Текст книги "160 шагов до Лео (СИ)"

Автор книги: Соль Астров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

– Ты нас опозорил! Вот и решай, что теперь делать. Иначе я тебя разорю! По миру пущу!

Но это было не последним сюрпризом в нашем с ним дуэте и моей успешной предпринимательской деятельности. Все началось с того самого момента, когда Фрати пригласил меня к себе в офис и настойчиво просил не говорить никому о нашей с ним встрече.

Тогда я даже не догадывался, что виной всему портрет “Девушки с васильками”».

Глава 24. Новое начало

Следующее утро началось с хороших новостей. Вернее, с одной большой и хорошей и второй поменьше и так себе. Хорошая заключалась в том, что Гуидо нашел способ договориться с мэром, напоминая ему о заслугах бабушки. Наша терпящая бедствие кондитерская действительно была одной из самых лучших в городе. Да и щедрые комплименты в виде бесплатных завтраков и коробок с пирожными, которыми Сандра частенько угощала работников мэрии, тоже были положены на весы правосудия. Теперь мне предстояло внести штраф за неуплаченный вовремя налог в городскую казну до конца этой недели. «Ну какой штраф, если она не работает?!» – стало веским аргументом Гуидо, чтобы власти мне позволили вернуться в кондитерскую.

У нас еще оставалось немного времени, чтобы наладить бойкую торговлю и не упасть в грязь лицом перед клиентом Рильке, особенно если тот начнет торговаться.

Вторая новость касалась Энцо. «Это не телефонный разговор», – пробубнил Гуидо. Новостью для меня было уже то, что его посадили в тюрьму и если могли выпустить, то только под крупный залог. Денег у меня для этого не было, тем более после того, что стряслось в доме Поля.

Я отвезла все бумаги в налоговую, потом заехала еще за одной в муниципалитет, а потом мы договорились встретиться с Гуидо перед площадью у кондитерской. Я даже предчувствовала, как разревусь от счастья в его объятиях, потому что он смог быстро отвоевать «Фа-соль» у властей, но мой адвокат даже не вышел из своего новенького черного мерседеса. Извинился, что опаздывает, и передал мясистой рукой с золотым перстнем бумагу за подписью мэра.

Подходя ближе к кондитерской, я трепетала, будто входила в нее впервые, как это было двадцать лет назад. Судя по потому, как мне давался этот День святого Валентина, понятно, что с любовью было что-то не так. Впрочем, похоже, что это наследственное, раз и бабуля оставила слезную надпись в рецептарии, осуждая Алекса. Неужели она поверила, что он изменил ей с дочерью Дуччо?

Сандра всегда считала меня слишком маленькой, чтобы рассказывать о своем интимном. Хотя с тех пор, как я впервые ее увидела, мне сложно было бабулю представить рядом с дедом. Но ведь когда-то и я брезговала Энцо, зато как-то умудрилась с ним все эти годы прожить.

Как только оказалась внутри кондитерской, все завертелось-закружилось, словно в ускоренной киноленте. Я раздобыла рамки с золотым напылением в стиле ретро, которые отлично сочетались с бежевыми стенами и ярко-розовыми сердцами. Посланный от фотографа помощник развесил портреты в черно-белом цвете и с деталями в контрасте. Особенно классными получились мое ярко-розовое платье, такие же лента на шляпе и губы. Я заметила, что с портрета на фронтальной стене на меня смотрит совершенно другая Ассоль. Ей уже ничего не страшно, и она самодостаточна! Рекламу нашей кондитерской на таком же портрете, по совету Бернардо, племянники Антонио, двое подростков, развесили по всему городу.

Лея поставила целый поднос красных сердец с белым сливочным кремом и шоколадными замочками в холодильную камеру, где их уже ожидали зепполи с цветами из засахаренных зерен кофе и ромовые бабы. Я улыбнулась, вспоминая слова Антонио после того, как редкий раз Энцо появлялся в кондитерской:

– Можешь лить сколько угодно рома на кекс, но твой супруг так никогда и не станет ромовой бабой!

