Текст книги "Плотин. Единое: творящая сила Созерцания"

Автор книги: Шамиль Султанов

…На следующий день мы с Транкиллом должны были уехать. А в этот весенний вечер я бродил по небольшим, покрытым фиговыми деревьями и оливами холмам на западной окраине города. Я ждал последнего всплеска солнца, после которого в это время быстро наступают сумерки и ночь. Для меня это было очень важно: стоя лицом к краснеющему лику Гелиоса и медленно поворачивая голову слева направо, прищуренными глазами впитывать эти последние капли гранатовых лучей… Я чувствовал себя очень расслабленным и видел, как, нежно клубясь, эти последние лучи проникают в меня, забирают меня куда-то с собой…

Когда уже стемнело и я собирался возвратиться в дом к Тифонию, где мы остановились, внезапно ко мне скользнула какая-то тень. Это была маленькая женщина или девочка, укутанная в накидку или платок. Она подошла ко мне и молча, не поднимая лица, протянула руку. Я не ожидал встретить нищенку так далеко от города. Нащупав монеты, я протянул ей несколько. Она отдернула руку и, пятясь, по-прежнему не поднимая головы, быстро скрылась. Когда я сделал шаг, то увидел на камне справа кусок пергамента. Я поднял его очень близко к глазам и начал медленно читать:

 
Не было тогда не-сущего, и не было сущего.
Не было ни пространства воздуха, ни неба над ним.
Что двигалось чередой своей? Где? Под чьей защитой?
Что за вода тогда была – глубокая бездна?
Не было тогда ни смерти, ни бессмертия.
Не было признака дня или ночи.
Нечто одно дышало, воздуха не колебля, по своему закону,
 
 
И не было ничего другого, кроме него…
Откуда это творение появилось:
То ли само себя создало, то ли – нет,
Надзирающий над миром в высшем небе, —
Только он знает это или не знает.
 

Затем шла фраза, написанная очень мелко, – мне пришлось до предела напрячь свои глаза:

– У Бога есть только одна Душа, но, поскольку Бог имеет множество качеств, его прославляют по-разному: все боги суть только различные свойства Единой Души.

Далее были нарисованы три горизонтально расположенные свастики, после которых шла третья загадка:

 
Мир из Моей Природы распустился,
И в нем незримо, тайно Я живу.
Все существа лишь от Меня зависят,
Но от творений не завишу Я:
Их нет в Моей Божественной Природе
(Постигни сам глубокую ты тайну).
Творящий Дух Мой все в Себе содержит,
Но от всего свободен Я навеки.
Как движется в пространстве бесконечном
Могущественный воздух, не колебля
Пространство необъятное Вселенной, —
Так и в Моей Природе Совершенной
Миры живут, сменялся другими;
Но неподвижен Я и неизменен.
Не связан Я твореньями Своими,
Ни волею, ни жаждой созиданья;
Мой Дух творит, но не мешает это
В Самом Себе покоиться Мне вечно.
Мой Дух – закон, и силою закона
Все вещи возникают и во мраке
Небытия скрываются на время.
Он есть Источник вечного движенья.
 

…Груша растаял на экране. Я минуту посидел, стараясь отогнать надвигающийся страх. В конце концов, в Игре участвую не только я, поэтому, нравится или нет, но…

В этот момент раздался голос ХИПа:

– Возможно, дело не в эзотерических истинах персидских магов и индусских брахманов, а в самой римской армии. Если верна формула, которая гласит, что «Великий Рим создан армией; Великий Рим разрушен армией», то армия могла стать очень интересным объектом для наблюдения любого истинного философа. Во-первых, армия в истории Рима постепенно превращается в могущественную корпорацию, которая обеспечивает экономическое процветание и гарантирует – с определенными оговорками, конечно, – социальную стабильность римского гражданского общества. Это вполне закономерно, так же как и закономерен следующий цикл – армия как корпорация ослабляет государство и в конце концов разрушает это самое гражданское общество. Возникновение, расцвет и распад – полный цикл. Разве не интересно изнутри взглянуть на этот круг? Не так ли?

