Текст книги "Сладость мести"

Автор книги: Шугар Раутборд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

Фредерик грациозно прокрался к окну, собранный и ловкий, голубой, как сиамский кот, с которым постоянно сравнивал его барон. С тревогой размышляя над этой двусмысленной аналогией, он стоял у больших двустворчатых дверей, не решаясь отправиться в путь по мириадам коридоров и лабиринтам галерей, где два добермана, Германн и Гессе, патрулировали украшенные гобеленами холлы и пещерообразные гостиные. Вчера Вольфи смеясь показал ему Собачью Гостиную, где художник восемнадцатого века изобразил собачьи конуры, среди которых располагались и настоящие, так что охотничьи псы не раз расшибали себе носы, проносясь по ошибке в нарисованные домики. Такой шутовской реализм, не имевший отношения к искусству, ясно характеризовал грубые нравы, присущие фон Штурмам два столетия назад. Фредерику оставалось надеяться, что сейчас речь идет не об очередной тевтонской шуточке, только теперь в аристократическом и декадентском исполнении, и его, Фредерика, нос останется цел.

Ну отчего Вольфи никак не проснется? Фредерик не отрываясь смотрел на его орлиный патрицианский профиль и обветренную кожу, лицо человека, который осень проводит в собственных лесах, травя оленей, а летом – в Коста-дель-Соль. Фредерик с сожалением глядел на своего загадочного барона. Он спас Фредерика, защитил его и занимался с ним любовью, будто имел дело с одним из своих художественных шедевров. Но Фредерик не хотел становиться всего лишь одним из трофеев барона, одним из оленей, сотни рогов которых украшали замковые стены. Перед входом в фамильную часовню в камне было выгравировано семейное изречение фон Штурмов: " Безумство наших утех искуплено нашим животом, положенным на благо коммерции и права". Вчера на свадебной церемонии в часовне с ее витражами и фресками восемнадцатого века, изображающими религиозные сцены, Фредерик стоял у алтаря, а хор мальчиков из городка Штурмбах, исполняющего ныне роль лена фон Штурмов и являющегося собственностью барона, пел а капелла псалмы из гимна "КАРМИНА БУРАНА" Карла Орфа.

На Фредерике был простой костюм от Карла Лагерфельда, работавшего на фирму "Шанель", серый с зелеными бархатными отворотами и платиновым фонштурмовским орлом на одном из них: расправленные крылья слепят бриллиантами, и тело птицы – из безупречного изумруда фон Штурмов. Простая черная художественная шляпа, прикрытая полупрозрачной вуалью, дополняла туалет. Обмена кольцами не было, только обещания до гроба любить друг друга. А он-то думал, что ему придется одеться в ЛЕДЕРХОЗЕН или какой-то там баварский костюм, чтобы угодить барону. Это был бы грандиозный маскарад! Хорошо, что кольца не оказалось. В самом деле, как можно вручить обручальное кольцо другому мужчине?

Когда утренний свет, пробивающийся в комнату, стал ярче, лучи его сфокусировались на свертке, которого накануне здесь не было. Фредерик с бьющимся сердцем двинулся к зеленой коробке с золотой лентой и украдкой глянул на карточку, от которой пахло бароновским одеколоном с его густой примесью восточных специй. " Моей душке Фредди в нашу свадебную ночь. Вольфи". Фредерик торопливо вскрыл коробку и нашел внутри две коробки поменьше. Одна была бархатная и порядком потрепанная, антикварный футляр для ювелирных изделий, другая – обернута в глянцевую серую бумагу и перевязана серой лентой, запечатанной печатью фон Штурмов. Которую первую? Он схватил ту, что побольше. Внутри была кожаная папочка в золотой изящной рамке, в которую была вложена страница из книги. Золотыми буквами, выгравированными на кожаной обертке, было написано: " Фредди от Вольфи в нашу свадебную ночь". На обратной стороне стоял штамп: "ПЕРВОЕ ИЗДАНИЕ. Б.Р. РЕДМАН. ПРЕДИСЛОВИЕ К "ТЫСЯЧЕ И ОДНОЙ НОЧИ". Фредерик прочитал про себя:

"Это мир буйного пиршества всех чувств: зрения, слуха и обоняния, наслаждения фруктами, цветами и драгоценностями, вином и сладостями, упругой плотью, как мужской, так и женской, красота которой обязательно бесподобна. Это мир рискованных любовных похождений… амурная история прячется за ставнями каждого окна, каждый взгляд из-под чадры рождает на свет интригу, а в руке каждого слуги или служанки таится благоухающая записка с обещанием скорого свидания… Это мир, в котором ни одно влечение не безумно настолько, чтобы оказаться неисполнимым, и никогда не знаешь, что принесет день грядущий. Мир, в котором обезьяны могут оказаться соперниками мужчин, а мясник может заполучить руку дочери шаха; мир, в котором дворцы делаются из алмазов, а троны вырезаются из цельных рубинов. Это мир, в котором удручающе обязательные правила обыденной жизни самым восхитительным образом приостанавливаются, в котором индивидуальной ответственности не существует в принципе. Это мир легендарного Дамаска, легендарного Каира и легендарного Константинополя… Короче, это мир вечной сказки – и нет никакой силы сопротивляться ее обаянию".

Б.Р. Редман. Вступление к "Тысяче и одной ночи" (1932).

Глаза Фредерика затуманились. Барон понял иронию и магию их волшебной сказки! Барон понял. Переполненный страстью и чувственностью, Фредерик открыл маленькую бархатную коробочку. Внутри лежало тяжелое золотое кольцо-печатка с баронским гербом. Мужское кольцо. Подарок мужчины другому мужчине! Он надел перстень на палец. Голова Фредерика была охвачена пламенем, чувство благодарности, любовь и желание переполняли его, слезы застыли на его неестественно высоких скулах. Он поцеловал барона в сомкнутые веки и скользнул в постель, пристраиваясь поближе к барону, возвращаясь на свое законное место героя волшебной сказки. Не оставалось ни секунды на дальнейшие размышления, – нужно было пробудить барона ласками и хранить затем их сказку до конца.

Барон улыбнулся, просыпаясь. Он, казалось, был порядком ГЕШМАЙХЕЛЬТ [1]1
  Польщен ( нем.).


[Закрыть]неожиданной нежностью Фредерика.

– А-а, МАЙН ЛИБЛИНГ, – сказал он своей красивой жене.

– Ага, – вздохнул Фредерик. – ГУТЕН МОРГЕН!

10

1992 год. Беддл-Билдинг

Кингмен Беддл, выражаясь языком литературным, восседал на вершине мира – в своем новом кабинете на верхнем этаже высочайшего в Нью-Йорке здания, откуда можно взирать сверху вниз на Крайслер-Билдинг, Центр мировой торговли, Эмпайер Стейт-Билдинг и Трамп-Тауэр. Манхэттен, Бруклин, Квинз, еще два района города, а также часть Нью-Джерси и угол Коннектикута лежали у его ног. Устроившись, как орел, в своем персональном гнезде на сто двадцать пятом этаже Беддл-Билдинга, он любил следить за самолетами, стартовавшими с аэропорта Ла Гвардиа и набирающими высоту где-то ниже его. В особенности – за этими, с эмблемой "КИНГАЭР" на серебристом хвосте. Супермагнат! Кингмен приобрел за немалую толику, наличности, кучу обещаний, устную договоренность с профсоюзами и три миллиона долларов долга обанкротившуюся "Транс-аэр-лайнз". Краска эмблем "КИНГАЭР", вероятно, еще пахла, а чернила под контрактом только-только успели высохнуть. И вот – Кингмен Беддл, когда-то не имевший возможности приобрести даже игрушечный самолет, ныне стал владельцем целого воздушного флота. Три сотни блестящих самолетов с его именем на хвосте! В то время как другие честолюбивые люди довольствуются тем, что помещают свои имена на салфетках для коктейлей или мячах для гольфа, чтобы произвести впечатление на своих коллег. Кингмен сам не знал точно, к чему он подошел, но остальному миру должно было казаться, что он достиг всего, что можно пожелать.

