Текст книги "Лейтенант милиции Вязов. Книга 2"
Автор книги: Сергей Волгин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)
Сергей Волгин
Лейтенант милиции Вязов. Книга вторая
УГРОЗА
Два дня назад Михаила Вязова – старшего оперуполномоченного отделения милиции перевели в инфекционную больницу. Врачи подозревали у него дифтерию. А он уже чувствовал себя прекрасно: рука зажила, температуры не было и в помине. Вязов томился в четырех стенах, готовый возненавидеть врачей за то, что они уж чересчур заботились о его здоровье.
Соседи по палате были невеселые: страдающий болями в желудке майор и глухой старик с седой всклокоченной бородой, у которого болело все: и желудок, и сердце. Старик лежал, скрестив руки на груди, и тяжело, натужно вздыхал. Бледное измученное лицо майора покрылось крупной ржавой щетиной, на висках и на лбу резко обозначились синие вены. Но когда он открывал глаза, то в них скорее отражалось упрямство, чем тоска больного человека. Густые буроватые ресницы придавали его взгляду суровое выражение.
У майора и старика врачи тоже предполагали дифтерию.
В палате все сверкало белизной: белые стены, занавески, кровати, тумбочки. Вязову до смертной тоски надоели гладкие синеватые рамы и двери, без малейшего пятнышка потолок, и он часто смотрел в окно, за которым млели в жаре разлохмаченные акации. От безделья и скуки Михаилу лезли в голову нелепые мысли: «Если и жизнь станет такой же чистой и светлой, как эта палата, не будет ли она скучной?»
– Ох, ох, – застонал старик.
Михаил вздрогнул и увидел входившую в палату няню. Она прижимала к груди бумажные свертки. Молодая, розовощекая, с выбившимися из-под белоснежной косынки пепельными кудряшками, нянечка была привлекательна. Михаилу очень хотелось с ней поговорить. Но характер у нянечки оказался колючий, и на шутки она отвечала сердито: «Вам, больной, волноваться не позволительно».
«Как будто она может запретить мне волноваться! – мысленно возмущался Михаил. – И вообще, придумала глупую отговорку. В больницу на работу надо принимать нянечек общительных и ласковых, а не таких заскорузлых».
Примерно то же подумал о няне Михаил и сейчас, когда увидел, как она подошла вначале к майору, а не к нему. Он даже демонстративно отвернулся к окну.
– Вам передача, Максим Петрович, – мягко и, как показалось Михаилу, даже ласково сказала девушка.
Максим Петрович поднял лохматую голову.
– Кладите на тумбочку.
– Опять до кучи?
– До кучи, – вздохнул Максим Петрович и уронил голову на подушку.
Нянечка пожала плечами, положила на тумбочку сверток, подоткнула под него записку и, поджав губы, словно ей предстояла неприятная встреча, подошла к Михаилу.
– Вам тоже, товарищ Вязов, передача.
– Очень приятно, товарищ няня! – с ехидцей сказал Михаил, медленно поворачиваясь от окна. Нянечка упорно называла его по фамилии, хотя он в первый же день сообщил ей свое имя. Она и на этот раз не заметила иронии в словах больного, отдала два одинаковых кулечка из плотной желтой бумаги и собралась уйти.
– А где же записка? – спросил Михаил.
– Записки нет.
Михаил удивился. Костя всегда передавал привет и обязательно спрашивал о здоровье.
– От кого же эти подарки?
– Вам лучше знать. Няня из другой палаты пере-дачу принимала, – сказала нянечка и пошла к двери.
Держа в руках кулечки, Михаил с любопытством смотрел в спину девушки. Нянечка вышла из палаты и закрыла дверь. Михаил глянул в кульки. В одном из них, среди яблок, он заметил бумажку, вынул ее, развернул и резко вскинул брови. На клочке бумаги карандашом были нарисованы череп и две скрещенные кости. Под рисунком написано: «Тебя ищет смерть!»
– Что случилось, Миша? – спросил Максим Петрович, поднимая от подушки голову.
– Угроза, – ответил Михаил.
Максим Петрович, покряхтывая и потирая виски, поднялся и сел.
