Текст книги "Соблазнение Джен Эйр"
Автор книги: Шарлотта Бронте
сообщить о нарушении
Текущая страница: 66 (всего у книги 72 страниц)
– Три недели, миледи.
– Но, Амелия, что я буду делать, если сегодня опять ничего не придет? Мне не дожить до завтра. Я боюсь долгих бессонных ночей, когда я много часов мечусь по широкой одинокой кровати, а вокруг слабо тлеют лампы. Слишком много таких ночей было в последнее время. Я думаю, что смогу заснуть только тогда, когда прижму к сердцу письмо, как талисман против злых духов. Амелия, я отдам все, что у меня есть, лишь бы получить сегодня вечером лист бумаги, написанный его быстрой рукой. Хотя бы только две строчки ко мне, подписанные его именем.
– Миледи, – сказала мисс Клифтон, поставив маленький серебряный кувшинчик с чаем и блюдо с печеньем перед хозяйкой, – сегодня вечером вы услышите новости с востока. Мистер Уорнер в Вердополе и будет здесь с минуты на минуту. – Как приятно было увидеть внезапный луч радости, осветивший печальные черты королевы Мэри!
– Слава небесам! – воскликнула она. – Даже плохие новости освободят меня от тревоги; а при хороших новостях болезнь этого сердца растает как дым!
Она не успела договорить, а в прихожей уже раздались шаги, за ними легкий стук в дверь. Вошел мистер Уорнер, полностью закутанный в плащ, ибо, узнай кто-нибудь его, он рисковал бы свободой. С чем-то похожим на рыцарскую преданность он опустился перед ней на колено и почтительно коснулся губами протянутой руки. Искра мучительной тревоги вспыхнула в его глазах, он встал, посмотрел на нее и заметил как ссохнувшуюся безрадостную тень, устроившуюся на ее божественных чертах, так и мертвенно-бледный цвет лица.
– Ваша светлость чахнет, – резко сказал он после первых приветствий. – Вы упали духом; вы воображаете, что дела идут хуже, чем на самом деле; вы мучите себя фантастическими предположениями.
(Несмотря на все желание утешить ее, Уорнер не привез долгожданное письмо. В отчаянии Мэри решает вернуться с ним на фронт.)
– Находясь в ста двадцати милях, я не могу даже пытаться смягчить его. Если я буду рядом с ним, то, уверена, он будет думать обо мне как о женщине, а не как о бестелесной связи между ним и моим ужасным отцом. Уорнер, мои нервы больше не в состоянии выносить тревогу. Я не привыкла к разочарованиям и задержкам. Когда вы возвращаетесь в Ангрию?
– Завтра, миледи, и выеду еще до рассвета.
– И вы путешествуете инкогнито, я надеюсь?
– Конечно.
– Тогда приготовьте в вашей карете место для меня. Я должна поехать с вами. И умоляю вас, мистер Уорнер, не пытайтесь меня разубедить. Я умру до рассвета, если вы мне откажете.
Мистер Уорнер молча выслушал ее и понял, что противоречить ей совершенно бесполезно, однако в душе сразу возненавидел эту авантюру. Он видел ее безрассудство и опасность; опять исчислил результаты решимости герцога, сравнил преимущества с недостатками, доход с потерями, расставание с отцом со счастьем дочери, и, под его серьезным внимательным взглядом, последнее потерпело поражение. Он поклонился герцогине, сказал, что вынужден подчиниться, и вышел из комнаты.
(Прибыв на фронт, Уорнер немедленно встречается с Заморной.)
– Я знаю, что вы приехали, Говард, – сказал он, – ибо услышал ваш голос четверть часа назад. Ну, вы добыли документы?
– Да, ваша честь, и я отдал их вашему секретарю.
– Они были в доме Уэллсли, верно?
– Да, под охраной герцогини. Она сказала, что хранила их со всем тщанием, согласно вашему желанию.
– Ее светлость, – продолжал Уорнер после небольшой паузы, – очень беспокоится о вас.
В этот миг герцог, лежавший на гигантском диване, посмотрел на Уорнера жестким маршальским взглядом, вся его мягкость испарилась.