Тут ХИП захихикал. Я сначала подумал, что «груша» вновь пролез в наше пространство, но его дисплей был пуст. Хихикал ХИП подобно простуженной восемнадцатилетней девушке, которая, поминутно подтирая мокрый, красный носик, восхищается тем не менее собой в зеркале.

– Ну а если этот вариант не подходит, тогда следующий: армия как постоянная сцепленность силы и бессилия. Превосходный диалектический парадокс.

Я подумал, что если они что-то затевают, то непонятно, почему никак пока не реагируют ни Титан, ни Сюзанна? Словно услышав мою мысль, раздался голос Сюзанны… нет, голос несся оттуда, где обычно находились стереодинамики, связанные с Сюзанной. Так вот, это был голос девочки, лет 10–12. Возник какой-то психологический диссонанс между тембром этого голоса – мягким, нежным, неустойчивым, где-то робким – и тем, что он произносил.

– Римские солдаты славились на весь древний мир своей железной дисциплиной. В первые столетия существования государства каждый римский гражданин обязан был служить с 17 до 60 лет, но только в военное время. В дни мира он возвращался к своим обычным занятиям.

Закон разделил свободных граждан на несколько разрядов-классов в зависимости от имущества. К первому относились самые богатые, ко второму, третьему и четвертому – менее состоятельные граждане и к пятому – самые бедные. Богатейшие граждане обязаны были выступать в поход на коне, в полном кавалерийском вооружении. Граждане остальных разрядов служили в тяжеловооруженной пехоте. Римляне, принадлежавшие к пятому разряду, составляли легкую пехоту.

В конце II века до вашей эры консул Марий провел коренную реформу римской армии. Он разрешил служить в римской армии пролетариям. Солдата теперь целиком вооружало государство. Было значительно увеличено солдатское жалованье. А поскольку Рим вел практически непрерывные войны, то часть солдат уже не распускались по домам. Был установлен срок непрерывной службы – сначала 16, а потом 20 лет. По окончании службы воин получал пенсию.

Таким образом, возникла стройная корпоративная структура. Проводя всю свою сознательную жизнь вдали от дома, в котором они родились, солдаты теперь жили интересами своей части, военного лагеря и его обитателей. Полководец, который мог обеспечить армии богатую добычу, хорошее жалованье, участок земли под старость, мог повести солдат против любого противника.

Основной единицей римской армии был легион. Со времени Сервия Туллия и до начала IV века до вашей эры в римской армии было четыре легиона, по 4200 пехотинцев в каждом. Они набирались исключительно из зажиточных граждан. Два легиона набирались из людей от 17 до 45 лет и предназначались для полевой службы. Два других формировались из граждан старших возрастов (от 45 до 60 лет). Они несли гарнизонную службу в Риме и в пограничных крепостях. Первым двум легионам придавались 1800 всадников, набранных из самых богатых граждан.

В начале IV века до вашей эры, во время войн с галлами, консул Камилл изменил вооружение и строй легионов. Он разделил легион на манипулы, центурии (сотни) и декурии (десятки). Легион состоял из 30 манипулов, каждый из которых делился на две центурии. Легион строился в три линии, по 10 манипулов в каждой. Первую линию составляли манипулы гастатов («копьеносцев»). Каждый манипул гастатов состоял из 120 тяжеловооруженных (по 60 человек в каждой центурии). Это были самые молодые воины. Вторую линию составляли 10 манипулов принципов – «первых». Каждый манипул принципов также состоял из 120 воинов, то есть 1200 человек во всей второй линии. Это были бойцы зрелого возраста Легионеры 10 манипулов третьей линии носили название триариев – «третьих». Манипул триариев насчитывал только 60 человек (по 30 в одной центурии). Триарии были пожилыми, испытанными бойцами, которые часто решали исход боя.

