Текст книги "Лейтенант милиции Вязов. Книга 2"
Автор книги: Сергей Волгин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)
МАХМУД
В комнате Михаил застал обычный беспорядок, который устраивают все радиолюбители: на подоконнике и на столе были разбросаны детали – болтики, сопротивления и конденсаторы, разноцветные провода, на спинке стула висел паяльник. Костя сидел за столом, прижимая к уху наушник, и осторожно водил кончиком пружинки по светлому кристаллику укрепленному в металлической чашечке. Костя смотрел на кристаллик восторженно, он даже не заметил вошедшего Михаила.
«Детекторный приемник сделал», – догадался Михаил. Отпустив пружинку, Костя застыл, улыбаясь во весь рот. Он походил на пятилетнего мальчишку, получившего в подарок интересную игрушку.
Увидев, наконец, Михаила, Костя воскликнул:
– Ура! Слышно! Идите, Михаил Анисимович, послушайте!
Михаил взял у Кости наушники. Как слитный хор комаров, в наушниках звучала музыка не то Цфасмана, не то Дунаевского, – из-за несовершенства аппарата разобрать было трудновато. Костя смотрел на Михаила с таким восторгом, в его глазах было столько победоносной гордости, что Михаил тоже изобразил на лице максимум удивления и похлопал паренька по плечу.
– Здорово, Костя! Когда же ты успел?
– Сегодня закончил, да что тут особенного? – небрежно заметил Костя, спохватываясь, стараясь стать серьезным и безразличным.
«Ох, ты мальчишка, мой мальчишка! – вздохнув, подумал Михаил. – Не умеешь ты скрывать своих чувств, не умеешь притворяться. Это, может быть, и неплохо, но для того, чтобы стать оперативным работником, необходимо уметь подавлять свои чувства, не показывать их всем, где нужно и не нужно…»
Пока Михаил переодевался и умывался, Костя сдвинул детали на одну сторону стола и поставил на плиту чайник. Нарезая хлеб, он рассказывал о трудностях намотки катушки, припайки проводов, сопротивления. И хотя он сдерживался, восхищение то и дело прорывалось и в его голосе, и в мимолетных взглядах. Михаил поддакивал.
Сели пить чай. Духота была такая, что после первого же стакана Михаил взял в руки полотенце. А Костя не замечал крупных капель пота, катившихся по его раскрасневшимся щекам.
– Вот теперь я буду собирать приемник ламповый… – сказал Костя и выжидательно посмотрел на Михаила.
– Обязательно! – одобрил Михаил. – Останавливаться на полпути не следует. Посчитай в столе деньги, оставь на питание, а остальные можешь истратить на покупку деталей.
Кто-то постучал в дверь.
– Заходите! – крикнул Михаил. В комнату никто не вошел, и опять раздался стук.
Костя, недоуменно глянув на Михаила, выскочил в коридор. У двери стоял Махмуд. Бросалась в глаза новая рубашка, постиранная тюбетейка на голове. Брюки были тщательно отглажены, волосы смочены и зачесаны – видно, он специально собирался в гости. Костя на минуту смешался, потом, быстро поздоровавшись, сказал:
– Подожди тут… Я сейчас…
Костя вернулся в комнату и сказал:
– Махмуд пришел, я его приглашал.
– Какой Махмуд? – не понял Михаил.
– Студент, его Махмудом звать. Я прошлый раз говорил вам, что пригласил его, а вы ничего не ответили, – выжидательно сказал Костя.
Михаил прошелся из угла в угол. «Что ж… Подходящий случай поговорить», – решил он. Взял стул, поставил к окну, сел и сказал:
Приглашай своего Махмуда.
Костя мигом выскочил в коридор.
– Здравствуйте! – входя, поздоровался Махмуд.
– Здравствуй! – ответил Михаил.
Костя суетился: показывал детали, заставлял гостя еще и еще раз прикладывать к ушам наушники, замирал, когда Махмуд слушал внимательно.
– Как? Здорово? – спрашивал Костя.
