Текст книги "Непереводимое в переводе"

Автор книги: Сергей Влахов

Соавторы: Сидер Флорин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

Думая о своем читателе, Л. Толстой явно рассчитывал не только на тоненькую прослойку современной ему русской интеллигенции – иначе он, конечно, оставил бы без перевода французскую речь, столь характерную для части описываемого им русского общества того времени. Об этом упоминают многие авторы, что и заставило нас поинтересоваться данным вопросом в нескольких аспектах: а) как переводит Л. Толстой свои французские пассажи; б) что делает переводчик, например, на болгарский язык с русским текстом толстовских сносок; в) какова судьба самих французских вкраплений во французском переводе романа; г) что происходит с собственным русским переводом сносок Толстого во французском переводе?

а) Очевидно Л. Толстой писал французские пассажи прямо на французском, не переводя с русского; дойдя же до необходимости повторить свою мысль и по-русски, он чаще всего переводил ее функционально, т. е. передавая мысль или фразу (слова) так, как выразил бы их первоначально на русском языке. Это становится яснее всего при сопоставлении более длинных пассажей.

Встречаются, однако, и случаи, когда    он    именно

'Гончаров   И.  А.   Фрегат «Паллада». Т. I, с. 248.              •;•

²Мамедзаде   С. Точность плюс    вдохновение. – АПТХП,    т.'I»

с. 194.                                                                                                        <Г^

270

переводил, и тогда перевод получался более формальный, буквалистический. Так, выражение «malheu-reuse, comme les pierres» переведено им «Бедняжка несчастлива, как камни» (ФРФС переводит этот фразеологизм «несчастнейший из смертных, глубоко несчастный, горемычный»).

б) Как раз на таком примере можно проверить, как поступает со сносками переводчик: переводит русский текст или дает свой перевод французского текста, игнорируя сноску. Автор новейшего болгарского перевода «Войны и мира» Константин Константинов, сам писатель и один из лучших болгарских переводчиков за последние четыре десятилетия, был знатоком и французского языка, переводил и французскую классику. Сличение с подлинником показало, что он оставался верен своему автору, переводя русские переводы самого Толстого. И в цитированном выше случае он перевел дословно формальный перевод Толстого: «Клетата, тя е нещастна ка-то камъните».

В другом месте Л. Толстой пишет: «Arrangez-moi cette affaire et je suis votre вернейший раб a tout jamais (pan—comme mon староста m'ecrit des донесения: покой-ep – п)» и переводит в сноске: «Устройте мне это дело, и я навсегда ваш... как мой староста мне пишет...». К. Константинов дает в тексте «Arrangez-moi cette affaire et je suis votre– пай-верен роб a tout jamais – роб – comme mon управител m'ecrit des донесения: покой-ер – n», r. e. повторяет французские слова и переводит только русские, а в сносках дает толстовский перевод французских фраз: «Наредете ми тая работа и аз винаги ще бъда ваш. Както моят управител ми пише. Т. е. «п», «ъ», отмечая «Б. пр.» (Примечание переводчика)»¹.

в) Второй пример приводит нас к следующему вопросу: какова судьба самих французских вкраплений во французском переводе романа? В одном переводе² в самом начале оговорено, что все французские тексты автора (Л. Толстого) даны курсивом, а это позволяет

¹ В русском издании романа (Собр. соч. в 20-ти томах. Т. 4. М.: Гос. изд, худ. лит., 1961) на с. 13 дано латиницей р а п-п а н вместо кириллицей р а п ъ (с твердым знаком, у Толстого – «ер») и с дефисом после «покой-ер» вместо правильного тире: т. е. «п о к о и – е р-п» вместо «покой-ер—п». Так его передал и болгарский переводчик.

³ Tolstoi, Leon. La guerre et la paix. Trad, par Henri Mongault. Paris, 1952.

271

французскому читателю получить некоторое представление о русско-французской речи дворянства того времени.

г) Переводы самого Толстого французских вкраплений на русский язык, естественно, становятся совершенно беспредметными и опускаются.

Здесь же, по поводу этого примера, добавим и другую немаловажную подробность в связи с перенесением иноязычных вкраплений из языка в язык. В то время как латиница более или менее знакома большинству носителей языков, использующих кириллицу, носителям языков, пользующихся латиницей (иногда даже для носителей близкородственных славянских языков), кириллица большей частью не знакома. Из этого следует, что такие вкрапления необходимо транскрибировать; однако нельзя упускать из виду и преднамеренно вводимые автором ошибки с целью подчеркнуть необразованность или незнание того или иного персонажа, или создание комического эффекта или сообщение оттенка иронии.