Многочисленные войны показали, что для обходных маневров, для охвата неприятельских флангов нужны менее громоздкие, самостоятельно действующие подразделения. Поэтому Марий, заменивший всеобщий призыв военнообязанных вербовкой профессионалов-добровольцев, ввел меньшую тактическую единицу – когорту. Одновременно он улучшил вооружение легионеров и увеличил число легионов. При Августе общее число легионов уже составляло 28. Численность армии при нем колебалась от 250 до 300 тысяч человек. Половина из них служила в легионах, половина – во вспомогательных войсках.

Именно при Августе завершается формирование армии как особой корпоративной структуры, противостоящей римскому гражданскому обществу. Высшую часть этой корпоративной структуры составляла личная охрана императора – преторианская гвардия, которая набиралась исключительно из италиков.

Усиливается внутрикорпоративный дух в армии. До момента своей отставки солдат не имел права вступать в легальный брак, что отделяло его от гражданского общества. Воинские единицы (легионы, когорты) получают постоянные названия и нумерацию.

В эпоху Империи легионы практически постоянно находились в различных провинциях, преимущественно в тех, где было напряженное военное положение: на рейнской и дунайской границах, в Египте, в северо-западной Испании, в Сирии. И это также способствовало усилению особого статуса армии. Кроме того, по мере роста числа наемников, не имеющих римского гражданства, армейская корпоративная культура начинает включать в себя все больше исторических, религиозных, житейских правил и норм, не привычных для римского гражданского общества.

Пока внутри армейской структуры еще сохранялись римские принципы формирования командного состава и традиции римской дисциплины, эта корпорация сохраняла свое единство, свою целостность и тем или иным образом гарантировала сохранение слабеющего римского общества. Кризис вспыхнул при жизни Плотина.

Первоначально главнокомандующим римского войска в царский период был сам царь. Со времени Республики верховное командование перешло к двум консулам. Когда государству угрожала большая опасность и необходимо было строгое единоначалие, вместо консулов во главе войска становился диктатор. Он выбирал себе начальника конницы.

Если войско делилось надвое, консулы командовали каждый своей частью. Когда возникала необходимость действовать соединенными силами, консулы командовали всей армией поочередно, ежедневно сменяя один другого. По мере расширения римских владений, право командования войсками было предоставлено наместникам провинций. У каждого командующего были помощники – легаты, которые замещали полководца в случае его отсутствия или болезни.

Отдельными легионами командовали подчиненные полководцу военные трибуны. Их было по 6 на каждый легион, каждая пара трибунов стояла во главе легиона в течение двух месяцев, ежедневно сменяя друг друга. Затем они уступали власть следующей паре. Гай Юлий Цезарь отменил эту неприемлемую для корпоративной структуры модель смены командиров легиона и сделал военных трибунов начальниками когорт. Во главе легионов он поставил легатов.

Каждая центурия имела свой значок, представлявший собой копье с перекладиной, к которой прикреплялось полотнище белой или красной материи. Манипулы, а после реформы Мария когорты также имели свои значки. Это были длинные копья с перекладиной, на которой сверху укреплялось изображение зверя (дракона, волка, слона, коня или кабана). Под фигурой животного была металлическая дощечка с номером манипула или когорты. Если когорта совершила подвиг, то на ее значке укреплялась награда.

Значком легиона после реформы Мария был бронзовый или серебряный орел. При императорах орла делали из золота. Потеря знамени или значка считалась величайшим позором. Каждый легионер обязан был защищать значок легиона, когорты или центурии до последней капли крови. Иногда, в трудный момент, полководец кидал значок легиона в толпу врагов, чтобы побудить воинов вернуть его обратно и рассеять неприятеля. Первое, чему учили римских новобранцев, – это неотступно следовать за значком своего подразделения. Римские знаменосцы выбирались из самых сильных и опытных солдат и пользовались большим почетом.

