Текст книги "Любовный контракт (ЛП)"
Автор книги: Софи Ларк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)
ГЛАВА 21
Тео
Салливан останавливается у смотровой площадки над водой. Я вдруг начинаю нервничать, хотя только что сама попросила его об этом.
Он поворачивается и смотрит на меня, его рука легко лежит на руле, рубашка распахнута у ворота, глаза темные и блестящие в лунном свете. Форма его губ так прекрасна, что мне с трудом верится, что я их целовала.
Верх машины опущен, но все равно кажется, что мы находимся в своем собственном маленьком воздушном пузыре. Все, что я слышу, ― это стук моего сердца в ушах, а все, что я вижу, ― это Салливан.
Он обхватывает мое лицо ладонями и целует меня. Поцелуй кажется запретным, украденным и от этого еще более восхитительным. Наше уединение в машине, вдали от Ангуса, вдали от дома, кажется изолированным даже от наших собственных обещаний.
Все причины, по которым я должна была защищать себя, быть осторожной, оберегать свои чувства, кажутся принадлежащими другому времени и месту. Здесь и сейчас мы только вдвоем, над нами ― звезды, снизу ― шум прибоя. Салливан прижимается к моим губам, его руки исследуют мое тело…
Я расстегиваю пуговицы на его рубашке и просовываю руку внутрь, касаясь его теплой, обнаженной груди. Мои пальцы нащупывают пояс его брюк. Но Салливан останавливает меня.
– Подожди.
Я уже задыхаюсь, словно от бега.
– Что случилось?
– Ничего, все в порядке. Только… ― Салли слегка морщится, как будто ему приходится делать что-то, чего он очень не хочет. ― Я не хочу причинять тебе боль, Тео.
– Тогда не надо. ― Я снова целую его в губы, в шею, в тот кусочек теплой кожи, где я распахнула его рубашку…
– Но ты сказала…
– К черту мои слова. Разве ты не хочешь этого?
– Больше всего на свете, ― стонет Салли, и я слышу, что он искренен. По позвоночнику пробегает дрожь, по коже рассыпаются искры. Я целую его и целую, снова расстегивая пуговицы на его брюках.
– Тогда перестань говорить.
Именно так он и поступает, он не отрывается от меня, его глубокий, теплый и влажный поцелуй длится, пока я не пьянею от его вкуса и не схожу с ума от его прикосновений.
– Ты имела в виду то, что сказала? ― бормочет Салли. ― О том, чтобы помочь мне расслабиться…
– Конечно. Будет справедливо, если я отплачу тебе тем же… ― Я уже почти освободила его член из брюк. Он зажат под молнией, большой и возбужденный.
Но Салли снова останавливает меня, положив руку мне на запястье.
– Как бы мне это ни было приятно, есть кое-что, чего я хотел бы больше.
– Что? ― нервно спрашиваю я.
– Я хочу еще раз попробовать тебя на вкус…
Салли закидывает мои ноги себе на плечи, так что мои икры свисают ему на спину. Юбка задирается почти до талии, и он ныряет между моих бедер, засовывает один палец под ластовицу трусиков и оттягивает их в сторону. Прохладный воздух обдает мою голую киску. Мгновение спустя горячий, влажный язык Салливана проникает в меня, заставляя меня задыхаться от восторга.
– Мой рот наполняется слюной каждый раз, когда я думаю об этом…
Он проводит языком по моей киске, и я испытываю такой взрыв удовольствия, что мои глаза закатываются, а голова откидывается в открытое окно машины.
Я обхватываю ладонями его затылок, ощущая густую мягкую щетину там, где его волосы коротко подстрижены, и более длинные шелковистые пряди, которые пропускаю через пальцы. Мои ноги раздвинуты, бедра прижаты к его голове. Тепло и удовольствие от его рта настолько всепоглощающие, что кажется, будто он съедает меня заживо.
Он поднимает голову, чтобы встретиться со мной взглядом, его губы припухли и стали влажными.
– Мне чертовски нравится твой вкус.
Он чуть опускает голову, все еще глядя мне в глаза, и медленно проводит языком по моей киске.
– Мм… ― рычит он. ― Чертовски вкусно.
