Текст книги "Герои, злодеи, конформисты отечественной НАУКИ"

Автор книги: Симон Шноль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 55 (всего у книги 63 страниц)

Изолированные нервные клетки живут в культуре, они сохраняют возбудимость и у них вырастают аксоны. Осталось только, чтобы они устанавливали синаптические контакты друг с другом Идея сохранения жизни на Земле – давняя отечественная традиция. Эта идея, в сущности, была основой трудов и популярных книг Г. А. Кожевникова (см. главу 9), А. Н. Формозова, В. И. Вернадского, Н. И. Вавилова, трудов многих отечественных зоологов и ботаников. Этой идее служил и КЮБЗ (М. М. Завадовский, П. А. Мантейфель, К. Н. Благосклонов), и знаменитый кружок Всесоюзного общества охраны природы Петра Петровича Смолина. Вепринцев был пропитан этой идеей. В своих многочисленных экспедициях он видел, как исчезает жизнь в лесах и полях, морях и озерах, как исчезают бесценные породы домашних животных. Чувство надвигающейся опасности становилось все острее. Многие зоологи в юности для исследовательских целей спокойно берут в руки ружье: «В 7б-ти вскрытых нами желудках кулика-сороки (сорокопута-жулана и т.д.) членистоногие составляют...» Я думаю, что Борис этой стадии не проходил, умерщвление кого-либо было для него невыносимо. Даже беспозвоночных... Маленький сын его, Дима, в Окском заповеднике, облепленный комарами, спрашивал его: «Папа, можно их прогнать?» Идея сохранения жизни в состоянии анабиоза, в частности при глубоком охлаждении, также давно популярна в отечественной науке. В 1913 г. Порфирой Иванович Бахметьев (1860-1913), к тому времени широко известный работами по изучению насекомых, начал при содействии Кольцова создавать в Университете им. А. Л. Шанявского лабораторию Низких температур. Однако он вскоре умер. Идея криоконсервации клеток и организмов развивалась и потом. В 40-е годы широкую известность получила книга П. Ю. Шмидта «Анабиоз», оказавшая большое влияние на Вепринцева. Работы 20-30-х годов (Викентий Константинович Милованов – Сталинская премия 1951 г., И.Н.Соколовская и И.В.Смирнов) по криоконсервации спермы сельскохозяйственных животных и по искусственному осеменению не были замечены «мировой общественностью». А в 1949 г. аналогичная работа была выполнена К. Польджем, О. Смит и А. Парксом. В 1953 г. Одри Смит сообщила о возможности сохранения в замороженном состоянии жизнеспособных зародышей кролика. В 1972 г. были опубликованы два независимых сообщения о возможности криоконсервации зародышей мышей. В сознание Вепринцева достижения эмбриологии и биофизики соединились с проблемой сохранения исчезающих видов. Сейчас 20 % всей фауны нашей страны в Красной книге: на грани исчезновения 50 % видов крупных хищников, 9 из 11 видов диких кошек, 50 % копытных, 25 % видов амфибий, 200 видов бабочек, жуков, и т. д., 6 из 7 видов китов. Классические предохранительные меры недостаточны. Отсюда идея сохранить бесценные геномы в замороженном состоянии, чтобы потом восстановить целые биоценозы. Вепринцев сформулировал эту программу в 1975 г., говоря о необходимости создания криобанка «Ноева ковчега XX века». В 1978 г. в Ашхабаде на XIV ассамблее Международного союза охраны природы и естественных ресурсов он выступил с комплексной программой «Консервации генома». Председатель МСОП сэр Питер Скотт предложил в связи с этим создать международную группу «Консервация генома». Председателем этой группы был избран Вепринцев и оставался на этом посту в течение 12 лет. В разных странах, в разных лабораториях мира развернулась экспериментальная работа, периодически собирались совещания. Однако «компетентные инстанции» ни разу не выпустили Вепринцева на эти заседания, так что он оказался заочным председателем. Программа криоконсервации, разработанная вместе с Н. Н. Ротт, была опубликована в «Nature» и в «Природе» [2]. В программе ставились следующие задачи: обеспечить сохранение полной генетической информации вида в условиях сверхнизких температур; найти способы реализации этой информации, т. е. обеспечить воссоздание живых организмов из замороженных