Текст книги "Плотин. Единое: творящая сила Созерцания"

Автор книги: Шамиль Султанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц)

Я ощутил уже сильную резь в животе и снова прикрыл глаза. Когда я взглянул на него, он сидел, выпрямив спину и сжав губы. Но я чувствовал и видел его мысли, ибо обращены они были только ко мне.

– То, на что ты смотришь, это еще не все, что здесь есть. В мире есть намного больше. Фактически до бесконечности. Когда ты пытаешься объяснить себе все это, то на самом деле ты пытаешься сделать мир знакомым. И я и ты прямо здесь, в мире, который называют реальным, находимся просто потому, что мы оба знаем его. Но ведь есть миры внутри миров, прямо здесь, перед нами. И об этом рассказывают эта колонны.

Он замолчал и опустил голову. Так просидел он некоторое время, не шелохнувшись. Он мне казался и очень знакомым, и бесконечно незнакомым. Затем он вновь заговорил:

– Мир – необъятен. И ты никогда не сможешь понять его. И никогда не разгадаешь его тайны. Поэтому относись к нему как к тому, что он действительно есть – как к чудесной, прекраснейшей загадке!

Твой отец не смог этого. Мир так и не стал для него загадкой. И потому, когда он приблизился к староста, он убедился, что не имеет больше ничего, чтобы жить. Но он не исчерпал мира. Он исчерпал только то, что делают люди.

Вещи и поступки, которые делают люди, являются щитами против сил, которые их окружают. То, что они делают как люди, дает им некое удобство и осязаемое чувство безопасности. И можно сказать, что то, что делают люди, очень важно, но только как щит. И многие никогда не знают, что все, что они делают как люди, это только щиты. И люди позволяют этим щитам господствовать и пожирать их жизни.

Вещи, которые делают люди, ни при каких условиях не могут быть важнее, чем этот мир, священная загадка. Пока ты чувствуешь, что являешься самой важной вещью в мире, ты не можешь в действительности воспринимать мир вокруг себя, как он есть.

Научись относиться к миру как к бесконечной, изумительно чистой тайне, а к тому, что делают люди, как к бесконечной глупости! Научись, если ты можешь!

И помни, что мир не дается тебе прямо. Между ним и тобой находится описание мира, которое ты считаешь своим, но это не так. Люди всегда на один шаг позади мира, и их восприятие мира всегда только неполное воспоминание о своем восприятии.

Мне показалось, что я слышу какие-то голоса сверху. Но не было сил взглянуть вверх или по сторонам. Колонна передо мной начала медленно вращаться, и клинописные рисунки словно плыли в каком-то медленном танце…

– Ищи и смотри на чудеса повсюду вокруг тебя. Но для этого перестань глядеть на одного себя, ибо усталость от такого глядения делает тебя глухим и слепым ко всему остальному. И успех будет с тобой, если ты пойдешь к Знанию так же, как истинный боец идет на войну, на свидание со своей смертью – полностью проснувшись, с достоинством и абсолютным спокойствием.

Я странным образом ощущал одновременно, как быстро смеркается и насколько вне этого пространства жрец, сидевший с мертвеющими чертами лица и сжатыми губами. А между тем что-то вспыхивало и стучало во мне, словно был я самой пустотой:

– Знание не имеет никакого смысла, если это не сила. Но знание становится силой только в определенной последовательности: сначала глубокое желание, затем – процесс испытания жизнью, затем – беспредельная уверенность, и только потом – сила.

Но помни – ты не можешь на этом пути жаловаться или сожалеть о чем-нибудь. Твоя жизнь – кольцо испытаний, бесконечный вызов, а вызовы не могут быть плохими или хорошими. Обычные люди принимают все или как благословение, или как проклятье. Ты должен принимать все как вызов.

