Текст книги "Порочные занятия (ЛП)"
Автор книги: Сигги Шейд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)
Глава 36
ФЕНИКС
Не следовало открывать Шарлотте дверь сегодня утром и позволять вытащить меня на лекцию по финансам и бухгалтерскому учету.
Профессор Сегал читал эту лекцию так, будто мое присутствие было лишь далекой мыслью, а его взгляд блуждал по правой стороне лекционного зала.
В какой-то момент он практически трахал глазами кузин Грейс.
Не сомневаюсь, что одна из них уже заняла мое место и каждое утро отрабатывает в его кабинете. Несколько раз он посмотрел на меня с полным безразличием, как человек, переключившийся с одной марки зубной пасты на другую.
Мне не удается уйти с лекции так быстро, как хотелось бы. Наконец я оставляю Шарлотту с Виром и Акселем и бегу по коридору, прежде чем она заметит, что меня нет.
Здорово, что она и бас-гитарист сблизились на прошлых выходных, но я не в том состоянии слушать что-то положительное о мужчинах.
Свежий воздух – то, что нужно. Я не покидала свою квартиру с тех пор, как вернулась вчера ранним утром. Я не включала свет, не открывала окна и дверь до тех пор, пока два часа назад не пришла Шарлотта и начала тарабанить в ожидании моего ответа.
Теперь, когда я вышла, нужно очистить голову от запаха профессора, его прикосновений и звука голоса.
То, что я закрылась и спряталась в круассанах и шоколадной пасте, немного помогло, но увидеть его снова так скоро – это удар под дых.
У подножия лестницы меня нагоняют торопливые шаги.
– Фи!
Я оборачиваюсь и вижу Шарлотту, бегущую вниз по лестнице без Акселя, и что-то у меня в груди скручивается. Зачем она оставила его, догоняя меня, если она так счастлива?
– Вот ты где, – она прижимает ладонь к груди. – Ты перестанешь меня избегать?
Мой взгляд падает на обувь, и я съеживаюсь.
– Извини.
Шарлотта обнимает меня за плечи и ведет по коридору к выходу из здания.
– Не извиняйся. Ты прямо как моя кошка.
– Эм… – я поворачиваюсь, нахмурившись. – Почему?
– Она прячется всякий раз, когда ее ранят. Все было нормально, когда она была моложе, потому что она могла просто зализать свои раны, но, когда она состарилась и начала прятаться, это стало беспокоить.
– Что с ней случилось?
– Раньше она все время пропадала, но либо возвращалась, когда была голодна, либо кто-нибудь находил ее в укромном уголке дома или где-то на территории. И вот однажды она не вернулась.
– Ее так и не нашли?
Шарлотта опускает голову.
– У нас было сухое дерево с дуплом в основании. Там она и спряталась, – голос такой низкий, что мне приходится наклоняться, чтобы разобрать слова. – Она свернулась там и умерла в одиночестве. Если бы она дала знать о своих ранах, возможно, мы могли бы сделать что-нибудь и спасти ее.
Я делаю долгий выдох.
– Мне жаль. И твою кошку, и, что прячусь, пытаясь зализать раны.
Обхватив рукой спину Шарлотты, обнимаю ее. Представляю себя в юности, прячущейся в спальне всякий раз, когда папа приходил домой, потому что один мой вид всегда провоцировал приступ разглагольствования.
Когда он пил, я умела притворяться спящей и оставаться совершенно неподвижной, если он заходил в мою комнату. Любое движение означало часы неловких разговоров или оскорблений.
Мы идем по кампусу, а спину согревает утреннее солнце. Теплый бриз с материка приносит аромат летних лугов и свежескошенной травы.
Я глубоко вдыхаю, и пытаюсь очистить голову от профессора.
– Почему люди так отстраняются?
– Не могу говорить за твою кошку, но я не из такой любящей семьи, как у тебя. Всегда было легче, если я избегала отца.
Ее черты омрачаются, и могу сказать, что сказала слишком много.
– Он все равно всегда был на работе, – добавляю я. – И он больше кричал, чем нападал.
То, как сжимаются ее губы, говорит мне, что она не одобряет даже крики.
– Но почему он хотел, чтобы ты приезжала домой по выходным, если у него никогда не было на тебя времени?
– Возможно, он хотел, чтобы я была дома, где он мог бы контролировать меня в далеке от слишком веселой жизни университета.
Шарлотта качает головой.