клеток; интродуцировать восстановленные виды с одновременной реконструкцией биоценозов. Для реализации этой захватывающей воображение программы в лаборатории Биофизики нервной клетки была создана специальная группа, из нее в 1988 г. сформировалась новая лаборатория, которую возглавил Вепринцев. Удивительным образом многие пункты и этой программы в результате международных усилий в настоящее время решены. Многое сделано здесь и в лаборатории Вепринцева. В чем здесь Вепринцев? Фамильная черта – организация совместных усилий: создание международной программы; создание конкретной, финансируемой пятилетней Всесоюзной программы «Низкотемпературный генетический банк промысловых и редких видов рыб и водных беспозвоночных»; консолидация усилий внутри страны посредством созыва ежегодных рабочих совещаний. В России, Литве, на Украине (в Москве, Санкт-Петербурге, Харькове, Пущине, Новосибирске, Владивостоке, Уфе) работают исследователи над проблемами криоконсервации. Криобанки стали обязательным условием селекционной работы в животноводстве. В Пущине, в лаборатории Вепринцева создан криобанк зародышей лабораторных животных. Для «оживления» эмбрионов исчезнувших видов решена в принципе проблема их трансплантации в матку животных не только других видов, но даже других родов. Так, крысы рожают мышей, коровы яков, овцы коз. В нашей стране, как и в других странах, работают талантливые исследователи в разных лабораториях. Их объединение – важное условие успеха. Регулярные рабочие совещания, созывавшиеся Вепринцевым, созданная им программа оказались эффективным средством такого объединения. И сейчас, после смерти Вепринцева, в Пущине регулярно собираются участники этих совещаний. Их объединяет память о нем... Говорят, распалась еще недавно великая страна, и теперь есть ряд независимых государств. Но прежние узы, связывающие исследователей, не ослабились, а, может быть, даже укрепились – взаимная дружеская поддержка, сотрудничество особенно необходимы в наше драматическое время общественного метаморфоза.

В Кэмбридже в Тринти-колледже у портрета И. Ньютона с Э.Хаксли... Осень 1989 г. Вепринцева все время приглашали в «капиталистические» страны и как председателя международной комиссии по сохранению генома, и как пионера записи голосов птиц, и как заведующего лабораторией Биофизики нервной клетки Института биофизики АН СССР, и как автора и руководителя работ по созданию комплекса приборов для микрохирургии и исследований живой клетки, и как знатока работы зоопарков. И много еще было поводов для приглашений. Его не выпускали. Главный ученый секретарь АН СССР академик Г. К. Скрябин заверял: «Все в порядке». В ответе на письмо Ю. В. Андропову: «Нет претензий». Однако паспорт не давали. В 1980 г. мы были с ним в экспедиции на Командорских островах. Рев котиков и «лай» сивучей, изысканные вокальные упражнения – рулады – песцов, крики чаек-моевок («говорушек») на птичьих базарах, пустынные берега Тихого океана и неожиданно – бодрая песнь маленького крапивника – сквозь грохот прибоя – те же звуки, что в лесу под Москвой... И вдруг – телеграмма: «Вылетай в Москву. Разрешена поездка в Англию». Борис бросил нас с Н. Н. Петропавловым на о-ве Беринга и улетел в Москву. Билеты на самолет в Лондон ему уже были готовы. Но... паспорт ему не дали. Где, в какой инстанции, какой начальник ответственен за это издевательство – неизвестно. Пришел к власти Горбачев. Началась перестройка. Повеяли новые ветры. Весной 1989 г. Вепринцев наконец на три месяца уехал работать по консервации генома в Южную Америку, в Колумбию. Осенью 1989 г. он провел шесть недель в Англии. Дж. Бозволл, теперь уже генеральный секретарь Королевского общества защиты птиц, принимал его с максимальным радушием. В Англии Вепринцев впервые встретился с заочно возглавляемой им многие годы международной комиссией по криоконсервации генома редких видов. Встреча произвела на него большое впечатление. Его просили и дальше, уже очно, возглавлять эту работу. Но весь 1989 год был элегически окрашен. Борису Николаевичу осталось жить всего несколько месяцев.

