Текст книги "Сторож сестре моей. Книга 2"
Автор книги: Ширли Лорд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)
Когда Бенедикт прилетел в венский аэропорт, Луиза уже ждала его. Она обещала ему, что будет его встречать, потому что очень соскучилась, и всю дорогу до отеля «Империал» он ждал, когда жена заговорит о своем обеде с Яном Фейнером.
Он ждал, что она упомянет об этом по телефону, с тех пор как пять дней назад прочитал донесение службы безопасности. Разумеется, убеждал он себя, ее мысли заняты предстоящим приездом Наташи. Конечно, она сейчас не может думать ни о чем другом. И тем не менее Луиза знала о его отношении к Фейнеру. Когда она намерена объяснить ему, почему согласилась пообедать с президентом конкурирующей компании, с человеком, который что-то значил для нее в прошлом, с человеком, которого он ненавидел? И о чем они так долго говорили наедине?
Она казалась напряженной и с тревогой ждала новостей от Наташи, все еще находившейся в Братиславе. А та задержалась там из-за какого-то дурака бюрократа, которого не удовлетворили документы Юты, и он не был готов позволить Наташе выехать из страны на встречу со своей знаменитой сестрой без профессора.
Бенедикт не собирался пугать Луизу еще больше, но хотя сначала казалось, будто Дубчек добился некоторой передышки для осуществления своих либеральных реформ, теперь же русские снова поносили чешского лидера за «предательство интересов международного социализма» и выдвигали другие вздорные обвинения, называя его преобразования «служением империализму».
Бенедикт передал Луизе единственную хорошую новость, которую ему удалось узнать, рассчитывая, что она придет в себя, обретет дар речи и сможет говорить о чем-то еще, кроме спасительной миссии, которой он занимался в сотрудничестве с американским посольством в Праге, начиная с ранней весны.
– У тебя будет возможность с первых слов порадовать свою младшую сестренку: ее муж вернулся в Прагу и сейчас находится вместе с ее матерью и дочерью.
– Ой, как замечательно.
Луиза посмотрела на него так, как он всегда хотел бы, чтобы она смотрела: как на спасителя, божество, на мужчину, перед которым она навеки в долгу. Она взяла его под руку и положила голову ему на плечо. Он был доволен, что разрешил ей подстричь волосы, хотя с его стороны это была большая жертва – отказаться от удовольствия играть ее тяжелыми локонами. Стрижка подчеркивала безупречную симметрию ее головки, и это возбуждало его сексуально с первых минут, как она предстала перед ним в своем новом облике, воскрешавшем черты той Людмилы, уязвимой и наивной, в которую он так безрассудно влюбился.
Они занялись любовью сразу, как только приехали в роскошный номер отеля «Империал». Из-за того, что Бенедикт терзался ревностью и подозрениями, Луиза возбуждала его сильнее, чем когда-либо. Она не была похожа ни на одну из женщин, которых он знал: и в любви он редко чувствовал, что целиком обладает ею, даже когда слышал, как она кричит в экстазе, или тогда, когда он жестоко покидал ее, стоило ей приблизиться к оргазму, только затем, чтобы потом снова взять ее, когда она меньше всего этого ожидала – иногда спустя несколько часов, когда она уже была одета и собиралась уходить, когда он знал, что под элегантной одеждой она остается все той же трепетной, исполненной ожидания. Больше всего на свете его волновала мысль, что под сдержанной, часто холодной внешностью его жены скрывается ненасытное, вулканическое пламя, страсть, сильнее которой он никогда не встречал.
Освеженные ванной и одетые, они заказали обед в номер. Бенедикт молча ел, не отвечая ей, когда она обращалась к нему, надеясь своей холодностью вынудить ее рассказать об обеде с Фейнером. Она догадалась, чего он ждет, и не разочаровала его, хотя он с недоверием отнесся к небрежному, беспечному тону, каким она начала рассказывать о той встрече.
– Я говорила, что столкнулась в Париже с Фейнером?
