Текст книги "Непереводимое в переводе"

Автор книги: Сергей Влахов

Соавторы: Сидер Флорин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

1. Многие авторы делят ФЕ на образные и необразные – деление, которое проходит через все основные категории устойчивых единиц и тесно связано с приемами их перевода.

Необразная фразеология переводится обычно эквивалентами, не допуская большей частью калькирования, и не представляет особых затруднений для переводчика.

Перевод образной фразеологии намного сложнее, что преимущественно обусловлено необходимостью

198

решить: передавать или не передавать метафоричность и обязательно ли сохранить стилистические и коннотатив-ные особенности переводимой единицы, не успуская из виду, разумеется, и ее семантику, а, при неизбежности потерь, правильно решить, чем жертвовать – образом или содержанием ФЕ. В связи с этим в ряде пособий приемы перевода рассматриваются именно с учетом наличия или отсутствия в этих ФЕ метафоричности.

На характерные особенности образной фразеологии обратил внимание уже Л. Н. Соболев: «Самый распространенный вид образных выражений и в разговорном обиходе и в художественной литературе.. – это тропы, утратившие свою конкретность, но сохранившие какие-то следы ее; хотя и не видишь, не осязаешь пояса в идиоме заткнуть за пояс, она гораздо выразительнее, чем отвлеченное превзойти... Когда-то не хватать с неба звезд было свежей конкретной метафорой; теперь это выражение не дает образа хватания звезд, но все же сильнее, чем просто: «быть посредственностью» ¹. Итак, с одной стороны – образ, с другой – казалось бы, нет образа, и мы считаем, что для осуществления мастерского перевода² важнейшим является установление степени «стертости» или «живости» этого тропа для носителя ИЯ и умение нащупать тот, иногда единственно верный путь между Сциллой полной утраты метафоричности и Харибдой неоправданного «оживления» образа. Только этот путь и приведет к тому, что впечатление, полученное читателем перевода, не будет отличаться от впечатления, получаемого читателем подлинника.

2. Другое деление ФЕ – деление на единицы пословичного и непословичного типа; ряд авторов вообще исключает пословицы из числа фразеологизмов; обычно их неохотно включают и во фразеологические словари. Все это дает основание и с точки зрения перевода рассматривать их особо, как это и сделано в некоторых пособиях по переводу.

От остальных устойчивых единиц пословицы, крылатые выражения (не крылатые слова!), афоризмы, сен-

¹ Соболев Л. Н. Пособие по переводу с русского языка на французский, с. 73.

² Для переводчика-ремесленника здесь проблем нет. Для него важно иметь рецепт: передавать образ – не передавать образ; среднего не дано.

199

тенции и т. п. отличаются 1) своей синтаксической структурой: пословица – всегда четко оформленное предложение, и 2) тем, что единицы пословичного типа выражают суждение, обобщенную мысль, мораль (нравоучение) и т. д. в отличие от остальных ФЕ, обозначающих обычно понятие или предмет.

Несмотря на существенные расхождения в плане содержания и плане выражения, этими рубежами почти нельзя руководствоваться в плане перевода. И те ФЕ и другие 1) могут быть образными или необразными, и искать подходящих путей перевода мы будем по этой линии; 2) и те и другие могут обладать большей или меньшей мотивированностью значения целого значениями компонентов, и опять-таки от этого будет зависеть наш выбор наиболее подходящего перевода. Что же касается формы, то, несмотря на обычное стремление пословицу переводить пословицей, нет никакого препятствия к переводу в контексте единиц одного типа единицами другого. Например, болгарскую пословицу рибата в морето, ний ту-ряме котлета («рыба еще в море, а мы уж ставим на огонь котелок») можно совершенно безболезненно передать русским фразеологизмом делить шкуру неубитого медведя или соответствующей нем. die Haut verkaufen, ehe man den Ba'ren hat.

