Текст книги "Лейтенант милиции Вязов. Книга 2"

Автор книги: Сергей Волгин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

ОБМАН

Утром, когда Михаил, поспав часа два, ушел на работу, и Костя с увлечением припаивал конденсаторы и сопротивления к специально приобретенному шасси радиоприемника – металлическому ящику с многочисленными отверстиями, – пришли Виктор и Махмуд. Виктор вел себя странно. Вяло, с неохотой он уговаривал Костю поехать с ним на рыбалку. Махмуд нехотя поддакивал. Костя отнекивался.

– Приемником потом займемся, – тянул Виктор настойчиво. – Надо же погулять. Там будем купаться, плавать. Может быть, рыбу поймаем, уху сварим.

Костя с удивлением разглядывал хмурое конопатое лицо Виктора, который редко унывал, пожалуй, только в тех случаях, когда ему было невмоготу: например, в тот день, когда Суслик потребовал деньги. Значит, и сейчас с ним что-то случилось. Костя попытался его расшевелить.

– Я смотрю, у тебя тоже нет особого желания ехать на рыбалку. Что с тобой стряслось?

– Ничего не стряслось.

– С отцом поругался, – вставил Махмуд.

Виктор мельком глянул на Махмуда и с презрением отвернулся. «Что с ним? Не агитируют ли его друзья на нехорошее дело? – размышлял Костя. – Если так, то надо ехать, помочь товарищу».

Костя согласился, но Виктор не проявил бурной радости, какой предавался всегда, когда уламывал товарища, и это еще больше насторожило Костю.

Медленно собираясь, Костя наблюдал за Виктором, рассеянно перебиравшим детали радиоприемника, разбросанные на столе. Махмуд посмотрел на него косо, на смуглом продолговатом лице его временами проскальзывала непонятная тревога.

– Где же я возьму удочку? – спросил Костя.

– У нас есть… Мы заедем, возьмем… – тянул Виктор медленно и угрюмо, словно был на похоронах.

– Там недалеко, по пути… – добавил Махмуд.

– И что ты придумал таскаться по жаре? – опять спросил Костя, садясь за стол. – Нет у меня никакого желания ехать.

– Ну, ты готов? Поворачивайся! – вдруг прикрикнул Махмуд.

Костя подскочил, сжал кулаки.

– Ты, друг, полегче на поворотах, а то возьму за шиворот и выброшу, – сказал он угрожающе. – Я тебя сюда не просил, и можешь идти своей дорогой.

– Костя, не обращай на него внимания, – взмолился, подбегая, Виктор, – он всегда брякнет такое, что ни в какие ворота не лезет.

– Пусть брякает где угодно, но не здесь, – возмущался Костя. – Мне вы не указчики, и слушаться я вас не обязан.

– Ну, ради меня…

Махмуд рассматривал на этажерке книги. Не знал Костя, что Махмуд нарочно старался его рассердить, пытался ему помочь, но ничего не мог придумать путного, чтобы не вызвать подозрения у Виктора.

«Да, надо идти, – опять подумал Костя, – с Виктором случилось какое-то несчастье, его следует выручить».

– Что я должен взять с собой? – спросил Костя.

– Возьми хлеба и колбасы, – обрадованно посоветовал Виктор. Махмуд ушел вперед. Костя с Виктором задержались, чтобы закрыть комнату на замок. Костя шепотом спросил:

– У тебя несчастье?

Виктор отрицательно покачал головой, но взгляд отвел в сторону, и Костя ему не поверил.

Молча подошли к трамвайной остановке. Только сейчас Костя заметил, что Махмуд и Виктор в одинаковых голубых финках и в парусиновых брюках. «Куда же они так вырядились? Конечно, не на рыбалку», – догадался Костя, но ничего не сказал, решив последить за ребятами и– быть настороже. Загадочность сборов на рыбную ловлю заинтересовала его не меньше, чем подавленное состояние Виктора.

Проехали пять остановок, не проронив ни слова. Подошли к остановке пригородного автобуса. Костя подмечал каждую мелочь. Когда вышли из трамвая, Махмуд косо глянул на Виктора и чуть качнул головой. Вот он небрежно сунул в руку Виктора папиросу и, когда тот попытался отказаться, что-то хмыкнул, и Виктор поспешно положил папиросу в рот.