Вся эта организация в конце концов была направлена на обеспечение функциональной, внутрикорпорационной дисциплины в римской армии. Главное различие, например, между греко-македонскими и римскими войсками как раз и было в дисциплине. В Древней Греции даже в случае таких тяжелых военных преступлений, как дезертирство, трусость, бегство, полководцы только после окончания похода могли возбудить против виновного судебное преследование в Народном собрании. Даже у спартанцев нередко подчиненные во время боя отказывались выполнять приказы и вступали с полководцем в пререкания. Во время походов Александра Македонского полководец мог подвергнуть провинившегося воина казни только с согласия войска, собранного на сходку.

У римлян было иначе. В военное время римские полководцы имели полную власть над своими подчиненными. Любое нарушение приказа главнокомандующего каралось смертной казнью. В 340 году до вашей эры во время войны римлян с восставшими против них латинскими союзниками сын римского консула Тита Маклия Торквата во время разведки, без приказа главнокомандующего, вступил в поединок с начальником неприятельского отряда и победил его. Вернувшись, молодой человек с торжеством рассказал о своей победе. Однако консул перед строем осудил сына на смерть как нарушившего приказ. Смертный приговор тут же быт приведен в исполнение.

Перед римским консулом шли 12 ликторов с пучками розг (в военное время в связки прутьев втыкался топор). Эти символы высшей власти напоминали, что в походе консул властен над жизнью и смертью всех своих подчиненных. Нарушение приказа, дезертирство и трусость карались немедленно. По указанию консула ликторы перед строем воинов секли виновного розгами, а затем отрубали ему голову топором. Если целое подразделение или часть войска обнаружили трусость, солдат выстраивали в шеренгу и казнили каждого десятого. Эту меру (децимацию) применил Красс к легионам, разбитым армией Спартака.

Если часовой засыпал на посту, его предавали военному суду и забивали камнями и палками. За мелкие проступки существовала своя мера наказания: порка, уменьшение жалованья и пайка, перевод на тяжелые работы, понижение в чине (для имевших таковой), лишение прав римского гражданина.

Для поддержания дисциплины существовали и меры поощрения. Такими были награды за боевые заслуги. Отличившегося воина повышали в чине, ему увеличивали жалованье и паек, долю военной добычи, ссужали деньгами или землей при уходе в отставку, освобождали от лагерных работ, наконец, награждали знаками отличия, которые командующий раздавал в торжественной обстановке в присутствии всего войска.

Обычными знаками отличия были серебряные или золотые браслеты, цепочки, фалеры – кружки вроде медалей с изображениями богов или полководцев, почетное оружие. Фалеры, как и современные медали, носили на груди. Высшими знаками отличия у римлян были венки. Дубовый венок давался солдату, спасшему в бою товарища; венец с изображением зубчатой стены давался тому, кто первым взбирался на стену неприятельской крепости или на вал вражеского лагеря. На победоносного полководца решением сената возлагался лавровый венок триумфатора.

В последний период Республики и при императорах, уходившим в отставку солдатам начали выдавать денежное пособие и значительные участки земли. Образовывались целые поселения отставных солдат-ветеранов, отслуживших свой срок. Многие из них ни разу в жизни и не видели города Рима. По своей социальной структуре эти селения и города все больше, особенно в III веке, когда жил Плотин, походили на корпоративную структуру римской армии…

…Я опять ощущаю, осознаю то физическое пространство, в котором находится мое почти недвижимое тело. Но чувствую я странно – само это жесткое, неупругое пространство, а не отдельные предметы в нем. И еще я вижу, но не глазами своими – они уже ничего не видят, да и сил размежить веки у меня нет, – а чем-то другим… «И я вижу, как одиноко, случайно, несчастно это физическое пространство…