– Интересно… – соглашался Махмуд сдержанно, но Михаил уловил в его голосе волнение и стал прислушиваться внимательнее. Паренек чувствовал себя стесненно, украдкой поглядывал на Михаила, и в его больших черных глазах изредка мелькал страх. «У Кости, когда я его встретил впервые, были такие же испуганные глаза», – вспомнил Михаил.
Костя подбросил на ладони маленький белый конденсатор и признался:
– Теперь я буду собирать ламповый, гетеродин.
– А что такое – гетеродин?
– Ты ведь ничего не знаешь! – воскликнул Костя – Гетеродин – это определенная схема радиоприемника. В журнале я вычитал. Смотри, сколько у меня журналов, – Костя взял с этажерки стопку журналов и положил на стол. – Тут есть всякие схемы: «Урал», «Минск» и даже «Ленинград», хотя теперь его не выпускают. Только, знаешь, тут есть такие формулы, что в них никак не разобраться. Из высшей математики. Я собираюсь все журналы прочитать. – Костя заговорил тише, – Я сегодня в магазине видел книгу под названием «Радиотехника». Надо ее купить.
– Купим, – согласился Махмуд.
– У тебя есть деньги?
– Немного есть.
Ребята перелистывали журналы, шептались. Михаил размышлял: «Все ли я знаю об этом студенте? Не хитрит ли сейчас паренек?» Он знал, что у Махмуда есть мать-старушка, очень религиозная, знал, как парень учится. Друзья его – шалопаи, а он сам?
Одно обстоятельство смущало Михаила: как он узнал в техникуме, Махмуд часть своей стипендии отдавал матери, а сам зачастую жил впроголодь. Совсем развинтившийся мальчишка не мог поступать так.
Костя принес чай.
Михаил поднялся и подсел к столу.
– Ну-ка, налей мне тоже чайку, Костя.
– Пожалуйста, Михаил Анисимович. Посидите с
нами.
Махмуд уткнулся в стакан, застеснялся.
– Почему же ты, Махмуд, с матерью не живешь? – спросил Михаил.
– Она в церковь заставляет ходить… – ответил Махмуд, не поднимая глаз, старательно помешивая ложечкой.
– Ты ей помогаешь?
– Да.
– Как же ты живешь? Ведь стипендия-то маленькая…
– Перебиваюсь… Она все же мать…
Эти слова Махмуд сказал с явной болью и, чтобы скрыть смущение, сильнее стал помешивать ложечкой.
– Правильно ты делаешь, – похвалил Михаил,-
Только вот зачем дружишь с шалопаями вроде Долговязого?..
– Я познакомился случайно…
– Они тебя угостили, дали денег, а потом стали требовать услуг. Так?
Махмуд молчал. На лбу его выступили капельки пота. В стакан он смотрел угрюмо, но смущение прорывалось то мгновенной стеснительной улыбкой, то розовыми пятнами на щеках.
Костя пододвинулся к Махмуду, заглянул ему в лицо, словно хотел помочь правильно ответить на вопросы.
– Ты уже взрослый человек и знаешь, к чему может привести дружба с ними, – продолжал Михаил. – Очень советую тебе отойти от них, пока не случилось несчастье.
– Трудно… Я ведь понимаю… – проговорил Махмуд.
– Грозят?
– Да…
– Держись ближе к Косте.
– Он и сам-то в не лучшем положении.
– Но не хнычет.
– Что, неправда? – Костя почесал больное место на голове. – Кто-то из вас меня здорово стукнул, а я не побоялся и пошел на вечеринку. И еще пойду, если надо будет.
Махмуд поднял голову и посмотрел на Костю. Потом покачал головой.
– У тебя есть защита – Алексей.
– Когда я удрал от Долговязого, не Алексей мне помог, а Михаил Анисимович… – Костя глянул на Михаила: не сказал ли он чего лишнего? – Приходи ко мне, будем друг друга держаться. Я ведь Михаилу Анисимовичу неродной, и все-таки он считает меня братом.
– Крепко подумай, Махмуд, – снова вмешался в разговор Михаил. – Тебе еще не поздно уйти от них.
Махмуд снова угрюмо смотрел в стакан, медленно помешивая ложечкой чай.
Костя с Махмудом пошли в магазин покупать книгу «Радиотехника». За дверью Махмуд попросил Костю:
– Ты впереди иди, посмотри, нет ли кого поблизости.