Бориса было трудно фотографировать. Он напрягался и смущался. Но тут, в Берлинском зоопарке, не он объект съемки, а львенок... На прощание, в ярком вечернем свете закатного солнца был он в южноамериканской Колумбии и среди изумрудно-зеленых газонов Кембриджа, на торжественных обедах во главе стола с нобелевским лауреатом, экс-президентом королевского общества сэром Хаксли, в Трините-колледже и в качестве пленарного докладчика международного симпозиума Британского общества, объединяющего авторов кино– и телевизионных фильмов и звукозаписи в дикой природе, когда после доклада о многолетних работах по записи голосов птиц и зверей зал долгими аплодисментами выражал ему свои симпатии и признательность... Но жизнь кончалась. 30 ноября 1989 г. он сделал последний доклад – рассказал о поездке в Колумбию и Англию на Ученом совете Института биофизики. 13 декабря собрал последнее совещание, на этот раз посвященное судьбе Института биофизики, а в начале 1990 г. перенес первую тяжелую операцию. Он спешил, он собирался в большую экспедицию в Монголию. 11 апреля 1990 г. он умер. После первой операции он обратился с письмом к проходившему 15-19 января 1990 г. в Москве Глобальному форуму по окружающей среде и развитию в целях выживания. Вот это письмо. «Дорогие друзья, волею судеб я оказался на операционном столе и не могу быть среди вас. Но проблема, которая стоит перед нами, превосходит по важности все мыслимые проблемы, стоявшие перед человечеством. Чудо природы, чудо космической эволюции, чудо Земли с ее водой, зелеными силуэтами листьев, невероятной красоты животными и даже люди стоят на границе уничтожения. Это, кажется, понимают многие из могучих мира сего, а не только зоологи и ботаники и люди, живущие в мире природы и питающиеся ее плодами. Здесь нет вопроса, накормим ли мы страждущее человечество, вырубив леса и распахав остатки земли и опустошив океанские глубины. Человечество – как расширяющийся газ, оно не хочет знать ограничений могучему инстинкту сохранения жизни и освоения пространства. Мы уже дошли до последней черты. Мы должны сейчас, не теряя ни секунды, перестраивать экономику, быт, традиции. Другого выхода нет. Мы, имевшие счастье общаться с сэром Питером Скоттом, принцем Филиппом, Алексеем Яблоковым, Эндрю Хаксли, Конрадом Лоренцем и другими выдающимися людьми, видим три пути. Первый. Сохранение основных естественных экосистем в их нативном состоянии, полностью исключенными из хозяйственного, культурного и научного освоения. Только мониторинг, слежение. Это должно быть самоподдерживающиеся системы с охранной зоной, охраняемые также жестоко, как советские границы в период культа, с привлечением всей современной оборонной техники. С этим надо смириться. Это естественные хранилища генофонда Земли. Это гарантия ее будущего. Пока расчеты дают очень широкий спектр размеров, необходимых для этого площадей. Для разных регионов разные. Но наиболее авторитетные экспертные оценки сходятся на 30% территории Земли. Второй путь – это разведение животных и растений в условиях неволи. Эта идея положительна, но она не спасет чудо существования Земли. Она прекрасна для охранной зоны, для поддержания в ней генетического разнообразия, для реинтродукции видов в закрытую зону. Третий путь – это низкотемпературный генетический банк зародышевых клеток животных и растений. Современные методы криоконсервации и биологии развития дают надежные гарантии сохранения многих редчайших видов геномов в этом Ноевом ковчеге XX века и воскрешения из них полноценных животных. За 10 лет, прошедших после публикации нашей статьи в „Nature", пройдены уже многие принципиальные шаги. Межвидовые трансплантации эмбрионов стали в известной степени рутинными... Теперь я хочу коснуться крайне чувствительного вопроса. Где границы роста популяции человечества? Я видел своими глазами перенаселенные районы – это ужас. Так жить нельзя. Это источник всех видов преступлений, не говоря уже о чувстве индивидуальности и ценности собственной жизни, присущей человеку. Экспертные оценки возможной численности населения варьируют в диапазоне 12-20 млрд. Это оценки, основанные на подсчетах ресурсов энергетики. Оценки, основанные на особенностях поведения человека, не поднимаются выше 1 млрд, если мы хотим для каждого иметь дом с удобствами, душевный покой, нормальную физическую и интеллектуальную работу. А сейчас мы подходим к 6 млрд с массой нерешенных проблем. Здесь мы стоим. Мы должны начать движение. Мы должны быть мудрыми и добрыми.»

