Текст книги "Герои, злодеи, конформисты отечественной НАУКИ"

Автор книги: Симон Шноль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 63 страниц)

Прошло Совещание по теории строения... Арестован Борис Вепринцев. Лето. Жара. Стипендии больше нет. Зарплаты нет. Нет работы. Осталось немного и анкета будет заполнена. Нашу только возникшую семью из последних сил кормила теща – она работала в профсоюзной газете «Труд». И «вдруг» – звонок – «Вам надлежит явиться с паспортом, военным билетом и дипломом университета по адресу...». Нет не в ГУЛАГ! – приедете узнаете. Создавалась организация – ответвление атомного проекта – для развития работ по применению радиоактивных изотопов в медицинских и биологических исследованиях. Официальное название – кафедра Медицинской радиологии Центрального Института Усовершенствования Врачей (ЦИУ). Шефы-хозяева – министерство Госбезопасности и специальное Управление Министерства Здравоохранения. Для этих хозяев недостатки анкет значения не имели. Нужны были лишь надежные рекомендации. Много времени спустя я узнал, что такие рекомендации дал С. Е., входивший в совершенно секретный Ученый совет по этим проблемам. (Сам он никогда в этом не признавался). Так я оказался в ЦИУ. Вовсе не ясно, как я туда попал? Как меня туда взяли? Меня встретил мрачный человек – назвался Давид Эммануилович Гродзенский – биохимик, недавно демобилизованный полковник. Отвел к начальству – профессору Василию Корниловичу Модестову. Странное впечатление. Благожелателен. Постоянный энтузиазм. Смутное представление о предмете. Восхищен моим умением все считать на логарифмической линейке. Поручает мне множество дел. Задача – обучение врачей-курсантов, военных и штатских, применению радиоактивных изотопов в медицинских и биологических исследованиях. Большая лучевая нагрузка. Монтаж приборов. Оборудование лабораторий. Придумывание и налаживание лабораторных учебных задач. И сразу чтение лекций. Слушатели – военные и штатские врачи – все старше меня. Страшновато. Я счастлив. В. К. тесно связан с шефами – МГБ. Через них мы получаем изотопы. Дел множество, но – в 15:00 кончается рабочий день. В несколько минут пустеют лабораторные помещения. Опечатываю хранилище радиоактивных изотопов. Иду в столовую. А потом до полуночи собственная работа. Лишь временами меня зовет вахтер – привезли груз! Жизнерадостные капитаны МГБ привезли контейнеры с радиоактивными препаратами (см. главу «Дело врачей»). Как я туда попал? Я расписываюсь в получении препаратов на секретных накладных. Никто не проверяет моего допуска к секретным документам. Для МГБ это не нужно. Они и так все про меня знают. (Знают, что никакого допуска у меня нет!..) Как я туда попал? Однажды В. К. Модестов встречает меня свойственной ему речью – из множества междометий и восклицаний: «Вот бы нам! Нам бы это! Этто было бы замечательно!» Вы о чем, Василий Корнилович? – «Такая вот кислота! Ее бы достать! Этто было бы прекрасно!» Какая кислота, Василий Корнилович? «Ну, такая, она всюду есть в организме!». Что за кислота? «Ну, как же она... Северин недавно говорил...». И меня «осенило» – Василий Корнилович! Это Вы об Аденозинтрифосфорной кислоте? (оказывается, он знает С. Е. ...) – «Во! Во! Как раз о ней» Так я ее знаю – я изучал ее в дипломной работе. В. К. был восхищен, но не сказал, где и как он видел С. Е. Но скоро мне все стало ясно. С. Е. был членом самого секретного Ученого совета при МГБ – и рассказывал там с большим артистизмом о биохимии и об АТФ. Он был очень уважаем там. Теперь ясно, что это он рекомендовал меня для работы на новой кафедре какому-то очень большому начальнику Я даже догадывался – зам. министра, генерал-полковнику А. И. Бурназяну. Я видел его – он приезжал смотреть как дела в новом учреждении. Накануне его приезда спешно сделали ремонт – покрасили масляной краской все что можно было покрасить (прямо по свежей сырой штукатурке!), привезли ковры (в изотопную лабораторию!) и новую мебель. В ближайшей встрече с С. Е. я сбивчиво стал благодарить его. И попался. Он смотрел на меня с искренним недоумением. Расспрашивал, кто такой В. К. Модестов, кого еще я знаю – ему это было интересно – он слышит о них впервые. И я, пристыженный, умолк. Это он меня спас в безвыходной ситуации. Но говорить об этом я права не имел. Как бы сложилась наша жизнь, если бы не он, если бы я успел заполнить анкеты в Дальстрой, и меня взяли на Колыму... В 1979 г. я с Б. Н. Вепринцевым, В. В. Леоновичем и Б. Я. Сонькиным был в экспедиции для записи голосов птиц (см. главу «Б. Н. Вепринцев»). Из Якутска мы прилетели в ...