– Кого ты боишься? – спросил Костя.
– Посмотри, нет ли где Долговязого или Витьки.
Костя добросовестно выполнил просьбу и, вернувшись, сказал:
– Везде посмотрел, никого не видно.
Махмуд, выйдя из парадного, неожиданно задал Косте каверзный вопрос:
– Михаил Анисимович знает о делах Крюка и Долговязого?
– Он все знает, – решительно ответил Костя.
– А почему же не арестовывает?
– Значит, не наступило время.
Ребята перешли на другую сторону улицы. Михаил наблюдал за ними из окна и думал о том, что о происшедшем разговоре обязательно надо доложить подполковнику. Он был теперь уверен: Махмуд в шайке случайный человек.
Она сама пришла в отделение и попросила дежурного указать ей, где комната, в которой сидит Михаил Анисимович. Фамилию она не знала. Когда она вошла в кабинет и назвалась матерью Махмуда, Михаил обрадовался и усадил женщину на стул. У женщины было сморщенное и скорбное лицо, мозолистые, перевитые венами худые руки. И вся она – сморщенная и иссохшая – на первый взгляд казалась беспомощной, в блеклых глазах ее нельзя было уловить никаких чувств, кроме смирения.
– Я вас слушаю, – сказал Михаил, с жалостью глядя на вздрагивающие сухие руки женщины.
– Услыхала я от Махмуда, что он с твоим братом дружбу завел, вот и пришла, – неожиданно звонким голосом начала женщина. – Сама-то я больше не в силах с ним совладать. Совсем отбился от рук. Так уж ты, милый человек, помоги мне, повлияй на него или пристращай, что ли. Хоть и ушел он от меня, да ведь сын…
Михаил улыбнулся, когда женщина назвала Костю его братом, он не стал разуверять ее, даже чувство гордости вдруг ощутил он и сказал мягко:
– Начали они вроде дружить, верно. А как же это Махмуд от рук отбился?
– Ведомо, как. Стали приходить дружки, уговорили учиться в техникуме, он и удрал, не сказавшись. Теперь бегает с охальниками и учиться-то не учится – была я в техникуме, узнавала. Нашел себе товарищей – по вечеринкам да по киношкам шатаются, а там и хулиганят, говорят люди. Пропадет мальчишка, чует мое сердце. Забыл и мать свою старую, ни стыда, ни совести не стало, в охальника превратился… – Женщина заплакала, приложила к глазам кончик темного платка.
Но на Михаила слезы не подействовали, и он сказал:
– Сами во многом виноваты, мамаша. Зачем вы его в церковь таскали, в кино не разрешали ходить? Молились бы себе на здоровье, никто не запрещает, а мальчика портить не следовало. Тем более он у вас приемный сын.
– Как это так: портить? – женщина перестала вытирать слезы и уставилась на Михаила узкими подслеповатыми глазами. – Я его хотела к смирению приучить, чтобы он, значит, хоть бога боялся. Теперь вон какие дети-то пошли: то им подай, другое приготовь. Разве я плохо бы сделала, если бы он стал смиренным да послушным? Или такого закона нет? Хулиганить надо?
– Хотели басурманского сына к Христу привести? Нет, мамаша, не смиренные да послушные нам нужны, а люди с чистой совестью и волевые, – возразил Михаил. – Вы собирались из него сделать святого, вот он и убежал. Стыдно ему, наверно, было в церковь ходить…
– Стыдно? А старую мать бросать не стыдно?
Женщина вскочила и сжала сухие кулачки. Глаза ее, до этого потухшие, вдруг заблестели, лицо порозовело. Трудно было предположить, что она может быть такой боевитой.
– Он вас не бросил: приходит навестить, денег вам дает, от своей маленькой стипендии отрывает.
– Не деньги это, гроши!
– Как вам не стыдно! – не выдержав, повысил голос Михаил, – Разве вам не известно, что ваш сын, отдавая вам половину стипендии, сам нередко голоден?
– Пусть не бегает, живет дома. – Женщина подошла ближе к столу и положила кулачок на край стола, будто собираясь застучать. – Так вы с ним поговорите, или вы с ним заодно?