Между прочим, французский переводчик «Войны и мира», дойдя до этого самого «рапъ» и не видя возможности передать его понятным образом французскому читателю, прибегнул к приему компенсации и подчеркнул неграмотность толстовского старосты неправильным написанием другого слова: «..a tout jame (j-a-m-e)», – довольно часто встречающейся среди французов орфографической ошибкой.

Особый, частный случай – иноязычные заглавия целых произведений (романов, стихотворений и пр.) или отдельных глав – явление, широко распространенное; можно было бы дать длинный перечень таких случаев. Ограничимся упоминанием только «Table-Talk» Пушкина, стихотворения Гете «Probatum est», «Vanitas! vani-tatum vanitas», «Egalite», Мэтью Арнольда «Requiescat», Роберта Браунинга «Summum bonum», В. Хенли «Invic-tus» и пр. Очевидно, все эти заглавия должны остаться такими, как их дает автор, и единственным возможным изменением является транскрипция, причем здесь будет неизбежна утрата колорита при переводе произведения на язык самого вкрапления.

Бывают, однако, случаи, когда переводчику удается перевести такое заглавие без утраты колорита. Идеальный пример – заглавие романа «Quo Vadis» Г. Сенкеви-ча, переведенное на русский и болгарский языки староболгарским (церковнославянским) «Камо грядеши», которое настолько же знакомо и вместе с тем обладает

272

тем же ароматом античности для русских и болгарских читателей, как и латинское заглавие – для католика-поляка. Можем упомянуть и „Totenmesse" Ст. Пшибы-шевского, написанную им по-немецки, а в автопереводе на польский язык озаглавленную «Requiem aeterna».

Очень характерен – в обратном направлении – случай с книгой Джерома К. Джерома "Three Men on the Bummel", в которой автор объясняет совершенно незнакомое для англичан немецкое слово Bummel только на последней странице. Бесспорно, весь эффект этого приема автора совершенно утрачен для читателя русского перевода, озаглавленного «Трое на велосипеде»,– так, если бы хотел, мог назвать его и сам автор,– утрачено и значение последнего абзаца, содержания, вло-. женного Джеромом в концовку книги. Действительно, трудно сохранить или как-нибудь компенсировать это содержание и при переводе книги на немецкий язык.

В заключение, говоря о вкраплениях, можно еще отметить, что взаимные отношения в рамках разных пар языков различны, что тоже не следует упускать из виду, поскольку «...если при переводе с немецкого на русский действенность этих элементов [иноязычной лексики] в случае их сохранения усиливается, подчеркивается несоразмерно их весу в оригинале, вследствие чего в ряде переводов часть их нередко опускается, т. е. передается русскими словами, то при переводе с русского на немецкий их формальное воспроизведение не встречает обычно никаких препятствий, не требует особенных технических ухищрений, окраска иноязычности сохраняется, но действенность этой категории слов в той или иной степени уменьшается» ¹.

Глава 7

ТЕРМИНЫ

Термин однозначен, термин не имеет коннотативных значений, термин лишен синонимов, независимо от контекста термин переводится термином – полным и абсолютным эквивалентом, и поэтому, согласно

'Федоров   А.   В.  Очерки общей и сопоставительной стилистики. М.: Высшая школа, 1971, с. 121—122.

273

единодушному мнению специалистов, относится к числу единиц, не затрудняющих переводчика... Почему же в таком случае, спросит пытливый читатель, вопросы о переводе терминов попали в книгу о «непереводимом»? Вопрос вполне закономерен, несмотря на то, что об этом уже шла речь в первой части (гл. 1).

Во-первых, то л ь ко в идеале термин однозначен и лишен синонимов и коннотаций. А во-вторых, даже при этом «идеальном» положении говорить о его полной пере-водимости – термин термином – можно лишь в тех случаях, когда элементы терминологии находятся в своем естественном окружении, т.е. в научном стиле речи, в подъязыке науки; нас же интересует в первую очередь перевод термина в художественном тексте.

