Текст книги "Герои, злодеи, конформисты отечественной НАУКИ"

Автор книги: Симон Шноль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 63 страниц)

Глава 10
Братья Александр Михайлович (1849-1933) и Иннокентий Михайлович (1860-1901) Сибиряковы

В очерке о М. С. Цвете следовало бы подчеркнуть роль И. М. Сибирякова в создании Биологической лаборатории (института) П. Ф. Лесгафта. Возможно, что без этого открытие хроматографии не было бы осуществлено. Вообще, неоценима роль «купеческих детей»! Не только как меценатов, но и как выдающихся деятелей науки и просвещения. Особенно интересны мне братья. Только в этой книге среди героев – братья Трубецкие, Белоусовы, Вавиловы, Леденцовы, Четвериковы, Сабашниковы, Сибиряковы. Не всегда братья равно становятся знаменитыми, «равновеликими», как братья Вавиловы, Сабашниковы или Сибиряковы. Так, С. С. Четвериков «заслоняет» своего брата, профессора-математика Н. С. Четверикова. Б. П. Белоусов или X. С. Леденцов заметнее своих братьев. Но все равно ясно: их достоинства не случайны – это результат воспитания, воплощение стремлений их отцов, родителей. Братья Сибиряковы должны занять почетное место в российской истории конца XIX века. Однако они почти не известны большинству наших современников. На самом деле, все в Советском Союзе знали имя «Александр Сибиряков» – это было имя парохода ледокольного типа, купленного Россией в 1915 г. в Англии. Корабль прославился тем, что в 1932 г. первым прошел за одну навигацию по Северному морскому пути. Экспедицией руководили математик Отто Юльевич Шмидт и знаменитый капитан В. И. Воронин. А через 10 лет, 25 августа 1942 г., слабо вооруженный ледокольный пароход «А. Сибиряков» вступил в неравный бой с мощным бронированным немецким крейсером «Адмирал Шпеер». Крейсер во много раз превосходил «Сибирякова» по вооружению, мощности, численности команды. В ответ на сигналы с крейсера с требованием прекратить работу судовой радиостанции и сдаться, «Сибиряков» открыл по нему огонь. Легкие снаряды небольших пушек «Сибирякова» не могли повредить броню крейсера. Орудия «Шпеера» расстреляли пароход. Большинство членов его команды были убиты и ранены. Капитан приказал старшему механику открыть кингстоны [1]. Ледокол «А. Сибиряков» знала вся страна. Но как-то не возникал вопрос: а кто был Александр Сибиряков? Почему его имя носил знаменитый пароход? В Большой советской энциклопедии написано, что Александр Михайлович Сибиряков – золотопромышленник, исследователь Сибири; содействовал изучению Северного морского пути, финансировал полярные экспедиции А. Э. Норденшельда; родился в 1849 г. в Иркутске и умер в 1893 г. [2]. А на самом деле Александр Сибиряков жил до 1933 г. в Ницце, забытый на Родине. Если бы советское руководство знало это – у корабля было бы другое имя.

Младший брат Александра, Иннокентий, 24 августа 1983 г. после вдохновенной лекции по анатомии человека (!) предложил лектору – Петру Францевичу Лесгафту – 200 тысяч рублей и дом стоимостью в 150 тысяч; на эти средства была создана Биологическая лаборатория с музеем и печатным органом [3]. Таким образом, фамилия Сибиряковы имеет прямое отношение к тематике этой книги и к истории открытия хроматографии М. С. Цветом. Братья явно герои российской науки. Большую долю огромного состояния, которое оставил их отец, Михаил Александрович Сибиряков, золотопро– АлексанАР Михайлович r v „ ~ г а Сибиряков мышленник, один из богатейших людей Сибири, они v использовали для развития науки и, особенно, науки своего родного края. Мне очень важно было попытаться понять мотивы их поступков, представить себе их облик. Александр Михайлович Сибиряков окончил гимназию в Иркутске, а потом Политехникум в Цюрихе. После получения наследства в 1875 г. он начинает активно содействовать освоению Северного морского пути для установления связей Сибири с другими странами, финансирует ряд экспедиций из Англии и Норвегии к устьям Енисея и Оби. Самым главным его делом стало участие в организации знаменитой экспедиции шведского мореплавателя А. Э. Норден– шельда, который первым прошел на пароходе «Вега» в 1878-1879 гг. Северным морским путем. В 1879 г. Александр Михайлович, построив пароход «Норденшельд», снарядил на нем экспедицию А. В. Григорьева для розысков застрявшей во льдах «Беги» и исследований Северного Ледовитого океана [4]. В 1880 г. он сам отправился на пароходе «Оскар Диксон» в Карское море, чтобы проникнуть в устье Енисея, о чем написал статью. А всего проблемам развития Сибири он посвятил около 30 статей. Александр Михайлович был одним из трех главных жертвователей на Томский университет, первый в Сибири, за что в 1904 г. вместе с Д. И. Менделеевым был избран в почетные члены этого университета. Академии наук он выделил капитал для выдачи премий за лучшие исторические сочинения о Сибири. После революции Александр Михайлович, некогда один из миллионеров России, отдававший свое состояние другим, жил в Ницце почти