Текст книги "Сторож сестре моей. Книга 2"
Автор книги: Ширли Лорд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)
Сейчас она внушала себе, как и в то время, что Бенедикт сделал это для нее, признавая все ее заслуги в создании мощной, весьма процветающей косметической компании. Он никогда не говорил ей ничего подобного, но она вынуждена была принять такую точку зрения. Для нее это являлось единственным доказательством, что он считает ее полноправным членом семьи Тауэрс, как и своих обожаемых внуков.
В честь своего прибытия они устроили небольшой семейный прием на Семьдесят третьей улице, Ист-сайда. Кик приехал по специальному разрешению из колледжа; Марлен прибыла пораньше вместе с Зоей, а за ней последовали Фиона и большинство из кузенов Бенедикта, старых и молодых, с женами и детьми. Единственной парой, не принадлежавшей к семейству, была чета Нор-рисов.
Большая гостиная гудела от одобрительных возгласов:
– Ты выглядишь великолепно, Бенедикт.
– Мы счастливы, что вы вернулись в Нью-Йорк, сэр.
– Дела идут прекрасно, Бенедикт. Теперь не о чем беспокоиться, раз ты снова на ногах.
– Ты похудел, и тебе это идет, папочка. Теперь ты сможешь одеваться по последней студенческой моде от Ральфа Лорена, – ворковала Фиона, прижимаясь к нему.
– Зачем ты красишь губы этой богомерзкой коричневой помадой, Фи? – отвечал Бенедикт с широкой улыбкой. – Разве это последний писк моды от «Луизы Тауэрс»?
Фиона хихикнула, ни капельки не обескураженная.
– Это дешевка от «Макс Фактора». Я перешла на режим экономии.
– Как бы не так, – вмешался Кик. – Как насчет замши, в которую ты упакована с ног до головы? Держу пари, это не дешевка.
– Посмотри фактам в лицо, студент. Эта суперзамша от «Хальстона» вдвое дешевле замши от…
Бенедикт слушал, забавляясь, как стайка юных Тауэрсов болтает между собой. Когда уровень децибелов начал повышаться, он устало поднялся на ноги и присоединился к Норрису и его жене Бекки, непринужденно беседовавшим со старшими кузенами у дверей, выходивших в сад. Луиза ни на секунду не спускала с него глаз, но она знала, что он не терпит, когда над ним трясутся, как над ребенком. Они условились, если он захочет уйти пораньше, вместо того, чтобы закончить вечер и встревожить каждого, он лучше скажет, что ему необходимо срочно позвонить. Он курил запретную сигару, чтобы отпраздновать возвращение, но, по мнению Луизы, выглядел очень устало.
Она подозвала Бэнкса, дворецкого, прибывшего к ним из Лондона почти четыре года назад, заменив верного Торпа, ушедшего на покой.
– Узнайте, не пора ли мистеру Тауэрсу позвонить, Бэнкс.
Она следила, как Бэнкс приближается к нему, и с благодарностью увидела, что Бенедикт извинился и, опираясь на руку Бэнкса, направился в библиотеку.
Едва за ним закрылась дверь, к ней подошел Норрис.
– Я беспокоюсь за него, Луиза. Он еще очень слаб.
– Ему нельзя волноваться. Я только надеюсь, что смогу заставить его не забывать об этом.
– Я помогу тебе, Луиза. Можешь на меня положиться. Я буду приезжать каждый день и давать ему отчет до тех пор, пока он не почувствует себя в силах прийти в офис.
На следующее утро Бенедикта не пришлось убеждать не вставать с постели. Путешествие домой утомило его гораздо больше, чем он полагал.
– Не возражаешь, если я ненадолго съезжу в офис? Я думаю, мне следует хотя бы заглянуть, но я не буду задерживаться, – с тревогой сказала ему Луиза.
Он бросил на нее странный, насмешливый взгляд.
– Ты собираешься захватить свою корреспонденцию?
– Если ты имеешь в виду письма из Праги, то да, я действительно хочу прочесть их, но они не имеют никакого значения.