Миф о единственном значении термина и отсутствии у него синонимов нетрудно развеять простой словарной справкой – это хорошо видно в сопоставительном плане. Болгарскому термину палец в русском переводе (БРПР) соответствуют «эквиваленты» палец, кулак, кулачок, ротор, шкворень; рус. палец – в английской терминологии pin, cam, finger, cog; pin в переводе на французский – cheville, clavette, essieu, pivot, roupillon, а первое из французских соответствий переводится нем. Pflock, Zap-fen, Virbel, Bolzen, Knockel. Английское слово arm в нетерминологическом словаре (БАРС) представлено по меньшей мере 15 терминологическими русскими соответствиями; терминологический словарь даст их гораздо больше.

Перевод термина далеко не всегда дело простой замены слова ИЯ словом ПЯ– Переводить термины было бы легко и просто, 1) если бы научная литература имела монопольное право на их употребление и 2) если бы каждый термин действительно имел терминологический эквивалент в любой паре языков. Но так не бывает.

Элементы терминологии (слова и словосочетания) в последнее время – чем дальше, тем больше – встречаются далеко за пределами научной литературы, а по существу во всех жанрах: в эпоху НТР наука и техника стали чуть не основными поставщиками новой лексики для современного общелитературного языка. Немало терминологии в научно-популярных и научно-фантастических произведениях, есть она и в общественно-публицистической литературе, не чужда терминологии и беллетристика, и даже поэзия. И это естественно: трудовая деятельность играет ведущую роль в жизни любого человека, а стало

274

быть, и персонажа художественного произведения, так что правдоподобное описание этой жизни неизбежно должно привести к использованию языка, связанного с трудом и производством. Едва ли будет преувеличением сказать, что сегодня, благодаря активности средств массовой информации, общим достоянием становятся даже узкоспециальные термины, неизбежно попадающие и в язык писателя. В результате термин становится обязательной составной частью лексики любого произведения художественной литературы, отражающей состояние современного литературного языка¹.

Однако поведение термина в научном и в художественном тексте неодинаково, как, соответственно, неодинаковы и исполняемые им функции в этих различных по средствам выражения жанрах. В своей естественной среде, как компонент терминологической системы и подъязыка соответствующей науки, термин играет только назывную роль, роль знака, указывающего на точно определенное понятие, в то время как в художественном произведении он исполняет прежде всего поставленную ему автором стилистическую задачу, не теряя, впрочем, и своего предметного значения. Отсюда и различия в постановке вопроса о переводе терминов в зависимости от жанра.

Прежде чем переводить, термин нужно распознать в тексте, отличить от элементов общеязыковой лексики. Затруднения возникают главным образом из-за омонимии (между двумя терминами, между термином и нетермином), благодаря приписыванию обычной лексической или фразеологической единице – иногда «бывшему термину» – терминологического статуса, а также в связи с «прозрачной» внутренней формой термина.

Омонимы² иногда распознаются легче среди заимствованных терминов, но нередко и они затрудняют переводчика. Например, англ, cable, кроме кабель, может значить еще и трос, якорная цепь, теле-

¹ Подробнее см., например: Толикина Е. Н. Термин в литературном языке. – Сб. Нормы современного русского литературного словоупотребления. М.—Л.: Наука, 1966; Капанадзе Л. А. Взаимодействие терминологической и общеупотребительной лексики. – Сб. Развитие лексики современного русского языка. М.: Наука, 1965.

² И здесь, как в случае с реалиями, в понятие омонимии мы включаем и многозначность – с точки зрения перевода оба явления представляют трудность в связи с несоответствием плана выражения плану содержания.

275

грамма, каблограмма, швартов, кабельтов, витой орнамент, телеграфировать (по подводному кабелю), закреплять канатом, украшать витым орнаментом (БАРС); нем. Kammerton – это «основной тон», а рус. камертон («упругая стальная вилка..» – Ож.) соответствует нем. Stimmgabel'. Такие термины легко могут оказаться «ложными друзьями переводчика».

Труднее обстоит дело с исконными для ИЯ терминами. Многие из них, будучи элементами соответствующей терминосистемы, имеют вместе с тем достаточно «прозрачную» внутреннюю форму, чтобы ввести переводчика в заблуждение.