В автобус Костя вошел вслед за Махмудом. Движения паренька были вялые, неповоротливые. Костя немного изучал приемы бокса и сейчас думал о том, что, если придется схватиться с Махмудом, то ему будет не особенно трудно. Правда, Махмуд постарше и шире в плечах. «Бьют не по годам, а по ребрам», – вспомнил поговорку Костя.

Замелькали пригородные домики, окруженные садами. Битумная дорога уже вся покрылась морщинами, и автобус изрядно трясло. В широком арыке купались голые ребятишки. Неподалеку от них медленно поворачивалось большое колесо с нацепленными по окружности консервными банками. Из банок выливалась вода в деревянный жёлоб, приподнятый над арыком метра на три. – «Чигирь», – мысленно отметил Костя.

В автобусе стало меньше людей.

– Ты когда-нибудь здесь был? – спросил Виктор.

– Нет, – ответил Костя, глядя в окно.

– Здесь весной хорошо, когда сады цветут.

– И сейчас неплохо: яблоками пахнет, дынями.

Из автобуса вышли на пустынной остановке. Вокруг ни одного ларька, на обочине пыльной дороги – полузасохшие молоденькие топольки. Пошли по узкому переулку, между высокими глиняными заборами, за которыми под тяжестью плодов дугами сгибались ветки яблонь.

– Сейчас возьмем удочки и поедем дальше на одиннадцатом номере, – необычно развязно заговорил Махмуд. – И будем рыбу ловить в мутной воде. Попадется щука и утащит в речку… Что будем делать?…

– Ну-ка, ты, перестань болтать! – прикрикнул Виктор, раздраженно. Он оглянулся кругом и пробурчал сердито:-То слова из тебя не вытянешь, а то откроешь фонтан – удержу нет.

Махмуд насмешливо оглядел Виктора, презрительно вытянув губы. Костя, наблюдая за дружками, никак не мог понять, что тревожит и раздражает их.

– Я два слова сказал, а ты испугался, как будто рядом тигр заревел, – не унимался Махмуд.

– За эти два слова можешь получить пять оплеух, – прошипел Виктор.

– Ну, и черт с ними, с оплеухами! – неожиданно выругался Махмуд и пошел вперед, сжав челюсти.

Ребята прошли в пролом дувала и очутились в маленьком дворе, посредине которого засыхала одинокая урючина. Виктор толкнул дверь покосившейся глинобитной хибарки с квадратным окном, в котором стекла были выбиты, и сказал Косте:

– Заходи.

Костя нерешительно переступил порог. В маленькое окошко почти не проникал свет, в комнате было полутемно. Дверь за Костей сейчас же закрылась. Привыкнув к темноте, Костя прежде всего заметил, что комната нежилая, в ней нет ничего кроме разбросанной на полу гнилой соломы. Другая, закопченная дверь вела в каморку, в которой совсем не было окон. Через открытую дверь был виден разбитый котел, валявшийся на полу.

В глубине ниши Костя увидел сидящего с папиросой в зубах человека в белом шелковом костюме. Из-под козырька его серой кепки вылезали пряди вьющихся черных волос.

Костя стоял, не шелохнувшись, чувствуя за собой тяжелое посапывание Виктора.

– Ну, что ж, здравствуй, Костя, – хрипловато поздоровался Крюк.

– Здравствуй, – проговорил и Костя.

– Как видишь, сидеть здесь негде, придется тебе постоять.

– Постою.

– Вот и хорошо, – Крюк затянулся, выпустил изо рта густую струю дыма, щелчком стряхнул пепел с папиросы. – Скажи-ка, откуда ты меня знаешь?

– Видел с ними.

– Где?

– В пивной.

– А еще?

– Больше нигде.

Костя оглянулся. Виктор стоял у дверного косяка и смотрел в землю, Махмуда не было. Теперь Костя понял, что для него подстроена ловушка и бежать невозможно, ему оставалось только тверже держаться и ни в коем случае не показывать страха.

– Врешь?! – Крюк встал. Он был высок, не доставал до потолка лишь на вершок.

– Не зачем мне врать, – ответил Костя, стараясь унять застучавшее сердце.

– Кому говорил обо мне?

– Никому.

– Врешь?!

– Я никогда не был и не буду обманщиком, как твои друзья.

– Тебя мои друзья не касаются.

