Текст книги "Соблазнение Джен Эйр"
Автор книги: Шарлотта Бронте
сообщить о нарушении
Текущая страница: 70 (всего у книги 72 страниц)
Восемнадцатое февраля. Стэнклиф – по-настоящему приятная гостиница. Я всегда ощущаю себя королем, сидя в их верхней комнате и глядя на здание суда. Во время пути от Вердополя до Заморны я изрядно замерз; ужасный день, мокрый и ветреный, особенно после полудня, так что я почувствовал себя великодушным филантропом, сидя в вышеупомянутой комнате у жаркого огня, бывшего таким же замечательным, как и легкий ленч, который только что подали на стол.
Умиротворив священное чувство голода, я начал прикидывать, не потребовать ли мне свежих лошадей для моего ландо и не поехать ли прямиком в Мессинджер. Но один-единственный взгляд в окно решил дело: противный ливень; жестоко и печально воющий ветер; мрачное, затянутое тучами небо; бурые и мокрые улицы, стук деревянных башмаков и раскрытые зонтики.
«Нет, не поеду, – сказал я себе. – Лучше дать кому-нибудь отрезать мне уши, чем мечтать обыскать старые залы сегодня». Так что я с удовольствием лег на кушетку, очень удобно расположившуюся рядом с камином, вооружился последним номером «Журнала северного Нортвуда», поставил на маленькую полку стакан с восхитительной мадерой и собрался провести остаток дня разумно и с удовольствием. И действительно, два часа прошли необычно хорошо. Огонь горел спокойно и ярко, в комнате царила тишина, за окном бушевала стихия и слышались совсем уж дьявольские стоны, и я, склонившись над страницами удивительно оглупляющего рассказа, уже погружался в божественный сон, как – тук-тук-тук: какой-то дьявол из Тартара постучал в дверь.
(Посланник лорда Хартфорда приносит записку, которая требует «немедленного присутствия сэра Уильяма»; он готов схватить убийцу.)
Закончив чтение сей депеши, я обнаружил, что свищу; в то же самое мгновение я позвонил в колокольчик и потребовал коня; и вот, через четверть часа после того, как я мирно дремал на диване под усыпляющим воздействием глупого рассказа, я, сидя в седле, уже мчался через мост в Заморну, как прачка, ведущая кавалерию в атаку.
Приехав в Хартфорд-Хаус, я обнаружил запряженную карету, стоявшую у входа, и четырех моих собственных полицейских – верхом и переодетых форейторами. Одним из них оказался Ингхэм. Он снял шляпу.
– След настолько свежий, что воняет, сэр, – сказал он. Ободренный приятным намеком, я спешился и поторопился войти в дом. Идя через холл, я заметил, что дверь столовой открыта, и вошел в нее.
Великий Креол[304]304
То есть лорд Хартфорд.
[Закрыть] только что закончил есть и помогал пищеварению стаканом вина. Его перчатки и шляпа лежали рядом на столике, а слуга стоял наготове с плащом в руках.
– Перси, – проговорил он тяжелым басом, увидев меня. – Надеюсь, сегодня мы избавимся от негодяя. – Филдинг, плащ готов?
– Да, милорд.
– Хотите вина, сэр Уильям? Филдинг, карета у дверей, я полагаю?
– Да, милорд.
– Полагаю, вас ничего не задерживает, сэр Уильям; время дорого. Филдинг, полицейские взяли виски, как я приказал?
– Да, милорд.
– Я приехал только этим утром, сэр Уильям. И немедленно составил план. Филдинг, вы зарядили мои пистолеты?
– Да, милорд.
– Таких отъявленных негодяев стоит остерегаться. Ей-богу, если он только попытается сопротивляться, я без колебаний вышибу его мозги. Филдинг, мой плащ. Помоги надеть.
– Да, милорд.
– Ей-богу, я хочу, чтобы он дал мне достаточный повод. Я устрою его судьбу. Ха-ха! Если он избавит меня от судебного разбирательства, я избавлю его от боли. Сэр Уильям, вы готовы?
– Да, милорд.
