Текст книги "Латышские народные сказки"

Автор книги: сказки народные

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)

Ежик и заяц

адумали ежик с братцем зайку провести.

Вдоль опушки был прорыт глубокий ров. Встал один ежик на одном конце, другой – на другом. И говорит ежик зайцу:

– Послушай-ка, заяц. Ты вот все хвастаешь: я, мол, бегун, я, мол, скороход… А я тебя обогнать надумал.

– Что ты, что ты!.. Не поверю ни за что, хоть усы выдирай.

– Чего там верить или не верить. Бежим взапуски: коли ты меня обгонишь – вырви десять волосков из моей шубки. А коль я тебя обскачу – десять волосков из твоих усов вырву. Идет? Согласен?

– Разумеется. Только жаль мне твоей шубки.

– А мне – твоих усов… Ты, верно, зайка, поверху пойдешь? А я так – низом…

Ладно. Заяц понесся, как вихрь, и впопыхах даже не оглянулся, бежит за ним еж или нет. Примчался заяц на другой конец рва, ан – еж уже тут как тут!

– Слышь, где это ты застрял? Я чуть не замерз, тебя дожидаючись.

– Нет, нет, ежик! Тут что-то не так, бежим обратно.

– Ладно, бежим.

Заяц понесся вихрем. Но на том конце еж дожидается.

– Слушай, ты что это меня морозишь? Отдавай усы.

– Нет, нет, нет… Ежик! Еще только разок, а там будь что будет.

Помчался заяц вихрем. А на том конце еж дожидается.

– Слышь, отдавай усы, хватит шутки шутить.

Делать нечего, пришлось отдать.

Еж вырвал у зайца из усов десять волосков, пять братцу нацепил, пять – себе. С той поры у всех ежей над губой эдакие заячьи усики растут.

Кто трусливее зайца

аскучила зайцу жизнь. Да и как не наскучить? Все-то его травят: днем охотники с псами, ночью волк, да лиса, да прочие звери. С неба орел да ястреб высматривают. Даже котишка никчемный – и тот напасть норовит! «Ох, невмоготу, тяжкая моя доля, – думает заяц. – Никого так не травят и не обижают, как меня. К чему мне, такому, и на свете жить? Пойду-ка я лучше на озеро топиться».

И запетлял он на озеро с жизнью кончать.

А на берегу лягушки сидят да так же, как заяц, боязливо оглядываются: не замышляет ли кто на них напасть? Увидали они зайца, всполошились: что, мол, это за чудовище? И одна за другой в воду – плюх! Увидал заяц, как лягушки от него удирают, и не стал в воду бросаться.

– Ого, браток, – воскликнул он, не помня себя от радости. – Все они одного меня испугались!.. Чего же мне горевать? У лягушек-то, видно, доля еще потяжелее моей: целая гурьба одного зайца испугалась.

Захохотал заяц на радостях, да так, что у него губа лопнула.

С той поры у зайца губа раздвоенная. Но долю свою он больше не клянет и рук на себя накладывать не думает.

Заяц и его друзья

адоело зайцу жить в глухом лесу. Сколотил он себе красную тележку, впрягся в нее и поехал по свету друзей искать. Встретилась ему штопальная игла.

– Куда идешь? – спросил зайка. – Садись-ка лучше ко мне в тележку, поедем вместе.

– Ладно, – ответила штопальная игла, села в тележку, и покатили они вдвоем.

Ехали-ехали, повстречали булавку. Заяц и спрашивает:

– Куда идешь? Садись-ка лучше в мою тележку.

Послушалась булавка. Продолжают путь втроем. Еще им иголка повстречалась, потом уголек, а напоследок – утка.

Ехали попутчики, ехали, добрались до опушки, а там домик стоит. Зашли, а в доме ни души. Пристроились они, где кому удобней: утка в кадку с водой залезла, что подле двери стоит, штопальная игла воткнулась в постель, иголка – в подушку, булавка – в полотенце, а уголек на стул вскочил.

Вскоре вернулся домой хозяин, а был он злой разбойник. Стал он в кадке руки мыть, а утка ударила крыльями и залила ему водой глаза. Тот к полотенцу, а булавка его в лицо колет. Сел разбойник на стул – уголек его обжег.