– Нет, касаются. Особенно Виктор. Он мой друг, – громко сказал Костя.

– Так, так. Интересно. – Он прищурился, – Почему же ты вместе с ним не ходишь?

– Не люблю ходить по пивным.

– Любишь лягавнть? – прошипел Крюк, бросил папиросу и схватил Костю за грудь. – Говори правду, ще-нок, или я расколю твою голову пополам! – заорал он.

– Я все сказал, – ответил Костя дрожа, но тут же получил удар в лицо и упал. Опомнившись, он прижался спиной к стене и добавил:– Вас все равно найдут и расстреляют, как негодяев.

– Ты, сопля! – Крюк похабно выругался, опять схватил Костю, но не ударил. – Садись! – Он толкнул Костю на солому, а сам сел в нишу.

Крюк медленно достал из кармана папиросу, закурил и глянул на Виктора так, что тот вылетел из комнаты, будто его выбросили. Костя потирал ушибленную скулу и старался не вздрагивать, мысленно подбадривая себя: «Надо держаться. Не убьет он, нет!»

По выражению лица бандита нельзя было судить – собирается ли он расправиться с Костей или просто хочет поиздеваться? Он спокойно раскуривал папиросу, щурился. Заговорил он неожиданно добродушно и миролюбиво:

– Давай, Костя, не ссориться, ударим по рукам. Ты мальчишка неглупый, сообразительнее и Виктора и Махмуда, и нам ссориться нет никакого смысла. Мы будем командовать щеглятами, они на нас поработают. Хочешь, сейчас поедем и купим тебе велосипед?

– Не нужен мне велосипед, – отказался Костя.

– А чего бы ты хотел?

– Ничего мне не надо.

– И ты не хочешь дружить с Виктором и Махмудом?

– Хочу.

– Другой разговор. Так по рукам?

– Нет. – Костя встал. – Я буду дружить с ними, но без тебя… Ты можешь шагать своей дорогой. Все равно до тюрьмы дошагаешь…

– Но, но! – Крюк вскочил, медленно подошел, схватил Костю за шиворот, швырнул его в каморку и захлопнул дверь. – Посиди, поразмысли. Потом мы еще поговорим, – пообещал он и ушел.

СУМАТОШНЫЙ ДЕНЬ

В это утро Михаил, прежде чем ехать в управление, решил заглянуть в отделение, узнать, есть ли какие новости. Он, не торопясь, шел по улице, разглядывая горожан с пристрастием человека, любящего свой город и живущих в нем людей. Он досадовал на неряшливо одетых женщин, хмуро глядел на дворников, плохо подметающих тротуары, и улыбался девушкам, бегущим на фабрики, в простеньких, со вкусом сшитых платьях. Ох, как хотелось Михаилу, чтобы все было вокруг красиво, чтоб из жизни людей навсегда исчезли страдания и муки! Настанет ли время, когда работникам милиции не надо будет ловить воров и урезонивать хулиганов, когда они будут только регулировать движение по городу, наблюдать за чистотой во дворах и на улицах и, может быть, провожать неряшливых мужчин и женщин в ателье, чтобы навести порядок в их одежде.

По тротуарам большей частью шли рабочие. Одни растекались от ворот фабрик и заводов, другие вереницей втягивались в проходные. И Михаилу невольно пришла в голову мысль: рабочие и милицейские работники круглые сутки на посту, им нельзя делать перерыва, иначе может случиться авария.

Дежурный по отделению окликнул задумавшегося Михаила у самого входа. Около стола дежурного сидел старик в тюбетейке, белой рубашке и галошах на босу ногу. У старика – морщинистое лицо и белые волосы, подвижные, веселые и ясные глаза.

– Михаил Анисимович, разберитесь, пожалуйста. Гражданин требует начальства – и все, – пожаловался дежурный. – Я ему говорю: капитана еще нет, рассказывайте мне, а он заладил свое – давай начальника. И ничего я с ним не могу поделать. Вот старший оперуполномоченный, говорите с ним, – обернулся он к старику.

– Совсем несознательный, – махнул рукой в сторону дежурного старик и легко поднялся со стула. – Большое дело большой начальник должен слушать.

Старик осмотрел Михаила веселыми – в красных прожилках – глазами и спросил с недоверием:

– Старший?