– Любопытно, – проговорил он. – Дай-ка я гляну.
Они разглядывали рисунок, сделанный неумелой рукой, и подпись. Потом осмотрели яблоки – чистые и свеженькие, словно только что сорванные с дерева.
– Кто же тебе грозит? – спросил Максим Петрович.
Михаил развел руками. Недруги у него, конечно, были, немало преступников поймал он лично и спровадил в тюрьму, многие из них вернулись на свободу, но кто решился так открыто угрожать – он не мог догадаться. Собственно, почти все эти преступники были мелкими воришками, разболтанными людьми. Вот только Алексей Старинов, кажется, был убежденный рецидивист, но и он находился в тюрьме. «Кто же? – размышлял Михаил, с жалостью посматривая на майора, опять схватившегося за живот. – Не очень-то большая я персона, чтобы со мной расквитываться. Может быть, старший лейтенант Поклонов? Он на меня клеветал, уволен из отделения… Пожалуй, нет. Поклонов трусливый человек. Кто же еще?»
– Теперь тебе надо быть осторожным, – прервал размышления Михаила Максим Петрович, – Давай, звони в отдел.
– Я теряюсь в догадках, – сознался Михаил. – Дураков среди преступников немало, но такого олуха я еще не, видел. – Он заметил, как старик, до этого охавший и стонавший, притих и повернул голову. Михаил до шепота понизил голос. – Не имеет ли отношение она… – Михаил показал глазами на дверь, куда только что вышла няня.
Максим Петрович улыбнулся. Видно, улыбка ему стоила больших усилий, он тут же поджался и помрачнел. Пересилив боль, он сказал, тяжело произнося слова:
– Не думай, Миша, что вокруг тебя все дураки, особенно твои враги. Чтобы доставить тебе передачу, совсем не обязательно связываться с какой-то няней,
– Но ведь мои враги откуда-то узнали, что я нахожусь именно в этом боксе, – возразил Михаил.
– И это нетрудно. В регистратуре дадут справку любому человеку.
– И о вас?
– И обо мне. – Максим Петрович выпрямился и положил на плечо Михаилу руку. Рука его вздрагивала. – Не надо торопиться, Миша, всегда, прежде чем действовать, следует основательно подумать.
С доводами Максима Петровича нельзя было не согласиться, и Михаил, почесав затылок, поднялся с койки.
– А почему два одинаковых кулька? – спросил он, – Неужели от одного человека?
– Допрашивать меня – бесполезное дело, – заметал Максим Петрович, снова откидываясь на подушку. – Может быть и от двух. Для записки достаточно и одного кулька. На базаре все они одинаковые.
Михаил положил пузатые пакеты в отделение тумбочки, где были другие продукты, которых, благодаря стараниям Кости, накопилось изрядное количество. Аппетит у Михаила был волчий. Максим Петрович, которому была установлена диета, ему завидовал и уверял, что врачи сами не верят в болезнь Михаила – и скоро выпроводят из больницы.
Михаил позвонил следователю Ходжаеву, попросил его зайти в больницу и, когда вернулся в палату, з дверях столкнулся с няней. Она подала ему еще один кулечек, сшитый из такой же желтой и плотной бумаги.
– Это еще от кого? – сердито спросил Михаил.
– Я спрашивала Стременкову, она не запомнила, «Сегодня, говорит, народу понашло уйма. Где там разберешься…»– ответила няня и ушла.
Михаил раскрыл кулек и помрачнел: снова яблоки! Он тщательно перебрал их и осмотрел – записки не оказалось, только на краю кулька карандашом было написано: «М. Вязову».
– Чорт знает что такое! – выругался Михаил.
– Наваждение, – вздохнул Максим Петрович.
ЗАПИСКА ОТ КОСТИ
Лежали на койках и думали. Максим Петрович сжался калачиком, боли в желудке мешали ему сосредоточиться. Михаил терялся в догадках. Мысли все время возвращались к старшему лейтенанту Поклонову. «Может быть этот трус действует через других? Где он сейчас работает?» Его ненависть к Вязову была настолько сильной, что он дошел до клеветы. В конечном счете, от низкого человека – подхалима, взяточника и клеветника – всего можно ожидать. И все же Михаил не был уверен в таком падении Поклонова: сомнительно было, чтобы тот решился на убийство. Но откуда взялись три кулька? Кто такой щедрый? Конечно, не Поклонов.