– Когда ты собираешься объявить своей сестре добрую весть? Ты знаешь ее уже несколько недель. Не пора ли извлечь сестренку из пучины безутешного горя? Не говоря уж о тебе.
Она позаботилась об его удобствах, игнорируя сарказм, поправила подушки, подвинула телефон поближе к нему, собрала газеты, разбросанные на кровати.
– Не волнуйся. Наташа узнает, как только у меня дойдут руки до этого. Она ждала десять лет, может подождать еще несколько часов.
Когда она наклонилась к нему, чтобы поцеловать, он схватил ее лицо и страстно поцеловал в губы.
– Я не доверяю тебе, – сказал он, – но все равно, возвращайся скорее.
В машине она пожалела, что уехала. Ей недоставало Венедикта. Она решила, что только пройдет по кабинетам, заверив всех, что босс чувствует себя прекрасно, прочтет письмо Петера Малера, а потом подумает, каким образом лучше всего сообщить Наташе новость. Она испытывала неловкость, необычное волнение, возможно потому, что ей предстояло связаться с сестрой после стольких лет разлуки, возможно, из-за напряжения последних недель. Когда машина остановилась на красный свет на Пятой авеню, она пришла к заключению, что лучше всего Наташе будет услышать новости из уст самого Ласкера в Госдепартаменте; а потом она пошлет ей письмо Петера с сопроводительной запиской, что она уполномочила провести дополнительные поиски во имя обеих семей. После холодного обращения Чарльза с ней она больше не знала, какие чувства испытывает к нему; это была смесь любви и ненависти.
Едва они подъехали к Тауэрс Билдинг, в машине зазвонил телефон. Мысленно она находилась далеко-далеко отсюда, думая о матери и Кристине в Праге и о том, как появление Петера, очевидно, еще не оправившегося от ран, повлияло на их жизнь.
– Миссис Тауэрс, миссис Тауэрс… – Пебблер, новый молодой шофер, которого они наняли как раз накануне путешествия по Европе, резко свернул к обочине. Он выглядел потрясенным. Она схватила телефонную трубку.
Звонил Бэнкс; он тихо сказал:
– У мистера Тауэрса был второй приступ, мэм. «Скорая помощь» выехала.
Подъехав к дому, они увидели, как «скорая» поворачивала за угол. К тому моменту, когда она домчалась до больницы Нью-Йорка, где их ждал батальон врачей и медсестер, было уже слишком поздно. Бенедикт Тауэрс умер в десять часов пять минут утра от второго тяжелого сердечного приступа. Ничего нельзя было сделать, чтобы спасти его.
Сознание сыграло с ней странную шутку. Луиза не имела представления, кто был на похоронах, кроме Кика и Фионы, сидевших у нее по бокам и державших ее за руки, и Чарльза, с другой стороны державшего за руку Фиону. Но она отметила про себя, что Меддерлейк безукоризненно выполнил ее указания – наполнить боковые алтари, большой и малый, только цветами без запаха: астрами, георгинами, нежными японскими анемонами разных оттенков, которые Бенедикт любил больше всего; прежде всего, оранжевого, пурпурного и темно-желтого цвета опавших листьев. Еще она навсегда запомнит сцену, которую увидела, когда, окруженная свитой жен друзей и знакомых, присутствовавших на похоронах, она вышла из церкви: автобус на Пятой авеню, окруженный со всех сторон длинными лимузинами.
«Все были там, – прочтет она в газетах, – все сферы общественной деятельности были представлены своими лидерами: политика, промышленность, искусство, медицина, журналистика – все общество». Но Луиза не заметила никого из них и спросила только об одном человеке:
– Наташа была там?
– Да, – робко ответила Марлен. – Наташа была в церкви, она сидела во втором или третьем ряду.
В течение месяца в Вашингтоне и Нью-Йорке должны были служить заупокойные службы, а затем в течение года – во всех заморских странах, где компания «Тауэрс» имела крупнейшие рынки сбыта. Луиза сама составила меморандум, оповещавший об этом, отпечатанный на плотной белой бумаге с траурной каймой и разосланный по тысячам адресов – людям, много лет работавшим в «Тауэрс», друзьям и знакомым во всем мире.