– Я не хочу знать, как выглядит Мэри Уэллсли, – сказал он глубоким голосом, – ибо я знаю это лучше, чем вы. Кстати, Говард, она спрашивала о письме?
– Да. Она почти умоляла меня о нем.
– Но вы ей ничего не дали, ибо у вас его не было, – ответил монарх, негромко и горько рассмеялся, повернулся на диване и опять замолчал.
Уорнер взволнованно заходил по комнате.
– Милорд, правильно ли вы поступаете? – воскликнул он, внезапно остановившись. – Пусть решают Бог и ваша совесть. Я знаю, что за спасение королевства приходится платить – хочешь не хочешь – личным миром или даже жизнью; на заседаниях правительства, милорд, я всегда поддерживаю целесообразность; я даю дорогу неоднозначным мерам, лишь бы добиться правой цели; я одобряю пролитие крови и разрушение семейного счастья, лишь бы поразить предателя в сердце. Но тем не менее я мужчина, сир; я многое увидел за последние пару дней и прошу ваше величество серьезно подумать: нет ли способа воткнуть клинок в сердце Нортангерленда и не разрезать грудь моей королевы?
(Заморна упорствует в своем решении, и Уорнер в конце концов покидает его, сообщив, что в соседней комнате находится «дама», желающая видеть его.)
Через десять минут после ухода Уорнера дама, о которой шла речь, вошла в комнату через внутреннюю дверь. Заморна уже встал с дивана и в полный рост стоял около камина. Он небрежно повернулся к ней, но его острый взгляд быстро зажегся интересом, когда он увидел изящную фигуру, юные элегантные формы, грациозную осанку, так благородно гармонировавшие с ее одеждой. Дрожащей рукой она полностью прикрыла лицо вуалью, потом присела в глубоком реверансе. Выпрямившись, она оперлась о книжный шкаф у двери.
Заморна увидел, что она дрожит от головы до ног. Голосом, наполненным самой успокоительной мелодией, он попросил ее подойти ближе и поставил ее стул рядом с камином. Она сделала попытку подчиниться, но было ясно, что она упадет, если покинет свою опору. Его величество улыбнулся, слегка удивленный ее исключительным волнением.
– Надеюсь, сударыня, – сказал он, – что ваша тревога вызвана не моим присутствием. – Он подошел, вежливо протянул ей руку и довел до стула. Она немного успокоилась, и он опять обратился к ней, на этот раз с мягким поощрением:
– Мне кажется, мистер Уорнер сказал, что вы жена одного из офицеров моей армии. Как вас зовут?
– Арчер, – быстро ответила леди, в первый раз роняя серебряное слово.
– И вы хотите попросить меня что-нибудь сделать для вашего мужа? Тогда скажу откровенно, сударыня: если просьба разумна, я заранее обещаю вам ее выполнить.
Она что-то еле слышно ответила.
– Будьте так добры и уберите вашу вуаль, – сказал герцог. – Она мешает мне расслышать ваши слова.
Она на мгновение заколебалась, потом, как будто внезапно решившись, развязала атласный узел, поддерживавший шляпку, и, сняв ее вместе с вуалью, бросила на ковер. Теперь его высочество увидел прекрасное смущенное лицо, но в то же мгновение волна кудрей закрыла его, как и две маленьких белых руки, на тонких пальцах которых искрились кольца.
Повелитель Востока пришел в замешательство; его острый взгляд заметил все, но он не сразу понял причину растущего замешательства прелестной просительницы. Он опять повторил вопрос, заданный ранее.
– Сир, – наконец сказала она. – Я хочу, с любезного разрешения вашего величества, увидеть своего мужа – самого дорогого мужа на свете – прежде, чем он покинет меня навсегда. – Она подняла лицо, откинула с прекрасного лба золотисто-каштановые волосы, и ее восхитительные карие глаза, боязливые, серьезные и умоляющие, посмотрели на лицо монарха, которое покраснело под их взглядом.
Сердце короля забилось и заволновалось так, что заколыхалась его великолепная грудь. Он застыл на месте, прямо перед леди, слегка наклонившись над нею; в его глазах вспыхнула неописуемая искра, кровь прилила к щекам, лоб потемнел от мрачной и отчаянной мысли.