Но это будет невозможно, если ты не откажешься от своей личной истории. Твою историю жизни знают некоторые друзья, родственники, знакомые. И ты, общаясь с ними, действуешь в соответствии с их представлениями о тебе. Но это разрывает тебя. Отказаться от личной истории – сделать себя свободным от обволакивающих мыслей других людей. И это первый шаг к знанию: «Как я могу знать, кто я есть, когда я есть все это».

Мало-помалу ты должен создать туман вокруг себя. Ты должен стереть все вокруг себя до такой степени, чтобы ничего нельзя было считать само собой разумеющимся.

Не принимай вещи как само собой разумеющееся. Начни с простого. Никому не говори, что ты в действительности делаешь. Помни, что абсолютная независимость – быть неизвестным.

Ты должен просто показывать людям то, что ты найдешь нужным им показывать, но при этом никогда не говорить точно, как ты это сделал…

* * *

…И несколько раз… видел я воочию светоносные призраки Гекаты и общался с ними. И говорили они о мире как детской игре богов. Ведь неистощима их творческая мощь, и нескончаем смех богов, ибо слезы их относятся к промыслу о вещах смертных и подверженных року, являясь то существующими, то несуществующими знаниями. Смех же относится к универсальным и вечно тождественно движущимся полнотам универсальной энергии. Поэтому слезы – удел человека, а смех неотделим от божественной сущности и, более того, является ее квинтэссенцией.

И открылось мне во сне, что я, Плотин, – звено в Гермесовой цепи.

II Путь, начинающийся здесь и сейчас…

Любовь к Единому есть действительное начало истинного бытия и истинного познания

 
Я – жемчуг, в раковине скрытый.
Я – мост, ведущий вверх и вниз.
Так знайте, что, с таким богатством,
Я в лавки мира не вмещусь.
 
 
Поглубже загляни в мой образ
И постарайся смысл понять:
Являясь телом и душою,
Я в душу с телом не вмещусь.
 
 
Хоть я велик и необъятен,
Но я – как ты, я – человек,
Я сотворение Вселенной,
Но в сотворенье не вмещусь.
 

Абсолютно все бытие – и как максимально универсальное, и как максимально индивидуальное – сконденсировано, сосредоточено, живет в единственной и неповторимой точке – в человеке.

Восходи к самому себе и смотри. Если ты видишь, что сам ты еще не прекрасен, то подобно тому, как творец изваяния одно удаляет, другое отделяет, одно сделает гладким, другое очистит, пока не проявит на статуе прекрасную наружность, – таким же образом и ты удаляй излишнее и выпрямляй все кривое. Очищая темное, делай его блестящим и не прекращай сооружать свою статую до тех пор, пока не воссияет тебе боговидное блистание добродетели, пока ты не увидишь, что целомудрие восседает на священном престоле. Если ты находишься в таком состоянии и видишь самого себя и в чистом виде встретился с самим собою, не имея уже никаких препятствий к тому, чтобы быть в таковом единении с самим собою, равно как и не имея ничего, что, будучи чуждым, примешивалось бы к самому тебе внутри, но будучи всецело только истинным светом, и если ты увидел, что ты стал таким, достигшим уже этого состояния, то – возмужайся о себе и воспрянь уже отсюда, не нуждаясь больше ни в каком руководителе.

Человек – свободен, но эта свобода предписана ему самой судьбой. И человек с ног до головы связан необходимостью, но эта необходимость есть только результат его собственной личной свободы, его ничем не укротимой дерзости.

…Отправная точка для истинного мышления находится везде… Ведь любая мысль должна в потенции своей содержать все мысли, все образы, все представления. Но почему в обычной, повседневной жизни все это не так? Почему жизнь людей, их мышление, чувства расколоты, очень часто враждебны друг другу? А потому, что в сущности своей человеческие души находятся в состоянии отчуждения от самих себя и от своего источника. Отсюда – и дальнейшее отчуждение людей в мире чувственных вещей. Однако такое состояние души возникает вследствие коренной, глубочайшей воли к обладанию самим собой. Заблуждения этой воли, ее дерзание в свободном владении собой ведут к забвению душой своего источника, а затем и отчуждению от самого себя.