– Фу. Я бы сошла с ума с таким отцом, да еще и в такой строгости.
Поднимаю плечо.
– Именно этим я и занималась.
Она ведет меня в свою квартиру, более уютную, чем моя, и всегда прибранную. Стены покрашены в элегантный яблочно-белый оттенок и всюду развешены фотографии семьи в дубовых рамах.
Кровать и вся мебель сделаны либо из того же теплого на вид дерева, либо из оттенка серого, граничащего с розовым. Прийти сюда – все равно, что войти в продолжение семейного дома.
Шарлотта идет на кухню и берет чайник, идеально подходящий по дизайну ко всему остальному. Он треугольный, с синей ручкой в тон тостеру и с маленькой птичкой на носике. Все в этой девушке кричит, что ее любят.
– Почему ты зализываешь раны?
Я напрягаюсь.
– Это так очевидно?
Она снимает крышку с чайника и наполняет его водой.
– Ты превращаешься в отшельника только тогда, когда что-то неладно, так что выкладывай.
Рука тянется к затылку, и я бросаю взгляд в другую сторону, только не на Шарлотту, чьи глаза обжигают мне лицо. Глаза пекут, и я моргаю, решив не плакать.
Меня называли похуже, чем блядью, и глупо, что я позволяю себе так расстраиваться из-за одного-единственного слова, которое он даже не сказал. Но именно эти крупицы правды стирают меня, как наждачная бумага.
– Что-то снова случилось с отцом? – спрашивает Шарлотта.
Я качаю головой.
– На этом фронте никаких изменений. Он до сих пор не вышел на связь.
– Тогда горячий парень?
Мои плечи поднимаются к ушам.
– Парня больше нет.
Она делает долгий выдох.
– Что случилось?
Я поворачиваюсь к окну с открытыми шторами, и смотрю на лужайки кампуса. Даже если я смирилась с тем, какой меня видит профессор, все равно трудно признать, что это правда.
Тишина длится до тех пор, пока чайник не издает пронзительный свист, который вырывает меня из ментального болота. Поворачиваюсь к Шарлотте и выдавливаю из себя улыбку.
– Скажем так, я слышала, как он и еще один парень говорили кое-что, что мне показалось нелестным.
Она хмурится.
– Какой мудак.
Я провожу пальцами по волосам, глубоко вздыхаю и сосредотачиваюсь на паре мужских носков у неубранной кровати.
– Материал пройден. Урок усвоен.
– Феникс?
Я жду, когда Шарлотта закончит свой вопрос, но она молчит, а я поворачиваюсь и смотрю ей в глаза. Они светятся таким сочувствием, что мне приходится сглотнуть, чтобы размягчить комок в горле.
– Что?
– Ты была так счастлива. Ты уверена, что он говорил о тебе? Я имею в виду, что он мог такого сказать, чтобы все испортить?
Я прикусываю нижнюю губу. В нашем мире обмен секретами может привести к арестам, а аресты могут привести к возмездию за выданный секрет. Как бы я ни доверяла Шарлотте, осмотрительность укоренилась в моей голове раньше, чем я научилась говорить.
– На самом деле ничего важного, – бормочу я.
Ее телефон гудит, и она прыгает к сумке.
– Наверное, это Аксель, – Шарлотта открывает ее и достает телефон. – Мы провели вместе все выходные… О!
– Что? – подхожу к ней и хмурюсь.
– Я получила «пять» по финансам и бухгалтерскому учету, – она поворачивается ко мне с округлившимися глазами. – Думала, что получу тройку. А может быть, даже двойку.
При смене темы у меня немного сжимается грудь, и я дарю ей первую искреннюю улыбку. Редко кто-то получает высший балл. «Четыре с плюсом» – это уже здорово. «Четыре с минусом» – среднее значение, а «тройка» означает, что вы ошиблись, но недостаточно, чтобы совсем уж завалить все к чертям.
– Вау, поздравляю, – говорю я.
– Что ты получила?
– Ммм… – я возвращаюсь к своей сумке. Требуется несколько попыток, чтобы найти телефон среди всех книг, бумаг и прочего дерьма, но, когда включаю его, появляются десятки уведомлений от профессора Сегала.
Игнорируя их, я нажимаю на главный экран, где над приложением Университета светятся три уведомления.
– Давай же, – она подбегает ко мне. – Если у меня пять, то у тебя точно пять с плюсом.