Я никогда раньше не видела, как мужчина ест мою киску. Я всегда немного стеснялась секса в целом, предпочитая заниматься им в темноте. И Трент не горел желанием зарыться у меня между ног, независимо от освещения.
Но если я что-то и знаю, так это выражение лица мужчины, когда он наслаждается тем, что ест.
Салли поглощает мою киску так, будто это самая райская еда, которую он когда-либо пробовал.
Его стоны наслаждения, дикий энтузиазм и агрессивность его рта сметают любые остатки сомнений. Настолько очевидно, что ему это нравится, что у меня не остается места для нервозности и уж точно для скромности ― и вот я уже пою, как певчая птица, вскрикивая снова и снова, пока Салли сводит меня с ума своим языком.
Помолитесь за мой бедный, покинувший этот мир вибратор, потому что его полностью заменили ― я кончаю так, как никогда не кончала даже с моей любимой игрушкой. Волны наслаждения обрушиваются на меня сильнее, чем волны внизу, снова и снова, пока красивое платье, которое купил мне Салли, не пропитывается потом, а мои бедра не начинают дрожать на его плечах.
Наконец он поднимает голову, губы распухли, темные глаза сверкают триумфом.
– Теперь я расслабился.
Я смеюсь громко и счастливо, ошеломленная доставленным удовольствием.
– Ты хочешь сказать, что на самом деле предпочитаешь отдавать, а не получать?
– В ста случаях из ста.
Я бы назвала его лжецом, но он только что это доказал.
К тому же Салли сдержал свое обещание быть честным со мной, как и я с ним.
Вот почему, когда он спрашивает:
– Ну и как все прошло?
Я должна сказать ему правду:
– Это был лучший час в моей жизни.
Когда мы возвращаемся в дом, уже далеко за полночь, но мы с Салли полны сил, и никто из нас не готов ложиться спать.
– Я не устал, ― говорит Салли.
– Я тоже. ― Я сажусь на кухонную столешницу и слегка стучу каблуками по шкафам.
– Что ты обычно делаешь, когда не можешь уснуть?
– Читаю, ― говорю я. ― Или готовлю себе что-нибудь перекусить. А ты?
– Иду в гараж.
Я улыбаюсь.
– Это тайный код, означающий курение косяка?
Салли смеется.
– Нет, хотя могло бы быть… Но в гараже курить нельзя, там я храню всю свою технику.
Я оживляюсь.
– Для обработки дерева?
– Точно. ― Салли выглядит довольным, что я помню. ― Я не заходил туда всю неделю. Кое-кто отвлекал меня…
Мне нравится отвлекать Салливана. Мне нравится, когда я в центре его внимания. Именно это было так невероятно соблазнительно с того момента, как он пригласил меня на танец, ― эти темные глаза, устремленные на меня и только на меня.
– Покажи мне свою мастерскую? ― прошу я.
Он ведет меня за дом к гаражу на три машины, который, как я поняла, никогда не открывается, потому что Салливан паркуется на подъездной дорожке. Он вбивает код, и дверь с грохотом распахивается.
Внутри ― целая столярная мастерская, такая же аккуратная и чистая, как комната Салли. Каждый инструмент либо убран в ящик, либо висит на предусмотренном месте для гаечных ключей и молотков.
Несколько тяжелых станков стоят у стены, но я не смогла бы определить назначение ни одного из них.
– Хочешь что-нибудь смастерить? ― говорит Салливан.
– Я? ― пищу я. ― Я даже не знаю, что это такое!
– Ты научила меня резать помидоры, уверен, что смогу научить тебя пользоваться токарным станком.
– Ладно… ― Я набираюсь храбрости, пытаясь воспринимать инструменты не более устрашающими, чем поварской нож или кастрюля, а станки ― как еще одну разновидность духовки. ― Что мы можем сделать?
– Для начала что-нибудь простое, может, ручку?
Я понятия не имею, как мы собираемся делать ручку из дерева, но уверена, что Салли знает.
Сначала он помогает мне выбрать брусок из массива на своей полке. Я выбираю темный орех с извилистым рисунком. Салли помогает мне установить его на место на ленточной пиле. Он кладет свои руки поверх моих, уверенно и твердо, так что визг пилы кажется терпимым, а открытая режущая лента ― не такой пугающей.
