355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Шамиль Султанов » Плотин. Единое: творящая сила Созерцания » Текст книги (страница 28)
Плотин. Единое: творящая сила Созерцания
  • Текст добавлен: 21 сентября 2016, 18:06

Текст книги "Плотин. Единое: творящая сила Созерцания"


Автор книги: Шамиль Султанов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 32 страниц)

– И здесь надо повторить вот что: во-первых, каждое произведение есть обязательно «худшее» сравнительно со своим «родителем», есть лишь его образ. Во-вторых, каждый член этой цепи – един, ибо происходит от Единого и в то же время дуалистичен: он обращен к высшему (получая от него ту или иную полноту бытия) и к низшему (сообщая, в свою очередь, ему ту или иную меру бытия). И, наконец, в-третьих, Единое и Мировой Разум производят последующее, сами пребывая неизменными. Но Душа творит уже в движении, будучи сама активностью вовне.

– Совершая «путь вперед» (опять-таки в силу дальнейшей избыточности Единого и могущества мысле-жизни), Душа создает «свои образы» – ощущения в «природе». То есть, животные и растения – моменты творческого «пути вперед» Абсолютной Души.

– Причем и Душа, словно двуликий Янус, обращена и к Уму, получая от него бытие, и к материи, оживляя как бы ее.

– Люди используют буквенное письмо, а это ведь «слово рассудка», выражение дискурсивного мышления. Но по мере продвижения к Единому необходима другая система изложения…

– Конечно, нужно нечто, подобное тайной письменности египетских жрецов. Ведь пиктография – это «слово ума». Но, кроме немногих, кто знает это «слово ума»? Мне известно, что и египетские мудрецы хотят обнаружить свою мудрость о том или другом предмете, пользуясь не буквенными знаками, выражающими слова и предложения, но рисуют целые изображения. В святилищах напечатлевают для каждого предмета одно специальное изображение, чтобы показать, что тамошняя мудрость не является дискурсивным мышлением. Каждое такое изображение является там наукой и мудростью, и именно – в своей субстрактной цельности. Затем от этой цельной мудрости возникает в ином частичное изображение, уже детализированное, которое само себя истолковывает дискурсивно и выражает причины, по которым оно было именно так создано, а не иначе.

– И все-таки даже дискурсивное письмо в себе самом отражает пласты скрытых взаимодействующих, динамических внутренних смыслов. Потому-то мудрые пророки толкуют загадки и понимают, что в них имеется в виду. А образность предполагает, что читающий будет воспринимать не жесткую, ограниченную логическую аксиому, мысль и т. д., но прежде всего пластичный, живой, бурлящий образ.

– И в данном случае, например, когда мы говорим о «преисполненности», «излиянии вперед» и т. д., необходимо воспринимать это как бы метафорически.

– То есть…

– Единое есть абсолютная, самодовлеющая, световая энергия – сила. Но эта световая энергия, сила имматериальна, и потому здесь и не может быть речи об отдаче какого-либо вещества. Энергия, сила «производна», «действует» и сама «пребывает». Низшее есть ослабевшая от излияния вперед энергия более высшего. Истинный Ум есть подобие силы, энергии Единого. Душа есть подобие энергии Ума. Природа как тело есть подобие Души. Здесь эта первоначальная энергия, сила настолько ослабевает, замедляется, что уплотняется в телах.

– А материя?

– Но она ведь тоже результат этого излияния вперед.

– Каким же образом?

– А тем, что материя – это полная пассивность, но пассивность, связанная с полным истощением силы. Иначе говоря, материя – это сила, но нулевая сила.

– Таким образом, все есть лишь одна и та же энергия, сила.

– Да, и как таковой, ей присуще действовать. Ведь и материя по-своему – отрицательно – действует, воспринимая эйдосы. Действия силы – порождение в объекте подобия данной энергии. Чем совершенней энергия, тем она преисполненной, то есть тем необходимее должна она действовать.Опять повторю: речь не идет о некой внешней необходимое – та; преисполненность – это форма выражения, манифестация совершенства силы. Всё, обладающее бытием, сохраняя свою истинность, порождает необходимый род существования, который относится к его сущности, как образ к своему первообразу. Так, тепло – образ огня, а холод – снега. Тепло – эманация огня, потому что огонь есть то, что он есть.

