Текст книги "Распутанный (ЛП)"

Автор книги: Шеннон Мессенджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

– Что там было написано? – спросил Киф.

– Много чего я не собираюсь тебе рассказывать. Но… он обо всем позаботился. Некрологи. Могилы. Новое имя. Новый опекун. Счет в банке. Списки того, что можно и чего нельзя, и общие навыки выживания. И он сказал мне, что самое важное, что я могу сделать, – это забыть свою прежнюю жизнь, забыть о нем, притвориться, что я сирота, и никогда не оглядываться назад.

– Полагаю, скрытая камера на твоей могиле на самом деле не соответствует этим правилам, – тихо сказал Киф.

– Как и слежка за тобой… или рассказ тебе всего этого.

Киф кивнул, решив не спрашивать, зачем она это делает.

Он был почти уверен, что по той же причине он продолжал пытаться пробудить воспоминания, которые украла его мама.

Есть вещи, от которых ты просто не можешь отказаться.

– Прости, – снова сказал он ей.

– Ты продолжаешь это повторять.

– Я знаю. – Киф пару раз прошелся по переулку, прежде чем сказал: – Я просто… не могу избавиться от чувства, что я сделал что-то – или не сделал чего-то – что делает меня ответственным за все это, и я просто не помню этого.

Она теребила рукава своей толстовки.

– Так вот почему ты принес нам цветы и стоял там, рисуя в своем маленьком дневничке.

Киф кивнул.

– Можно мне взглянуть?

– На набросок? В нем нет ничего особенного.

– Я бы все равно хотела.

– Ты понимаешь, что для этого мне придется залезть в карман пальто. Я решил упомянуть об этом, потому что не хочу, чтобы на меня снова набросились.

Ее губы дрогнули, будто он почти заставил ее улыбнуться.

– Двигайся медленно, и у нас все получится.

Киф потянулся к карману.

– Тьфу, ты можешь двигаться и быстрее! – проворчала она, когда он ускорил темп, чуть быстрее, чем сонный гуль.

Киф ухмыльнулся и вытащил свой серебристый блокнот, нашел набросок могил и протянул ей, чтобы показать.

– Нет! – сказал он, когда она попыталась отобрать у него дневник. – Там много такого, чего ты не можешь увидеть.

Она закатила глаза и наклонилась ближе, изучая его рисунок.

– Вау, это… гениально, на самом деле.

Щеки Кифа вспыхнули.

– Почему у тебя такой удивленный голос?

– Я имею в виду… это рисунок надгробий. Я подумала, что это будет скучно. Но мне нравится, как ты запечатлел тени и моросящий дождь. Очень… угрюмо. Вроде как ты.

– Я не угрюмый.

Она фыркнула.

– Думаю, ты самый угрюмый мальчик, которого я когда-либо встречала. И самый странный, безусловно.

Она протянула руку и нежно провела пальцем по крошечным цветочкам, которые он нарисовал перед могилой ее отца.

– Думаю, я должна поблагодарить тебя за незабудки. Меня всегда убивало, что я не могу сама положить туда цветы или хотя бы попросить кого-нибудь сделать это за меня.

– Если это поможет, то именно это заставило садовника обратить внимание на могилы. Он заботится о том, чтобы о них не забыли.

Ее улыбка угасла.

– Это последнее, чего бы хотел мой отец. На самом деле…

Она схватила уголок рисунка Кифа и вырвала его из дневника.

– Эй!

– Извини-ка! Мой отец не хотел бы, чтобы что-то подобное вышло наружу… ого, и он определенно не хотел бы этого, – добавила она, указывая на портрет, который Киф нарисовал ее и ее отца, когда Киф пытался оценить ущерб, нанесенный его дневнику. Она вырвала и этот рисунок, прежде чем Киф успел убрать блокнот подальше от нее.

– Эй, я взял за основу фотографию в некрологе, который он, очевидно, написал, так почему это плохо?

– Возможно, этого не было бы, если бы ты не был тем мальчиком, который исчез, – возразила она. – Но что, если этот дневник попадет в руки твоей мамы?

– Этого никогда не случится.