Опилки летят вверх, когда мы распиливаем блок пополам, наполняя воздух сладким, жгучим запахом ореха, и попадают на мое платье.
– Я должна была переодеться…
– Не смей, ― рычит Салли мне в ухо. ― Я еще не закончил любоваться тобой в этом платье.
Уверена, он чувствует, как я дрожу перед ним. Уверена, он видит мурашки на моих руках и соски, проступающие сквозь платье.
Мне все равно, что он видит. Мне все равно, что он чувствует мое возбуждение ― я хочу, чтобы он почувствовал. Я прислоняюсь спиной к теплому телу Салли, позволяя его рукам направлять мои.
Он проводит меня через невозможное количество сложных этапов: сверление отверстия в блоке, вклеивание латунного корпуса, отрезание лишней древесины и, наконец, обточка ручки на токарном станке. Даже после этого шлифовка и отделка занимают еще час.
Мы все время разговариваем, Салли рассказывает о механизмах и процессах, описывает некоторые из своих любимых выполненных проектов.
– Думаю, больше всего мне нравится делать миски. На их шлифовку уходит целая вечность, но именно это я и люблю: ощущение дерева, то, как можно передать цвет, структуру, сияние…
Я рассказываю Салли о том, как я люблю готовить блины: вымешиваю тесто до гладкости, кручу его на горячей сковороде, отделяю идеальный тонкий диск и переворачиваю его на тарелку, мягкий и шелковистый.
– Это очень приятно, этот идеальный золотисто-коричневый цвет…
– Как дуб, ― говорит Салли, ухмыляясь.
– Сладко пахнущий, как ваниль…
– Как кедр и вишневое дерево.
– Из-за тебя мне хочется съесть эту ручку. ― Я подношу ее к носу, чтобы вдохнуть запах свежеотшлифованного дерева, чтобы потереть его шелковистую гладкость о верхнюю губу.
Но я никогда не съем ее, не отдам и не потеряю. Эта ручка останется у меня навсегда, потому что я сделала ее своими руками, в объятиях Салли, головы вместе, его губы прижаты к моему уху.
Он помогает мне сделать последний шаг ― установить на место стержень.
– Вот, держи, ― мягко говорит он, протягивая мне ручку.
– Я никому ее не отдам. ― Я смеюсь. ― Не после всей этой работы.
По сравнению с деревообработкой готовка кажется простой ― даже в таком элементарном проекте, как ручка, больше шагов, чем в самом сложном кише.
Салли пожимает плечами.
– Все всегда пытаются увильнуть от работы, но это все равно что пытаться не есть овощи. Работа полезна для души, как мясо, как картошка. Нельзя жить только развлекаясь, как нельзя жить на чипсах и сахарной вате.
– Согласна, ― говорю я. ― Но нужно любить свою работу.
Салли оглядывает мастерскую, которую он уже привел в порядок: подмел опилки, вернул инструменты на свои места. Его глаза темные и отстраненные.
– После того как мы потеряли маму, я погрузился в работу, потому что так было нужно. Это спасло меня. Вместо того чтобы еще больше злиться, еще больше горевать, еще больше терять себя, я должен был стать сильнее. Я начал жить по расписанию. Я начал читать каждое утро и заниматься спортом. Я взял себя в руки, потому что это единственное, что я мог контролировать.
Он несколько раз медленно вдыхает. Я вижу огонь в его глазах и понимаю, как упорно он старается сдержать его, использовать как топливо, а не позволить ему вырваться на свободу, поглощая все на своем пути.
Это демоны Салли ― гнев и ярость.
Мой ― холодный, темный океан.
Когда я теряю себя, я тону в глубине, и печаль затягивает меня на дно.
Мои мечты спасли меня. Но мечты не приносят удовлетворения, как и сахарная вата, если они никогда не становятся реальностью.
Салли продолжает:
– Сначала я работал с агентством, кажется, я уже говорил тебе. Мой босс стал для меня наставником, вернее, я так думал. Мы должны были вместе заключить сделку с землей, у нас был покупатель. Я вложил в нее все свои сбережения. А потом он кинул меня.
Я поморщилась от боли на его лице ― предательство, которое, очевидно, все еще причиняет боль.
– Мне очень жаль, Салли.