* * *

Завершая биографический очерк, осталось сказать: жил в нашей стране активный и одаренный Борис Вепринцев. Он получил от российских интеллигентов М. М. Завадовского, П. А. Мантейфеля, Л. В. Крушинского, К. Н. Благосклонова, А. Н. Формозова, М. И. Казанина, А. Н. Промптова, Л. Н. Гумилева и многих профессоров и преподавателей Московского Университета в наследство знания, традиции, культуру, а от родителей отца-революционера и матери-подвижницы способности и темперамент. Его поддерживали друзья. Его преследовали власти. Он перенес арест и каторгу. Но, оказавшись на свободе, достиг целей, казавшихся недостижимыми. Он, в свою очередь, оставил нам и будущим поколениям богатое наследство: свой жизненный пример, свои труды в биофизике, бесценные записи в фонотеке, международную программу сохранения генома исчезающих видов, учеников и последователей. Его пример – свидетельство чрезвычайной силы жизни отечественной интеллигенции, а, следовательно, силы жизни и гарантии расцвета и процветания нашей страны. Так бодро завершил я эту статью для журнала Природа в 1993 г. Прошло еще несколько лет. И с каждым годом я чувствую, как не хватает мне его общества, его недоверчивого, нервного и доброго взгляда. Как легко он обижался и как великодушно мирился. Он был активен и талантлив. Как много он сделал в жизни!

Дополнение к 3-му изданию Вот прошло еще почти 10 лет. 4 апреля 2008 г. Борису исполнилось бы 80 лет. Ольга Дмитриевна Вепринцева организовала замечательное собрание друзей (мы еще есть...) и продолжателей его дела (их становится все больше). Все эти годы она с чрезвычайной устремленностью продолжала его дело в Фонотеке голосов диких животных. Огромная бесценная коллекция магнитофонных записей переведена ею в цифровую форму. Теперь коллекция не погибнет. Продолжается пополнение записей. Ею переизданы на лазерных дисках знаменитые записи голосов птиц, сделанные Б. Н. в 60-ые годы. С впечатлениями от этих записей выросли наши дети и внуки. Теперь они доступны новым поколениям. От этих, таких знакомых, волшебных звуков пения пеночек, дроздов, иволги, кукушки, соловья, овсянок и журавлей что-то происходит с сердцем, и почему-то выступают слезы. А еще Ольга подготовила реализацию мечты Бориса – звуковой определитель птиц по голосам с замечательным комментарием, и под редакцией известного орнитолога В. К. Рябицева [6]. А начатые Б. Н. работы по сохранению генетических богатств животного и растительного мира приобрели большой размах. В Пущино, в его бывшей лаборатории продолжаются исследования по криоконсервации и сохранению жизнеспособных клеток и зародышей животных и растений. Сильно «повзрослевшие» некогда молодые сотрудники лаборатории рассказывали об удивительных вещах... В. К. Утешев, Н. К. Чемерис, Э. Н. Гахова, В. Яшина– Достигнуты удивительные результаты по «оживлению»пролежавших в вечной мерзлоте 35 000 лет семян цветковых растений И ожившее это растение зацвело! Создано «Общество по сохранению генетических ресурсов имени Б. Н. Вепринцева». Его возглавляет Лев Петрович Дьяконов – профессор НИИ Экспериментальной ветеринарии им. Я. Р. Коваленко Российской Академии Сельскохозяйственных наук. Он рассказал о постепенном расширении работ в этом направлении. Вице-президент этого Общества Валентин Илларионович Ананьев, одновременно являющийся Ученым секретарем Межведомственной ихтиологической комиссии рассказал об остро актуальной проблеме и рассчитанной на 5 лет, «рыбной» программе «Низкотемпературный генетический банк промысловых и редких видов рыб и водных беспозвоночных». Когда-то Валентин Илларионович вместе с Б. Н. ходили по разным ведомствам, получили там десятки подписей и, в конце концов, благодаря помощи Министерства рыбного хозяйства уже без Б. Н. было получено финансирование и начата работа. Была создана передвижная лаборатория, специально сконструирована аппаратура, закуплено импортное оборудование, создан приборный парк. В этой работе участвовали более десяти научных учреждений, сотни ученых. В стране создано несколько криобанков, помимо Пущинского, несколько криобанков рыб. Один из них – в наиболее крупном институте, в Институте рыбного хозяйства в Москве. В нем около 30 видов, в том числе около 10 видов, относящихся к Красной книге. Эта программа получила большое признание и в других странах во Франции, Англии и Канаде. Особенно известен криобанк по лососевым рыбам в Норвегии. А на Шпицбергене создается огромнейшее хранилище. Это не криобанк, а банк семян всего света, сохрняемых при низкой температуре в условиях вечной мерзлоты.