– Уверена, ты хочешь, чтобы это было правдой. И я надеюсь, что так оно и есть. Но мы оба знаем, что ты не можешь этого гарантировать.

Киф нахмурился, но спорить не стал.

– Как бы то ни было, – сказала она, засовывая оба рисунка в карман своей толстовки, – ты действительно талантлив. Надеюсь, ты это знаешь. И… ты действительно оказал мне огромную услугу. У меня нет ни одной фотографии моего отца. Он сжег их все, когда стирал наши жизни. И газетная статья такая зернистая. Так что… спасибо.

– Не за что, я думаю, – сказал Киф, засовывая дневник обратно в карман пальто.

– Подожди, там есть что-нибудь еще обо мне?

– Просто рисунок Британской библиотеки, но на нем нет ваших имен или чего-то еще. Я пошел туда, чтобы посмотреть, не пробудит ли это какие-нибудь воспоминания, поскольку в некрологе говорилось, что вы погибли именно там.

– Ух ты, – пробормотала она. – Ты действительно винил себя в нашей смерти, не так ли? Почему?

Он пожал плечами.

– Трудно не предполагать худшего, когда восстанавливаешь украденную память и обнаруживаешь, что доставил письмо кому-то, кто вскоре умер.

Элеонора прикусила губу.

– Это было всего лишь письмо, Киф.

– Легко говорить, когда не знаешь, что было внутри, – сказал Киф, откидывая мокрые волосы с глаз. Моросящий дождь превратился в мелкий дождичек. – Жаль, что я не открыл тот конверт.

– Расскажи мне об этом. Но в этом-то и проблема игры «Что, если». Все, что она делает, – это заставляет тебя чувствовать вину за то, что ты не в силах изменить. Лучше придерживаться фактов… так что давай повторим их, хорошо? Ты был всего лишь маленьким мальчиком, доставлявшим письмо. И… я тебя не виню. Так что забудь об этом. Больше никаких рисунков. Больше никаких посещений могил. Уничтожь все остальные заметки или зарисовки, которые ты сделал обо мне, и двигайся дальше. Я серьезно, Киф. Нам обоим нужно прекратить это. Сейчас. Я собираюсь снять эту камеру на кладбище, потому что понимаю, как мне повезло, что никто не воспользовался ею, чтобы найти меня. И мне нужно, чтобы ты мне кое-что пообещал. – Она подождала, пока он посмотрит на нее, прежде чем продолжить: – Ты никому не можешь сказать, что видел меня. Никогда. Элеонора Оливия Райт мертва. Мне нужно, чтобы ты придерживался этой версии. Если кто-нибудь узнает…

– Но это было из-за твоего отца, а не из-за тебя. Если только ты не знала, чем он увлекался…

– Я не знала.

– Ты уверена? – Его эмоции продолжали затмевать ее, но он все еще чувствовал следы страха. – Ты можешь сказать мне.

– Я не знала, – настаивала она. – Но ты думаешь, это имеет значение для твоей мамы? Ты же сказал, что она суперзлодейка, верно?

– На самом деле, даже хуже.

Элеонора кивнула.

– Как думаешь, что бы она сделала, если бы узнала, что я все еще жива?

– Не знаю.

Но он не хотел этого выяснять.

– Я так и думала. Поэтому мы должны быть предельно откровенны: ты никогда меня не видел. Я никогда не видела тебя. Если кто-нибудь спросит, я похоронена в той могиле, куда ты положил эти красивые цветы.

– Хорошо, но что, если мне нужно будет тебя найти?

– Ты не найдешь.

– Похоже, что я мог бы. Моя мама пыталась завербовать твоего отца не просто так. Возможно, ты единственный человек, который может помочь мне разобраться, что это было.

– Нет, я не могу. Я знаю, ты думаешь, что я накапливаю всю эту информацию. Но я тоже была всего лишь ребенком, Киф. И я действительно хорошо разбиралась в теориях заговора моего отца.

– И все же ты установила камеру на своей могиле.

– Эй, а ты попробуй оказаться в могиле, и посмотрим, не будет ли тебе немного любопытно, кто тебя навещает!

– Уверен, что был бы рад, но, перестань, Элеонора, мы оба знаем, что ты что-то скрываешь.