В палату вошла няня, молча отдала Михаилу, записку. Михаил схватил бумажку так торопливо, что няня бросила на него удивленный взгляд.
«Дорогой Михаил Анисимович! – писал Костя. – Я очень волнуюсь.
Прибежал в больницу второй раз, хотя сегодня вы просили не приходить. Яблоки получили? Мне сказали, что вам плохо. Неужели вы от меня что-то скрываете? Напишите правду, а то я сейчас пойду к главному врачу. Все равно узнаю истину. Напишите правду. Я жду в регистратуре».
Прочитав записку, Михаил подал ее Максиму Петровичу, а сам прошелся из конца в конец по палате.
– Час от часу не легче, – проговорил он, – Моя персона становится столь выдающейся, что ею весьма пристально интересуются. Если не везет в любви, то повезет в ненависти. Хорошо, что теперь известно, от кого один кулек. А остальные два?
Максим Петрович прочитал записку и взглянул на Михаила испытующе.
– Тут что-то есть. Тоненькая ниточка, как говорят. Надо подумать. – И, посмотрев зачем-то бумажку на свет, спросил:-Твой Костя сообразительный паренек?
– Очень сообразительный.
– Пиши ответ. Надо узнать, кто сообщил Косте)б ухудшении твоего здоровья. Только пока ни слова о самочувствии.
Михаил вынул из тумбочки карандаш и бумагу Максим Петрович вызвал няню, попросил побыстрее пере-дать записку мальчику и дождаться от него ответа. Он уже не хватался за живот, даже щеки у него раскраснелись. Михаил внимательно следил за выражением лица девушки: няня была спокойна, не сделала ни одного лишнего движения.
Ответа Кости Максим Петрович и Михаил ждали с нетерпением. Майор поставил локти на колени и уперся подбородком в ладони, а Михаил ходил по палате. Старик опять застонал. Михаил мысленно обругал его – стоны старика действовали раздражающе.
– Никогда не предполагал, что в больнице могут стращать, – рассуждал он, продолжая ходить. – В первый и последний раз я здесь. Теперь меня сюда не уволокут и в бессознательном состоянии, я прикажу Косте защищать меня всеми имеющимися в нашем распоряжении средствами. Здесь, конечно, не чеховская палата № б, и все же я не хочу попадать в больницу.
– Не зарекайся, – коротко посоветовал Максим Петрович.
Вернулась няня с ответом Кости. Максим Петрович сказал девушке:
– Зайдите к нам, пожалуйста, минут через десять.
– Хорошо, – ответила девушка.
Записку читали вместе. «Михаил Анисимович! Зачем вы меня волнуете? Я жду ответа на мой вопрос. О том, что вам плохо, мне сказал Виктор, а он, якобы, узнал об этом от отца. Не томите меня, скорее отвечайте!»
– Кто этот Виктор? – спросил Максим Петрович.
– Одноклассник Кости, сын начальника отделения.
– Вон как!.. – проговорил Максим Петрович, глядя на Михаила потемневшими глазами. – Можно полагать, что кто-то запугивает мальчика. Но нельзя же обвинять в этом начальника отделения! Абсурдно. Остается один вывод: Виктор обманул Костю. Можно допустить такую мысль, Миша?
– Вполне.
Максим Петрович поднялся, прошел несколько шагов по палате, но поспешно вернулся и, морщась, опять сел на койку.
– Теперь такой вопрос: надо ли сообщить правду о твоем здоровье или пойти на обман? – рассуждал он вслух. – Как будет воспринят тот или иной ответ твоими противниками?
– Я думаю, надо сообщить правду, – сказал Михаил. – Чорт с ними, с подлецами, я не хочу, чтобы волновался Костя. Он мне дороже всех на свете.
– Ну что ж, можно пойти и по этому пути.
Михаил написал Косте, что его здоровью можно только позавидовать.