Ольга Дмитриевна Вепринцева Второй вице-президент Общества сохранения генетических ресурсов имени Б. Н. Вепринцева – Георгий Юрьевич Максудов, руководитель Отдела научных исследований Московского зоопарка, был когда-то аспирантом Вепринцева. Он рассказал о развитии работ по криоконсервации для сохраненя редких и исчезающих видов. Большие соколы – кречеты, балобаны и другие хищные птицы – на грани уничтожения. Созданы специальные питомники. В них успешно проводится работа по использованию криоконсервации для решения проблемы размножения этих бесценных видов.

* * *

Я слушал все это, и мне захотелось рассказать все это Борису. В палатке, на Чукотке. Изморось – дождь с мелким снегом. Туман плотно закрывает ближнее, еще не полностью освободившееся от льда озеро. Над нами, невидимые в тумане, пролетают с характерным криком полярные гагары. Я говорю Борису: «Ольга – молодец! Поразительно, сколько она сделала в фонотеке. Это невозможно было себе представить! Ты бы послушал, что тут про тебя говорили! Коля Чемерис теперь солидный, с сединой профессор, Виктор Утешев почти не изменился. Эдда Гахова – зав.лаб. Светлана Яшина (Хруслова) заставила зацвести Смолевку узколистную – Silene stenophylla, выращенную из семян после 35 тысяч лет нахождения в вечной мерзлоте...» Я могу сказать это Борису... начало июля 1978 г. Мы в высоких болотных сапогах идем по льду Колюченской губы Чукотского моря. Лед еще очень толстый, а на нем слой талой воды почти в 0,5 метра. Мы шли, как шел когда-то Иисус Христос, по воде. Низкое ночное, красно-желтое Солнце светило нам почти в лицо. Берег был не виден. Мы утратили чувство реальности. Ты сказал мне: «давай лучше так и пойдем, чем возвращаться и потом умирать в больнице...». Но тогда мы все же вышли на берег. Тебе оставалось еще 12 лет жизни. Мы вышли, а наши души все еще идут там, по залитому водой льду Чукотского моря, навстречу низкому ночному Солнцу...

Странная реакция Д.Сухарева и Д.Сахарова... Я уже комментировал высказывания раздвоенного автора – поэта Дм. Сухарева и физиолога Дм. Сахарова – о Кольцове и Тимофееве-Ресовском. (Д. А. Сахаров. Физиолог Турпаев // Химия и Жизнь № 5, 2008; //http:sukharev.lib.ru/Sakharov/ TMT.htm). Он присоединился к обвинениям Кольцова в расизме и полагает его на «50 %» ответственным за уничтожение генетики в нашей стране... Его «тошнит от Тимофеева-Ресовского», от человека прославившего отечественную науку... Еще одним его объектом оскорбительного художества стал замечательный человек Михаил Георгиевич Удельнов – профессор кафедры Физиологии животных, кафедры, которую окончил Д. Сахаров. Мой текст: «В биофизике запретной была концепция биологических мембран. Сейчас молодым это покажется необъяснимым... Мембранная теория была запрещена. Студентам ее не преподавали. Соответствующие исследования не проводили... Важная роль в сохранении истинного духа науки принадлежит здесь профессору кафедры Физиологии Михаилу Егоровичу Удельнову. В его лекциях по электрофизиологии мембранная концепция была представлена с должной полнотой и в те годы. Однокурсники Бориса Л. Чайлахян, Ю. Аршавский и более молодой С. Ковалев не поддались мракобесию. Современные представления о биологических мембранах, об их роли в генерации нервного импульса, вслед за будущими нобелевскими лауреатами Ходжкиным и Хаксли, первым ввел в нашу науку Чайлахян.» Что бы мы делали без этого преодоления мракобесного запрета? На каком позорном уровне оставалась бы наша наука, если бы не эти лекции М. Г. Удельнова. Это было принципиальное, смелое поведение. Как хорошо, что он сохранил дух истинной науки. Молодцы его ученики Л. Чайлахян и Г. Курелла! Молодец Б. Вепринцев, не побоявшийся после каторги заняться опасной темой! Сухарев-Сахаров пишут: «...