В техническом тексте едва ли зуб, щека, корпус, палец, плечо, пята, кулак, а тем более головка, зубец, щечка, кулачок будут переведены в значении частей тела, да еще с ласковым оттенком; маловероятно, чтобы переводчик рус. головку передал нем. „Kopfchen", или болг. ший-ку •– фр. «сои» (не уменьшительным² за отсутствием такового во французском языке), или англ, heel – нем. „Ferse", а болг. пета – рус. «пятка». Встретив термин головка рельса, он не свяжет ее «по аналогии» с «гладить по головке», так как видит в ней лишь «верхнюю часть сечения рельса., с закругленными краями» (РБТР); ножка опухоли, наверное, не направит мысль переводчика-медика к ребенку, прыгающему «на одной ножке», поскольку для него она только pediculus – тоненький стебелек, на котором держится опухоль.

Иное дело в художественном тексте, где плечо – прежде всего «часть туловища от шеи до руки» (Ож.), а потом уже, в анатомической номенклатуре, часть руки выше локтя (в отличие от предплечья), или в физической терминологии – часть рычага и т.д.; где опухоль в основном соответствует англ, swelling, болг. «подутина», а только для медика = лат. tumor, или neoplasma; где, говоря о соли, автор может иметь в виду не только «приправу к пище», но также и «химическое соединение, образующееся при взаимодействии» и т.д. (РБТР); где

¹ Готлиб К. Г. М. Немецко-русский и русско-немецкий словарь «ложных друзей переводчика». М.: Сов. энциклопедия, 1972; Акуленко В. В. (и др.). Англо-русский и русско-английский словарь «ложных друзей переводчика». М.: Сов. энциклопедия, 1969.

² В русской научной литературе множество терминов имеет форму

уменьшительных общеязыковых слов: их можно было бы назвать

«лексикализованными диминютивами».                                                      ..........

276

спирт может быть камфарным или «нюхательным», лекарством или водкой. Если к этому добавить сказанное о неоднозначности самих терминов да еще многозначность большинства слов любого языка, а кроме того внутри– и межъязыковую омонимию, то станет ясно: обнаружить термин в художественном тексте – дело не всегда легкое.

Приведенные примеры показали, что источником ошибок в распознавании, так же как и в переводе терминов в художественном тексте, может быть и их прозрачная внутренняя форма. Если в чужом термине сравнительно редко можно спутать научное название с общеязыковым (ср. выше кабель, камертон), то «свой» для ИЯ термин гораздо легче принять за обычное слово, так как он больше сливается с окружающей его речевой тканью. В результате англ, deck-cabin может превратиться в «палубную кабину» вместо рубки, или hand окажется вдруг «рукой» вместо стрелки. Нем. Traubenkirsche в переводе на английский будет не «grape cherry», как можно предположить, – такого нет в природе, – a bird cherry, что, в свою очередь, не птичья вишня – русский синоним черешни, – а черемуха!' Так что здесь ни к селу ни к городу могут появляться и «шейки», и «губки», и любые нелепицы, порожденные фантазией и моментной ассоциацией, вызванной внутренней формой термина.

Бывает, правда, что научное или техническое понятие названо в разных языках терминами, совпадающими и по внутренней форме: англ, tooth, фр. dent, нем. Zahn во многих значениях покрываются по предметному содержанию и внутренней форме рус. зуб и болг. зъб. Но беда в том, что это нельзя считать закономерностью: есть множество терминов, в отношении которых такого совпадения не наблюдается. Так, рус. плечо и болг. рамо – межъязыковые синонимы как в терминологическом отношении, так и по внутренней форме; их эквивалентами, но только как термины, являются англ, arm и фр. bras, в свою очередь покрывающиеся между собой и в отношении внутренней формы; русский термин кулак переводится на болгарский язык совсем далеким по внутренней форме гърбица (в переводе на русский «горб»); фр. ta-

¹ В БАРС допущена ошибка в переводе bird-cherry: вместо черему-_ ха – «черешня»; и лексикографов, видимо, подвела внутренняя форма английского термина.

277

Ion не «пятка», а кулачок, collet – не «ворот», а шейка, pied – не «нога» и не «ножка», а пятка (рейки) и, наконец, bras (du segment) —не «рука», а нога (сегментного затвора).

Трудность распознавания усугубляется еще тем, что термин может быть употреблен в нетерминологическом значении, и, наоборот, обычное слово может быть термином.