Он промолчал, поигрывая вилкой, и не отрываясь следил за выражением ее лица, выискивая предательские признаки тревоги или беспокойства. Но так ничего и не увидел.
– Он сказал, что хочет поговорить о делах, о чем-то, что нас заинтересует. Он пригласил нас на обед, а потом, конечно – тебя же не было, – я решила выслушать, что он скажет, зная, как важна для нас фирма «Эвербах» в Европе.
Когда она запнулась, Бенедикт едва не выдал себя.
– Почему ты не… – он чуть было не сказал «… не пообедала в отеле». Он не мог ляпнуть такую глупость. Тогда он изменил вопрос: —…не посоветовалась со мной по телефону, прежде чем согласиться на эту встречу?
– Честно говоря, моя голова была… и сейчас занята мыслями о Наташе. Я не подумала. Мне следовало бы позвонить тебе, однако… мне кажется, сейчас не время вдаваться во все подробности того, что он сказал. Короче говоря, суть в том, что он ездил в Цюрих, чтобы обсудить вопрос о новых приобретениях «Эвербах». Они… их… интерес к косметическому бизнесу очень высок.
Луиза коротко передала Бенедикту суть разговора с Яном, умолчав лишь о том обстоятельстве, что, по мнению Фейнера, его головная фирма слабо финансирует собственное отделение «Луиза Тауэрс».
– Фирма «Эвербах» заинтересована в приобретении «Луизы Тауэрс», – сказала она наконец, сопроводив свои слова совершенно беспомощным движением руки. – Ян, – она тотчас поправилась, – Фейнер назвал невероятно большую цифру жалованья для меня. – Она застенчиво взглянула на Бенедикта. – Триста тысяч с гарантированным повышением на десять процентов ежегодно и контракт на пять лет. Я не поверила своим ушам. Это меня убедило в конце концов, что фирма «Эвербах» готова заплатить огромную сумму за компанию. Я не особенно об этом задумывалась, так как, разумеется, никому не известно, что может произойти на самом деле, когда начнется обсуждение финансовых условий сделки, но мне в голову пришло одно соображение. Если ты не заинтересован в продаже, то они, без сомнения, намерены купить что-то и вложить большие деньги. Это приведет к жестокому соперничеству и…
– Ты хочешь работать на Фейнера? – перебил ее Бенедикт, не в силах скрыть чувство враждебности и возрастающий гнев.
– Нет, конечно. Я даже мысли такой не допускала. Если только…
Зазвонил телефон. Бенедикт распорядился, чтобы их не беспокоили, если только не будет ничего срочного, и потому снял трубку и слушал, что ему говорили, с мрачным, застывшим выражением на лице. Луизе стало нехорошо.
– Да-да, мы там будем, – положив трубку, Бенедикт снова улыбнулся. – Мы сможем увидеть Наташу через два дня. Ей предоставлена выездная виза на восьмое число. Нас просили приехать на границу в Остер к восемнадцати ноль ноль.
По щекам Луизы заструились слезы, когда она бросилась обнимать его. Он взял ее лицо в ладони.
– Я не позволю этому швейцарскому денежному мешку сломать тебя, уничтожить. Позже поговорим об этом. Я хочу узнать обо всем в мельчайших подробностях, но ты не выставляешься на продажу, любовь моя. Никогда, ни за что, только через мой труп.
Луиза почти не слышала, что он говорил. Каждая клеточка ее тела трепетала от возбуждения. Она не могла думать ни о чем и ни о ком, кроме Наташи и восьмого августа.
– Что… что еще тебе сказали? На чем она приедет? С Ютой, разумеется, но на чем? Конечно, на машине, да?
Удивительно, но впервые за много лет Бенедикт уловил в произношении жены иностранный акцент. Он покровительственно обнял ее за плечи.
– Они с Ютой приедут на фисташковой «татре», поведет которую комми из Братиславского университета.
– «Татра»! – Луиза выглядела встревоженной.
– И что? Что в этом такого?
Она медленно заговорила, словно вслед за словами в ее сознании рождались картины прошлого.