Барон проглотил еще один бокал кларета, надел перчатки, надвинул шляпу на широкие черные брови, наполовину закрыв сверкавшие из-под них глаза, и, вопреки обыкновению, на его лице появилась улыбка, частично зажженная вином и частично инстинктом кровавого торжества. Он вышел в холл, я за ним.
Прежде чем сесть в карету, я подошел к двум из своих невинных детей и спросил, как у них с мылом, то есть с пистолетами, ибо знал, что олень будет бодаться, когда его обложат со всех сторон. Дорогие детки показали мне по паре птичек, угнездившихся у них на груди. Удовлетворенный, я спокойно сел рядом с моим благородным другом. Я сидел так близко от него, что даже почувствовал прилив нежности к нему, особенно когда поглядел на его физиономию и увидел, как он кривит губы в дьявольской усмешке и сжимает зубы под дикими струями дождя, который, едва мы выехали в долину, бил нам прямо в лицо.
Было уже темно, деревья клонились под тяжестью мрачных тяжелых туч и ужасающих порывов ветра. Мы пронеслись через городские ворота, с лязгом открывшиеся при нашем приближении – из сторожки привратника лился неяркий свет; в следующее мгновение они закрылись, а мы помчались через дождь, бурю и туман. Каждые пять минут Хартфорд на чем свет стоит ругал своего кучера, требуя, чтобы он ехал быстрее. Не скоро я забуду эту поездку. Впрочем, и я испытывал странную жажду крови; леса и холмы катились мимо, огоньки из редких домов расцвечивали поздние сумерки, косой дождь залил весь мир, а распухшая ревущая Олимпия соревновалась с нами в сумасшедшей гонке.
Наконец мы увидели первый намек на приближающееся имение – длинная колоннада мрачных деревьев, окаймлявших дорогу, чья ветви шумели над нами. Хартфорд отменил свой прежний приказ кучеру, Джонсону, и потребовал ехать медленнее. Тот подчинился, и вовремя, ибо дорога была устлана толстым покрывалом из упавших листьев и не чистилась с прошлой осени; колеса проезжали по ней с мертвым приглушенным звуком, едва слышным через стоны ветвей, рев ветра и гул дождя.
Карета внезапно остановилась. Поглядев вверх, я увидел смутные очертания ворот с шарами на вершинах колонн; за ними, поднимаясь над деревьями, высились каминные трубы и конек крыши.
– Наконец-то! – крикнул Хартфорд и выпрыгнул наружу, нетерпеливый и беспокойный, как ищущий добычу дикий тигр.
– У тебя есть наручники? – тихо спросил я у Ингхэма.
– Да, сэр, и смирительная рубашка.
Все четыре полисмена уже приехали. Я, пройдя по темным и мокрым дорожкам парка, поставил одного сзади дома, другого спереди и таким образом загородил все выходы; двое должны были пойти с нами. Дом был тих и молчалив, все окна закрыты, из-за стекла не пробивался ни один луч света.
Убедившись, что мои парни знают, что делать, я поспешил присоединиться к лорду Хартфорду. Он ждал меня у лестницы, ведущей к парадной двери; я с трудом заметил его темную, закутанную в плащ фигуру, похожую на гоблина.
– Все в порядке? – спросил он.
– Да, – ответил я. Он повернулся к двери, поднял дверной молоток, и его ударам ответило долгое неутешное эхо. В последовавшем молчании я совершенно забыл о проливном дожде. Меня окутали дикий ветер и полная тьма. Внутри открылась дверь; послышались очень легкие и быстрые шаги по коридору; еще шаги, как будто кто-то спускался по дубовым ступенькам; потом пауза, несколько минут молчания. Хартфорд уже начал рычать, посыпались проклятия.
– Негодяй прячется в укрытии, я полагаю, – сказал он и еще раз громко ударил в дверь. Через две минуты послышались звяканье цепи и шорох отодвигаемого засова. Тяжелая входная дверь повернулась, заскрежетали петли, и перед нами появилась служанка со свечой в руках. Она внимательно оглядела нас и достаточно прямо спросила:
– Кто тут шумит в такое позднее время?
– Мисс Гастингс дома? – спросил я.
– Да, сэр.
– Мы можем видеть ее?