– Но можно взглянуть на это и с другой стороны. Человек – это исходный интуитивный образ целостности ощущаемого и ощущающего, чувствующего и чувствуемого, мыслящего и мыслимого. И это – целостность, которая невозможна без стремления к единству, которое в ней же и содержится. В этом только смысле человек и есть мера всех вещей.

Но есть ведь и личностный аспект. Ты, Плотин, тоже одновременно ощущающее и ощущаемое, чувствующее и чувствуемое, мыслящее и мыслимое в себе самом. Ты это есть, и ты это знаешь. Но одновременно ты знаешь, что ты не есть все это. Что ты иное. Но иное, которое тоже в тебе. То есть ты, некая уникальная неповторимость, – это целостность множества ощущений, чувств, мыслей, но ты такая целостность, которая невозможна без единства, которая к этой целостности не сводится. Но это единство нечто тождественное для всего в мире, бытии, сущности…

– Так. Все люди – это разные и очень важные воплощения некой истины, – так же как и ты, поскольку ты именно человек, а не бог, например, или низший даймоний. Именно поэтому ты вдруг увидел, что Порфирий хочет уйти из этой жизни, и отговорил его от такого неразумного шага – именно потому, что в данной жизни ты человек…

Подобно тому, как во Вселенной одни вещи только управляют, как, например, божественные, другие – и управляют и управляются, как, например, человеческие, а именно – они и управляются божественными силами, и управляют сами неразумными животными, третьи же – только управляются, как, например, неразумные животные, точно так же и в человеке, который есть микрокосм, наблюдается то же самое. И в человеке одни части только управляют, как разум, другие же повинуются и управляют, как сердце… Третьи же только повинуются, как вожделение. Но размышляя о человеке как существе многосложном, состоящем из разных частей, надо спросить прежде всего: кому – в человеке – принадлежат чувственные ощущения, представления, образы, мышление, интуиция? Обычный ответ на этот вопрос заключается в том, что это и есть душа. Могу ли я согласиться с этим мнением?

– Нет, и вот почему. Ведь такую душу можно понимать двояко. Либо она совершенно отличается от Всеобщей Души мира, и тогда она есть только нечто, связанное с телом. Или же она полностью принадлежит этой Всеобщей Душе.

Если душа человека – неотъемлемая часть Универсальной Мировой Души как принципа жизни всей Вселенной, всего космоса, тогда она бессмертна и обладает врожденной, вечной активностью и не зависит ни от каких внешних обстоятельств. Но в этом случае ей не нужно ничего бояться и ни перед чем быть смелой, ей нечего желать, скорбеть или радоваться. Ведь она себя саму определяет, не стремится ни к чему, не испытывает никакого недостатка и ничего не получает. У нее в таком случае нет ощущений и основанных на ощущениях представлений и мышления, так как ощущать – это значит воспринимать.

– На человеческую душу это совсем не похоже. Следовательно, человеческая душа, душа конкретного человека – цезаря, патриция, раба – отлична от Универсальной Души мира и каким-то образом связана с телом. Но эта связь души с телом, даже при поверхностном размышлении, может мыслиться, в свою очередь, двояко: либо тело – орган души, либо тело и душа образуют вместе некое новое соединение.

– Предположим, что тело – орган души. Но тогда, во-первых, ощущения такого органа вовсе не обязательно должны передаваться пользующемуся этим органом мастеру. А во-вторых, можно понять, как передаются впечатления от тела к телу, но совершенно непонятна передача состояний тела полностью отличной от тела душе. Итак, душа не получает от тела, как своего органа, впечатлений.