Мэри сжала руки и ждала. Она не знала, что победит: любовь или негодование; его волновали оба чувства. Но ее тревога должна чем-то окончиться: грозовая туча разразится взрывом электрической страсти! Он отвернулся от герцогини и рывком открыл дверь. По холлу Ангриа-Хаус пролетел голос, призывающий Уорнера, – голос, в коем гремели трубы и стучали барабаны…
(Заморна по-императорски упрекает Уорнера и гонит его.) Уорнер, чью ангельскую философию слегка потряс ужасающий ураган, уже собирался прочитать его величеству краткую проповедь о том, как плохо потворствовать жестоким страстям; но умоляющий взгляд герцогини заставил его молча уйти.
Мэри осталась наедине с герцогом, чувствуя восторг и одновременно ужас. Он еще не сказал ей ни одного грубого слова. Ужасно быть единственным компаньоном Заморны в час его гнева, но все-таки лучше, чем находиться в ста двадцати милях от него. Скоро она будет поблизости все время. Герцог глядел на ее бледное и нежное лицо до тех пор, пока не почувствовал, что любит ее больше, чем любого человека на свете; он осознал, что она истомилась из-за него, что она прошла через столько опасностей, только бы, несмотря ни на что, увидеть его. Неожиданно он бросился к ней и начал так безудержно ласкать, что вскоре она задрожала не от страха, а от жара его страсти.
– Я возьму несколько часов счастья, которые вы бросили передо мной, Мэри, – сказал он, когда она прильнула к нему и назвала обожаемым и знаменитым Адрианом, – но ни поцелуи и слезы, ни ваша одурманивающая красота не изменят моего решения. Я целиком и полностью оторву вас, моя дорогая роза, от себя; я пересажу вас в сад вашего отца. Он заставляет меня поступить так.
– Мне все равно, – сказала герцогиня, глотая сладость мгновения и поворачиваясь от мрачного будущего к славному настоящему, воплощенному в Заморне. – Вы развелись со мной, Заморна. Неужели вы никогда не возьмете меня обратно? Неужели я должна умереть? Ведь мне нет и двадцати лет.
Герцог какое-то мгновение молча смотрел на нее. Он не хотел полностью лишать ее надежды.
– Еще ничего не произошло, Мэри, и, возможно, все еще изменится. Но, моя любимая, даже если я сниму корону с этого милого лба, ту самую корону, которую я сам надел на шелковистые кудри в день коронации, вы не должны жить без надежды. Быть может, одной лунной ночью вы услышите под окном свист своего Адриана. Тогда подойдите к перилам – я подниму вас оттуда на террасу. С того мгновения Ангрия потеряет королеву, а Перси – дочь, навсегда.
– Адриан, – сказала герцогиня, – какой вы другой, совсем другой, когда я так близко от вас. Издалека вы кажетесь совершенно неприступным. Как бы я хотела, чтобы мой отец был так же близко от вас, как я, – или, по меньшей мере, почти так же близко; если уж я вьющееся растение, тогда я обвиваюсь вокруг вас, как плющ, а он – дерево, растущее рядом. Будь он в этой комнате – я была бы полностью удовлетворена.
Я не знаю, что ответил Заморна, но он опустил занавески.
(Через какое-то время Заморна окончательно побеждает, восстание подавлено. Он примиряется с Нортангерлендом, несмотря на энергичные возражения советников, и Мэри спасается от смерти, которая безусловно последовала бы за окончательным расставанием с «ее Адрианом». Однако мы опять видим, как Заморна пытается освободиться от цепкого «вьющегося растения». Он прощается со своей семьей и собирается уехать из Ангрии.)
У двери стояло ландо, грум и слуга ждали. Герцог, с мрачным лицом, уже собирался присоединиться к ним, как его жена вышла вперед.
– Вы забыли меня, Адриан, – очень спокойно сказал она, но в ее взгляде блеснула молния. Он вздрогнул, ибо действительно забыл.
– До свиданья, Мэри, – сказал он, торопливо целуя и обнимая ее.
Она схватила его руку.
– Боже мой, сколько времени я должна оставаться здесь? – спросила она. – Почему вы оставляете меня? Почему я не еду с вами?