Батагай. Там в пойме р. Яны мы искали и нашли гнезда кроншнепа-малютки. В ожидании вертолета мы пошли в поселок. Мне хотелось увидеть Янское Геологоразведочное управление, где 28 лет назад я мог бы оказаться в качестве вольного инженера-химика-аналитика. Было начало июня. На грязной изъезженной дороге кой-где еще был снег. Мы шли по дощатому тротуару. На повороте дороги стоял человек. Тощий, носатый, седоватый, в очках. Явно нетрезвый. Он смотрел на меня. Я на него. Было похоже, что я иду навстречу себе в зеркало. Он также был поражен. Ироническое и вопросительное выражение типичного семитского лица, обращенного ко мне сменилось изумлением. Мы молчали. Когда наша группа завернула за угол, я спросил: «Знаете кто это был?». «Разве ты его знаешь?» – удивился Вепринцев. «Знаю. Это был я. Я приехал сюда в 1951 г. И вот прошло 28 лет. Простите, что я немного пьян. Простите!» Я проработал в ЦИУ 9 лет. В I960 г. по рекомендации – приглашению Л. А. Блюменфельда мне удалось перейти на работу на Физический факультет МГУ – участвовать в создании новой кафедры Биофизики. Прошло много лет. С. Е. для нас оставался высшим авторитетом. Какое счастье – можно позвонить высокочтимому учителю и приехать рассказать о своих делах. И он также, как и много лет назад, полностью сосредоточенно будет вникать в суть предмета. И также следующий раз скажет – пожалуйста, все сначала – он не сохраняет в памяти детали и в этом его спасение – «гигиена умственного труда». Поздним поколениям студентов кафедры Биохимии такой С. Е. Северин уже не достался. Им не хватало смелости преодолеть психологический барьер. Изображенный выше портрет человека, идущего на компромиссы с властями ради благополучия основного дела жизни – кафедры университета – наверное вызовет критику. В одном я сразу соглашусь – альтруистической идеи – обеспечения благополучия кафедре Биохимии – мало для того, чтобы вынести всю тяжесть жизненных обстоятельств тех лет. У С. Е. было еще одно обоснование «позиции конформиста». Говоря высоким стилем, это никому не подвластное О и Бета-аланил-гистидин = карнозин «дело жизни», по сравнению с которым отодвигаются на второй план все прочие события и обстоятельства. Это «дело» называется КАРНОЗИН. Да, все вокруг ужасно, но ... как же понять зачем к бета-аланину – необычной аминокислоте – присоединен гистидин, для чего образованный таким образом карнозин обязательно, и в больших концентрациях находится в мышцах. И его тем больше, чем интенсивнее работает мышца? И мысль эта становится доминантной, заслоняя «злобу дня». Вот он карнозин, открытый в 1901 г. В. С. Гулевичем. Вполне простая молекула... А вот к карнозину добавлена метильная группа и образовался анзерин, выделенный из мышц гуся (ANZER = гусь, анзерин) в лаборатории Гулевича его ученицей Н. Ф. Толкачевской в 1926 г. Зачем там метильная группа? А у змей есть производное карнозина с двумя метильными группами. Похоже метальные группы только улучшают выполнение функций этих молекул. Зачем эти молекулы. Какие функции? Это вещество, эту проблему он получил в наследство от своего учителя Гулевича в два приема – карнозин как подарок новорожденному в 1901 г. и анзерин, как знак доверия, как семейную реликвию в 1928 г. при начале самостоятельного пути в науке. Это все не имеет аналогов в истории Биохимии. Нет другого примера, чтобы обнаруженное, ранее не известное вещество было выделено, очищено, всячески охарактеризовано и в два три года, пусть в десять лет не стала бы ясна его биологическая роль и более того биохимическая природа «механизм действия» этого вещества. Захватывающая воображение интрига – в необычно больших концентрациях до 1 % сырого веса появляется это (эти) вещества именно в поперечно-полосатых произвольных мышцах. Появляются