– Если это так, ты действительно думаешь, что сможешь убедить меня поделиться этим после того, как я скрывала это все эти годы?

Киф вздохнул.

И она тоже.

– Послушай, – сказала она наконец, – у меня такое чувство, что ты привык работать в команде. Но я не такая. Я работаю одна. Так было всегда. И так будет. И поверь мне, так лучше. Если ты все еще беспокоишься, что упустил какой-то важный секрет… сосредоточься на том, чтобы остановить свою маму. Это все решит.

– Легче сказать, чем сделать.

– Ну что ж… я верю в тебя.

Эти слова вполне могли быть поддразниванием.

Но он понял, что она имела в виду именно это.

– Итак… мы договорились? – спросила она. – Ты будешь хранить мои секреты, а я – твои?

– Наверное, – сказал он, хотя и понятия не имел, как он собирается скрывать от всех что-то настолько важное.

Но ему придется.

Если он расскажет хотя бы одному человеку, это распространится.

Секреты всегда имеют значение.

– Спасибо, – сказала она, одарив меня грустной улыбкой, которая не показала ямочек на щеках. – Уверена, это означает, что мы прощаемся. А не «скоро увидимся». Не «до новой встречи». Это прощание. Точка. Окончательная. Понял?

Когда он кивнул, она протянула ему следопыт.

– Хорошо, – сказала она, неловко махнув рукой, и повернулась, чтобы уйти.

Но через несколько шагов повернулась обратно.

– Ладно, я должна спросить. Кто ты? И, пожалуйста, не говори «инопланетянин».

Киф рассмеялся.

– Ты уверена, что хочешь знать? Правда не будет звучать более правдоподобно.

Она задумалась над этим.

– Ты прав, – сказала она, на этот раз по-настоящему улыбаясь – ямочки на щеках и все такое. – Я не хочу знать.

Глава 37

– Итак, ты выглядишь… промокшим насквозь, – сказал Альвар, когда Киф попытался – и безуспешно – прокрасться обратно в номер незамеченным. – Это потому, что ты все это время стоял под дождем и печально смотрел на пару могил? Или потому, что после этого ты отправился угрюмо гулять под дождем?

– И то, и другое понемногу, – сказал ему Киф, поскольку это было в некотором роде правдой.

Ему придется привыкнуть к полуправде и расплывчатым ответам, если он хочет добиться успеха.

Не то чтобы он никогда раньше ничего не скрывал, но это определенно не было обычной ложью.

Это был огромный секрет, который изменил правила игры.

Даже больше, чем тот факт, что Альвар все еще жив.

И ему придется вечно скрывать этот секрет.

От всех.

Даже от Фостер.

Мысль о том, сколько лжи ему придется ей рассказать, заставила его почувствовать себя так, словно он проглотил целую корзину личинок.

Но это был единственный способ защитить Элеонору.

Честно говоря, это был единственный способ защитить всех.

Что бы ни обнаружил Итан Бенедикт Райт II, оно было настолько ужасающим и опасным, что он пожертвовал всем, включая свою жизнь, чтобы скрыть это. На самом деле, Киф гадал, не убрал ли он статус «доктора» из своих некрологов – и со своего надгробия – в качестве последнего, отчаянного способа сказать: «Пожалуйста, забудьте, кем я был на самом деле, и не спрашивайте, над чем я работал!»

Киф не сомневался, что его мама пойдет на все, чтобы заполучить это исследование.

Кто знает? Возможно, именно поэтому она так старалась заставить Кифа винить себя в смерти Итана и Элеоноры.

Возможно, она надеялась, что он обнаружит что-то полезное в своем стремлении к искуплению.

Если таков был ее план… он сработал.

Очевидно, Элеонора что-то знала.

Так что, если его мама узнает, что девушка жива, она устроит новый террор, пока не выследит Элеонору и не выяснит, что та скрывает.

Кто знает, сколько людей пострадает в процессе?

Киф не мог этого допустить.

Ему просто нужна была надежная стратегия сохранения тайны, иначе он никогда не сможет уследить за таким количеством лжи. Его история должна была звучать гладко и последовательно… и ему нужно было начать рассказывать ее сейчас, чтобы он мог отточить каждую деталь. Иначе его очень умные, очень наблюдательные друзья когда-нибудь докопаются до истины.