– Такая погода, – ответил он. – Когда шторм пройдет, я пошлю за вами…
– И когда? – настойчиво спросила герцогиня, идя за ним вслед.
– Скоро… очень скоро, моя любимая… возможно, день или два… проявите благоразумие… вы не можете последовать за мной сейчас…
– Могу и поеду, – быстро ответила герцогиня. – Мне хватило Алнвика, не оставляйте меня одну.
– Идите в свою комнату, Мэри. Дверь открыта, ветер дует слишком сильно. Разве вы не видите, как летит снег…
– Я не пойду в комнату. Я пойду в карету, прямо в этом платье. Если вы не хотите ждать, пока я подготовлюсь к поездке, возможно, вы будете достаточно человечны и поделитесь со мной плащом… – Она говорила и дрожала от холода. Волосы и одежду развевал холодный ветер, дувший в открытую дверь и наполнивший холл снегом и мертвыми листьями. – Вам лучше подождать, пока не станет тише. Не думаю, что вашей светлости понравится быть снаружи…
– Но я должен ехать, Мэри, Рождество кончилось – меня ждут дела.
– Тогда возьмите меня с собой; я уверена, что смогу вынести поездку.
– Даже не обсуждается. Вы можете сколько угодно ломать эти маленькие глупые ручки – такие тонкие, что я почти вижу сквозь них; вы можете сколько угодно трясти кудрями перед вашим лицом – чтобы скрыть от меня его бледность, я полагаю. В чем дело? Слезы? Хорошо! И чем, во имя всех чертей, я их заслужил? Возвращайтесь к вашему отцу, Мэри. Он избаловал вас.
– Адриан, я не могу жить в Алнвике без вас, – серьезно ответила герцогиня. – Там все заставляет меня вспомнить самые горькие дни моей жизни. Я не расстанусь с вами опять, только силой…
Убедить ее было совсем не просто. Его фальшь, отчуждение, бесчисленные измены наполнили ее разум отвратительными призраками ревности, расшатали ее нервы и сделали жертвой сотен смутных предположений и страхов, никогда не покидавших ее; она успокаивалась только в его объятиях или, по меньшей мере, в его присутствии.
– Мэри, – сказал он, глядя на нее с улыбкой, наполовину нежной, наполовину неприязненной. – Через несколько дней я пошлю за вами. Скорее всего, в Ангрии я буду не позже, чем через неделю, и…
– Неделя! Ваша светлость считает, что это совсем скоро? Для меня будут самые томительные…
– Лошади замерзнут, если будут стоять дальше, – ответил герцог, не обращая внимания на ее последние слова. – Идите, вытрите слезы и, вопреки обыкновению, побудьте маленьким философом. И подарите мне улыбку перед расставанием. Неделя пролетит быстро – это тебе не снаряжаться в поход.
– Не забудьте послать за мной через два дня, – взмолилась герцогиня, когда Заморна высвободился из ее объятий.
– Да, да, я пошлю за вами завтра – если установится погода. И, – наполовину подражая ее голосу, – не ревнуйте меня, Мэри, если не опасаетесь сверхъестественного очарования Энары и Уорнера. До свиданья. – И он исчез. Она поторопилась к окну; он прошел мимо. Через три минуты раздался глухой стук колес, ландо обогнуло лужайку, выехало на дорогу и быстро исчезло в вихрях снежной бури.
(Тем временем Мина терпеливо ждет Заморну в Риволксе. Неожиданно в нее отчаянно влюбляется лорд Хартфорд; разъяренный небрежным отношением Заморны к ней, он решает навестить ее и предложить свою любовь. Он несколько раз пытается открыться ей, но Мина каждый раз делает вид, что не понимает его намеков. В конце концов он говорит о своей страсти совершенно открыто.)
Мисс Лори резко встала и подошла к Хартфорду.
– Милорд, вы очень добры ко мне, и я очень благодарна вам за вашу доброту. Возможно, когда-нибудь я смогу заплатить за нее – кто знает, как повернется фортуна, быть может, слабые помогут сильным. Я буду неусыпно искать любую возможность послужить вам, но не говорите со мной подобным образом. Я не хочу знать, куда ведут ваши слова.