ТЕЛЕФОННЫЙ ЗВОНОК
Солнце словно разъярилось и нещадно поджаривало все, что попадало под его лучи. В июле в Ташкенте нельзя спрятаться от пекла даже в тени. Михаил спустил шторы на окнах, открыл дверь в коридор и все же изнывал от духоты. Максим Петрович уснул, – наверное боли утихли, – его лоб покрылся крупными каплями пота, дышал он спокойно. Михаил обмотал голову мокрым полотенцем. Лежа в постели, он мечтал о холодной воде канала, о Комсомольском озере и даже обыкновенном душе, где была бы холодная вода. Конечно, лучше было бы уснуть, но как он ни старался, сон не шел. Разглядывая седую голову старика и спутанные редкие волосы на его голове, изредка поглядывая на Максима Петровича, Михаил промучился не менее часа. Следователь не приходил. Михаилу надоело смотреть и на старика, и на майора, и на голубой воздух в палате, и на серебряные лучи, проникающие в щелки и похожие на отточенные сабли, и он уперся взглядом в белый, без единого пятнышка потолок.
– Препротивное это чувство: месть, – вдруг заговорил Максим Петрович. Михаил вздрогнул и повернулся к нему. Майор тоже смотрел в потолок, будто и не спал только что. – Возникнув в незапамятные времена, оно канет в вечность в коммунистическом обществе. Любовь и ревность, забота и беспокойство – чувства вечные, человеческие. А вот месть – это болезнь, затянувшаяся на тысячелетия. Лесть да месть дружны. Обычно мстят за причиненное зло или за нанесенную обиду. Не так ли? А мы вот стараемся человеку помочь встать на путь истинный, предотвращаем зло, а нам мстят. Удивительно!
– Вы правы… – начал было Михаил, но тут в дверь заглянула няня и пригласила его к телефону.
Михаил шел за девушкой по коридору насупленный. Желание поговорить с няней пропало, теперь бросалась в глаза ее тяжелая походка, помятый халат и скошенные каблуки.
Старая коробка телефона висела на стене у входной двери. Михаил снял трубку.
– Слушаю, – сказал он.
– Вязов? – спросил голос.
– Я.
– Говорит Копытов. Здравствуйте! Как вы себя чувствуете?
– Здравствуйте, Терентий Федорович! Чувствую себя прекрасно. Думаю, скоро меня отсюда выпроводят, – ответил Михаил, недоумевая: много раз ему приходилось разговаривать по телефону с начальником отделения, а сейчас не узнал его голоса.
– А нервы как? – продолжал Копытов, как показалось Михаилу, торопливо. – Не сдают?
– Нет. Я звонил вам… – но в трубке послышались отрывистые гудки. Михаил постоял в недоумении: что бы это значило? Возвращаясь в палату, он размышлял о странном поведении Терентия Федоровича. «Почему он ничего не сказал о Косте, о своем заместителе Стоичеве? Может быть, у него настроение плохое? А может быть… А может быть… звонил кто-то другой?» Эта мысль поразила Михаила, и он, передав содержание разговора, высказал ее Максиму Петровичу.
– Допустимо, – согласился Максим Петрович, – По телефону можно и грозить.
Казалось, Максима Петровича ничем нельзя удивить. Он лежал, подложив под голову руки, и мечтательно, – или Михаилу только так показалось? – смотрел в потолок.
– Человек мог разговаривать по телефону-автомату, поймать его невозможно. Какие еще есть люди: злые и глупые! – воскликнул Максим Петрович. В глазах его, почти всегда хмурых, вдруг загорелись огоньки, будто изнутри осветившие бледное лицо.
Подвигав бровями, Максим Петрович надолго замолчал.
Михаил начал придремывать. Он вздрогнул, когда няня, тронув его за плечо, подала записку. Вот уж чего Михаил не ожидал: послание от Поклонова! На этот раз он удивил Михаила больше, чем тогда, когда написал анонимное клеветническое письмо. Клевета и подхалимство уживались в Поклонове – в бывшем участковом уполномоченном – как две гадюки в одной норке. Беспокойство же о здоровье Михаила, которое он выражал в своей записке, никак не вязалось с его паршивенькой натурой. Он писал: «Уважаемый Михаил Анисимович! Болезнь ваша меня беспокоит. Она очень затянулась. Что там делают врачи, чего смотрят? За героем надо ухаживать, как за дитем. Скажите им пару горячих слов, вы ведь умеете. Выздоравливайте скорее. Остаюсь уважающий вас Поклонов. Кланяется вам и моя супруга».