Я сказала, что мне еще только бабы вместо мужа не хватало. На что он ответил:

– Я не это хотел сказать! Мы, люди с юга, видим других на расстоянии. Сколько ему ни стараться, а хороший человек из него не получится!

Бабушка же говорила более обобщенно: «Мужчины никогда не меняются. Они выжимают из себя максимум, чтобы после свадьбы расслабить булки, напрочь забывая о том, как тебя завоевывали». И мой случай как раз об этом.

Я с наслаждением вдохнула пряный, будоражащий воздух кондитерской, в которой снова вращался маховик, как это было при бабушке. Позвонил курьер и доставил коробку с цветами, креповой бумагой и лентами. Антонио гремел утварью и сдабривал замес теста смачными словечками с сицилийским акцентом. Лея надувала красные, розовые шары в форме сердец и украшала ими витрину. Я договаривалась с Пабло, чтобы он пришел помочь нам четырнадцатого февраля на целый день. Все в жизни меняется, только не лаконичное умение бразильца вести торги!

Завершив переговоры, я доставала из коробки розовые, белые, красные искусственные цветы, расставляла их в вазы на столах. Через несколько минут услышала сзади прерывистое дыхание Леи, которая протирала стулья тряпкой. Я обернулась.

– По-моему, здесь будет сегодня настоящая катастрофа! – помощница остановилась и довольно потерла вздернутый нос.

– Нет, Лея, очень прошу тебя! Только не сегодня! Следующий День влюбленных через год, и нам очень нужны деньги! Поэтому покрути еще раз своим волшебным носиком, чтобы собрать побольше влюбленных сердец в этих стенах.

– Не переживай! Все пройдет наилучшим образом! Святой Валентин обязательно заглянет сюда!

– Хочется верить! – я вспомнила, как бабушка стояла здесь же, засунув за ухо карандаш, и с грустью спросила: – Ты думаешь, Сандра была бы довольна?

– Уверена, что она гордилась бы тобой, – одухотворенно ответила Лея. – А вот и первые посетители.

В двери появилась мужская фигура в тренче.

– Buondi! Добрый день! – элегантный седой мужчина с черно-белыми усами посмотрел на меня, и я уставилась на него, вспоминая, откуда могла его знать.

– Здравствуйте! В честь Дня влюбленных первому посетителю скидка десять процентов и наш комплимент в придачу! – автоответчиком протараторила Лея, отрывая рот от шарика, и тот, глухо свиснув, снова сдулся.

– Проходит двадцать лет, и лица людей стираются за ненадобностью, – радостно проговорил откуда-то знакомый мне голос.

– Комиссар Риччи? Господи! Простите меня! – изумилась я его неожиданному появлению.

– Своим звонком вы украли у меня сон. Пришлось кое с кем переговорить, – он осмотрелся вокруг. Посетители с коробкой торта уже вышли за дверь, а Лея с шаром ушла на кухню к Антонио. Возможно, она смекнула, что Риччи зашел сюда не только за круассаном.

– Пожалуй, сделаю вам кофе, – предложила я и поставила перед ним блюдце с ложечкой.

– Да, пожалуйста. Видите ли, – начал он, – я тогда был занят в расследованиях расстрела одной семьи на Сицилии. Оно тоже имело отношение к тому человеку, о котором вы спрашивали.

Я поставила чашку с кофе на блюдце и протянула ее комиссару:

– Слишком быстро в тот вечер диктор рассказывал о том, что случилось. А мой итальянский был тогда еще так себе. Но по реакции бабушки и ее сжатому переводу я поняла, что в дом некоего Фрати залезли воры. Между хозяином и другими завязалась перестрелка. Что же там произошло? Вы в курсе?