– Это не имеет значения. ― Он тяжело качает головой. ― Но я должен сказать тебе, Тео, я не смогу справиться с платежами, не в одиночку. Мы должны закрыть эту сделку с Ангусом.
– Мы это сделаем, ― обещаю я.
Возможно, мне не стоит давать обещание, которое так трудно выполнить.
Но я как никогда решительно настроена не подвести Салли.
ГЛАВА 22
Салли
Воскресенье должно было стать последним днем пребывания Тео в моем доме. Ее квартира снова пригодна для проживания, и у нее нет причин оставаться здесь.
За исключением того, что я хочу, чтобы она осталась.
И не из-за отца. Нет, я гораздо более эгоистичен. Это я боюсь возвращения к тишине, к пустому холоду дома, к его гулкому пространству. Я буду ужинать один или с отцом, обычно перед телевизором. Он не захочет продолжать ужинать на улице за столом для пикника, когда мы останемся вдвоем, и моя стряпня точно не привлечет его.
И дело не только в компании, которую можно устроить, пригласив любых знакомых. Дело в особом присутствии Тео, в том, как она включает музыку, едва войдя в дверь, как танцует на кухне, пока готовит, и проносится по коридорам. Она не поет под музыку при мне, но она поет в душе, очаровательно выбиваясь из мелодии.
Мне нравится, как она звонит Мартинике после работы, хотя они только что провели вместе восемь часов, чтобы поспорить о том, как тяжело Мартинике добираться на работу, и о ее развратных соседях, которые не дают ей пройти мимо их двери, не услышав их страстные крики.
Мне нравится находить разбросанные повсюду книги Тео, потому что она почти никогда не бывает без книги в руках, таскает их из комнаты в комнату, забытые книги в мягких обложках постоянно оказываются между диванными подушками, на качелях на крыльце и даже на заднем сидении моей машины.
Мне нравится наблюдать за тем, как она читает, как хмурится или иногда громко вздыхает, как кусает ноготь большого пальца, переживая за вымышленных персонажей больше, чем большинство людей за своих друзей в реальной жизни.
И я люблю, на таком глубоком уровне, что у меня щемит в груди, слушать ее разговоры с моим папой. Тео любит рисовать в гамаке во дворе. Мой папа занимается резьбой по дереву на ступеньке перед домом. Когда их занятия совпадают, они болтают друг с другом по часу и больше о кино, музыке, политике и документальных фильмах о Второй мировой войне.
Со мной он так не разговаривает, как и с Ризом.
Тео другая.
Она слушает, действительно слушает, а не просто ждет, когда к ней повернутся, чтобы заговорить. Ее лицо открытое и чуткое, и хотя она редко дает советы, все, что она говорит, произносится с такой добротой и сочувствием, что кажется, только от ее слов все уже становится лучше.
Сейчас они вместе на заднем дворе, мой отец вернулся к грилю, чтобы использовать второй шанс испортить ужин, а Тео готовит фахитас.
Я должен нарезать помидоры, но это совсем не так весело, когда рука Тео не лежит поверх моей.
– Не дай ему испортить мясо! ― Кричу я через открытую заднюю дверь.
– Он отлично справляется! ― Отзывается Тео, чему я совершенно не верю.
– Беспокойся о своих помидорах, ― ворчит мой отец. ― И почему бы тебе не сделать лимонад, пока ты там?
Тео говорит:
– Я уже сделала чистый мохито!
Она не подавала алкоголь к ужину. Мой папа пьет исключительно в одиночестве в домике у бассейна, так что для него это, наверное, не имеет никакого значения. Но я не думаю, что на этой неделе он пил много. Его глаза намного меньше налиты кровью, а движения более четкие.
Не то чтобы я возлагал на него большие надежды ― прошла всего пара дней. Но это на пару дней больше, чем обычно.
Сегодня утром я увидел в мусорном ведре несколько бутылок из-под спиртного, которые не были пустыми.
Это ничего не значит.
Но также это означает все.
Едва мы сели за стол, уставленный едой, во дворе, освещенном сказочными огнями, как раздался знакомый голос:
– Что еще за вечеринка? Это я собирался вас удивить!
Риз стоит на заднем крыльце, небритый, волосы чуть длиннее, чем обычно, выглядит помятым после, я уверен, очень долгого перелета, но, тем не менее, в восторге от вида нашего заднего двора.