Раскусить Михаила Георгиевича Удельнова, который считался специалистом по физиологии сердца, было, напротив, совсем непросто, многие на этом сломали зубы. Михаил Георгиевич являл обаятельный тип тихого сельского чудика – изобретателя вечного двигателя. В отличие от Кирзона и Коштоянца, Удельнов всегда на моей памяти пребывал в окружении восторженных почитателей и почитательниц, которых привлекал не столько ученостью, сколько добрыми чертами лица и простым, общительным поведением. Весь облик Михаила Георгиевича располагал к тому, чтобы его заглазно и в глаза называли Михалыгорычем. Михалыгорыч с удовольствием делил с учениками-поклонниками часы досуга, возил их в какие-то дебри на охоту, улыбчиво помалкивал у котелка с лесным варевом, и все такое. За голубизною прищура, за открытым, приветливым характером как-то не замечалось, не хотелось даже замечать, что в науке и преподавании доцент Удельнов подобен знаменитому Трофиму Денисовичу Лысенко, ибо фанатично предан собственным фантазиям и не способен признавать очевидные факты...» Иезуитский, недопустимый текст! Доброго, умного, обаятельного человека, лектора, верного высоким научным идеалам, Сухарев-Сахаров призывает «раскусить»... Это традиция следователей госбезопасности, с их задачей «расколоть» допрашиваемого. Автор пасквиля с пренебрежением отзывается об окружении восторженных почитателей и почитательниц которых привлекал не столько ученостью, сколько добрыми чертами лица и простым, общительным поведением...». Теперь уже групповое оскорбление замечательных людей, среди которых были отнюдь не наивные люди – фронтовики, пришедшие с войны. Почти никого уже нет на свете. Они бы не оставили эти оскорбления без ответа. И финал безобразия: уподобить М. Г.Удельнова ...Лысенко... Распоясался Д. Сахаров-Д. Сухарев! За что же так? Д. С. пишет далее: «...Занятно, что в известной книге С. Э. Шноля „Герои и злодеи российской науки" ситуация перевернута с ног на голову. Фантазер Удельное подан большим ученым, новатором и даже как бы мыслителем ... Напротив, о щедром вкладе Коштоянца в отечественную и в мировую науку у Шноля ни словечка – будто знать не знает. Это круто. С Удельновым более или менее понятно. Думаю, что профессор Шноль простодушно доверился кому-то из удельновских клевретов, а раскрыть удельновскую монографию [6] – поленился». Странный текст. Я не делал оценок проф. Удельного как ученого. Про него есть только одна фраза, приведенная выше. Меня интересовал лишь нравственный аспект его поступков. Об «удельновских клевретах...» – Нет их на свете, а то могли бы ответить сурово. О «щедром вкладе проф. Коштоянца в науку» я не говорил – это не было целью книги. Я высоко ценю профессора Коштоянца, особенно за работы по сравнительной физиологии и истории науки. О трагедии X. С. Коштоянца мне пришлось сказать в ответ на текст Д. Сахарова-Д. Сухарева (см. примечания в конце глав 12 и 14). Следует напомнить, что весь этот развязный, недопустимый тон использован в статье, посвященной замечательному человеку Т. М. Турпаеву. Д. Сухарев и Д. Сахаров полагают, что выдающийся вклад в науку Турпаева также не оценен, как и вклад в науку X. С. Коштоянца. И потому Д. С. и Д. С. поносят и оскорбляют других? Плохая услуга Коштоянцу и Турпаеву – это заставляет задать вопрос: действительно ли их вклад в науку так велик, что только «политизация» Нобелевского комитета причина их непризнания? Нехорошо это. Было бы нормально, если бы Д. Сахаров аккуратно показал бы, в чем этот вклад. Насколько он оригинален, Привел ли именно он к развитию представлений о природе рецепторов. Вместо этого Д. Сахаров ограничился эмоциональными заклинаниями и оскорблением выдающихся представителей отечественной науки. Меня