– Благодарю! Он чудесно пахнет, – комиссар пододвинул к себе чашку с кофе и, смакуя, отпил. – На самом деле все усложнилось тем, что вовсе это были и не воры. Они доставили в дом Фрати дверь с секретным механизмом. Якобы, чтобы защитить дорогостоящие картины из его коллекции. Я ведь тогда часто на Сицилию мотался, и, собственно, дело вел мой коллега. Он увлекался коллекционированием предметов искусства эпохи Возрождения. Правда, как ушел на пенсию, уехал на Тенерифе. Насовсем.

– Но кто убил отца Энцо, Винченцо? – недоумевала я.

Он снова отпил кофе и сказал:

– Сам хозяин дома. Хотя это была самозащита.

– Какая ужасная смерть! – дополнила я. Но больше всего меня волновало другое: —А как причастен ко всему этому Леонардо?

– Он был свидетелем. Дед отправил его туда вместе с Массакрой. Сам Алекс подъехал позже, когда все уже случилось. Почему убежал Лео, я не могу вам сказать. Он был невиновен. Ведь жена Фрати рассказала, что там произошло. Стрелял ее муж. Он-то и убил Винченцо. А потом и сам застрелился. С этим дело и закрыли.

– А что картина? Ее нашли? – уж если я столько лет о ней слышу, то хотя бы буду знать, где она находится.

– Она никуда не пропадала. Это ведь частная собственность. Наверное, так в доме Фрати и осталась. Впрочем, нет, хозяйка, кажется, продала и коллекцию мужа, и свою квартиру.

Лея вернулась из кухни с большим надутым сердцем, а в кондитерскую вошла кучка людей из банка напротив. Тогда Риччи заторопился:

– Не могу больше отнимать у вас время. Вижу, у вас тут работа кипит, – он полез за портмоне: – Сколько с меня?

– Ничего не нужно, комиссар! Это минимум за многолетнее любопытство. Только один вопрос. Вы знаете, где я могу найти Леонардо?

– Кажется, его отец был врачом и уже давно работает где-то в Африке. Но про его мать я толком ничего не знаю. Она ведь не местная была, – он пригладил порядком поседевшие черные волосы. – Кстати, слышал, что ваш муж задержан. Мне очень жаль…

– А мне нисколечко! – перебила я его со злорадством.

Он пристально посмотрел на меня, перевел взгляд на витрину, заполненную пирожными, украшенную шарами, надувными сердцами, розовыми лентами, потом указал на круассан с шоколадным кремом, посыпанный дроблеными фисташками:

– Вы завернете мне его с собой?

– Конечно! – спохватилась я.

Когда складывала круассан в бумажный пакет, Риччи поинтересовался:

– А что Беата? Как она? До сих пор помню ее булочки с корицей!

Я пожала плечами, опустила глаза, чтобы найти оправдание:

– Работы было много эти дни, но обязательно ее навещу. Обещаю!

– И привет ей от меня передавайте.

– Вы с ней так близко знакомы? – я протянула ему пакетик с круассаном.

– Да! Очень давно! Когда она была еще такой же молоденькой, как вы! – улыбнулся он элегантно. – Что ж, удачной торговли!

– Спасибо! Очень на это надеюсь.

Он все так же элегантно, как и много лет назад, взял мою руку, притянул к губам, поцеловал ее и с достоинством вышел из кондитерской. Я вздохнула: все же мужчины с Сицилии – это особая раса!

Торговля, как Риччи нам того пожелал, шла бойко. Сердца из красного бархата с шоколадными ключами улетали со скоростью первого взгляда. Им не уступали и зепполи. В качестве их сопровождения уходила и обычная ежедневная выпечка, да и наше фирменное миндальное печенье, рецепт которого я откопала, наконец, в бабушкином рецептарии.