Полез разбойник от боли в постель, а там штопальная игла его колоть принялась.

Разбойник со страху бросился наутек. Тут с крыши сорвался камень, упал разбойнику на голову и убил его.

Так-то зайка и его друзья выжили разбойника из дому, и сами зажили в согласии.

Как мороз с зайцем об заклад бились

казал однажды мороз, что он зайца вмиг заморозить может. А заяц в ответ:

– Нет, не заморозишь! Мороз – свое, а заяц не сдается. Спорили они, спорили, чуть до драки дело не дошло. Тут мороз и говорит:

– Давай, заяц, об заклад биться.

Согласился заяц. Побились они об заклад.

Мороз – ну морозить вовсю! А заяц по снегу катается да покрикивает:

– А барину тепло! А барину жарко!

Думает мороз: «Ишь ты, ну и крепок зайчишка!» И морозит изо всех сил. Так холодно стало, что у зайца глаза на лоб повылезли. Но он знай себе приговаривает:

– А барину тепло! А барину жарко!

Устал мороз морозить, а заяц все катается по снегу и не замерзает.

– Тебя не проймешь, – сказал мороз и перестал морозить.

С той поры зайцы зимой не замерзают, только лупоглазыми они навсегда остались.

Как животные Даугаву рыли

авно-давно это было – собрались все животные реку рыть – Даугаву. Только иволга не явилась.

– Мне, – говорит, – и той воды хватит, что с неба падает. Обойдусь без той, что по земле течет.

Разобиделись звери и решили наказать иволгу: не давать ей пить той воды, что по земле течет, пусть обходится дождевыми каплями.

Вот потому-то иволга и до сего времени в сухую пору кричит от жажды:

– Скоро ли ливень? Скоро ли ливень?

Принялись животные за работу. Заяц вызвался впереди бежать и показывать, где русло Даугавы должно пройти. А ведь известно, как косой бежит: петляет да путает. Вот оттого-то Даугава и течет петлями и изгибами.

А следом за зайцем сразу же шел крот, первую борозду прокладывал. За это, говорят, его наградили: черной бархатной шубкой пожаловали.

Паук и муха

стародавние времена правил всем миром один-единственный король. И такая была у него власть, что его приказам подчинялись не только люди, но и все животные, насекомые и твари на земле. Да вот какая была в те времена великая беда: огня в мире не было. Только сядет солнце – уж и не видать ничего кругом, и обогреться негде. Знать-то знали, что глубоко в пекле огонь горит, да никто пробраться туда не мог, чтобы наверх его вынести. Посулил король большую награду тому, кто огонь раздобудет. Многие и так и этак пытались, но добыть огонь не удавалось ни одному человеку. А королю-то непременно хотелось в свое царствование дать людям огонь. Созвал он своих советников и приказал рассудить, какую положить награду тому, кто принесет огонь. Судили они да рядили и порешили так: кто королю огонь доставит – тому и самому, и детям его, и внукам на веки вечные вольно даром за каждым столом и есть, и пить, и чтобы никто им этого запрещать не мог и гнать не смел.

Разнеслась весть о том по свету средь зверей, скота, птиц, гадов и насекомых. Но никто не мог достать огонь из страшного пекла. Многим довелось найти там свою погибель.

И до паука эта весть дошла. Тотчас решил он раздобыть огонь и начал проворно плести веревки. Сплел целый вьюк и, никому ничего не говоря, отправился в преисподнюю. Добрался до преисподней, накрепко привязал вверху веревку и спустился вниз в пекло, в самый темный уголок, чтобы его не нашли. Улучил подходящую минуту, подкрался к костру, схватил здоровенную головешку и по веревке, как по лестнице, благополучно выбрался на землю. Хоть и ловок был паук лазать, но от такого большого путешествия да с тяжелою ношею он сильно устал и, выбравшись в безопасное место, прилег отдохнуть. А головешку в изголовье положил. Думал паук только малость прикорнуть, да сон его, усталого, одолел, он и уснул. Солнце уже приказало скот выгонять, а паук все спит. Неподалеку тут муха взад-вперед летала. Вдруг ей в нос чудной какой-то запах ударил. Огляделась она, видит – чудо: у паука в изголовье головешка пылает! Муха-то, конечно, поняла, что хозяин огню – паук. Но что муха делает?