– Старший, – улыбнулся Михаил.

– Пойдем, большое дело есть.

Старик быстро семенил по коридору, шлепая галошами, сцепив руки на выпуклом животе. В кабинет он юркнул так ловко, что Михаил еле сдержал смех. Усевшись поудобнее на стуле, старик сразу приступил к делу и посыпал такой скороговоркой, что Михаил с трудом улавливал смысл его речи.

– Зачем много водку пить? Плохой человек, нехорошо живет. Моя квартира – не ресторан. Советский человек должен честно жить, работать, праздник каждый день не устраивать.

В общем, после наводящих вопросов, Михаил, наконец, понял, что у старика снял комнату Петр Крюков* к нему часто заходят его друзья, и они устраивают пьянки. Считая сообщение старика важным, Михаил не стал дожидаться капитана Акрамова.

– Пойдемте в городское управление, отец, – предложил он и добавил:– К большому начальнику.

– Правильно решил, – похвалил старик, вскакивая со стула.

Урманов терпеливо выслушал старика и, вызвав к себе Садыка, сказал:

– Спасибо, отец. Я и сам хотел с вами встретиться. Сегодня к вам приедет сын, вот этот. Зовут его Садыком. Он сам посмотрит ваших квартирантов. Понятно?

Старик глянул на Садыка с удивлением, перевел недоуменный взгляд на подполковника и вдруг засмеялся звонко и заливисто.

– Понял! Ай, хитрый начальник. Пускай приезжает, плов будем делать, тоже праздник устраивать.

Из управления Михаил вернулся скоро, но в отделении в этот день задержался допоздна. Заболели два участковых уполномоченных, накопилось много заявлений от граждан, и ему, по приказанию капитана, с утра до позднего вечера пришлось ходить по дворам. Михаил побывал во многих коллективах, в частных домах, и уже ночью он попал в дом номер семнадцатый. Гражданка Селезнева написала заявление о том, что у соседей десять дней без прописки проживает женщина. Заявление было очень кстати. За час до этого Михаила нашел дежурный и передал приказ Урманова: поинтересоваться гражданином Чубуковым, порасспросить соседей о его образе жизни.

Михаил вошел в маленькую, светлую комнату. На постели лежала женщина лет сорока, рядом с ней сидела седая старушка с миловидным лицом и ласковыми голубыми глазами.

– А вы, молодой человек, присядьте, послушайте нас, пожилых женщин, – попросила старушка, когда Михаил с удивлением узнал, что эта старушка и есть Селезнева, и у нее живет квартирантка. В практике это был редкий случай: гражданка написала заявление на самою себя.

Михаил сел на свободный стул у окна, которое выходило на большой двор, густо заросший диким хмелем. Поглядывая во двор, он слушал горестный рассказ хозяйки квартиры.

У Поляковой отнялись ноги, и она слегла. Пообещался к ней приехать сын, но задержался, и она пока живет у знакомых..

– Я и сама еле хожу, – продолжала старушка. – Человеку помочь надо. Если я пойду хлопотать о прописке, то пока дело сделаю, Марью-то отправлять к другим придется. Да, может, и сама слягу, а за мной некому ухаживать..– старушка повздыхала, вытерла платком губы и продолжала спокойно:– Вот вы и посоветуйте, как нам быть. Это одно дело. А второе – мы хотели спросить вас: почему наш сосед Чубуков живет спокойненько и припеваючи, хотя и занимается, видно, темными делами?

Михаил слушал хитрую старушку и решал – как быть с пропиской? Ему очень не хотелось, чтобы эти женщины вспоминали потом милицию недобрым словом. Вдруг он увидел в окно Крюкова. Парень вышел из соседней квартиры, быстро пересек двор и скрылся.

– Зайду к вашему соседу, – сказал Михаил, поднимаясь. – Потом посоветуемся, как вам быть.

– Сходи, сходи, сынок, посмотри, – посоветовала старушка.

Квартира Чубукова отличалась несуразным нагромождением мебели. Среди комнаты, вокруг квадратного стола, стояли восемь стульев, по стенам – никелированная кровать, шифоньер, диван, кушетка, два кресла, этажерка. На стенах масса картинок, – и в рамках и без рамок; простенькие статуэтки стояли везде, где их можно было поставить. На кушетке лежал Чубуков с перевязанным горлом. Михаила он, видимо, не узнал. На вопросы отвечал с хрипотцой и вкрадчиво.