– Итак, если душа оказалась в растении, значит, ею окончательно овладела «дерзкая смелость» самоутверждения и отступничества. Иными словами, она дошла в своем пути вперед до крайней степени отчуждения от ума. Если же душа находится в животном, значит, ею владеет чувственное ощущение. Если же душа в человеке, то она уже разумна.

– Но Душа, как некая жизненная сила, в растениях пространственно совершенно не отделена от растительной энергии природы вообще. Последняя, в свою очередь, не отделена пространственно от души, воплощающей так называемую среднюю жизнь. Но эта опять, поскольку обращена к уму, составляет с ним единство, и ни о каком пространственном отделении здесь не может быть и речи. Таким образом…

– Таким образом, во-первых, вся Душа едина, во-вторых, она генетически связана с Умом, а в-третьих, произведенное тождественно тому, чему оно следует, поскольку оно ему следует – то есть Душа может уподобляться Уму.

– Каким образом это возможно?

– Путем самопознания – это основной путь в нашем продвижении к Нусу и одновременно диалектика самой умственной реальности. Ибо самопожертвование присуще лишь простому существу, а не сложному. Ведь утверждать, что способно к самопознанию сложное существо, которое мыслит одной своей частью все остальные, значит, не догадываться, что именно в этом случае и нет самопознания, а есть всего лишь обыкновенное познание одного посредством другого. Таким образом, только простые, не составимые принципы – душа и ум могут обладать самопознанием. Во-вторых, душа ведь есть необходимый образ Ума, необходимая по своей сущности манифестация истинного Ума, а следовательно, самопознание Души и есть уже самопознание Нуса.

– Душа не может познавать саму себя посредством ощущений. Но, кроме способности ощущать, душа обладает еще способностью рассудка Следовательно, проблему можно сформулировать так: как осуществляется через рассудок самопознание души?

– Да, но ведь есть две, кроме рассудка, познавательные способности души – ощущение и воображение. Где же место рассудка, дискурсивного мышления?

– Предположим, я вижу человека, то есть я имею зрительное ощущение человека. Мое ощущение передает полученное впечатление мышлению. Что же делает с этим впечатлением мышление?

– Прежде всего, лишь сознает его. Иначе говоря, душа сознает физиологический процесс. Но рассудок может не ограничиваться простым сознанием, а станет производить высказывания. Это уже второй этап. Такое высказывание может быть простой констатацией: «Это Платон», то есть результатом памяти и воображения.

– Так рассудок создает суждение на основе получаемых из ощущения образов, посредством их анализа и синтеза.

– Да, но суждение может быть и не простой констатацией, не наименованием, а предицированием. Например: «Платон мудр». Такое высказывание есть суждение и о чувственно воспринимаемом, и о более высшем: кроме ощущения и представления, оно предполагает еще некий канон мудрости, которую душа находит в себе самой. Ведь саму мудрость, не как результат, а как феномен в себе самом, ощутить нельзя.

– Как же душа получает, находит в себе нечто, позволяющее ей судить, что, например, «Платон мудр»?

– Дело в том, что Душа как истечение, эманация Ума в себе имеет образ Блага, добра. И она обладает силой потому только, что ее осветил обладающий таким качеством ум. То есть свои глубинные представления, элементы, необходимые для суждения, рассудок, как дискурсивная мыслительная способность, черпает из ума.

– Человеческая душа, таким образом, занимает некое срединное место между ощущением и умом.

– Да, потому что рассудок, как и воображение, занимает промежуточное положение. Подобно тому как воображение получает свои образы и от ощущений и от ума, так и рассудок познает внешние впечатления, но в соответствии с умственной реальностью, Нусом.

– А теперь можно сформулировать, что означает «самопознание рассудка». Такое самопознание устанавливает для рассудка прежде всего сам факт его рассуждения и сознания им внешних впечатлений. Это во-первых. Далее, рассудочное самопознание ведет к выводу, что рассудок высказывает суждение о предмете, пользуясь некими базовыми канонами. Это во-вторых. Наконец, самопознание рассудка говорит, что существует нечто более высшее, чем он сам, то есть ум, откуда и заимствуются такие каноны.