Она говорит:

– На что эдакому разине огонь? Коль так крепко спать, то огню и погаснуть недолго! А мне награда больше сгодится, чем ему.

Проворно схватила муха головешку и улетела. Летит, жужжит, принесла королю огонь и говорит, что она его из пекла вынесла. Давай, мол, награду! Король задал в честь мухи пир горой и грамоту ей пожаловал, что вольно мухе за каждым столом и пить и есть.

Паук только к полднику проснулся, увидал, что солнце уже высоко, и перепугался, что столько времени проспал. Но как же переполошился паук, не найдя огня на месте! Забегал как полоумный туда-сюда, ищет, кого ни встретит – допытывается: кто утащил огонь обратно в преисподнюю? Потешаются все над ним, обзывают полоумным: болтает, будто огонь в пекло унесли, а ведь огонь-то муха только что королю отдала!

Прослышав такое, паук ошалел да как заорет со злости во весь голос:

– Муха воровка! Муха воровка! Говорю вам: она меня обокрала! Не она, а я добыл огонь из пекла, мне одному награда причитается!

Все уши навострили, слушают паука, да только, говорят, напрасно кричишь: ведь грамота уже у мухи на руках. Еще пуще паук рассвирепел. Нет, не уступит он воровке незаслуженную награду!

Во весь дух помчался к королю рассерженный паук и жалуется, как его муха бессовестно обокрала. А муха говорит:

– Врет паук! Кто же его с огнем-то видал?

Король пауку приказывает:

– Докажи! А не докажешь – то и на глаза мне не показывайся.

Паук говорит:

– Та веревка и посейчас у преисподней привязана, по которой я в пекло по огонь спускался.

Но не помогло это: воровства-то паук доказать не смог, так и ушел ни с чем, кляня да понося муху.

Собрал он потом всех пауков и рассказал, как муха его трудами прославилась. Обворовала муха его, очернила да тем самым и всех пауков обездолила. Должны пауки поэтому всем мухам мстить. Согласились с ним пауки и порешили впредь паутину ткать, мух ловить, а которая поймается – той голову долой!

С той поры все пауки паутину ткут и мух ловят.

А мухи все-таки с любого стола и есть, и пить могут.

Как голубь учился вить гнездо

ришел как-то голубь к дрозду – поучиться, как гнездо вить: дрозд в этом деле был искусный мастер. Принялся дрозд вить ладное гнездышко.

Глядел-глядел голубь, как дрозд работает, но только было выложено дно и чуть-чуть наметились края, голубю наскучило стоять да смотреть. Показалось ему, что он уже научился. Закричал он во все горло: «Могу… Могу…» – крыльями взмахнул и улетел, даже спасибо не сказал.

На другой день принялся голубь сам гнездо вить. Начать-то начал, а вот дальше – ни с места, сколько ни старался.

Полетел голубь к дрозду и просит:

– Покажи мне еще разок, как вить гнездо.

А тот в ответ:

– Хвалился, что сам можешь, не хотел учиться, ну и справляйся сам.

Так и по сей день гнездо у голубя не доделанное, хоть он и воркует частенько: «Могу… Могу…»

Козодой и соловей

оспорили соловей с козодоем, чей голос лучше. Козодой говорит:

– Мой голос куда приятнее твоего.

А соловей в ответ:

– Нет, мой голос приятнее.

Спорили с утра до вечера, пока не пришло соловью в голову, как спор решить. Говорит он козодою:

– Умеешь ли ты петь, про то спорить не будем. Давай так условимся: кто первый с утра проснется да запоет – тот победил, у того и голос лучше.

Козодой в ответ:

– Ладно, это мне по душе.

Вечером козодой спать улегся, а соловей не ложится: поет, свистит. До полуночи соловей заливался, в полночь вздремнул чуток и снова защелкал. Вышел в поле пахарь – соловей пахаря воспевает. Пастухи стада погнали – воспел пастухов.