Сам по себе перевод терминов в художественном тексте подчиняется, как правило, основному принципу перевода этой категории слов: термин переводится термином. Сходны и некоторые предпосылки: для осуществления такого перевода нужно, чтобы в ПЯ существовал термин-эквивалент и переводчик знал не только факт его наличия, но и точную форму. Эти предпосылки требуют некоторого уточнения. Термин-эквивалент на ПЯ должен полностью соответствовать термину на ИЯ в отношении его предметного содержания и употребления в том же значении в данной области науки. Переводчик не может «перевыражать» термин на ПЯ, что закономерно в отношении других лексических и фразеологических средств; термин ИЯ нужно заменить термином ПЯ в его общепринятой, официальной, утвердившейся в соответствующей терминологии форме. Болг. кафяви въглшца, англ, brown coal, нем. Braunkohle в русском переводе будет не «коричневый уголь» (несмотря на то, что «кафяв», brown, braun = «коричневый»), а бурый уголь; болг. зъбно колело – никак не «зубное колесо», а шестерня; болг. електроинженер и англ, electrical engineer соответствуют рус. инженер-электрик, а маши-нен инженер – не «машинный инженер», а инженер-механик.

Это положение отечности формы эквивалента касается художественного текста постольку, поскольку переводимая единица употреблена в нем действительно в терминологическом значении. Однако одного лишь присутствия термина в тексте недостаточно. В художественном произведении, скажем, с производственной тематикой, термины – привычный строительный материал, создающий у читателя впечатление правдивости, реалистичности повествования благодаря своему «научному колориту». Вот довольно характерный пример употребления терминологичного языка в художественном тексте: «Рыбаки начали погрузку орудий лова. Треска ловилась ярусами и тралом. Поэтому на сейнеры

278

грузились сотни металлических крючков, железные дву-лапые якоря, стеклянные буйки, плоские плетеные корзины, траловые сети»¹. (Разрядка наша – авт.) При переводе такого текста не обязательно переводить каждый термин термином: важно передать терми-нологичность, важно, чтобы текст «звучал профессионально», для чего иной раз достаточно двух-трех терминов. Но вместе с тем нужно постараться сохранить не одну лишь терминологию, но и «научный стиль». Например, «начали погрузку» не следует менять на «начали грузить» (как это сделал болгарский переводчик), так как сочетания с отглагольными существительными очень характерны для терминологической литературы; нельзя выражение «выпускать плавку» заменять глагольным оборотом, чем-нибудь вроде «лить сталь», или военное «развивать наступление» урезывать до лаконичного «наступать». Чтобы погрузить читателя в атмосферу описываемой действительности – производство, морское путешествие, война, научные изыскания, учеба, – язык перевода должен быть «профессиональным» с точки зрения соответствующей области жизни – разумеется, до допущенного автором оригинала «профессионализма». Неправильно переводить на болгарский язык пристрелка «любительским» «пробна стрелба» – такого термина в военном деле нет – или чем-нибудь подобным (кстати, и по-болгарски это пристрелка).

Дело обстоит просто, если термин в ИЯ имеет эквивалент в ПЯ. А когда эквивалента нет?

Ученого, для которого делается перевод, в н а у ч -ной литературе не устроит «дерево с белыми душистыми цветками и черными ягодами»; ему нужны не дефиниция или толкование, а точный термин, а еще лучше– латинское название. Так что выбор у переводчика небольшой: нужен термин; либо он заимствует его – обычно из ИЯ (транскрипция), либо «сочиняет» свой (калька, неологизм, составной термин и др.), либо общеязыковой единице присваивает статус термина.

В художественном переводе возможности шире. Основная тенденция здесь в общем та же —придерживаться терминологических аналогов, но отнюдь не всегда и отнюдь не во что бы то ни стало. Если, скажем, черемуха фигурирует не в речи ботаника, то в болгарской

'Чаковский  А.  У нас уже утро. Воронеж: Воронежск. обл  кн-во, 1950, с. 230.