Умирание – это постепенно усиливающиеся, ритмические колебания души. Это и колебания всей моей жизни. Душа начинает как бы втягивать в себя всю предшествующую жизнь: втягивать и отпускать… Нет, моя душа – это и есть моя жизнь… даже не вся жизнь… а то, что было от души, а не от необходимости. Она, душа, или нет… это я… что-то собирает, очень важное… для прорыва, для какого-то грандиозного взрыва… Но этот прорыв уже не будет смертью…

Эта ритмика, эти колебания – между временем и не-временем… Не-время – это еще не вечность. Почему-то сейчас я понимаю это… Все в моей жизни концентрируется во что-то неведомое и бесконечно важное… И я не знаю, сейчас ли я слышу беззвучный голос Гермеса или я вспоминаю это в тот день, когда я был на берегу Тигра…»

– Ни одна из наших мыслей не в состоянии Его понять и никакой язык не в состоянии определить Его. То, что бестелесно, невидимо и не имеет формы, не может быть воспринято нашими чувствами; то, что вечно, не может быть измерено короткой мерой времени. И поэтому Он невыразим. Но помни, что Он может сообщить совершенствующимся способность возвышаться поверх естественных вещей, чтобы приобщиться к сиянию Его духовного совершенства, но эти избранные не находят слов, которые могли бы перевести на обыденный язык Бесплотное Видение, повергнувшее их в трепет. Они могут объяснить человечеству какие-то причины Творчества, которые проходят перед их глазами как образы Высшей жизни, но Абсолют остается нераскрытым, и постигнуть Его можно лишь по ту сторону смерти.

И тогда, не сейчас, а тогда, когда я был моложе, я понял вдруг ясно, как глоток чистейшей ключевой воды для путника, жаждущего в равнодушной пустыне:

– Всеобщая Мировая Первопричина, Бесконечный и Недосягаемый Абсолют, «Кого никто не видел нигде же», Единая Реальность, Зерван-Акерен, Тот, Кто есть, Кто был, Кто будет – это НЕ ЭТО, НЕ ТО,не могущий иметь Имени.

Но я не согласился. И тогда в одном из потайных горных подземных храмов, неотрывно глядя на священный огонь, сказал мне прозрачный маг, невидимый в зеркалах:

– Его Слава слишком возвышенна, Его Свет слишком блистателен, чтобы человеческий разум мог Его понять, чтобы смертное око могло Его узреть.

И тогда ответил я ему тем, что он знал и не знал:

 
Оба духа, которые уже изначально в сновидении,
                                                           были подобны близнецам
И поныне пребывают во всех мыслях, словах и делах, —
                                                                       суть Добро и Зло.
Когда же встретились оба духа, они положили начало
Жизни и тленности…
 

Он внимательно выслушал меня и кивнул, оставаясь недвижим. Я увидел, что он понял меня. Через минуту он подвинул к себе небольшой кожаный мешочек, развязал его и, засунув руку, вытащил пучок сухой травы. Он осторожно продвинул его к святилищу и, избегая резких движений, предал траву огню. Раздался треск – и пламя ярко вспыхнуло разными цветами. Под тесными сводами поплыл пьянящий, сладковатый запах. Затем он тихо, но отчетливо сказал мне:

– Ты верно сказал, что два – это Один и Не-один. Ты верно сказал, что путь вниз и путь вверх – это один путь. И что смерть может быть скачком вниз и вверх. Но между Верховным, Неизреченным Божеством и Его Первой Раздвоенностью находится тайна, и на эту тайну и указывает то, что Он – Безымянный, что Он – НЕ ЭТО, НЕ ТО…

…Груша, не мигая, пристально и с проникновенным интересом смотрел на меня. Когда он почувствовал, что я обернулся, то подмигнул и, развязно вытянув свой длинный язык, лизнул себя в нос. Затем он заговорил нагло и красуясь:

– Несмотря на твою невыдержанность и невоспитанность, я хотел бы продолжить свое краткое выступление. Моя информация тебе, вероятно, кажется бесполезной, но… Но, может быть, ты сам бесполезен для этой информации. Впрочем, я не настаиваю.