А козодой проснулся утром, видит – опоздал. Со зла только и пропел, что «Таррр!»

Петушок и курочка

ошли петушок с курочкой по орехи. Взлетел петушок на самую макушку орешника, а курочка внизу стоит, ждет. Сорвал петух один орешек, сбросил вниз; сорвал второй, сбросил вниз. А как бросил третий – прямо курочке в глаз угодил.

– Вот тебе и на! – всполошился петух. – Такой беды со мной отроду не приключалось.

А курочка его и не слушает, кричит, домой бежит. Повстречал курочку барин и спрашивает:

– Ты чего кричишь?

Так, мол, и так.

– Как швырнет орех! – прямо в глаз угодил.

– Кто швырял?

– Петушок швырял, петушок.

– Вот так дела! Куда ж это он девался? Пусть явится на барский двор.

Приходит петух в имение, а барин ему:

– Ты чего там орехами швыряешься? Зачем курице глаз вышиб?

– Я не вышибал: взлетел на орешник, а он как закачается… Вот орех прямо в глаз ей и угодил.

– Так ли? Ну, ладно: пусть явится орешник!

Приходит орешник, а барин ему:

– Ты зачем качаешься? Почему курице орех в глаз швырнул?

– Да я б не стал качаться, кабы мне соседская коза кору не обгладывала. Что ж я мог сделать?

– Ладно. Прислать ко мне козу!

Приходит коза, а барин ей:

– Ты зачем у орешника кору обгладываешь?

– Разве б я стала обгладывать? Да что ж мне делать, коли пастух меня не пасет?

– Позвать сюда пастуха!

Позвали пастуха, а барин ему:

– Слышь, ты! Отвечай, почему козу не пасешь? Вишь, орешник-то какой обглоданный.

– Я б ее пас, да меня хозяйка обманула: посулила пирогов на дорогу, да не дала, так я голодный и остался.

– Ладно. Где она, хозяйка? Пусть явится на барский двор.

Пришла хозяйка, а барин ей:

– Скажи-ка мне, ты почему пастуху пирогов не дала?

– Разве б я не дала, барин-голубчик, да вот ведь беда какая: свинья, подлая, закваску слопала, так и не довелось пироги испечь.

– Ну, значит, свинья за курочкин глаз в ответе, – решил барин.

На том все дело и кончилось.

Колобок

амесила хозяйка горстку муки да масла кусок и задумала испечь колобок. Посадила его на хлебную лопату, и такой он был на вид вкусный, что у семи хозяйкиных ребят да у старого деда слюнки потекли. Увидал это колобок и думает: «Как бы тут спастись?»

Вот вытащила хозяйка колобок – поглядеть, испекся ли? А колобок возьми да и соскочи с лопаты! И покатился к двери. А день был жаркий, и дверь настежь раскрыта. Выкатился колобок за дверь и покатился по дороге, сам не зная куда. Побежали за колобком семь ребят да старый дед, но не нагнали.

Повстречал колобок петуха. Тот кричит:

– Стой!

А колобок в ответ:

– Меня хозяйка не догнала, семь ребят да старый дед не догнали. Куда тебе, петуху!

И покатился дальше.

Повстречал утку. Она кричит:

– Стой!

А колобок в ответ:

– Меня хозяйка не догнала, семь ребят со старым дедом не догнали, петух не догнал. Куда тебе, утке!

И покатился дальше.

Повстречал колобок портняжку. Тот кричит:

– Стой!

А колобок в ответ:

– Меня хозяйка не догнала, семь ребят со старым дедом не догнали, петух и утка не догнали. Куда уж тебе, портняжке!

А потом ему свинья встретилась и говорит:

– Садись на рыльце, понесу.

Это колобку понравилось. По только он вскочил на рыльце – свинья его и слопала.

Рукавичка

ил-был старик. Однажды в стужу поехал он в лес по дрова. Захотелось старику трубку выкурить. Стал он доставать из-за пазухи трубку, табак и огниво, да и уронил рукавицу.

А тут удирала муха от стужи. Видит – рукавица, залетела в нее и ну плясать на радостях.

Удирала мышка от стужи, подбежала к рукавице и спрашивает:

– Кто там в рукавице пляшет?