Лорд Хартфорд какое-то время молчал, потом, сложив руки и нахмурив лоб, сказал:
– Мисс Лори, что вы думаете обо мне?
– Вы – одно из самых благородных сердец в мире, – не колеблясь ответила она. Она стояла около Хартфорда, волосы спадали на лоб, затемняя виски и тонкую шею. Серьезное выражение, так украшавшее маленькие нежные черты лица; свет глаз, столь больших, темных и блестящих, полных жалости и доброты; и встревоженное внимание, как если бы она одновременно боялась и жалела его, греховная задумчивость большого ума.
Хартфорд не смог устоять. Обычно он пробуждал в женщинах ужас или страх; поэтому взгляд восторженной благодарности, смягченный состраданием, почти обезоружил его. На мгновение он отвернул голову в сторону, но страсть возобладала. Он опять взглянул на нее, и ее красота ударила в него с такой силой, что едва не свела с ума; он так воспламенился, что почувствовал чуть ли не отчаяние.
– Вы должны любить меня! – с отчаянием воскликнул он. – Разве я не люблю вас? Разве я не готов умереть за вас? Неужели я в ответ получу только унылую холодную дружбу? Я не платоник, мисс Лори – я не хочу быть вашим другом. Я, слушайте меня, сударыня, заявляю, что буду вашим любовником. И вы не сбежите от меня, клянусь небесами! Я сильнее, чем вы.
Она отступила на пару шагов назад, напуганная его пылом. Он подумал, что она собирается сдаться; решив не упускать счастливое мгновение, он схватил ее обеими руками и начал яростно целовать. Мисс Лори не сопротивлялась.
– Хартфорд, – начала она голосом, дрожавшим, несмотря на все ее усилия, – мы должны расстаться. Я больше никогда не увижу вас, если вы не научитесь сдерживать свой пыл. – Хартфорд увидел, что она побледнела, и почувствовал, как она дрожит всем телом. Ее руки безвольно повисли в его объятиях. Он разрешил ей отойти от себя. Она рухнула на стул напротив него и торопливо вытерла лоб, мокрый и мраморно-бледный.
– Мисс Лори, – сказал его светлость, – никакой человек в мире не любит вас так, как я. Примете ли вы мой титул и корону? Я бросаю их к вашим ногам.
– Милорд, вы знаете, кто я такая? – ответила она глухим шепотом. – Вы знаете, какие предложения я слышу все время, насколько они неприличны и богохульственны? Неужели вы не понимаете, насколько невероятно то, что я смогу когда-нибудь полюбить вас? Я считала вас добросердечным, заслуживающим доверия человеком. Оказалось, что вы – предатель.
– И вы презираете меня? – спросил Хартфорд.
– Нет, милорд, совсем нет. – Она замолчала и посмотрела вниз. Бледные щеки заалели, она не заплакала, но из груди вырвался стон, рожденный теплым сердцем. Она опять подняла взгляд. Глаза изменились, загорелись диким вдохновенным огнем.
– Хартфорд, – сказала она, – если бы я встретила вас много лет назад, еще до того, как ушла из дома и обесчестила отца! Тогда я любила бы вас, вы не представляете, насколько искренне. Тогда я стала бы вашей женой и всю жизнь с трепетом заботилась бы о вашем домашнем очаге. Но сейчас… нет, я не могу… никогда.
Я знаю своего господина с того времени, как он вошел в возраст мужчины. Неужели вы думаете, Хартфорд, что я расскажу вам о чувствах, которые питаю к нему? Никакой язык не в силах выразить их: страстные, раскаленные добела, они затмевают все остальное. Я не в состоянии здраво судить о мнении света, не различаю, что хорошо, что плохо. За всю мою жизнь я ни разу не противоречила Заморне и всегда мгновенно выполняла его малейшие желания. Я не могу! Иногда мне кажется, что он больше, чем человек, он превосходит все и всех: все привязанности и интересы, все страхи, надежды или законы. Без связи с ним мой разум опустеет, станет холодным и мертвым, в нем останется только чувство глубокого отчаяния. Вы понимаете, что со мной станет, если вы оторвете меня от него и возьмете себе? Даже не просите… Я сначала умру! Никакая женщина, когда-либо любившая моего повелителя, не согласится бросить его.