Пока я раскладывала блюдца под заказанные чашки с кофе, а в перерывах составляла грязную посуду в посудомоечную машину, вдруг ощутила, будто за мной наблюдал невидимый глаз. Может, он весь день на меня смотрит, а я только сейчас очухалась? И это было вовсе не привидение. Нет! Какое-то ощущение недосказанности, недоделанности, отсутствие благословения на новый этап жизни.

Услышав шкрябание по металлической миске комбайна, я влетела, словно по наитию, в кухню, надеясь увидеть там Беату. Это было воспоминание с полным погружением в прошлое, когда здесь вместо Леи и Антонио еще были бабушка и ее помощница. Яркое февральское солнце совсем не грело в эти дни умирающей зимы, зато его слепящие лучи через маленькое боковое окошко заливали светом все внутри. На какое-то мгновение мне показалось, что вместо Антонио за столом сидит Беата, громко стуча ложкой по миске.

Я быстро собрала коробку из четырех пирожных, механически забежала в гардероб за пальто и сумочкой, предупредила Лею, что минут через тридцать вернусь, и переспросила: – Улица Двадцать Пятого Апреля, шесть?

Она сначала непонимающе задержала на мне взгляд, но спустя пару секунд радостно закивала. Только бы не было слишком поздно!

Глава 25. За прощением

Карминьяно, где жила теперь Беата, был милым городишкой с круглой центральной площадью, посреди которой находился средневековый фонтан с лепниной из серого камня. Вокруг хороводом располагались желтые кирпичные двухэтажки. Еще со времен этрусских поселений местные жители возделывали здесь земли: выращивали виноград и собирали оливки. Карминьяно так до сих пор и называют городом вина и оливкового масла. Говорят, даже известный итальянский торговец и финансист Датини заказывал здесь вино для своего погреба.

Я припарковалась на площади, захватила с заднего сиденья коробку с пирожными и пошла искать улицу Двадцать Пятого Апреля. На самом деле заблудиться здесь было сложно, ведь дом Беаты располагался сразу направо от площади, за баром, где уже собралась стайка шумных мужчин в ожидании предстоящего футбольного матча.

Фасад дома, где жила Беата, немного облупился, зато меня встретил маленький ухоженный внутренний дворик с несколькими оливковыми деревьями. Вдоль плиточной дорожки стояли вазоны с геранью, ночной красавицей, базиликом и розмарином. Я подошла к желто-коричневой армированной двери и нажала кнопку звонка под именем Beata Esposito. Дверь открылась, и передо мной предстала копия Беаты, только более молодая и в очках:

– Здравствуйте. Вы к кому? – по ее акценту я поняла, что она тоже с юга. Детей у Беаты не было. Скорее всего, это ее племянница.

– Я хорошая знакомая Беаты. Можно к ней? Я привезла сладости из нашей кондитерской ко Дню влюбленных.

– Тетя уже давно с постели не встает и гостей не принимает, – сухо ответила она и приготовилась закрыть дверь прямо перед моим носом.

Но я не сдавалась, вставив ногу между дверью и косяком:

– Я уверена, что она будет рада мне. Скажите, что я – Ассоль.

Но внутри закралось немного сомнения, так ли это.

Она ушла в дом ненадолго, оставив приоткрытой дверь, и когда вернулась, категорично сказала, покосившись на коробку:

– Пройдите. Только вот пирожных тете нельзя!

Маленькая однокомнатная квартирка была скромной, но очень светлой и идеально убранной. На столе, покрытом белой кружевной скатертью, располагалась разрисованная в сицилийском стиле ваза со свежей лавандой. Она источала тонкий аромат чистоты и аутентичности.

Над столом сердито тикали настенные старинные часы.

Чуть дальше, в глубине находилась маленькая спальня, над железным изголовьем кровати висело деревянное распятие. Холщовые занавески на окне подчеркивали спартанский образ жизни хозяйки комнаты, который никак не вязался с ее щедрым сердцем и широкой душой.

– Из-за болей она почти не спала эту ночь. Я сейчас приготовлю вам кофе, – пробормотала недовольно девушка, поправляя пальцем очки на переносице.