– Простыл где-то, понимаете ли. Такая досада! На улице жара, а я простыл, видите ли. Вы спрашиваете относительно Поляковой? Обязан я был сообщить, строгость милиции нам известна. Закон – есть закон. Да все некогда. Вообще-то этим делом домком должен заниматься…

Чубуков сейчас был совершенно не тот, каким он выглядел в. отделении. На кушетке лежал рачительный и степенный хозяин, а не забулдыга-пьяница. «Человек с двойным дном», – определил Михаил.

Вернувшись к Селезневой, Михаил спросил, кто такой кудрявый молодой человек, который ходит к соседу.

– Говорит, его дальний родственник, – ответила старушка с усмешкой. – Ведь от моего соседа, батенька мой, доброго слова не добьешься, скрытно живет.

И все же старушка рассказала, какие ребята заходят к соседу, приносят узлы и чемоданы. По описанию Михаил узнал Виктора и Махмуда. Чубуков уходит из дома в плохом костюме, говорят, он торгует на базаре. Пьет много, но вне дома.

Вернувшись в отделение, Михаил позвонил подполковнику.

– Доложите завтра, – сказал подполковник.

– Спасибо, Латып Урманович! – неожиданно воскликнул Михаил.

– Что случилось? – встревожился подполковник.

– У меня назначена очень серьезная встреча… – сказал Михаил, смущенно глядя на трубку. – А время уже позднее…

– С кем, если не секрет?

– С девушкой… – выпалил Михаил и даже схватил трубку обеими руками, словно боялся, что она выпадет из рук.

– О-о! Действительно, серьезная встреча, неотложная, – проговорил с чуть заметной насмешливой интонацией Урманов, и Михаил ясно представил, как подполковник улыбается, и покраснел до ушей. – Тем более придется оперативные дела отложить ради такой радости…

– Сегодня решается моя судьба… – тихо проговорил Михаил.

– О-о! Понимаю и сочувствую, – засмеялся подполковник. – На свадьбе шашлык будет?

– Обязательно. -

– А сухое вино?

– Тоже.

– Самое лучшее?

Подполковник шутил и тянул разговор. Михаил торопливо на все соглашался и нетерпеливо топтался у стола.

– А шашлык по-кавказски приготовим?

– Не сомневайтесь.

– Ну, тогда рад за тебя, – наконец сказал подполковник и опять не положил трубку. – Ты разрешишь мне самому приготовить шашлык?

– Латып Урманович! – воскликнул Михаил. – Все что захотите!

– Вот это щедрость! Таких людей обожаю. Ну, тогда беги, лети, да при встрече с девушкой не забывай друзей…

И Михаил, действительно, вылетел из отделения ракетой. Не считаясь с правилами и своим положением, поймал «левую» машину и попросил шофера гнать на предельной скорости. В сквере он купил букет цветов. Шагая по улице с охапкой роз, он видел, как прохожие посматривают на него с благожелательной улыбкой, и от волнения не замечал струившегося по щекам горячего пота. Он представлял, как войдет в дом, как увидит Надю, и думал: может быть, впервые в собственной квартире она застесняется, смущенно улыбнется или порозовеет. Михаилу очень хотелось видеть ее именно такой – нежной и чувствительной, какой она бывала с ним вне дома. Он знал, что и сам не сдержится, покраснеет. Ну, и пусть! Он сейчас не хотел привычной сдержанности. Пусть видят, что он волнуется, пусть Николай Павлович шутит, сколько ему угодно, от этого будет только теплее и ласковее встреча.

Вот уже виден Надин дом. Но что это? Неужели она сама идет ему навстречу? Она! Среди тысяч девушек он отличил бы ее по походке, в огромной толпе узнал бы ее по одному повороту головы.

Они подошли друг к другу поспешно и остановились в нерешительности. Мимо шли люди, но ни Михаил, ни Надя не замечали их. Михаил держал в руке цветы, он попросту забыл о них. Перед ним была Надя, любимая Надя, с опущенными глазами и руками тонкими и нежными; и эта знакомая прядка волос, спустившаяся возле уха, была на прежнем месте – и такая же коротенькая и пушистая.

– Здравствуй, Надя! – сказал Михаил.