Тем не менее между обоими типами ФЕ – пословиц и «непословиц» – и с точки зрения перевода намечается кое-какая разница в том смысле, что в отличие от единиц непословичного типа, которые мы стремимся переводить фразеологическими эквивалентами и аналогами, а другие приемы ищем только в крайнем случае, при переводе пословиц намечается два пути, зависящие главным образом от характера самой пословицы (и от контекста): 1) передача самостоятельным эквивалентом (или аналогом) и 2) обычным перевыражением, аналогичным переводу нормального художественного текста. Этот второй путь требует пояснения. Пословица, как лаконичное выражение суждения, мысли, назидания, является миниатюрным художественным произведением, которое лучше всего передавать именно как произведение, а не как воспроизводимую единицу. «Словесная ткань афоризма [а пословицу Ож. толкует как «народный афоризм»] не терпит к.-л. изменений» (БЭС), что и заставляет переводчика, перевыражая на ПЯ единицу пословичного типа, сохранять прежде всего некоторые формальные «особенности жанра» – лаконичность, афористичность, рифму и

200

т. Д., т. е. подбирать такое соответствие, которое бы напоминало пословицу и в переводе.

Такую интерпретацию пословиц и других ФЕ находим в рассказике Д. Жагда'. Характерно, что народные пословицы переданы, по-видимому, путем калькирования (хотя для некоторых, вероятно, можно было подобрать и русские единицы с аналогичным содержанием), что позволило сохранить не только содержание, но и колорит, который был бы утрачен при другом приеме перевода:

«Знаешь ли ты народную мудрость: рану от оружия вылечить легко, от слов – трудно? Ибо пуля ранит тело, слово – душу!», «Кто-то собирает мед, а меня кусают пчелы», «загорать на солнце, которое не взошло», «Лживые вести имеют семь концов, а правдивые – один». А че-|го стоит концовка, составленная сплошь из пословиц:

«– Милый, – сказала она, – скажи   мне   какую-ни-!будь пословицу.

– Длинный подол опутывает ноги, длинный язык – шею!

– Что-нибудь еще, – проворковала она.

– Не проси лекарства у змеи, правды – у сплетника.

– Еще...

– Из-за блохи шубу не сжигают, из-за размолвки жену не бросают!»

Мы не имеем возможности останавливаться на приемах перевода клише², узуальных формул, средств речевого этикета, которые в значительной части своей также выступают в роли ФЕ или стоят на грани фразеологии. И здесь основное – это нахождение фразеологического функционального эквивалента или иных средств, которые позволили бы сохранить их особенности, а в отношении национально окрашенных – их колорит.

3. Приемы перевода связаны отчасти ис языковым источником ФЕ и соответствиями между ИЯ и ПЯ.

¹ Кр., 1965, № 44, с. 9.

² О переводе клише писали в последнее время А. Д. Швейцер (Перевод и лингвистика, с. 186 и ел.) и В. Н. К р у п н о в (В творческой лаборатории переводичка, с. 72 и ел.).

201

Выше шла речь об интернациональной фразеологии, главным образом о возможностях ее перевода эквивалентами. Здесь мы осветим оборотную сторо-

ну Медали, коснувшись вместе с тем и ФЕ, заимствованных из других языков. Близость плана выражения между двумя соотносительными фразеологизмами данной пары языков не всегда обусловливает и близость плана содержания. Иными словами, в этой группе ФЕ можно встретить также и «ложных друзей переводчика».

В отличие от этого понятия в лексике, здесь «ложность» заключается реже в межъязыковой омонимии, а чаще в несоответствии между дословным и фразеологическим переводом. Например, фр. la trompette de Jericho, в отличие от рус. и болг. Иерихонской трубы, обозначает не громкий, «трубный глас», а всякие шумные, точнее– шумовые проявления (toute manifestation bruyan-te. DQ), кроме того, эта ФЕ и употребляется намного реже рус. Смотреть сквозь пальцы—фразеологизм многих славянских языков (именно в этой форме), но между содержанием русской, болгарской и чешской ФЕ существует значительная разница. Болг. ФЕ в двух вариантах гледам през пръсти и карам през пръсти истолкована ФРБЕ так: «Не быть аккуратным в работе, делать небрежно, неряшливо» соответствует приблизительно рус. валить через пень колоду, делать что-л. спустя рукава; чеш. ФЕ divat se skrz prsty na koho употребляется с одушевленными существительными и значит «смотреть на кого-либо свысока, относиться к кому-либо с пренебрежением»¹. Англ, turn over a new leaf – «начать новую жизнь, исправиться, измениться к лучшему, порвать с прошлым» (АРФС) не совсем совпадает по содержанию с очень близкой по форме русской единицей «открывать новую страницу в чем-то» (ФСРЯ).

