угрожающе возразила я.

– Да нет же! Это должна быть ты, и точка. У кондитерской не может быть другого лица. Представляю, какой будет аншлаг!

– Нет, это исключено. Не думаю, что Энцо будет приятно.

– Да твоему мужу уже давно все равно! – вспылила Лея. – Ой! Прости, я не хотела. Как всегда, болтаю лишнее, – она закрыла лицо ладонями.

– Да что уж там! Выкладывай!

– Ассоль, я все знаю! Знаю, зачем ты летала в Швейцарию и что ты уже третий месяц живешь в доме бабушки, – Лея с укором посмотрела на меня.

– Ты за мной шпионила? – насторожилась я.

– Да нет же! Наш город не такой уж и большой, чтобы скрыть то, что ты хочешь продать кондитерскую, – она взяла меня за локоть и добавила: – Сейчас было бы проще найти новое место, получить расчет и распрощаться с тобой, но мы очень благодарны твоей бабушке за все. Пообещай, что мы сделаем это на прощание. Устроим праздник в ее честь. Ты помнишь, как она любила день Святого Валентина?

– Конечно любила. Кто не любит свой день рождения?

– Я! – вспылила Лея. – Терпеть не могу, что за несколько дней до него, все шепчутся за моей спиной, будто я смертельно больная.

– Ты так говоришь, будто считаешь, что это я виновата в ее смерти.

– С чего ты взяла?

– Ходят слухи, что я волей счастливого случая получила то, что она с таким трудом создавала, а теперь хочу продать ее детище и оставить вас на улице.

Лея опустила взгляд. Будто по щелчку пальцев она переключилась на другую тему и затараторила:

– Прости, я забыла указать в список продуктов какао и молоко, – она рывком взяла карандаш с маленьким блокнотом, лежавшие у кассового аппарата, и принялась писать. Я же вспомнила, как одиннадцатилетней девочкой Лею привела сюда тетя Беата и как я приревновала ее к бабушке, потому что та назвала ее красавицей и угостила моим любимым миндальным печеньем.

Закончив список, Лея сунула карандаш за ухо, как это всегда делала бабушка. Почему же мне ни разу не пришло это на ум?

– Я уверена, что и она тебя очень любила. Как могла, но любила. Если ты найдешь ее рецептарий, многое изменится. Я верю в магию вещей.

– То есть?

– Нужно, чтобы к нам снова приезжали из самой Флоренции за шоколадными круассанами. Как к Сандре когда-то. Она была какой-то особой породы. Даже Беата…

Я нахмурилась:

– Снова Беата? Хочешь кольнуть меня побольнее?

– Ассоль, перестань и не вини себя. Она, между прочим, вовсе не сердится, даже если говорит обратное. Да ее глаза светятся, когда я упоминаю твое имя! Уверена, что она будет рада встрече с тобой.

– Когда-нибудь я об этом подумаю.

Я взяла у Леи карандаш и положила себе за ухо, но он тут же упал на пол.

Она залилась смехом:

– У тебя уши не такие мясистые!

Я подняла его с пола и с досадой бросила на барную стойку. Лея загадочно посмотрела на меня и произнесла:

– Я помню, как она закрывала кухню на ключ, и кондитерская превращалась в логово алхимика. Потом что-то записывала странными символами, давая нам пробовать крем или сырое тесто

Я рассмеялась:

– Лея, так ведь это был русский язык!

– Правда? Тем более! Этими рецептами мы снова покорим наш город и затопчем славу Магнолии! – пританцовывая, сказала девушка.

Я взяла тряпку и принялась вытирать столики. Лея не отступала:

– Вот увидишь, у нас получится замечательный праздник. Посетители снова потекут рекой и о нас тоже напишут в газете.

Я закачала головой:

– Это бессмысленная трата времени. Если мы не пользуемся вещами, они отправляются на помойку. Вот и бабушкин рецептарий скорее всего уже там.

– Она никогда не смогла бы этого сделать, – не успокаивалась Лея.

– Нужно найти другие цветы для столиков к ее дню рождения, – поменяла я тему, собирая вазочки на столах. – Только где искать васильки среди зимы?

– Зима уже заканчивается и весна обязательно будет ранней, если ты этого захочешь. Только найди рецептарий, Ассоль, – решительно произнесла Лея и направилась к кухне.

Ее энтузиазм и настойчивость вряд ли могли изменить мое решение и я, чтобы отвязаться, бросила ей вслед:

– Хорошо, я поищу.

В чем-то Лея была права. Прежде чем продать кондитерскую, для меня было важно получить прощение бабушки. А если я не только найду красивое место для ее праха, но и устрою крутой праздник в честь ее дня рождения, то уверена, получу не только ее прощение, но и небесную протекцию. Случится ли это так же неожиданно, каким стало само ее появление в моей жизни?