С того мгновения, когда она была вынуждена смириться с неизбежным, она двигалась, точно робот, не изнемогая от горя, как все от нее ожидали, но вместо того вникая во все мелочи, чего от нее никто не ожидал.
– Ты видел, чтобы она проронила хотя бы слезинку? – спросила Бекки Норрис своего мужа.
– Нет, – спокойно ответил он. – Внешне – нет. В душе, я думаю, она плачет непрестанно. Было бы лучше, если бы она выплакалась. Я уже давно чувствовал, хотя бы на прошлой неделе, когда мы все были на Семьдесят третьей улице, что она на грани срыва. Быть замужем за Бенедиктом Тауэрсом – это тебе не фунт изюма, Бекки.
– Тебе виднее. В сущности, ты был замужем за ним гораздо дольше, чем Луиза. – Ее нежная улыбка смягчила колкость. – А дети помогают? Я думала, что они с Киком как будто ладят теперь. Не знаю, правда, как с Фионой.
– Ты права. Кик, несомненно, потеплел к ней. Она делала для них все, что только возможно. С Фионой по-прежнему проблемы. Полагаю, они будут всегда. Слава Богу, она уезжает на какие-то модные искусствоведческие курсы с группой девочек из школы.
– Уверена, Луиза вздохнет с огромным облегчением.
– Я боюсь вторника.
– Конечно, еще бы! Но, возможно, Луиза уже знает.
– Она не знает. Я пытался убедить Бена, что ему следует объяснить ей, почему он не хочет оставлять ей контрольный пакет акций компании. Без сомнения, он должен был сделать это, но он всякий раз менял тему разговора. Что-то его удерживало, не знаю, что именно, но почему-то он не был уверен, что она не продаст компанию в случае его смерти. Я никогда не мог этого понять.
– Как бы там ни было, но она осталась очень богатой женщиной. С компанией или без, но у нее более чем достаточно денег, чтобы привлечь охотников за состоянием, а с ее замечательной внешностью – тем более.
Норрис укоризненно покачал головой. Женщины могут быть такими жестокими. Даже собственная жена иногда поражала его, но он не сказал ей об этом. Он ограничился замечанием:
– Компания для нее все, и Бенедикт знал это. Я никогда не понимал ход его мыслей, когда дело касалось его семьи. Только Сьюзен, похоже, умела управляться с ним. А ведь он так и не оправился после ее смерти.
Луиза разглядывала свое обнаженное тело, отражавшееся много раз в зеркальных стенах ее туалетной комнаты. Она сильно ущипнула себя за бедро и смотрела, как на коже выступает красное пятно. Она была жива, хотя чувствовала себя мертвой. Каждое слово, жест, движение, каждый шаг давались ей усилием воли. Она была режиссером, ставившим каждую мизансцену в своей жизни, и у нее в ушах звучал неумолимый, непреклонный голос продюсера, руководивший ею почти всю жизнь. Не показывай своих чувств; не позволяй никому проникнуть в свои мысли; так ты сделаешь меньше ошибок.Голос Бенедикта не давал ей спать по ночам, заставлял ее существовать днем. Все казалось нереальным с того самого момента, когда, приехав в больницу, она опустилась на колени подле безжизненного тела Бенедикта.
Утром во вторник она проснулась с мыслью, что через несколько часов встретится с душеприказчиками Бенедикта, двумя юристами, много лет служившими в компании, Грегори Филлипсом и Эштоном Фоксвеллом, занявшим место Леонарда, брата Бенедикта.
Эта встреча станет первой среди многих, так как Филлипс уже уведомил ее, что завещание Бенедикта было сложным и касалось не только компании «Луиза Тауэрс», но и вопросов установления опеки над Киком и Фионой. Она попросила Норриса быть готовым приехать к ней домой чуть позже, как только она позвонит, поскольку у нее есть собственные планы и она хотела бы изложить их в присутствии адвокатов.
Милый, верный Норрис, год за годом просиживавший у дверей зала заседаний правления, в то время как родственники Бенедикта, ни один из которых ему в подметки не годился, важно восседали за большим директорским столом, чтобы утвердить или одобрить множество здравых идей, автором которых он был.