– Идите за мной. – И со все еще ошеломленным видом женщина провела нас через длинный коридор, открыла боковую дверь и попросила нас войти внутрь. Оставив свечу на столе, она закрыла дверь и вышла.
В комнате, обставленной как гостиная, стоял холод, как в склепе – за блестящей стальной решеткой камина не горел огонь, люстра покрылась льдом, с нее свисали холодные кристаллические сталактиты. Зеркало между окнами выглядело так, как если бы в нем никогда не отражалось человеческое лицо; диван, стулья, большое пианино – все стояло с таким видом, как если бы их никогда не двигали.
Поворот дверной ручки заставил меня отвернуться к двери, и я увидел, как в комнату вошла молодая женщина, сделала реверанс мне и лорду Хартфорду и осталась стоять; ее пальцы нервно теребили цепочку, свисавшую с шеи, глаза пронизывающе, но боязливо глядели нас.
– Мы только хотим несколько минут поговорить с вами, мисс Гастингс, – сказал Хартфорд, закрывая дверь и подвигая ей стул; при виде юбки суровое высокомерие распущенного старого развратника почти мгновенно сменилось нежной снисходительностью.
– По-моему, я разговариваю с лордом Хартфордом, – сказала она, призывая себе на помощь врожденный такт и хорошие манеры, но ее аристократические белые руки слегка дрожали, открывая мне то, что стояло за внешним хладнокровием.
– Да, сударыня, и я желаю обращаться с вами как можно мягче. А сейчас садитесь… И не надо тревожиться…
«Да, похоже, я не зря запасся флаконом с нюхательной солью», – подумал я, ибо это нервное создание уже начало терять свое внешнее спокойствие и выглядело больной. Она села на стул, который Хартфорд подвинул ей.
– Я поражена визитом вашей светлости. И совсем не тревожусь. Ничто не тревожит меня, – почтительно сказала она, сохраняя самый неприступный вид.
– Я полностью доверяю вашим чувствам, – вежливо сказал его светлость. – И я уверен, что вы воспримете мои слова с подходящей твердостью духа. Меня глубоко печалит, что вы оказались сестрой человека, объявленного вне закона, но правосудие идет своим путем, сударыня, и я, с болью в сердце, обязан выполнить свой долг. Я приехал сюда ночью для того, чтобы арестовать капитана Генри Гастингса, обвиняемого в убийстве, предательстве и дезертирстве.
«Упадет в обморок?» – подумал я, но, гм-м, нет – она вскочила и выпрямилась, как лань при звуке охотничьих горнов.
– Но Генри Гастингса здесь нет, – сказала она, стоя в нескольких шагах от Хартфорда и глядя на него так, как если бы собиралась бросить ему вызов. Его светлость, все еще с мягким выражением лица, покачал головой.
– Не получится, мисс Гастингс, ничего не получится, – сказал он. – Совершенно естественно, что вы желаете защитить брата, но моя информация абсолютно надежна, и я не изменю своего решения. Со мной четверо полисменов. Ваши двери надежно сторожат. Так что успокойтесь. Оставайтесь здесь с мистером Уильямом Перси. Я собираюсь исполнить свой долг, через пару минут дело будет закончено.
В глазах мисс Гастингс заплясали огненные искры.
– Неужели ваша светлость осмелится обыскать дом? – сказала она.
– Да, мадам, каждую щель, от передней до крысиной норы.
– И каждую щель, от передней до крысиной норы, ваша светлость вольна проверить, – ответила она.
Хартфорд двинулся к двери.
– Я, конечно, провожу вашу светлость, – продолжила она, повернулась к столу, взяла свечу и пошла за ним, весьма бесцеремонно оставив меня в темноте.
Я услышал, как Хартфорд остановился в конце коридора.
– Мисс Гастингс, вы не должны следовать за мной. – Молчание. – Я должен отвести вас обратно в гостиную.
– Но, милорд…
– Я должен…
– Нет, – умоляющим голосом. – Я покажу вам каждую комнату. – Но Хартфорд настаивал, и она была вынуждена остановиться. Тем не менее она еще не сдалась, но только отступила назад, когда барон подошел к ней, внушая ужас своей статной фигурой и угрожающим взглядом. Она остановилась у двери в гостиную.