в нищете. Однако его помнили в Швеции из-за щедрой поддержки, оказанной им исследованиям Норденшельда. А. М. Сибиряков был почетным членом Шведского общества антропологии и географии, членом-корреспондентом Общества военных моряков Швеции, членом научного и литературного общества Гетеборга; был награжден орденом Полярной звезды. Шведский консул в Ницце разыскал Сибирякова, посетил его и председатель Шведского географического общества профессор X. Хассельман. В 1921 г. шведский риксдаг назначил А. М. Сибирякову пожизненную пенсию в 3000 крон ежегодно. На похоронах Сибирякова в 1933 г. было всего четыре человека: три шведа – консул, корреспондент газеты «Свенска Дагбладет» и директор бюро путешествий, и одна француженка – хозяйка гостиницы [5]. Иннокентий Михайлович Сибиряков родился в I860 г. в Иркутске. Он учился в реальной прогимназии, потом в частной гимназии в Петербурге и в Санкт-Петербургском университете. В молодом возрасте начал благотворительную деятельность. Крупные суммы он жертвовал Высшим женским (Бестужевским) курсам, на создание Женского медицинского института, для учреждения стипендии УЖ в Томском университете. В начале 1890-х годов дал средства на снаряжение экспедиции Г. Н. Потанина в Тибет и Монголию. Тогда же Иннокентий Михайлович предложил своему учителю профессору В. И. Семевскому заняться исследованием быта и экономического положения рабочих на золотых приисках Сибири [6]. После этих исследований он в 1894 г. пожертвовал 420 тысяч рублей на капитал имени своего отца для выдачи пособий приисковым рабочим. По его инициативе и на его средства Восточно-Сибирское Отделение Императорского Русского Географического общества организовало экспедицию, преимущественно из политических ссыльных, для этнографического изучения Якутского края, давшую богатые результаты. Кроме того, он финансировал издание многих научных трудов («Сибирская библиография*» и «Русская историческая библиография» В. И. Межова, труды Н. М. Ядринцева, П. А. Словцова и др.), дал средства на открытие публичных библиотек в ряде сибирских городов. Наиболее значимым для науки было, как уже говорилось, пожертвование П. Ф. Лесгафту. Каким же лектором надо быть, чтобы увлечь лекциями по анатомии углубленного в себя, в проблемы сущности бытия человека! Наверное, И. М. Сибиряков в самом деле был таким: постепенно его охватывают религиозные настроения, он сближается с духовными лицами и удаляется в монастырь на Афон, где вскоре, в 1901г., умирает. Мне кажется Иннокентий Михайлович удивительно похожим на героя романа Ф.М.Достоевского «Идиот» (написан в 1868 г.). И.М.Сибиряков в 1894 г. дал 48 тысяч рублей монахине, собиравшей деньги на монастырь. На этом основании Петербургский градоначальник Валь хотел объявить его сумасшедшим. Жилище Иннокентия Михайловича опечатывают, его «навещают» эксперты, врачи, полицейские. Их задача признать его умалишенным и отправить в сумасшедший дом... Эти события красочно описаны схи-игуменом Алексием [7], оказавшимся в эти дни в С.-Петербурге также в поисках богатых жертвователей на нужды строящегося на Дальнем Востоке, вблизи Уссурийска Свято-Троицкого монастыря. По совету обер-прокурора Святейшего Синода К. П. Победоносцева он навестил Сибирякова, в растерянности сидевшего около опечатанных дверей своих комнат. Иннокентий Михайлович произвел самое положительное впечатление на о. Алексия. Это впечатление усилилось, когда он получил одно за другим три письма от Сибирякова. Его поразил прекрасный почерк (как и у князя Мышкина!), аккуратные надписи на конверте, и он отнес эти письма Победоносцеву. Спустя несколько дней обер-прокурор вместе с министром юстиции и министром внутренних дел приказали градоначальнику Валю оставить Сибирякова в покое. Я пытаюсь представить себе облик Иннокентия Михайловича. Мне видится бледный, чернобородый, погруженный в размышления человек, выросший в противоречивое время после отмены крепостного права и общего подъема экономической и интеллектуальной жизни страны, во времена народовольцев, суда присяжных, Толстого и Достоевского. Белла Анатольевна Соловьева сообщила мне, что был еще брат – Константин Михайлович – и три сестры. Одна из них, Анна Михайловна Сибирякова, вместе с Иннокентием Михайловичем оказала большую помощь Высшим женским курсам. Помогал им и Константин Михайлович. Проникнутый идеями Л. Н. Толстого, он ездил к нему в Ясную Поляну. Л. Н. Толстой неоднократно упоминает о нем. Подробнее о Сибиряковых можно узнать из статей Б. А. Соловьевой [8]. Я благодарен ей за разрешение использовать некоторые подготовленные ею материалы и за ценные замечания по тексту этой главы. Примечания 1. СузюмовЕ.М. Подвиг «А. Сибирякова». М., %4. 2. Большая Советская Энциклопедия. 3-е изд. Т. 23. М., 1976. До начала 1980-х гг. ту же дату смерти давали Советские энциклопедические словари. 