Принимая ванну, Луиза размышляла о действиях Бенедикта в 1974 году. Знал ли он или подозревал, что у него больное сердце, когда принял удивившее всех решение превратить «Тауэрс фармасетикалз» в общественную компанию, чтобы обеспечить ее будущее, не говоря уж о том, что каждый член правления сделал на этом состояние. Может, его предупреждали о том, что его здоровье внушает опасения, когда он сам заплатил состояние, чтобы сохранить акции «Луизы Тауэрс» в целости и сохранности как частную собственность – для нее? Врачи заверили ее, что это было не так, что два его сердечных приступа и последовавший инфаркт явились, цитируя доктора Пристли, «деяниями Господа».
Что она почувствует, когда одним росчерком пера компания, носившая ее имя и в которую она вложила душу, полностью перейдет в ее распоряжение? Она отчетливо помнила, при каких обстоятельствах Бенедикт произносил слова «пятьдесят на пятьдесят». В течение многих лет он часто их повторял, начиная с того дня, когда она открыла маленький магазин на Шестьдесят второй улице Ист-сайда.
Он еще раз повторил их не так давно, вслед за успешной продажей акций «Тауэрс фармасетикалз» они отпраздновали ее вступление в должность президента «Луизы Тауэрс», превратившейся в мощное древо с фабриками и лабораториями, и недвижимостью в двенадцати странах, миллионами долларов в резервном фонде и более двадцатью тысячами служащих по всему миру.
Луиза, не задумываясь, надела тот же самый простой черный костюм, в котором была на похоронах. Спускаясь вниз, она репетировала про себя речь, которую намеревалась произнести.
«Мистер Филлипс, хотя мой муж говорил мне, что мистеру Норрису, его верному заместителю, в качестве вознаграждения было предоставлено преимущественное право выкупа пакета акций на весьма выгодных условиях, когда «Тауэрс фармасетикалз» стала общественной компанией, сейчас я хочу показать, насколько лично я ценю его преданность. Мне хотелось бы найти способ предоставить мистеру Норрису долю акций в компании «Луиза Тауэрс» в знак моего уважения к нему и уверенности в будущем. Я хочу, чтобы он почувствовал себя членом семьи. Я знаю, что мой муж не смог сделать это, так как был связан определенными ограничениями, навязанными ему его отцом. Мистер Филлипс, я хочу, чтобы мистер Норрис понял, что мы с вами постараемся преодолеть эти ограничения». Насколько это осуществимо, она не знала, как не знала и многих вещей о сложных маневрах Бенедикта при ведении дел.
Неимоверная усталость, накопившаяся за последние дни, давала о себе знать. Сидя в большой гостиной, где меньше двух недель назад Бэнкс организовал такой милый семейный прием в честь их прибытия, Луиза обнаружила, что засыпает. Она выпила две чашки черного кофе, что обычно избегала делать, так как становилась из-за этого нервной. Но Луиза уже изрядно нервничала. Странно, что мысль о том, что она – владелица того, что так долго являлось существенной частью ее жизни, заставляла ее нервничать. В конце концов она не планировала никаких радикальных изменений.
Ровно в десять тридцать, когда прибыли Филлипс и Фоксвелл, она попросила Бэнкса проводить их в библиотеку Бенедикта. Это вполне соответствовало моменту – находиться в том месте, где Бенедикт проводил столько времени, занимаясь своим бизнесом.
Луиза пожала им руки и указала на стулья, расставленные вокруг стола у камина. Они сели. Повисло неловкое молчание. Чтобы заполнить его, она выпалила:
– Я попросила Норриса не отлучаться из офиса, чтобы он мог приехать, как только я позвоню ему.
Филлипс с любопытством склонил голову на бок.
– Норриса? – переспросил он.
– Да, я хотела посоветоваться с вами. Знаю, это несколько преждевременно, но есть ли у меня возможность премировать Норриса, выделив ему долю акций «Луизы Тауэрс»?