– Вы хотите заставить меня действовать силой? – сказал его светлость и положил руку ей на плечо. Одного касания вполне хватило. Она съежилась и вернулась в комнату. Хартфорд закрыл дверь, и она осталась стоять, вперив взор в пустые дубовые панели. Потом механически вернула свечу на стол, сжала руки и повернулась ко мне, глядя на меня с отчаянием.
Настала моя очередь обратиться к ней, и, зная ее характер, я легко нашел подходящий путь. В ней было мало силы ума, хотя присутствовало подобие мужества – результат возбужденного пылкого чувства. Вот существо, состоящее из сильных эмоций, при обычном течении жизни задушенных неуверенностью в себе и светским поведением: но и сейчас, когда ее чувства страдают под почти смертельным ударом, когда вокруг происходят события, вызывающие у нее странную горячность, когда она готова взорваться и выплеснуть из себя раскаленную лаву, она тем не менее стремится сохранить на себе вуаль пристойности и скрытности.
Она села на некотором расстоянии от меня и отвернула лицо от света, дабы избежать моего взгляда, следовавшего за каждым ее движением. Я подошел к ее стулу.
– Мисс Гастингс, вы выглядите очень возбужденной. Я могу вам разрешить сопровождать офицеров в поисках, если это успокоит ваши нервы. У меня есть полномочия для такого приказа. Мне очень вас жаль, моя бедная девочка. – Я говорил, а она все больше и больше отворачивалась от меня. При моих последних словах она не выдержала и, склонив голову на руку, коротко неудержимо всхлипнула. Все ее тело задрожало, и она отдалась отчаянию. Только через какое-то время она сумела возобладать над собой и поблагодарила меня за сочувствие.
– Я могу идти? – спросила она. Я разрешил, и в мгновение ока она исчезла.
«Я должен идти за ней», – подумал я и, идя самым быстрым шагом, нагнал ее.
Нижний этаж был тщательно проверен. Мы услышали, как полисмен тяжело шагает в холле над нами. Она взбежала по старой лестнице так, как если бы у нее на ногах были крылья. Хартфорд столкнулся с ней на верхней площадке. Он опять потребовал от нее вернуться и протянул руку, чтобы задержать ее, но она проскользнула под рукой, прыгнула к Ингхэму, как раз открывавшему дверь комнаты, бросилась мимо него со словами «Генри, окно!» и схватилась за дверь, пытаясь изо всех сил закрыть засов и дать убийце время на бегство.
«Мегера, – подумал я. – Ведьма. Вот что значит поддаться женским слезам». Я метнулся на помощь Ингхэму. Отчаяние удвоило ее силы, и она какое-то время держала дверь. Я уперся в дверь плечом, нажал; слабые руки не выдержали, и дверь резко открылась, бросив ее на пол. Я и мои мирмидоняне ворвались внутрь.
В комнате было темно, но у окна я заметил черный силуэт человека, лихорадочно ломавшего подпорки и запоры, державшие старую решетку. Оживший ночной кошмар.
– Хватайте его! – крикнул Хартфорд. – Пистолеты, черт побери! Застрелите его, если будет сопротивляться…
Тут же темную комнату озарила вспышка – крак! – кто-то выстрелил. Еще один громкий треск – оконная решетка треснула и рухнула вниз, перекладины, стекло, все. В комнату ворвался холодный воющий ветер. Гастингс исчез.
Я выглянул в дыру, пытаясь понять, могу ли я последовать за ним – но внизу лежала неизмеримая темнота. Я подумал о ногах, сложившихся, как подзорная труба.
– Наружу! – крикнул я. В два прыжка слетев по лестнице, я бросился к парадной двери, следуя за непонятной суматохой топающих ног, и выпрыгнул наружу. Соревнование началось.
Две фигуры сплелись в смертельном объятии. Между ними вспыхнул огонь, треск выстрела опять разорвал воздух. Сражающаяся масса распалась, руки одного отпустили другого, и тяжелое тело рухнуло на траву. Победитель запрыгал к воротам, как пантера, но был окружен – три оставшихся полисмена промчались через лужайку и прервали его бегство. Оглушенный, он больше не мог сражаться; двое поставили его на колени, а третий ловко застегнул наручники на его запястьях.