– Тогда остается другая возможность – тело и душа каким-то образом соединены…

– Но и такое соединение, в свою очередь, можно понимать, по крайней мере, трояко: как некую смесь, как некое сплетение, как новый воплощенный эйдос. Но смесь совершенно различных вещей, например, звука и линии, абсурдна и невозможна. А при сплетении вплетенное может и не испытывать того, что испытывает то, во что оно вплетено.

– Таким образом, тело и душа составляют некое новое явление. Как это происходит? Душа как принцип жизни как бы сообщает, дает, впитывает в тело свои функции, так что тело становится живым. И только тогда тело получает свои способности к ощущениям и аффектам. Представь соединение эйдоса меча с железом: при этом возникает меч. Вот так и душа создает из тела и истекаемого из нее как бы света своеобразную специфическую природу живого тела. Тело, освещаемое душой, есть лишь подобие, отражение души. Если опять вернуться к нашему примеру: эйдос меча – совершенен в себе самом, а совершенство материальных мечей лишь подобие этого эйдоса, потому ведь и не найти двух полностью похожих железных мечей.

– Итак, весь человек – живое существо. Но он одновременно есть животное существо, в котором соединены душа и тело. Ему принадлежат ощущения и аффекты, а истинный, внутренний человек, обладает и способностью к образным представлениям, мышлению, размышлениям, интуиции. Каждый из нас похож на существо, погруженное в той или иной степени в воду, остальной частью выдающееся из воды. Вот это последнее – истинный, внутренний человек.

– Чтобы пояснить это, возьмем такие суждения, как «я родился» или «я умер». Для того, чтобы эти суждения имели какой-нибудь смысл, – а они этот смысл имеют в глубочайшей степени, – необходимо, чтобы подлежащее и сказуемое в этих суждениях были отличны одно от другого и не совпадали в одном неразличимом тождестве. И получается, что «я» – это одно, а рождение или смерть – это совсем другое.

– Но что же такое тогда это «я», то есть само-то «я», которое мы называем «истинным человеком»? Какие бы предикаты мы ни приписывали «внутреннему человеку», этому «я», всякое новое суждение, здесь возникающее, обязательно предполагает какое-то отдельное существование какого-то «я», «истинного человека», которое не исчерпывается никакими предикатами. И почему это происходит?

– Потому что, хотя этот «внутренний человек» глубочайшим образом индивидуален, неповторим в этой конкретной жизни, в то же время он есть нечто единое со всем бытием, со всеми реальностями, со всеми богами, ибо он обращен на Нус и Единое. Все люди, и каждый из нас, обладают единым и нераздельным Умом, который тождествен и един повсюду в мире. Как индивидуальный ум, он, Нус, или Мировой Разум, находится во всей своей целостности в нашей разумной душе. Мы ведь и воплощение Всеобщей Души, которая, единая во Вселенной, распределяется во всем многообразии отдельных вещей и дел, отражается в них, как лицо во многих зеркалах, и освещает их.

– Ну а пороки, недостатки и ошибки, столь часто встречающиеся, присущи они «внутреннему» или «внешнему» человеку?

– Внешнему человеку, живому телу. Ведь ум, чистый ум в душе нашей по природе своей безошибочен. Наши представления и размышления бывают неправильны не вследствие недостатков ума, но потому, что мы, люди, не умеем ждать, спешим, суетимся, не ожидаем его решения, порой вообще не пользуемся им или не можем даже пользоваться разумом (часто не догадываясь о своей немощи), а отдаемся по привычке, по традиции, вследствие воспитания во власть телу, во власть многочисленных ощущений и аффектов, в ущерб мышлению. Можно сказать и иначе. В нашем внутреннем человеке мы должны рассматривать несчастья, смерть, войну, разрушения – как просто сменяющие друг друга сцены, драмы. Внутренний человек – актер, и когда он окунает в игру всего себя, он теряет характер, он размывается, забывается в этой игре. Внешний человек должен уметь подчиняться внутреннему. Это нужно и для того, чтобы жить с другими людьми и с самим собой одновременно. Человек как «внутренний, истинный человек», как высшее в душе, лично и безусловно ответствен за все, что он делает, вплоть до каждого отдельного поступка, и таким образом за все, что он претерпевает. «Внешний человек», живое тело как продукт необходимости временами ответствен, временами безответствен, он предпочитает оправдывать себя через обстоятельства, поступки людей, традиции, чужие ошибки.