– Кто тут навел порядок?
– Меррик! ― говорит Тео в то самое время, когда мой отец пытается уклониться от похвалы.
– Это была Тео.
Я встаю, чтобы обнять брата.
Он притягивает меня к себе и хлопает по спине. Я чувствую экзотический запах в его волосах и ощущаю мускулы, которые он нарастил за время отсутствия. В остальном это самые привычные объятия в мире.
– Скучал по тебе, брат, ― говорит он. ― Привет, пап!
Он подходит к отцу, чтобы обнять и его.
Тео улыбается Ризу.
– Добро пожаловать домой!
– О нет, так просто ты не отделаешься… ― Следующая остановка Риза ― конец скамейки, где сидит Тео. ― Давай, обниму и тебя!
Тео, сияя румянцем, встает. Риз поднимает ее в воздух, что он делает практически всегда, когда обнимает кого-то меньше себя.
Видя, как маленькую Тео обхватывают мощные руки моего брата, я испытываю странное чувство. Это как смотреть со стороны, как я сам ее обнимаю, но в то же время я испытываю ревность.
Папа говорит:
– Я думал, ты вернешься домой только через две недели.
– Съемки закончились раньше, ― бодро отвечает Риз. ― Не думаю, что я когда-нибудь говорил это! Честно говоря, я думаю, что режиссер просто хотел побыстрее убраться оттуда. Он подхватил малярию и ленточного червя.
– О, Боже! ― восклицает Тео. ― Ты тоже болел?
– Нет! ― Риз хлопает себя по плоскому животу. ― Здоров, как лошадь. Меня даже не тошнило больше двух-трех раз. Кто голоден?
– Уже никто. ― Мой отец кривится.
– Мне больше достанется. ― Риз ухмыляется, накладывая себе на тарелку тортилью и мясо.
– Итак, когда выйдет твое шоу? ― спрашивает папа. Несмотря на свое отвращение к манерам Риза за столом, он все равно откусывает огромный кусок фахитос. Даже мой брат не может испортить еду Тео.
– Только через пару месяцев, ― говорит Риз с набитым ртом. ― Но на следующей неделе будет вечеринка в честь пилота16. Я достал вам места в первом ряду! Тео, ты тоже должна прийти ― вечеринки пилотов самые лучшие, у всех отличное настроение, потому что ничего плохого еще не случилось.
Тео улыбается.
– А что может случиться?
– О, да что угодно… ужасные рейтинги, ужасный тайм-слот, режиссер увольняется, звезда уходит, телеканал разоряется, вся индустрия бастует… все то, что уничтожило мои последние шесть шоу.
Тео поднимает свой мохито.
– Ну, за то, чтобы ничего плохого не случилось…
Риз чокается с ней своим бокалом.
– По крайней мере, в течение сезона!
Мы все поднимаем тост, Риз осушает свой бокал одним длинным глотком.
– Боже, как хорошо, что у нас снова есть лед! ― Он прижимает свое предплечье к моему. ― По сравнению со мной ты бледный, как призрак!
Я бы не назвал цвет своего загара бледным, но моя рука выглядит светлой по сравнению с темно-коричневой Риза. Кроме того, он весь в царапинах и укусах насекомых.
– Итак… ― говорит он, бросая косой взгляд на нас с Тео. ― Почему Тео живет в гостевой спальне? Это часть плана по обведению вокруг пальца Великого Босса?
– Вроде того, ― отвечает Тео, яростно краснея.
– И как успехи?
– Отлично, ― говорю я. ― Мы перешли ко второй фазе.
– Вторая фаза, вау! ― Риз ухмыляется. ― Это та часть, где вы, ребята, притворяетесь, что поженились и завели ребенка?
– Нет, ― решительно отвечаю я. ― Никакой ребенок не понадобится.
– Ты уверен? Потому что я не думаю, что ты полностью отдался этой затее. Старый добрый живот был бы очень убедительным…
– Не подавай ему идей. ― Тео вздрогнула. ― Я вполне могу представить, как Салли заставит меня надеть один из этих фальшивых беременных животов, которые должны пугать подростков.
– Я тоже могу представить, как Салли это делает… ― говорит Риз, бросая злобный взгляд в мою сторону. От его внимания не ускользает, что Тео использует мое короткое имя.