– Я хорошо помню, как отец предупреждал нас о «татрах». «Где «татра», – говорил он, – там тайная полиция». Они все ездили на таких машинах. Это являлось символом влияния, власти, – она содрогнулась.
– Ну, а теперь это символ свободы. Ты не можешь знать об этом, ты слишком молода… – На сей раз в голосе Бенедикта не было ни тени сарказма, когда он упомянул о разнице в возрасте между ними. – Прежде чехи славились своими автомобильными заводами. Им завидовала вся Европа. Кстати, я смутно припоминаю, что «машина для народа» Гитлера – «фольксваген» – был спроектирован на заводе «Татра». Да, уверен, что не ошибаюсь.
Луиза опять его не слушала. В ее жизни вот-вот должны были произойти серьезные перемены, событие, которого она ждала в течение двадцати лет. Она не знала, как переживет оставшиеся два дня.
Хотя Бенедикт больше не заговаривал с женой о предложении Яна Фейнера, он начал действовать, не теряя времени даром. На следующий день он позвонил человеку, которому по-прежнему доверял больше всех других в компании, верному Норрису. Бенедикт кратко пересказал сообщение Луизы.
– Я хочу, чтобы наши юристы послали суровое официальное предупреждение проклятому выскочке. Там без обиняков должно быть сказано, что «Луиза Тауэрс» не продается и никогда не будет продана. А также необходимо довести до его сведения, что я сочту личным оскорблением, если узнаю, что к моей жене снова обратились с подобным предложением, или к любому из служащих «Тауэрс» в этой же связи. Дайте ему понять самым решительным образом, что вопрос закрыт раз и навсегда.
Норрис, забывший, когда в последний раз видел старика злым, не нуждался в объяснениях. Он знал, что Бенедикта безумно раздражало, как высоко поднялся химик, который создал духи «Открытие», принесшие первый успех «Луизе Тауэрс». С точки зрения внешности Фейнера Норрис всегда считал его ничтожеством, но кто знает, нравился ли он когда-нибудь Луизе Тауэрс? Конечно, его и сравнивать нечего с Бенедиктом, однако Норрис прекрасно понимал ярость старика. Женившись, Норрис сам узнал, что такое ревность.
Бенедикт сказал еще не все.
– После возвращения, когда закончится этот кошмар, я хочу встретиться с Филлипсом. И как можно скорее. Я хочу быть уверенным, что гнусный ублюдок Фейнер никоим образом не сможет наложить лапу на «Луизу Тауэрс», что бы со мной ни случилось. Я хочу еще раз хорошенько обдумать организацию нашего косметического подразделения. Прежде всего, чтобы защитить интересы Луизы, но еще и для того, чтобы получить гарантии, что у нее нет шанса наделать глупостей, на случай, если меня не окажется рядом и некому будет дать ей совет. Я хочу пересмотреть все свое завещание, все досконально.
Шел сильный дождь, когда восьмого числа в шесть часов дня они подъехали к австрийской границе. Через нейтральную полосу было невозможно рассмотреть ни мост через Мораву, приток Дуная, ни строго охраняемые чешские сторожевые ворота.
Луиза не могла усидеть в машине. Шофер раскрыл огромный зонт, и они с Бенедиктом стояли под ним, тесно прижавшись друг к другу, вглядываясь вдаль. Прошло тридцать, сорок минут, но Луиза потеряла счет времени. Дождь навел ее на размышления о том, что обычно приходит в голову, когда человек тонет, – перед мысленным взором проносится целая жизнь. Она пыталась вспомнить, как выглядели отец, мать и даже Милош, мужчина, с которым она так ужасно обошлась, использовав его как трамплин, неодушевленную ступеньку на пути в новый мир, к иной жизни. Когда она думала о Наташе, то представляла ее такой, какой видела в последний раз – серьезной маленькой девчушкой семи-восьми лет, эдакого ангелочка с золотисто-рыжими хвостиками и веселой открытой улыбкой, кружившуюся у очага на кухне в балетной пачке, которую мать сшила для нее.