– Здравствуй, Миша! – ответила Надя тихо и сдержанно, таким ласковым голосом, что у Михаила пропали всякие сомнения.

Некоторое время они шли молча, с трепетом переживая свое счастье, смущенно и, пожалуй, удивленно поглядывая друг на друга.

Улица тонула в сумерках, словно опускалась на дно реки. Лихой месяц, сопровождая их, важно плыл между острыми верхушками тополей.

– Это тебе… – спохватился Михаил и протянул букет Наде.

– Мне? – спросила она шепотом.

– Конечно, тебе… Я никому другому не дарил… и не буду дарить…

– Какие они хорошие… – проговорила Надя и спрятала в цветах порозовевшее лицо, а Михаил, боясь, как бы она не споткнулась, подхватил ее под руку.

И опять они шли молча. Михаил перебирал в памяти ласковые слова, но почему-то сейчас они ему показались пустыми и совсем ненужными. Он сильнее прижал руку Нади к себе и почувствовал, как она подалась, прижалась к нему.

Знакомый маленький скверик на углу улиц Зеленой и Советской в этот час был пустынен. Под высокими деревьями уже накопилась темень, и явственно слышалось журчанье неугомонного арыка. Они остановились под деревом. Михаил осторожно и нежно обнял Надю и притянул к себе, и они несмело поцеловались.

– Ты меня любишь… – не то спросил, не то удивился Михаил.

– Да… – выдохнула Надя, глядя на Михаила засветившимися в темноте глазами.

И теперь Михаил обнял Надю порывисто и горячо, словно в отместку за все свои страдания, за все мучения, которые ему пришлось перенести.

– Ой, Мишенька, ты меня раздавишь… – проговорила Надя, сквозь радостный тихий смех.

– И задушу, и задушу, – приговаривал Михаил, продолжая целовать и все сильнее прижимать к себе Надю. – Я так ждал, так мучился.

– И я мучилась…

– Я не знал, что делать…

– И я тоже…

Потом они сидели на скамейке и – говорили, говорили, прерывая разговор поцелуями. Журчал арык, по улице изредка проносились машины, в небе гудел самолет, мигая разноцветными огоньками, но все это было где-то далеко-далеко, и все казалось Михаилу до озноба приятным сном.

– Долго я ждала тебя, Миша, а ты не приходил, – призналась вдруг Надя.

Михаил взял ее мягкие ладони в свои руки. Пальцы ее были такие же холодные, как в тот памятный вечер.

– Как же я мог придти, Надя? Видеть тебя было для меня счастьем и в то же время невыносимым страданьем. Увижу тебя, – и подбежал бы, взглянул в глаза, а как вспомню твои слова – словно водой кто обольет меня…

– Дура я была…

– Почему? Сердцу не прикажешь. А жалости я тоже не хотел. Трудная у меня работа и опасная. Когда побываешь под пулями, то хочется не жалости к себе, хочется, чтобы рядом был хороший внимательный друг, с которым можно разделить радость и побороть страх перед смертью. Да, страх. Не знаю, Надюша, думала ли ты об этом? Если не пришлось, то у тебя еще есть время оценить свой решающий шаг в жизни. Ты ведь будешь моей женой?

Надя ничего не ответила. Михаил почувствовал, как вздрогнули ее пальцы и она плотнее прижалась к его плечу. Он полез в карман, но папирос не обнаружил. Взглянул на часы – уже поздно, магазины закрыты.

– Хочется курить, а папиросы кончились. Как же быть? Ведь я тебя не отпущу до утра, – Михаил засмеялся и сжал надины руки.

– Мне хорошо, – прошептала Надя.

– А утром чуть свет мы заявимся к Николаю Павловичу…

– Ой, так скоро?

– Хочу торопиться!

– Миша! Что ты!.. – Надя отстранилась, потом опять прильнула к нему.

Михаил обнял ее.

– Милая, хорошая ты моя! Не сердись на меня. Я хочу, чтобы ты знала все, знала, какую жизнь я тебе готовлю. И в то же время ты можешь быть уверена: о тебе я буду помнить везде, куда бы ни забросила меня судьба. Мы с тобой будем учиться, я тоже пойду в институт – конечно, вечерний или заочный– и буду продолжать драться со всякой нечистью. Много еще у нас пакости этой… Ты, Надюша, будешь учительницей, будешь воспитывать новое поколение людей, которое, наверняка, доживет до коммунистического общества. Я бы хотел перефразировать знаменитое изречение о войнах: битву за коммунизм выиграют учителя.