На чем ты меня остановил? Ах, да… Значит, так. Римская армия отбросила персов. Но в этот момент Тимеситея отравили, – а это не так трудно, – и он умер. Новым префектом преторианцев стал Марк Юлий Филипп, сын арабского шейха. Произошло это в 243 году. Плотин был уже в Азии и намеревался каким-то образом попасть в Персию, а оттуда в Индию. Но тут начала разворачиваться сложная интрига, в результате которой он оказался… в Риме.

Дело в том, что покойный тесть императора очень разумно управлял государством, заботясь прежде всего о желудках граждан Империи: все города были хорошо снабжены продовольствием и имели запасы на длительный срок – вплоть до года. Таким образом, и солдатам не угрожала опасность голода.

Филипп Араб, желая склонить легионеров на свою сторону, сделал все от него зависящее, чтобы продовольствие в нужном количестве перестало поступать в города. Он отправил корабли с хлебом совсем не туда, куда они должны были плыть, а воинов стал перемещать в те города, где продовольствия уже не было. Этим он сразу восстановил против Гордиана III армию. Он даже подкупил военачальников и достиг того, что они стали открыто требовать, чтобы Филипп взял на себя императорскую власть. В результате Гордиан был убит. На его надгробии была сделана надпись: «Божественному Гордиану, победителю персов, победителю готов, победителю сарматов, победителю германцев, но не победителю Филиппов».

После убийства Гордиана Филипп Араб послал в Рим письмо, в котором писал, что Гордиан III умер от болезни, а сам он провозглашен императором всеми легионерами. Сенат был введен в заблуждение. Признав Филиппа августом, сенат причислил юного Гордиана III к богам…

Я его прервал:

– Но почему Плотин не вернулся в Александрию?

Груша обрадовался тому, что я впервые серьезно к нему обратился, и, осклабившись, стал важно отвечать:

– Ну, во-первых, в Империи был один величайший город – Рим, а затем и все остальные, в том числе Александрия, Афины и так далее. Во-вторых, приближалось тысячелетие основания Рима. В-третьих, в условиях растущей нестабильности – а это и политический кризис, и усиливающиеся внешние угрозы, и периодически повторяющийся голод, и массовые эпидемии – Рим оставался интеллектуальным и философским центром огромной страны. Разве этого не достаточно? Ах, да…

…Не прерывается река, пока она река. И океан един, хотя состоит из морей и мельчайших капель воды. Для меня тогда стало так ясно и прозрачно, что мой путь к Нему лежит только через… И я благодарен великой богине Адрастии, что она не оставила меня в Азии, а заставила повернуть назад…

…Он вновь облизал длинным языком свой странный нос и громко забубнил:

– Итак, в 244 году на трон цезарей сел романизированный араб – человек смелый, хитрый и жестокий. Заключив мир с персами, Филипп прибыл в Рим. Важнейшие посты в государстве он передал своим родственникам. С сенатом Филипп старался поддерживать хорошие отношения. Император организовал пышное и блистательное празднование тысячного года основания Рима (20 апреля 248 года).

Однако ситуация в государстве становилась все более тревожной. Готы пришли в движение. Римская армия, стоявшая в Мезии и предназначенная охранять границу от варваров, неожиданно ее открыла. Готы, карпы и другие племена в количестве 30 тысяч человек перешли Дунай у его устья и вторглись в нижнюю Мезию. В конце концов от них удалось откупиться крупной суммой, и они, нагруженные добычей, вернулись восвояси.