– Такого не бывает, – бормочу я и запускаю приложение. – Возможно, будет «четыре с минусом», или даже с «плюсом». Я не мыслила ясно с тех пор, как папа пропал.
– Та-ак? – Шарлотта удлиняет слог и кладет подбородок мне на плечо.
Я смотрю на экран, мой желудок падает на пол.
– «Три», – хриплю я.
– Что? – визжит Шарлотта. – Но ты же богиня бухгалтерского учета.
Мои ноздри раздуваются.
– Профессор Сегал поставил мне «три».
Я убью этого ублюдка.
Глава 37
МАРИУС
Кожаное кресло скрипит, когда я наклоняюсь к журнальному столику, локти затекают под неудобным углом, когда печатаю. Это единственное место в кабинете, где я не был с Феникс, и единственное место, где я могу закончить оценивание заданий.
Одним словом, я жалок.
Ее проект по оценке инвестиций был выполнен безупречно, а описание теории включало пункты, не вошедшие в учебники. Она даже адаптировала свои ответы к специфике организованной преступности. Очевидно, ее отец, бухгалтер-мафиози, дал инструкции о том, как управлять финансами незаконного бизнеса.
Однако все остальные написали отвратительно. Я имел несчастье прочитать работу Вира Бестлэссона, которая была плохо просчитана и по пунктам пересказывала учебник Грегга, Уошера и Торнбуша. Для любого очевидно, что он не годится для управления бизнесом.
И даже не хочу вспоминать кузин Грейс. Просматриваю еще одно ужасное эссе и ставлю «три». И это щедрость.
Система выводит другое эссе. Я сейчас на студентах, чьи фамилии начинаются на «Э», и надеюсь, что это будут последние. Перечитываю первый абзац снова и снова.
Ни одно из предложений не задерживается в голове. Ничего не получится, пока мой разум продолжает возвращаться к последним словам, которыми я перекинулся с Феникс. Они бегают по моей голове, как муравьи.
Она использовала стоп-слово. Касаемо не только сессий, но и отношений в целом. Она не дала мне объясниться, но правда о воскресном утре не покажется ей более приемлемой.
– Хватит, – шепчу я. – Это к лучшему.
Резко выдохнув, снова сосредоточиваю внимание на оценках. Этот шутник скопировал и вставил выдержки из интернета и даже не попытался исправить разные шрифты.
– Чему их учат? – бормочу я, готовый подвергнуть весь документ проверке на наличие копирования.
Громкий стук в дверь отвлекает меня от плагиатора.
– Входите.
Дверь распахивается, и внутрь врывается Феникс.
Красные пятна расплываются на ее щеках и над переносицей. Цвет растекается вниз по шее, ключицам и к синему топу с запахом, который одновременно разделяет и демонстрирует ее нагло красивую грудь.
Мой взгляд задерживается на ее стройных бедрах, которые обнажает возмутительно короткая джинсовая юбка. Когда жар приливает к члену, я осознаю свою ошибку и снова перевожу взгляд на ее лицо.
Когда Феникс останавливается, не обнаружив меня за столом, она бросает взгляд на диван, а затем снова на кресло.
– Мисс Шталь? – поднимаюсь со своего места. – Чем я обязан вашему визиту?
Ее красивое лицо затвердевает.
– Я знала, что ты ублюдок-садист, но «тройка» из-за того, что я решила уйти?
– Присядь, – указываю на диван.
Она подчиняется, но хмурое выражение, промелькнувшее на ее лице, говорит мне, что она сделала это рефлекторно, о чем теперь сожалеет.
Я обхожу комнату по периметру и запираю дверь изнутри. На всякий случай, прислоняюсь к твердой поверхности.
– О чем ты говоришь?
Она встает с дивана и сжимает руки в кулаки. Никогда не видел ее такой свирепой. Основная часть моего мозга хочет описать ее как сексуальную кошечку с когтями. Я заталкиваю это дерьмо обратно в тайники своего разума и напоминаю ему о Криусе.
Одна только мысль об этом ублюдке и мой член теряет чувствительность, а разум проясняется.
– Ты поставил мне «три», – она указывает на что-то в приложении Университета.
– Итак, телефон у тебя все же есть, – говорю я.
Ее лицо мрачнеет, когда в моих словах звучит обвинение. В понедельник я провел несколько совершенно безумных минут в агонии, звоня и отправляя сообщения, надеясь, что Криус не свяжется со мной с ее номера с хитрым ультиматумом. Если она злилась, то могла бы избавить меня от страданий и отправить сообщение, в котором просила бы отъебаться.