Михаил посмотрел на кулачок и прищурился.
– Я с вашим сыном уже говорил и еще поговорю, попрошу его получше учиться, заботиться о матери, но не буду его наставлять, чтобы он молился богу. Наоборот, посоветую этим делом не заниматься.
– Нехристь ты, вот кто! – крикнула женщина и, лег* ко шагая, направилась к двери.
Михаил беззвучно засмеялся: «Только нехристем я не был. Теперь и это высокое звание имею».
В кабинет вошел следователь Ходжаев и, кивнув головой на дверь, озабоченно спросил:
– Зачем она приходила?
– Просила сына вернуть в христианскую веру, – засмеялся Михаил.
Но Ходжаев не разделял его веселости.
– Знаешь, Михаил, у этой бабы жила Анфиса, вместе они побирались, к ней иногда заходила Мария Туликова.
– Что ж ты об этом раньше не говорил? – вскочил Михаил.
– А я сам только сегодня узнал.
– Подполковнику уже доложил?
– Конечно.
Михаил выбежал из отделения. Надо было немедленно найти Махмуда. Конечно, искать прежде всего в техникуме, в общежитии.
Техникум помещался в большом новом здании, – одна половина его стояла еще в лесах, вокруг много было навалено песку, досок, шифера. Михаил, посматривая на висящую над головой проволочную сетку с кирпичами, которую переносил подъемный кран, осторожно пробрался к дверям.
Директор техникума – лысый мужчина в темных роговых очках – встретил Михаила, как старого знакомого, прикрыл дверь и пододвинул стул к столу.
– Очень хорошо, что вы пришли, – сказал он, садясь за стол.
– Что такое? – спросил Михаил с тревогой.
– Вот уже два дня, как у нас началась практика студентов на заводе, а Махмуда Искандерова мы никак не можем найти…
– Я видел его вчера.
– Ох, гора с плеч! – облегченно вздохнул директор. – А то мы с ног сбились: в общежитии не появляется, у матери его нет. Скажите, пожалуйста, где он шляется?
Михаил решил не скрывать ничего и сказал:
– Я его сам ищу, мне он очень нужен. Давайте держать связь по телефону: если он появится у вас, сообщите мне, если я его найду, то уведомлю вас.
Из техникума Михаил заехал домой. Костя листал только что купленную книгу «Радиотехника». На вопрос Михаила, куда пошел Махмуд, Костя ответил:
– Не знаю.
Теперь было ясно, что мать приходила в отделение узнать, где находится ее сын, и Михаил, ругнув себя за оплошность, поехал в управление к подполковнику Урманову.
СОБРАНИЕ
Утро выдалось какое-то особенно душное: в застойном воздухе – ни движения, листья деревьев поникли, и над городом спозаранку повисла пыльная кисея. По улицам медленно ползли поливочные машины, от асфальта шел пар, и дорога высыхала почти вслед за машинами. Михаил пришел на работу уже потный. Не успел он переступить порог, как дежурный, видно, поджидавший его, сказал:
– Майор вызывает.
Копытов сидел в кабинете бледный и злой. Еле заметно кивнув вместо приветствия, он подписал бумажку и, не поднимая головы, спросил Михаила:
– О том, что Волков ночью напился и стрелял в воздух, ты знаешь?
– Нет, – встревоженно ответил Михаил.
– Какой же черт уже в райком насплетничал?! Вызывают.
– Сейчас?
– Да.
Майор сунул бумаги в сейф, закрыл его и рывком дернул козырек фуражки. Зазвонил телефон. Майор раздраженно снял трубку. Голос в трубке гудел громко, я Михаил слышал весь разговор.
– Вязов пришел? – спросил голос.
– У меня, – ответил майор.
– Очень хорошо. В райком не приходите.
– Это вы, Андрей Спиридонович?..
– Да, я. На какое время у вас назначено собрание?
– Восемь часов.
– Ладно. Передайте трубку Вязову.
Михаил заметил, как дрогнула рука майора, но сделал вид, что ничего не видел. Секретарь райкома предупредил: на собрание придет он сам, будут представители из двух заводских парткомов, и попросил обеспечить явку на собрание максимального числа работников отделения.