"НИККЕЙ" шел в рост. Токийские акции успели подняться на 209,56 пункта с тех пор, как он встал с постели. Доллар держался низко и обещал и дальше падать, так что он дал команду выбросить часть нефтяных акций и акций предприятий общественного пользования. За последние два года он прибрал к рукам двадцать пять маленьких телекомпаний и в настоящее время вел переговоры с британским предпринимателем Робертом Кастеллом на равных паях основать информационную телесеть, способную конкурировать с Си-Эн-Эн. Японский заем, который он ухитрился получить, был на целых два пункта ниже первоначальной процентной ставки. Гораздо выгоднее, чем вариант, с которым подкатывался к нему Мэнни Хэнни, ныне именуемый "химиком".

Кингмен самодовольно вдохнул дым кубинской сигары. Пару дней назад он имел в Гаване ленч с Фиделем Кастро – обсуждал с ним проблему строительства бейсбольных площадок и финансирования чемпионата. Кубинский коммунист давно уже был мертв как ископаемый динозавр, но этот старый партизан все пытался зазвать туристов в гости к дряхлеющей Латинской Леди, превратив ее в подобие Майами-Бич. Кастро обещал "КИНГАЭР" эксклюзивные права на пользование маршрутом Майами-Гавана, если только Кингмен финансирует бейсбольные прожекты. Кингмен тогда помечтал о своих собственных "Гаванских ураганах", о воздушных правах над всей Латинской Америкой, которая – карамба! – просто без ума от бейсбола, и о том, как все это станет средством установления глобального мира и одновременно стартовой площадкой для его оперившейся к тому времени "Всемирной телекомпании новостей и развлечений" – ТНР. Но "Акт об отношениях с враждебными странами", запрещавший американцам осуществлять коммерческие операции на Кубе, во Вьетнаме и в Камбодже, все еще оставался в силе, и стоял за ним не какой-нибудь Госдеп, а само министерство финансов! А никакой уважающий себя магнат от коммерции, каждый день балансирующий на туго натянутом канате, в самом дурном сне не пожелал бы иметь дело с министерством финансов!

Он написал тогда Кастро благодарственную записку за сигары "Монте-Кристо" и перестал мечтать о своей неотразимо эффектной команде. Кастровские доктора уже не разрешали бедному старому другану курить сигары. Кингмен ухмылялся, шлепая себя по плоскому животу и стряхивая пепел в антикварную плевательницу из серебра высокой пробы. Сидя в своем высотном офисе, он выпускал идеально правильные колечки табачного дыма в воздух. Прелестная идея, но не настолько, чтобы вконец из-за нее утрахаться.

В среду он слетал в Вашингтон на Кингаэровском аэробусе для приятельского ленча с Чарли Макбейном, заместителем госсекретаря, где и закинул удочку на предмет того, чтобы обойти правила. Лучше иметь бизнес с Норьегой, чем впутываться в дела с министерством финансов! Все, кроме этого! МАНЬЯНА [2]2
  Завтра ( исп.).


[Закрыть], Фидель. Кингмен забросил ноги на письменный стол и пробежал глазами список дел на неделю, который приготовила Джойс.

Как-то Флинг уговорила его субсидировать строительство Беддловского дома престарелых, где бездомные и старичье нашли бы внимание и заботу со стороны монахинь. Оказаться старым, беспомощным, в обществе монахинь – б-р-р! Для Кингмена это было чем-то вроде чистилища. А Флинг только об этом и думала. Престарелые. Бездомные. Преследуемые. Короче, все обитатели планеты. Церемония освещения Беддловского дома была назначена на пятницу. Кинг уже видел это число во флинговском "Любительском календаре", обведенным в красный круг и помеченным крестиками и восклицательными знаками. Эта девушка была так чудесна и так чертовски красива, что иногда ему казалось, что она дана ему лишь взаймы. Кто он такой, чтобы иметь нечто столь совершенное? Почти два года брака, и все превосходно, лучше некуда. Да, все-таки он везучий дрын! А сейчас Кингмен Беддл, помимо прочего, еще и на редкость важный дрын, вот так-то! Кингмен полностью овладел поистине военной дисциплиной бизнеса, гордясь про себя своей пунктуальностью, и вполне усвоил нью-йоркский великосветский этикет. Он сказал твердое "ФИНИТА" поцелуем в обе щеки, когда речь шла о "трофейных" женах, подражавших повадкам европейских герцогинь, и бросил привычку тыкать сигарой, как счетчиком Гейгера, указывая горящим кончиком на других грандиозных ребят, ворочающих другими грандиозными делами. В духе Уинстона Черчилля и Эдварда Бернстайна он практиковал в обществе импровизированные анекдоты. Для таких случаев Джойс держала для него целый набор уже готовых шуток и острот. Он усвоил, что могущественные люди должны обладать способностью удерживать внимание аудитории, так же как культивировать приятельские отношения с банкирами, политиками, инвесторами и прочими своими людьми. Привлекательность для окружающих – часть джентльменского набора.