– Я, сама королева-муха. А ты кто?

– А я мышка-пискунишка. Пусти меня погреться.

– Залезай, грейся.

Заползла мышка в рукавицу и давай вдвоем с мухой плясать.

Удирал зайка от стужи, увидал рукавицу, подскочил и спрашивает:

– Кто в рукавице пляшет?

– Я, муха-королева, да мышка-пискунишка. А ты кто?

– А я зайка-трусишка. Пустите погреться.

– Ладно, залезай да грейся.

Зайчик залез в рукавицу, и давай все втроем плясать.

Удирал волк от стужи, увидал рукавицу, подбежал и спрашивает:

– Кто в рукавице пляшет?

– Я, муха-королева, да мышка-пискунишка, да зайка-трусишка. А ты кто?

– А я волк-корноух. Пустите погреться.

– Ладно, залезай и грейся.

Залез волк в рукавицу, и давай все вчетвером плясать.

Удирал медведь от стужи, нашел рукавицу и спрашивает:

– Кто там в рукавице пляшет?

– Я. муха-королева, да мышка-пискунишка, да зайка-трусишка, да волк-корноух. А ты кто?

– А я сам медведь-космач! Пустите погреться.

– Ладно, залезай, грейся.

Забрался медведь в рукавицу, и давай все впятером плясать.

Тут откуда ни возьмись прибежал петух да как заорет:

– Кукареку! А ну-ка все – бегом!

Перепугались плясуны и ну толкаться, из рукавицы выбираться. Разбежались кто куда: муха в королевский дворец, мышка под пол, зайка в овсы, волк в кусты, а медведь в лес.

Разодрали старикову рукавицу. Так старик и по сей день об одной рукавице ходит.

Как кот у пса вольную украл

стародавние времена кот в пастухах ходил, а пес дома на приволье жил: бог его вольной грамотой пожаловал. Вернулся однажды жарким летним днем кот с пастбища усталый, измученный, и видит: пес в конопляник забрался и спит себе спокойненько в холодке! Пес спит, а карман-то раскрылся, и из него вольная торчит. Подкрался кот тихохонько, вытащил у пса из кармана вольную – и бегом в избу: запрятал драгоценную добычу под стрехой.

С той поры лишился пес своей свободы: пришлось ему вместо кота в пастухи пойти, а кот привольно зажил дома.

Вот и по сей день пес как завидит кота, так и кидается на него со злобным лаем: все грамоту свою отобрать хочет. Да только никак ему это не удается – кот от пса под стреху спасается, вольную бережет.

Как кот с мышкой домовничали

ознакомился кот с мышкой, и столько пел ей про свою любовь, что та согласилась пойти к нему в хозяйки, вместе домовничать.

Как только мышь пришла к коту в дом, кот давай ее учить уму-разуму: как жить, чтобы в доме всегда мир да лад царили. Поговорил кот о том, о сем, а под конец сказал:

– Коли с голоду помирать не хотим – надо на зиму пищей запасаться. Ты, мышка, лучше из дому не выходи: того и гляди – в ловушку попадешься или другая какая беда стрясется. Я-то все ходы да выходы знаю, мне никакие пути не заказаны.

Как сказал, так и сделал. Сам на базар пошел, а мышку дома оставил. Приволок кот с базара горшок сала и говорит хозяйке:

– Вот раздобыл доброго сальца. Но где его до зимы хранить?

Ломали они голову, ломали: где хранить, не знают. Кот вдруг и говорит радостно:

– Знаю укромное местечко. Там горшок в сохранности будет.

– Где же это? – спрашивает мышь.

– В церкви, – отвечает кот, – и знаешь, где? Под алтарем. Туда и сам черт сунуться не посмеет.

Запаслись они, значит, салом на зиму. Но немного погодя так кота на сальце потянуло, что сказал он мышке:

– Знаешь, сестрица, что я тебе скажу? Моей родственнице бог деток послал, меня в кумовья зовут. Один сыночек рыжий в белую крапинку, его-то мне и крестить. Ты ведь не рассердишься, если тебя дома одну оставлю?

– Ступай себе, – говорит мышь, – да в веселье-то про меня не забывай.