– Уважающий! – усмехнулся Михаил. – Стервец, который клеветал на меня, подлец, которого выгнали из отделения по моему настоянию, смеет меня уважать! Не удивительно ли? Или он и сейчас подхалимничает? Экая гадость!
– Вам уже пора поменьше удивляться, Миша, – посоветовал Максим Петрович.
РАССКАЗ КОСТИ
Прошла ночь. Спал Михаил неспокойно: не то болезнь издергала, не то больничная обстановка плохо действовала. С постели поднялся он хмурый, с помятым лицом.
Но во время обхода главный врач заявил ему, что он может отправляться домой, и Михаил просветлел. Наконец-то врачи убедились, что он здоров!
Ожидая выписки, он лежал и размышлял о Косте и Викторе, потом опять вернулся к причинам угрозы. Хотел отвлечься, но безуспешно. Если мысль порождается пережитым – ее не отбросишь. Невозможно.
Нянечка принесла передачу от Кости. Паренек был пунктуален. Сегодня он купил черешню.
– Скажите, пожалуйста, ваше имя, – попросил Михаил нянечку как можно ласковее.
– Валя, – неожиданно просто ответила она, и Михаил заметил, как порозовели ее щеки.
– Ну вот, только было познакомились, как надо уже прощаться, – улыбнулся он и протянул ей кулечек с черешней. – Угощайтесь…
– Спасибо… Сюда больше не попадайте, – посоветовала Валя.
– Постараюсь, – пообещал Михаил.
Прощаясь, майор сказал:
– Не журись, Миша, все перемелется, мука будет.
Когда Михаил пришел из больницы, Костя бросился ему навстречу, прижался к плечу. Михаил и не знал, что паренек может быть таким нежным и ласковым. Костя всегда представлялся ему настороженным, неповоротливым и даже флегматичным.
– Вы не знаете как я рад, Михаил Анисимович, – проговорил он смущенно и побежал на кухню за чаем.
В комнате был полнейший порядок: постель застлана, пол вымыт, стол накрыт скатертью, свет слабо проникал через закрытые занавесками окна, и в комнате был уютный полумрак. Михаил с удовольствием сел к столу.
Вернулся Костя с чайником.
Новостей у Кости была целая куча.
– Вчера вечером встретилась Надя, спрашивала о вашем здоровье, – сказал он, ставя на стол пиалы. – После того, как она проводила вас в больницу, я ее не видел. Она очень похудела.
Михаил оторопело смотрел на Костю: он никак не мог вспомнить, каким образом Надя провожала его в больницу.
– А зачем она интересуется? – невпопад спросил он.
Костя прищурился и бросил на Михаила быстрый, чуть насмешливый взгляд.
– Вам лучше знать.
– Ты, конечно, прав, да беда в том, что и я не знаю. Расскажи подробнее, как она провожала меня в больницу.
Костя начал рассказ с того момента, когда его приемные родители были арестованы, и он отправился к Михаилу. На улице он повстречал Виктора и рассказал о своем горе. Выслушав Костю, Виктор воскликнул: «Эх, шаланда!»-и вызвался проводить товарища. Костя обрадовался – с товарищем веселее.
Около квартиры Михаила они увидели девушку. Это была Надя Стоичева. Костя ее не знал, а Виктор нехотя, с нескрываемым пренебрежением поздоровался с дочерью бывшего заместителя своего отца. Девушка не обратила на него внимания и вместе с ребятами зашла в комнату.
Они не успели оглядеться, как явился Михаил. Одна рука у него была перевязана, в другой он нес фуражку. Землисто-серое лицо, искривленное болью, запекшиеся губы. Блуждающие глаза Михаила остановились на девушке.
– Чего вам еще от меня надо! – закричал Михаил и с размаху без сознания повалился на кровать.