Он в совершенстве овладел правилами игры и неукоснительно следовал им, всему светскому кодексу. Никаких интрижек с женами других участников игры – как бы ни были они привлекательны для неистощимого в своей любвеобильности Кингмена. Эти люди, вскарабкавшиеся на верхние ступеньки корпоративной лестницы при поддержке первых жен – благодаря их талантам либо благодаря их банковским счетам, – до достижения ими определенного социально-коммерческого уровня имели в качестве спутниц, как правило, женщин спортивного типа, с короткой стрижкой, мощными бедрами и выражением постоянной озабоченности на лице – приобретение прошлых куда более тяжелых лет. Хорошие спортсменки, славные девахи, они умели быстро упаковываться, носить в любом сочетании плащ "барберри", пить и курить, как мужики, каковыми многие из них, можно сказать, и стали. Как, например, жена Гордона, Бидди. Это были грубоватые, все повидавшие на своем веку компанейские девчонки, прошедшие через финансовые крахи и времена, когда денег куры не клюют, закаленные годами непрекращающейся суеты и периодами острой нужды.

У них всегда был чуть извиняющийся вид, и они явно чувствовали себя не в своей тарелке на бизнес-вечеринках, особенно у Кингмена, в обществе вторых жен, являвших собой приобретение эпохи "Милкена", когда новоявленные "князи из грязи" нарасхват загребали под себя лежавшие под ногами дешевые деньги, женщин с длиннющими ногами, часто на шесть или семь дюймов выше, чем они сами, и вдобавок к этому лихорадочно деятельных. Как правило, бездетных. Они и были "трофейными" женами.

Кстати, их-то Кингмен как раз и не любил, находя очень неаппетитными и агрессивно амбициозными. Нет, он-то все сделал правильно, поступил гораздо умнее и лучше. Энн помогла получить ему определенный статус, стряхнуть виргинскую красную глину с ног, позволила ему прийти в Нью-Йорк этаким виргинским джентльменом, а не каким-то там жадным и агрессивным чужаком без роду и племени, поспешившим на пир стервятников.

Флинг оказалась идеальной второй женой. Из всех "трофейных" жен она была трофеем номер один. А ведь она даже не пыталась что-то строить из себя. Застенчивая от природы, она одним своим появлением ставила под контроль любую нью-йоркскую гостиную – и все благодаря своей живости и безусловному физическому совершенству.

Аромат "ФЛИНГ!" собрал за второй год свыше семидесяти миллионов долларов! Косметический набор "ФЛИНГ!" обещал стать товаром десятилетия, ее видеозаписи с комплексом гимнастических упражнений на мировом рынке шли сразу за кассетами с записями Джейн Фонды, а " Флинговский календарь исчезающих животных и растений" стал популярнее, чем календари Синди Кроуфорд и Гарфилда, взятые вместе. Она давала навар больший, чем другие вторые жены, якобы успешно работающие, а на самом деле постоянно нуждавшиеся в финансовых вливаниях.