Самая лучшая, самая совершенная жизнь – интуиция, созерцание, когда «внутренний, истинный человек» действительно мыслит и когда в нас, живых телах, действует во всей его полноте, совершенстве и единстве Нус.

– Но как этого добиться?

– Стремясь всегда к Единому. Сущность человека как таковая – это не состояние, а постоянный процесс, постоянное совершенствование, неуклонное восхождение, достижение предельной активности ума, приобретение состояния кристального, прозрачного созерцания.

Высшее назначение человека – через нравственное, волевое, интеллектуальное совершенствование не только стать похожим, подобным Добру, но слиться, стать самим Благом, Единым. Или, иначе говоря, речь идет вот о чем. Люди чаще всего интересуются тем, что для них лично является или может быть неким добром – индивидуальным благом. Но ведь добро, которое только для нас кажется таковым, может и не быть добром, благом самим по себе. Наше личное благо потому и может быть названо таковым, что оно, так или иначе, связано с Безусловным Добром как принципом, которое есть Добро не потому, что приятно, полезно лично для нас, а потому, что таково Оно в силу своей сущности, природы.

– Восхождение по пути, ведущему к такому безусловному Благу, Единому, – это путь, состоящий из пяти последовательных этапов. Первый из них – это культивирование, воспитание и самовоспитание общественных добродетелей. Их основных – четыре. Человек должен быть разумным – ему надо развивать свой рассудок. Он должен быть мужественным – это добродетель развивающейся воли. Развитие гармонии воли с рассудком укрепляет благоразумие. Наконец, справедливость выражается в том, что каждая из способностей человека должна гармонировать со всей целокупностью качеств этого человека. В той мере, в какой человек не обладает этими свойствами, этими добродетелями, в такой же мере он представляет собой неизвестно куда движущийся труп…

…Я чувствую, как самопроизвольно подергиваются веки. В закрытых глазах растет тупая, ноющая боль. Голос «того» исчез… Как бы некое ритмично вращающееся пространство – чеканная спираль появляется внезапно где-то в центре меня… Пространство медленно расширяется, растет, окутывает меня изнутри, выходит из меня, проглатывает мою пустую комнату. И словно живые и пластические разноцветные потоки из Космоса с огромной скоростью и с неведомыми по красоте звуками устремляются туда, где их всегда ожидают…

…По каменной дороге, ведущей на небольшой живописный холм, где среди ухоженной, аккуратной зелени возвышается дворец сиракузского тирана Дионисия, медленно поднимается широкоплечий человек в ослепительно белом хитоне. Рыжеватые волнистые волосы прикрывают его широкий ясный лоб. Прохладный морской ветер обвевает спокойное красивое лицо.

– Я рад тебя видеть у себя, Платон, – раздается гортанный голос Дионисия. Небольшого роста, с острым носом и настороженно-усталыми глазами, он пристально, чуть улыбаясь, смотрит на афинянина.

– Привет тебе, о Дионисий, – Платон наклоняется в приветствии. Они идут по прохладному дворцу – власть и разум.

Присев на низкую мраморную скамью, Дионисий молча приглашает Платона последовать своему примеру. Затем он делает знак рабу налить в кубки разбавленного сицилийского вина.

Платон прибыл на Сицилию из желания увидеть и самому почувствовать божественную силу огнедышащего жерла священной Этны. Что-то в глубине естества подсказываю, что он может встретить нечто очень важное, связанное с матерью-Землей именно здесь. А к Дионисию он явился, чтобы попытаться отринуть его от тиранической власти.