И он надеялся, что, если посидит на своей счастливой скамейке в парке рядом со своим маленьким приятелем лисенком, его снова посетит вдохновение.

Но легкий дождик превратился в проливной дождь, и его дождевик ничем не мог помочь.

– Хочешь о чем-нибудь поговорить? – спросил Альвар, напомнив Кифу, что он все еще стоит в гостиной, и с него капает на пол.

– Может быть, позже, – сказал ему Киф. – Прямо сейчас мне нужно принять душ.

– В самом деле? Такое впечатление, что ты уже принял один.

– Ха-ха, но это напомнило мне: куда мы ни отправимся в следующий раз, давай пойдем куда-нибудь в солнечное место, но не в Австралию.

Альвар ухмыльнулся.

– Все еще не простил им падающих мишек, да?

– Больше похоже на гигантского паука. Клянусь, я до сих пор чувствую, как эта тварь ползет по мне.

Он вздрогнул и замахал руками.

Альвар рассмеялся.

– Ладно, пока обойдемся без Австралии. Когда-нибудь я все равно попробую Тим Тэм. А пока, ты хоть немного приблизился к пониманию того, куда мы направляемся? Потому что, если ты все еще сомневаешься, у меня есть гораздо больше информации о международных сортах блинов, которая, возможно, поможет тебе сузить выбор. Я также подумал, что, возможно, нам стоит потратить день или два на посещение нескольких разных мест, прежде чем мы остановимся на одном. Попробовать блюда. Посмотреть отели. Насладиться музыкой и искусством. Не то чтобы мы очень торопились, верно?

– Я не знаю, – пробормотал Киф.

Чем скорее он уберется из Лондона, тем легче будет притвориться, что Элеоноры где-то там нет. Он сомневался, что сможет увидеть кого-нибудь с рыжими волосами, не подумав: «О НЕТ, ЭТО ОНА!»

– Серьезно, Киф. Ты в порядке? – спросил Альвар, давая понять, что ему нужно научиться вести себя как обычно.

Он попытался придумать какое-нибудь оправдание своему нынешнему настроению, но потом понял, что ему не нужно придумывать большую и запутанную историю для прикрытия.

Ему просто нужно было снова стать тем парнем, который зашел в тот переулок, проведя некоторое время, разглядывая могилы, за которые он чувствовал ответственность, вместо того, чтобы быть парнем, который ушел после того, как на него набросилась мертвая девушка.

– Это было тяжело, – сказал он Альвару. – Но… я рад, что пошел.

– В чем-то разобрался? – спросил Альвар.

– Думаю, посмотрим.

Он направился в ванную и нырнул под душ… и, стоя под струями теплого пара, понял, что ему действительно нужна перезагрузка.

Способ перекалибровать свою жизнь на ту, что была до Элеоноры.

Физически.

Мысленно.

Эмоционально.

И это не должно было быть слишком сложно, поскольку он мог справиться с каждой областью индивидуально.

На самом деле, он начал с физического осмотра, как только вытерся и переоделся в свою любимую голубую фланелевую пижаму. Ему просто нужно было убедиться, что Элеонора не оставила ему синяков, и проверить свою одежду на наличие странных пятен от катания по грязному переулку.

Но потом вспомнил, что ему также нужно привести в порядок свой дневник, так как кто-нибудь мог заметить пропажу страниц, хотя следы от вырванных листов были довольно чистыми.

Спустя полчаса утомительной обрезки он был очень горд тем, каким нетронутым выглядел переплет.

Но ему также нужно было заменить рисунок с могилами.

Он знал, что Элеонора не хотела, чтобы кто-нибудь его увидел, но когда-нибудь ему придется рассказать Фостер, что он был на том кладбище, и она хотела бы, чтобы у него был набросок воспоминаний.

Поэтому он достал цветные карандаши и принялся за работу – нарисовал надгробия меньшего размера, чем в первый раз, и показал более захламленное кладбище. Надеясь, что так будет труднее узнать могилы, если кто-нибудь когда-нибудь туда зайдет. И он ограничился большей частью деталей, упомянув о незабудках, которые принес с собой.