Один такой несчастный сукин сын, Берни Болсам, вынужден был бухнуть больше тринадцати миллионов баксов в сенсационную постановку на Бродвее, единственно для того, чтобы его вторая жена могла стать "режиссером" и приобрести хоть какой-то статус за пределами мужниных миллиардов. Берни пришлось лопатами кидать доллары в эту ненасытную топку – пьесу жены, музыкальную интерпретацию "УНЕСЕННЫХ ВЕТРОМ", особенно после того как Фрэнк Рич, театральный критик из "Нью-Йорк таймс", и Джон Симон из "Нью-Йорк мэгэзин", образно говоря, сплясали на ней джигу. Решительная миссис Болсам упорно топила и топила деньги мистера Болсама в своей водянистой постановке, где третий акт знаменовался дождем, хлещущим над разрушенной плантацией, что, вероятно, должно было символизировать закат славы горячо любимого Скарлетт О'Хара Юга. "ПОЮЩИЕ ПОД ДОЖДЕМ" – так окрестил критик из "Дейли сан" все это действо, не забыв при этом осудить расизм, "олицетворяемый танцующими чечетку рабами в костюмах, промокших от дождя", а заодно и зарницы с громом – как дешевый, чисто механический трюк, столь обожаемый публикой определенного сорта, что-то вроде вертолета, зависшего над сценой в "Мисс Сайгон", или люстры, с грохотом падающей в задымленные переходы и темницы в "Призраке оперы". Кингмен и Флинг промокли насквозь, сидя на премьере в первом ряду, в то время как прочие, оказавшиеся на заведомо худших местах, попросту умирали от смеха. Первые шесть дней и первые семь миллионов долларов, "унесенных ветром", театр и его постановка отметили полным выходом из строя оркестровой ямы и первых шести рядов – металл ржавел, кожа вздувалась, дерево разбухало и трескалось. И все это, в конечном счете, нужно было только для того, чтобы вторая жена Берни, с ее вечными великосветскими амбициями, могла ответить что-нибудь вразумительное, когда на званом обеде джентльмен, повернувшись к ней, спросит: "А чем вы занимаетесь?" Кингмен хихикнул, вспомнив еще раз о незадаче приятеля. Похожая на статуэтку, рыжеволосая, неукротимая, как атомный смерч, миссис Болсам, в конце концов, ретировалась из театра и возобновила жизнь курортницы-попрыгуньи и любительницы шоппинг-туров – в любом случае оба эти хобби были менее обременительными для семейного бюджета, чем служение Мельпомене.

Флинг во всех отношениях оказалась золотой жилой. Сексуальная девушка-красавица ковала деньги каждый день, стоило ей только подняться с постели. Никому бы и в голову не пришло спросить, повернувшись к ней: "А чем вы занимаетесь?" Это и так было известно всем и каждому. Его золотая девочка придавала "Кармен Косметикс" совершенно новый имидж, а заодно ковала для него миллионы. Миллионы, которые ему требовались, чтобы подкармливать свою постоянно растущую империю. Когда он устраивал презентации для финансовых аналитиков, Флинг немедленно вытаскивали вперед, чтобы она обрисовала перспективы производства очередного карменовского продукта из серии, носящей ее имя. Как будто кого-то всерьез интересовали ее заученные наизусть выкладки! Все эти обладатели костюмов от братьев Брукс были донельзя довольны самой возможностью встретиться с девушкой, чье лицо украшает обложки миллионов журналов. Флинг в обязательном порядке присутствовала также на важных встречах с кредиторами, в особенности с японскими банкирами и представителями финансовых синдикатов. Солнечная блондинка стала чем-то вроде культового божества в Стране восходящего солнца. У нее даже была специальная серия одежды "ФЛИНГ!", которая шла в Токио нарасхват.

"Трофейная" жена Кингмена сама была победителем в игре, но Кингмен радовался не столько собственному счастью, сколько неудачам своих СОБРАТЬЕВ. Когда судьба от них отворачивалась, он с особой остротой ощущал меру собственного везения. Ему страшно нравилось скакать во главе этой своры деловых парней, хотя, по правде сказать, все они крутились на одной и той же финансовой карусели.

Везучий все-таки черт этот Кингмен, ничего тут не скажешь.

– Кинг, возьми трубку. – Это была Джойс Ройс на интеркоме.

– Взял.

– Тут рядом сержант Буффало Марчетти, отдел убийств. Он бы хотел видеть тебя.

Буффало Марчетти. Что-то знакомое было в этом имени. Кингмен нахмурился.

– Свяжись с Райаном из Нью-Йоркского департамента полиции и покажи сержанту Буффало, куда идти.

Буффало, Буффало, что-то очень знакомое. Только едва ли это может быть Канада. Срок давности уже прошел. Даже и за убийство. Это было больше тридцати лет назад. Ископаемые!