Луиза не могла соединить в своем сознании стройную девушку на свадебной фотографии с той маленькой девочкой так же, как и невозможно было найти хоть какое-то сходство восьмилетней Наташи из ее воспоминаний с молодой мамой на прошлогодней фотографии, где сестра, очень пополневшая, держала на руках ребенка, а муж стоял чуть сзади.
– Кажется, идет машина, – сказал Бенедикт, ласково убирая со лба Луизы намокшую прядь волос.
Луиза посмотрела на часы. Золотые, с бриллиантами – от знаменитого швейцарского часовщика Тюрлера из Цюриха. Они будут первой вещью, которую она подарит Наташе, когда та ступит на свободную землю. Без десяти семь. Медленно, напоминая проявляющийся снимок в затемненной комнате, в поле зрения появился автомобиль. Луиза задохнулась от слез. Это была не «татра», с лонжеронами, напоминающими плавники, и выступающими очертаниями двигателя, расположенного сзади. Это была жалкая, являвшаяся предметом постоянных насмешек, чешская «шкода», что даже в переводе на английский значило «жалость» или «стыд». Кто осмелился занять место ее обожаемой сестры в этом жалком подобии машины?
Луиза отвернулась, по лицу ее потекли слезы боли. Когда она снова посмотрела в ту сторону, машина все еще стояла у австрийской пограничной заставы. Через десять минут автомобиль медленно двинулся вперед. Дверца резко распахнулась. Высокий, нескладный человек в костюме, который был ему слишком велик, помогал выйти второму пассажиру. Высокой, изящной женщине в старомодном плаще безвкусного розовато-лилового оттенка. Женщина нервно осмотрелась по сторонам, потом взглянула на Бенедикта и Луизу, стоявших под зонтом. Она неуверенно шагнула к ним. Только тогда Луиза заметила, что «шкода» была фисташкового цвета.
– Наташа… – Ее голос упал до шепота. – Наташа! – закричала она.
Две женщины бросились друг к другу.
– Людмила, неужели это действительно ты?
– Да, сестренка. Это действительно я.
Лас-Вегас, 1970
– Твое здоровье, Наташа.
Чарльз привык к ее молчанию: она говорила ему, что молчит главным образом потому, что ей не хватает английских слов, а не потому, что нечего сказать. Ему не нужно было ничего объяснять. Он уже знал, как и многие другие сотрудники фирмы, что Наташа привыкла иметь свое собственное мнение.
Не важно, хватало ей запаса английских слов или нет, но она сумела дать понять, что находит уровень подготовки косметологов в Соединенных Штатах очень низким по сравнению с квалификацией, которую дают даже сейчас в нищей Дерматологической клинике в Праге, что в Чехословакии профессия косметолога считается престижной, чтобы получить ее, учатся несколько лет, и потому к ней относятся с гораздо большим уважением, чем, как оказалось, в Соединенных Штатах. От Луизы Чарльз узнал, что то же самое, по мнению Наташи, касается и персонала «Луизы Тауэрс», хотя она была достаточно тактична, чтобы не делать подобных заявлений публично.
– Извини, Чарли.
Ему нравился акцент, с каким Наташа произносила его имя. Когда-то и Луиза называла его «Шарли», но занятия с преподавателем, ставившим произношение, в течение нескольких лет сыграли свою роль. Наташе предстояло пройти еще долгий путь, но лично он все-таки надеялся, что ее речь сохранит следы иностранного акцента. Это служило на пользу делу. Покупатели, похоже, знали или по крайней мере верили, что большинство восточноевропейских косметологов, которым удалось перебраться в Штаты, великолепно подготовлены, и Наташа не является исключением.
На самом дела она была исключительна. Дэвид, зять Чарльза, говорил ему, что даже пресыщенные девицы, работавшие в дирекции, настойчиво добивались сеансов косметического массажа лица у Наташи, так что, возможно, она была права насчет их системы подготовки. Он не собирался глубоко вникать в эти проблемы.