– Конечно, кроме ушедших на задания. Из управления тоже кто-нибудь придет, – добавил он и спросил:– Как у вас со здоровьем?
– Все в порядке, – ответил Михаил.
– Прекрасно. Действуйте.
Несколько минут сидели молча. Михаил ждал, что скажет майор, а тот ходил по кабинету, хотя и не имел такой привычки. Сапоги его поскрипывали. В дверь заглянула секретарша. Майор с гримасой махнул ей рукой, и она скрылась. Он остановился у стола и сказал, глядя в окно:
– Видно, решили подолбать крепко.
– Стоит, – согласился Михаил, закуривая.
– Обоим попадет.
– Несомненно.
– Нам хоть друг друга шпынять не надо.
Михаил поднял голову.
– Шпынять не будем. Следует друг друга покритиковать.
– Старое вспомянешь?
– Собрание такое. Придется отвечать за дела со времен Адама. Разрешите идти? – Михаил поднялся. – Надо еще раз предупредить людей.
– Иди.
Поговорив с коммунистами, закончив самые неотложные дела, Михаил решил забежать домой. Почему-то именно сейчас ему захотелось взглянуть на Костю, узнать, чем он занимается в его отсутствие.
Михаил подошел к своей двери и остановился ошеломленный: из комнаты вышла Надя с ведром в руке. Увидев Михаила, она покраснела, отпустила загремевшее ведро и стремглав бросилась на улицу. Он ничего не успел сказать, не догадался остановить, стоял, опустив руки, изумленно глядя вслед девушке. «Что такое? Зачем она здесь?»
Он вскочил в комнату. Костя глянул на него смущенно и отвернулся к окну.
– Зачем приходила Надя? – спросил Михаил.
Костя молчал. Плечи он ссутулил, словно ждал удара.
– Ты скажешь или нет? – наступал Михаил, понимая, что задает не очень умные вопросы.
Помолчав еще немного, Костя повернулся лицом к Михаилу. Он недоверчиво улыбался.
– Неужели вы не понимаете, Михаил Анисимович!
Теперь Михаил понимал все: откуда взялись тюлевые занавески, каким образом на полу оказалась приколка, почему в комнате стало чисто и уютно, кто принес в больницу второй кулек с яблоками…
«Бежать за ней! Догнать!» Михаил бросился к двери и тут сообразил: «А партийное собрание?» Он выскочил на улицу, огляделся. Наци не было. Вздохнув, Михаил размашисто зашагал по тротуару. Он шел в отделение.
Коммунисты собирались в кабинете начальника отделения, а сам майор сидел у заместителя, за его столом. Акрамов стоял возле железного шкафа, курил. Из коридора слышался разговор, смех.
– На меня будут нападать. Я за все в ответе, – говорил майор. – Если придираться, то недостатков в работе можно найти уйму, а надо смотреть в корень. Раскрываемость преступлений у нас хорошая? Лучше, чем у других. Ты как думаешь? – спросил он.
– Я человек новый, – неопределенно ответил Акрамов.
– Со стороны виднее…
– Приняли меня хорошо…
– Вот, вот, об этом и скажи, – прервал майор, но не договорил, увидел в окно райкомовскую машину и выбежал.
Секретарь райкома привез с собой представителей самого многочисленного в районе заводского коллектива. Додонов сердито посматривал на начальника отделения и на сотрудников, толпившихся в коридоре. Он не забыл, как была принята майором заводская делегация, приходившая по поводу неправильного ареста Пояркова, и ни за что не собирался прощать обиды. Даже с Михаилом он поздоровался сухо, с подчеркнутой официальностью.
Коммунисты быстро заполнили кабинет. Те, что были в гражданских костюмах, чувствовали себя неплохо, а пришедшие в полной форме изнывали от духоты и то и дело вытирали шеи носовыми платками.