Надя со слезами бросилась к нему, а ошеломленные ребята наблюдали, как вздрагивали ее худенькие плечи и концы длинных кос. Но тут вошел в комнату врач скорой помощи.
Когда Михаила выносили на носилках, из соседней квартиры выскочила круглолицая и черноглазая женщина в домашнем халате, которая часто приносила Михаилу чай. Увидев Михаила на носилках, она заметалась вокруг, спрашивая то Костю, то Надю:
– Что с ним произошло? Да скажите же, пожалуйста! Он ранен? Заболел?
Ребята и Надя пожимали плечами. Женщина подбежала к врачу и затормошила его.
– Ничего страшного, обыкновенная простуда, – сказал спокойно врач – пожилой человек с седыми усами.
Женщина попыталась влезть в машину, но врач отстранил ее и вообще никому не разрешил сопровождать больного.
Чем больше рассказывал Костя, тем сильнее Михаил недоумевал.
В чем дело? Всегда сдержанная и вне дома даже стеснительная, Надя вдруг в присутствии Кости и Виктора бросилась целовать его. Удивительно!
Надя! Михаил на мгновенье прикрыл глаза. В который раз она встала перед ним, как тогда, под тем тополем, что растет у ее квартиры, в тот вечерний час, когда он сказал ей о своей любви. Смущенный взгляд, тихий голос, холодок ее нежных пальцев – все он ощутил заново, словно все повторялось наяву. Она любила читать блоковские стихи: «Рукавом моих метелей задушу. Серебром моих веселий оглушу». И это получалось у нее мило и смешно. Нет, он на нее не обижался, лишь досадовал на себя: в чем-то, видать, ошибся, не понял ее… Сунулся в холодную воду…
Где-то теплилась надежда – может быть, отношения изменятся к лучшему? Она интересуется его здоровьем… А если это – просто дружба?
«Нет, между нами все кончено, простой дружбы я не хочу, не хочу!»– чуть не вскрикнул Михаил и, к немалому удивлению Кости, посоветовал:
– Если она еще встретится и поинтересуется мной, скажи, что я здоров, но о ней не спрашивал.
Конечно, Костя догадывался об отношениях Михаила и Нади, но не знал, что встало между ними. Он не заметил, что, провожая в больницу Михаила, Надя посматривала на его соседку растерянно и недобро. Тем более не мог он знать тех мыслей, которые волновали Надю, когда она уходила.
Она быстро шла по затененной стороне улицы. «Дура я, дура! – ругала она себя. – Зачем побежала сломя голову к Мише? На что надеялась? Так именно он должен был встретить меня после всего, что произошло между нами… Дура я, дура!.. И почему так беспокоилась эта соседка?»
Возбужденная, вконец расстроенная, она представила весь ужас своего положения. «А если Михаил связан с этой женщиной? Если он забыл обо мне?» Надя закрыла лицо руками и прислонилась к стенке дома.
Костя с Виктором стояли у парадного. Глядя вслед девушке, Виктор скорчил рожу, ухмыльнулся и сказал!
– Зазноба! Ты ее знаешь?
– Нет, – неохотно ответил Костя. На душе у него было муторно.
– Это Надька – дочь заместителя моего отца. Вредный тип ее отец, зануда. Помнишь, Первого Мая, когда меня забрали в отделение, он полчаса из меня душу выматывал. – Но видя, что Костя его плохо слушает, Виктор тряхнул головой и сказал:– Ну, пошли. Нечего нос вешать, лейтенант быстро вылечится. Врачи у нас теперь, дай боже!
Костя неохотно двинулся за ним.
Виктор шагал, посвистывая и поглядывая по сторонам, с лихостью, насмешливо подмигивал встречающимся девочкам. Все ему было нипочем. Вязов заболел? Выздоровеет. Костя страдает? Перестанет. Да, собственно, какое ему дело до них? Не любит Виктор хныкать, то ли дело повеселиться, покуролесить!
Поравнявшись с Надей, Виктор прищурился: его осенила злорадная мысль: «Если отцу не отомстил за накачку, то пусть его дочка пострадает». Он остановился и вежливо осведомился:
– Что с вами, девушка? Не помочь ли?