– Премиленькое местечко, мистер Беддл. – Сержант Буффало Марчетти заполнил собой арочный проход в кабинет Беддла, похожий на актера, входящего в роль, этакий молодой Джеймс Дин или Брюс Уиллис. Он выглядел совсем пацаном, неряшливым, но симпатичным. Выцветшие голубые джинсы, кроссовки "НАЙК", черная футболка, натянутая на мощный торс, револьвер в кожаной кобуре, подвешенной под мышкой и грозно оттопыривающийся под мотоциклетной курткой. Взъерошенный. Надо полагать, тайный агент. "Ба, а что же он носит, когда не на работе?" – с интересом подумал Кингмен. То, что это не Эркюль Пуаро, сразу видно: Кингмен обратил внимание, что этот симпатичный фараон, специалист по убийствам, вообще без носков. Впрочем, может быть, неопрятность в одежде этот парень с лихвой компенсирует избытком мозгов? Может быть, Кингмен смотрит на свою уменьшенную копию, пусть она и одета, как художник из нижней части города?

– Добрый день. – Кингмен протянул руку, демонстрируя золотые запонки с монограммой. В минуты неуверенности или дискомфорта Кингмен всегда прибегал к образцово вежливой манере поведения. Они пожали друг другу руки.

– Вы выглядите слишком молодо для того, чтобы иметь отношение к убийствам, – осторожно ухмыльнулся Кингмен.

– Для убийств все слишком молоды. Взгляните на это. – И Буффало-фараон сунул под нос Кингмену фотографию окровавленной мертвой женщины. Ага, так значит парень использует тактику шока.

– Не особо приятное зрелище. – Вид у Кингмена был озабоченный, но он взглянул на страшно изуродованное женское тело, даже не вздрогнув. – Я должен откуда-то ее знать? Она моя сотрудница?

Все с озабоченностью в голосе, но без паники.

– Она работала в Маникюрном центре Тенди на Пятьдесят седьмой улице. – Шоковая выходка номер два. На редкость милый парнишка! Далеко не все кудесники с Уолл-стрит в курсе, что "Кармен Косметикс" принадлежит пакет в шестьдесят процентов от двадцати одного Косметического центра Тенди, заполнивших собой Манхэттен. Косметические центры Тенди использовали лаки только производства "Кармен Косметикс" и были открыты для посетителей семь дней в неделю, практически с рассвета до заката. Кто бы мог подумать, что вложенные сюда деньги, которые сам он называл "искупительными", превратят – при легком, но поистине волшебном маркетинговом участии "Кармен" – все эти крохотные забегаловки в популярнейшие косметические салоны города, соперничающие по своей внезапно обрушившейся популярности с "БУЛОЧКАМИ МИССИС ФИЛД"? Поистине, как прикосновение руки царя Мидаса: айн, цвайн, драй – и все как нельзя лучше.

– Итак, чем могу служить? Сигару? – Кингмен сел на край стола, предлагая коробку с фиделевскими "Монте-Кристо".

– Этот сорт не курю. – Спокойный взгляд сержанта Буффало сперва сосредоточился на кедровой сигаретнице, а затем на увеличенной фотографии Флинг, довлеющей над безбрежным пространством кингменовского письменного стола.

– Отложим сигары, но не тему разговора, так? – пошутил Кингмен. Он явно не был подозреваемым по делу и не чувствовал необходимости разыгрывать горе, увидев тело женщины, которую до того и в глаза не видел.

– Как близко вы знакомы с Тенди?

– Очень близко, – сказал Кингмен, лаконично и без аффектации. С Кингменом играть одно удовольствие – надо только объяснить ему правила.

– Насколько близко?

– Она одна из первых, кого я встретил в Нью-Йорке, приехав сюда. Она тогда была маникюршей в парикмахерской Сент-Регис. Она, как и я, с Юга. Маникюрные центры – отличная реклама для карменовских лаков для ногтей. Клиент привыкает к нашему продукту, и объем продаж растет. – Кингмен выдал эту справку на одном дыхании и с вежливой ухмылкой. Все это правда, но правда, помогающая скрыть правду. Если Буффало просто нарабатывает материал для следствия, бьет по площадям, этого должно оказаться достаточно. Что они там могут думать? Что Тенди пришила одну из своих сотрудниц за то, что та сделала плохой педикюр?