3. Биологическая лаборатория была создана в 1894 г.; в 1918 г. реорганизована в Естественнонаучный институт им. П. Ф. Лестафта. Кроме того, средства, пожертвованные И. М. Сибиряковым, позволили Лесгафту в 1896 г. организовать Курсы воспитательниц и руководительниц физического образования, на базе которых в 1919 г. был открыт Институт физического образования (ныне Академия физической культуры им П. Ф.Лесгафта). 4. Вилькицкий Б. Пионер Северного морского пути. Светлой памяти А. М. Сибирякова (статья из парижской газеты «Возрождение». 1933. 11 ноября) //Литературная Россия. 1997. 30 мая (№ 22). 5. Валлениус С. Загадка Сибирякова // Поиск. 1999. № 1-2, 15 января. 6. Потанин Г. Памяти Василия Ивановича Семевского // Голос минувшего. 1917. № 1 (здесь есть характеристика И. М. Сибирякова). 7. Схи-игумен Алексий. Воспоминания старца-основателя и первого строителя Свято-Троицкого Николаевского Уссурийского монастыря, что на крайнем Востоке Сибири, в Приморской области. Пг., 1915. В других источниках называется значительно более крупная сумма, переданная И. М. Сибиряковым монахине, – 147 тыс. руб. 8. Статьи Соловьевой Б. А. Александр Михайлович Сибиряков // Природа. 2000. № 9; Иннокентий Михайлович Сибиряков // Природа. 2001. № 10; Род Сибиряковых и книга // Книжное дело в России в XIX – начале XX века. Сб. науч. трудов. Вып. 12. СПб., 2004; Род Сибиряковых // Проблемы благотворительности в современном мире. Материалы XIII Международного конгресса. К 145-летию со дня рождения Иннокентия Сибирякова. СПб., 2005; И. М. Сибиряков – родной Сибири //Тальцы (Иркутск). 2006. № 1; Константин Михайлович Сибиряков (рукопись); Анна Михайловна Сибирякова (рукопись).

Глава 11
Николай Константинович Кольцов (1872-1940)

В 1910-е гг. Николай Константинович Кольцов – приват-доцент Кольцов – не только один из выдающихся биологов первой половины XX века. Своей нравственной позицией, своим, в точном смысле слова, героическим поведением он служит эталонам, примером мужества и бескомпромиссности в отстаивании истины. Кольцову принадлежит «главная идея XX века в биологии» – идея матричного размножения биологических макромолекул [1]. Мало кто за пределами России знает это. Мне это важно не из чувства «национальной гордости», а как свидетельство уровня науки в нашей стране. Уровня, так и оставшегося нереализованным из-за партийно-государственного давления. Когда я учился на Биологическом факультете Московского Университета в 1946-1951 гг., имя Кольцова публично не произносилось. О том, что в стране был великий биолог Кольцов, мы, студенты, не знали. Объясняется это бесстрашной принципиальной позицией Кольцова в 1930-е годы. Он не сдался. Он погиб непобежденным. Это был опасный пример. И о нем, как и о Н. И. Вавилове, говорить опасались. О нем было велено забыть. – Прошло всего несколько лет после его смерти. Еще не было сессии ВАСХНИЛ с победой на ней Лысенко. Еще ученики Кольцова – С. Н. Скадовский, М. М. Завадовский, Г. И. Роскин, А. С. Серебровский – возглавляли кафедры Гидробиологии, Динамики развития, Шстологии, Генетики. Но имя его не произносили. Сейчас о Кольцове написано много статей и книг. Его имя присвоено созданному им в 1917 г. на средства Леденцовского общества Институту биологии развития Российской Академии наук. Ему посвящаются торжественные заседания. Сработала наша «традиция посмертной славы». В этом очерке я не в состоянии рассказать о Н. К. с необходимой полнотой. Заинтересованный читатель может воспользоваться приведенной в конце очерка библиографией о Н. К. [2-5]. Мои задачи здесь состоят, главным образом, в прослеживании сложного пути, проходимого новым знанием, новыми идеями до их признания научным сообществом и в рассказе о том, как решал Н. К. проблемы нравственного выбора. Н. К. родился в 1872 г., в год, когда в России торжественно отмечали 200– летие рождения Петра 1,11 лет спустя после отмены крепостного права, в период интенсивного развития промышленности, государственного устройства, науки и культуры. В этом году после торжественного открытия Всероссийской промышленной выставки, посвященной 200-летию Петра I, по инициативе профессора Московского Университета А. П. Богданова, заслуженного профессора Московского Университета, президента Императорского Общества Любителей Естествознания, Этнографии и Антропологии Г. Е. Щуровского (см. главу «К. Ф. Кесслер») и директора Императорского Технического Училища В. К. Делла-Воса, при одобрении Александра II, при активной поддержке многих других выдающихся деятелей, на материалах этой выставки был создан Политехнический музей с задачами способствовать народному образованию и пропаганде науки (см. главу 5). Занятия наукой стали привлекательны для школьников тех лет. И многие из них «пошли в науку». Н. К. – «купеческий сын». Он блестяще окончил гимназию и в 1890 г. поступил в Московский Университет. Биологом, как и математиком, нужно родиться. Не можешь пройти мимо весенней лужи с лягушачьей икрой, сидишь часами перед птичьим гнездом или аквариумом, собираешь растения, живут у тебя