Он также начал работать над ментальной составляющей своей перезагрузки, когда делал наброски, представляя, как показывает рисунок Фостер и пытается придумать, что бы сказать.

Он скажет ей, что принес цветы, чтобы положить их к надгробиям, и, вероятно, обсудит, насколько странной была эта традиция.

Может быть, он также расскажет ей о садовнике, чтобы дать понять, что он был первым человеком, посетившим эти могилы. Тогда они все еще могли бы говорить о том, какой стратегической стратегией руководствовалась его мама, когда выбирала Итана, выбирая человека, по которому никто не будет скучать.

Он мог бы даже показать ей рисунок Британской библиотеки и сообщить, что побывал там, и это не вызвало у него никаких воспоминаний.

Чем меньше он редактировал правду, тем легче было сохранить последовательность изложения.

Но более серьезной проблемой должна была стать эмоциональная составляющая перезагрузки, поскольку известие о том, что Элеонора все еще жива, изменило его отношение практически ко всему.

Так много времени в Лондоне он потратил на поиски двери, которая больше не была зеленой, и на попытки вызвать в памяти несуществующее воспоминание о том, что было внутри письма. И ему нужно было убедиться, что, когда он будет рассказывать об этих заданиях, он будет похож на Кифа, который не знал, что никогда не открывал конверт, и на Кифа, который не слышал, как Элеонора сказала ему, что не винит его в случившемся.

Ему нужно было казаться грустным, разочарованным, сомневающимся в себе, немного отчаявшимся и более чем сломленным – что не должно было быть трудно, поскольку он все еще испытывал все эти эмоции.

Он просто испытывал их по разным причинам.

Он ненавидел то, что Элеонора была там совсем одна, прячась от его мамы.

Ненавидел то, что ему приходилось лгать всем, чтобы защитить ее.

Ненавидел то, что у него не было ни малейшего представления о том, над чем работал Итан, поскольку он был уверен, что это как-то связано со Стелларлун.

Элеонора сказала, что ее отец упоминал что-то о геологии в те последние дни… а разве геология не была наукой, изучающей горные породы?

Киф не понимал, как это может быть совпадением.

И все же из всех этих фрагментов по-прежнему не складывалось ничего полезного.

Так что хитрость заключалась в том, чтобы сопоставить все эти искренние чувства с фактами, которые когда-то были правдой, но теперь немного устарели, а затем поделиться только устаревшей версией истории.

Это определенно повредит его мозгу.

Но Киф был уверен, что справится с этим.

Ему просто нужно было попрактиковаться.

Прокручивая в голове эти истории снова и снова.

И ему нужно будет сделать то же самое, когда придет время скрыть тот факт, что он столкнулся с Альваром.

– Ты там в порядке? – спросил Альвар, просовывая голову в дверной проем. – Я думал, ты вернешься, чтобы обсудить возможные города.

– Извини, – сказал Киф, откладывая цветные карандаши. – Я хотел убедиться, что записал свои воспоминания.

Альвар кивнул.

– И полагаю, ты все еще не хочешь говорить об этом?

– Пока нет.

Только после того, как он отрепетирует это еще несколько раз.

– Хорошо, тогда я, пожалуй, пойду немного посплю, – сказал ему Альвар. – Уже довольно поздно. А завтра будет важный день, не так ли? Нужно много собирать и планировать. Может быть, даже совершить небольшую поездку в город, о котором я собирался тебе рассказать. Я приберегу большую часть рекламной кампании на утро. Но скажу всего два слова: блинчики с чуррос.

Киф рассмеялся, когда Альвар изобразил, как роняет микрофон.

– Да ладно, ты же знаешь, что нам нужно это попробовать, – настаивал Альвар. – Это не значит, что мы должны переезжать туда. Просто побаловать себя вкусным завтраком! Ты заслужил это после тяжелого дня.

– Возможно, – сказал Киф, размышляя, правильно ли он поступил, согласившись взять Альвара с собой.

Теперь, когда ему было что скрывать, все становилось еще сложнее.

Но… возможно, это будет хорошей практикой.

В любом случае, это происходило.

Так что ему, вероятно, следует попытаться немного отдохнуть.