Секундой позже ее черты становятся резче.
– Дерьмовая оценка – твой способ наказать меня за использование стоп-слова?
Я горько смеюсь.
– Если бы я хотел наказать тебя, то сделал бы это так, чтобы нам обоим понравилось.
Она опускает ресницы, ее соски твердеют, превращаясь в горошины, выпирающие сквозь блузку. Когда она сжимает бедра, что-то глубоко в моей груди удовлетворенно урчит, и жар устремляется на юг. На этот раз никакие мысли о Криусе не могут остановить возбуждение.
Феникс Шталь – воплощение искушения, и знание того, что она наслаждается моими самыми темными желаниями, только усугубляет ситуацию.
– Перестань, – бормочет она.
Я поднимаю брови.
– Что именно?
– Делать эти штуки голосом, – она переводит взгляд на стену. – Это отвлекает.
Мой пульс учащается. Только непреодолимая потребность в ее безопасности удерживает меня на месте. Если я сделаю шаг к Феникс, уверен, что смогу поставить ее на колени. После этого отпустить ее будет невозможно.
Святой ад. Мне нужно вернуться на правильный путь.
– Я поставил тебе высший бал, потому что расчеты были безупречны, и ты продемонстрировала понимание теории, заслуживающее самой высокой оценки.
– Правда? – она смотрит на меня краем глаза.
– Это работа, достойная Лондонской школы финансов, – отвечаю я. – Склонность применять теоретические концепции к реальной жизни, и глубина исследований легко делают тебя достойной кандидаткой на получение степени магистра в любом престижном учебном заведении.
Ее губы раздвигаются со вздохом. Половина меня рвется вперед, желая запечатлеть этот красивый рот в поцелуе. К счастью, с того угла, под которым я стою, гравитация удерживает меня спиной к двери.
Феникс проводит дрожащей рукой по волосам.
– Тогда почему ты поставил мне «три»?
– Очевидно, система перепутала твой результат с одним из множества тех, что я сегодня проверил. Как только ты уйдешь, я исправлю ошибку и потребую, чтобы ответственный за сообщение оценок ученикам, провел полную ревизию.
Выдох.
– Это все? – спрашивает она, ища меня глазами.
– Расстроена? – скрещиваю руки на груди.
– Ну, я думала, что «тройка» – это способ заманить меня сюда.
Мои губы сжимаются.
– Ты разорвала сделку, и я согласился. С этого момента наши отношения имеют только один формат: лектор и студент.
Воздух сгущается от напряжения, которое давит на грудь. Я точно знаю, что прячется за этими словами. Мой комплимент опроверг то, что было сказано рано утром в понедельник, и теперь Феникс хочет начать все сначала.
Я не безжалостный человек. Легкое наказание могло бы вылечить привычку Феникс исчезать без разрешения, но оно не защитит ее от опасности быть использованной в качестве пешки.
Она остается на месте, ожидая, когда я возьму свои слова обратно. Вместо этого я отхожу от двери, давая ей возможность потянуть за ручку.
– Верно, – она кивает, ее губы сжимаются. – Тогда я пойду.
Феникс пересекает комнату, расправив плечи. Когда она приближается на расстояние вытянутой руки, я говорю:
– Еще кое-что.
Ее огромные серые глаза встречаются с моими.
– Что?
– Держись подальше от Вира Бестлэссона.
Ее брови опускаются, и она поднимает подбородок с вызывающим взглядом.
– Почему?
– Потому что он и его семья опасны.
Феникс фыркает от смеха.
– Все здесь связаны с одним или несколькими крупными преступными кланами. Это тебе не Лондонская школа финансов.
– Следи за тоном, – рычу я.
Она делает шаг вперед, затем еще один и кладет обе руки на бедра. Все признаки покорности исчезают, сменяясь чем-то свирепым.
– Ты не можешь указывать мне, что делать. Наша договоренность была чисто деловой.
– И все же ты недовольна именно тем, что кто-то, кроме меня, назвал тебя шлюхой.
Она вздрагивает.
– Но ты не отрицал этого.
– Думай, Феникс, – я похлопываю ее по голове. – Примени свой блестящий ум к чему-то, кроме курсовой работы.