– У вас была связь с Тенди?

– Это совершенно не ваше дело, – он щелкнул позолоченным резаком фирмы "Данхилл" в форме гильотины, обезглавив свежую гаванскую сигару. Вся веселость с лица Кингмена ушла. Ох уж эта полицейская ищейка! Самое время получить сведения о его собственной личности!

– Прошу садиться, Марчетти, я сейчас вернусь. – Сигару брать не надо, двигаться спокойно. Стеречь, Пит Буль!

По телефону друг Кингмена комиссар полиции Райан охарактеризовал молоденького сержанта, детектива Буффало Марчетти как ВУНДЕРКИНДА из отдела убийств, этакого Коррадо Каттани, ревностного поборника истины. Резок, проницателен, неподкупен. Учится в Колумбийском университете на магистра искусств. Человек, которому не стоит лгать. Райан не без хвастовства заметил, что перед приходом Марчетти, как правило, знает половину ответов на те вопросы, которые задает, но как искатель-одиночка не представляет реальной угрозы для власть имущих – за ним никто не стоит, – это Кингмен инстинктивно почувствовал. Так речь шла о парне, который сам для себя и армия, и полководец, о бродяге и диссиденте, действующем по наитию, у которого правая рука никогда заранее не знает, что сделает левая? Малый с форсом, но безусловно лучший в своей категории.

Но что, – вопрос комиссара полиции Пэта Райана звучал чуть смущенно, – что его подчиненный делает в кабинете Кингмена? Комиссар извиняется за все доставленные неудобства, должно быть, здесь совершенное недоразумение. Он немедленно сделает выговор парню. Дружище Кингмен владеет долей в двух с половиной десятках салонов вроде того, где произошло это зверское убийство, и со стороны молодого фараона, пусть даже специалиста по распутыванию убийств, это был ЯВНЫЙ перебор и нарушение правил игры. Кингмен отметил, что комиссар может ни о чем не беспокоиться, он, Кингмен, по мере своих сил поможет юному сыщику.

– Завтра утром встретимся на теннисе! – закончил Кингмен и положил трубку.

Когда Кингмен вернулся в кабинет, сержант Буффало Марчетти стоял возле одной из двух огромных стен-окон, обозревая панораму Нью-Йорка – теперь тоже личную собственность Кингмена. Упрямый фараон так и не сел. Только сейчас Кинг разглядел, что он по-итальянски красив. Грубоватый и симпатичный, он следил за взлетающим самолетом, кингменовским самолетом, – зрелище, недоступное для человека, большую часть времени проводящего в окраинных районах.

Итак, сержант Буффало Марчетти – Буйвол Марчетти, ну, и имечко! – не из тех, кому стоит врать. Проницательные голубые глаза выдавали четко организованное мышление и стальную хватку ума, а неряшливый гардероб был, по-видимому, призван всего лишь вводить в заблуждение. Что ж, если это только уловка, то Кингмен найдет, что ответить, разве он не "король уловок", черт побери? Кингмен, что еще важнее, непрерывно практикующийсялжец. Как бы ни был он озабочен, наружу это никак не вырвется. Есть какие-то факты, а как их крутить и как их интерпретировать, это уже вопрос личного вкуса. Ему всегда удавалось подогнать правду… тонкая настройка чего-то неуловимого и неосязаемого. Правда, в конце концов, всего лишь абстракция. Он вынул несколько спичек из коробка "21 клуб", лежавшего на подоконнике, и прикурил сигару.

– Сержант Марчетти, я только что имел телефонный разговор с комиссаром полиции Райаном, который не понимает, что вы вообще здесь делаете, и, если честно, я тоже этого не понимаю. Если это – забрасывание удочек, сержант Сорвиголова, то в этом ручье рыба не клюет, и вы рискуете, что ваша леска запутается в корягах. – Он выпустил изо рта правильное широкое кольцо дыма, и оно поплыло над полированной поверхностью стола. Широко расставив свои короткие ноги, которые казались еще короче, поскольку ботинки тонули в пушистом ковре, Кингмен не отрываясь глядел прямо в глаза сержанту.

Буффало Марчетти все понял и ухмыльнулся.