Он забрался в постель и закрыл глаза, но его мозг продолжал работать, работать, работать.

А дождь все стучал, стучал, стучал… или, подождите.

Это дождь?

Он прислушался внимательнее и…

Нет, это был стук в дверь.

Он встал и надел тапочки, предполагая, что Альвар заказал свежие полотенца или доставку еды и напитков в номер, или что-то в этом роде.

Но когда открыл дверь, то не обнаружил никого из персонала отеля.

Его глаза расширились настолько, насколько это было возможно, когда он уставился на три насквозь промокшие фигуры.

Какая-то часть его мозга узнавала всех троих, но его взгляд был прикован к девушке в центре, которая наблюдала за ним нервными карими глазами.

Его губы изогнулись в ухмылке, когда он прошептал:

– Фостер?

Глава 38

ФОСТЕР ЗДЕСЬ!

Киф не был уверен, как ему радоваться – танцевать или прятаться, но прежде чем он успел решить, Фостер бросилась на него – и после подката Элеоноры Киф был готов к тому, что его врежут в стену.

Вместо этого, это оказалось самым потрясающим розыгрышем из всех розыгрышей!

Кифа даже не волновало, что ее одежда и волосы промокли насквозь, и что ему пришлось обнять ее в ответ, не касаясь руками, на случай, если он не сможет контролировать свои способности так, как ему хотелось бы.

Все, что имело значение, это то, что ФОСТЕР ЗДЕСЬ!

И она, казалось, действительно была рада его видеть!

Он не мог сказать наверняка, потому что его собственные эмоции затмевали все, но то, что она продолжала обнимать, показалось ему хорошим знаком.

Часть его готова была стоять так вечно, но его чуть более практичная сторона заставила воспользоваться моментом и сказать:

– Эм… не то чтобы я не рад тебя видеть, Фостер, но… как ты меня нашла? Все в порядке? И еще: в какой-то момент мне понадобится подышать.

Она опустила руки и отшатнулась с восхитительно ярко-красными щеками.

– Прости!

– Не за что извиняться, – заверил ее Киф, кашляя, чтобы отдышаться, включил свет и отступил в сторону, пропуская ее внутрь. – У меня было чувство, что ты придушишь меня, если я когда-нибудь увижу тебя снова.

Это была совершенно неподходящая шутка.

Ее улыбка погасла, и она отвернулась, теребя свой плащ.

– Ты действительно не планировал возвращаться, не так ли?

Киф знал, что ему нужно все исправить, но было трудно придумать, что сказать, потому что… он все еще не мог понять, что чувствует она.

Даже когда попытался прочесть ее эмоции, все, что он мог уловить, была странная тупая боль.

– Я думал, я это объяснил, – пробормотал он, стараясь не волноваться, что с его эмпатией что-то не так. – Я не хочу оставаться в стороне. Просто для меня небезопасно находиться в Затерянных городах, между моей мамой и… всем остальным.

– Но, похоже, теперь ты можешь разговаривать, не отдавая команд, – это большой прогресс, – напомнил ему новый голос.

Киф подпрыгнул, хотя не должен был испугаться.

Он прекрасно видел, что Фостер была не одна, когда открывал дверь.

Он просто так увлекся всеми этими объятиями, что совсем забыл: рядом был Декс!

Как и Мальчик-Челка, что казалось странным выбором для поисковой группы Кифа Сенсена, но он мог подумать об этом позже, потому что он также помнил, что Альвар был в соседней комнате, и было бы очень, очень, очень, очень плохо, если бы кто-нибудь тоже понял это.

Будем надеяться, что Альвар достаточно умен, чтобы оставаться незамеченным.

Тем временем Кифу казалось, что все ждут, что он что-нибудь скажет.

Точно!

Он не ответил Дексу!

– Это не такой большой прогресс, как ты думаешь, – сказал он, понимая, что также не может читать эмоции Декса, поэтому понятия не имел, был ли Декс все так же расстроен, как во время их последнего разговора. – К тому же, есть еще кое-что другое, понимаешь? – добавил он, чтобы, по крайней мере, признать странность отношений между ними.

– Я знаю, – встряла Фостер, не сводя с него пристального взгляда. – Обо всем.