Феникс поджимает губы и раздувает ноздри, как будто то, что я сказал, было оскорблением. Она дышит так тяжело и быстро, что я сопротивляюсь желанию уложить ее на диван. Вместо этого я хватаю ее за запястье, чтобы подчеркнуть свою точку зрения.
– Отпусти меня, – она пытается выдернуть руку.
– Нет, пока ты не послушаешь, что я скажу.
– Что? – рявкает она.
– Человек, который вошел в мой дом, был соратником моего злейшего врага, – я говорю сдержанно, потому что слишком подробные разговоры о Криусе заставляют меня терять самообладание.
– Кого?
– Тебе не нужно этого знать, – отвечаю я. – Только хочу сказать, что мой выбор не бросаться защищать тебя был стратегическим.
Ее горло напрягается, когда она сглатывает.
– Тогда почему ты мне платишь?
Теперь моя очередь удивляться.
– Кажется, я припоминаю, как надменная юная леди ворвалась в мой кабинет, шантажируя меня деньгами и сексуальными услугами.
Румянец на ее щеках становится восхитительно пунцовым. Понятия не имею, о чем она думает, и использует ли она вообще рациональное мышление, но, очевидно, слово «шлюха» зацепило.
– Тебе не приходило в голову, что денежное вознаграждение – это обмен властью?
– Что это значит?
– Деньги – это способ выразить признательность другому человеку. Я оплачиваю расходы матери, но это не предполагает никаких сделок. При помощи денег я пытался сделать твою жизнь комфортной.
Она моргает быстрее, чем обычно, словно обдумывая мои слова.
– Значит, ты никогда не воспринимал меня, как проститутку? – шепчет она.
– Если бы ты была оплачиваемым профессионалом, мы бы заключили соглашение и обсудили все подпункты, – говорю я, сохраняя спокойствие. – У нас все было спонтанным, и я подумал, что тебе нравится играть со мной так же, как и мне с тобой.
Ее губы дрожат, а глаза становятся влажными. Вид ее такой расстроенной – как удар под ребро. Вновь приходится вспомнить о матери в лапах этого ублюдка, чтобы не притянуть Феникс в объятия.
– Тогда почему ты позволил этому мужчине назвать меня шлюхой? – последнее слово вырывается болезненным хрипом, который скрежещет по моей совести.
Если бы только Феникс знала, что я сделал с тем мужчиной наверху на кухне. Зубы сжимаются. Если она узнает, то не перестанет кричать от ужаса. Я должен заставить ее уйти сию же минуту, но она должна знать, что мое молчание в понедельник утром никоим образом не было знаком согласия.
– Я вел себя так, будто ты наемная сабмиссив, и чтобы быстро увести его подальше от тебя.
– Значит, ты не думал, что я шлюха? – спрашивает она, как будто мой первый ответ не был достаточным подтверждением.
– Никогда.
Она сокращает расстояние между нами и вот, мы уже дышим одним воздухом. Примерно в этот же момент я понимаю, что все еще держу ее за запястье, но не могу отпустить. Напряжение в комнате нарастает, давит с силой, которой я едва могу сопротивляться.
– А деньги были чем-то вроде языка любви?
– В каком-то смысле.
– Оу.
– Ты будешь держаться подальше от Вира Бестлэссона?
– Конечно, – говорит она хриплым шепотом и кладет руку мне на грудь.
Тепло ее ладони просачивается сквозь хлопок рубашки и заставляет мое сердце биться быстрее. Стояк упирается в ширинку, сообщая, что я облажался. Я перестарался, заверяя Феникс, что не считаю ее шлюхой, и теперь она хочет, чтобы я вернулся.
Было бы так легко возобновить наши отношения, рыкнуть на нее, заставить встать на колени и сосать мой член. Еще проще нагнуть ее над столом и трахать до тех пор, пока она не поклянется жизнью никогда не связываться с Бестлэссонами.
Но я не могу.
Зрачки Феникс расширяются, радужные оболочки превращаются в крошечные серые кольца. Готов поспорить на каждый свой биткоин, что она мокрая.
Я сжимаю челюсти так сильно, что боль распространяется вниз по шее. Соблазн настолько силен, мне приходится еще раз напоминать себе о фактах. Пока я не найду Криуса и не закопаю его в землю, он будет использовать любые мои привязанности в качестве рычага для контроля.
Этот человек потерял своего законного сына в тюрьме «Сикрофт», и он отчаянно нуждается в его освобождении. Я не позволю Феникс попасть в его лапы.