занимает этот феномен. Он дает мне повод обратиться к непосредственной задаче этой книги – попытке понять мотивы поступков деятелей отечественной науки, причины выбора ими поведения в трудных нравственных ситуациях. Прошло уже более 60-ти лет после сессии ВАСХНИЛ, завершившей разгром нашей науки (см. главу 27). Нас с Д. Сахаровым разделяет этот рубеж: я студент, получивший основы образования до этой сессии, он – сразу после. Неужели в этом дело? Летом 1948 г. я был в экспедиции. Когда я вернулся, факультет был неузнаваем. Витийствовал отвратительный Презент – он стал деканом вместо С. Д. Юдинцева. Он производил сильное впечатление на незащищенную психику вновь набранных студентов. Он был мастером демагогии и они впитывали его ядовитые поучения. Деканатом фактически управляла вульгарная Е. К. Меркурьева. Кафедру Дарвинизма вместо утонченного академика Ивана Ивановича Шмальгаузена возглавил иезуитски искусный спорщик Ф. А. Дворянкин. Вместо нашего кумира Д. А. Сабинина кафедру Физиологии растений занимал сторонник Лысенко Б. А. Рубин. А кафедру Генетики занял опровергавший генетику странный человек Н. И. Фейгенсон. Свирепствовал партком, подавляя сопротивление студентов старших курсов. А для младших была заготовлена продуманная система отвлечения от острых вопросов. Их основным занятием стала художественная самодеятельность. Как они пели и плясали на обломках разрушенной науки! Какие оды, посвященные победе мичуринской биологии и лично И. И. Презенту, произносили юные поэты! Биологический = Биолого-почвенный факультет превзошел все прочие факультеты по уровню самодеятельности! Партком и деканат были довольны. А мы, старшие, получившие иммунизацию против лжи, мы крайне неодобрительно смотрели на эту вакханалию. Какая диалектика! В этом пире во время чумы сформировались и настоящие таланты – поэты, авторы песен, музыканты. Не оттуда ли и талантливый поэт, многие стихи которого я ценю и сохраняю, Дмитрий Сухарев? Не потому ли он солидарен с травлей великого Кольцова и его «тошнит» от Тимофеева-Ресовского? Не потому ли ему так хочется «раскусить» честного, обаятельного и принципиального М. Г. Удельнова? Примечания 1. Из личного архива Б. Н. Вепринцева 2. Вепринцев Б.Н., Ротт Н.Н. Консервация генетических ресурсов // Природа. 1978. №11. С. 15-20. B. N. Veprintsev, N. N. Rott Conserving genetic resources of Animal Species // Nature. Vol. 280. 23 August 1979. P.633-634. 3. Ильичев В. Д., Леонович В. В. «Вепринцев Борис Николаевич» в кн. Московские орнитологи. Изд. МГУ. 1999. Стр. 51-67 4. 3 апреля 2008 Выступления на вечере, посвященном 80-летию Б. Н. Вепринцева. Пущинский музей экологии и краеведения. Л.П.Дьяконов, В.И.Ананьев, Г.Ю.Максудов, Н. К. Чемерис, А. М. Хохлов, Э. Н. Гахова, С. Яшина. 5. В связи с 80-летием Б. Н. Вепринцева в журнале Природа № 6,2008 г. опубликованы три статьи: Вепринцев Б.Н. Ноев ковчег XX века. С. 56-61; Хохлов AM. Уникальный комплекс приборов. С. 62-65; Брежестовский П. Д. Через призму Вепринцева. С. 66-72. 6. Голоса птиц России. Звуковой справочник-определитель. Часть 1. Европейская Россия. Урал и Западная Сибирь. Авторы-составители: Вепринцев Б.Н. Вепринцева О.Д., Рябицев В. К., Дмитренок М. Г., Букреев С. А. Гашков С. И. Пущино. Москва. Екатеринбург, 2007. 7. Gakhova Е. N Genetic cryobanks for conservation of biodiversity // Cryo-Le3tters. mSup– pl.l. 1998. P. 57-64. 8. Гахова Э. Н., Утешев В. К., Шитова Н. В., Яшина С. Г. Криобанк геномов животных и растений Институте биофизики клетки РАН // Биофизика живой клетки. Т. 8. C. 14-38, 2006. 9. Tikhonova V., Yashina S. G. // Physiol.&Generl. biol. Rev. V. 13. Part 1. P. 1-33, 1997. 10. Яшина С.Г., Рубин СВ., Шибаева Э.В., Егорова Е Ф. ДАН РАН. Т. 383. № 5. С.714-717. 2002.