Они провели в дороге больше часа, направляясь из Лос-Анджелеса в Лас-Вегас, где скоро должна была состояться одна из крупнейших офтальмологических конференций, когда-либо имевших место. В Лас-Вегасе, в отеле «Хилтон», компания «Луиза Тауэрс» подготовила три зрелищных показа косметики, чтобы таким образом отпраздновать союз между фирмой «Оптек», мировым лидером в области оптики, и «Луизой Тауэрс», который позволит навсегда решить проблему макияжа для девушек, пользующихся очками. Использовав новейшие приемы демонстрации, «Луиза Тауэрс» собиралась представить новые варианты теней, контурных карандашей для век и туши для ресниц наряду с соответствующими, недавно разработанными оправами очков различной формы, смоделированными для разных типов лица. Начиная с будущего месяца косметика для глаз впервые начнет продаваться в специализированных центрах «Оптек», расположенных в престижных магазинах – но, естественно, только косметика фирмы «Луиза Тауэрс».
Это было лишь одно из многих мероприятий, запланированных отделом маркетинга на ближайшие месяцы, явившееся следствием усиления конкуренции, вынудившей членов правления «Тауэрс» существенно увеличить инвестиции в свое косметическое подразделение. Чарльз никогда еще не был так занят, и ему приходилось постоянно думать о делах, поэтому лишь сейчас, за последние несколько минут, он обратил внимание на то, что маленькая чешка была не только очень молчалива, но и подавлена.
– Почему такой унылый вид? Предполагалось, что эта поездка даст нам отличный шанс прокатиться и отдохнуть.
Чарльз засмеялся, хотя ему было совсем не до смеха. Небольшое удовольствие – иметь дело с человеком, который неизменно пребывает в унынии. Ему такого даром не надо.
– Эй, Наташа, разве ты не знаешь, что любая женщина пожертвовала бы состоянием, только бы сидеть здесь рядом со мной, когда я за рулем этого дьявола? Неужели ты не слышала, «Эсквайр» недавно заявил, что я вхожу в десятку самых завидных женихов Америки?
– С.Квайр?
Чарльз вздохнул. Он пожалел, что завел об этом разговор.
– Так называется журнал. Забудь об этом. Шутка. Но мне по-прежнему любопытно, почему ты сегодня выглядишь еще несчастнее, чем обычно. А ведь ты признавалась, что я один из членов семьи, с которым ты можешь поговорить.
Чарльз резко прибавил скорость, и Наташу бросило на дверь «порше», так что ей пришлось ухватиться за приборную доску.
– Все дело в музыке. Мне больно ее слышать, – тихо промолвила она.
Чарльзу тотчас стало стыдно. Он выключил приемник, настроенный на его любимую радиостанцию, передававшую знаменитый хит Саймона и Гарфункеля «Мост над бурными водами». Никто лучше него не смог бы понять, что чувствует Наташа. После разрыва с Блайт он долго не мог выносить никаких песен о любви. Прошло не меньше двух лет, прежде чем он снова начал слушать музыку, и при этом ему больше не хотелось зареветь в голос, точно ребенку… А Наташино горе было гораздо ужаснее, чем его несчастье. Если бы он помимо жены потерял еще и ребенка, он не мог представить, как бы он выжил.
Пару последних месяцев он проводил в Штатах намного больше времени, помогая укрепить бизнес на внутреннем рынке. Луиза поощряла Чарльза брать с собой ее младшую сестренку в путешествия по стране, чтобы Наташа немного посмотрела Америку.
– Чарли, я буду признательна, если ты хоть что-то придумаешь, чтобы у нее исчезло это страдальческое выражение лица, – сказала она с таким же страдальческим выражением.
Чувствовала ли Луиза свою вину? Отец говорил ему, что Луиза считает себя виноватой в том, что его брак распался, задаваясь вопросом, не его ли длительные поездки за границу, где он занимался расширением международного рынка «Луизы Тауэрс», стали причиной развода. Однако Чарльз ни чуточки ее не винил. Блайт могла бы ездить с ним, если бы не зациклилась на идее стать звездой тенниса – вернее, если бы не зациклилась на теннисисте.