– Ты любишь, Миша, преувеличивать, – вздыхая, упрекнула Надя.

– Почему? Я себя тоже в какой-то степени отношу к воспитателям, мне приходится с болью и опасностью сдирать струпья с больных предрассудками людей. Б какой-то степени я расчищаю путь в светлое общество твоим питомцам, милая Надюша. Пусть же вспомнят о нас потомки. Пусть нам с тобой не поставят памятники, но наше время решающих драк, наше с тобой поколение войдет в историю как поколение богатырское, поколение дерзкое: оно не только освоит миллионы гектаров целины, атомную энергию, пробьет путь к звездам, оно передаст следующему поколению все счастье-разбросанное, разодранное по частям – какое можно будет собрать на нашей старушке-земле.

– Ты будешь приходить ко мне в школу и произносить такие зажигательные речи моим ребяткам? – спросила Надя.

– Буду, буду…

Они встали и пошли. Улицы были уже пустынны, деревья застыли в красноватом свете электрических лампочек, и остывающая гладь асфальта поблескивала, как спина только что вынутой из воды огромной рыбины. Тих и причудлив в этот поздний час древний Ташкент, окаймленный темно-зелеными купами деревьев. Над его громадой возвышаются пики заводских труб, от кончиков которых днем и ночью струится дымок. А от многочисленных клумб растекается нежный запах цветов.

– Мы зайдем ко мне, Надюша? Я возьму папиросы, – спросил Михаил.

– Зайдем, – согласилась Надя.

Квартира оказалась закрытой. Михаил открыл дверь запасным ключом, вошел и остановился у порога в недоумении: комната была пуста. Костя всегда сообщал, если собирался на прогулку, допоздна не задерживался.

– Где же Костя? – спросил Михаил. – Ты ведь знаешь, Надюша, что у меня есть братишка…

Он не договорил, затрещал телефонный звонок.

– Это вы, Михаил Анисимович? – раздался в трубке девичий голосок, да такой громкий, что и Надя его хорошо слышала.

– Да, – сказал Михаил.

– Здравствуйте! Скажите, Костя пришел домой?

– Кости, к сожалению, нет. Кто говорит?

– Это я, Вера. Я по автомату звоню. Мы с папой очень волнуемся. Приезжайте скорее к нам, Михаил Анисимович. С Костей, может, случилось что-нибудь…

– Здравствуйте, Вера! В чем дело? Костя не маленький, скоро явится наш гуляка.

– Я его давно жду. Я кое-что знаю, но по телефону не могу рассказывать. А к вам меня папа не пускает… Костю увели эти… – чуть не плача, говорила Вера, – Три часа к телефону бегаю… Приезжайте, пожалуйста, Михаил Анисимович…

– Что случилось с Костей? – Михаил с недоумением и тревогой посмотрел на Надю. Досадуя и на Костю, и на Веру, Михаил постоял, подумал, потом решительно ответил:– Хорошо. Сейчас приеду.

Положив трубку на телефон, он подошел к Наде, обнял ее, поцеловал и сказал:

– Есть подозрение, что Костю увели бандюги. Надо ехать. Вот и начинается наша тревожная жизнь, милая моя Надюша!..

Надя посмотрела Михаилу в лицо и вздрогнула., Только что в глазах Михаила светилась ласка, вспыхивала радость, и вот уже в них строгий блеск и что-то до сих пор незнакомое – какие-то темные тени. «Что же это такое? – растерянно подумала Надя, прижимая руки к груди. – Неужели сейчас для него что-то важнее, ближе меня?» Надя побледнела и гордо вскинула голову. Ей не нужны оправдания, она не хочет слышать объяснений. Но Михаил не собирался ни объясняться, ни оправдываться, он смотрел на нее и ждал ответа, ждал настойчиво и упорно. «А если Косте грозит смерть? – наконец догадалась Надя. – Если над мальчиком издеваются? Как же не броситься на помощь человеку, которому грозит смертельная опасность?»

Надя вдруг ослабла, уронила голову на грудь Михаила и тихо прошептала:

– Иди.