дома ручные хомяки или белые мыши – ничего нельзя сделать – нужно идти в биологи. Идти, если есть условия... В Московском Университете к этому времени сложились могучие школы зоологов и ботаников. Одним из ведущих зоологов того времени был ученик А. П. Богданова – М. А. Мензбир. Он был автором капитальных трудов по сравнительной анатомии, эволюционной теории (переводил и редактировал переводы трудов Дарвина), орнитологии (книга «Птицы России»). И стал бы Н. К. Кольцов классическим зоологом. Если бы следовал своему учителю. В декабре 1893 г. в Москве открылся 9-й Всероссийский съезд естествоиспытателей и врачей. Как сказано в главе 2, эти съезды, одно из свидетельств подъема страны после 1861 г., были грандиозными мероприятиями. Со всей страны собиралась интеллектуальная элита. На открытии съезда были выдающиеся деятели не только науки. Пришел даже Л. Н. Толстой. (С неприязнью относившийся к «ненужным народу» научным занятиям). Студент 3-го курса Николай Кольцов с большим тщанием внимал речам докладчиков. Профессор Александр Андреевич Колли озаглавил свое сообщение «О химической природе микроорганизмов» (опубликовано после съезда в 1894 г. отдельной брошюрой). Среди многого прочего он попытался вычислить сколько молекул помещается в клетке, например, в сперматозоиде. И пришел к выводу – очень мало! Получается парадокс: признаков, передаваемых по наследству очень много, а молекул (без которых нельзя передать признаки) мало... Это замечательно – Колли явно ошибался в расчетах – не мог он сделать правильные вычисления – не знал он молекулярную массу «средних» молекул, не знал он, какие молекулы существенны в передаче признаков по наследству – вообще, сказал бы сейчас каждый, ничего он не знал, чтобы сделать такой вывод. Была бы возможность – провел бы я исследование об ошибках в расчетах великих людей, несмотря на которые они оказывались правыми... (Например, ошибался в расчетах Лавуазье, но был прав в выводах). Этот парадокс – малое число молекул и множество признаков – впечатался в сознание Кольцова. Он думал о нем многие годы, пытаясь разрешить разными способами. Он опубликовал свое решение в 1927 г. в докладе на 3-м Всесоюзном съезде зоологов, анатомов и гистологов, т. е. через 34 года. Ответ этот звучит торжественно. Сущность его такова: признаки, передаваемые по наследству, определяются линейным расположением мономеров в полимерных молекулах (Кольцов думал, что это последовательность аминокислот в полипептидах). Эти гигантские полимерные молекулы (их в самом деле мало в клетке) размножаются по принципу матриц – свободные мономеры из раствора сначала выстраиваются вдоль «родительской» молекулы – матрицы, выстраиваются в соответствии с последовательностью мономеров в этой матрице. А затем образуются химические связи, сшивающие прилипшие к матрице мономеры с образованием точной «дочерней» копии. Эти полимерные молекулы размножаются как кристаллы. Читателю ясно, что это – формулировка самой главной идеи биологии XX века [1,7]. Идея матричного синтеза была забыта не понявшими ее современниками. Забыта не всеми. В 1925 г. учеников Н.К. и С.С.Четверикова – супругов Тимофеевых-Ресовских – по рекомендации Н.К.Кольцова и Н.А.Семашко Советское правительство командировало для работы в Германии в институте профессора Фогта. Громогласный, энциклопедически образованный Н. В. Тимофеев-Ресовский рассказывал об этой идее на своих, ставших знаменитыми семинарах в Берлин-Бухе, в своих многочисленных докладах на конференциях, семинарах, съездах в разных странах, в том числе на семинарах Нильса Бора в Копенгагене. Идея матричного синтеза особенно легко усваивалась физиками. Это можно понять. «Нет пророка в своем (биологическом) отечестве». Пророк – биолог в отечестве физиков – тут ему внимают с почтением и доверием. Да и по существу – главные доводы в пользу матричной концепции из области физики. Совершенно невероятно выстраивание в правильной последовательности мономеров в полимерной цепи в обычных химических реакциях. Совершенно невероятно определять правильную последовательность посредством специфических катализаторов – ферментов: не может быть необходимой степени избирательности катализа – частота ошибок в полимерных текстах была бы очень большой. Кроме того – чем будет определяться синтез нужных ферментов? Это же порочный круг. Это легко понимали физики. Так в начале 1930-х годов, после семинара, прельщенный красотой идеи Кольцова, к Н. В. Тимофееву-Ресовскому подошел юный аспирант М. Борна физик-теоретик Макс Дельбрюк и они начали совместные работы. Н. В. Тимофеев-Ресовский не только излагал и развивал идеи Кольцова. Он проводил экспериментальные исследования. Так была выполнена знаменитая работа трех авторов: Н.В.Тимофеева-Ресовского, немецкого физика К.Г.Циммера и М.