Текст книги "Лейтенант милиции Вязов. Книга 2"
Автор книги: Сергей Волгин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)
ВОЙНА
Одно время Виктор настойчиво приставал к однокласснице Вере Додоновой, приглашал ее в кино, писал на уроках записки. Девушка отшучивалась, посмеивалась над ним. Записки она показывала подругам, и девчата прыскали и шептались. Виктор негодовал. Многие ребята, в том числе и Костя, предполагали, что Виктор влюбился, но девчата, зная взбалмошный характер Виктора, этому не верили.
Однажды ранней весной Виктор явился в школу в лыжном костюме и принялся хвастаться: будто он может кататься на лыжах – и даже по пересеченной местности. Ребята хохотали – привыкли к хвастовству Виктора. Всем было известно: из учеников девятого класса никто на лыжах не катается, в Ташкенте это просто невозможно, снег бывает редко и лежит мало, а в горы ехать далеко. Во время этого разговора поблизости оказалась Вера с подругами. Послушала она Виктора и спрашивает:
– А скажи, Витя, что такое слалом?
Ребята притихли.
– Думаешь, не знаю? – засмеялся Виктор. – Больно ты грамотная, как я погляжу. Учительница из тебя такая же, как из меня английская королева.
– А все же? – не отставала Вера.
– Что «все же?» Ты меня экзаменовать собралась? Я тебе не ученик. Если хочешь, приходи ко мне и мы с тобой покатаемся на лыжах.
На вопрос Виктор так и не ответил. Девчата рассмеялись и ушли. А через два дня в школьной стенгазете, в уголке юмора, ребята увидели рисунок: Виктор стоял в комнате в лыжном костюме, с палками, в шапке, с пристегнутыми лыжами, а в окно заглядывала ветка цветущей акации. Под рисунком была подпись: «Слаломщик Виктор Копытов на тренировке».
Виктор обиделся не на шутку. Догадавшись, что это проделка Веры Додоновой, он тут же у стенной газеты поклялся отомстить девушке. В следующую перемену он схватил Верину ручку и подбросил к потолку. Перо воткнулось, и ручка повисла над ее головой. Это было началом войны. На уроках Виктор всячески мешал Вере, во время перемен на обратной стороне классной доски писал:
Вера слушает уроки? Бросьте!
Она смотрит не на учителя, а на Костю.
Вера никому не жаловалась. Выбрав подходящий момент, когда вокруг было много ребят и девочек, она подходила к Виктору и бросала язвительно:
– Ты Дон Кихот номер два. Лучше с мельницами повоюй, чем с девочками. Все равно не справишься.
Как-то Костя заступился за Веру, но неожиданно получил отпор не от Виктора, а от нее же самой.
– Я в защитниках не нуждаюсь, да из тебя, Костя, и рыцарь никудышный. Хоть бы из бумаги сделал себе латы и шлем, а из палки меч.
Война между Верой и Виктором продолжалась и во время каникул. Встречались они редко, но встречи их всегда заканчивались стычками. Вера теперь первая вступала в перебранку и доводила паренька до белого каления. Однажды девочки увидели Костю и Виктора на тротуаре, подошли.
– Ну, как, Витенька, на лыжах катаешься? – спросила Вера с невинным видом.
Девчата прыснули.
Виктор же, вместо того, чтобы рассмеяться и ответить шуткой, вдруг рассердился и полез на рожон.
– А тебе какое дело?
– Я же собираюсь идти к тебе поучиться.
– Тебя учить!? Вон Коська твой учитель.
– Хватит, Витя, воевать, – как всегда спокойно стал увещевать Костя. – Чего вы, на самом деле, не поделили? Ромео и Джульетта никогда не скандалили. А вы, как встретились, так и начинаете задирать друг друга.
– Я задираю? – удивилась Вера. – Ни в коем случае. Мы с Витей давнишние друзья, и между нами еще ни разу не пробежала кошка. Ромео и Джульетта из нас, пожалуй, не получатся, а вот Варенька и Макарушка Девушкин подойдут. Витя как только меня встретит, так ему нездоровится…
Девчата опять прыснули, Костя улыбнулся, а Виктор закусил губу и покраснел.
– Ладно, заноза. Ты меня еще попомнишь, – пообещал Виктор и, не попрощавшись, даже не взглянув на одноклассников, пошел по тротуару. Отойдя несколько шагов, он остановился и поманил Костю. Когда тот подошел, внушительно сказал:
– Скажи своей Верке, пусть меня не задирает, а то ей плохо придется.
– От кого? – сощурился Костя.
– От меня и моих товарищей.
– От студента?
– Хотя бы. Есть и похлеще.
Костя упрямо пригнул голову и выставил правое плечо.
– Теперь слушай меня, Виктор, – сказал он строго. – Во-первых, ты знаешь, Вера не умеет подчиняться, и я ей не командир. Во-вторых, давай договоримся: больше командовать мной ты не будешь. Если хочешь дружить, то на равных правах. И грозить ни мне, ни Вере не советую-у меня теперь есть другой брат, не чета Алексею. Сразу возьмет за шиворот.
Виктор ошеломленно смотрел на товарища. «Коська, тот самый Коська, который никогда не возражал, начал задираться! Смотри-ка, что с ним происходит!» Виктор подошел вплотную к Косте и прошипел ему в лицо:
– А не пожалеешь?! Загордился? Запомни: твоему Вязову скоро будет капут. Насолил он многим…
– Посмотрим, – усмехнулся Костя.
– Увидишь, – пообещал Виктор и повернулся спиной.
Свою угрозу Виктор повторил еще раз на другой день, на Комсомольском озере. Хотя был будний день, на пляже бегали загорелые ребятишки, лодки брались нарасхват, у кассы стояла очередь. Костя тоже стоял в очереди, а Виктор размахивал руками у пирса, к которому были привязаны две дырявые лодки. На подмостках толпились парни.
– Первая же лодка моя! – кричал Виктор. – Я давно здесь стою, у вас все делается по блату.
– Ты не особенно задирайся, тут твой отец не поможет, – баском сказал загорелый и мускулистый парень в трусах. – Твоя очередь еще не дошла.
– Поживем – увидим, – ерепенился Виктор.
Два паренька подогнали лодку и ловко выскочили на подмостки. Виктор быстро схватил цепь.
– Садитесь, девчата, я катаю!
Загорелый парень, махнув кому-то рукой, легонько толкнул Виктора, и тот в рубашке и брюках кувыркнулся в воду.
Раздался хохот.
Виктор, бледный и мокрый, вылез на настил и, ни слова пе говоря, бросился на парня в трусах. Но тут к Виктору подскочили еще двое ребят, и они вместе с загорелым парнем молча подхватили драчуна за руки и за ноги, раскачали и бросили в воду.
Хохотали ребята и девушки. Смеялся и Костя.
Вынырнув, Виктор зацепился за доски настила, но не то от ярости, не то от растерянности, никак не мог выбраться из воды. Загорелый парень подхватил его под мышки, легко приподнял и поставил на настил.
Виктор теперь ни на кого не бросился, что-то буркнул и убежал за кусты, оставив за собой мокрый след.
К Косте подошла Вера и, смеясь, сказала:
– Вот так надо учить зазнаек.
– Ты сегодня злюка, – попрекнул Костя.
– Зато справедливая.
Виктор появился через несколько минут в трусах. Рубашку и брюки, скрученные веревкой, он держал в руках. Подойдя к Вере и Косте, он глухо, чтоб никто не слышал из посторонних, сказал:
– Над товарищем издеваются, а вы заступиться не хотите!? Обождите, я над вами не так посмеюсь, – и вразвалку пошел в сторону перекидного моста.
ЯБЕДА
Расстелив на траве рубашку и брюки, Виктор лежал на солнцепеке вверх лицом с закрытыми глазами. Сейчас он злился на всех: и на дружков, которые не пришли на озеро, хотя и обещали, и на парней, искупавших его, и особенно на Костю, который смеялся над ним вместе со всеми. Смеялся Коська, которого, казалось, вообще рассмешить невозможно! «Ну, погоди, – мысленно угрожал Виктор, – ты у меня поплачешь. Отца с матерью и брата твоего посадили, и ты не выкрутишься. Над кем смеешься, червяк?» А когда перед глазами вставала смеющаяся Вера, у Виктора начинали гореть уши. Он не понимал, почему сразу вспыхивал в разговоре с ней. Нашла с кем водиться! – продолжал думать Виктор, не чувствуя уколов обжигающих солнечных лучей и жара раскаленного песка. – Придется добраться и до тебя, посмотрим еще, кто будет смеяться последним. А если сходить к ее матери я кое-что рассказать?»
Виктор поднялся и потрогал рубашку. Она была сырая. Теперь им овладело нетерпение. Он перевернул брюки другой стороной к солнцу и сел. Надо было дождаться, пока одежда хоть немного подсохнет.
С перекидного моста ребятишки прыгали кто «соколом», кто «ласточкой», поднимая каскады брызг, ослепительно блестевших на солнце. На две-три секунды брызги застывали в воздухе, и тогда фонтаны походили на фантастические цветы. По песку бегали беленькие малыши, бросали в воду камешки.
Виктор равнодушно посматривал на мальчишек, изредка поглаживая накалившуюся макушку головы, бросал вокруг сердитые взгляды и тянулся к рубашке или брюкам, пробуя их на ощупь.
По парку Виктор шагал поспешно, в трамвай вскочил на ходу. Вагон почему-то был полупустой. Виктор сел и уставился в окно. Сегодня он понял, что окончательно отошел от школьных ребят. Они смеются над ним, как над посторонним. Можно было бы послать их к черту, но беда была в том, что с товарищами, которых он нашел помимо школы, у него никак не ладились отношения. Новые друзья никогда не разговаривали откровенно. Анекдоты, язвительные «подтыркивания», подкрепленные деланным смехом – не удовлетворяли Виктора, изредка ему хотелось поговорить по душам, как это было раньше, когда они дружили с Костей. За какие-то очень незначительные услуги – отнести записку или какой-нибудь узелок – ему платили удивительно много денег. Он, конечно, понимал, что помогает преступникам, но делал это на зло школьным товарищам.
Как и рассчитывал Виктор, в доме у Додоновых была одна мать Веры. Он заходил к Вере и прежде. Любовь Сергеевна знала рыжего мальчика и встретила его радушно, пригласила к столу, налила чаю. Виктор поначалу, для видимости, спросил, нет ли дома Веры, а потом без стеснения сел за стол и принялся за чай. Во рту у него пересохло, и он с удовольствием пил чай с леденцами.
– Что-то давно я тебя не видела, – сказала Любовь Сергеевна, беря стакан тонкими пальцами. Рукава ее кофточки высоко обнажали руки – сильные, белые. Они и раньше восхищали Виктора. Когда-то Любовь Сергеевна была хорошей гимнасткой, прекрасно работала на брусьях.
– Все некогда, – ответил Виктор. – То учились до одурения, теперь отдыхаем с утра до вечера.
Любовь Сергеевна засмеялась.
– Мои малыши и то целыми днями пропадают па улице, а о Вере и говорить нечего. Утречком в доме приберется – и марш. До поздней ночи не дождешься. Пообедать бедной некогда. Разве так отдыхают?
– Смотря где пропадать, – с намеком сказал Виктор, отставляя стакан. Он решил скорее кончить разговор, пока не явился отец Веры.
– Где же ей быть, как не на озере? Черная стала, как цыганка, нос облупился, словно у мальчишки. Беда, да и только.
– Я, конечно, не знаю… Видел Веру и на озере, – начал Виктор, опуская глаза и соскабливая с клеенки прилипший мякиш хлеба. – Только я хотел вам сказать… Вы меня извините, я для пользы…
– Говори, говори, не стесняйся.
– Это все Коська. Хвалится он встречному и поперечному, что может с Верой сделать все, что захочет. В ресторан ее таскает. И еще всякое болтает. Я хотел сказать об этом Вере, да никак ее не встречу. Передайте ей мои слова, пусть она с этим болтуном будет осторожна.
– Неужто Костя такой? – всплеснула руками Любовь Сергеевна. – А на вид тихий, да серьезный… Вот тебе и на!..
– Спасибо за чай, Любовь Сергеевна, – смиренно поблагодарил Виктор, поднимаясь. – Я, наверное, пойду, ребята меня ждут.
– Заходи, Витя, заходи, – стараясь скрыть смущение, провожала паренька Любовь Сергеевна.
А потом она долго неподвижно стояла у окна.
КОСТЯ ОШЕЛОМЛЕН
Еще на озере Вера пригласила Костю в кино и попросила зайти за ней часов в восемь. Костя обрадовался. Приехав с озера домой, он сварил на керосинке макаронный суп с мясными консервами, пообедал, отдохнул и, оставив записку Михаилу, пошел к Додоновым.
На стук из дома вышла Любовь Сергеевна. Не ответив на приветствие, спросила:
– Ты чего?
– Вера дома? – задал вопрос Костя, не понимая еще, почему Любовь Сергеевна, всегда такая обходительная, разговаривает с ним грубо.
– Нету Веры. И нечего тебе тут делать.
– Почему? – удивился Костя.
– А то не знаешь! Язык очень длинный. Как это ты решаешься еще приходить?! Бесстыжие твои глаза!
– Что случилось, Любовь Сергеевна? Я ничего не понимаю…
– Не понимаешь? Вон ты какой… Уходи! – крикнула Любовь Сергеевна и захлопнула дверь.
Костя стоял у двери Додоновых обиженный и ошеломленный. Опомнившись, он отошел от парадного и остановился на тротуаре, еще не зная, что предпринять, мучимый догадками и тревогой. «Где я сказал лишнее? Кого оскорбил?»– старался догадаться.
Окна квартиры Додоновых выходили на улицу. В них зажегся свет. Косте непреодолимо захотелось узнать – дома ли Вера. Он отошел в тень дерева и стал приглядываться к окнам. За занавесками проплывала тень матери Веры, хорошо выделялись ее закрученные на затылке волосы.
Мимо Кости проходили люди, некоторые из них с любопытством посматривали на него, а один парень в спортивной майке и бриджах даже подмигнул: мол, дожидаешься. У номерных знаков домов одна за другой вспыхивали лампочки, шофера включили фары, и ножи лучей заметались по улице, разрезая ее вдоль или наискосок. Костя знал, что отец Веры работает во вторую смену и придет не скоро. А где пропадает девушка, почему она обманула?
Упорству и терпению Кости мог бы позавидовать самый спокойный человек. Паренек стоял и стоял под деревом, всматривался в прохожих, с подозрением косившихся на него. В окне изредка проплывала тень вериной мамы. Небо становилось все темнее, звезды ярче, все громче журчала вода в арыке и от нее поднимался уже холодок. Чего только не передумал Костя за эти часы! Он отбрасывал одну догадку за другой, вздыхал, принимался ругать себя. От этого не легчало, наоборот, становилось еще тяжелее.
Вера вышла на свет около дома. Она торопилась. Облегченно издохнув, Костя шагнул из тени дерева и окликнул девушку. Вера вздрогнула, остановилась.
– Ты чего здесь делаешь, Костя? – спросила она.
– Дожидаюсь тебя, – решительно заявил Костя.
– Зачем я потребовалась?
Вера явно сердилась. Смотрела она неприязненно, будто встретила незнакомого человека.
– Расскажи, Вера, что случилось? – взволнованно попросил Костя и подошел ближе к девушке. – Почему твоя мама меня прогнала?
Вера тряхнула головой:
– А ты хотел, чтобы тебя приняли с распростертыми объятиями?
– Я ничего не понимаю…
– Не понимаешь?! – Вера шагнула к Косте и заглянула ему в глаза. – Не понимаешь? – повторила она. – Чего ты наболтал о наших отношениях?
– Я?
– Да, ты.
– Кому? Чего я наболтал? – голос у Кости пропал, говорил он с хрипом.
Кому? Витьке. Он пришел и все рассказал маме. Он говорил… Не буду я повторять всякие гадости! Мама меня ругала и запретила с тобой встречаться.
Вера отвернулась, и Костя подумал, что она сейчас уйдет, протянул было руку, чтобы ее задержать. Но Вера не ушла.
– И ты поверила Витьке? Ты – хорошая, умная – поверила болтуну? Значит, я хуже Витьки и мне доверять нельзя? Я могу обмануть товарища, наклеветать на него?.. – Костя говорил все громче, и в голосе его Вера почувствовала возмущение. – Не верю я, чтобы ты судила о человеке по первому слову ябедника. Не верю! Тут есть что-то другое. Не хочешь со мною встречаться? Так и скажи. Не красивый я?..
– Костя! – быстро повернувшись, крикнула Вера.
– Если бы мне грозили смертью, я все равно ничего плохого не сказал бы о тебе, – не слушая Веру, продолжал говорить Костя. – Честь товарища мне дороже своей чести. Ты не хочешь верить мне, не хочешь!
– Костя! – повторила Вера.
– Ну и не надо. Только обидно очень…
На глазах Кости блеснули слезы и он, чтобы скрыть их, отвернулся. Вера тронула его за руку.
– Какой ты, ей-богу! Тебе я верю, а не Витьке…
– Почему же обвинила в болтовне?
– Не знаю… Мне тоже было обидно… Мама ругала… Родителям ведь не докажешь…
– Твой папа человек умный.
– Умный-то умный, да в таких делах он больше доверяет маме…
– Ладно, – Костя ладонью решительно вытер глаза. – Я сам поговорю с Витькой и твоей мамой. До свиданья.
Вера подала руку.
– Ты не сердишься?
– Очень сержусь. Не на тебя.
Домой Костя явился бледный. Рывком снял с себя рубашку, бросил ее на стул и лег на кровать. Михаил смотрел на него с удивлением, ни о чем не спрашивал, ждал.
Несколько минут Костя лежал, шумно вздыхая, уставясь в потолок. Потом поднялся, сел и вдруг зашумел:
– И откуда берутся подлецы! Морду им, что ли, бить? Или не стоит марать руки о всякую дрянь? Зазнайка несчастный! Живет рядом прохвост, гадит людям, и ничего с ним не сделаешь. Ну, погоди, узнаешь ты кузькину мать!
– В чем дело, Костя? – уже строго спросил Михаил.
– В чем? – Костя вскочил и подбежал к окну. Уцепившись за переплет рамы, он прильнул к стеклу и застыл. Михаил мягко попросил:
– Успокойся, дорогой. Рассказывай.
Костя повернулся.
– Легко сказать: «рассказывай», когда у меня зубы стучат, – выпалил он, поморщился, поерошил волосы и прошел к столу. Рассказывая, Костя то сжимал кулаки и грозил незадачливому Витьке, то сокрушенно качал головой, удивляясь тому, что па свете живут и такие подлые ребята. Костя горячился. Это было удивительно. Михаилу хотелось засмеяться, такой еще по-детски наивной была обида Кости, но он принимал рассказ всерьез, чтобы не обидеть паренька.
– Ну, что с ним делать. Михаил Анисимович? – спросил Костя, когда закончил рассказ. – А еще друг называется!
Михаил не успел ответить – зазвонил телефон. Михаил снял трубку. Его срочно вызывал подполковник.
Уходя, Михаил сказал Косте:
Потолкуем после. А сейчас ты возьми журналы, нон я их принес, почитай и постарайся выбрать простенькую схему приемника.
СТАРИК И СТАРУХА
Хотя время было уже позднее, подполковник Урманов сидел в кабинете. Он был один. Сидел не за столом, а у раскрытого окна. Прохладный в этот час воздух, короткая предутренняя тишина действовали умиротворяюще.
Урманов жестом пригласил Михаила сесть рядом и еще с минуту молчал, глядя на разрисованную золотыми пятнами улицу. Он еще был молод и здоров, только тень задумчивости и озабоченности старили его выразительное лицо. Вытащив пачку папирос из кармана, он молча протянул ее Михаилу, закурил сам и тогда попросил:
– Расскажи, Миша, об угрозе.
Михаил заговорил не сразу. Рассказать о Поклонове или не надо? Поймет ли подполковник его правильно?
Видя, что Михаил молчит, Урманов сказал:
– Я хочу знать подробности не ради простого любопытства.
Урманов сидел чуть ссутулясь, угрюмо глядя в окно. Он повернулся, окинул лейтенанта пристальным взглядом и сказал глухо, словно думал в это время совершенно о другом:
– Нельзя предполагать, что все преступники дураки, но в глупости уличать их следует.
Он поднялся с дивана и пересел за стол.
– Боишься? – вдруг заботливо, с теплым чувством и строгостью старшего спросил Урманов, и в глазах его постепенно начал светиться знакомый Михаилу насмешливый блеск.
– Не особенно, – ответил Михаил. – На всякую беду страху не напасешься. Неприятно, конечно…
– Неприятно? – Урманов помрачнел. Он засучил рукав на левой руке и сказал:– Смотри.
Михаил увидел большой шрам, жгут шрама вилял от плеча до локтя.
– Вот результат беспечности, – продолжал Урманов. – А могло быть хуже. Тебе хотелось бы усвоить такую же науку?
– Что ж поделаешь? – Михаил пожал плечами. – Такая наука у нас, кажется, неизбежна…
– Чепуха! – хлопнул ладонью Урманов. – Когда пробуешь на окраине города шашлык – не увлекайся, посматривай по сторонам. А лучше всего обедать в столовой или дома и не принимать ничего от посторонних. Страдают все-таки больше всего ротозеи. Нам надо быть настороже и во время сна. А теперь вот что… – Урманов перешел на строгий, начальнический тон. – Нам необходимо знать, кто приходит к старику-сторожу. Вам, лейтенант, поручаю проследить за его домом. Обо всем подозрительном немедленно докладывать. Есть сведения: к сторожу должны привезти вещи.
Как только Урманов сел за стол, Михаил встал, задание выслушал молча, сказал «понятно», козырнул и вышел. Предрассветная прохлада проникала под рубашку, и он с неудовольствием залез в дежурный газик. Но надо было спешить, на улицах уже появились дворники с метлами.
Пункта наблюдения установлено не было, и Михаил не мог придумать ничего другого, как изображать припоздавшего с гулянки человека, выпившего не в меру. Покачиваясь, он бессильно плюхнулся на скамейку напротив дома сторожа. Опустив на руки голову, он сделал вид, что дремлет. Улочка была глухая, но народ на ней стал появляться, едва солнце окрасило верхушки деревьев. Группами и в одиночку проходили рабочие, некоторые хозяйки спозаранку заспешили с кошелками на базар. Пожилой рабочий, проходя мимо Михаила, сердито сказал своему товарищу:
– С утра нахлобыстался. Никакой меры не знает молодежь.
Михаил улыбнулся, довольный тем, что неплохо сумел прикинуться гулякой.
Теперь уже сидеть на улице не следовало, чтобы не привлечь к себе внимания, и Михаил постучал в калитку знакомого инвалида. Из небольшого сада, через решетчатую изгородь, сплетенную из фасонных железных пластинок, наблюдать было очень удобно, видна была почти вся улица.
Вскоре ворота дворика сторожа со скрипом открылись и из них живо, не по-стариковски, на улицу выскочил сторож и засеменил по тротуару. За ним вышла старуха и направилась и другую сторону. Перед Михаилом метал вопрос: за кем проследить?
Он решил пойти за сторожем.
Болтая вялыми руками, сгорбившись, старик спешил, шепеляво бормоча ка ходу:
– О, господи! Спаси меня. Ах, боже ты мой! – и еще что-то в том же роде, чего Михаил не мог разобрать. Старик на что-то жаловался, просил бога помочь ему.
За поворотом стояли зеленые ларьки, продавцы поднимали фанерные щиты. У одного из них собрались три старушки в белых платочках, громко судачили между собой. К этому ларьку и подбежал старичок, дрожащей рукой вынул из кармана серого пиджака деньги и сказал:
– Никитич, доброго тебе здоровья. Ссуди-ка там меня маленькой.
– Спешишь, Никанорыч? – осклабился продавец.
– Спешу, спешу. Душа горит.
Продавец, покряхтывая, полез в тесный ларек, покопался под прилавком и подал старику четвертинку водки, говоря:
– На, Никанорыч, поправляйся. Лекарство аптечное.
Старик схватил бутылочку, сунул в глубокий карман и торопливо повернулся, но зацепился ногой за ногу и упал. Звякнуло стекло. Старик вскочил, схватился за карман. Из полы пиджака на пыльный тротуар струйкой потекла прозрачная жидкость. Старик побледнел и задрожал еще больше. Он наклонился и начал выжимать полу пиджака, подставляя беззубый рот, чтобы выпить хоть то, что еще не успело вытечь. Старушки наблюдали за ним и покачивали головами.
– Вот ведь оказия какая! Бог покарал, не иначе.
Вдруг старик отбросил сморщенную полу пиджака, выпрямился, сердито оглядел старушек красными подслеповатыми глазами, повернулся и пошел к дому, нескладно ругаясь:
– Анафема! Сукин сын! Бог покарал? Ишь ты! Несчастье шастает за мной, несчастье. Пропади все пропадом. Ах, боже ты мой! Прости меня грешного. Черти за мной ходят, не бог. Чтоб ты околел окаянный, не можешь подать бутылку как следует. Но я тебе еще покажу, будь ты проклят. Анафема! Сукин сын!
Чертыхаясь, старик вошел во двор. Почти вслед за ним вернулась и старуха с кошелкой.
Часа два Михаил сидел в садике. Глаза его слипались, и он куревом старался отогнать сон. К старикам никто не приходил.
А в это время в доме происходило следующее.
Вернувшись из ларька, старик повалился в постель, не раздеваясь, и заохал. Жена бросила кошелку на пол и метнула на непутевого мужа колючий взгляд.
– Опохмелился?
– Какое! – застонал старик. – Купил да разбил бутылку… Пропала вся жидкость.
Обманываешь? Всю вылакал?
Вот те хрест, не вру. Нет ли у тебя там хоть денатурату?
Старуха ничего не ответила, начала возиться около плиты, налаживая керосинку. Потом она из-под лавки достала бидончик, открыла его и по комнате распространился запах керосина. Старик застонал:
– Ох, умираю…
– Черти бы тебя забрали, – отозвалась старуха.
– Бог покарает тебя, ведьма, на том свете. Сама-то, небось, опохмелилась.
Ну, и опохмелилась, – остановилась старуха посреди комнаты. – А тебе и воды не дам.
– Анафема ты!
– Сам ты черт лохматый. Лакать больно любишь! Где теперь брать деньги?
– Надоели они мне…
– Надоели? Тебе еще голову оторвут за то, что могилу выказал. Попомни!
Старик поднялся и сел.
– Оторвут, говоришь? Пускай. Вот пойду и все расскажу. Все равно умирать пора…
Старуха оторопела, похлопала глазами, словно не понимая – о чем говорит муж.
А он повторил:
– Все равно умирать, – и начал подниматься.
– Сиди уж, халява! – закричала старуха и бросилась к нише. Она копалась в каком-то тряпье, а старик, с ухмылкой поглядев на нее, нарочно заохал и повалился на подушку.
Вытащив из тряпья поллитровую бутылку с синеватой жидкостью, старуха налила половину чайного стакана денатурату и подошла к кровати.
– На, лакай, – протянула она мужу стакан.
Но старик неожиданно заартачился.
– Сама пей эту гадость. И так в нутрях горит.
– Ах, ты не хочешь?! – протянула старуха, щурясь. – Не дам и этого. Валяйся.
Старик, кряхтя, поднялся, почесал затылок и проговорил, рассуждая сам с собой:
– Если сейчас пойти, ноги не доволокут. Трясутся, Может, выпить эту гадость и потом отправиться? Так-то оно будет лучше. – Он поднял голову и протянул трясущуюся руку. – Давай, ежиха.
– Одумался?
– Не каркай. – Старик схватил стакан и потихоньку, мелкими глотками выпил денатурат, взял мякиш, обмакнул в соль, пожевал и потом тяжело вздохнул, широко разинув рот. – Отрава, – выдохнул он и повалился на постель. – Полежу малость и пойду.
– Куда? – удивилась жена.
– Туда, к этому самому подполковнику.
– Я тебе пойду, мерин старый!
– Не пугай, давно пуганый.
– Я тебе покажу!
Старуха ярилась, металась по комнате. Старик лежал вверх лицом с закрытыми глазами и говорил монотонно, словно читал молитву.
– Все мне показывают… Скрывай, таись, а пить приходится гадость. С такого питья все равно через месяц окачуришься.
– Давно слышу.
– Теперь все. Наплевал я на вас. Душа изболела…
Старуха сплюнула и принялась возиться около кастрюли, не отвечая и не оборачиваясь к мужу. Она рывка ми брала вещи, бросала их, стучала и гремела. Старик бурчал, бурчал и затих. Но он не спал, изредка поворачивал голову и смотрел на жену. Она тоже исподтишка поглядывала на мужа.
Через полчаса старик попросил:
– Дай-ка еще, да я пойду…
– Не дурачься, Семен!
– Я не дурачусь. Много раз обещал – не делал. Теперь все.
– Семен!
– Дай, говорю!
– Ну, ладно, – прошипела старуха. Она схватила бутылку, налила в стакан немного денатурату, постояла, подумала.
– Ты чего там ворожишь? – спросил старик.
– Ничего, – глухо отозвалась старуха, поспешно долила денатурату до краев и, подойдя к кровати, поставила на стол стакан. – Пей!
Лицо у старухи побледнело, глаза воровато метнулись по сторонам.
Старик приподнялся.
– Наворожила?
– Наворожила, – опять глухо ответила старуха, не оглядываясь.
– Ладно. Пусть тебе бог помогает, – и он жадно начал пить.
Михаил увидел вышедшую из ворот старуху и вскочил. Старуха шла торопливо. Михаил не отставал, но решил идти за ней только до тех пор, пока можно было наблюдать за ее домом. Старуха, повернув за угол, где были ларьки, зашла в телефонную будку. Михаил постоял в нерешительности: задание было ясное – следить за домом, за его посетителями. Узнать же хотя бы что-нибудь из телефонного разговора старухи тоже было очень важно. Наконец он решился, перешел улицу и прислушался. В этот момент старуха спрашивала:
– Это скорая помощь?
«Наверное, со стариком плохо», – догадался Михаил и пошел на противоположную сторону улицы. Старуха немедля вернулась обратно, а минут через пятнадцать к дому подошла машина скорой помощи. Санитары вынесли на носилках сторожа, лежавшего навытяжку. За ним вышла с большим узлом старуха. Она села в машину, и «скорая помощь» ушла. Осмотрев большой замок, повешенный па воротах, Михаил отправился с докладом к подполковнику.
Он уже подошел к автобусной остановке, когда увидел Виктора. Время еще было раннее, и трудно было догадаться – по каким делам забрался на эту окраину
Виктор. Михаил пошел вслед за пареньком на небольшом расстоянии.
Когда же Виктор подошел к дому сторожа, Михаил спрятался за угол. «Что у него общего со стариками?»-уже не первый раз задал себе вопрос Михаил.
А Виктор, увидя замок на воротах, торопливо вернулся к той же остановке, у которой стоял Михаил. Паренек был озабочен, ему не стоялось на месте: то он подходил к ларькам и принимался рассматривать куски сливочного масла, бутылки с молоком, выставленные на витрине, то отходил под дерево, к которому была прибита вывеска с указанием номера проходящего автобуса, и стоял неподвижно, с тоской смотрел в конец улицы. Прошел автобус. Виктор в него не сел и остался на, остановке один.
– Здравствуй, Виктор! – поздоровался Михаил, выходя из-за ларька. Паренек вздрогнул и ответил.
– Здравствуйте!
– Ты чего сюда такую рань забрался? Свидания вечером назначают.
– А нам все равно – каникулы.
– Костя жалуется, что ты редко заходишь. Или дружба разладилась?
Виктор смотрел под ноги и не отвечал.
– А я принес ему журналы «Радиотехника», приемник он будет собирать. Увлекательное дело. У тебя нет желания с ним вместе помозговать, разобраться в схемах и самому собрать, скажем, приемник ламп на двадцать, первого класса?
– Нет, – опять сухо ответил Виктор.
Михаил не отставал.
– Как же ты время проводишь? Чем увлекаешься? Танцами?
Виктор исподлобья глянул на Михаила и буркнул:
– Ну и что ж?!
– В общем, кордебалет: ноги работают, голова – нет. Так, что ли?
Виктор скривил губы в усмешке, но тут же спохватился и напыжился.
– А я тебя как-то у церкви видел, – продолжал Михаил, разглядывая паренька с прищуром. – Молишься?
Безобидный, казалось, вопрос привел Виктора в замешательство, он побледнел, повернулся и направился
к тротуару. Михаил остановил его, теперь уже строго:
– Ты постой! От меня не убежишь.
Виктор остановился, втянул голову в плечи.
Испугать мальчишку легко, разгадать трудно. Достаточно было и того, что Михаил понял: с Виктором что-то творится, он не так нахально разговаривает, как тогда ночью, когда стоял на стреме. Прежде он никого не боялся, надеялся на отца. Может быть, он кое-что понял? Стоило ли его и дальше пугать? «Страхом не воспитаешь»– подумал Михаил и сказал:
– Ладно, иди. Я никому не скажу, что ты молишься.
– Да я и не молюсь! – повернувшись к нему, надрывно закричал Виктор. Было странным видеть – Виктор еле сдерживает слезы!
– Хорошо, хорошо. Я шучу, – сказал Михаил и шагнул к подходившему автобусу. – А к Косте ты заходи! – крикнул он с подножки.
Когда Михаил рассказал Урманову и присутствовавшему в кабинете Садыку, как старик покупал водку, они расхохотались. Но только он упомянул о том, что старик увезен на машине «скорой помощи», Урманов помрачнел и схватил телефонную трубку. Звонил он в больницу. Положив трубку на телефон, Урманов встал. Он был явно расстроен.