Надя отняла от лица руки и посмотрела на паренька. Она ничего не ответила, отвернулась и принялась вытирать платком глаза.
– А вы не убивайтесь, – продолжал, как ни в чем не бывало, Виктор. – За лейтенантом есть кому поухаживать, соседка вон какая разбитная.
Надя резко повернулась к Виктору и хрипло сказала:
– Уходи, негодный мальчишка!
– Эх ты, заноза! – присвистнул Виктор. – Не хочешь помощи – не надо, – и он опять, посвистывая, вразвалку пошел по тротуару.
Костя со стыдом вспоминал, как он неловко топтался на месте и не мог придумать – чем утешить девушку.
Пили чай молча. Костя поглядывал на Михаила испытующе, с грустью. Солнце светило прямо в окно и в комнате стало жарко. Костя вытер полотенцем лицо и заговорил, стараясь рассеять Михаила.
– Несколько раз приходил Витька, приводил с собой товарища. Странный какой-то парень: почти не разговаривает, на людей смотрит волчонком. Я не видел, чтобы он хоть разок улыбнулся, все усмехается. Не поймешь его: то ли он стесняется разговаривать, то ли не считает нужным делиться своими мыслями. Брюки у него помятые, в трубочку, и рубашка размалевана на кубики. Учится в техникуме. Как-то сказал, что чертежи не закончил, упомянул учебник по станкам. И руки у него тушью измазаны, наверное, рейсфедер пальцами вытирает.
– От тебя, брат, ничего не скроешь, – похвалил Михаил.
– Не смейтесь, Михаил Анисимович, дело тут, мне кажется, не простое, – упрекнул Костя, снова вытирая лицо полотенцем. – Вчера вечером пригласил меня Виктор в пивную. Я, конечно, отказался. Хватит с меня неприятностей и тех, которые пришлось испытать недавно. Он уговаривал, показывал деньги. Говорил, деньги ему дала мама. Я не поверил. Не такая у него мама щедрая, чтобы давать на пиво. В общем, Витька, по-моему, взялся за старые дела, связался с подозрительными парнями. Обругал он меня, и они ушли с этим студентом. А я пошел за ними следом. В один переулок они завернули, в другой. Идут и о чем-то разговаривают. И студент, смотрю, руками размахивает. Ишь ты, думаю, при мне так слова не скажешь, а с Витькой разговорчивым стал. Слежу дальше. Прошли они чайхану, ларьки, в которых огурцы и капусту продают, и скрылись в пивной. Остановился я и не знаю, что делать дальше. Войти в пивную нельзя. Потом решил: пусть, думаю, кто и посмеется надо мной, а загляну в окно. Смотрю, сидит Витька за столом. Рядом с ним студент и еще один парень в белом шелковом костюме. Их разговора я не мог слышать, поэтому у окна стоять не было смысла, и я отошел на противоположную сторону улицы, сел на скамейку. Долго сидел, даже надоело. Наконец, выходят они втроем, Витька покачивается, под мышкой у него газетный сверток. Вроде, колбасы кусок. Разошлись они в разные стороны. Я, конечно, шагаю за Витькой. Он садится в первый вагон трамвая, я – во второй. Едем. Выходит Витька из трамвая, я тоже спрыгиваю. Прячусь за дерево. Смотрю, стоит он на панели и ждет. Тут и автобус остановился. Что же делать, если Виктор в автобус сядет? На такси у меня денег нет, за автобусом не побежишь…
– Да, тяжелая задача, – подтвердил Михаил и подумал: «Неплохой оперативник может получиться из тебя, Костик».