Дельбрюка. В этой работе они определяли частоту мутаций у дрозофил в зависимости от интенсивности радиоактивного облучения. Полагая, что мутации обусловлены попаданием разрушающего кванта в мишень (ген), они оценили размер этой мишени – гена. Ген оказался молекулярных размеров. Эта работа еще больше продвинула идею матричных молекул в среду физиков. Когда великий физик Эрвин Шредингер читал свои лекции (по теоретической биологии!) в Дублинском университете – его предметом и был взгляд на биологию с точки зрения физика. Он основывал свои взгляды на представлениях об одномерном кристалле, термодинамике и матричной концепции, полагая, что она, эта концепция, общепринята у биологов. Когда эти лекции были опубликованы в виде его знаменитой книги «What is Life? – The Physical Aspect of the Living Cell», Дж. Б. Холден откликнулся на нее статьей в Nature: концепция не общепринята в биологии, а принадлежит великому российскому биологу Кольцову [8]! Под влиянием Н. В. Т-Р Макс Дельбрюк стал заниматься генетикой фагов и стал выдающимся авторитетом в теоретической биологии. После победы фашизма в Германии Дельбрюк эмигрировал в США. После войны к нему в аспирантуру поступил юный орнитолог Дж. Уотсон. Одна из самых ярких книг о науке – «Двойная спираль» Дж. Уотсона. Чего не хватало Ф. Крику в его попытках интерпретировать рентгенограммы ДНК, полученные Розалинд Франклин и Морисом Уилсоном? То, что это рентгенограмма спирали Крик понимал. А модель не получалась... Не хватало идеи, матричной концепции для построения двойной спирали. Эту идею и привез в Лондон Уотсон, не захотевший заниматься биохимией в Дании у Г. Калькара. Этим построением не умаляются достоинства и заслуги этих великих исследователей, а лишь подчеркивается определяющее значение идеи, или, обобщенно, мысли, без которой самые совершенные измерения оказываются бесполезными. А траектория мысли здесь от ранних аналогий организмов с кристаллами, работ цитологов по роли хромосом в наследственности, работ Т. Моргана по линейному расположению генов – к обобщающей концепции матричного синтеза Кольцова, переходящей от него посредством Тимофеева-Ресовского к Дельбрюку и Шредингеру, и от них к Уотсону и Крику – авторам одной из самых важных работ XX века. Дж. Уотсон не знал о Кольцове. Сойфер [6] пишет: «они, как рассказывал мне Уотсон в 1988 г., даже не слыхали об идее Кольцова». Это, конечно, не точно выраженная мысль – ученики Дельбрюка и читатели книги Шредингера, без сомнения, знали идеи Кольцова, но, увы, не знали, что это идеи Кольцова. Важно ли, что Кольцов полагал «наследственными молекулами» белки, а нуклеиновые кислоты в хромосомах считал лишь каркасом, на котором укреплены молекулы белков – генов? Не важно для общего принципа матричного воспроизведения наследственных текстов – идея равно значима для матричных молекул любой природы. Важно, как иллюстрация развития нового знания – иллюстрации сложности путей выяснения истины. Эта тема давно уже вошла в общие курсы биохимии. Великий американский химик Левин был чрезвычайным авторитетом в химии нуклеиновых кислот. (Замечательно! Мы знаем что Фебус Левин – великий американский химик, но... не могу удержаться! – он, «на самом деле» выпускник С.-Петербургской Военно-Медицинской Академии – там, среди прочего, он слушал лекции И. П. Павлова. Он эмигрировал в США в начале XX века... Там он вместе с Е. С. Лондоном открыл в составе ДНК дезоксирибозу и пр., и пр.) Однако, пользуясь бывшими в его время громоздкими методами количественного анализа, он ошибся – установил, что в нуклеиновых кислотах всегда содержатся одинаковые количества всех четырех нуклеиновых оснований – аденина, цитозина, гуанина и тимина. А отсюда сделал и вовсе неверный вывод – заявил, что нуклеиновые кислоты – это цепочки таких четверок – «тетрад». А раз так – никакого разнообразия, как в целлюлозе – следовательно, молекулы нуклеиновых кислот, говоря современным языком, не могут быть носителями наследственной информации. Нужен был хроматографический метод Цвета, нужны были выдающиеся по значению работы Чаргаффа, применившего ионнообменые хроматографиче– ские колонки для анализа нуклеотидного состава ДНК, чтобы опровергнуть тетрадную теорию. В «правилах Чаргаффа» содержится важнейший вывод – нуклеиновые кислоты имеют практически безграничную «информационную емкость» – возможно любое чередование нуклеиновых оснований в полимерной цепи. Более того, из этих правил следовала и двойная нить ДНК (поскольку А/Т и Г/Ц = 1), но это все – курс обычной биохимии, а я пишу биографический очерк... Вернемся к Кольцову в XIX век. До разрешения парадокса еще далеко. М. А. Мензбир – строгий и внимательный учитель. Он отнюдь не одобряет увлечения своего лучшего ученика какими-то молекулами. Сравнительная анатомия хордовых прекрасна, как евклидова геометрия. Миллионы лет эволюции наглядно прослеживаются в изменениях формы и функций костного скелета, кровеносных сосудов, нервной системы, кожных покровов. Интеллектуальный восторг – 8-я жаберная дуга акул превратилась в ходе эволюции в косточки внутреннего уха высших позвоночных! Поэму можно написать о том, как эволюционировала анатомия сердца с тем, чтобы в мозг поступала самая свежая кровь, насыщенная в легких кислородом. А для этого нужно четырехкамерное сердце млекопитающих... Н. К. делает глубокие исследования по сравнительной анатомии, но мысли о молекулах, роли отдельных ионов в жизни клетки, и самое главное, возможные механизмы, определяющие форму клетки, занимают его все более. Мензбир рекомендует Кольцова по окончании университета к оставлению «для подготовки к профессорскому званию». Это было в 1895 г. Кольцов, как было тогда принято, после защиты магистерской диссертации едет за границу. Работает в лабораториях Германии и на морских биостанциях в Италии. Его предмет мы бы сейчас назвали биофизикой. Его друзьями становятся знаменитые в дальнейшем биологи Р. Гольдшмидт, М. Гартман, О. Гертвиг, О. Бючли, Г. Дриш. Работы Кольцова по биофизике клетки и, особенно, по факторам, определяющим форму клетки, становятся классическими и входят в учебники. А он все время думает над парадоксом, сформулированным Колли. Отношения с Мензбиром ухудшаются. В России нарастают революционные настроения. Волнуются студенты. Царское правительство направляет на борьбу с ними жандармов и казаков. То, что Кольцов, следующий, как показывает вся его жизнь, высшим нравственным принципам, включился в революционную деятельность, для меня очень важно. Сейчас, когда мы приукрашиваем дореволюционную Россию и осуждаем революционеров – не нужно впадать в крайности. Кольцов вошел в кружок астронома – большевика Павла Карловича Штернберга – активного участника революции 1905 г. В кабинете Кольцова в университете печатали на мимеографе прокламации и листовки. А после подавления революции 1905 г. Кольцов издал книжку «Памяти павших. Жертвы из среды московского студенчества в октябрьские и декабрьские дни». Разделы этой книги имели заглавия: «Октябрьские дни. Подготовление студенческих погромов в печати и церквах... Избиение студентов казаками около манежа 16 октября... Избиение в церкви... Студент, засеченный и расстрелянный у Горбатого моста... Убийство – казнь А. Сапожкова в Голутвине... Не плачьте над трупами павших борцов!» (цит. по [2]). Мензбир был очень недоволен участием Н. К. в этой деятельности и в начавшемся учебном году отнял у него кабинет, а потом и рабочую комнату, и вскоре отстранил его от проведения практических занятий со студентами. Н. К. стал читать лекции на Высших женских курсах. А с открытием университета Шанявского стал и там читать лекции и организовал в нем биологическую лабораторию. В этом университете Н. К. много и плодотворно работал. Там стали его учениками и сотрудниками многие выдающиеся впоследствии исследователи. Меня занимает неисповедимость путей... В 19П г. Московский Университет был разгромлен (см. главу 8). Без разрешения ректора на территорию университета ворвались жандармы и казаки, преследуя студентов. Ректор Мануйлов опротестовал нарушение устава – автономии университета. Министр Кассо (только и знаменитый этим) в грубой форме отклонил протест. Ректор, а за ним проректор Мензбир и с ними 109 лучших профессоров и доцентов университета подали в отставку. И остались без работы... Царь и министры, по-видимому, не придали особого значения этим событиям – трудно читать огненные слова, которые пишет на стене таинственная рука. Правители не улавливают моментов своей гибели – разгром университета в 1911 г. означал на самом деле гибель страны. М. А. Мензбир нашел работу на Высших женских курсах и в университете Шанявского при помощи и поддержке Н. К. Кольцова. Нравится мне это. Как они помирились? Распили вместе бутылку старого вина или, по обычаю истинных зоологов, крепкой водки... кто это теперь расскажет... Вернемся к основному предмету – парадоксу Колли. Н. К. все годы читал лекции. Он был выдающимся лектором. Каждый год содержание его лекций изменялось соответственно развитию науки и его собственным достижениям. Из года в год он излагал на лекциях очередные варианты ответа на вопрос Колли. И так получилось, что его идеи поступали в «научный метаболизм» с каждым новым поколением его студентов. А идеи аналогии кристаллов и живых организмов имеют древнюю историю. Говорили мне (сам я не читал), что еще великий Бюффон в одном из томов своей знаменитой Естественной истории (последняя треть XVIII века) говорил об этой аналогии. И в XIX веке эту аналогию организмов и кристаллов неоднократно находили разные авторы. В 1913 г. на русском языке вышла книга Пржбрама [9], посвященная этому сходству. Подробнее об этом можно прочесть в моей книге [7]. С конца прошлого (XIX) века началось понимание роли хромосом в наследственности. Но решающим были, конечно, работы на дрозофиле Т. Моргана и его сотрудников, установившие линейное расположение генов в хромосоме. Решающие для хода мысли Н. К. Он соединил идею кристаллизации с линейным расположением генов и пришел к своей матричной концепции.

Это было ужасное время Первой Мировой войны, начавшейся разрухи и революций. Нарушились связи ученых разных стран. Перестала поступать научная литература. Отечественная наука была спасена Леденцовым – основанным им «Обществом московского научного института». На средства этого общества в 1917 г. был создан для Н. К. Институт Экспериментальной Биологии. (И еще два института: Физики и Биофизики – П.П.Лазарева; Микробиологии – Л. А.Тарасевича). Сначала в Институте было всего три штатных сотрудника. В 1920 г. Институт был передан в подчинение Народному Комиссариату Здравоохранения – наркомом был замечательный человек, Николай Александрович Семашко. Нарком очень высоко ценил Н. К., был с ним в дружбе и много сделал для сохранения в те трудные времена научных сил страны. Итак, спустя 34 года после 1893 г., Н. К. Кольцов выступает с докладом, содержащим основную концепцию биологии XX века. Его понимали и слышали студенты на лекциях. В 1927 г. его не услышали, не поняли участники 3-го съезда зоологов, анатомов и гистологов. Там были многие в дальнейшем выдающиеся исследователи. Некоторые из них дожили до торжества современной молекулярной биологии и признали значение идей Кольцова. Но там, на его докладе, Н. К. не нашел «резонанса» в аудитории. Говорят в таких случаях, что человек сильно опередил свое время. Наверное, в этом дело. Но кроме того, так устроено сознание современных научных деятелей, что собственно мысль ими не ценится. Им кажется, что «идей» у них самих сколько угодно, вот опытов мало. На самом деле, конечно, все как раз наоборот – опытов множество, но множество данных из этих опытов пропадает из-за отсутствия принципиальных идей. А идеи, более или менее существенные новые мысли, появляются в научном сообществе очень редко. И обычно не воспринимаются в «первом поколении». Примерно 50 лет спустя после доклада Н. К. на этом съезде, мне довелось говорить с участницей этого съезда, тогда совсем юной, чрезвычайной красавицей, о докладе Н. К. Она сказала, что доклад этот был встречен очень холодно. Что Н. К. был в белой рубашке с галстуком и в двубортном пиджаке, но, представьте себе! – в сапогах! (что запоминают красавицы...) Что Н. К. держался чопорно и строго и не пытался привлечь аудиторию на свою сторону. Но, и тут она оживилась, после доклада Н. К. на трибуну быстро поднялся очень живой и яркий человек и произнес пламенную речь – «Товарищи! Перед вами выступал меньшевиствующий идеалист Кольцов с абстрактными идеями. Не дадим ему увести нас в мистику и пр., и пр». И зал проводил его громкими аплодисментами. Этот человек был И. И. Презент. Так в театре жизни, без предварительных репетиций, был сыгран первый акт трагической пьесы – пьесы, в конце которой главный герой погибает... Н. К. Кольцов более чем сочувственно принимавший революцию 1905 г., по-видимому, сочувственно принял и свержение самодержавия в февральской революции 1917 г. Октябрьскую революцию и последовавшие за ней ужасы он принять не мог. Новые власти это знали. В 1920 г. Н. К. был арестован по обвинению в членстве в подпольной организации «Национальный центр». Рассказывали, что он был приговорен к расстрелу и даже написал потом исследование о физиологическом состоянии человека, приговоренного к смерти (по наблюдениям над самим собою), но это – «лыгенда» (как говорил Лесков). В. Н.Сойфер пишет, что Кольцов был осужден на 5 лет и то всего лишь условно, т. е. оставлен на свободе [5]. Спасло его вмешательство А. М. Горького и Н. А. Семашко. Университет Шанявского был закрыт в 1919 г. Но еще в 1917 г. Н. К. вернулся в Московский Университет. Им была организована кафедра Экспериментальной зоологии, где в качестве преподавателей и сотрудников были его выдающиеся ученики из Университета Шанявского и Института биологии развития (Леденцова!). Кафедра не имела аналогов в мире. Однако в 1930 г., когда Кольцов был за границей, его кафедру расформировали, а его уволили (?). (Он был нежелателен для партийного руководства университета.) Сделано это было, по-видимому, под предлогом выделения в 1930 г. Биологического факультета из ранее существовавшего Естественного отделения Физико-математического факультета. Кафедру Кольцова разделили на пять (!) кафедр: 1) генетики, 2) физиологии, 3) динамики развития, 4) гидробиологии и 5) гистологии. Во главе этих кафедр стали, соответственно, А. С. Серебровский, И. Л. Кан, М. М. Завадовский, С. Н. Скадовский, Г. И. Роскин – ученики Н. К. (Нет ли здесь интересной проблемы этики: отношения учеников к учителю? Как, при каких обстоятельствах они согласились на это в отсутствие Н. К.? Но я говорю здесь об этом лишь как об иллюстрации многогранности исходной кафедры Экспериментальной зоологии и ее основателя Н. К.) В 1919 г. Н. К. пригласил преподавать генетику Сергея Сергеевича Четверикова. Н. К. понимал чрезвычайную важность работ Т. Г. Моргана на дрозофиле. В 1922 г. в СССР приехал из США Дж Меллер и привез бесценную коллекцию мутантных линий Drosophila melanogaster. Лекции С. С, «дрозофилиный» практикум, написанные им совместно с Н. К. руководства по генетике, а также знаменитый «дрозсоор» – семинар по вопросам генетики («совместное орание о дрозофиле») – важнейшие события в развитии российской биологии. Ученики С. С. и Н. К. стали выдающимися генетиками (среди них супруги Тимофеевы-Ресовские, В. П. Эфроимсон, Б. Л. Астауров, В. В.