Нет никого, кто сравнится с ним. Хартфорд, если я стану вашей женой и он только посмотрит на меня, я, как рабыня, приползу к нему на коленях. Я бы обесчестила вас, как давно обесчестила всю свою семью. Подумайте об этом, милорд, и больше никогда не говорите мне о любви…
(Хартфорд, уязвленный до глубины души, в конце концов оскорбляет Мину, саркастически называя ее «нежной любовницей», которую Заморна посещает, уставая от «суматохи дел и мучений брака».
Они с горечью расстаются.
Доведенный до отчаяния, Хартфорд вызывает Заморну на дуэль; взбешенный тем, что «грубый ангрианский сквайр» собирается «завладеть тем, что всегда было мое», герцог наносит своему сопернику почти смертельную рану.
Прогнав Хартфорда и ничего не зная о будущей дуэли, Мина возвращается к собственным делам и ждет герцога. Мэри, менее терпеливая, чем Мина, не может больше ждать и едет в имение Заморны. По дороге ее карета ломается, и она попадает в Крест-Риволкс, находящийся у подножия Соколиного Утеса.)
После завтрака мисс Лори сидела в маленькой библиотеке. На столе перед нею стоял пюпитр, на нем лежали два больших разграфленных гроссбуха, содержание которых она тщательно сравнивала. За ее стулом стоял высокий и хорошо сложенный юноша – простая аккуратная одежда, тщательно расчесанные светлые волосы, военная выправка; эполеты на плече указывали на официальную должность. Он внимательно глядел, как маленькие пальчики быстро пробираются по длинным колонкам счетов. На лице мисс Лори застыло странное выражение сосредоточенности: серьезно нахмуренный белый лоб, затемненный спадающими на него кудрями, едва различимые движения неулыбающихся губ – хотя, казалось, эти розовые бутоны были созданы только для улыбки. Проверка продолжалась уже больше часа, и все это время в комнате царило глубокое молчание, прерываемое только случайными замечаниями джентльмена, обосновывавшего законность той или другой цифры либо отсутствие заблудившегося фартинга, недостававшего для получения общей суммы. Подводя баланс, мисс Лори проявляла всю свою остроту ума и придирчивость. Малейшие ошибки мгновенно замечались, сопровождались несколькими словами и быстрым испытующим взглядом. Однако бухгалтер уже привык к ее надзору, ибо все его книги были образцом математической точности.
– Очень хорошо, – наконец сказала мисс Лори, закрыв тома. – Ваши отчеты делают вам честь, мистер О’Нейл. Можете передать его светлости, что все в порядке. Ваши записи в точности совпадают с моими.
Мистер О’Нейл поклонился.
– Благодарю вас, сударыня. – Взяв книги, он уже собирался выйти из комнаты, как внезапно повернулся и сказал: – Герцог велел передать вам, сударыня, что, скорее всего, будет здесь в четыре или пять часов пополудни.
– Сегодня? – с оттенком удивления спросила мисс Лори.
– Да, сударыня.
Какое-то время она молчала, потом быстро сказала:
– Очень хорошо, сэр.
Мистер О’Нейл молча почтительно поклонился и вышел из комнаты. Мисс Лори в ответ слегка рассеянно кивнула; последние слова юноши заставили ее мыслями унестись далеко отсюда. Дверь уже давно закрылась, а она все еще сидела, опустив голову на руку и заблудившись в потоке мыслей и ожиданий, вызванных простыми словами: «Сегодня герцог будет здесь».
Бой часов пробудил ее к жизни. Она вспомнила, что ее ждут десятки дел. Всегда активная, всегда занятая, она не любила проводить время в пустых мечтах. Она встала, закрыла пюпитр и вышла из тихой библиотеки.
Пробило четыре часа, и шаги мисс Лори послышались на лестнице, спускавшейся из ее комнаты. Спустя мгновение она появилась в большом светлом коридоре – олицетворение женской элегантности и красоты. На это раз она роскошно оделась – платье из черного атласа с блестящими складками выгодно подчеркивало ее гибкую фигуру и великолепно контрастировало с ярким цветом лица. В волосах сверкала лента, украшенная бриллиантами, такие же жемчужные капли свисали с маленьких изящных ушей. Эти украшения, царственные по природе, были подарком монарха, и их блеск сопровождал только самые счастливые и сладкие мгновения ее жизни.