– Но Витька пересел на другой трамвай, только теперь во второй вагон, поэтому я вскочил в третий. Опять едем, по маршруту «театр Навои – Беш-агач». Проезжаем мимо высоких с балконами домов специалистов. Подкатили к площади, где ворота Комсомольского озера. Меня так и подмывало соскочить и побежать купаться. Жара в вагоне невыносимая, пот льет ручьями
со всех пассажиров. Люди обмахиваются веерами, а у меня – ни газеты, ни платка. Одним словом, мучаюсь, а еду. Витька выскочил из трамвая в том месте, где линия проходит по узенькой улице: по обеим сторонам дувалы, за ними – сплошные сады. Вначале я спрятался за вагон, а потом, когда трамвай пошел, свернул в переулок. Стою за дувалом, наблюдаю. Витька подошел к маленькой калитке, на которой ярко выделялся номер семнадцатый, оглянулся и быстро шмыгнул во двор. Стою. Вдруг подходит ко мне дядька с бородкой и спрашивает: «Тебе чего здесь надо, оголец?» «Товарища жду», – отвечаю. А он как заорет: «Проваливай отсюда, пока цел!» Я было возразил, но он так на меня посмотрел, что я мигом очутился на другой стороне улицы. Но тут вышел из калитки Витька, уже без свертка, и сразу побежал к остановившемуся трамваю. Меня он не заметил. Я еле успел вскочить в последний вагон на ходу. Едем. Теперь в обратном направлении. У театра Навои Виктор направился к фонтану, а я остановился за зеленой изгородью, которая повыше, чтобы меня не было заметно. Виктор подошел к студенту и парню в белом костюме. Они оказались на скамейке. Минуты две они что-то рассматривали или делили, потом поднялись и разошлись. Виктор пошел пешком, и я направился за ним следом. Так мы дошли до его дома.
Костя раскраснелся, рассказывая, размахивал руками. Редко он так оживлялся, и Михаил любовался им.
– А как ты думаешь, Костя, – спросил Михаил, – хорошо ли подсматривать за товарищем? Не лучше ли с ним поговорить откровенно?
Волосы Костя зачесывал на бок и у правой брови его завивалось колечко. Костя откинул пальцами колечко назад, залпом выпил уже остывший чай и тогда ответил:
– Пытался я с ним разговаривать, ничего не получается.
– Значит, он не считает тебя своим другом.
– Не знаю. Но я считаю его другом и должен ему помочь. Прослежу за ним, а потом припру к стенке. Не отвертится.
– Нужно ли ему помогать? Он тебе немало напакостил.
– Ну и что?! – Костя вскинул на Михаила удивленные глаза. – Он такой же комсомолец, как и я…
– Что верно, то верно, – поспешил согласиться Михаил. – Ты кому-нибудь о делах Виктора рассказывал?
Костя пригнулся к столу и покраснел.
– Только одному человеку.
– Кому?
Костя молчал.
– Я должен знать, кому ты рассказывал.
– Вере, – чуть слышно проговорил Костя.
– Кто она такая?
– Мы с ней вместе учимся.
– Ты меня с ней познакомишь?
– Она сюда не пойдет.
– Не обязательно здесь. Можно познакомить в парке, в кино и даже на улице. Да ты что, краснеешь? – засмеялся Михаил, видя как пылают уши у паренька. – Ничего особенного нет в том, что вы дружите.
– Вы так думаете?..
– Уверен, – сказал Михаил и похлопал Костю по плечу.
Попив чайку, Михаил начал собираться в отделение и, между прочим, спросил Костю:
– А еще Виктор не интересовался моим здоровьем?
– Нет, один раз только спрашивал. В тот день Виктор явился один и под хмельком. Я сразу почувствовал запах водки, как только открыл дверь. «Я слышал, твой Михаил Анисимович загибается», – сообщил он.
«Врешь! – закричал я. – Кто тебе сказал?» Виктор попы-хал папиросой и ответил: «Отец интересовался». Больше ни о чем я его не спросил, заторопился в больницу. Выходя следом за мной, Виктор усмехался: «Канительный ты, как я посмотрю. Торопыга-воробей. Если бы знал, вовек не говорил». Ох и разозлился я на него в тот раз если бы он мне тогда еще встретился, избил бы.
По дороге в отделение Михаил думал о Косте. Он не умел воспитывать детей, потому что у него их не было и, естественно, боялся, что Костя подружится с нехорошими ребятами. Следовало бы Виктора оторвать от темной компании, вместе с Костей они могли бы заниматься полезными делами. Но как это сделать? Чем можно увлечь Виктора?