Мало что ускользает от внимания моего брата, когда дело доходит до создания проблем и преследования людей. На самом деле, я начинаю думать, что, возможно, не так уж и хорошо, что он вернулся домой.
По крайней мере, мой отец выглядит счастливым. И я тоже. Хотя я не могу отделаться от ощущения, что Риз вернулся невовремя.
Риз ― агент хаоса. Ему нравится, когда все вокруг беспорядочно, непредсказуемо и захватывающе. А это совсем не то, что нужно для успеха моего плана.
К тому же я знаю, что он начнет мне давать советы насчет Тео. Риз всегда питал к ней слабость.
Он уже наблюдает за нашим взаимодействием с другого конца стола ― как Тео доливает мне напиток и как я передаю ей нарезанный авокадо, прежде чем она попросит, потому что я знаю, что она любит добавлять авокадо почти во все, что она ест.
– Так как вы это делаете? ― говорит Риз. ― Тео передает тебе внутреннюю информацию, а ты используешь ее, чтобы очаровать ее босса?
– Не совсем, ― говорит Тео. ― В основном, он раздражает Ангуса.
Риз смеется.
– Это новый подход.
Я говорю ему:
– Он работает блестяще, большое спасибо.
– Не сомневаюсь, ― говорит мой отец. ― Пока ее не уволили из-за тебя.
– Этого не случится.
Отец смотрит на меня, не улыбаясь.
– Ты не знаешь, что произойдет.
Чтобы снять напряжение, Тео говорит:
– На днях мы ходили на двойное свидание с Ангусом и Джессикой Кейт.
– Джессика Кейт! ― Риз ухмыляется. ― Я ее знаю.
Я стону.
– Пожалуйста, скажи мне, что ты с ней не спал.
– Ты что! У нее такой взгляд, будто она сначала откусит тебе голову, а потом выпьет всю кровь. Или сфотографирует тебя голым и продаст снимки папарацци.
– Ну, не тебя, наверное, ― говорю я. ― Кого-то более известного…
– Ха, ха. ― Риз поднимает подбородок. ― Смейся, пока можешь, потому что это шоу будет…
– Твоим большим прорывом, да, да. ― Мы с отцом можем закончить это предложение во сне.
– Так и будет! ― говорит Риз с безграничной уверенностью. В груди моего брата вечно горит надежда ― или заблуждение.
– Не могу дождаться, когда увижу пилот, ― любезно говорит Тео.
– А ты действительно будешь на экране в этот раз? ― Мой отец засовывает в рот чудовищный кусок фахитос.
– В прошлый раз, когда Риз заставил нас ехать в центр города на премьеру, его сцену вырезали из фильма, ― объясняю я Тео.
– Мне никто не сказал, ― хмурится Риз. ― Но это случается и с лучшими из нас. Ты знаешь, что Харрисон Форд играл директора школы в «Инопланетянине»? Вся его сцена оказалась на полу в монтажной.
– Это случается постоянно! ― говорит Тео. ― У Пола Радда вырезали самую смешную сцену из «Девичника в Вегасе» ― ее до сих пор можно посмотреть на YouTube.
– Правда? ― Риз с восторгом роется в телефоне.
– Не поощряй его, ― предупреждаю я Тео. ― Он будет делать это часами.
– Я не против, ― говорит Тео. ― Я люблю интересные истории со съемок!
– Я тоже любил. ― Я злобно смотрю на Риза.
Риз невозмутимо улыбается мне в ответ.
– У папы лучшие – каскадеры видят самое безумное дерьмо. Ты когда-нибудь скучал по этому, пап?
– Трудно скучать, когда я все еще чувствую последствия каждое утро. ― Отец прижимает руку к пояснице.
Мой отец сейчас подрабатывает в основном на стройке. Он нигде не работал в одном месте больше пары месяцев.
– Так как прошло двойное свидание? ― Риз оборачивается.
– Вообще-то, все было замечательно. ― Говорит Тео. ― Джессика не могла издеваться надо мной как обычно, когда рядом был Салли.
Она бросает на меня теплый и веселый взгляд, полный смысла и общих воспоминаний. Риз замечает его и пристально смотрит на меня, я в ответ старательно его игнорирую.