– Следовательно, действительное самопознание души уже ведет к самопознанию ума. Если душа способна к внутреннему созерцанию, то она на определенном этапе начинает видеть не столько саму себя, сколько свой совершеннейший первообраз. Таким образом, душа убеждается, что, будучи образом ума, она может созерцать той своей деятельностью, которая обладает памятью о том, что она носит в себе. Поэтому, чтобы узнать, что такое ум, надо созерцать самое высшее, самое божественное в душе. А для этого надо отделить от человека, как такового, тело, ощущение, желания, страсти и т. д. То, что останется, и есть образ ума, сохраняющий нечто от его света: душа ведь есть возникающий из ума свет, который окружает солнце ума. Подобно тому как этот свет расходится в воздухе в различные стороны, так и наша жизнь разветвляется на многие виды жизни. Но тот, кто дошел до чистой душевной жизни, когда душа всецело обращена к уму, тот через самопознание души достигает познания ума.

– Таким образом, самопознание рассудка ведет нас к признанию существования ума, а следовательно, уже и к проблеме самопознания ума.

– Самое главное здесь в том, что самопознание ума должно предполагать живое, пластическое тождество созерцающего и созерцаемого, ума и мышления ума.

– То есть исходить из того, что мысль и мыслимое едино, что едино и ум и мысль. Как же при этом ум мыслит самого себя?

– Мыслимое в уме есть активность, энергия. Это именно живая и мыслящая активность. А ведь такая активность и есть мысль, то есть активный ум. Но ведь ум, в отличие от рассудка, бывает всегда исключительно активным. Таким образом, мыслимое, мысль и ум тождественны.

– Следовательно, если мысль ума есть мыслимое, а мыслимое – он сам, то он будет мыслить самого себя. Потому что он будет мыслить мыслью, что и было им самим, и будет мыслить мыслимое, что и было им самим. Итак, с обеих точек зрения, абсолютный Ум будет мыслить самого себя, поскольку и мышление было им и поскольку мыслимое – он сам. Значит, такой ум и мысль – единое, и ум как целое познает себя как целое.

– Давай для большей ясности сравним самопознание ума с самопознанием рассудка.

– Для рассудка типичен дуализм дискурсивного мышления и его объекта, то есть отчужденность предмета мышления от мысли. А поскольку истинно реальное выше рассудочного мышления, то последнее есть лишь истолкователь этого высшего, хотя и родственного ему. И познавать себя рассудок может не иначе, как всматриваясь в эти черты, как бы в следы ума, и тем самым становясь как бы образом ума. Поэтому мы и говорим, что самопознание рассудка – это искание.

Что касается самопознания Абсолютного Ума, то здесь ситуация иная. Ум, в силу своей активности, есть мысль, а мыслимое, в силу своей возвышенности, есть жизнь и также мысль. Следовательно, Ум, как мыслящее, познает Ум, как мыслимое. А это и значит, что Ум, как мысль, познает Ум, как мысль.

– Таким образом, необходимо признать у Ума самопознание и то, что он существует в самом себе, что нет у него какой-либо другой функции и что сущность есть бытие Умом. И, конечно, последний не является практическим умом, рассудком. Ведь для рассудка, ориентированного на внешнее и не пребывающего неизменно в самом себе, возможно лишь некоторое знание внешних предметов. А раз он всецело практический, то ему нет необходимости познавать самого себя. Но для того, которому не присуща внешняя деятельность (так как у чистого Ума нет даже и стремления к отсутствующему), для того не только вполне обоснованно обращение к самому себе, но и доказана необходимость самопознания. Ибо в чем может состоять подлинная жизнь того, кто отошел от внешней деятельности и существует в уме?

– Таким образом, жизнь ума именно в самопознании и состоит. Ум, можем мы сказать, есть активность в нем самом. Но эта активность есть истинное спокойствие. И с этой точки зрения, сосредоточенная на самопознании спокойная жизнь ума отличается от души, стремящейся к уму и пребывающей в вечном движении и деятельности.

– Что же дает самопознание уму?

– Самопознание говорит уму, что он обладает множественностью и различием. Ведь созерцание нуждается в объекте, и объект этот, раз умственная деятельность предполагает переход от одного к другому, есть множественность. Иными словами, ум, поскольку мыслит, предполагает дуализм субъекта и объекта (в самом себе). Причем объект, чтобы быть различаемым, должен быть, в свою очередь, множественным. Ведь познание абсолютно простого невозможно.