279

переводе ее вполне можно заменить по «поэтическому об~ разу» более близкой читателю «вишней» – например, в «весеннем» тексте (см. ч. I, гл. 7). Допустимость таких отступлений от фактологической точности объясняется различием в средствах выражения между, например, рассказом и научной статьей: в последней термин – как бы определенная величина в алгебраическом уравнении, а в первом – цвет, штрих, аромат, звучащая струна художественного образа. Поэтому и «точность» термина не одна и та же в обоих случаях. Если при переводе диссертации наименование одной детали ло ошибке заменить другой, то это испортит перевод; а в романе хорошо продуманная замена такого рода может быть для адекватного перевода обязательной. Так, если плашки в «Двенадцати стульях» И. Ильфа и Е. Петрова (допустим, переводчик не нашел эквивалента) переделать на другой слесарный инструмент, текст не пострадает, лишь бы этот «неверный» термин был снабжен верными для него техническими параметрами: плашки в романе– деталь, нужная автору исключительно для характеристики «слесаря-интеллигента» Полесова; такую же роль сыграет и любой инструмент, лишь бы он не был слишком простым – иначе пропадет чудная фраза о том, что Елена Станиславовна имела «о плашках в три восьмых дюйма такое же представление, какое имеет о сельском хозяйстве слушательница хореографических курсов имени Леонардо да Винчи» ¹.

При переводе художественного текста, в отличие от научного, допустимы и другие трансформации: не грех иногда видовое понятие заменить родовым, написав, например, лодка вместо ялика, или гички, или даже шлюпки; возможны описательный перевод – общеязыковая единица вместо терминологической, приблизительная замена синонимом и даже нулевой перевод. И здесь, как в отношении реалий, выбор подходящего приема перевода зависит от семантической значимости термина, от его «освещенности» в тексте (ср. ч. I, гл. 6). Но в основном зтот выбор, как в отношении любого лексического средства, определяется контекстом и, в частности, стилистической ролью термина. Как правило, при отсутствии в ПЯ термина-эквивалента наименее желательны те приемы, которые присущи терминологическому переводу. Введение в художественный текст нового, не существующего в

'Ильф  И.,  П е т р о в Е.   12 стульев. М.: Худож. лит., 1975, с. 60. 280

соответствующей отрасли науки на ПЯ термина,—дело весьма рискованное. Словотворчество в области терминологии следовало бы предоставить специалистам – научным работникам в сотрудничестве с филологами, а переводчику беллетристики можно посоветовать прибегать к нему лишь в крайних случаях и непременно с благословения специалистов.

Говоря о стилистической функции термина и терминологической или профессиональной речи в художественной литературе, нужно указать и на использование термина писателем в качестве элемента речевой характеристики. Вот образец речи капитана Катля (из «Домби и сына»), наставляющего Роба: «...через двадцать четыре часа после моего исчезновения ступай на Бриг-Плейс и насвистывай эту вот песенку около моей старой пристани [бывшей квартиры].. Если я тебе отвечу тою же песенкой, ты, приятель, отчаливай [уходи] и возвращайся через двадцать четыре часа; если я отвечу другой песенкой, уклонись от прямого курса [отойди в сторону] и держись на расстоянии..» ' (Разрядка наша – авт.) Употребленный в своем прямом значении, термин исполняет вместе с тем и стилистическую функцию, причем характеризуя героя не только с чисто профессиональной стороны, но и в отношении тех или иных качеств, а нередко и в комическом освещении (Чехов, Диккенс). Невежды-дантисты у Чехова жонглируют учеными словами тракция, козья ножка, ключ, комбинируя их с общеупотребительными словами и просторечием: «..сделаю тракцию и начну зуб тянуть..» («Общее образование») ², «..Раз плюнуть... Десну подрезать только... тракцию сделать по вертикальной оси... и все...» («Хирургия») ³; не может не вызвать улыбки это «раз плюнуть» или «без понятия нельзя» в одном ряду с хирургическим инструментарием, так же как и совершенно серьезное сочетание ангела с... фрахтом – торговым и морским термином – в реплике Катля у Диккенса: «...вы знакомы с англом, и ангел вас зафрахтовал»⁴.

Перевод такого текста требует тщательного сохранения не столько терминологии, сколько этого контраста,

¹ Диккенс,    Чарльз. Собр. соч. в 30-ти томах. Т. 14. М.: Гос. изд-во худ. лит-ры, 1959, с. 26—27.

² Чех о в А. П. Собр. соч. Т. 3, с. 256. 'Чехов А. П. Собр. соч. Т. 2, с. 260. ⁴ Диккенс, Чарльз. Собр. соч. Т. 14, с. 33.

281

10-747

'-"чего можно добиться опять-таки путем введения терми-

– нов-эквивалентов.