Она точно не собиралась заводить речь на эту тему так скоро, и приготовленная маленькая речь вылетела из головы, но что-то в поведении адвокатов действовало ей на нервы.
Они оба, казалось, удивились, но она продолжала:
– Хотя мне известно, что мистеру Норрису в качестве вознаграждения предоставили преимущественное право выкупа пакета акций на весьма выгодных условиях, когда были пущены в продажу акции компании-патрона, я хочу доказать ему, как высоко ценю его сотрудничество. Я хочу предложить…
– Миссис Тауэрс… – Тон Филлипса был ледяным.
– Да?
– Осмелюсь предложить, чтобы мы обсудили все вопросы, непосредственно не имеющие отношения к чтению завещания, немного позже. – Он открыл тоненький атташе-кейс, вынул оттуда письмо и вручил ей. – Мистер Тауэрс хотел, чтобы вы прочли это до оглашения завещания. Насколько я понимаю, в письме он объясняет причины, побудившие его сделать определенные распоряжения относительно компании «Луиза Тауэрс».
Она распечатала письмо. Две страницы, исписанные неровным почерком Бенедикта. «Моя любимая Людмила, которую я научил, как стать совершенной Луизой, Луизой Тауэрс…»Слова поплыли перед глазами.
– Я не могу читать его сейчас.
Она говорила так тихо, что Филлипсу пришлось наклониться вперед, чтобы расслышать ее. Он порывисто накрыл своей костлявой рукой ее руку.
– Было бы лучше, если… пожалуйста, попытайтесь.
Она выпрямилась и положила письмо обратно в конверт.
– Я прочту его позже. Если это объясняет нечто, касающееся компании, я лучше прочту его одна. – Неожиданно рассердившись, она добавила: – Не понимаю, зачем понадобились какие-то объяснения. Компания была заложена в 1954 году на основании соглашения «пятьдесят на пятьдесят». В течение многих лет мой муж уверял меня…
Филлипс сухо кашлянул, прерывая ее тираду.
– Как вам известно, акции «Луизы Тауэрс» в 1974 году получили независимую оценку в сто тридцать миллионов долларов. После определенных согласований и переводов средств в фармацевтическую компанию, мистер Тауэрс заплатил эквивалентную стоимость в размере ста восемнадцати миллионов долларов, чтобы обеспечить «Луизе Тауэрс» сохранение статуса закрытой компании, организованной по тому же принципу, по какому прежде была построена компания-патрон.
Заканчивай с этим, мысленно кричала она. Если Бенедикт наносит мне удар из могилы, скажите мне об этом сейчас. Возможно, я не вынесу этого, но я хочу знать сейчас!
– Прочтите завещание, мистер Филлипс, – приказала Луиза.
– «Я, Бенедикт Чарльз Тауэрс из города, округа и штата Нью-Йорк составляю, официально объявляю и признаю этот документ своим действительным завещанием, и я аннулирую все и каждое из моих предыдущих завещаний и дополнительные распоряжения к ним».
Ровный, монотонный голос Филлипса действовал на Луизу усыпляюще. Опять ей пришлось делать усилие, побороть ужасную усталость и сохранить ясность мыслей; хуже того, к затуманенному сознанию – результату бессонных ночей – прибавилась еще и тошнота, вызванная нехорошим предчувствием, усиливавшимся по мере того, как Филлипс зачитывал принятые в таких случаях вступление и пояснения.
– «Слова очищенное от долгов и завещательных отказов имущество» означают «все остальное, очищенное от долгов и завещательных отказов имущество и собственность с последующим имущественным правом».
Согласно этому завещанию, слова «моя жена» значили Луиза Катрина Тауэрс. Согласно этому завещанию, слово «фонд» значило фонд Бенедикта Тауэрса. Согласно этому завещанию, слово «компания» значило «Луиза Тауэрс, Инкорпорейтед».