Отец заставлял его работать, как раба на плантации. «Хочу помочь тебе выбраться из ямы, сынок», – твердил он. Чарльз возмущался, но работа действительно помогла, и сейчас он знал (хотя Бенедикт и не говорил вслух: «Работай до седьмого пота, Чарли»), что отец считает работу лекарством, которое может вылечить и Наташу от ее скорбных мыслей.
Впрочем, Наташу не нужно было погонять. Она работала как проклятая: лучше и быстрее всех делала косметические массажи лица в «Институтах», ее больше всех хвалили в водной лечебнице в Палм-Бич, она получала самые большие чаевые, записаться к ней на прием было больше всего желающих. И в отделе научных исследований и новых разработок ему говорили недавно, что у нее много оригинальных идей. Он намеревался выбрать подходящий момент и поговорить с ней об этом, делать это следовало осторожно. Он точно не знал, какую именно постоянную работу в компании предполагает ей поручить Луиза, а ему не хотелось наступать ни на чьи любимые мозоли.
Увидев впереди дорожный знак, Чарльз замедлил скорость.
– Теперь уже недалеко, Нат. – Он коротко пожал ей руку. Ее пальцы были холоднее льда. Он выключил кондиционер. – Не хочешь поговорить?
Она покачала головой и уставилась в окно.
Она немного приоткрыла створки своей раковины во время их второй совместной поездки в Атланту, где они устраивали презентацию нового тонального крема «Биг Глоу» в магазине «Рич». Там Наташа впервые была представлена на афишах как «ведущий мастер макияжа из Европы», и Чарльз был потрясен, как блестяще она справлялась со своей задачей у прилавка. К ней выстроилась такая длинная очередь, что администрация «Рич» стала интересоваться, не сможет ли Наташа задержаться еще на пару дней, если они дадут рекламу в «Атланта конститьюшн»; Луиза согласилась, и Чарльз впервые увидел Наташину улыбку.
Улыбалась она прелестно. И это был единственный раз, когда он заметил некоторое сходство Наташи с ее великолепной сестрой, прежде от него ускользавшее, главным образом потому, что у Наташи был совсем другой оттенок кожи, золотистого, теплого тона, шапка роскошных золотисто-каштановых волос и нежная россыпь веснушек на носу. Хотя за пределами офиса ее по-прежнему именовали «маленькой сестричкой Луизы», она была почти такой же высокой, как и Луиза, но более округлой. Ример, выставляя напоказ свой недавно проявившийся интерес к искусству, однажды провел верную аналогию, сравнив ее с «девушками Рубенса», в отличие от ренуаровского типа Луизы.
Прежде, чем улететь обратно в Нью-Йорк, Чарльз пригласил Наташу на ленч с твердым намерением хоть немного утешить ее, сказав правду: во всех Соединенных Штатах не было человека, кто мог бы сделать больше для спасения ее семьи, чем его отец, за исключением самого президента, с которым отец находился в прекрасных отношениях, – Бенедикт словно задался целью поддерживать дружеские отношения с каждым новым президентом, начиная с Трумэна.
Но главная проблема заключалась в том, как он быстро сообразил во время этого ленча, что Наташа боялась всего семейства Тауэрс в целом, и его отца в частности. Чарльз не смел ее за это осуждать. Переход от ее жизни в Праге к нынешней жизни в качестве члена ближайшего окружения клана Тауэрсов неизбежно травмировал бы ее, даже если бы все не омрачалось ее ужасной личной трагедией.
Чарльз слишком хорошо понимал, что Наташа начала бояться его отца, начиная с тех страшных дней мучительного ожидания в Вене. Он сочувствовал и отцу, которому пришлось день за днем проводить в номере гостиницы вместе с двумя отчаявшимися женщинами, цеплявшимися за малейшую ложную надежду, что муж Наташи, ее ребенок и мать скоро присоединятся к ним, а тем временем положение в стране становилось все хуже и хуже, завершившись в конце августа вторжением в Чехословакию многотысячных советских войск.
Отец не привык сталкиваться с непреодолимыми препятствиями, не привык находиться в тупике и, потратив массу усилий, так и не достигнуть цели. Он не привык терпеливо успокаивать людей, когда что-то не так, в том числе и свою жену, бессильно смотревшую, как ее сестру медленно убивает нервное напряжение, чувство вины и тревоги после того, как мировая пресса сообщила, что Дубчек со своим либеральным коммунистическим правительством отправлен в наручниках в Москву, «пражская весна» закончилась и советская армия оккупировала страну.
Петера, мужа Наташи, не видели с тех пор, как он вместе с ребенком попытался бежать. Чарльз прекрасно представлял, как легко, должно быть, отец выходил из себя в той кошмарной обстановке, и особенно в день, когда Наташа попробовала перебежать границу и вернуться в Чехословакию; тогда им пришлось дать ей транквилизатор и держать под наблюдением врача в венской больнице, пока к ней не вернулся рассудок. Неудивительно, что Наташа остерегалась того, что многие сотрудники фирмы называли знаменитыми «взрывами ярости Тауэрса».
По-видимому, Бланка Сукова, мать Луизы и Наташи, не могла ничем помочь. Теперь до нее было практически невозможно дозвониться, но отец говорил ему, что в письме, полученном в конце прошлого года, Бланка написала: ее брату Иво рассказывали, будто муж и дочь Наташи погибли во время перестрелки под Брно по дороге к границе. Мать с грустью писала, что для Наташи лучше, если она будет считать их мертвыми, и сама она тысячу раз хотела бы умереть!
Они подъезжали к знаменитой полосе Лас-Вегаса. Чарльз начал рассказывать Наташе о городе в пустыне, об азартных играх, продолжавшихся круглые сутки, об «одноруких бандитах», установленных рядом с кассовыми аппаратами во многих супермаркетах. Приближаясь к «Хилтону», он рассказал ей, как резко Невада отличается от Юты, соседнего штата.
– В некоторых маленьких пограничных городках, вроде Уэндовера, половина которого принадлежит к одному штату, а вторая половина – к другому, в одном конце крутые ребята проигрывают свои денежки, и девушки без лифчиков танцуют в ночных барах, а на другом конце – в Юте – даже кофе считается опасным наркотиком, и жители читают благодарственную молитву прежде, чем съесть горячую сосиску. Такова Америка.
Это оказалось довольно утомительным занятием – пытаться заполнить тишину разговором, но когда они затормозили у отеля, в награду он получил одну из прелестных Наташиных улыбок.
Чарльз решил, что она на самом деле необыкновенно милая женщина. Только время может залечить ее раны, время или чудесное известие, что каким-то образом ее дядя ошибся, ее родные целы и невредимы и по-прежнему живут у себя на родине.
Во время работы конференции более трех тысяч женщин пришли в театр-кабаре Лас-Вегаса, чтобы послушать о «бракосочетании» «Луизы Тауэрс» и «Оптек» и увидеть своими глазами на гигантском телеэкране драматические превращения до-и-после, осуществляемые на сцене Наташей и командой визажистов «Луизы Тауэрс», а также лаборантами «Оптек». При демонстрации до-и-после они впервые использовали дорогостоящую технологию прямой телетрансляции.
Когда последний показ завершился под громовые аплодисменты, Чарльз кинулся к телефону звонить в Нью-Йорк. Он беспокоился, так как сам лично рекомендовал потратить целое состояние на проекционное телевидение, и сейчас затея принесла такой успех, какой ему и не снился.
– Заказы на новую косметику для глаз, если ты простишь мне каламбур, необозримы, Дэйв, – восторженно объявил он Дэвиду Римеру. – Тебе стоит пошевелиться и как можно скорее заполучить эксклюзивные права на показ косметики по проекционному телевидению. Самая лучшая реклама макияжа. Каждое движение на сцене, каждый штрих одновременно проецируется на огромный, как в кино, экран. Это было просто невероятно. Когда они разделили экран на две части, чтобы продемонстрировать окончательный результат до-и-после, аудитория обезумела, и сегодня, как и в другие дни, нам понадобится дополнительная помощь, чтобы справиться с потоком заказов.
– Уверен, что мадам Луиза захочет узнать, как справилась Маленькая Сестричка. Она не подвела?
Чарльз привык слышать в голосе своего зятя сдержанное высокомерие. Отвечая на вопрос, он негодующе покачал головой. Неужели Ример не понимает, что Наташа не может провалиться? Что бы там ни говорила и ни предрекала Сьюзен, Наташа, если и не обладала столь ярким талантом Луизы, тем не менее оказывала неоценимую помощь фирме «Тауэрс». В действительности Чарльз был ошеломлен, увидев Наташу на большом экране. Загримированная по такому случаю профессиональным визажистом из Голливуда, она сама была, как кинозвезда.
Он так и сказал Римеру:
– Если честно, я был приятно удивлен, и даже более того. Вероятно, нам следует использовать ее возможности для рекламы на проекционном телевидении. Думаю, нам нужно собраться и выяснить, нет ли у Луизы возражений против привлечения Наташи к такого рода публичным выступлениям. Если нет, кто-то должен посоветовать ей, как одеваться, как вести себя, но говорю тебе, Дэйв, она великолепна. Она естественна. Женщины в восторге от нее, ее иностранного акцента и всего прочего.
Повесив трубку, Чарльз пожалел, что разоткровенничался с зятем, упомянув даже, что Наташе необходимо научиться одеваться. Разумеется, Дэвид тотчас передаст это Сьюзен. Ну, что сказано, то сделано, но в глубине души он был удивлен, что Луиза до сих пор ничего не предприняла, чтобы изменить унылую серо-черную гамму цветов в одежде Наташи и странные сочетания прочих принадлежностей ее туалета. Вероятно, Луизе казалось, что говорить с сестрой о нарядах сейчас бессердечно и неуместно, ведь та все еще страдает из-за гибели близких. С другой стороны, возможно, это именно то, что нужно Наташе, чтобы начать новую жизнь. Она еще слишком молода, чтобы отказываться от радостей жизни.
После возвращения в Нью-Йорк телевидение предоставило Чарльзу запись шоу, состоявшегося в Лас-Вегасе, так что Луиза, Бенедикт, Ример и группа из отдела маркетинга могли собственными глазами убедиться, какой шумный успех имела презентация.
– Мне нравится, как выглядит команда визажистов в белых докторских халатах, – с улыбкой заметил Бенедикт. – Хорошая идея.
– Да, мы решили, что халаты придадут девушкам медицинскую солидность, в отличие от обычной униформы «Луизы Тауэрс», – серьезно объяснила Луиза. – Белые халаты подчеркивают связь между красотой и медициной, советами, какие оправы очков следует выбирать для того или иного типа лица и какая косметика сделает глаза неотразимо красивыми за оптическими линзами, имеющими свойство увеличивать каждую морщинку, каждый дефект.
Бенедикт улыбнулся.
– Мужчины никогда не пристают к девушкам в очках…
– Если только они не пользуются еще и косметикой от «Луизы Тауэрс», – угодливо вставил Дэвид Ример.
Бенедикт проигнорировал его реплику.
– Должен сказать, Наташа выглядела потрясающе. Впервые я не пожалел ее за то, что ей не посчастливилось быть сестрой такой красивой женщины. Соперничество, моя дорогая…
Чарльз усмехнулся, заметив, что Ример пристально наблюдает за Луизой, надеясь увидеть какой-нибудь намек на ревность. Ничего подобного. Напротив, Луиза сияла от гордости.
– Ну, конечно, она потрясающая. И это доказывает, какие чудеса делает профессиональный макияж. Она кажется даже чуть-чуть счастливой. – Она с волнением обернулась к Бенедикту. – Чарльз говорит, что она прекрасно работает, особенно когда непосредственно общается с покупателями. Наверное, нам следует разработать для нее специальную программу по внедрению продукции на рынке, использовав технические возможности проекционного телевидения.