– Но самопознание ума одновременно содержит в себе указание и на Единое. Сама множественность ума объясняется тем, что ум, стремясь к созерцанию Единого, переходит от одной мысли к другой. Прежде множественности должно существовать Единое, от которого множественность и получает свое бытие. Это подобно единице, которая предшествует всякому числу, составляет каждое число и в то же время остается единицей. Без Единого все было бы беспорядочным хаосом.

Таким образом, диалектика самопознания ума, с одной стороны, обнаруживает в уме априорные нормы рассудка и прообразы чувственного мира, поскольку ум есть красота, истина и добро. С другой стороны, эта же диалектика самопознания ведет к таинственному соприкосновению с Единым, Благом, которое обусловливает собой и Ум, и все существующее.

– При этом Ум является «первой активностью» Единого. Ум есть вытекающая из Единого активность, энергия, подобно тому, как из солнца истекает свет.

– Это Единое есть «неизреченное» и «неизрекаемое». Оно выше Ума, знания, сущности. Оно трансцендентно решительно всему. А так как мышление возможно лишь там, где множественность объединяется в общем сознании, то самопознание не присуще Единому. Оно – абсолютное начало, познаваемое лишь посредством некоторого мимолетного умственного осязания.

– Таким образом, путь самопознания ума ставит две проблемы – единство первоисточника активности ума и множественности его содержания. Каким образом они связаны?

– Прежде надо еще раз повторить следующее. Самопознание души раскрывает в ней ощущение и рассудок. Самопознание присуще только рассудку. Самопознание рассудка есть, собственно говоря, уже начало самопознания ума. Самопознание предполагает единство субъекта и объекта Ум таким единством обладает: мысль здесь познает мысль. И основа этого единства – Единое.

– Почему это так, ясно. До всего, что существует, должно быть дано единое и простое Первоначало. Это Первоначало, вследствие своего совершенства, является потенцией всего существующего. Оно поэтому является трансцендентным всему существующему и прежде всего Нусу, который рождается от него.

– Иначе говоря, существует необходимость пути вперед, вследствие переполненности Первоначала, но при этом Единое пребывает неизменно в самом себе, ничего не отдавая, в ущерб себе, последующему. Это последующее, Абсолютный Ум, есть лишь образ, то есть уже не единое, но единомножественное. Оно происходит от Единого, как от единого источника света, от центрального огня, происходит по радиусам вся световая сфера.

– Абсолютный Ум, таким образом, един, так как едино Первоначало, Благо, но Ум в то же время множествен, так как он есть последующее.

– А почему бы само Единое не назвать умом, в котором все содержится, который всему причина? Какой смысл выделения Единого, если по поводу него можно лишь сказать единственное, что оно Единое?

– Этот вопрос очень важен. Но для того чтобы ответить на него, необходимо сначала доказать, почему сущее имманентно Уму, то есть почему действительное бытие и есть Ум.

Начнем со следующего утверждения. Уму присуще истинное знание, но истинное знание не может приобретаться извне, а следовательно, оно приобретается Умом из самого себя.

– Почему Уму присуще истинное знание?

– Потому что ошибающийся ум не есть ум.

– А разве нельзя приобрести истину извне?

– Если знание приобретается умом извне, тогда ум, по своей достоверности, аналогичен ощущению. Ведь как бы ни было живо ощущение, объект ощущения не объективно реальное явление, а некая модификация ощущающего субъекта.

– А если все же признать объективность предмета ощущения…

– Но и в этом случае ясно, что мы воспринимаем не сам внешний объект, а только его образ. То же самое следует сказать и об уме, если предположить, что он познает внешние умственные предметы, то есть сущности: или он не встретится с ними, как с внешними, или же они будут для него привнесенными извне отпечатками.

– Но в последнем случае мысль ничем принципиально не будет отличаться от ощущения…

– Это так, ибо как узнает ум, что он воспринял истинно? Ведь при чувственном познании конечным судьей является ум. Кроме того, если принять тезис о мыслях как внешних чувственных отпечатках, то тогда непонятно, откуда у ума глубинные нормы для этических и эстетических оценок, или как может он судить о таких предельных понятиях, как вечность, красота, мудрость?

– Можно привести и другое доказательство того, что знание приобретается умом из себя самого. Мы опять идем от противного: если предположить, что эйдосы вне ума, то они либо обладают умом, либо не обладают. Если обладают, то они ничем не отличаются от умственного мира, и тогда они в уме. Если же нет, то они всего лишь бессмысленные словесные выражения. И синтез их в суждении будет без объединяющего центра невозможен.