– «Я передаю все свое личное материальное имущество, за исключением предметов искусства и коллекции скульптуры, своей жене, если она переживет меня. (Как уже было оговорено в учредительных документах от 1951 и 1970 года, предметы искусства и коллекция скульптуры после моей смерти становятся собственностью фонда. Это ни в коем случае не может относиться к картинам, уже принадлежащим моей жене, право собственности на которые подтверждено документально.) Если кто-нибудь из кровных родственников из семьи Тауэрс обратится к моей жене с просьбой о передаче отдельных предметов материального имущества, я предлагаю своей жене отнестись к такого рода просьбам беспристрастно и с присущим ей здравомыслием».
«Если моя жена переживет меня, я завещаю ей все мое недвижимое имущество и собственность, которое будет принадлежать мне к моменту смерти, на основе общего или специального права распоряжаться и депонировать, за исключением недвижимого имущества в целом, и в частности, принадлежащего мне или арендованного от лица компании…»
Филлипс сделал паузу и, не меняя тона, добавил:
– Миссис Тауэрс, далее прилагается подробный список, который вы сможете позже изучить подробно.
И он быстро продолжал:
– «…и за исключением моего дома, находящегося по адресу: 5006 Южно-океанский бульвар, Палм-Бич, Флорида («Цитадель здоровья и красоты»)», – монотонно читал дальше Филлипс. – «Я передаю моей жене все свои законные имущественные права и право собственности на дом, находящийся по адресу: ЗБ Восточная Семьдесят третья улица, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк; я передаю своей жене дом, находящийся по адресу: 500 Треллис-каньон, Бел Эйр, Калифорния; я передаю моей жене фермерскую собственность…»
Луиза услышала, как чей-то голос закричал:
– Хватит! – Крик вырвался у нее невольно. Она начала осмысливать то, что зачитывали ей адвокаты. – Не читайте дальше. Я хочу, чтобы мне объяснили на понятном языке, а не на юридическом жаргоне то, что вы оба уже знаете. Кто новый владелец компании «Луиза Тауэрс»?
Филлипс и Фоксвелл переглянулись, но снова Филлипс взял слово:
– Вы уверены, что не хотите сначала прочесть письмо, которое мне было приказано отдать вам вначале?
Он пытался проявить доброту, но она не желала этого; она не привыкла к доброте, с горечью сказала она себе.
– Мистер Филлипс, из того, что вы уже прочли, кажется, очевидно, что мое истолкование соглашения, которое мы заключили с мужем, соглашения, в которое я верила все эти годы, работая не жалея сил, чтобы обеспечить успех компании, которую я основала и построила, в действительности… – она не могла подобрать нужного слова. Рассудок покидал ее. Она чувствовала, что вот-вот лишится чувств.
– Миссис Тауэрс…
Она стиснула ручки кресла.
– Я в полном порядке. Устала, но полагаю, в состоянии выдержать еще один удар. Скажите мне – объясните мне, что стоит за всеми этими «за исключением» недвижимости, принадлежащей компании?
Из ниоткуда в ее памяти всплыла картина: старая английская королева Мария, которая никогда не горбилась, всегда сидела прямо, словно ее держал огромный крахмальный воротник на шее. Луиза выпрямила шею. Она не намерена доставлять им удовольствие видеть ее сломленной.
– Миссис Тауэрс, я на самом деле считаю, что мне следует продолжить чтение завещания, которое, бесспорно, исключительно благоприятно для вас, особенно учитывая долевой процент акций «Тауэрс фармасетикалз». Только они составляют сумму примерно в десять миллионов долларов и…
– Мистер Филлипс, должна ли я спросить вас еще раз? Разве вы не понимаете, что именно я пытаюсь выяснить? – Луиза приблизила свое лицо вплотную к его и едва ли не прошипела. – Компания,мистер Филлипс, что будет с компанией «Луиза Тауэрс»?
Филлипс вздохнул и посмотрел на Фоксвелла, но тот покачал головой, словно снимая с себя всякую ответственность.
– Очень хорошо, – Филлипс аккуратно отложил в сторону завещание и в простых выражениях начал объяснять, как Бенедикт распорядился компанией «Луиза Тауэрс». – Компания переходит в распоряжение опекунов как доверительная собственность Кристофера Тауэрса, который унаследует контрольный пакет акций в день своего тридцатилетия, при условии, что он будет соответствовать определенным требованиям, главное из которых – успешная работа в компании в течение не менее пяти лет до достижения им тридцати лет. Те же самые требования предъявляются также к его сестре Фионе и кузине Зое, которые обе могут быть приглашены войти в состав правления, начиная с двадцати восьми лет, в зависимости от того, какую оценку даст правление их деятельности в компании.