Солдатам, открывшим границу и вместе с варварами опустошавшим Мезию, предстояло суровое наказание. Не дожидаясь этого, они восстали и провозгласили императором простого центуриона Марина Покациана. Против мятежников Филипп послал сенатора Гая Деция Траяна с большим войском. Деций, хотя сам был родом из Паннонии, принадлежал к высшим кругам римского общества. Это был суровый римлянин старого закала, сторонник исконно римских традиций.

Деций в течение длительного времени служил в Мезии, население и армия хорошо знали его, у него были многочисленные сторонники. Когда мятежники узнали о приближении его легионов, они убили Марина и провозгласили императором Деция.

Уже в качестве императора Деций стал во главе армии и двинулся в Италию. Филипп лично выступил против претендента на трон, но был разбит, заперт в Вероне и там погиб. Его сына и жену убили преторианцы, узнав о поражении Филиппа Араба. Произошло все это в 249 году.

Император Гай Мессий Квинт Траян Деций Август правил только два года. Кризис вступал в новую фазу. На Рейне и Дунае шла усиленная концентрация варварских племен и в огромной степени возрастал их напор на границы. В провинциях все чаще и чаще вспыхивали восстания и появлялись узурпаторы. На почве общего разорения и истощения, как когда-то при Марке Аврелии, вспыхнула страшная чума, занесенная из Египта. Она свирепствовала в империи почти двадцать лет, распространяясь то в одном, то в другом месте, унося тысячи жизней.

Постепенная деградация римского общества выражалась и в отходе от традиционной римской религии, которая когда-то цементировала римскую общину. Вместо нее появляется масса новых религиозных представлений: египетский культ Озириса и Изиды, культ персидского Митры, германского Донара, христианство. Особенно вызывающим для государственной морали казалось христианство, которое целиком отвергало римских богов, требовало от своих сторонников отказа от культа императора, отрицало государственную службу и т. д. Именно при Деции, который объявил обязательным для всех участие в культе гения императора, христиане подверглись первому большому преследованию.

Деций назначил соправителями обоих своих сыновей – Герения Этруска и Гостилиана. С сенатом у него были наилучшие отношения. Деций восстановил в новом виде старую республиканскую должность – цензуру, выбрав цензором наиболее выдающегося и уважаемого сенатора Лициния Валериана. По идее императора Валериан должен был явиться его заместителем по гражданским делам, для чего ему были предоставлены весьма широкие полномочия: право опубликования новых законов, суд над должностными лицами, установление новых налогов и прочее.

Но в это время положение на Дунае стало таким катастрофическим, что Деций должен был спешно отправиться туда. Готам под предводительством их вождя Книвы через горные проходы удалось проникнуть в плодородную Фракию. Наместник провинции Люций Приск собрал большие силы в укрепленном Филиппополе. Важно было продержаться до появления Деция, который форсированными маршами подходил с запада. Но, когда появился Деций, готы неожиданно напали на утомленную римскую армию и рассеяли ее. Приск под тем предлогом, что Деций погиб, завел тайные переговоры с готами, обещая им сдать город, если они признают его императором. Соглашение было заключено, Филиппополь был беспощадно разграблен (при этом погибло сто тысяч жителей), но Приску стать императором не удалось. Деций был жив и собирал на Дунае новую армию. Он предполагал напасть на готов, когда они, обремененные добычей, станут возвращаться домой.

Решительная битва произошла к северу от Ликополя. Готы построились тремя линиями, причем третья была защищена болотом. Римским войскам удалось прорвать две первые линии, но при форсировании болота Деций погиб. Тело его найти не удалось. В этот момент среди римских полководцев Требониан Галл являлся наиболее заслуженным и ближе всего стоявшим к Децию, поэтому армия немедленно провозгласила его императором. Это произошло в 251 году.

Два года спустя готы снова перешли Дунай. Правитель Нижней Мезии Марк Эмилий Эмилиан нанес им сокрушительное поражение, по случаю чего солдаты объявили его императором. Войска Эмилиана без всякого сопротивления дошли почти до Рима. Только здесь встретил их Галл, но потерпел поражение.