Платон оглядывается, искренне восхищаясь гармонической просторностью дворца, его великолепной открытостью космосу. Он ждет: ведь приехал он сюда в конечном счете все же ради Дионисия. Тиран сидит задумавшись. Вдруг словно тень пробежала у него по лицу. Он – полный забот, тревог и сомнений – чуть кивнул и медленно придвинул к Платону персидское блюдо с фруктами.

– Кто, по-твоему, Платон, истинный счастливец среди людей?

– Сократ.

Дионисий взглянул на своего собеседника. И хотя выражение его лица не изменилось, Платон почувствовал, что правитель Сиракуз раздражен. Дионисий знал о цели приезда афинянина.

– А в чем, по-твоему, задача правителя?

– В том, чтобы делать из подданных хороших людей.

Дионисий был умен, а потому презирал, хотя и не показывал этого, такие лицемерные рассуждения. Он бросил быстрый пристальный взгляд на умиротворенного Платона. «А иногда ты тоже бываешь смешон». Он отвернулся к морю – солнечные блики своим мерцанием как бы усыпляли теплую и ленивую воду. На мгновение Дионисию захотелось раствориться в этом призывном спокойствии моря. Но он быстро взял себя в руки и, улыбаясь, спросил:

– Скажи, а справедливый суд, по-твоему, ничего не стоит?

– Суд твой славится во всей Элладе своей справедливостью. Это так, и это известно и многими одобряется. Но я отвечу на твой вопрос так – ничего в конечном счете такой суд не стоит, или разве что самую малость, ибо справедливые судьи подобны портным, дело которых – зашивать порванное платье.

Дионисий поднес кубок к губам, но затем, раздумав, задал еще один вопрос:

– А быть тираном, по-твоему, не требует храбрости?

– Нисколько, ведь тиран – самый трусливый человек на свете: ему приходится дрожать даже перед бритвой цирюльника в страхе, что его зарежут.

Платон взглянул на замершего Дионисия. Нет, прикованный добровольно к власти, по-видимому, никогда не уразумеет, что рабом можно стать только по собственной воле.

Правитель Сиракуз словно стряхнул с себя оцепенение, встал и, выпрямившись, резко сказал:

– Я приказываю тебе сегодня до захода солнца покинуть остров. Иначе завтра ты уже не сможешь восхищаться восходящим светилом.

– Послушай, – опять я слышу беззвучный голос, – путь совершенства – это путь, в конечном счете, уподобления Единому, Благу, Неизреченному, но можно задать вопрос: присущи ли, например, Нусу общественные добродетели? Можно ли назвать его мужественным или благоразумным, ведь для него нет ничего страшного, и у него не может возникать желания иметь что-либо, поскольку у него все есть. Значит, Мировой Разум выше гражданских, общественных добродетелей? Но тогда последние совершенно бесполезны для уподобления.

– Почему же, в таком случае, людей с ярко выраженными общественными добродетелями зовут божественными? Не являются ли такими богоподобными Перикл, Сократ, Платон, Катон? Дело-то ведь в том, что сами общественные добродетели – подражание прообразам Нуса, умственной реальности, но сами эйдосы истинных добродетелей не есть то, что ниже их. В Мировом Разуме, Нусе, они существуют только как интеллектуальные прообразы, всеобъемлющие, чистые смыслы.

– Но как же происходит такое уподобление?

– Такого рода общественными добродетелями они становятся только тогда, когда реализуются душой человека в ее действиях и состояниях в чувственном мире, то есть активностью среди людей. При этом в них прежде всего находит отражение принцип меры в Нусе. А принцип меры – это то очень важное и существенное, что оформляет умственную, смысловую реальность именно как мир чистых смыслов и интеллектуальных, пластических моделей в противоположность мрачной, бессмысленной неопределенности, лишенной границ, предела и меры.

Ложные мнения, в которых размыт принцип меры, обезображивают и расстраивают наш ум, благоразумие удаляет их.