Она вошла в гостиную, остановилась у окна и внимательно поглядела на главную дорогу, смутно видимую через сгустившиеся тени деревьев Риволкса; морозный туман, поднявшийся с приближением сумерек, почти полностью скрыл ее. В доме и в лесу царила тишина. Послышался стук колес кареты, уже ближе. Она увидела ее через туман. Нет, не Заморна.
Почти немедленно ее опытный глаз заметил, что с лошадьми что-то не в порядке. Упряжь перепуталась, кучер не мог более управлять ими, и они, как безумные, летели по дороге. Она позвонила; вошел слуга. Мисс Лори приказала немедленно помочь карете. Два грума бросились исполнять приказ, но прежде, чем они успели достичь кареты, одна из лошадей поскользнулась на заледенелой дороге и упала. Остальные взбесились еще более, и в то же мгновение карета опрокинулась на бок. Вскоре один из посланцев мисс Лори вернулся. Она открыла окно.
– Кто-нибудь ранен?
– Немного, мадам.
– Кто был в карете?
– Только одна дама, мадам. Кажется, она потеряла сознание. Она выглядела очень бледной, когда я открыл дверь. Что делать, мадам?
– Перенесите даму в дом, и пусть служанки позаботятся о ней, – с ирландской прямотой ответила мисс Лори.
Стало очень холодно, и мисс Лори закрыла окно. Прошло несколько минут, и собственные слуги дамы на руках перенесли ее через лужайку и внесли в гостиную.
– Положите ее на кушетку, – сказала мисс Лори. С дамы аккуратно сняли дорожный плащ, стала видна тонкая фигурка, одетая в темное шелковое платье: она была так легка, что подушки едва прогнулись под ее весом.
Ее обморок уже прошел. Свет камина озарил лицо дамы, и его мягкое тепло оживило ее. Открыв глаза, она увидела лицо мисс Лори, которая, наклонившись над ней, смачивала ей губы целебной настойкой. Поняв, что находится в незнакомом месте, она робко отвела взгляд. Внимательно оглядев комнату и заметив как элегантную мебель, так и веселый огонь в камине, она заметно успокоилась.
– Кому я обязана за такую доброту? Где я?
– В гостеприимной стране, мадам. Ангриане никогда не поворачиваются спиной к незнакомцам.
– Я знаю, что я в Ангрии, – тихо сказала она, – но где? Как называется этот дом и кто вы?
Мисс Лори слегка покраснела. Она ощущала смутное нежелание называть свое имя, широко известное во всей Африке – слишком широко, по ее мнению; скорее всего, услышав его, дама с презрением отвернется от нее. Мисс Лори чувствовала, что не вынесет этого.
– Я только экономка, – сказала она. – Это охотничий домик, он принадлежит богатому ангрианскому собственнику…
– Кому? – спросила дама, не пожелавшая довольствоваться уклончивым ответом.
Мисс Лори опять заколебалась; даже ради собственной жизни она не могла сказать «его величеству герцогу Заморне». Поэтому она быстро ответила:
– Джентльмену с запада, далекому родственнику прославленных Пакенхэмов – по меньшей мере, так говорят его фамильные записи, но они давно переехали на восток и…
– Никогда не слышала о них, – ответила дама. – Пакенхэм? Это не ангрианская фамилия!
– Возможно, сударыня, вы не очень хорошо знакомы с этой частью страны…
– Я знаю Соколиный Утес, – сказала дама. – Ваш дом находится на самой границе королевских владений, верно?
– Да, сударыня. Он стоит прямо перед лесным замком, купленным великим герцогом; его величество разрешил моему хозяину сохранить этот дом и заниматься охотой.
– То есть вы – экономка мистера Пакенхэма?
– Да, сударыня.
Большие магнетические глаза дамы еще раз искоса оглядели мисс Лори, задержались на бриллиантовых серьгах и ленте с бриллиантами, сверкнувшей среди черных кудрей, перешли на привлекательное лицо и изящную фигуру юной экономки и, наконец, повернулись к стене с выражением, которое говорило красноречивее всяких слов.