не сразу, а по мере развития функций этих мышц. При этом карнозин постепенно заменяется своим метилированным гомологом – анзерином, следовательно и это метилирование функционально значимо... I) je, как, в каком виде участвуют бета-аланил-гистидиновые молекулы в мышечном сокращении? Они явно – т. е. из многих опытов это следует – улучшают работоспособность мышц. Зачем они там? Раздельно бета-аланин и гистидин почти не активны. Значит отпадают примитивные гипотезы о их роли в поддержании рН. Год за годом в биохимии нарастал поток открытий. И каждое вызывало надежду – не в этом ли новом процессе участвует (влияет, зависит) карнозин? Последовательно выясняются все этапы гликолиза – может быть в одном из них место действия, разгадка тайны карнозина? В 1939-1941 гг. создается центральная концепция классической биохимии – теория макроэргичности. Может быть карнозин – его фосфатные производные – аналоги АТФ и креатинфосфата? Чтобы проверьте эту гипотезу, на кафедре осуществляется синтез фосфатных производных карнозина. Все замирают в надежде... Нет эффекта. Эти производные неактивны. Нет, дело не во влиянии на гексокиназу... нет, не во влиянии на дегидрогеназу глицеринового альдегида... нет, не в этом, нет, не в том... Идут годы. Каждый «небольшой вопрос» в эксперименте это несколько лет жизни. Может быть – ну, конечно, скорей всего дело в... особенностях сократительного аппарата этих мышц. Нет специфического влияния на взаимодействие актиновых и миозиновых нитей, как нет его влияния на креатинкиназную реакцию. Поразительная вещь! А что же великие и честолюбивые ... «западные» биохимики? Молчат. Не берутся за слишком трудную задачу. Распространена философия «снятия сливок» – браться за задачи, «созревшие» в результате работ предшественников и быстро получать Нобелевские премии. Несколько десятилетий упорных трудов исследователей витамина С и всего один год работы Сцент-Дьердьи, определившего формулу аскорбиновой кислоты и Нобелевская премия... Говорят, о задачах, для которых «не пришло время»... Раз задача поставлена – время ее пришло. А если она оказалась столь трудной – значит она такая. Научный подвиг С. Е. Северина в беспрецедентной стойкости, чрезвычайной тщательности рассмотрения всех к тому времени мыслимых решений. Это высочайший пример научной доблести. Именно это, применяемое к воинским подвигам слово, здесь уместно – стоять на посту при всех обстоятельствах, пока разводящий не приведет смену. Как долго не идет разводящий! Лишь 50 лет спустя стал намечаться просвет. Множество неожиданных качеств стало выясняться. Стало выясняться... Еще впереди окончательные решения. В работах ученика С. Е. А. А. Болдырева открылись новые горизонты возможных функций карнозина в организме. Начало было положено в 1966 г. также учеником С. Е. – Е. А. Нейфахом. Он нашел, что в измельченных мышцах образуется меньше перекисных соединений, чем в печени. А печень защищена от перекисей витамином Е, которого мало в мышцах. Нейфах предположил, что это может быть объяснено наличием в мышцах карнозина. Действительность оказалась, как пишет А. А. Болдырев [2] «смелее самых смелых предположений...». Карнозин и его гомологи оказались способными сами препятствовать образованию перекисных соединений. Читателям небиохимикам надо разъяснить, что проблема свободно-радикальных и перекисных соединений в жизни клетки – одна из центральных в современной науке. Это доминирующая проблема последней трети уходящего XX века. И то, что карнозин оказался в центре этой проблемы – замечательно. Замечательно и тем, что объясняет, почему так много лет карнозину и анзерину не удавалось найти места в биохимических процессах – нужно было, чтобы эти процессы были сначала открыты, а лишь потом можно было надеяться на объяснение влияния на них разных факторов. Когда в науке попадается такая ситуация – никто не знает куда, как, когда приведет исследование непонятного явления. Может быть ответ близок. Может быть далек и труден. Сергей Евгеньевич дал нам пример мужества, необходимого в таких случаях – не искать легкого пути, не примеривать лауреатский венок, а делать свое дело. А там – как кому повезет. Не важно это.

А в работах последних лет жизни С. Е. вместе с А. А. Болдыревым и их учениками все чаще удавалось обнаружить новые и неожиданные эффекты карнозина и его гомологов и аналогов. В этом же направлении стали работы исследователи Японии и других стран. Были обнаружены защитные свойства этих веществ при нарушениях кровоснабжения сердца и мозга. Карнозин задерживает старение животных. Обнаружены лечебные свойства карнозина при язвах двенадцатиперстной кишки. Но наиболее впечатляющим полезным фармакологическим свойством карнозина мне представляется лечение карнозином катаракты. Ну, а в мышцах зачем он? Почему именно в мышцах и в меньшей концентрации в мозгу? Почему концентрация карнозина и анзерина растет соответственно совершенствованию функций и работоспособности мышц? Почему?

* * *

3 февраля 1992 г. – Сергею Евгеньевичу было 90 лет! – на конференции, устроенной по инициативе Болдырева, С. Е. сделал обстоятельный доклад о проблеме карнозина. Итог более чем 60-летних исследований. Поразительный доклад. Поразительный человек. Ясная мысль, как раньше прекрасная речь, безупречная логика. Мудрая спокойность в выводах – служенье муз не терпит суеты! Какой урок всем нам! Какой пример! Но еще более доклада – заключительное слово – яркая речь – шекспировское впечатление – последний дар аудитории заполненной доверху... Мне осталось подвести итог этого рассказа. Я (Мы) начинал(и) научную жизнь под защитой, опекой, заботой высокочтимого Учителя – Сергея Евгеньевича Северина. Он приходил мне (нам) на помощь многократно и во «взрослой» нашей жизни. С годами я все яснее слышу его голос и вижу его перед собой. Как хорошо, что он не был героем. Как хорошо, что он не шел против властей. Как жаль, что ему пришлось быть конформистом. Что бы мы без него делали! Примечания 1. Severin S.E. Life and scientific activity // Comprehensive Biochemistry / G. Semenza, Ed. 1983. Ch. 12. Vol.35. 2. Болдырев А Л. Карнозин / Ред. Т. М.Турпаев. М.: Изд-во МГУ, 1998. 3. Болдырев Л. Л. Сергей Евгеньевич Северин. М.: Наука, 2007.

Глава 39
Николай Андреевич Перцов (1924-1987) и Беломорская Биологическая Станция МГУ
Владимир Николаевич Вехов (1920-1990)

Николай Перцов – представитель поколения, вся жизнь которого прошла при советской власти. Высокие идеалы Свободы, Равенства, Справедливости были лозунгами страны. Эти лозунги вызывали энтузиазм, готовность к самоотверженности, подвигам во имя достижения этих идеалов. Так сформировалось замечательное поколение романтических энтузиастов. Они шли добровольцами на защиту Родины, строили заводы, поднимали целину. Несоответствие лозунгов ужасной действительности было долгое время не доступно молодым людям. Осознание этого несоответствия давалось им мучительно. Н. Л. Перцов 17-ти лет ушел в 1941 г. на фронт. Храбро воевал. Вернулся с Победой и стал студентом биофака МГУ. В 1951 г. – сразу по окончании Университета он был назначен директором Беломорской Биостанции (ББС) МГУ и проявил лучшие качества этого поколения. Кратко говоря, очерк посвящен романтической истории, как на запасе бесценного романтичного энтузиазма Н.Л. Перцов и увлеченные им молодые люди без финансовой поддержки государства сумели создать одно из замечательных учебных и научных учреждений страны – Беломорскую Биологическую Станцию Московского Университета (ББС МГУ), и о том, что это стоило Перцову. Беломорская биологическая станция Московского Университета уникальна не только по своему значению для нашей страны, но по ряду особенностей она не имеет аналогов и в мире. В разных странах есть морские биостанции, в том числе лучше оборудованные и более комфортные. Но нигде нет биостанций, предназначенных для сочетания столь интенсивной педагогической и научной работы. На ББС ежегодно проходят практику сотни студентов, выполняются разные научные исследования. Здесь лаборатории, оборудование, флот, морской проточный аквариум, библиотека, условия для работы подводников-аквалангистов. ББС расположена на берегу Великой Салмы – пролива, отделяющего остров Великий от материка полуострова Киндо в Кандалакшском заливе Белого моря. ББС расположена почти точно на Полярном круге – примерно в двух километрах южнее установлен геодезический знак: Полярный круг. Перцов

Сообщение с ближайшей железнодорожной станцией Пояконда (15 км) по воде на корабле по Ругозерской губе. Сквозь тайгу и болота приложена высоковольтная электрическая линия и проведена телефонная связь. Место, выбранное для Беломорской биостанции МГУ, было обусловлено многими важными причинами. Разнообразный животный мир Белого моря позволял изучать большинство типов животных в условиях естественных биогеоценозов (в этом отношении оно гораздо богаче Черного и Балтийского морей). Белое море, «по свидетельству очевидцев» – по геологическим данным – возникло всего около 20 тысяч лет тому назад. Могучий ледник последнего оледенения, отступая, выдавил со скального основания почву и наносы прежних тысячелетий, проутюжил все скалы и выступы этого скального основания и в образовавшиеся ложбины и впадины хлынула вода Северного Ледовитого океана. Белые, розовые, черные выглаженные ледником каменные берега островов и заливов Белого моря чрезвычайно красивы. В воображении возникают картины прошлых эпох, когда в теплом климате того времени здесь росли совсем другие растения и жили экзотические животные. И, может быть, и люди древних веков. Все следы их жизни уничтожены ледником. Но в северном безмолвии может быть еще слышатся их голоса... Небольшой геологический возраст Белого моря предоставляет возможность исследовать его фауну, флору, донные отложения в процессе формирования. Своеобразие – относительная изолированность от мирового океана, весенне-летнее опреснение при таянии снега, соединение атлантических и арктических элементов фауны, резкие перепады температур, сосуществование пресноводных и солоноводных видов животных и растений, молодость сухопутных береговых биогеоценозов – делает Белое море крайне интересной природной лабораторией. Для организации студенческой практики удобна также близость Белого моря к Москве. История Беломорской биостанции, ее замысел, строительство и место в интеллектуальной и нравственной жизни Московского Университета полны глубоких символов. ББС была задумана выдающимся биологом, заведующим кафедрой Зоологии беспозвоночных животных биофака МГУ (впоследствии академиком) Львом Александровичем Зенкевичем (1889-1970). В 1938 г. на Белое море была послана экспедиция – группа студентов во главе с аспирантом К. А. Воскресенским. 10 августа они установили заявочный столб на берегу Великой Салмы. Сегодня на причальном пирсе биостанции написано: «ББС МГУ имени Н. А. Перцова». С жизненным подвигом Николая Андреевича связана вся послевоенная история, весь современный облик биостанции. Ясным июльским утром 1950 г. сторож ББС Андрей Павлович Никифоров и его семилетний внук беленький, голубоглазый, ангельского облика Валя Сметании довезли меня на парусной лодке до ББС. Я был тогда начальником и единственным сам себе подчиненным участником гельминтологической экспедиции, посланной академиком К. И. Скрябиным в этот район. Единственным – так как никто из моих товарищей-студентов, сначала пообещав, не согласились поехать в эту экспедицию – она предполагала быть трудной. Дед и внук подобрали меня на одном из островов. Прекрасны северные поморские лодки. Дед сам сделал свою лодку – устойчивую и быстроходную. Поморы плавали на таких лодках в неспокойном северном море в любую погоду. Парус был сделан из мешковины. Внук Валя с большой сноровкой регулировал положение паруса. На картинах нашего великого художника Нестерова есть ангельские северные отроки. Валя был таким нестеровским отроком. Много лет спустя я не узнал Валю: ко мне шел краснолицый нетрезвый парень, было заметно отсутствие некоторых зубов. Ничего от прежнего облика, лишь мягкая добрая улыбка. А еще через несколько лет он, пьяный, утонул в море, поскользнувшись на мостках. И судьба этого мальчика – отражение общего разорения жизни населения Беломорского побережья. Мы приплыли (морские люди говорят «пришли») на ББС глубокой ночью – ярко светило низко над горизонтом полярное Солнце. Сверкали небольшие волны. В чистейшей прозрачной воде у берега плавали мелкие разноцветные колюшки. Вместо причала лежала доска, положенная на камень. На берегу небольшая изба (сторожка деда, внука и бабки Евдокии Михайловны – Сметанихи). Ближе к берегу дощатый домик (такие сейчас называют балками), служивший, когда бывали студенты, лабораторией. Вдоль окон – дощатый настил для микроскопов, для жилья маленькая каморка с печкой. Все это называлось кубриком и сохраняется до сих пор как музейная ценность. На берегу, как и должно быть на Белом море, повсюду лежали валуны, слышны были крики чаек, куликов и пролетающих гагар. Было тихо. Ни студентов, ни научных работников в эти дни не было. А когда они приезжали, то жили в палатках. Пищу варили на костре, плавали для сбора материала на весельной лодке. В 1938-1941 гг. директорами биостанции были известные зоологи Л. Л. Россолимо, Г. М. Беляев (еще студентом участвовавший в экспедиции 1938 г.); во время Отечественной войны Г.Г.Абрикосов, а в первые послевоенные годы П. В. Матекин. Петр Владимирович Матекин имел в штате станции лишь одного сотрудника упомянутого сторожа А. П. Никифорова, который всю войну ревностно охранял биостанцию. Георгиевский кавалер, инвалид Первой Мировой войны, он был без ноги ниже колена, но бодро двигался на деревянном протезе, укрепленном ремнями, закинутыми через плечо. 1 июля 1951 г. директором ББС был назначен только что окончивший МГУ Н. А. Перцов. И уже через десять дней был составлен исторический акт – перепись имущества биостанции, который подписали Перцов, сторож Никифоров, художник И. П. Рубан и аспирант М. Е. Виноградов. В акте значились: сторожка – одна, лаборатория – одна (в плохом состоянии), лодка («казенная») – одна (в плохом состоянии), планктонная сетка – одна (негодная), драги – три (лишь одна в хорошем состоянии), и т. д. А еще топоров – два, молоток – один, кастрюля – одна и т.д. – список, очень напоминающий перечень Робинзона Крузо после кораблекрушения. Вместе с Перцовым и его женой Натальей Михайловной прибыли его однокурсники М. Е. и Н. Г. Виноградовы, Н. М. Воронина, Е. А. Цихон, И. А. Носова, И. И. Гительзон, Я. Д. Гуревич. Началась современная история ББС. Следующий раз довелось мне попасть на ББС лишь в январе 1962 г. На берегу моря, среди сосен, у подножия пологой, выглаженной ледником скалы, дорожки в снегу вели к зданиям лабораторий, общежитий, кухни-столовой (клуба), домов сотрудников. Чуть выше стоял уютный дом директора. У ручья бревенчатый дом Зенкевича. Прекрасная баня с парным отделением, просторная пилорама со штабелем заготовленных досок. На берегу, как в настоящем порту, на катках и проложенных рельсах зимовали мотобот, небольшой корабль лоцманский бот «Ломоносов», маленький гидробиологический бот «Биолог», много лодок. Гордость ББС, корабль «Научный», зимовал в Кандалакше. Биостанция была электрифицирована – работали дизели и аккумуляторная станция. И, как художественный символ, на берегу7 возвышался ветряк, построенный в надежде преобразования энергии ветра в электрическую. Лопасти ветряка минорно поскрипывали от ветра. Поразительно выглядели склады с разнообразным имуществом, слесарным и столярным инструментом, множеством прекрасных микроскопов, препаровальных луп, термостатов, компрессоров, одеял, сапог, телогреек и все в невиданном мною нигде более порядке: каждая вещь на определенном месте с записью в журнале и при строгом учете. Сверху из «водопроводного озера» была проложена система труб, по которым вода летом «сифоном» поступала вниз, на биостанцию. Около мастерской стояли трактор и бульдозер. Замечательны были печи во всех домах: они сохраняли тепло сутки и были очень экономичны. Летом до сотни студентов – зоологов, биофизиков, палеонтологов, эмбриологов, ихтиологов, физиологов проходят бесценную практику – для этого есть все необходимое. Это чудо нуждалось в анализе, в «сведении» его к обычным понятиям. Как это стало возможным? Заведомо без централизованного финансирования (МГУ не планировал тогда ББС, все силы уходили на оборудование новых зданий на Ленинских горах в Москве), в суровых условиях, на Полярном круге, без дорог, телефона и радиосвязи, при оскудении коренного населения – до деревни Черная речка, как и до станции Пояконда, через тайгу и болота около 15 км. Летом хорошо – солнце почти не заходит, но с октября начинается мрак, а в ноябре, декабре, январе чуть выйдет солнце, лишь окрасит скалы на о. Великом лучами где-то там восходящего, но невидимого солнца. И снова темно и морозно. Полярные сияния над Великой Салмой. Шуршат и ломаются льдины, увлекаемые приливными и отливными течениями.

А пока директор своими руками не построил себе дом, они с Натальей Михайловной жили в дощатом «кубрике», где зимой, как бы ни топили маленькую печку с вечера, морозный иней с утра покрывал углы и стены. Как это могло осуществиться в наших советских условиях? Мы сейчас видим прошлое лишь в мрачном свете. Это неверно и несправедливо. Высокие идеалы романтиков и утопистов-революционеров зажигали души. Энтузиазм, самопожертвование – действительная причина побед и преодолений прошедших десятилетий. Насилие, беззаконие, каторга, расстрелы не могли уничтожить подъем духа, рожденного великими идеями. Эта двойственность общественного сознания, когда даже дети репрессированных родителей искренне верили в высокие идеалы грядущего коммунистического общества, – предмет для будущих исследований специалистов-психологов. А когда эта двойственность исчезла, Советский Союз и весь мир коммунизма распались. Пройдет время. Мы осознаем все недостатки советской системы с ее несоответствием провозглашенным идеалам. Пройдет время, так устроены люди, мы будем ощущать недостаток идеалов, мечты «о светлом будущем», о справедливости, равенстве, братстве и счастье всех людей. Это были прекрасные мечты, и мы благодарны этим, пусть не оправдавшимся мечтам. Верно сказано: «Честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой». В строительстве Беломорской биостанции реализовался этот прекрасный романтический дух. Более того, я думаю, Николай Андреевич Перцов, комсорг и комиссар, российский интеллигент и исследователь в строительстве биостанции нашел способ воплощения своих идеалов. Здесь он был свободен. Здесь было братское содружество, место радостного и бескорыстного труда. За 33 года директорства Перцова в строительстве ББС участвовали многие-многие сотни людей. И сколько из них вспоминают об этом времени, как о самых светлых днях своей жизни. Здесь работали математики, физики, биологи, будущие инженеры – целый слой отечественной интеллигенции. В споре о смысле понятия «российский интеллигент» нужно учитывать высокую патетику прошедших десятилетий. Это отнюдь не отвлеченный, беспомощный и неумелый мечтатель – российские интеллигенты оказались умелыми плотниками, электриками, бетонщиками, каменщиками, механиками, и это не убавляло их склонностей и профессионального уровня филологов, биологов, математиков. Российские интеллигенты до революции полагали, что они «в долгу перед народом, который их кормит». Потребовалось много лет, чтобы они поняли – они такой же народ и кормят себя сами. В сущности, идеи революции созданы интеллигентами и рассчитаны именно на интеллигентных людей – людей, способных руководствоваться отвлеченными идеями. Альтруизм и бескорыстие – основа этих отвлеченных идей. Бескорыстные романтичные альтруисты, без сомнения, самые лучшие из возможных люди. Беда лишь в том, что «народные массы» руководствуются в повседневной жизни не такими идеями, а прозаическими эгоистическими потребностями. Трагедия и преступление большевиков в выборе насилия, как метода преобразования «эгоистов» в «альтруистов». Расстрелы и концлагеря в таких преобразованиях бессмысленны. Романтическая интеллигенция – бесценная часть общества. Самоотверженность и бескорыстие действительно необходимы человечеству в трудные периоды его жизни. Как ни покажется парадоксальным, к такой интеллигенции относились и первые христиане с их идеалами добра и любви к ближнему. Трагедия и преступление большевиков в том, что именно на эту бесценную часть народа были прежде всего направлены самые жестокие репрессии. «Красный террор» – расстрелы без суда и вины, по спискам, с заранее определенным числом подлежащих уничтожению людей. Так были уничтожены десятки тысяч священников – носителей идеалов христианства. Так были уничтожены тысячи наиболее просвещенных высоконравственных людей страны. Н. А. Перцов – потомственный, по происхождению, воспитанию, традициям российский интеллигент. Он внук известного юриста Петра Александровича Эрдели, арестованного и погибшего в 1937 г. Сестра деда Ксения Александровна Эрдели, арфистка, профессор Московской консерватории, народная артистка России. С ранних лет Николай рос в семье отчима Глеба Ивановича Бакланова – профессора, заведующего кафедрой Промышленной статистики Экономико-статистического института. Он учился в знаменитой 57-й московской школе, которую окончил в мае 1941 г. Когда началась война, Николаю Перцову было 17 лет. В июле он пошел на войну вместе с отцом в составе истребительного батальона Народного Ополчения Молотовского района Москвы, а потом 6-го стрелкового полка московских рабочих и держал оборону Москвы на Можайском направлении. В тяжелых боях осенью 1941 г. под Москвой Николай был контужен. В январе 1942 г. в госпитале была комиссия. Генерал возмутился: «Дети не должны воевать!» Перцова демобилизовали, и он стал студентом биофака МГУ. Летом 1942 г. Николай обучал военному делу уходящих на фронт сотрудников университета и скоро сам снова ушел воевать. Осенью 1946 г. среди первокурсников биофака МГУ появился демобилизованный из армии бледный, черноволосый, чрезвычайно привлекательный юноша в офицерском кителе. Его пламенные речи оказывали на нас, его товарищей по курсу, гипнотическое влияние. Он отлично учился, был душой курса, его ожидало прекрасное будущее. Но в конце войны у него открылся тяжелый туберкулез. Тогда лечили... пневмотораксом – накачивали воздух в плевральную полость одного легкого, и оно выключалось из дыхательных движений. Думали, что возбудитель туберкулеза погибает без вентиляции... Состояние Николая ухудшалось. Ему рекомендовали ехать на юг. Он уехал на Север, на Белое море, в заполярный Кандалакшский заповедник делать дипломную работу по своей специальности зоологии беспозвоночных. На эту кафедру пришли лучшие студенты курса – следствие яркой личности, увлекательных и глубоких лекций Л. А. Зенкевича, прекрасных практикумов и романтики морских экспедиций. Тема его дипломной работы: «Питание гаги Кандалакшского заповедника и использование ею пищевых ресурсов литорали Белого моря». Как отмечали рецензенты Н. А. Формозов и Л. А. Зенкевич, дипломник проявил незаурядные способности к научной работе. Если бы он избрал себе чисто научную карьеру, участвовал бы, как его однокурсники Н. М. Воронина, Н. Г. и М. Е. Виноградовы и др., в морских экспедициях в Антарктику, мы бы имели выдающегося зоолога. Но он прожил жизнь без научных степеней и званий. Его выбор был, как говорили в старину, служение обществу.