Как только сия церемония завершилась, луна в первый раз выплыла из-за облаков. Она убывала, но и в ее слабом свете я разглядел черты, которые так долго жаждал увидеть. Он вставал на ноги, непокрытая голова, лицо немного приподнято. Темнота – холодная, серая и дикая – показала мне человека, которого я искал восемнадцать месяцев и которого наконец нашел, с кровью на руках: дерзкого отчаянного злодея, ангрианина Генри Гастингса!
(По-видимому, часть рассказа исчезла. В следующей сцене, опять рассказанной Таунсендом, Элизабет умоляет герцогиню Заморна просить прощения для Генри, который, несмотря на арест, еще больше запутал все дело, попытавшись убить герцога. У гордой Элизабет необходимость просить вызывает настоящие страдания.)
Она вошла в величественный зал для завтраков. В ее глазах стояли горячие ослеплявшие слезы, так что она едва различала утонченную роскошь, мимо которой ноги несли ее. Она, однако, сумела разглядеть стол перед собой и даму, сидевшую за ним. Наконец туман волнения, закрывавший ее глаза, рассеялся, она сообразила, что дама разглядывает какие-то длинные листы, похожие на нотные, и, перевертывая их, разговаривает с человеком, стоявшим рядом с ее стулом. Этим человеком оказался сэр Уильям Перси, который, обратив внимание на то, что сестра-королева не заметила вошедшей мисс Гастингс, холодно сказал:
– Молодая женщина ждет. Не хочет ли ваша светлость поговорить с ней?
Ее светлость подняла голову – не так быстро, как простые люди, когда им говорят, что кто-то ищет их внимания, но спокойным, обдуманным движением, как если бы проситель должен осознать честь быть ею замеченным. Глаза ее светлости оказались очень большими и очень выразительными.
Она повернула их к мисс Гастингс, позволила им какое-то время задержаться на ней, потом вернула на место.
– Сестра капитана Гастингса, верно? – заметила она, адресуясь к брату.
– Да, – последовал ответ. Ее светлость перевернула листы нотной тетради, отложила ее в сторону и опять посмотрела на просительницу. Мисс Гастингс стояла под этим взглядом, чувствуя в себе такое упрямство, что почти искривила губы в знак вызова. Тем не менее, стоя напротив прекрасной принцессы, она почувствовала, как эти прекрасные глаза изменяют ее настроение, пробуждая в ней новые чувства; ее сердце признало, как и тысячу раз до того, ослепительное всемогущество чужой красоты и собственную незначительность.
– Подойдите, – сказала герцогиня. Мисс Гастингс сделала маленький шажок вперед. Она не выносила диктаторский тон.
– Объясните мне вашу просьбу, и я подумаю, чем, в текущих обстоятельствах, могу помочь вам.
– Я полагаю, – сказала мисс Гастингс, глядя в пол и говоря быстрым тихим голосом, совсем не умоляющим, – что ваше королевское величество знает о ситуации с капитаном Гастингсом. Мои обстоятельства вытекают из этой ситуации… – Внезапно она замолчала.
– Я не совсем понимаю вас, – ответила герцогиня. – Как я понимаю, вы пришли как просительница…
– Да, – последовал ответ. – Но, возможно, я ошиблась. Возможно, вашему королевскому величеству не стоит утруждать себя моей просьбой. Я знаю, то, что кажется важным простым людям, слишком незначительно для великих.
– Уверяю вас, я смотрю на дело вашего брата совсем не равнодушным взглядом. Более того, возможно, я уже сделала все, что могла, для уменьшения наказания.
– В таком случае я благодарю вашу светлость; но если ваша светлость сделала все, что могла, значит ваша светлость ничего больше сделать не может и с моей стороны будет самоуверенной дерзостью отнимать время у вашей светлости.
Герцогиня казалась озадаченной. Она ошеломленно смотрела на маленькую упрямицу и не собиралась продолжать разговор, пока мисс Гастингс не соизволит объясниться.