– Разумеется, вы большой человек, мистер Беддл. Прошу прощения, если мой вопрос оскорбил вас, уверен, комиссар еще пропишет мне по первое число. Но я только из морга, где лежит изуродованный женский труп, и все говорит в пользу профессионального убийства. Жестокое преступление, и при этом – ни тени страсти. Садистское убийство без всякой сексуальной подоплеки. Увечья нанесены уже после того, как девушка была мертва. Деньги не украдены, хотя сейф взломан. Первые сотрудницы, пришедшие на место преступления, решили, что это Тенди лежит на полу салона.

Кингмен сел, нога на ногу, продемонстрировав при этом безупречно подобранные к костюму носки, и жестом предложил сесть детективу.

– Пять минут, Марчетти. Обрисуйте в двух словах суть происшедшего. – Трудно говорить с человеком, если он стоит к тебе спиной и при каждом слове вынужден поворачивать голову, так что глаза едва не вылазят из орбит.

– А вот и она. – Сержант Буффало Марчетти подал ему удостоверение-лицензию маникюрши с фотографией молодой, но грубоватой блондинки с нахальным взглядом – ни дать ни взять Тенди лет десять назад. Кингмен невольно отпрянул.

– Ее зовут Келли Кролл, двадцать семь лет. Вот уже два года маникюрша у Тенди в салоне. Заведующая заведением на Пятьдесят седьмой улице. Того самого, где имеет обыкновение бывать Тенди. – Сержант Буффало докладывал со скоростью пулемета. – Ее удушили – удавили куском тонкой стальной проволоки, после чего вырвали все ногти и аккуратно разложили на маникюрном столике. Весьма странно, но с предельной тщательностью… взгляните, вот…

Кингмен взглянул и отпихнул фотографию от себя. Да, это была не фотография Валески для рекламной серии карменовской продукции!

– Так вы полагаете, что эту девушку убила ТЕНДИ? – Настал черед Кингмену закидывать удочки.

Ответом сержанта Буффало было гробовое молчание. Оба выдали друг другу кое-какую информацию, и никто не хотел переступать свою черту первым.

– Так это не преступление на почве страсти?

– Нет, и это вдвойне странно. Зверское, безжалостное – но без примеси чувств или эмоций.

Кингмен издал сдавленный смешок.

– Единственный род преступления, на который МОГЛА БЫ пойти Тенди, это преступление на почве страсти.

"К примеру, она могла бы убить меня", – подумал он и лукаво поглядел на молоденького фараона. Но только не преднамеренное убийство – она никогда не думает, прежде чем что-то сделать, и так было все годы, пока он знался с ней. Но пока ему хотелось смеяться. Он услышал главное – его персона здесь ни при чем.

– Видите ли, мой мальчик, все это крайне печально, но я не вижу, какое отношение это может иметь ко мне. – Кингмен сощурил глаза – две обычные щелочки под мохнатыми бровями. – Я имею свой кусок в семидесяти или более областях бизнеса, и наверняка там и ранее случались смертельные случаи или еще какие-то происшествия, но никто до сих пор ни разу не тревожил меня по такому поводу.

Буффало наклонил голову, хмуро слушая эти мягко льющиеся слова. Так откровенно его не запугивали даже тогда, когда ему случалось "наехать" на молодежную банду в Центральном парке. Что-то очень нехорошее и опасное распространялось от Кингмена Беддла.

– Мистер Беддл, полагаю, это вас касается. Это был профессиональный выпад, и он наверняка должен означать предостережение в чей-то адрес. – В свете, льющемся из светового люка, радужная оболочка глаз Буффало приобрела пронзительную голубизну – как у Пола Ньюмена. – Я предполагаю, что они просто вышли не на ту женщину. Думаю, они собирались прикончить Тенди. У этой девушки в прошлом нет НИЧЕГО, что могло превратить ее в жертву мафиозного убийства, и сама Тенди сказала, что она была в салоне до девяти вечера, после чего с шестью другими девушками из салона ушла на званый ужин, оставив внешне и по голосу похожую на нее Келли Кролл, чтобы та закончила бухгалтерию и закрыла заведение. Ни тебе грабежа, ни кражи наличности, ни изнасилования, девушку, мистер Беддл, просто удавили, подойдя сзади в темноте.