Все, что кот сказал про крестины, – одно вранье было. Никакой родственницы у него не было, и никто его в кумовья не звал. А пошел он прямиком в церковь, подобрался к горшку и давай сало лизать, покуда верхний слой не слизал. Потом пошел шататься по крышам да шнырять по всем углам. А надоело шнырять – разлегся на земле, брюхо на солнышке греет.

Выспался всласть и поздно вечером вернулся домой. Мышка выбежала навстречу и ласково спрашивает:

– Вернулся? Видно, повеселился вволю? Как же нарекли крестника-то?

– Сверхолиз, – ответил кот, а сам невеселый какой-то.

– Сверхо-лиз? – повторяет мышь. – Вот так имя! Это такие в твоей родне имена водятся?

– Что тут удивительного? – отвечает кот. – Имя как имя. Не пойму, что тебе не нравится? Разве оно хуже, чем, к примеру, «Кроховор», а ведь среди твоей родни многие так зовутся.

Вскоре кота снова на сальце потянуло. Он сказал:

– Придется тебе, мышка, опять одной дома побыть: вчера поздно вечером меня снова на крестины позвали. И коли не врут, то у младенца шейка полосатенькая. Как же отказаться?

И на этот раз отпустила кота добрая мышка. А он напрямик в церковь, приложился к горшку да и опустошил его наполовину.

Ест кот да похваливает: «Вот вкусно-то!» И вернулся вечером домой очень довольный.

– Ну, как нынче крестника нарекли? – спросила мышка, когда кот еле-еле приплелся домой.

– Полулиз, – ответил кот и полез на печь.

– Полу-лиз? По-лу-лиз? – удивилась мышь. – Никогда такого имени не слыхивала. Готова об заклад биться, что и в календаре такого не найдешь.

Вскоре кота опять жадность обуяла. Он и говорит:

– Бог троицу любит. Меня снова в кумовья кличут. А послушай, какая у моей родственницы радость: дитя-то сплошь черненькое, одни лапки белые. Старые коты говорят, что слыхивали про такие чудеса, а видать – не видывали. Ну скажи сама, смею ли отказываться?

– Все бы ладно, – говорит мышь, – не будь таких диковинных имен: Сверхолиз… Полулиз… Тут дело неладно…

– Чего ты огорчаешься? – ухмыляется кот. – В рай-то не за имя берут… Не выходишь ты на воздух мозги освежать, вот и стала у тебя голова вроде дурная. Только и знаешь, что по пустякам расстраиваться.

Ушел кот. А мышь занялась уборкой да прочей домашней возней. Кот же и на этот раз пошел прямо в церковь. Принялся за сало и трудился в поте лица, пока весь горшок не опорожнил.

– Ну, все теперь! – сказал он, облизал дно и, толстый, как колода, потащился прочь из церкви. Только к полуночи кот домой приплелся.

– А этого крестника как нарекли? – спросила мышка, едва кот переволокся через порог.

– Ты нынче еще пуще удивишься, – сказал кот, – потому что имя ему дали Пустолиз.

– Как? Пустолиз? – застонала мышь. – Ну, что это за имя? Нет, тут дело нечисто…

Покачала мышь озабоченно головой и забралась в свою норку.

С той поры залег кот на печи, и никто его больше в кумовья не звал.

Пришла зима, пищу стало трудно добывать. Мышь вспомнила про сало и говорит коту:

– Пойдем-ка, котик, в церковь за салом. Небось, вкусным оно нам нынче покажется.

– И как еще! – буркнул кот, – лизнешь – язык так и прилипнет, как к железу в мороз.

Пошли они вдвоем в церковь, мышь впереди, кот за ней. Горшок нашли, да он – пустой.

– Ах ты, горе какое, – заплакала мышь. – Вот они, твои грехи-то и раскрылись; вижу теперь, какой ты мне друг: сам все слопал, на крестины ходючи… Сперва верх слизал, потом половину, а под конец и совсем опорож…

– Молчать, – закричал кот, – еще слово – и проглочу тебя живьем.

Но не могла мышь умолкнуть, не договорив слова. И – только произнесла она это слово – кот цап ее! и слопал.