Собрание шло вяло. Секретарь райкома озадаченно посматривал на коммунистов и что-то записывал. Эти недоуменные взгляды Михаил принимал на свой счет: вот, мол, не подготовил собрание. Михаил не понимал – почему все так неудачно складывается. С коммунистами он разговаривал, в личных беседах было высказано много претензий к руководству отделения, были хорошие предложения для улучшения работы, а сейчас выступающие по докладу майора говорили о мелочах, которые очень нетрудно устранить. Михаил сидел в президиуме, смотрел на изнывающих от жары людей и мрачно думал: «Вроде всех коммунистов знаю, и все же каждый из них для меня загадка. Почему они плохо выступают? Майор запугал? Почему никто не решается сказать об ошибках, исходящих прежде всего от руководства? Или я совсем не умею руководить людьми? Велика сила коллектива, когда она направлена на определенную цель, она может сокрушать скалы, но лишь тогда, когда нацелена правильно… Майор усмехается, он торжествует. Надо выправлять положение, надо выступать». Михаил подался к председателю собрания, но секретарь райкома взял его за руку и шепнул:
– Успеете.
Михаил слушал выступающих, оценивал, негодовал, и, несмотря на это, внутри у него все пело, мысли нет, нет да и перебивались одним ласковым словом: «Надя»…
В начале собрания майор сидел настороженный, выжидающе посматривал на секретаря райкома, впивался глазами в выступающих. Ораторы почти не задевали руководителей отделения, и майор приободрился, вытер платком лысину и, обернувшись, с веселым прищуром оглядел ряды коммунистов. Лица серьезные, взгляды задумчивые. «О чем они думают?»– пытался догадаться майор. Он надеялся, что работники отделения критиковать его побоятся. Секретарь райкома, конечно, всыплет по первое число, ему положено. «И зачем он приволок этих рабочих? Такая связь с массами – чепуха. Надо беседы проводить в домах, в клубах. Вмешиваться в работу отделения – не ихнее дело», – размышлял майор. И когда к столу подошел обрубщик Додонов, майор оглядел его с неприязнью.
– Слушаешь вас, товарищи, и диву даешься, – начал Додонов, кладя парусиновую фуражку на стол, – все у вас шито-крыто, тишь и гладь, да божья благодать.
По рядам прошел смешок, коммунисты повеселели. Но чем больше говорил обрубщик, тем серьезнее становились лица слушателей.
– Бюрократизма у вас вдосталь, да и держиморды, я мыслю, водятся. Взяли да арестовали невинного человека, хорошего рабочего. Оскорбили, пятно наложили – и в ус не дуете. Кто вам позволил так над людьми мудровать? Кто вам позволил своей властью злоупотреблять? Ваш начальник с заводской делегацией даже разговаривать не стал. Вот до чего нос задрал, люди ему, словно орехи – грызи и все. Хулиганы в клубе драки устраивают. Ваш начальник их благославляет. Да кто вас ставил сюда, кто доверял власть? Забыли? Ржавчина завелась у вас, товарищи. Видно, сами разобраться не можете, нам вот с секретарем райкома пришлось на помощь явиться. Давайте-ка разберемся как следует, ржавчину повыскребем. Ваша работа особенно должна быть чистая, потому доверие вам большое.
Додонов пошел от стола тяжелой походкой, стуча твердыми подошвами сапог в полной тишине. Председательствующий поднялся и спросил, кто еще хочет выступить. Коммунисты молчали. Председатель повторил вопрос. Переход был резкий, благодушные выступления теперь были не нужны. И когда с места поднялся Акрамов, многие облегченно вздохнули: он человек новый, так сказать независимый, и может говорить все. Капитан подошел к столу и, обведя взглядом коммунистов, опустил глаза. Так он стоял несколько секунд, чувствуя настороженность всего зала.
– Когда новая овца попадет в стадо, – начал тихо капитан, – ее поначалу толкают, она себе место ищет. Везде побегает. Плохо ей, зато она всех товарок узнает, порядки в стаде изучит. Вот так и я… – улыбнулся капитан. – Скажу откровенно: оперативная работа в отделении мне понравилась, по каждому заявлению меры быстро принимаются. Но вот беда: слишком много у нас чрезвычайных происшествий – то уполномоченные поскандалят, то постовой без дела в воздух стреляет. И почему-то никто не обращает внимания на безобразное явление: у нас количество раскрытых преступлений незаконно приписывается…
Заявление Акрамова вызвало шум, коммунисты зашептались. Майор крикнул:
– Это надо доказать!