– Таким образом, умственные предметы, то есть сущности, эйдосы, не вне ума, иначе они воспринимались бы лишь как не связанные образы без всякого критерия их истинности.

– Если же уму внутренне присуща истина, то вопрос о доказательстве или достоверности ее отпадает. Ведь нельзя найти ничего истинней истинного. Самопознание ума внутренне самоочевидно. А поэтому результатом истинного самопознания и является истина, мудрость.

– Но Нусу как единству двойственности мысли и мыслимого предшествует чистое и истинное Единое. Оно, как тождественное и пребывающее в самом себе, производит множественность реального умственного мира. Это подобно тому, как в мире число единица, именно как единица, обусловливает числовой ряд. И как все числа выражают количества лишь как определенные единицы через приобщение к первоначальной единице (число пять, например, есть нечто единое в том смысле, что это не три, девять или двадцать. В этом смысле число пять подобно абсолютной единице, хотя оно и не состоит из этих абсолютных единиц), так и здесь бытие есть след Единого.

– Сущность происходит от Единого. Но сущность, эйдос есть нечто неопределенное. А Единое, как начало, как основной принцип, предшествует всякой определенной реальности. Единое трансцендентно реальному, оно ненаполняемо, неизрекаемо. И когда мы называем его Единым, это означает лишь изъятие его из множественности. Оно доступно лишь умозрению.

– Что это значит?

– Говоря о чувственном зрении, мы различали, с одной стороны, видимый объект, то есть воплощенный эйдос, смысл ощущаемого предмета, а с другой – то, благодаря чему видели этот эйдос, то есть свет. Так вот и по отношению к умозрению необходимо различать умственные явления и освещающий их свет.

Но пойдем дальше. Глаз имеет свой, еще более яркий и чистый свет, в чем можно убедиться, например, закрывая в темноте глаза и надавливая на веки. Но и ум, скрыв себя от остального и сосредоточившись на внутреннем мире, будет, не видя ничего, созерцать исключительно свет, как таковой, чистый, появившийся внезапно из него самого.

Иначе говоря, такое чистое умозрение состоит из двух моментов. Первое – спокойное пребывание ума в себе самом, пока не явится нечто высшее. Второе – наполнение светом, красотой и силой, то есть созерцание Того, который пришел, не придя, но до всего присутствуя, не в пространстве, а вообще нигде.

– Что означает последнее утверждение? Как можно доказать, что Единое нигде?

– Все низшее содержится в высшем: мир и тело в душе, душа в уме, а ум в Едином. Следовательно, Оно ни стоит отдельно от прочего, ни само существует в нем, и нет ничего, обладающего Им, но Оно само обладает всем. Единое неотделимо ни от чего и в то же время не находится в определенном месте. Единое, другими словами, есть всегда и везде, но всегда и везде пребывая в самом себе. Вот отрезок прямой. Ведь даже этот отрезок не является чем-то ясным и простым. Начать с того, что все точки данного отрезка совершенно неразделимы и сливаются в нечто целое. Так что, собственно говоря, всякий отрезок прямой даже и не есть отрезок прямой, а всего только одна и единственная точка.

Далее, и начальная точка данного отрезка слита с предыдущей, то есть с несуществующей точкой. А поэтому она вовсе даже и не есть начальная точка. Но и конечная точка данного отрезка прямой опять-таки тождественна с последующей, то есть с несуществующей точкой, и потому сама тоже не есть конец данного отрезка. Поэтому и весь отрезок данной прямой не есть ни его начало, ни конец, и не может находиться где-нибудь и в самом отрезке прямой. Поэтому и весь отрезок существует только вследствие того, что обязательно предполагает одновременно также и свое несуществование.

Единое как бы подобно такой точке. Оно одновременно везде есть и все его. Но в то же время Единое отсутствует везде и всюду и даже в себе самом.

– Но возможно ли какое-либо знание по отношению к абсолютно трансцендентному?

– Любое наше знание о Едином всегда будет нашим знанием, ибо Единое выше даже истины; Оно – Благо. Ведь Оно есть причина умной жизни, будучи потенцией, от которой жизнь и ум. Оно – содержание сущности и реального, потому что Единое. В этом смысле Оно максимально сконцентрированное реальное. Оно, как Благо, раньше даже красоты. Оно не просто благовидно, а само Благо как субъект. Мы не можем ничего сказать о его качествах, ибо все качества есть уже следствие Единого. Даже когда мы говорим, что Оно – Благо, мы должны добавить «как бы». В этом смысле Единое одиноко и пусто от всего остального (как бы).