Когда она движется вперед и поднимается на цыпочки, я крепче сжимаю ее запястье, пока она не вздрагивает.
– Можете идти, мисс Шталь, – протягиваю я. – Вы более не представляете для меня интереса.
Я поворачиваю голову, не желая видеть, как искажается болью это красивое лицо.
– Иди на хуй, – рычит она и выбегает из комнаты.
Глава 38
ФЕНИКС
Я выхожу в коридор, оборачиваюсь, чтобы сказать последнее слово. Но тут мягкое тело врезается сзади, и я поворачиваюсь, встречаясь с озорными темными глазами Талии Грейс.
– Чего так спешишь? – говорит она, и ее слова полны намеков.
– Что тебе надо? – швыряю в ответ я.
Она отстраняется и морщит нос.
– Прошу прощения?
Я перевожу взгляд с профессора Сегала, стоящего в дверях, на Талию, которая искоса смотрит на румянец, растекшийся по моей груди, так, будто она только что раскрыла мой самый грязный секрет.
Дерьмо.
– Я пришла пожаловаться, что получила «тройку», – выпаливаю я.
– Забавно, – говорит она с легкой улыбкой. – Профессор Сегал поставил мне «пять».
– Я отчетливо помню, что Ваше эссе не заслуживало даже «три», – говорит он. – Обе освободите коридор и передайте сокурсникам, чтобы они не приставали ко мне с оценками.
Он исчезает в кабинете и закрывает дверь. Механизм проворачивается со щелчком, говоря, что он больше не в настроении болтать.
– Какого хрена, – бормочет она.
Я поворачиваюсь на каблуках и иду по коридору к лестнице.
– Эй, ты, – говорит она.
Я почти оступаюсь, но пытаюсь не останавливаться.
– Что?
– Меня он не подпускал к своему кабинету, с чего вдруг впустил тебя?
– Не знаю, – говорю я не задумываясь. – Может быть, потому что я лучше справляюсь с эссе?
– Или лучше лижешь банан.
– Ну да, ты точно знаешь, – ответ уровня детской площадки срывается с губ. Отчасти потому, что ее обвинение правдивее, чем она могла себе представить, но в основном потому, что из меня дерьмовая врунья, так ко всему я еще и краснею.
– Эй, – она хватает меня за руку.
Я направляю весь свой гнев в сильный толчок, который отбрасывает ее к стене. Пока она пытается не упасть, я исчезаю на лестнице.
Это, вероятно, знаменует собой начало вендетты между мной и всеми девушками, даже отдаленно связанными с «Ураном», ну и пусть идут в зад.
Единственное, что мне теперь осталось потерять – это диплом.
Кровь шумит в ушах, заглушая эхо шагов, когда я мчусь вниз по лестнице и выхожу через пожарный выход. Даже ухоженные сады или свежий морской бриз не могут охладить мою кровь.
К черту профессора Сегала, к черту кузин Грейс, к черту всех, кого знаю. Я возвращаюсь в квартиру.
Мои ноги топают по приятно хрустящим гравийным дорожкам, создающим мелодию созвучную моему стучащему сердцу.
Профессор Сегал – худший из людей. Он даже хуже моего отца. По крайней мере, отец был предсказуемым ублюдком. Он никогда не относился ко мне по особенному, поэтому его оскорбления всегда были подобным тупым ударам, и никогда не напоминали острые лезвия.
Значит, профессор не считает меня шлюхой. И он промолчал, когда тот человек назвал меня блядью только потому, что хотел защитить. Эта часть имеет смысл, особенно после того, как он объяснил, что деньги были подарком.
А все остальное?
– Вы более не представляете для меня интереса, – говорю я голосом мистера Дарси. – Кто, черт возьми, так говорит?
Моя челюсть сжимается.
– Кретин.
– Феникс, – кричит мужской голос с расстояния в несколько метров.
Я оглядываюсь через плечо и вижу, что Вир бежит ко мне в обтягивающих джинсах и лоскутной джинсовой винтажной куртке с лацканами, которые подпрыгивают вверх и вниз при каждом шаге.
– Отлично, еще один любитель посылать, – бормочу я. – Для полной истерики не хватает только неожиданно вернувшегося папы.
Развернувшись, я иду по дорожке, ведущей к многоквартирному дому. Да, я грубо отвернулась от него, но я не в настроении говорить с мужчинами, которые вначале занимаются сексом с девушками, а только потом сообщают, что они вне зоны досягаемости.