Я приблизилась к Беате и коснулась ее скукоженной коричневой руки. Такие же глубокие морщины покрывали и лицо, делая его похожим на скомканный лен. Но седина в волосах виднелась по-прежнему лишь местами. Она открыла глаза и долго смотрела на меня. Потом снова прикрыла веки и несколько мгновений спустя опять открыла, будто внутри нее боролись светлые и темные силы. Я же смиренно стояла перед ней и ждала, готовая принять любое ее решение.

– Все-таки пришла… – едва услышала я и заметила, как из глаза побежала одинокая слезинка.

Я бросилась перед ней на колени и разрыдалась, освобождаясь от стыда, который все эти годы пожирал мою душу. А несколько мгновений спустя почувствовала, как ее слабая рука гладит меня по голове. Я подняла голову и сквозь слезы спросила:

– Ты простишь меня? Я правда не хотела!

– Перестань, глупенькая, – успокаивала она меня чуть слышно. – Знаю, что у тебя и жизни-то никакой не было. Все знаю, – почти шепотом сказала она.

В комнату вошла племянница с глиняной чашкой и, поднося ее Беате, с напускной строгостью приказала:

– Тетя, время пить отвар. Будете как розочка.

Девушка протянула мне кружку, чтобы я подержала, пока она повыше устроит подушки под головой тети.

– Я могу сама ее попоить, если вы не против, – предложила я.

– Конечно, синьорина, – буркнула Беата, почти так же, как это делала всегда, вызывая теплый трепет от воспоминаний счастливых времен. Она сделала первый, громкий глоток:

– Хорошо! Моя Агата – волшебница! Она ведь врач-гомепат…

Я улыбнулась ее варианту этого слова.

– Если бы вы раньше, тетушка, пожаловались на свое здоровье, я бы вас быстрее на ноги поставила, – с обратной стороны постели такими же маленькими, ловкими руками, как у Беаты, она приложила ладонь к тетиному лбу и покачала головой:

– Опять температура!

Придерживая голову Беаты, я время от времени давала ей отхлебнуть. Сама же рассказывала о том, что со мной случилось за все эти годы, пока мы были далеки друг друга.

Зелье и вправду оказалось волшебным, потому что, выслушав меня, Беата оживилась, задвигала руками и даже хотела было приподняться на кровати, когда я произнесла слова Монтанье о картине:

– Как? Ты ничего не слышала об этой истории? Девушка с васильками. Ведьмой она была. Ну, на эту картину, как на икону, молилась дочь папы римского, Лукреция Борджиа. Занималась любовными приворотами, чтобы увести из семьи знатных красавцев. Синьорина, не спрашивайте меня больше ни о чем! Я же невежественная! Ваша бабушка поболее знала, все говорила про какие-то хе… хере… ахе…

– Архетипы?

– Может! Понятия не имею.

– А где эта картина?

– Не знаю и знать не хочу. Сколько она смертей принесла! – она затихла и прикрыла глаза.

Я с внутренним порывом снова коснулась ее руки:

– Беатушка, а что у бабушки с Алексом случилось?

Она открыла глаза и уставилась на меня:

– Я тоже не верила, что Алекс был способен совратить дочь Дуччо. Даже защищала его: “Сандра, вряд ли он после тебя кого-то еще так любить сможет”. Но какой был резон Дуччо на Алекса наговаривать? А ведь она, бедняжка плохо кончила! А потом и сам Дуччо погиб.

Ну и дела! Хотя я была уверена, что человек не пишет ложь в дневнике, когда тот заменяет ему память! Но слова Беаты заставили меня задуматься, правда ли это.

