Текст книги "Плотин. Единое: творящая сила Созерцания"

Автор книги: Шамиль Султанов

Война против Парфии затянулась и шла далеко не блестяще. Недовольство, усиленное жестокостями Каракаллы, привело к заговору, который возглавил префект претория Марк Опеллий Макрин, мавританец по происхождению. Говорили даже, что когда-то он был рабом. В апреле 217 года Каракалла был убит, а Макрин провозглашен императором.

Будучи префектом претория, Макрин пользовался широкой популярностью, но, сделавшись императором, он не сумел справиться с трудностями своего положения. Армия ждала новых подачек, однако взять их было неоткуда. Пришлось даже уменьшить жалованье солдатам. Война с парфянами шла плохо, и с ними заключили мир, уплатив большую контрибуцию. Повсюду вспыхивали мятежи, появлялись новые претенденты на власть. Наконец стоявшие в Сирии солдаты провозгласили в мае 218 года императором считавшегося побочным сыном Каракаллы Вария Авита, верховного жреца Элагабала – солнечного бога города Эмесы. Войска, оставшиеся верными Макрину, были разбиты под Антиохией, сам он бежал на запад, но по дороге был схвачен и убит.

Покинув Эмесу, новый, четырнадцатилетний император (более известный под именем Элагабала) не расстался со своими жреческими обязанностями. В Рим был доставлен посвященный богу Солнца черный камень и помещен в специально построенный великолепный храм возле императорского дворца на Палатине, куда перенесли жертвенник богини Весты и другие святыни римского государства.

Каждое утро юный император совершал перед любимым богом пышнейшее священнодействие, принося в жертву огромное число животных и совершая щедрые возлияния из амфор превосходным старым вином. В Риме так же, как и в Финикии, он плясал перед алтарем под звуки музыки, вместе с ним плясали его соплеменницы-финикиянки, а почтенные сенаторы привлекались к церемонии в качестве слуг. Элагабал приносил и человеческие жертвы, выбирая для этой цели по всей Италии знатных и красивых мальчиков.

И Септимий Север и Каракалла покровительствовали восточным солнечным культам. Многие близкие к ним философы доказывали, что верховным и даже единственным богом является Солнце. Но в народе и в войске, несмотря на распространение восточных культов, была сильна привязанность к местным племенным богам, к народному Гераклу, к домашним ларам и к Юпитеру, олицетворявшему мощь Рима. Заменить все эти божества малоизвестным, чисто сирийским богом было невозможно. Сирийские обряды, которые император исполнял сам и заставлял исполнять других, казались римлянам проявлением неестественного разврата или прямого безумия, а его брак с весталкой – кощунством.

Смыслом жизни императора стало изобретение все новых и новых наслаждений. Он устилал розами столовые, ложа и портики и гулял по ним. Он не соглашался возлечь на ложе, если оно не было покрыто заячьим мехом или пухом куропаток, который находится у них под крыльями. Он часто ел пятки верблюдов, гребни петухов, языки павлинов и соловьев. В своих столовых с раздвижными потолками он засыпал своих приятелей таким количеством фиалок и других цветов, что некоторые, не будучи в силах выбраться наверх, задохнувшись, испускали дух.

Бабка Элагабала Юлия Мэса (сестра Юлии Домны), которая руководила всеми государственными делами, добилась от императора, чтобы он усыновил и назначил цезарем своего двоюродного брата Александра, внука Юлии Мэсы. Вскоре после этого, в начале 222 года, 18-летний Элагабал был убит преторианцами вместе со всеми своими ближайшими сторонниками. Римляне так его ненавидели, что труп выбросили в Тибр, а сенат повелел уничтожить память о нем.

Александр был провозглашен императором в тринадцать с половиной лет под именем Марка Аврелия Севера Александра. Бабка и мать усиленно готовили его к будущей роли правителя, и Александр вырос с сознанием лежащей на нем ответственности. У него был обычай, если речь шла о праве или других важных делах, приглашать на совет только ученых и красноречивых людей, если о военном деле – то старых военных, заслуженных ветеранов, хорошо знавших местности, порядок ведения войны, устройство лагеря, а также всяких образованных людей, главным образом тех, кто знал историю. Александр Север считал, что на государственные должности нужно ставить тех, кто избегает их, а не тех, кто их домогается.

Но император был очень мягок и слабоволен. До конца своей жизни он не выходил из подчинения своей матери – Мамеи, властной и суровой женщины. При нем сенат снова занял влиятельное положение. Из его состава был выделен, как и при Августе, особый комитет из 16 человек, с которым молодой император совещался по поводу всех важнейших вопросов и который фактически проводил политику «августейшей матери» Мамеи.

Вопреки благим намерениям правительства облегчить налоговый гнет, финансовые затруднения заставляли увеличивать его. Нуждаясь в деньгах, правительство прибегало к систематической порче монеты, что совершенно обесценивало деньги и усиливало натуральный характер хозяйства. С этого времени наместники, чиновники, командиры начинают получать жалованье главным образом натурой. В зависимости от ранга было точно определено, кто сколько получал одежды, драгоценностей, повозок, посуды, хлеба, мяса, яиц, лошадей, мулов, рабов или рабынь-наложниц. В связи с этим на ряд ремесленных коллегий была наложена повинность по поставке государству изготовляемых ими товаров, что в дальнейшем привело к прикреплению ремесленников к их коллегиям. Население все более нищало и в отчаянии разбегалось куда глаза глядят. Дороги стали непроходимыми из-за грабителей, а пиратство на море приняло такие размеры, что торговля почти совсем приостановилась.

В 234 году Мамея и ее сын вынуждены были спешно выехать на рейнскую границу, где создалось катастрофическое положение. Политика последних императоров, широко применявших поселение варварских племен в пограничной полосе, дала роковые результаты: оборона границы оказалась совершенно расшатанной. Римские отряды были вынуждены отступить с правого берега Рейна.

Рейнская армия была пополнена новыми наборами во Фракии и Паннонии. В ее составе находились также войска из Мавритании и Сирии. На Рейне был построен понтонный мост. Но император вовсе не был расположен воевать. Он предпочел купить мир у германцев. К ним отправили посольство с предложением крупной суммы денег. Слухи о позорном мире переполнили чашу терпения солдат. В мартовское утро 235 года новобранцы провозгласили своего командира Гая Юлия Максимина императором.

На следующий день Максимин был признан всей армией. Совершенно потерявший присутствие духа Александр бросился в объятия Мамеи, плакал и обвинял ее в том, что она довела его до гибели. В таком состоянии нашли Александра посланные центурионы и убили его на груди у матери. Мамея разделила через несколько минут участь сына.

…Память – это сон, одновременно таинственный и вдохновляющий, ужасающий и парализующий, – когда, влекомый кем-то или чем-то, я вступаю в странные своды столь знакомой и одновременно непохожей ни на что пещеры.

Я пытаюсь поднять ногу и сделать шаг, затем другой, – но ощущаю вдруг, что на самом деле я недвижим, а подо мной медленно летит поверхность пещеры. Эта поверхность чуть заметно извивается, словно живая, на ней появляются огромные спиралевидные круги – они начинают вращаться, все быстрее и быстрее, затем поднимаются в виде туманных, многоцветных шаров, пирамид, прекраснейших многоугольников. Я медленно лечу, а они касаются меня, проникают в меня, – и я исчезаю в них.

Как прозрачные, голубоватые призраки появляются знакомые и незнакомые образы людей. Они словно выплывают снизу и сверху, слева и справа. Ухмыляется с тоскливой угрозой отец, но он слеп, или кажется слепым, – у него безжизненные глаза, словно у древней скульптуры. А на щеке краснеет и вспучивается глубокий шрам.

Вдруг впереди пещера круто обрывается вниз. Я вижу в последний миг там, в глубине, необъятную движущуюся величественно реку, состоящую из огромных звезд, укутанных в плотный, упругий ярко-синий свет.

…Все внезапно исчезло. Мерцающий свет сотен торжественных светильников. Необъятный и пустой, как одиночество, зал. Но он, может быть, и не совсем пуст. Я вижу или чувствую, что на всех окружающих меня стенах колеблются или застыли тени… – нет, это скорее даже одна тень, которая в различных своих пульсирующих образах одновременно и движется, и не движется. Я знаю, я вдыхаю, я ощущаю: это – подземный храм Гермеса Трисмегиста.

Я закрываю глаза. Но продолжаю видеть: тени (или тень) становятся все гуще и холоднее. Я вижу и слышу беззвучный и ясный шепот: «В мире нет ничего нового, люди двигаются по бесконечной спирали, и из века в век проходят по тем же самым путям, бесконечно расцвечивая их, согласно своим индивидуальным особенностям. История, ведомая вам, обнимает лишь крохотную часть истинной, полной истории. Она не сохранила воспоминаний о бывших блистательных эрах жизни и деятельности человечества в мире духа.

Истина и стремление к ней человека вечны. Как реальность, она не может не быть единой. Вот почему Высшее ведение, почерпнутое из затаеннейших областей духа, не может зависеть от внешних условий. Учение об Истине на пути веков было преемственно. Из века в век оно хранилось таинственными служителями своими, которые суть истинные представители аристократии духа… Есть единый Закон, единый Принцип, единая Истина и единое Слово. И лишь единственный ключ к этому: то, что вверху, по аналогии подобно тому, что внизу…»

Память ли это моя сейчас или моя память, когда было мне четырнадцать лет, – не знаю. Бодрствую ли я сейчас, или я во сне, и мне всего лишь четырнадцать лет – не знаю. Но слышу я голос, уверенный и твердый, божественного Платона: «И тогда воскликнул Сонхис: „Ах, Солон, Солон! Вы, эллины, вечно остаетесь детьми, и нет среди эллинов старца!“ – „Почему ты так говоришь?“ – спросил удивленно Солон. „Все вы юны умом, – ответил тот, – ибо умы ваши не сохраняют в себе никакого предания, искони переходившего из рода в род, и никакого учения, поседевшего от времени. Причина же тому вот какая. Уже были и еще будут многократные и различные случаи погибели людей, и притом самые страшные – из-за огня и воды. Знаешь ли ты древнейшее учение о Великом Годе? Вселенная вечна, но она периодически исчезает и возрождается каждый Великий Год. Когда все семь планет собираются в созвездии Рака, наступает Великая Зима – происходит все сметающий потоп. Когда же эти семь планет собираются в созвездии Единорога – а происходит это во время летнего солнцестояния Великого Года, – вся Вселенная истребляется огнем“.

…Тела, вращающиеся по небосводу вокруг Земли, отклоняются от своих путей, и потому через известные промежутки времени все на Земле гибнет от великого пожара. В такие времена обитатели гор и возвышенных либо сухих мест подпадают более полному истреблению, нежели те, кто живет возле рек или моря, а потому постоянный наш благодетель Нил и в этой беде спасает нас, разливаясь.

Когда же боги, творя над Землей очищение, затопляют ее водами, уцелеть могут волопасы и скотоводы в горах, между тем как обитатели ваших городов оказываются унесены потоками в море, но и нашей стране вода ни в такое время, ни в какое-либо иное не падает на поля сверху, а, напротив, по природе своей поднимается снизу. По этой причине сохраняющиеся у нас предания древнее всех прочих. Какое бы славное или великое деяние или вообще замечательное событие ни произошло, будь то в нашем краю или в любой стране, о которой мы получаем известия, все это с древних времен запечатлевается в записях, которые мы храним в наших храмах, между тем у вас и прочих народов всякий раз, как только успеет выработаться письменность и все прочее, что необходимо для городской жизни, вновь и вновь в урочное время с небес низвергаются потоки, словно мор, оставляя из всех вас лишь неграмотных и неученых. И вы снова начинаете все сначала, словно только что родились, ничего не зная о том, что совершалось в древние времена в нашей стране или у вас самих. Так, вы храните память только об одном потопе, а ведь их было много до этого, более того, вы даже не знаете, что прекраснейший род людей жил некогда в вашей стране. Ты сам и весь твой город происходите от малого семени, оставленного этим родом, но вы ничего не ведаете, ибо выжившие на протяжении многих поколений умирали, не оставляя по себе никаких записей и потому как бы немотствуя».

Холодный ужас, пронзая мою стянутую кожу, мышцы, кости, заковывает в ледяной панцирь беспредельной Неизвестности. Бесчисленные поколения людей отошли в вечность, даже имена племен и народов заволоклись постепенно веками и исчезли в их тьме. Всепоглощающее время вычеркнуло навсегда даже мысль о возможности устремить умственный взор в седую древность человечества. Легенды и мифы освещают еще несколько тысячелетий в глубине веков – а затем все заволакивается непроглядной тьмой. Бесчисленное множество раз изменялись имена народов, иссякала и вновь возникала юная кровь, создавалась культура и вновь разрушалась. Как в калейдоскопе, сменялись людские поколения со своими мыслями, надеждой и верой и вновь уходили в забвение. Ничто не оставалось неподвижным, все разрушалось, все изменялось. Волны людские смывали, растворяли в себе, а подчас и совсем уничтожали предшествовавшие цивилизации, катились неудержимо, слабели и затухали. Ничто не вечно, все проходит, все забывается.

Бурное море своими волнами, вечно бурлящими, гордыми и могучими, неустанно изменяет лик земли: скалы рассыпаются в песок, спокойно ложащийся на дно, горные вершины исчезают в пучине. Но и само могучее море иногда встречает отпор в своем неудержимом стремлении.

С ревом несутся бешеные волны, гибнет все вокруг, скалы – подошвы гигантского спокойного вулкана – колеблются, кажется, еще немного, и наступит его неизбежная гибель. Но вдруг, как бы проснувшись, вздохнет своей грудью вулкан, и из недр его поднимутся волны лавы, – и снова он делается грозным и непреодолимым. А между тем вокруг море продолжает свою работу: новые и новые земли захватывает оно, и через несколько тысячелетий вся страна опускается на дно морское. Один вулкан остается недвижим, и все растет. Забудется имя страны, с недоумением будет встречать мореплаватель гиганта, но если он достаточно пытлив, смел и настойчив, то в слоях пепла он найдет остатки былых времен и сможет постигнуть историю той страны.

…И вновь я – что-то тянет сюда – в подземном храме Трисмегиста. Медленно спадает напряжение, уходит, извиваясь, страх. И продолжают колебаться и двигаться на стенах тени, но в этот раз переливаясь изумительными по сочности цветами. Бурлящие, фонтанирующие клубы серебристого тумана появляются в различных точках огромного зала Они словно танцуют, грациозно рождая музыку Неизвестного. Но я спокоен – я чувствую, я знаю, что все здесь, вокруг меня, неподвижного и застывшего, есть лишь Одно, Единственное… И прозрачные мягкие, нежные волны тепла несутся ко мне от голоса, звучащего отовсюду, – и изнутри:

«…Истина и стремление к ней вечны. Нет в мире силы и быть такой не может, которая могла бы это превозмочь. Весь мир мог погибнуть, и мог остаться лишь один человек, но и тогда Истина продолжала бы кротко сиять в его сердце, а дух его продолжал бы к ней пламенно стремиться.

Буквы и слова, мысли и учения – всего лишь знаки Истины, ее одежды. Но даже пышные и прекрасные одеяния рано или поздно стареют, но вечно юная Истина изумительна и безупречна Одежды Истины меняются, но сама Богиня и ее дух непоколебимы и вечно испускают лучи. Нельзя молиться на дряхлеющие одежды, как бы безупречны они ни казались, как бы таинственно они ни сверкали. Свет в тебе – и свет вне тебя. Но это один свет. А одеяния Истины всегда лишь вне тебя.

Вглядись: ведь уже давно меркло великолепие Египта, когда нашествие Камбиза лишь ускорило его неизбежное падение. Несколько месяцев подряд победоносное войско тем только и занималось, что, раскалив сначала при помощи костров пилоны и статуи, обелиски и барельефы, вековые творения египетского гения, затем поливало их холодной водой, чтобы добиться их разрушения на такие осколки, которые затем, будучи развезены в разные стороны, могли бы быть без особых усилий уничтожены бесследно. Во всей долине Нила не осталось ни одного храма, ни одного памятника, которого бы не коснулась рука этого непреклонного исполнителя воли судеб.

Несмотря на все усилия, победители разрушили только то, что должно было быть разрушено. Деяния рук человеческих погибли, а древний дух продолжает жить, таясь в недоступных убежищах. Но придет час, предначертанный судьбой, и наступит конец всему. Погибнет весь блеск Египта, погибнут храмы, погибнет оплот мудрых, живших со стремлениями вне жизни земной.

Но Вечная Истина не погибнет, она бессмертна, и волны людского безумия ее не поколеблют! Абсолютное и Вечное непрестанно озаряет все вокруг себя – слабая воля людская ни на йоту не может ослабить или изменить его Бытие и Свет. Когда дух человека чист и ясен, он может невозбранно приближаться к Свету, и Истина предстает пред ним в неописуемом великолепии своей первородной Чистоты».

Вдруг я слышу пронзительный хохот. Страх – только дети могут так искренне бояться. Переливающийся, захлебывающийся, свистящий хохот. Он раздается откуда-то позади меня. Я медленно поворачиваюсь и вижу маленького, безобразного карлика с огромной, неправильной формы головой, покрытой ядовито-фиолетовым колпаком.

– Ну что, тщедушный эллин, – каркает, словно отплевывается, шут, беспрестанно двигая страшной, выдвинутой вперед челюстью, – испугался?

Я широко раскрытыми глазами смотрю на него. Он медленно, прихрамывая, приближается ко мне, затем неторопливо усаживается на пол. Он старается улыбаться, но лицо его постоянно подергивается.

– Вы, эллины, всегда были тщеславны. Да, да… я говорю о твоих сородичах… Но ты…

Он опустил голову и закашлял. Постепенно кашель перешел у него в какое-то бульканье с хрипом. Внезапно он замолк, к чему-то прислушался.

– Эллины стали тщеславны, ибо забыли или не хотят вспоминать, что начало их мудрости там – у египетских жрецов, эфиопских гимнософистов, персидских магов, у индусских брахманов. Их посредством великие эллинские мудрецы – Фалес, Солон, Анаксагор, Гераклит, Пифагор, Платон и другие – были посвящены в таинства Истины.

Знаешь ли ты, что Фалес из Милета все свои открытия в астрономии и математике сделал после посещения Египта и Вавилона? Ваш Демокрит изучал астрономию у египетских жрецов и халдеев, а медицину – у индусов. Гераклит, учивший о непрерывной борьбе в мире, образующей высшее единство, провел несколько лет в Персии. Божественный Платон ездил в Египет и изучал священные науки жрецов. Он побывал в Финикии и там познакомился с магами и выучился магической науке. Оттого он в «Тимее» и говорит, какое значение имеют печень, утроба и все остальное. Великий Пифагор, который дал эллинам могущественное учение о числе как о скрытой сути вещей, ездил и к арабам, и к халдеям. Там он научился толкованию снов и первым стал гадать по ладану. В Вавилоне побывал он у Забрата, от которого принял очищение от былой скверны, узнал, от чего должен воздерживаться ищущий муж, в чем состоят законы природы и каковы начала всего.

Карлик замолчал. Затем, отдышавшись, он чуть склонил голову и продолжил:

– Пифагор услышал, как хорошо в Египте воспитывают жрецов, и захотел сам получить такое воспитание. Он упросил тирана Поликрата написать египетскому царю Амасису, чтобы тот допустил Пифагора к этому обучению. Приехав к Амасису, он получил от него письма к жрецам и направился в Диосполь. Там жрецы не решались выдать ему свои заветы и думали устрашить его безмерными тяготами, назначая ему задания, трудные и противные эллинским обычаям. Однако он исполнял их с такой готовностью, что они в недоумении допустили его и к жертвоприношениям, и к богослужениям, куда не допускался никто из чужеземцев. 22 года провел Пифагор в Египте, был принят в касту жрецов, овладел всей их мудростью, выучив египетский язык с его тремя азбуками.

Шут медленно поднялся, снял колпак и почесал плешивую голову. Потом медленно заковылял прочь от застывшего подростка. Остановившись, он помолчал несколько минут. Наконец, обернувшись, карлик вновь заговорил, очень медленно, словно натужно обдумывая слова и интонации про себя:

– Но не охапки бесполезных одеяний Истины искали действительные мудрецы из эллинов, а свой, неповторимый путь к ней. Не к нагромождениям изощренных знаний стремились они в странствиях своих, не к повторению мудрости древней: видеть Истину и быть Истиной означало для них вскрыть свою внутреннюю силу и познать, что эта сила и свет Истины – одно и то же. Ты еще задумаешься когда-нибудь, почему ничего не писали в своей жизни Пифагор и Сократ. Но запомни вот что: описывать что-либо означает погружение во время, а Истина выше времени. Описывать что-либо означает ограничивать творческую мысль, а слова никогда точно не выразят такую мысль, так же как и мысль никогда точно не выразит Истину…

Он поднял глаза и с пронзительной силой посмотрел на меня, словно прощаясь:

– Запомни: не смотри гневно на ближнего и не ходи по земле нахально, потому что Бог не любит гордых и тщеславных. Ходи скромно и не возвышай голоса, потому что самый неблагодарный из всех голосов есть голос осла…

Сюзанна продолжала что-то мелодично рассказывать. Я закрыл глаза, слушал и одновременно размышлял, почему ей нравится воспроизводимая информация. Во всяком случае, симпатии своей она не скрывала.

– Духовное созревание Плотина началось в египетском Ликополе в специфической культурной среде римского провинциального общества. Здесь, как и в других провинциальных городах империи, были представители профессий, которые издавна относились к «свободным искусствам»: риторы, грамматики и геометры. Лица подобных профессий, так же как врачи, художники, скульпторы, ораторы и философы, освобождались от городских повинностей.

Простые школьные учителя грамматики не были представителями «свободных искусств», так как и квалификация их была много ниже, и происходили они нередко из рабов. Занятие грамматика, который учил только грамоте и латинскому языку, считалось не искусством, а ремеслом. Плата такому грамматику за обучение одного ученика была определена в эдикте Диоклетиана в 200 динариев в месяц. А плата ритору, который был представителем «свободных искусств», составляла вдвое большую сумму. Многие мудрые римляне с сожалением писали, что порой учитель получал за год столько же, сколько любимец толпы в цирке за день.

Свое раннее образование Плотин мог получить либо в начальной школе, либо в высшей риторской школе. В Ликополе, как и во многих других провинциальных городах Рима, были и общественные и частные начальные школы, где преподавались основы латинской грамотности. В этих школах дети получали элементарные знания по геометрии и арифметике, изучали музыку, латинский язык и заучивали наизусть некоторые наиболее известные произведения римских и греческих авторов. В школах читали Менандра, Горация, Вергилия, а также исторические сочинения, в том числе Гесиода и Гомера. Большое место отводилось патриотическим сюжетам из римской истории. Римская школа первостепенное и особое внимание уделяла развитию памяти ученика, требуя от него заучивания многих мифологических поэтических текстов, особенно Гомера.

Это очень важно отметить – развитие памяти молодых римлян не механически, а через запоминание, заучивание наизусть многообразных, многослойных мифологических и поэтическихтекстов. Обыденное римское мышление сквозь призму веков очень часто представляется слишком практическим, слишком рациональным. На самом же деле это мышление было глубочайшим образом пронизано потоками мифологического сознания. И ребенок в Риме окунался в этот поток с самого детства.

Существовали своего рода и учебники для школ, состоявшие из подборок речей ораторов. В Ликополь достаточно регулярно попадали произведения греческих и римских поэтов, философов, риторов. Продавались небольших размеров книжечки с тонкими пергаментными листочками в кожаных переплетах, содержавшие сочинения Гомера, Вергилия, Цицерона, Овидия, Тита Ливия. Порой даже на дверном косяке местной книжной лавки появлялись объявления о книжных новинках.

В школах на навощенных табличках ученики писали остро заточенными палочками, заглаживая написанное тупым ее концом. Для ношения навощенных табличек дети использовали четырехугольные пеналы. Лукиан говорил, что он иногда соскабливал воск с таких табличек и лепил из него фигурки людей и животных, за что его наказывали учителя.

Считалось, что «старцу подобает всегда быть строгим, ученику – всегда хорошо учиться». В провинциальной школе были своего рода классные собрания и выпускные вечера, где ученики выступали с чтением стихов.

Вполне возможно, что после или вместо начальной школы Плотин мог обучаться в высшей риторской школе. Дело в том, что к такому образованию более всего должны были стремиться дети декурионов и сыновья богатых отпущенников. Поскольку отец Плотина принадлежал к числу последних, то он вполне мог быть похожим на отца Горация, который, тоже будучи отпущенником, сына своего из тщеславия направил в риторскую школу.

В риторских школах тщательно изучали греческий язык, латинскую и греческую словесность – латинские и греческие грамматики толковали и комментировали классические произведения греческой и римской литературы. Изучали также ораторское искусство. Оканчивали эту школу обычно в 15–16 лет.

Плотин был весьма начитанным в античной литературе философом. Конечно, вряд ли это результат только лишь школьного образования. Но можно достаточно уверенно утверждать, что школа, по крайней мере, не исказила, а наоборот, способствовала углублению интереса мальчика к классической литературе эллинов.

Гомер – эта «библия эллинов» – цитируется Плотином более всего. И так же часто он использует образы Гесиода Но, кроме этих патриархов, Плотин обращается в «Эннеадах» к героям Аполлония Родосского, Феогнида, Симонида Кеосского, Пиндара, Эсхила, Софокла, Еврипида, Аристофана, Фукидида, Ксенофонта, Цицерона, Сенеки. Плотин блестяще знал и орфико-пифагорейскую литературу.

Для более рельефного представления своих мыслей Плотин порой прямо заимствовал необходимые образы у классических авторов. Обосновывая отличие души, погруженной в тело, от души самой по себе, Плотин, например, пишет: «Благодаря своей божественности, душа является безмолвной по своему характеру, опираясь на саму же себя. А тело, ввиду его слабости, приходит в замешательство: и само оно является текучим, и поражают его внешние удары. И оно первое возвещает об этой целостности всего живого существа и передает свое смятение целому. Так, в Народном собрании старейшины восседают в безмолвном раздумье, а беспорядочная толпа, требуя еды и жалуясь на то, что доставляет ей страдания, ввергает все собрание в безобразное смятение. Когда к ним доходит разумное слово от благомыслящего, – причем старейшины так и пребывают в спокойствии, – то толпа приходит в упорядоченное состояние и худшее не одерживает верх. А если этого нет, то побеждает худшее, а лучшее так и пребывает в безмолвии, потому что шумящая толпа не смогла воспринять идущее разумное слово».

Эти образы навеяны Вергилием:

 
И как-то часто в стеченье народа, – когда возникает
В нем возмущенье и души свирепствуют низменной черни,
Факелы уж и каменья летят, ярость правит оружьем:
Если предстанет случайно заслугами и благочестьем
Муж знаменитый, – смолкают, и слух все стоят напрягая.
Он же словами царит над страстями и души смягчает.
 

…Скрипит песок под колесами походной повозки. Хотя дороги и очищаются периодически рабами, но пустыня не знает покоя в своем стремлении набросить вечно живую сеть из мелких, струящихся ручейков разноцветного песка. Скрип песка – мальчик закрывает глаза: все вокруг окутывает мглистая тишина. Скрип становится резче, более тягучим и сильным, он рвется вовнутрь – сквозь уши, нос, рот, кожу. Словно пустыня рассказывает что-то очень важное, о чем нельзя промолчать.

…Песчинки на детской ладони. Раз… два… пять… одиннадцать. Какие странные треугольники их связывают! А если каждая песчинка – это центр круга, и расширяются, как волшебные, эти упругие круги, и становятся все больше и больше. И вот уж достигли границ небосвода…

А каждая песчинка – это мир со своими богами, морями и пустынями… Одиннадцать песчинок на моей ладони одиннадцать миров, где пустыни молятся своим небесам и не знают, что в моей ладони они так похожи друг на друга…

…На севере огибает Синайскую пустыню страна гор. И я вдруг вижу то ущелье, где нашел тогда удивительный камень. Он был плоский и округлый, и на нем была изображена фигура человека с распростертыми руками и широко расставленными ногами, но без головы. В самом центре камня, через живот человека, было выбито отверстие. Я сразу догадался, что ониоставили эту священную вещь. Для меня. Я подношу его к левому глазу, и зажмуриваю правый, и начинаю медленно вглядываться в нависшие вокруг скалы. И все вдруг преображается – так ясно и живо, что я даже вздрагиваю. Скалы мгновенно превращаются в огромных и спокойных великанов, время от времени глубоко вдыхающих замирающие от страха облака. У великанов нет ртов и ушей, но они разговаривают друг с другом и понимают друг друга, – я вижу, как они это делают, и жуткое, захлестывающее восхищение переполняет меня. На каждом из великанов огромные валуны, врываясь оранжевым светом, превращаются в диковинных животных. Огромный медведь медленно ступает по узкой тропинке, раскачивая в такт своей влажной мордой. Застыл в небольшой пещере лев – глаза его словно поблескивают в гриве. Медленно взлетает длинный, голубой, с коричневыми полосами летучий змей. Приготовился к вечному прыжку леопард. И они все – такие величественные и выпуклые – странные сновидения великанов. Я смотрю на эту прекрасную картину, я весь ушел в это зрелище, и я сам – новый образ великанов. И плоский кусок гранита валяется где-то поблизости…

…Раннее утро. Благословенное божество появляется на востоке – величественно, торжественно и уверенно. Я медленно, затаив дыхание кланяюсь семь раз великому богу. Я не могу забыть эти часы и вижу эту картину – огромный огненный диск, пустыня, подросток в поклоне, а за его спиной – великие пирамиды Гизы. Потом я часто думал, что, вероятно, даже самые ущербные люди, не способные чувствовать божественного в этом мире, оказавшись на самом рассвете в пустыне, со страхом и трепетом могут увидеть или почувствовать в своей душе зримое видение божественного. И если застывал человек, парализованный образом одновременного проявления солнечного божества и оживляющего духа пустынной беспредельности и жизни, то словно превращался в зеркало, в котором росли, перетекали друг в друга, переговаривались, уходили и вновь возвращались не объяснимые всеми словами мира грациозные в своей бесформенной красоте тени.