– А теперь, почему же Единое – не Ум?

– Если бы Единое мыслило, то было бы умом, а следовательно, и диадой, а не монадой. Но ведь ум, как мышление мыслимого, предполагает самой своей активностью то, что по отношению к уму будет умственным объектом, но само по себе, как таковое, не будет ни мыслящим, ни мыслимым. Сама диада невозможна без монады. Кроме того, мыслящее, как множественное, предполагает единое, как субъект, но этот субъект, именно как Единое, исключает мышление, как множественное. Следовательно, Оно не может быть мыслящим. И, наконец, Благо, как абсолютно самодовлеющее, не нуждается в мышлении. Наоборот, мышление, как и любая другая активность, есть стремление к благу и единству. Но самому Благу, Единому не для чего мыслить.

– Тогда Благо выше и красоты…

– Конечно, Благо первоначальнее и важнее красоты. Ведь добро, как таковое, не нуждается в прекрасном, тогда как прекрасное предполагает добро.

– С другой стороны, стремление к Благу изначальнее, чем жажда красоты. Стремление к Благу порожденно, и даже в снах проявляется это стремление. А любовь к красоте, мудрости (поскольку мудрость и есть красота) – это уже вторая страсть, предполагающая духовное пробуждение и понимание.

– Наконец, только добро дает полное удовлетворение, а красотой удовлетворяются далеко не все. Кроме того, очень часто довольствуются кажущейся красотой, но ведь призрачное, иллюзорное обладание добром никого не удовлетворит. Да и не надо забывать, что красота не всегда доводит до Блага, будучи сама производной от него и подчиненной силой.

– Отсюда если знание о Добре сливается со знанием о Едином, то учение о красоте должно слиться с учением об Уме.

– И можно сказать, что Абсолютный Ум и есть абсолютно красивое. Познать истину и значит познать красоту, то есть красота и истина одно и то же. Это и есть именно живая, трепещущая жизнью глубина чистого ума, черпающего красоту из своих собственных недр.

– Красота произведений искусства и природы заключена не в материале, а в эйдос с, который входит в материю из ума в душе. Сущность ума не сухие, жесткие, словесные аксиомы, а живое, грациозное и бесшумное бурление эйдосов.Так называемое видотворчество мира – отражение в материи образов этих смыслов. И потому-то наш чувственный мир прекрасен, поскольку в нем отражается образ действительно реального и истинного умственного мира. Душа и боги созерцают красоту Нуса, сливаясь с ней и постигая отраженную красоту Души и первокрасоту отца души – Ума. Следовательно, поскольку эйдосы и являются красотой, а ум – это и есть эйдосы, то ум и красота – одно и то же.

Всеобщая мудрость и Универсальный Ум, имманентный жизни и сосуществующий ей и целокупно объединенный с нею, творит ее еще лучшей при помощи некоего умного расцвечивания и, соединяя с мудростью, заставляет ее красоту являться еще более достойной почитания. Уже и здесь, в земной жизни, мудрая жизнь есть поистине нечто достойное чести и прекрасное, хотя оно и видится здесь в затемненном виде. Но там оно является во всей чистоте, ибо там она дает видящему самое видение и способность жить с высшей интенсивностью и большим напряжением видеть живые существа и, наконец, прямо стать тем, что он видит. Здесь, в чувственном мире, наш взгляд часто падает также и на неодушевленные предметы. Но даже, когда мы видим живое, нам раньше бросаются в глаза неживые моменты из живого. Сокровенная красота живого находится здесь в смешении с тьмой и умиранием. Там же, в Универсальном Уме, даже если возьмешь что-нибудь как неживое, то тем самым оно уже блеснуло тотчас же во всей своей жизни.