Однако и Эмилиану удалось продержаться не больше четырех месяцев. Против него выступил бывший цензор Деция, 63-летний Публий Лициний Валериан, командовавший войсками в Реции. Еще до того как он прибыл в Италию, Эмилиан летом 253 года был убит собственными солдатами.

…Я встал, потянулся и, сосредоточившись, медленно сделал два суфийских упражнения на расслабление. Затем очень медленно вдохнул. Замер, не дыша и полусидя, и через минуту также медленно выдохнул. Вынув из холодильного аппарата бутылку, я налил пузырящейся, холодной воды. Маленькими глотками, зримо ощущая приятное и нежное движение жидкости по пищеводу, я выпил весь бокал.

– А теперь давайте вернемся к ключевому, центральному понятию в концепции творчества Плотина – созерцанию.

– Ваше начальное утверждение не совсем точно. Во-первых, как таковой концепции творчества у Плотина нет. Во-вторых, это нечто гораздо более объемное, масштабное, глубинное, чем творчество. Знаменитый восьмой трактат третьей Эннеады и начинается фактически с безоговорочного утверждения, что все стремится к созерцанию,что всякая деятельность имеет стремление к созерцанию. Например, даже когда вы, люди, шутите, вы стремитесь к созерцанию. И вся природа, с которой начинает Плотин, всегда так или иначе стремится и творит созерцанием и для созерцания.

Созерцание вообще, и в том числе в природе, есть процесс, причем процесс не вещественный, не психологический, но чисто логосный, динамически-смысловой. Это первый важнейший момент. Следующее: смысловая сущность созерцания тождественна с творящей сущностью природы. И, наконец, третий ключевой момент в том, что безмолвное созерцание природы само собой указует на существование высших форм созерцания. Ведь сущность бытия вообще заключена, как считает Плотин, в самораскрытии, самосозерцании творческой мощи Единого, а онтологическая структура сущности бытия и заключена в понятии «созерцание».

Я его прервал:

– Иначе говоря, в природе мы находим, с одной стороны, механическое движение и механическую причинность. Однако в природе, с другой стороны, есть и нечто такое, что этим совершенно необъяснимо. Ведь природное творчество, как и всякое творчество, созидает, творит «в соответствии» с чем-то. Когда мы рассматриваем те или иные пестрые и разнообразные краски и фигуры, то для их понимания недостаточно одних толчков или механических рычагов. Фигура вообще (например, животного) и краска вообще (например, белая) не могут быть созданы каким-либо материальным инструментом. Не так ли?

Я повернулся к Сюзанне и не ошибся. Именно она подхватила идею:

– Да, Плотин и считал то, в соответствии с чем природа создает что-нибудь, особого рода «силой», «потенцией», которая естественно не является материальной. Эта сила есть неделимая целостность, и в ней нельзя отделить движущееся от неподвижного. Она движется, поскольку обусловливает собой движение в материи; но она и неподвижна, как сфера логоса, смысла. Эта сила содержит в себе и эйдос, и материю, но не так содержит, что то и другое можно было бы здесь противопоставить. Нельзя сказать, что здесь содержится эйдос и материя. Сила, или потенция природных вещей, есть такой логос, смысл, который определил собою материю и сам определился ею. Он не растаял, не распустился в материи, но остался все же смыслом, хотя теперь он уже вобрал в себя смысловым образом материю и превратился из отвлеченного в конкретно определяющий, то есть в творящий логос. Поэтому Плотин и подчеркивает, что «в животных и растениях смыслы суть творящие принципы. Сама природа есть логос, который творит другой смысл в качестве собственного порождения, хотя и давая нечто субстрату, но сам пребывая в себе». Вот этот логос, ставший силой, потенцией материи без перехода в саму материю, и есть творящее в природе.