У Кифа пересохло во рту.

– Декс рассказал тебе?

– Она о многом догадалась, – объяснил Декс. – И я никому больше не рассказывал.

Киф хмуро посмотрел на Мальчика-Челку.

Тэм пожал плечами.

– Я очень хорошо отношусь к тому, что ничего не знаю. Не стесняйся хранить все свои секреты при себе.

– Договорились! – сказал Киф, прежде чем повернуться к Дексу, желая убедиться, что с ним все в порядке. – Эм… кстати, как поживает твоя семья?

– Вроде так же. – Декс снова взглянул на Мальчика-Челку, и тот, наконец, понял намек и отошел к окнам в дальнем конце комнаты. Но Декс все равно понизил голос, когда сказал Кифу: – Ты же знаешь, что в случившемся нет твоей вины, верно? У меня было много времени, чтобы подумать об этом, и я понял… ты ничего не изменил. Все именно так, как и должно было быть всегда.

Кифу захотелось ухватиться за эти слова и обнять их.

Но он не был уверен, что это правда, теперь, когда знал, что может вызывать способности.

– Да, но…

– Нет, – перебил Декс. – Никаких «но». Я не говорю, что тебе больше не нужно учиться контролировать эту способность, и чем меньше людей будет знать об этом, тем лучше. Но не думаю, что тебе нужно прятаться.

– Тем более, что ты уже добился значительного прогресса в управлении своим голосом, – добавила Фостер. – Если ты можешь делать это, я уверена, что ты сможешь контролировать и другие свои способности.

Киф провел рукой по волосам, жалея, что не может разделить ее уверенность.

Но он начал беспокоиться, что все эти визуализационные штучки, которыми он занимался, ухудшили его способности, а не улучшили их.

Будто… он видел милую складочку между ее бровями, но не мог понять, говорит ли это складочка «я серьезно!» или складочка «я действительно в стрессе!» или складочка «Как мне удается выглядеть такой милой, когда я волнуюсь?».

Он вздохнул.

– Просто… трудно сказать, действительно ли я контролирую все эти командирские штучки, или мне только кажется, что я это делаю, потому что…

– Потому что что? – настаивала Софи.

– Я не знаю.

Он пытался придумать убедительное объяснение, но его мозг был слишком занят, выкрикивая миллион НЕЛЬЗЯ.

Не упоминай, что ты можешь исцелять способности.

Не упоминай Альвара.

Определенно, не упоминайте ничего об Элеоноре.

Так что же он мог сказать?

– Может быть, мой мозг инстинктивно понимает, что управлять людьми было бы кошмаром, – выпалил он, а потом захотел ударить себя, потому что это было неправдой!

Но слова уже были сказаны, так что лучшее, что он мог сделать, это просто сменить тему.

– Клянусь, чем дольше я здесь нахожусь, тем меньше смысла теряю в их мире. Ты знаешь, что у них есть блюдо под названием «пузырьки и писк», и в нем нет ни пузырьков, ни писка? И даже не рассказывай мне о том, как они его украшают. – Он обвел рукой комнату. – Зачем столько цветов? Вазы с ними. Картины с ними. Резные фигурки с ними. Даже на подушках, занавесках и стеганых одеялах они изображены. Думаю, люди, возможно, больше помешаны на цветах, чем эльфы на блестках.

Он серьезно говорил о декоре?

Видимо, после того, Фостер сказала ему:

– Большинство мест так не украшены. Что напомнило мне… как ты смог позволить себе остановиться здесь?

Киф попытался придумать, как лучше это объяснить, но потом понял, что ему, вероятно, следует придерживаться той же истории, которую он рассказал Альвару, поскольку Альвар наверняка подслушивал.

– Технически, за это платит дорогая мамочка, – сказал он, добавив ухмылку, чтобы убедить в этом. – Перед отъездом я покопался в ее шкатулке с драгоценностями в Кэндлшейде, и оказалось, что вещи, которые я взял, стоят кучу человеческих денег.

К счастью, все они выглядели впечатленными, но затем Фостер пришлось проявить логику и начать задавать вопросы типа:

– Как ты узнал, где все продать? И разве отели не требуют предъявления какого-либо удостоверения личности, прежде чем заселять в номер, особенно в такой номер, как этот?