– Пожалуйста, – согласился Акрамов. Он вынул из кармана блокнот.
Копытов пригнул голову. «Докопался, стервец! – злился он, – Теперь пиши пропало!»
– Вот вам пример. Поймали карманника Яшку. Кошелек вынул из сумочки женщины. Ну и давай на него валить: и покрышки он украл, и пальто с вешалки снял. И никто не задумался: каким образом он мог проникнуть на завод, где пропали покрышки и пальто. Да он туда и не сумел бы проникнуть. Вор признается, ему что – срок один. А раскрываемость – растет.
За Акрамовым стали резко выступать и другие коммунисты. Вспомнили и клевету на Михаила, и связь бывшего участкового Поклонова со слепой гадалкой, его подхалимство, поддержку, оказанную подхалиму со стороны майора. Не забыли все диктаторские действия начальника отделения за много лет.
Трусов стоял у трибуны розовый, смущенно оглядел особенно серьезных сегодня и – даже строгих – товарищей. Молодой участковый еще ни разу не выступал на собраниях, его мягкий характер и стеснительность знали все, и поэтому коммунисты с любопытством ждали его речи. Михаил впился глазами в участкового, ему страстно хотелось, чтобы Трусов выступил хорошо, ему даже казалось, что престиж парторга будет зависеть от серьезности выступления рядового работника.
– Моя жена вначале не хотела и видеть меня в милицейской форме, – сказал Трусов. Коммунисты улыбнулись: историю молодого участкового знали все. – Потом она решила, что среди смелых, дружных товарищей и мой характер станет тверже. Вы не смейтесь, это для меня очень серьезное дело. Смелых товарищей, надо сказать, я нашел, а вот дружных… – Трусов помял в руке носовой платок, но забыл вытереть потное розовое лицо. – Вы помните, конечно, как Первого Мая я привел в отделение Виктора Копытова. Нагоняй получил я и от Поклонова, и от майора. А ведь там была ниточка к раскрытию серьезного преступления. Меня просто ошарашили… Хорошо, что поддержал товарищ Вязов, и Стоичев по-человечески ко мне отнесся.
Михаил облегченно вздохнул. Трусов говорил по-простому, может быть, по-домашнему, но все же говорил о главном.
Михаил шел к трибуне в полной тишине, чувствуя на себе испытующий взгляд Копытова. «Вот и настал момент, когда пути наши скрестились. Теперь разберемся до конца в наших отношениях», – думал Михаил, вынимая из грудного кармана маленький блокнот.
– Прошло то время, товарищи, когда мы занимались в основном ловлей преступников и всеми силами старались посадить их в тюрьму. Раньше можно было обходиться одной смелостью. Есть приказ начальника – поймать преступника – выполняй. Но преступников, особенно закоренелых, стало меньше, и в нашу работу все настойчивее входит метод профилактики, предупреждения преступлений, воспитания трудящихся в коммунистическом духе, внедрения правил социалистического общежития. Теперь уже в нашей работе одной смелостью или наскоком не обойдешься. Наскок все чаще приводит к плачевным результатам, к таким, как у нас получилось с Поярковым: нанесли человеку оскорбление, и извиняться не хотим. Внимательное отношение к людям, всестороннее изучение причин, толкнувших, скажем, молодого человека на преступление – вот что должно быть ведущим в нашей работе. А такой метод любому начальнику одному не под силу. Вот почему, оторвавшись от партийной организации, от коллектива, майор Копытов начал делать одну ошибку за другой и показал себя в нынешних условиях неспособным руководителем. – Михаил оглядел коммунистов. Слушали внимательно. Поймут ли его правильно? Должны понять. Он рассказал, как майор накричал на сержанта Петрова, хотя в этом не было никакой необходимости. Привел факты недисциплинированности постовых, грубости дежурных и заключил:
– Это говорит за то, что воспитательная работа должна быть усилена. А у нас наоборот: как только ушел Стоичев и майор Копытов стал единоначальником, воспитательная работа совсем затихла. Товарищ Копытов ссылается на отсутствие времени. Разве это оправдание? Конечно, нет. Это неумение работать.