Мисс Лори желала только сорвать ослепительные кулоны с ушей, она жестоко страдала.
«Все меня знают, – сказала она себе. – Любовница – вот что выжжено у меня на лбу!»
(Сообразив, что Мина лжет, Мэри просит отвести ее в комнату для отдыха и сочиняет свою собственную историю: она «миссис Ирвинг», ее муж – священник с севера. Мэри уходит наверх; Мина, внизу, ждет Заморну.)
Пробило пять часов. Почти стемнело. Слуга зажег люстры в большой столовой, серебряный сервиз, стоявший на накрытом для обеда столе, заискрился под светом ламп; свет отразился и от великолепного серванта. Все было готово к приему важного, давно ожидаемого гостя.
Обычно Заморна не опаздывал на встречи – если, конечно, вообще приходил. Вот и сейчас он вошел в дом, когда музыкальные часы в коридоре еще играли волшебную мелодию.
Парадная дверь открылась, налетел пронизывающий вечерний ветер; потом дверь закрылась и шаги начали приближаться – сигнал, что он пришел.
Мисс Лори находилась в столовой, в последний раз проверяя все, и, как только ее господин вошел, немедленно метнулась ему навстречу. Его холодные губы прижались к ее лбу, холодная рука сжала ее, принеся чувства, коих она ожидала неделями и месяцами – единственную награду за все отсрочки и труды, за все ее страдания.
– Я замерз, Мина, – сказал он. – Последние четыре мили я проскакал на лошади, а вечер здесь как в Канаде. – Она стала тереть его замерзшую руку своими горячими и гибкими ладонями и без слов ответила ему взглядом радости, удовлетворения и поклонения, наполнивших ее глаза и лившихся через край.
– Что я могу сделать для вас, милорд? – спросила она, заговорив в первый раз, пока он стоял у огня, подняв руки и наслаждаясь живительным теплом. Он улыбнулся.
– Обнимите меня за шею, Мина, и поцелуями сделайте мою щеку такой же теплой и румяной, как ваша.
Если бы Мина Лори была Миной Уэллсли, она бы так и сделала; острая боль пронзила ее, когда ей пришлось подавить импульс, требующий от нее сделать все по его слову. Но она подавила его и только робко подошла к креслу, в которое он бросился, и начала разглаживать его кудри. Первая приветственная улыбка быстро исчезла, и на лбу ее господина собралась темнота, остававшаяся там все последующее время, говорил ли он или шутил.
– В доме гости? – спросил он. – Прежде чем войти, я увидел, как грум вытирает досуха четырех черных лошадей.
– Час назад около ворот дома перевернулась карета; леди, сидевшая в ней, упала в обморок, и я приказала перенести ее сюда. Она и ее слуги наверху, готовятся к ночи.
– Вы знаете, кто эта дама? – продолжал его светлость. – Лошади просто великолепны.
– Она говорит, что ее зовут мисс Ирвинг и что она жена пресвитерианского священника с севера, но…
– Но вы ей не верите? – прервал ее герцог.
– Да, – ответила мисс Лори. – Я считаю, что она принадлежит к высшему свету. У нее совершенно аристократические манеры и вид, и, похоже, она очень много знает об Ангрии.
– Как она выглядит? – спросил Заморна. – Молодая или старая, красивая или уродливая?
– Молодая, стройная, совсем не высокая, и, я бы сказала, скорее миловидная, чем красивая; очень бледная, с холодными манерами. Маленький рот и подбородок, очень изящная шея…
– Мина, вы не сказали ей, кому принадлежит дом?
– Я сказала, – улыбнулась Мина, – что дом принадлежит богатому ангрианскому собственнику, дальнему родственнику западных Пакенхэмов, а я – его экономка.
– Очень хорошо; она не поверила ни одному вашему слову. Вы выглядите как кукла ангрианского сельского джентльмена. Дайте мне руку, моя девочка. Разве мы с тобой не одногодки, а?
– Да, милорд герцог. Я родилась в тот же самый день, на час позже вашей светлости.