– Правление? А кто будет в правлении, когда Кику исполнится тридцать через… сколько, двенадцать, тринадцать лет?
Филлипс смутился.
– Ну, этот вопрос предстоит решать вам с Норрисом. Так как Кристофер – ваш приемный сын по закону, мистер Тауэрс знал, что вы будете, разумеется, всегда исходить из его интересов.
Луиза вскочила с места так стремительно, что ее кресло качнулось назад, стукнувшись о стену. Она знала, что выглядит дико. Но ей было все равно. Ей хотелось схватить кресло, и стол, и завещание и вышвырнуть через створчатое окно библиотеки.
– А что, если юный Кристофер Тауэрс захочет продать компанию, когда ему исполнится тридцать? Принимая во внимание, что это закрытая корпорация, он имеет право так поступить?
Филлипс откашлялся.
– Как держатель контрольного пакета – да, при условии, что совет директоров большинством голосов поддержит его, но мистер Тауэрс ясно дал понять, что надеется – правление не примет подобного решения, и он четко оговорил в качестве особого условия, что компания не может быть продана конкуренту и что прежде всего сделку следует предложить члену семьи.
– Норрис знает обо всем?
– Не уверен, миссис Тауэрс.
– А дети?
– Нет, это исключено. Если вы позволите мне продолжить чтение завещания, вы узнаете, что мистер Тауэрс оставил этот вопрос на ваше усмотрение. Что касается того, следует ли поставить Кристофера в известность до достижения им двадцати пяти лет… – Филлипс взял завещание.
Луиза махнула рукой в сторону документа, словно намереваясь выбить его из рук адвоката.
– Нет-нет, не желаю больше ничего слышать. Уверена, об этом написано в письме. – Она принялась расхаживать по библиотеке, теперь очнувшись окончательно, и пробуждение это было мучительным. – Как насчет Чарльза? Почему наследство оставлено не ему? – Она саркастически рассмеялась. – Тогда могло бы состояться чудное слияние двух компаний, «Луизы Тауэрс» и «Наташи Эстетик»!
Филлипс не ответил.
– Итак?
Она стояла, уперевшись рукою в бок, темные глаза сверкали, покрывало черных волос подчеркивало смертельную бледность лица. Никто из юристов никогда не видел, чтобы Луиза Тауэрс столь бурно проявляла свои чувства. Ее взрыв лишил их дара речи.
Фоксвелл пробормотал, запинаясь:
– Вы должны понять… в прошлом между ними произошел своего рода разрыв, причинивший сильную боль мистеру… мистеру Тауэрсу. Он твердо настаивал на своем желании, чтобы мистер Чарльз Тауэрс не имел никакого отношения к компании «Луиза Тауэрс», однако было составлено дополнительное распоряжение, в котором Чарльзу завещается дополнительное количество акций «Тауэрс фармасетикалз». Дополнение было составлено, когда мистер Тауэрс был… непосредственно накануне его возвращения в Нью-Йорк.
– Когда?
Филлипс долго листал завещание и наконец прочел дату. Документ был подписан, когда Бенедикт еще приходил в себя после первого сердечного приступа в «Клэридже».
– А… – она запнулась на имени, – Наташа?
Филлипс покачал головой.
– Нет-нет. Конечно, определенное наследство завещано ряду лиц – слугам, долго проработавшим в доме, друзьям компании, мистеру Норрису, Одри Уолсон.
– Кто это?
Филлипс снова начал листать завещание.
– «Ежегодную ренту в размере двадцати тысяч долларов завещаю моему доброму и доверенному другу Одри Уолсон, ответственной служащей Комиссии по контролю за качеством продуктов питания и медикаментов».