Беспорядочность желаний служит источником необдуманных действий, часто вредных – здравомыслие приводит их в соответствие с требованиями рассудка. Справедливость обеспечивает гармонию – эту высшую меру между всеми нашими поведенческими действиями. С упорядочивания желаний, с гармонии между душевными силами начинается всякое нравственное совершенствование. Потому-то общественные добродетели ограничивают и умеряют наши желания и аффекты, способствуют устранению ложных представлений и создают предпосылки для перехода ко второму этапу.

Второй, более высокий уровень совершенствования, – очищение. Душа пронизывает, оживляет тело и поэтому мыслит мир при его участии. Но она была бы действительно хорошей и действительно добродетельной, если бы представляла вещи и предметы не при его участии, а действовала бы одна, то есть мыслила интуитивно и разумно, чтобы она не аффинировалась вместе с телом – в этом выразилось бы ее благоразумие, чтобы она не боялась расстаться с телом, то есть была бы мужественной, если бы, наконец, ею управляли рассудок и ум, в чем проявилась бы справедливость, то есть исполнение своего долга. Итак, процесс уподобления Единому состоит в возвращении к интуитивному мышлению, в противовес дискурсивности, и в мышлении бесстрастном, а не под влиянием желаний.

– Но как возможно, и насколько, действительное очищение от желаний, страстей и обособление души от тела?

– Очищение происходит, когда душа концентрируется на себе, держит себя бесстрастно по отношению к внешнему и дает телу лишь самые необходимые чувственные наслаждения. Это происходит, когда душа устраняет, по возможности, желания и вообще не делает каких-либо предпочтений. Поэтому она и не боится ничего, внимая лишь предостережениям, знакам Мировой Души, а также и сама не желает ничего плохого.

Такая чистая душа делает чистой и неразумную часть, то есть тело, подобно тому как сосед мудреца извлекает пользу из своего соседства, становясь похожим на мудреца или стыдясь делать то, чего избегает хороший человек. Так становится человек нравственно безупречным и исправленным посредством очищения от телесного. Это и есть вторая ступень добродетельной жизни…

«…Отсюда можно заключить, что целомудрие, мужество и вся добродетель и сама разумность, как гласит древнее слово, есть катарсис. Поэтому правильно вешают таинства, что не подвергшийся очищению и в Аиде будет валяться в навозе. Ведь нечистое, вследствие порочности, дружественно навозу. Очевидно, подобно тому, как и свиньи, нечистые в отношении тела, радуются навозу.

Что же и есть истинное целомудрие, как не отказ от телесных удовольствий и избежание их как нечистых и относящихся к нечистому? Так, мужество есть отсутствие страха перед смертью. Но смерть есть отделение души от тела. Этого не боится тот, кто любит быть одним. Величие же души есть, как известно, презрение к здешнему. Разумность же есть мышление в обращении от низшего, ведущее душу к высшему. Поэтому очищенная душа становится эйдосом, совершенно бестелесной, умной и исполненной божественного, откуда источник прекрасного и все то, что с ним родственно…»

– Однако и очищение, по сути, еще не есть ведь истинная добродетель. Очищение есть устранение всего чуждого, но благо, добро – иное. В результате очищения грязь смыта, и душа, которая до рождения была прекрасной, вновь чиста. Таким образом, благо есть не само очищение, но то, что остается вследствие очищения. Строго говоря, даже и это нельзя называть благом, а лишь благообразием, так как душа неспособна даже после очищения пребывать в истинном благе, но склонна и к добру и к злу.

– Но тогда что же такое благо?