Способный созерцать сущность, которой проникнут умный мир, которая дает ему жизнь, неподверженную изменениям, которая дает также этому миру имманентно присущее ему знание и мудрость, – способный это созерцать уже не сможет без улыбок смотреть на весь дольний мир, взятый целиком, из-за его потуг быть истинной сущностью. В умном мире пребывает жизнь, и сущие предметы покоятся в вечности. Ничто там не выходит из сферы сущего, ничто не меняет его и не сдвигает, ибо, кроме него, нет ничего сущего. Поэтому прав Парменид, сказавший, что сущее есть единство. Так велико сущее в своей силе и красоте, что очаровывает нас, и все подчиняется ему, радуется одному тому, что имеет след его на себе и вместе с ним ищет благо. И весь этот мир стремится и жить и быть тем, что они есть…

–  Диалектика требует постоянного поиска новых точек созерцания.Как только это условие перестает выполняться, диалектика уже не диалектика… Всякое тело сложно и состоит из материи и эйдоса, а душа представляет собой нечто предельно простое, или же и она может быть сложное и состоять из материи и эйдоса? Более того, а нельзя ли и в уме найти подобного рода двойственность: с одной стороны, ум, как эйдос души, а с другой стороны, ум, как то, что создает этот эйдос.

– На первый взгляд это парадоксально. Ведь все время речь шла о том, что душа и ум – простые изначальные субстанции, а материя есть нечто неопределенное и аморфное. Поэтому о каком соединении материи с эйдосом в душе и уме может быть речь? Кроме того, умственное, как вечноэйдетическое, не может быть материальным соединением.

– Парадоксы потому постоянно и необходимы, чтобы диалектика двигалась вперед, сжигая иллюзии окончательно достигнутого знания. Материя есть бесконечная неопределенность, инаковость. Но откуда эта неопределенность? Если она присуща материи как таковой, вне всякой связи с душой и умом, тогда материя никак не связана и с Единым. Тогда она, материя, абсолютно иное по отношению к Единому. Но ведь в этом случае Единое уже не может быть названо Единым по определению.

– Ты хочешь сказать, что материя также от Единого?..

– Конечно. Переполненность Единого создает Ум как образ Единого. Ум, в отличие от Единого, единомножествен. Ум первично дуалистичен: в нем бытие и мышление (то есть нечто отличное друг от друга) тождественны. И здесь-то коренится начало разгадки происхождения материи: как первоначальная дуальность Ум уже не есть Единое. Хотя он и прозрачно красив, но он уже не абсолютен как Единое. И вот это «уже» и есть как бы материя, есть некая инаковость. С другой стороны, то, что Ум есть тождество бытия и мышления, обусловливает ясность, яркость, прозрачность умственной материи в том смысле, что эта материя и есть сам Ум, что эта материя не отделена от умственной реальности. Далее, умственные реальности не есть некие жесткие, логические аксиомы, а есть живые пиктограммы, боги, красивейшие статуи, которые созерцают сами себя; это именно живые, прекрасные эйдосы. Когда ум мыслит в себе самом, он мыслит посредством оформления. А следовательно, в уме необходимо различать ум как то, что создает эйдос, форму, и ум как эйдос души.

– Нужно только добавить, что соединение прозрачной умственной материи с данным эйдосом в уме вечно. А потому-то сложность умственных реальностей иная по сравнению с чувственной сложностью. Чувственная сложность – это отношения частей к целому. Сложность умственных реальностей – это отношение целого к другим целостностям, которые в нем, а он в них.

– Тогда можно сказать, что неопределенное отнюдь не везде достойно только презрения. Равно как и то, что по своему смыслу могло бы быть понято как бесформенное, если оно имеет целью подчиняться тому, что раньше его, и совершеннейшему. Например, душа есть нечто более неопределенное по сравнению с умом, и тем не менее она может вполне ему подчиниться. И если умная материя подчинена Нусу, то она уже не есть нечто само по себе неопределенное. Материя становящихся вещей постоянно имеет все разные и разные эйдосы. Материя же вечных вещей постоянно остается само-тождественной.

Здешняя материя, пожалуй, противоположность той, так как здесь она только отчасти все и только отчасти одно и то же в каждой отдельной вещи. Поэтому раз одно выталкивает другое, то ничего и не остается в ней пребывающим. Поэтому она в чувственном мире и не самотождественна постоянно. А там, в умственной реальности, она есть все одновременно.

Поэтому вполне правыми следует считать тех, которые утверждают, что материя есть сущность, если это говорится об умной материи. Лучше же сказать, сущность, мыслимая вместе с находящимся при ней эйдосом, целостна, то есть как материя и эйдос, одновременно пребывающие в свете. Тогда понятно и то, почему делим и неделим одновременно эйдос.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю