Текст книги "Лейтенант милиции Вязов. Книга 2"
Автор книги: Сергей Волгин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)
ИГРА
Люди старались спрятаться в тень: жались к домам или переходили на ту сторону улицы, где были гуще деревья, а Михаил шел, не разбирая дороги, подставлял лицо раскаленному солнцу, с шумом вдыхая горячий парной воздух. Он негодовал на недалеких родителей, подобных майору и его жене, возмущался их тупостью. Чтобы хоть немного отвлечься от неприятных мыслей, он зашел на рынок, купил полкилограмма скороспелых пресно-сладких яблок и поехал в техникум. Надо было узнать, что из себя представляет студент, с которым дружит Виктор.
Возвращаясь из техникума, Михаил столкнулся с Костей. Паренек шел домой, весело посвистывая, хотя голова у него была перевязана и лицо еще оставалось бледным, болезненным. Костя остановил Михаила и, не дав ему высказать возмущение, заговорщицки спросил:
– Хотите, Михаил Анисимович, посмотреть на человека в белом костюме?
– А ты зачем поднялся? – мягче, чем ему хотелось бы, спросил Михаил.
– Уже все в порядке, – улыбнулся Костя. – Так хотите посмотреть на эту таинственную личность?
Михаил раздумывал: во-первых было скверное настроение, во-вторых капитан Акрамов не был предупрежден. И все-таки желание взглянуть на «таинственную личность» пересилило, и Михаил согласился.
Костя привел Михаила в небольшую закусочную. Здесь были одни мужчины. Человек пять особенно нетерпеливых стояли у буфета. В помещении, маленьком и полутемном, было шумно. Михаил с Костей сели за свободный столик, заказали две кружки пива и бутерброды с колбасой, так как Михаил еще не успел позавтракать. Костя отпивал пиво редкими глотками и морщился, а Михаил подшучивал над ним, поглядывая па молодого еще человека в белом шелковом костюме, сидевшего в дальнем углу с другим мужчиной в замасленной кепке. У молодого человека правильные черты лица, высокий лоб, копна волнистых волос. Движения осторожные. Бутерброды он брал с тарелки медленно, разглядывая их со всех сторон, и при этом брезгливо кривил губы.
Через полчаса человек в белом костюме поднялся, распростился с грузным мужчиной и, скользнув отсутствующим взглядом по столикам, пошел к выходу степенной походкой. Но дверь он открыл рывком и юркнул на улицу так ловко, что присутствующие едва ли заметили его исчезновение. Михаилу захотелось последить за ним, и они с Костей тоже поднялись.
Два квартала незнакомец прошел пешком, степенность у него пропала, он шагал торопливо и озабоченно посматривал по сторонам. Потом он вскочил в автобус. Михаил взял подвернувшееся такси. Костя сидел в автомашине прямо, ни о чем не спрашивал, только по блестевшим глазам да нахмуренным бровям можно было судить о его чрезвычайной заинтересованности.
Через три остановки человек в белом костюме вышел из автобуса, пересек улицу и остановил такси. В машину он юркнул так же живо, как выскочил из двери закусочной.
– Не отставайте от этой машины и не нагоняйте близко, – сказал Михаил шоферу.
Шофер – пожилой, со шрамом на щеке– глянул в сторону Михаила равнодушно и понимающе кивнул головой.
– Хочу узнать, ездит ли этот негодяй к моей милахе, – добавил Михаил.
Шофер улыбнулся.
– За время дополнительно заплатить придется, – предупредил он, опять став строгим и равнодушным.
– Раз на то пошло – заплачу.
Покружив по близлежащим центральным улицам, машины устремились по трамвайной линии в ту часть старого города за крепостью, где еще кое-где сохранились узкие, стиснутые глиняными заборами улицы. У глухого тенистого переулка человек в белом костюме вылез из машины и пошел пешком. Приказав шоферу ехать следом, Михаил с Костей направились за незнакомцем.
Прошли квартала три. «Белый», – как назвал человека в белом костюме Костя, – зашел во двор углового дома. Михаил сообразил, что со двора может быть другой выход и потащил Костю за угол. И они тут же увидели «Белого», выходящего из другой калитки на по-перечную улицу. Михаил немного пожалел, что пустился ради Кости в опасную игру, но отставать уже не хотелось. Да и Костя, шагавший по-смешному крадучись, то и дело шептал:
– Вот маскируется! Ну и жук! Смотрите, смотрите, Михаил Анисимович, вон он!
Михаил молчал, с улыбкой посматривая на «следопыта», у которого даже ноздри раздувались и глаза сверкали от азарта.
Через две минуты «Белый» вышел на улицу, где проходила трамвайная линия, и быстро зашел в ворота ближайшего дома. Пройдя мимо этих ворот, Михаил схватил за руку Костю и потащил прочь. Когда они перебежали на противоположную сторону улицы и зашли в переулочек, почти закрытый с обеих сторон урючинами и яблонями, Костя схватил за плечо Михаила и, встав на цыпочки, зашептал ему в ухо:
– Знаете, Михаил Анисимович, в этот дом приходил Виктор. Помните я вам рассказывал? Вот на этом месте, где мы стоим, прятался тогда и я, и меня отсюда дядька прогнал. И чего они сюда ходят?
Михаил не ответил. Костина игра неожиданно стала оборачиваться серьезным делом. Михаил бывал в этом доме тоже, бывал у Марины Игнатьевны, и с этим домом почему-то связано немало несчастий: пропадал ребенок, исчезла девушка Мария Туликова. «Подполковник Урманов, конечно, интересуется этим домом и держит его под наблюдением… А я, как дурак, ввязался в мальчишескую игру, потащился за этим «Белым», и может быть, уже немало напортил… Попадет мне от подполковника по первое число, как миленькому», – с горечью сообразил Михаил и, видно, так помрачнел, что Костя спросил:
– Что с вами, Михаил Анисимович?
– Мы с тобой явно делаем успехи, – сказал Михаил, криво усмехнувшись. – Давай-ка отсюда побыстрее удирать. Дома поговорим вечерком.
А через два часа Михаил сидел в кабинете подполковника с опущенной головой.
– Конечно, мы приветствуем самодеятельность, – отчитывал Урманов, – но только на сцене. В оперативных делах нужна согласованность. Скажу откровенна, когда я узнал о вашей игре с мальчиком, мне очень хотелось поехать и постегать вас ремнем. Не ожидал, не ожидал!
Урманов подождал, переворачивая с боку на бок спичечную коробку.
– Вам, надеюсь, понятно? – продолжал он – Вы не попадете в приказ только по двум причинам: потому, что вы искренне обо всем рассказали, и еще потому, что связи Крюкова с Чубуковым до этого нам не были известны.
РАССКАЗ МАРИНЫ ИГНАТЬЕВНЫ
Марина Игнатьевана сидела за столом напротив Михаила в его кабинете. Понурившись, она крутила ручку бархатной сумочки, вздыхала, зябко пожимала плечами. По временам, когда она поднимала голову, Михаил видел ее необычайно блестевшие глаза. Она была в каком-то лихорадочном состоянии, говорила прерывисто и, может быть, не решалась высказаться ясно. Сбивалась на то, что ехала в отделение, пересаживаясь с трамвая на трамвай, хотя могла доехать на одном троллейбусе.
– Иначе я не могла поступить… Ведь опять он приходил и угрожал мне… – приглушенно сказала Марина Игнатьевна и сжала в руках сумочку. Плечи ее вздрагивали, она еще ниже опустила голову.
Михаил насторожился и вежливо попросил:
– Рассказывайте, пожалуйста, Марина Игнатьевна, по порядку. Я не понимаю вас.
Женщина взглянула на него удивленно и даже с недоверием, но тут же спохватилась, оглянулась на дверь и, пододвинувшись к столу, продолжала вполголоса:
– Извините меня, я сама не своя. Вам, конечно, надо рассказать все сначала. Да, именно вам, одному вам… Я за этим пришла… Долго не решалась, и все же пришла… Сколько лет никому не открывалась, таила горе и обиду… Так слушайте, я вам доверяю, доверяю свою судьбу… – Марина Игнатьевна закрыла лицо руками и долго сидела, не шевелясь и не произнося ни слова. Михаил не торопил ее, он уже догадался, что сейчас узнает все о трудной жизни этой женщины. Марина Игнатьевна опустила руки и начала говорить, вперив взгляд в угол стола.
– Мои страдания начались в то время, когда я училась в десятом классе, когда еще была порядочной дурой. Я жила с мамой. Она инженер, зарабатывала немало, да и отец, который ушел от нас перед этим года за три, присылал для меня много денег, поэтому мы жи ли с мамой на широкую ногу Мама не особенно следила за мной, да ей и некогда было: днем она работала, а по вечерам уходила к знакомым. Предоставленная самой себе, я тоже привыкла вечерами ходить в кино, в театры, на танцы, в общем не отказывала себе ни в чем. В таких условиях, сами понимаете, случайные знакомства неизбежны. Познакомилась я однажды с молодым человеком, назвавшимся сыном директора магазина. Он прекрасно танцевал, неплохо пел, был остроумен и очень общителен. Звали его Саша. Одевался Саша по последней моде, в компании был душой, за ним увивались девушки. Правда, остроты его были скабрезные, в них так и сквозила разухабистость, но я тогда восхищалась и тем, чем не надо было восхищаться, смотрела на мир еще глупо-восхищенными глазами. У Саши были черные волнистые волосы, зачесанные на косой пробор, и темно-карие, я бы сказала, пронзительные глаза, которые говорили о твердости его характера, о мужестве. Я тогда не понимала, что в этих глазах можно было всегда прочитать признаки нахальства и затаенной ненависти… И я, как дура, влюбилась в этого человека…
Марина Игнатьевна глубоко вздохнула и вытерла платком повлажневшие глаза. Михаил понимал, почему она плачет: пустая растрата первых чувств оставляет в сердце на всю жизнь мутный осадок, воспоминания о них вызывают тоску, жалость к себе.
– Часто мы собирались в какой-либо квартире у знакомых ребят или девушек, танцевали, пили вино. Организаторами всегда были Саша и его товарищ Петя. Иногда бывал на вечеринках электромонтер Алеша Старинов. Он держался высокомерно, как старший.
При упоминании имени Алексея Старинова, которого Михаилу с таким трудом удалось поймать, он уже понял, в какую компанию тогда попала Марина, и стал слушать еще внимательнее. При этом он думал: «Да, вот так и начинается разложение. Не этого я ожидал, не этого. И как она рассказывает! Та ли это Марина Игнатьевна, с которой я искал ребенка?» И с сожалением смотрел на красивое лицо Марины Игнатьевны, на ее сухие, побледневшие губы.
– Описывать вечеринки я не буду, – продолжала она, – вы сами знаете, какие они бывают. Меня много раз предупреждали одноклассницы, которые вечера просиживали за книгами, готовясь в институты, даже просили не встречаться с Сашей. Я их не слушала, думала, что жизнь наладится и без книг. И, пожалуй, я очень надеялась на свою девичью красоту… Все шло как будто хорошо, – мама гуляла, не отставала от нее и я, мы были веселы и беззаботны, как птички божие. Но вот однажды, перед концом занятий в школе, перед самыми экзаменами, мы собрались, как обычно, на квартире одной из девушек. Потанцевали и сели за стол. Выпили для веселья по рюмке вина, потом, после настойчивых просьб ребят, выпили по второй рюмке и тут у меня вдруг закружилась голова. Я только после поняла, что наши ухажеры подложили в вино какую-то гадость. Саша отвел меня в отдельную комнату и уложил в постель…
Марина Игнатьевна умолкла, рассматривая и теребя пальцами обтрепавшиеся края сукна, которым был покрыт стол. На щеках ее появился нездоровый румянец – бледно-розовый и пятнистый, – она не решалась посмотреть Михаилу в глаза. Помолчав, собравшись с мыслями, она продолжала так же рассудительно:
– Я с вами до конца откровенна для того, чтобы вы лучше поняли мое ужасное положение. Я, конечно, плакала. Саша меня утешал и, наконец, пригрозил, пообещал пойти к маме и все рассказать. Я немного успокоилась только тогда, когда он пообещал на мне жениться. Но дальше события повернулись своей темной стороной. Дня через два я узнала, что Саша арестован, а через неделю его уже осудили за убийство и грабеж. Мне было стыдно показываться в школе, училась я кое-как, а мама ничего не замечала: ни слез моих, ни растерянности, она была увлечена своими делами. Компания наша распалась, я осталась одна. Как много я тогда думала о самоубийстве! Но ведь я была молода, мне хотелось жить… Экзамены я сдала, но отметки получила плохие, и о поступлении в институт нечего было и думать… С кем-то надо было посоветоваться, но у меня не оказалось близких друзей, и я поняла, как далека от школьных товарищей и как далека от меня моя мама. Бессонные ночи, страшные и длинные дни… Я боялась, как бы и меня не забрали в милицию, хотя я и не имела представления о жизни Саши.
Однажды ко мне пришел Петя. Я даже в какой-то степени обрадовалась его приходу. Впустила его в комнату. Но тут произошло то, что должно было произойти: Петя не стал меня слушать, он сказал, что Саша перепоручил меня ему, Петру Крюкову, и что Саша требует пятьсот рублей денег. Я сказала: деньги мне взять негде. Крюков же ничего не признавал, настаивал. Потом пригрозил: он обо всем расскажет матери и, может быть, даже в милиции, а если потребуется, прикончит меня где-нибудь за углом. Вы, конечно, представляете, как я испугалась. Но что было делать? И я решилась украсть деньги у матери… Это было первое и последнее мое воровство. Я отдала деньги, и Крюков ушел. Теперь передо мной встал вопрос – как оправдаться перед мамой, когда она обнаружит пропажу денег? Что ей сказать? И опять – мученья, бессонные ночи. Мать, наконец, заметила мое состояние, обнаружила пропажу денег. Начала ругаться. Я сидела бледная и растерянная. Она подошла ко мне, села рядом и спросила: «Что с тобой, дочка?» Мне бы расплакаться, признаться во всем. Но я горела от стыда и не могла вымолвить слова. Не дождавшись от меня ответа, мама опять вспылила. Так она и не узнала моей тайны. Отношения наши стали натянутыми, мы, собственно, почти не разговаривали, а деньги она стала класть на сберегательную книжку, выдавая мне на хозяйственные расходы ежедневно небольшую сумму. Я решила найти работу. Пришлось выдержать бой с мамой – она возражала. Устроилась я ученицей на швейную фабрику. Учеба мне нравилась, и я начала успокаиваться. Те деньги, что я получала как ученица, мама предоставила в мое полное распоряжение, я их расходовала по-своему усмотрению. Подруг из нашей компании я растеряла, не хотела сними встречаться, одноклассницы от меня отвернулись. Появились у меня подруги с фабрики. Началась другая жизнь, трудовая. Кажется, все пошло хорошо. Но опять явился Крюков и снова за деньгами. Я отдала ему свои сбережения. Потом, он начал являться регулярно, каждый месяц. Это было невыносимо. Он требовал деньги для Сашки, а я не знала, на что он эти деньги тратит. Долго так продолжаться не могло. Нужно было на что-то решиться. И я нашла один выход из положения: вышла замуж за слесаря, который работал у нас на фабрике по ремонту машин. Мой муж Федя – вы его видели, – в семейной жизни оказался идеальным, мы любим друг друга, а когда появился у пас ребенок, мы не знали предела счастью. О, какое это было прекрасное время! Я думала, что мои мученья кончились, и если бы вы видели, как я расцвела. Я уже работала закройщицей, материально мы также были обеспечены хорошо. И вот опять мое счастье было разрушено одним ударом: пришел Крюков… У нас с мужем нет секретов, и я не могла у него воровать деньги, воровать от семьи. И я отказала. Крюков пригрозил. С тех пор я не знала покоя, начала сохнуть. Муж перепугался, водил меня по врачам. Но чем они могли мне помочь? Я думала во всем открыться мужу. И не решилась. Вы ведь представляете, что может случиться в будущем? При малейшей неприятности муж будет меня попрекать прошлым, и его попреки навсегда отравят мне жизнь. Семья будет разрушена. А Крюков начал приводить свои угрозы в исполнение: я уверена – кража моего ребенка подстроена им. Хорошо, что нам скоро удалось его найти. Я ужасаюсь при мысли, – если бы мы опоздали дня на два, то ребенок мог бы погибнуть. Вы, может быть, спросите – почему я до сих пор не заявила в милицию? Были, конечно, у меня и такие мысли, но я не представляла, как можно было избавить меня от злого рока. Ведь причин для ареста Крюкова нет, свидетелей нет, да и подозрение могло упасть и на меня. Люди везде разные… Я пришла к вам, как к душевному, внимательному человеку, не знаю, поможете ли вы мне. Я, по крайней мере, не вижу выхода из положения. Я пришла открыться во всем вам, вы первый человек, который узнал мою тайну, и я очень надеюсь, что вы не сделаете мне зла… Поверьте, я ничего не скрыла, может быть, мне будет легче от того, что и вы, Михаил Анисимович, знаете о моей беде, как-то разделяете ее со мной… О, если бы вы мне помогли!.. Помогите, сохраните семью и, может быть, мою жизнь…
Марина Игнатьевна плакала, закрыв глаза платком. Михаил сидел, не шевелясь.
Чем больше женщина рассказывала, тем сильнее он недоумевал: «Откуда у нее такой язык? Неужели она училась в нашей советской школе? Как просто она скатилась!..» Постепенно в нем накапливалась неприязнь к этой, по-своему обиженной, женщине. Но все равно ей надо было помочь.
– И вот вчера Крюков опять пришел ко мне, потребовал деньги… – продолжала Марина Игнатьевна.-‹ Что мне было делать? Деньги я не могла дать, – тогда бы обо всем узнал муж… Крюков опять пригрозил. Пусть бы он убил меня… Но он ведь может что-нибудь сделать с ребенком… Я тогда не выдержу… Мне все равно…
Это был, конечно, шантаж. Михаилу пришлось оставить Марину Игнатьевну в кабинете, пойти к капитану и обо всем доложить.
Капитан, выслушав Михаила, снял фуражку, положил на стол, прошелся по кабинету, снова надел фуражку и сел. Это была его привычка. Потом он захотел познакомиться с Мариной Игнатьевной. Михаил привел женщину. Капитан сказал ей:
– Есть единственный выход: вам надо на время уехать из города. За время вашего отсутствия мы что-нибудь придумаем. Ваш муж не будет возражать, если вы уедете с сыном в санаторий?
– Он давно об этом говорит, но путевку мне обещают только в сентябре.
– Постараемся ускорить. Идите домой. С нами держите связь, звоните мне, Михаилу Анисимовичу или дежурному. Надеюсь, шакалу прижмем хвост, и все обойдется благополучно.
Кое-как успокоив Марину Игнатьевну и проводив ее, Михаил долго сидел в раздумье. Чем занимается этот паразит, Крюков? Надо узнать. Но прежде всего посоветоваться с подполковником Урмановым.
СТРАХ МАХМУДА
В склепе было полутемно, полоска рассвета еле маячила в зеве приподнятого надгробия, огарок тонкой свечи тускло мерцал на ребре оцинкованного гроба. Затхлый запах прели щекотал в носу. Долговязый, сидя на корточках и морщась, то и дело подносил к носу платок, щедро сбрызнутый духами. Крюк сидел на гробу, привалившись к стенке склепа и ласково гладил сверток темно-красного панбархата, отливавший при бледном свете серебристым инеем.
– Мало ли что – договорились? А я перерешил, – осклабился Крюк.
– Ты думаешь, не найдется покупатель? – спросил Долговязый и потянулся к свертку.
– Пожалуйста! Тартай, если храбрый.
Долговязый отдернул руку и понюхал платок.
– Шакал ты, зверюга! Ну, да черт с тобой!
– Так бы давно сказал. Меня тоже обдерут, как липку. А ты еще достанешь, папаша– поможет.
Крюк отсчитал деньги и, когда Долговязый, приподняв крышку, вылез, завернул материал в мешковину, закурил и, улыбаясь, закрыл глаза.
Не успел он выкурить папиросу, как в склеп просунул голову Махмуд.
– Залезай, – сказал Крюк. Отрезав кусок колбасы и отломив половину лепешки, он положил все это на расстеленную газету. – Завтракай, потом пойдешь по этому адресу, – Крюк бросил на сверток бумажку, – отнесешь мешочек.
Махмуд шел по улице со свертком под мышкой и, озираясь по сторонам, с грустью размышлял о своих делах. Поручения Крюка и мелкие денежные подачки вызывали у него чувство омерзения. Особенно после того, как он поговорил откровенно с Костей, его нестерпимо стала тяготить связь с Крюком и Долговязым. «Как скорпионы, ползают ночью… Если попадутся, то и меня посадят…»-думал Махмуд.
Солнце еще не взошло и на улицах редко появлялись прохожие. Пользуясь отсутствием регулировщиков, машины проносились с недозволенной скоростью. Перед восходом солнца улицы чисты: дворники прибрали мусор, кое-где полили тротуары, и остывший асфальт излучает приятную прохладу.
Махмуд вскочил в первый подошедший троллейбус. Следом зашел человек в тюбетейке, с веселыми глазами и взъерошенным черным чубом.
Ранние пассажиры сидели в вагоне нахохлившись. Человек в тюбетейке весело и с любопытством оглядывал пассажиров и даже подмигнул Махмуду: ну, как, мол, ты себя чувствуешь?
На остановке «Урда» Махмуд выскочил из троллейбуса, быстро пошел по неширокой улице, вдоль канала: скорее бы отдать злополучный сверток! Оглянувшись, он увидел, что человек в тюбетейке идет за ним, и ему стало не по себе. Он прибавил шагу. Но тот догнал и спросил по-узбекски:
– Ты не покажешь, паренек, как мне пройти на улицу Сабирова?
У Махмуда ослабли колени. Человек в тюбетейке рассматривал его все так же весело, как в троллейбусе, будто хотел сказать: «Дурной ты мальчишка! И куда тебя несет в такую рань?» Сдерживая застучавшее сердце, Махмуд ответил:
– Покажу. Идемте вместе.
Молча дошли до поворота. Махмуд показал рукой, сказав: «там»; дождался, пока веселый человек скрылся за поворотом, и направился к чайхане, расположенной под мелколиственными, густыми карагачами.
Седобородый старик с брюшком, в галошах на босу ногу, завел Махмуда за огромный самовар, который уже булькал, и зашептал угрожающе:
– Ты с кем шел, знаешь? Это работник милиции! Беги отсюда скорее и мешок уноси! Удирай! Понял? Потом принесешь, когда никого не будет.
Побледневший Махмуд выскочил из чайханы и, не зная, куда теперь идти, направился опять к троллейбусу, но вспомнил человека в тюбетейке, подсевшего к нему в пути, свернул в сторону и поспешно зашагал по улице Навои, со страхом задавая себе вопросы: «И почему у меня все получается нескладно? И когда эти мучения кончатся?»
Раздумывая о своем безвыходном положении, оглядываясь, Махмуд все же шагал по многолюдной улице, хорошо зная, что здесь меньше вероятности вызвать подозрение.
А следом за ним, по другую сторону улицы шли Садык и Михаил,
– Свертка он не оставил. В чем дело? – удивлялся Садык.
Михаил помолчал, потом спросил:
– А тебя здесь никто не знает?
– Не думаю. По-твоему, догадались?
– Возможно. Зря ты подходил к мальчишке.
– Э, черт! Ну, ладно, посмотрим, что будет дальше. Нам самое главное – не упустить его, не убежал бы в порку, как фаланга. И меня, и тебя он теперь знает…
Более двух часов шатался Махмуд по городу, заходя в магазины, глазея на товары, будто хотел чего-то купить. Хорошо, что Крюк догадался накормить его, ходить можно до вечера. На одном из перекрестков Махмуд неожиданно столкнулся с Костей и Верой, вышедшими из-за угла. Этой встречи он не ожидал и растерялся.
– Здравствуй, Махмуд! – окликнул его Костя. И хотя Вера дернула Костю за рукав, он подошел к Махмуду. – Куда направляешься?
Махмуд почувствовал, как ослабли мышцы и засосало под ложечкой, словно он был голоден не менее суток. Лицо его покрылось таким обильным потом, что Костя спросил:
– Из бани идешь?
– Нет, – наконец нашелся Махмуд, – иду к матери… Белье несу постирать…
– Оттуда зайдешь ко мне? Будем паять. С тобой у нас здорово получится. Один я что-то плохо разбираюсь в схеме и формулах.
Вера не подошла к ребятам. И когда Махмуд ушел, она сказала Косте:
– Попадешь ты с такими друзьями в беду.
– Нет, не попаду, – уверенно заявил Костя, взял Веру за руку и потянул за собой.
Зависть, страх и обида душили Махмуда, когда он отошел от Кости и Веры. Костя совсем не имеет родителей, а живет весело, беззаботно, он не испытывает страха, не зависит от таких, как Крюк, спокойно спит ночами. «Почему же у меня так не получается?»– десятый раз задал себе вопрос Махмуд. Надо было изменить жизнь, перестать встречаться с Виктором и Крюком, завести других товарищей. Но как это сделать? Крюк грозит, он может убить ни за что ни про что.
Махмуд познакомился с Крюком и Виктором не так давно, месяца полтора назад. Они ели шашлык. Махмуд смотрел на них и глотал слюни. Был последний день перед стипендией, и Махмуд с утра не имел во рту ни крошки хлеба, не успел занять денег и не хотел идти к матери, лишний раз выслушивать ее нарекания и упреки. К матери он ходил только тогда, когда относил деньги – часть стипендии.
Крюк заметил Махмуда, подозвал и накормил шашлыком. С этого дня они начали встречаться. Крюк кормил и даже поил пивом, потом Махмуд был приглашен на вечеринку. Вначале он думал, что там собираются парни, у которых родители зарабатывают много денег и сами они где-то работают, но вскоре, – как это бывает обычно, – Крюк потребовал плату за угощения. Воровать он не заставлял, но поручения, которые выполнял Махмуд, были трудными. Продать вещь на базаре или отнести спекулянту, шататься по квартирам – быть наводчиком.
Он шел по улице взмокший, – готовый припуститься со всех ног. Все встречные мужчины казались ему подозрительными, в них он предполагал работников милиции, и чем больше овладевала им мысль, что за ним продолжают следить, тем пугливее он озирался и, естественно, привлекал к себе внимание прохожих. Одно желание теперь владело им: скорее, как можно скорее освободиться от свертка. Пот застилал ему глаза, но он не смахивал соленые капли и все вокруг видел в красно-багровом свете, словно деревья и дома раскалились докрасна и вот-вот вспыхнут огромным пламенем.
Сверток он сдал старику-чайханщику благополучно и, облегченно вздохнув, направился к Косте. «Пусть Виктор злится, пусть, – мысленно возмущался Махмуд, – а я все равно пойду к Косте. У него интересно. Будем разговаривать, как все люди».
Махмуд зашел в парадное. Садык приостановился и спросил Михаила:
– А теперь куда он пошел?
– Ко мне, – коротко ответил Михаил.
– Что?! – закричал Садык. – С твоим Костей встречается, у тебя на квартире бывает?
– Да, – Михаил посмотрел на товарища, помрачнел и добавил так спокойно, словно речь шла о простой шалости ребятишек:– Я подозреваю – этот, самый Махмуд приносил в больницу яблоки.
– Убить тебя хочет? – растерянно и недоуменно прошептал Садык.
– Может быть…
Садык, ничего не понимая, покачал головой и убежденно сказал:
– Ты дувана, бесноватый…
Михаил не возразил.