Тем временем та, как всегда подверженная быстрым и сильным изменениям чувств, опомнилась и сообразила, что выбрала неправильную дорогу, если намеревается помочь брат у.
«Что я за дура, – сказала она себе. – Бóльшую часть жизни я училась умиротворять грехи и тщеславие этих аристократов, а сейчас, когда мое искусство может мне помочь, я отбрасываю его в сторону из-за обиженной гордости. Давай, приходи в себя и начинай действовать, иначе Великолепная Дама прикажет лакеям показать тебе дверь».
Она подошла немного ближе к стулу, на котором сидела королева Ангрии, и, посмотрев снизу вверх, сказала с подчеркнутой серьезностью, характерной для нее:
– Вы выслушаете те несколько слов, которые я скажу?
– Я уже сказала, что выслушаю их, – высокомерно ответила королева, давая понять мисс Гастингс, что с великими людьми нельзя безрассудно играться.
– Тогда, – продолжала просительница, – я ничего не могу сказать в оправдание преступлений, совершенных моим братом – они говорят против него. Но я хочу напомнить вашей светлости о том, кем он был перед тем, как пал; каким жаром он пылал к Ангрии; как храбро сражался за нее. Безусловно, ваше королевское величество знает о энергии, отмечавшей ум капитана Гастингса, и о его многочисленных талантах, поднимавших его над большинством его товарищей. Когда-то его имя звенело по всей стране, это подтверждается самыми прямыми доказательствами.
– Я знаю, что это храбрый и способный человек, – прервала ее герцогиня, – но это не мешает ему быть очень опасным преступником.
– Мне можно возразить вашей светлости? – спросила мисс Гастингс. Герцогиня слегка наклонила голову в знак согласия.
– Тогда, – сказала мисс Гастингс, – я предположу, что его мужество и таланты – самая лучшая гарантия против бесчестных действий, против предательства. Если наш повелитель снизойдет до моего брата и простит его, то благодаря своему милосердию получит самого верного и полезного подданного.
– Полезного подданного! – повторила герцогиня. – Самого верного! Знаете ли вы, юная дама, что король едва не был лишен жизни изменнической рукой того самого человека, за которого вы просите? Знаете ли вы, что капитан Гастингс едва не стал цареубийцей?
– Но попытка не удалась, – взмолилась мисс Гастингс, – и мой несчастный брат отважился на нее только от безысходности и отчаяния…
– Довольно! – сказала герцогиня. – Я выслушала вас и думаю, что вы больше не скажете мне ничего, что может пролить свет на это дело. Вы получите мой ответ. Я с сожалением гляжу на судьбу, ожидающую капитана Гастингса, но считаю ее неизбежной. Вы кажетесь глубоко потрясенной. Я знаю, насколько естественны ваши чувства, но не собираюсь поддерживать ваши надежды лживыми обещаниями. Говоря откровенно, я уже использовала все свое влияние ради Гастингса, и мне объяснили резоны, по которым моя просьба встретила решительный отказ, резоны, на которые я не смогла возразить; поэтому я молчу. Если я опять подниму этот вопрос, то с большой неохотой, ибо сказанное слово не вернешь. Однако я обещаю попытаться. Вам нет нужды благодарить меня. Можете идти. – И она отвернулась от мисс Гастингс. Ее надменное утонченное лицо выражало только одно – она не хочет больше ничего слышать.
Ее скромная подданная взглянула на нее. Трудно было сказать, на каком языке говорили эти темные пылающие глаза; однако, похоже, превалировали возмущение, разочарование и стыд. Она чувствовала, что взяла неправильный тон с герцогиней Заморны, что говорила недостаточно тактично и с самого начала произвела плохое впечатление; что она скорее повредила брату, чем принесла ему пользу. И, хуже всего, она полностью опозорилась перед сэром Уильямом Перси. Совершенно пав духом, она вышла из зала.
(После ухода Элизабет сэр Уильям беседует с сестрой. Разговор вновь подтверждает непривлекательность его характера, потому что он открывает герцогине, из чистой злобы, кто является самой последней пассией ее любвеобильного мужа – на этот раз первая красавица Ангрии, Джейн Мур.)