Старушка закрыла глаза. Я заметила, как задергались от физических страданий морщины на лице. Когда боль отпустила, она продолжила:

– А мне очень жаль вашего Энцо. Да, поначалу я бабушке вашей говорила, чтобы подальше вас от него держала. Только она все твердила: “Сын за отца не отвечает!” А потом я все поняла. С такими-то родителями он любви никакой не знал. Рос как сорняк. Его счастье, что он из дома Алекса и Риты не вылазил. Может, чему-нибудь хорошему и научился. А то ведь и без отца, без деда, да и мать сумасшедшая. В чем вашего Энцо винить?

– Он больше не мой! – сказала я с ухмылкой. – Но я больше не хочу о нем.

Я не хотела сейчас утомлять ее подробностями того, что услышала в доме Поля.

– Ну и правильно! Он ведь вам на восемнадцатилетие даже колечка не подарил! А сам-то у ювелира, у Джулио, весь день крутился. Родственники они какие-то дальние! У Джулио как раз жена была на сносях. Может, Энцо ваш роды там у нее принимал? Леший его знает!

– У ювелира? Энцо? – фыркнула я и вдруг вспомнила слова Марко о том, что Лео решил, что я приняла кольцо у него. Но что же он натворил? Чертики! Какое отношение Энцо имеет к кольцу, которое мне бабушка подарила? Кажется, я догадываюсь!

В проеме с грозным видом стояла Агата:

– Тете пора отдыхать.

Я кивнула в ответ. Но Беата пожурила ее:

– Ну, будет тебе! Лучше отдай конверт синьорине Ассоль. Тот, что в ящике.

Девушка щелкнула замком стоящего перед кроватью комода из темно-коричневого матового дерева. Она посмотрела на конверт, будто внутри их было несколько, потом передала его мне. Шершавая бумага с вкрапленными в нее лепестками цветов. Бабушке не нравилась романтика, зато нравилась мне, и она знала об этом! Я собиралась залпом прочесть письмо, но Беата меня остановила уставшим голосом:

– Не сейчас! Прочтете, когда наедине будете.

Знает ли она его содержание или просто догадывается?

– Ну вот, теперь могу и помирать, – она запнулась, закашлялась так сильно, что ее тело задергалось, железное изголовье громко ударилось о стену.

Когда кашель успокоился, я убрала конверт в сумку и спросила:

– Беата, скажи, это я виновата в ее смерти?

Я была готова услышать сейчас самый суровый приговор в жизни.

– Ну что вы такое говорите! Она даже рада была, что все так случилось. Нарочно не придумаешь! А то бы обвиняли потом, что снова оставила вас одну. Да и мне запрещала что-либо говорить вам. Что бы вы изменили?

Я удивленно подняла брови, не понимая, о чем она.

– Бабушка ваша сама об этом не знала, пока однажды в обморок не упала. Больна она была, – Беата шмыгнула носом, снова закашляла и после короткой паузы продолжила: – Перед тем как уехать на похороны дочери, у нее обнаружили рак. Рак крови. Вот уж сокрушалась, что дочь раньше нее ушла. Видите, что значит судьба. Теперь уж они вместе там, – она тихо заплакала, точно так же, как это сделала когда-то на моем восемнадцатилетии.

Я задумалась. Совсем не припомню, чтобы бабушка принимала какие-либо лекарства или ходила по врачам. Зная ее большую любовь к жизни, думаю, скорее всего, она просто решила пустить все на самотек и прожить на полную катушку то, что ей осталось. Каждый сам выбирает, по какому алгоритму шагать к своей судьбе. Мой, например, круто изменил мою прежнюю жизнь, чтобы привести меня сюда.

Я обняла Беату и обещала навещать ее хотя бы два раза в месяц. С души у меня свалился камень. Ведь я успела вовремя! А еще я теперь знаю, что бабушка не держала на меня зла, и не собираюсь больше винить себя в ее смерти. Чтобы шагнуть в новый этап жизни, мне оставалось объясниться с Энцо. Как его уговорить подписать документы на развод мирным, а значит, самым коротким путем? Интересно, что он у меня при этом попросит взамен, зная его?