– Было много проб и ошибок, – сказал Киф, пытаясь перевести разговор в другое русло. – У меня ушло несколько дней на то, чтобы безостановочно скакать по свету, чтобы найти в следопыте ту грань, которая привела меня в Лондон. А потом я просто побродил вокруг, пытаясь понять, как все это работает, и понял, что все дело в том, кого ты знаешь. Задавай правильные вопросы, заводи правильных друзей…

– Друзей? – перебила его Фостер. – У тебя здесь есть друзья?

Отлично, почему он это сказал?

Теперь Декс выглядел очень заинтересованным, а Фостер – нет.…

Ей было грустно?

Или, может быть, ей было больно.

Все, что он знал наверняка, это то, что ничего хорошего из этого не выйдет, если они узнают, что он говорил об Альваре.

Это была именно та оговорка, которой ему нужно было избежать.

– Давай просто скажем, что мне немного помогли, и оставим все как есть, хорошо? – умолял Киф.

Он понимал, что у Фостер все еще оставалось по меньшей мере сто миллионов вопросов, поэтому добавил:

– Обещаю, когда-нибудь я расскажу все о своих приключениях в Стране людей, включая особенно потрясающий анекдот с участием гигантского паука и ужасной пасты под названием «Вежимайт».

По крайней мере, это вызвало у нее улыбку.

И, ого, теперь ему придется поделиться своим унижением… и он мог бы легко рассказать эту историю, не упоминая Альвара.

Ему просто нужно было привыкнуть стратегически подбирать слова.

– Но прямо сейчас, – сказал он, понимая, что было бы безопаснее заставить их говорить больше, тем более что им предстояло кое-что серьезно объяснить! – Я думаю, что был очень терпелив, ожидая, когда вы расскажете мне, почему вы все здесь – насквозь промокшие, посреди ночи – и как вы нашли меня, хотя я действительно хорошо старался оставаться незамеченным. Я также хотел бы знать, как тебе удалось отказаться от Гигантора ради этого маленького приключения, поскольку, я полагаю, это была довольно эпическая борьба.

– Это действительно долгая история, – сказала ему Фостер со слегка самодовольной улыбкой, от которой у него екнуло сердце.

Ему нравилось, когда мисс Ф. гордилась собой.

– Ну, тогда, думаю, хорошо, что в моей комнате есть все эти стулья! – Он обвел рукой зону отдыха. – Внимание: они не такие удобные, какими должны быть. Честно говоря, ничего такого. Чего бы я только не отдал за кровать, сделанную гномами. И, может быть, кусочек мэллоумэлт. О, и несколько бутылок «Молодости»! Человеческая вода ужасна. Не могу решить, какой у нее вкус – ног или грязных камней. Стоит ли нам когда-нибудь провести дегустацию и проголосовать? У меня есть куча бутылок.

– Вообще-то, – сказал Мальчик-Челка, приближаясь к ним, как темная туча, готовая пролить тонну дождя на их веселую беседу, – что нам следует сделать, так это избавиться от твоего трекера.

Киф взглянул на Фостер, надеясь, что она покачает головой и скажет ему:

«Не волнуйся, все не так, как кажется».

Но она побледнела и стала серьезной.

А Декс закатывал рукава.

А Мальчик-Челка наблюдал за ним с чем-то раздражающе похожим на жалость.

– Хм… у меня есть трекер? – сказал он, давая им еще один шанс все отрицать.

Никто из них этого не сделал.

Глава 39

У него был трекер.

Эти слова снова и снова прокручивались в голове Кифа вместе с миллиардом вопросов, таких как…

– Как? И, что более важно, от кого? И еще: Пожалуйста, скажите, что для того, чтобы избавиться от этого, мне не придется стирать с себя кожу! – взмолился Киф.

– Кожу не надо будет убирать, – пообещала Фостер, глядя на него широко раскрытыми нежными глазами, что немного успокоило его панику, пока она не разрушила ее, добавив: – Но Тэм прав… нам следовало начать работать над этим немедленно. Есть идеи, что тебе понадобится, Тэм? Должен ли он лечь, или сесть, или…