В прямой речи часто встречаются не отдельные термины, а куски терминологического текста, имитирующие

–«профессиональный    язык», и    еще чаще – устойчивые

–обороты, относящиеся по своему происхождению к той или иной области науки, но получившие впоследствии

–переносные значения. В виде ФЕ они вошли в общелитературный язык, но, подобранные автором с учетом их

–первоначального      значения – внутренней      формы – и

–сконцентрированные в репликах данного персонажа, они выдают в нем моряка, техника, бухгалтера и т. п. Описанный Чеховым сторож Игнат («Белолобый»), который «должно быть, раньше служил в механиках», употребляет по отношению к себе и своей собаке типичные для железнодорожника выражения: «Стоп, машина!», «полный

–ход!», «задний ход!»; а «иногда он пел и при этом сильно 'шатался и часто падал... и кричал: «Сошел с рельсов!»; у

–глупой собаки, по его словам, «пружина в мозгу лопну-'ла»; «рано еще вставать», – говорит он ночующему у него страннику, «давай спать полным ходом...» ¹. В речи капитана Катля изобилуют морские выражения: «поверни на три румба», «держись носом против ветра», «сесть на мель» и «сняться с мели», «взять на буксир» и «брать на абордаж»; капитан не выходит из дому, а «снимается с якоря», не направляется куда-либо, а «берет курс», «держит курс», «меняет курс»; чтобы побеседовать с мистером Домби, он собирается подойти к нему «борт о борт» и т. д. Все это ФЕ, вошедшие в общелитературный .язык, но здесь, соседствуя с морскими терминами и сло-

–вами корабельного быта – у бравого капитана не комната, а каюта, где не моют пол, а «драят палубу», – они приобретают черты «оживших» метафор: сквозь идиоматические значения просвечивает образ, на котором построена идиома.

Такое употребление «профессионального языка» уже может существенно затруднить переводчика: необходим не только термин-эквивалент и не просто удачное соответствие некоего фразеологического сочетания (в ином тексте хороший перевод можно обеспечить при помощи ФЕ, построенной и на основе совсем другого образа) – здесь приходится добиваться соответствия по обеим линиям: терминологической и фразеологической; найти

¹ Ч е х о в А. П. Собр. соч. Т. 8, ее. 26, 30. :282

нужно фразеологизм, построенный на основе бывшего терминологического сочетания. И если в переводе с английского языка на русский это часто получается удачно,, то главным образом лишь благодаря близости русской и английской морской терминологии, создавшей ФЕ, близкие по своему происхождению.

В речи того же неунывающего Катля есть пример, на котором удобно показать употребление терминов в переносном смысле – в виде метафор, сравнений и т.д. Характеризуя молодого Гэя, он называет его мальчиком «с прекрасной оснасткой»¹ (разрядка здесь и ниже наша – авт.). Эта высшая похвала, выраженная моряком, заметно поблекла бы, нарушив весь стиль речи, если бы была переведена чем-нибудь вроде «прекрасный мальчик» или «мальчик с прекрасными качествами», несмотря на незначительное отклонение от фактической верности. Удачны и «морские элементы» развернутых метафор капитана: «Если бы вы., могли увидеть Соля Джилса., вы были бы для меня более желанны, чем попутн'ый, ветер для корабля, попавшего в штиль»² и «..думал он., и о «Красотке Пэг», этой крепко сколоченной из тикового дерева и хорошо снаряженной балладе, которая на летел а на скалу и разбиласьв рифмованные щепки»³.

Специальные термины подъязыка той или иной науки имеют нередко общелитературные синонимы. Таковы,– например, многие разговорные и даже просторечные названия ряда болезней: туберкулез —чахотка имеют по паре и более соответствий в разных языках: болг. туберкулеза – охтика (от гр. fthisis «чахнуть»), англ, tuberculosis – consumption (от consume «чахнуть»), фр. tuberculose – consomption (такого же происхождения), нем. Tuberkulose – Schwindsucht (или schwach auf der Brust, т. е. приблизительно «быть слабогрудым»). Любопытно, что различия между названиями данной пары как бы отражают различия между употреблением терминов в научном и в литературном тексте: в то время как строго медицинский термин, как термин, обозначает точно определенную нозологическую единицу (большей частью снабженную и латинским или греческим именем) , ее разговорный синоним отличается не только по

¹ Диккенс, Чарльз. Собр. соч. Т. 13, с. 286.

² Там    же,   т. 14, с. 32.