Это был приличный доход. Что сделала добрая и доверенная подруга Одри, чтобы заслужить его? Луиза не стала об этом задумываться. Ей нужно было поразмыслить о куда более важных вещах, но она уже достаточно успокоилась, чтобы спокойно сказать, завершая разговор:
– Благодарю вас, джентльмены. Полагаю, мне пора подняться к себе прочесть письмо, а потом немного отдохнуть.
Когда она провожала их до парадного вестибюля, Луиза снова превратилась в робота, и в ушах у нее звучал голос Бенедикта: «Не позволяй им догадаться, о чем ты думаешь». Я не позволю, не позволю, про себя отвечала она. Я сначала доберусь до своей комнаты и только тогда смогу закричать на весь мир, как я ненавижу тебя.
Не пролив ни слезинки, она лежала на кровати и читала последнее письмо Бенедикта к ней. Как она и ожидала, в нем не было даже намека на правду, почему он решил оставить компанию Кику.
«Когда ты прочтешь это письмо, меня уже не будет на свете. Уверен, ты будешь окружена мудрыми и преданными друзьями и коллегами, которые знают, что Должны заботиться о тебе и помогать советами до конца твоей жизни. Но мы с тобой знаем, что этого не достаточно.
Я не могу со спокойной совестью возложить на твои красивые плечи непомерный груз, каким является огромная компания, в тот момент, когда меня уже не будет рядом. Ты никогда не занималась ведением ее финансовых дел; эта тяжелейшая работа на полном основании была вверена умелым рукам Норриса, под моим руководством. Теперь, когда ты осталась одна, я не могу подвергать тебя дополнительным нагрузкам. Вместо того, чтобы работать больше, я хочу, чтобы ты работала меньше, узнала больше – хотя ты уже многому научилась – о мире и его ценностях, путешествовала, не обременяя себя деловыми проблемами.
При условии, что ты не увлечешься идеей открыть новое дело, у тебя будет достаточно денег, чтобы делать все, что пожелаешь, и поехать, куда захочешь, и наслаждаться свободой от груза ответственности, налагаемого работой».
Что означает этот последний абзац? Неужели в завещании для нее припасен еще один удар, еще одно ограничение, продиктованное из могилы, предоставляющее ей финансовую независимость лишь при условии, что она будет жить, выполняя все указания Бенедикта? Начав читать дальше, она не смогла сдержать дрожи:
«Ты можешь делать как угодно мало или как угодно много для «Луизы Тауэрс». Я хочу освободить тебя от этих обязанностей, зная в то же самое время, что могу положиться на тебя в воспитании наших приемных детей, по рождению моих внуков, носящих фамилию Тауэрс, и что ты продолжишь начатое…»
Три дня она не выходила из своей комнаты. Она сказала Бэнксу, чтобы ее не беспокоили. Она чувствовала сильную боль, унижение и гнев. Она ничего не ела, только пила жасминовый чай, чашку за чашкой, что не приносило ей никакого облегчения.
Она не отвечала на телефонные звонки. Ее «не было дома» для всех посетителей. На четвертый день она бегло просмотрела длинный список людей, звонивших ей: Кик – однажды; Марлен и Норрис – по два или три раза каждый день; Александра Сэнфорд и ее дочь Хэрриет Дэвидсон – каждый день. Один раз даже позвонила внучка Александры, пятнадцатилетняя Пенелопа, являвшаяся также крестницей Луизы, хотя не последовало ни одного звонка ни от Фионы, ни от Чарльза, но – Луиза задохнулась – в списке было имя Наташи. Ее сестра звонила дважды.
Луиза не имела ни малейшего намерения перезванивать ей, но Наташино имя вытащило ее из постели. Какая ирония судьбы! Из-за внезапной кончины ее собственного мужа она до сих пор не сказала Наташе, что Петер воскрес из мертвых.
Утром в субботу Бэнкс объявил, что Норрис с супругой находятся внизу и они очень обеспокоены ее здоровьем.
– Пожалуйста, мадам, не будете ли вы так добры, чтобы поговорить с ними по внутреннему телефону. Я не в состоянии убедить их, и они говорят, что не уйдут до тех пор, пока не услышат лично от вас, что вы здоровы.