– Салли ― хороший парень, ― говорит Риз с излишней иронией. Теперь он добивается от меня злобного взгляда. ― И как долго ты пробудешь у нас, дорогая Тео?
– Завтра я уезжаю домой.
– К чему такая спешка? ― неожиданно вклинивается отец.
– Никакой спешки. ― Тео выглядит довольной и смущенной его замечанием. ― Просто дезинфекция закончена.
– Но может еще вонять, ― быстро говорю я. ― Могут остаться испарения. Это может быть токсично.
Риз ухмыляется. ―
Верно подмечено, брат. ― А потом, обращаясь к Тео: ― К тому же, я только что приехал! У нас даже не было времени поболтать.
Я говорю:
– Лучше останься еще на несколько дней, чтобы не сомневаться.
Тео смеется.
– Можешь не выкручивать мне руки – готовить на твоей кухне в сто раз веселее, чем на моей. Не говоря уже о том, чтобы спать на анатомическом матрасе с эффектом памяти.
В моей груди разливается тепло. Я чувствую нелепое облегчение, как будто мне только что отсрочили казнь. Тео останется еще на несколько дней… может быть, даже на неделю. Мое настроение поднимается, и я вижу, как моя улыбка отражается на лице Риза.
– Фантастика! ― говорит мой брат. ― В доме даже пахнет лучше – я сразу понял, как только вошел, что здесь живет девушка. Ты когда-нибудь замечал, что, когда в доме одни мужчины, пахнет мочой и тестостероном?
– В нашем доме не пахнет мочой, ― говорю я, обидевшись. ― За исключением твоей ванной.
Риз пожимает плечами.
– Все равно с Тео в нем пахнет лучше.
С этим я не могу спорить.
После ужина папа разжигает костер, чтобы мы могли снова приготовить печенье с зефиром. Благодаря сказочным огонькам, цветущему фиолетовому железному дереву и искрам от костра, взметающимся вверх, задний двор выглядит почти волшебным.
Риз достает свою гитару и настраивает ее.
– Почему бы тебе не взять свою, Салли?
– Я уже сто лет не играл.
– И что? Переживаешь, что потерял все свои мозоли?
Тео мягко говорит:
– Я бы хотела послушать, как ты играешь.
Свет костра ласкает ее лицо, делая кожу золотистой, а глаза ― сине-зелеными.
Я не могу отказать ей в просьбе. В самом деле, судя по тому, как она выглядит в этот момент, я бы, наверное, подписал дарственную на дом.
– Ну, если ты просишь…
– Ожидаемо, ― фыркает мой брат.
Когда возвращаюсь с гитарой, я в шоке вижу, что папа принес свою из домика у бассейна. Не помню, когда я в последний раз видел гитару в его руках. Ему требуется гораздо больше времени, чем Ризу, чтобы натянуть струны, но, когда он заканчивает, ноты получаются насыщенными, мягкими и идеально звучащими.
Он перебирает аккорды Golden Years. Риз подхватывает рифф. Я присоединяюсь, сначала тихонько, струны больно впиваются в кончики пальцев, потому что Риз прав, я утратил свои мозоли.
Мой отец поет куплет, его голос низкий, грубый и хриплый. Риз присоединяется к припеву. Ко второму куплету мои пальцы уже не кажутся такими неуклюжими. Гитара снова становится похожа на старого друга, а мои руки приспосабливаются к хорошо знакомой им форме.
Хворост вспыхивает, в воздухе витает запах дыма, искр и жженого сахара. Глаза Тео светятся. После работы она переоделась в такой топ, какой, наверное, носят доярки, ― свободный, белый и ворсистый. Ее темная коса свисает через одно голое плечо, а волосы вьются вокруг лица.
– Давай, ― говорит Тео мой отец. ― Ты должна знать эту песню, присоединяйся.
Она качает головой.
– Я не умею петь.
– Врешь, ― говорю я. ― Ты любишь петь.
Ее глаза расширяются, она сжимает губы, словно из них может случайно вырваться песня, и еще сильнее качает головой.
– Я ужасно пою.
– Ты не можешь петь хуже меня, ― уговаривает Риз. ― Давай, послушаем!
– Мы будем играть громко, ― говорит мой папа, сильнее ударяя по струнам. ― Мы тебя даже не услышим.