Его длинные руки обвивают мою талию и поднимают в воздух.
– Какого черта? – кричу я, заставляя всех в радиусе пятидесяти метров повернуться и посмотреть в нашу сторону.
– Ты мой счастливый талисман, – он опускает меня и целует в щеку ароматным спиртным поцелуем.
Я кладу ладонь ему на плечо и держу на расстоянии вытянутой руки.
– Ты пьян?
– Отмечал, – он снова заключает меня в объятия, наполняя ноздри ароматом плесени и нафталина.
Фух. Он не чувствует своей силы. И с каких это пор кто-то покупает одежду пятидесятилетней давности, не отправив ее предварительно куда-нибудь в химчистку?
– Хорошо, – несколько раз сильно хлопаю его по спине. – Тогда что за новости?
Наконец он отпускает и смотрит на меня косящими зрачками. Я сосредотачиваюсь на точке у переносицы, потому что не хочу потеряться в его глазах.
– Это была ты, не так ли?
Я делаю шаг назад.
– Видимо, нет. О чем ты?
– Об этом, – он выворачивает лацкан и показывает серебряный значок, на котором выгравированы очертания мужских волос, ресниц и зигзаг, идущий по левой стороне лица.
Я прищуриваюсь, замечая, что изображение окружено слабым очертанием звезды.
– Что это такое? Что-то в духе Дэвида Боуи?
Его лицо грустнеет.
– Это не от тебя?
Я качаю головой.
– Похоже, у тебя появился тайный поклонник.
Плечи Вира поникли. Не смею предположить, почему, ведь этот человек уже как-то заявил, что я не вариант для женитьбы.
Не то, чтобы я хотела его, но отказ все еще жалит.
– Что ж, встретимся позже, – я поворачиваюсь.
Он кладет руку мне на плечо.
– Подожди.
– Что?
– Спасибо за вчерашний день, – его слова вылетают цепочкой склеившихся слогов. – Я имею в виду, за поддержку.
Я оглядываюсь через плечо.
– Ты говорил с отцом?
– И дядей, – он выпячивает грудь. – Я сказал, что управление бизнесом не для меня, и что я собираюсь жить за счет музыки.
Взгляд у него выжидательный, а поза выдает сдержанное волнение, он немного напоминает Тигра из Винни-Пуха. Никогда не видела, чтобы Вир вел себя так оживленно, поэтому я думаю, что он будет говорить лишь позитивные вещи.
– Как прошел разговор?
– Они оба сказали «нет». Дядя Один даже угрожал приехать в университет, чтобы разобраться, но папа сказал отложить вопрос до конца семестра.
– Это хорошо, правда?
Он ухмыляется и кивает.
– Я еще не добрался до лучшей части.
– Которой? – энтузиазм Вира заразителен, и я не могу не улыбнуться.
– Концертная площадка в городе хочет, чтобы мы выступили с утренним воскресным шоу. – улыбка исчезает на секунду, как будто то ли место, то ли время суток не идеальны, но он маскирует разочарование еще одной широкой улыбкой. – Ты придешь?
– Куда? – тут же сожалею, что предположила, будто меня это может заинтересовать.
– «Уирли». Знаешь это место?
– На самом деле, я сейчас в поисках работы на выходные. Если кто-то возьмет меня, то, возможно, я буду работать в воскресенье.
– Будем надеяться, что не возьмут, – он качает головой. – Я не это имел в виду.
Мое лицо напрягается.
– Да, ну, не у всех нас есть такие привилегии, как у тебя.
Радость исчезает с его лица, и он смотрит на меня широко открытыми глазами.
– Извини, – бормочет он.
Я качаю головой.
– Забудь.
На этот раз, когда я ухожу, Вир не следует за мной и не говорит больше ни слова.
Комментарий был действительно дерьмовым. Я никогда никому не завидую из-за денег или лучшей жизни, но то, что произошло между нами, на первом курсе, до сих пор гноится, как инфицированная рана.
Мне нужно отступить, привести голову в порядок и стряхнуть с себя это негодование, если я хочу выглядеть достаточно презентабельной, чтобы найти работу.
Если бы я хоть немного думала раньше, я бы, черт возьми, знала, что полагаться на кого-то, кто позаботится обо мне, – это просто напрашиваться на разочарование.