Сахаров, Н.П.Дубинин). С. С. Четвериков остался в истории биологии как автор работы «Некоторые моменты эволюционной теории с точки зрения современной генетики» (1926), положившей начало современному синтезу теории эволюции и генетики. Но здесь мне важно, что, сколько я знаю, именно с Четверикова начались гонения на истинную науку. Странное, бессмысленное словосочетание – «меныпевиствующий идеализм» стало формулой обвинения. Оно звучало уже в 1927 г. в упомянутом выступлении Презента против Н. К. В 1929 г. это обвинение послужило одним из оснований для изгнания Четверикова из Московского Университета (см. очерк о Эфроимсоне). В 1930 г. ликвидация – раздел кафедры Н. К. – продолжение начавшегося подавления свободной научной мысли уже не только в философии и других гуманитарных науках, а в науках естественных. Начало политики, приведшей в конце концов к гибели государства «победившего социализма». Это было государственным самоубийством. Подавлять и уничтожать экономистов, инженеров, химиков, математиков, биологов могут не просто тираны и деспоты, а невежественные тираны и тупые деспоты с суженным «классовым», а по существу преступным сознанием. К сказанному нужно обязательно прибавить, что Кольцов (как и П. П. Лазарев, как и Н. И. Вавилов) был носителем традиции поколения своих учителей – традиции интеллигентов России последней трети XIX века – А. П. Богданова, Н. Е. Жуковского, М. А. Мензбира, П. Ф. Лесгафта – они сочетали свою научную работу с интенсивной организаторской – создавали музеи, научные общества, журналы, научные институты. В 1922 г. Н. К. основал журнал «Успехи экспериментальной биологии» – выходивший потом под названием «Биологический журнал» – потом и до наших дней это «Журнал Общей Биологии». В 1912 г. он стал одним из основателей общенаучного журнала «Природа». В 1922-1930 гг. под его редакцией вышли в свет 7 томов «Русского евгенического журнала». Но, возможно, главным делом жизни Н. К. считал создание и работу Института Экспериментальной Биологии – института, созданного по решению и на средства Леденцовского общества. Здесь, на посту директора этого Института, он и сражался за сохранения российский науки – здесь, на этом посту, он и погиб. И слова «на посту» подчеркиваю я как точное отражение воинской доблести. Н. К. Кольцов и Н. И. Вавилов были главными объектами нападения Лысенко и Презента. С ними, без сомнения, был бы и выдающийся генетик Ю. А. Филипченко, но он внезапно умер в 1930 г. Последние 10 лет жизни Кольцова – годы бескомпромиссной борьбы. Ни в одном своем поступке Н. К. не сдался, ни в одном слове не уступил в этой борьбе. Его преследовали власти и травили мракобесы. Он не сдался. Такая позиция является, возможно, рациональной в беспросветной ситуации. Н. И. Вавилов (см. очерк) пытался, ради спасения науки, пойти на компромиссы. И погиб. Он был арестован в августе 1940 г. Н. К. не арестовали. Он умер 2 декабря 1940 г. от инфаркта. Лысенко поддерживал Сталин. Лысенко обещал в несколько лет удвоить урожаи на безграничных колхозных полях. Разорение и уничтожение наиболее работоспособных крестьян в ходе насильственной коллективизации – объединения крестьян в колхозы в 1929-1933 гг. – вызвало в стране голод. Власть большевиков, жизнь вождей ВКП(б) зависела самым прямым образом от преодоления голода. Сермяжный, полуграмотный, фанатичный, в силу невежества, Лысенко казался «вождям» знающим тайну их спасения, а утонченные, высококультурные, выдающиеся ученые Кольцов и Вавилов и их последователи говорили, что на выведение новых высокоурожайных сортов на основании передовой науки генетики необходимы десятки лет. Сталин сделал выбор. Какое ужасное время! Я не случайно поминал Шекспира. Задачу травли и преследования Кольцова и Вавилова поручили людям, многие из которых сами вскоре погибли в массовых репрессиях. Так было с наркомом сельского хозяйства Я. А. Яковлевым (1896-1938), так произошло с президентом ВАСХНИЛ (Всесоюзной Академии сельскохозяйственных наук имени Ленина) А. И. Мураловым. В декабре 1936 г. была созвана специальная сессия ВАСХНИЛ для борьбы с «буржуазной генетикой». В защиту генетики выступили выдающиеся ученые: Н. И. Вавилов, А. С. Серебровский, Дж. Меллер, Н. К. Кольцов, М. М. Завадовский, Г.Д.Карпеченко, Г.А.Левитский, Н.П.Дубинин. Против «буржуазной генетики» – Т.Д.Лысенко, Н.В.Цицин, И.И.Презент...