Подмигивая Тео, я говорю:
– Я уже слышал тебя в душе…
Тео снова краснеет, но при этом улыбается. Она не может долго сопротивляться нашему давлению и тяге подпевать Дэвиду Боуи.
Риз поет припев очень громко и очень не в такт. Тео, смеясь, присоединяется, сначала тихо, но постепенно ее голос крепнет, когда она видит, что ее никто не осуждает.
Ее пение – мягкое, мелодичное и протяжное, такое же успокаивающее, как и ее голос, которым она говорит. Она никогда не выиграет конкурс «Американский идол», но ее исполнение странно сочетается с грубым рыком моего отца и полным энтузиазма тенором Риза. Вскоре я тоже начинаю петь, чего почти никогда не делаю, но сегодня это кажется правильным.
Сегодняшний вечер кажется мне идеальным, таким, будто все в нашей жизни будет хорошо, таких ощущений я не испытывал уже очень давно.
Обычно я чувствую страх и давление. Обычно чувствую, что в моих внутренностях образовалась дыра, которую невозможно заполнить.
Тео не может заменить мне маму. Но каким-то образом она уравновешивает нас, позволяет нам быть похожими на тех, кем мы были раньше. Она – центр, вокруг которого мы можем вращаться. Причина быть здесь вместе, чувствовать себя счастливыми и живыми, хотя бы на одну ночь.
Я не хочу, чтобы это заканчивалось. Я не хочу, чтобы она возвращалась домой, потому что тогда чары разрушатся, и я стану таким, каким был раньше. Все будет как прежде.
По крайней мере, до тех пор, пока не будет заключена сделка с Ангусом.
Тогда все изменится навсегда.
Вместо того чтобы разориться и прозябать, я буду обеспечен. У моего отца будет страховка, и ему не придется устраиваться на стройку со своими дегенеративными тюремными дружками. Я смогу позволить себе отправить его на реабилитацию, если, конечно, он согласится. И Ризу не придется браться за любую дерьмовую работу, которая ему попадется, он сможет играть характерные роли в инди-фильмах или театральных постановках, или даже попробовать написать сценарий, о чем он постоянно говорит.
Это те мечты, которые двигали мной на протяжении многих лет. Но сейчас, когда так близок к этому, я не чувствую прежней уверенности.
Может быть, это потому, что отношения с Тео складываются не так, как я ожидал. Мои планы уже так сильно изменились… я больше не могу ясно видеть, чем все это закончится.
Я смотрю на Тео через огонь и начинаю беспокоиться, что это неизбежно: мне придется выбирать между тем, чтобы причинить ей боль и спасти свою семью. Потому что, если я чему-то и научился, так это тому, что нельзя получить все, что хочешь. Всегда придется идти на компромисс.
Меня не устраивает ни один из этих вариантов, я не могу причинить ей боль, и я не могу подвести отца и брата. Они зависят от меня. Я единственный, кто может все исправить.
А это значит, что я должен сделать так, чтобы все получилось.
Каким-то образом я должен справиться.
Риз ловит мой взгляд. Я не видел его три месяца, но мне кажется, что он уже снова в моей голове. Как будто он читает мои мысли, сидя у огня.
Он наклоняет голову в сторону нашего отца и поднимает бровь, как бы говоря: «Посмотри, как старик снова играет на струнах и поет… чем ты его кормишь?». Я ухмыляюсь Ризу и пожимаю плечами, что означает: «Я не знаю, что происходит, но давай не будем ничего делать, чтобы не испортить.»
Только позже, в доме, мы можем поговорить по-настоящему.
Мы с Ризом моем посуду, пока Тео принимает душ, что она часто делает по ночам, а также утром. Она говорит, что запахи от готовки въедаются в ее волосы, но, честно говоря, мне нравится, когда я улавливаю нотки мускатного ореха, розмарина или фенхеля, которые смешиваются с естественной сладостью ее запаха.
Риз едва дожидается, пока она выйдет из кухни, чтобы сказать:
– Так, что, черт возьми, происходит?
Чтобы не смотреть на него, я принимаюсь за серьезное дело ― вытираю кастрюлю.
– Я же сказала тебе, что происходит.
– Не с Ангусом, ― говорит Риз. ― С вами, двумя болванами.