Михаил говорил горячо, с болью. Коммунисты слушали, не шевелясь, и каждый из них переживал не меньше своего парторга. И выводы, сделанные в конце собрания секретарем райкома, уже никого не удивили, выводы были закономерными: Копытову прощалось многое за смелость и оперативность. Сколько же можно прощать? Он окончательно оторвался от коллектива и своими действиями приносит вред работе отделения.
На другой день Копытов не вышел на работу, опять заболел. Дежурный был вынужден по телефону сообщить ему приказ городского управления. Майор выслушал приказ молча и выронил из рук трубку. Он стоял бледный и потный, дрожащими руками обшаривал карманы полосатой пижамы, отыскивая папиросы. Трубка назойливо попискивала.
Екатерина Карповна вышла из кухни в пышном цветастом халате, разрумянившаяся. Увидев растерянного, побледневшего мужа, брошенную на стол телефонную трубку, она спросила:
– Что еще случилось, Тереша?
– Сняли… – сухими губами с трудом проговорил Терентий Федорович.
– Да что это такое?! – всплеснула пухлыми руками Екатерина Карповна, – До каких пор можно терпеть издевательства? Говорила тебе: выгони ты заядлых кляузников. Не послушался. Вот тебе результаты.
– Перестань!.. – отмахнулся Терентий Федорович и на ослабевших вдруг ногах тяжело прошел к дивану.
Из своей комнаты вышел Виктор и остановился у двери, ероша пятерней лохматые волосы. Он сирого посмотрел на отца и сказал:
– Лейтенантишка Вязов мутит воду. Рассчитаться с ним нора.
Через час Копытов сидел в кабинете начальника управления, пришибленный, с красными ушами. Полковник Турдыев с сожалением разглядывал майора. Когда-то они начинали работу в милиции вместе, постовыми милиционерами. Полковник чувствовал себя неловко и говорил:
– Подвел ты меня. Трудную задачу задал. Долго я тебя поддерживал, все надеялся, что возьмешься за ум. Ведь мы бойцы старой закалки, перед бандитами не дрожали, к пулям привыкли. Почему же с хорошими людьми не сработался? И куда теперь тебя?
– На любую работу… – тихо сказал Копытов.
– На любую… На какую? – Полковник подождал. Майор не ответил. – Отстал от жизни, не хотел учиться, слушать товарищей. А отстающих, сам знаешь, бьют. Давай, что ли, посоветуемся.
Полковник снял телефонную трубку и набрал номер.
Секретарь райкома Миронов на вопрос полковника ответил не сразу.
– Мне трудно сказать, сможет ли товарищ Копытов работать в органах милиции, вам виднее. Одно ясно: человек должен работать. Я вам посоветую, товарищ Турдыев, позвонить Вязову, парторгу отделения. Послушайте, что скажут те, кто ближе знает Копытова.
Полковник сердито бросил на телефон трубку.
– Секретарь райкома посоветовал позвонить Вязову.
– Вязову?! – Копытов вскочил и сжал кулаки. – Он меня ненавидит, его ответ я заранее знаю…
– Обожди, обожди, – остановил Копытова полковник. – Садись. Для нас его слово еще не закон. Давай-ка мы позвоним ради интереса, – вдруг решил полковник и опять взял трубку.
Михаила долго искали. Полковник терпеливо ждал. Когда же Михаил подошел к телефону, полковник усмехнулся и сказал:
– Говорит Турдыев. Здравствуйте! У меня к вам, товарищ Вязов, вопрос: как вы думаете, может ли майор Копытов продолжать работу б органах милиции.
Михаил сразу понял в чем дело, тоже усмехнулся и ответил без задержки:
– У меня сомнений нет, товарищ полковник. Майор Копытов хороший оперативник, смелый. Он еще принесет в органах милиции большую пользу. Только руководить людьми он не умеет.
– Спасибо, – поблагодарил полковник уже без усмешки и, положив трубку, повернулся к Копытову. – Так вот, Вязов настаивает, чтобы ты работал у нас.
Копытов, ничего не понимая, уставился на полковника.
– Эх, Терентий Федорович, – вздохнул полковник, – ты, оказывается, ни черта не знал своих работников. Ладно. Пошлю тебя оперативником.