– Благо есть нечто большее – потребность пребывать вместе с Нусом, с высшей реальностью. Потому-то третья ступень восхождения и означает «обращение» души к смысловой реальности, к чистому уму, Нусу. Чтобы просветиться и действительно познать то, что в ней находится, душа должна приблизиться (но не в пространственном смысле слова) к просвещающему и суметь сравнить находящиеся в ней смысловые образы вещей с подлинными эйдосами. Сделать это душе достаточно легко, так как ум не противоположен душе, и в особенности когда она обращена на него. Таким образом, в результате созерцания душой ума наши добродетели выступают в следующих формах: справедливость – направленная на ум деятельность, благоразумие – внутреннее обращение души к уму, мужество – бесстрастие, разумность – созерцание ума.

Но более высокая задача истинного человека состоит не в отдельных, хотя и совершенных, добродетелях, а в том, чтобы уподобиться Нусу, «стать богом из свиты первого бога». Мировой Разум не обладает отдельными добродетелями, а является единым образцом, добродетель же присуща лишь душе, уподобляющейся уму. Так, мудрость и разумность, добродетель души, состоящая в созерцании ума, является не добродетелью, но подлинной деятельностью и сущностью ума. Справедливость, или исполнение своего дела, состоящая для души в деятельности, направленной к уму, для ума состоит в его единстве. Высшее благоразумие, внутреннее обращение души к уму для ума является обращением к самому себе. А мужество, бесстрастие или уподобление бесстрастному уму для души, для ума состоит в его тождественности с самим собой. Такова четвертая ступень…

«Следовательно, если душа, очищенная, возведена к уму, она есть в высшей мере прекрасное. Ум и исходящая от ума красота есть первоначальная собственность души и не чуждое ей, так как только здесь она и является душой в своем существе. Поэтому верно говорится, что душе становиться благом и прекрасным – это значит уподобляться Богу».

– Нус сказывается в людях прежде всего через добродетели, достигшие своего максимума, развитые в душе одновременно с развитием ума. Без истинных же добродетелей Бог на устах есть только одно бессмысленное имя. Но каковы необходимые средства для такого восхождения души?

– Скажу так: основные средства, необходимые для нравственного, волевого и в конечном счете интеллектуального развития трояки – любовь к музам, любовь сама по себе и любовь к мудрости.

– Но каким образом они связаны друг с другом?

– Например, тот, кто искренне любит музыку, легко возбуждается и увлекается красивым. Он всегда настроен к красивым звукам, стремится избегать негармоничного и диссоциирующего. Его постоянно влечет к ритму и гармонии, однако ему еще трудно находить красоту внутри себя. Он должен двигаться следующим путем: после восприятия звуков, ритмов и фигур нужно научиться абстрагироваться от материи, содержания. Необходимо сосредоточиться на отношениях и пропорциях как таковых между звуками и понять, что в конечном счете то, что его влечет, – умственная гармония и общекрасивое.

Следующий путь – любовь сама по себе. Любящий возбуждается видимыми им красивыми предметами, явлениями, слышимыми звуками, но неспособен увлекаться далеким и отвлеченным. Ему надо научиться видеть, что во всем этом есть одно и то же. Например, в прекрасных занятиях и прекрасных законах красота действительная находится в еще большей степени, чем в прекрасных вещах. Он должен привыкнуть любить красивое в бестелесном – искусствах, знаниях и добродетелях. После этого надо объединить все это и научиться восходить от добродетелей к уму и сущему…

«…Необходимо созерцать благодаря тому, с помощью чего видит это прекрасное душа, необходимо в созерцании радоваться, охватываться изумлением, пребывать в беспокойстве, – гораздо больше, чем на предыдущих ступенях чувственного восприятия, потому что тут уже прикосновение к истинному прекрасному. Это и должно стать аффектом в отношении всего, что только прекрасно, удивлением и приятным изумлением, вожделением, эросом и беспокойством, связанными с наслаждением. Это нужно пережить. И переживают это все души также относительно того, что, так сказать, невидимо, однако больше – те, которые из них более способны к любви. Это подобно тому, как и тело любят все, но мучаются не в равной мере. Есть ведь и такие, которые мучаются особенно. Их-то и называют любящими».