4. «Авторство» фразеологизма² обычно не влияет на выбор приема его перевода, тем более что подавляющее большинство ФЕ —создания народного гения, рассматриваемые как языковые единицы без учета их авторов. Об авторстве можно говорить лишь в отношении крылатых выражений, афоризмов, сентенций, максим, восходящих к определенному литературному или историческому источнику. В принципе, выбор приема для их перевода тот же, что и при переводе остальной фразеологии. Нужно, однако, учитывать в еще большей степени

¹ В у р м А. Ф. Сходства и различия русской и чешской фразеологии. – РР, 1976, № 4, с. 115.

² Сюда не относится важный вопрос об авторских трансформациях ФЕ, которыми писатели пользуются во исполнение определенных стилистических задач (см. ниже п. 6).

202

важность сохранения их формы, а также часто присутствующих в их содержании коннотативных значений: намеков, аллюзий, связанных с их источником. Вот почему переводчику очень полезно знать авторство таких единиц и историю их возникновения.

Многие крылатые выражения и афоризмы относятся к интернациональной фразеологии; об их переводе мы говорили выше. Но немало и таких, которые принадлежат только ИЯ, а это в ряде случаев многократно увеличивает трудность их перевода и, в частности, передачи тех аллюзий, о которых шла речь. Если нетрудно перевести на любой язык известный афоризм Бисмарка die Dumm-heit ist auch eine Gabe Gottes, aber man darf sie nicht mifibrauchen – глупость это тоже дар божий, но им не следует злоупотреблять, то даже на очень близком языке трудно выразить достаточно ярко и лаконично, скажем, рыцарь на час, или а судьи кто?, или человек в футляре.

С фразеологизмами этого типа не следует смешивать цитаты, встречающиеся в подлиннике. В принципе их воспроизводят в том виде, в котором они фигурируют в переводимом тексте или в утвердившемся уже переводе произведения, откуда они взяты.

5. Выбор приемов перевода ФЕ зависит еще от наличия или отсутствия у нее национальной окраски. Вопрос сохранения колорита при переводе подробнее рассмотрен в связи с передачей реалий, но в фразеологии он ставится несколько иначе. В национальные цвета окрашены очень многие фразеологизмы, в том числе, по мнению Я. И. Рецкера, и нейтральные по стилю'. Интернациональные единицы в составе фразеологии любого языка составляют меньшинство, а из заимствованных многие приобрели уже соответствующий колорит. Так что передача колорита – задача, с которой сталкивается каждый переводчик художественной литературы.

Национальный колорит ФЕ может быть обусловлен 1) специфической окраской отдельного компонента (реалия, имя собственное) или же 2) характером самой* единицы, связанной тем или иным путем с национальными особенностями соответствующего народа². Реалия (и имя

¹ Рецкер   Я.   И.   Указ, соч., с. 145.

² Ср. их определение у Вл. Россельса (Вопросы художественного перевода, 1955, с. 210—211): «Национально окрашен-н ы е, то есть содержащие упоминание или намек на какую-либо национальную реалию: «попасть впросак» , «точить лясы», «Трип1-кин кафтан», «у разбитого корыта» и т. п.».

203

собственное), как любой компонент ФЕ, утрачивает тем большую часть своего значения, чем теснее связь между компонентами, т. е. чем выше степень слитности всего сочетания. Однако утрачивая даже полностью семантику, реалии сохраняют почти всегда если не весь колорит, то какой-то отблеск его'. И отсюда – основная трудность перевода таких единиц: их нельзя передавать эквивалентами, так как эквивалентность предполагает идентичность всех показателей, в том числе и национальной окраски, а это практически невозможно.

Итак, колорит превращает ФЕ в своеобразную реалию, которая, однако, в отличие от «лексической реалии», передается при переводе не путем транскрипции, а, по мнению большинства авторов, калькой. С этим мы соглашаемся только наполовину. Традиционный пример – англ, carry coals to Newcastle или нем. Eulen nach Athen tragen следует перевести не семантическим эквивалентом ехать в Тулу со своим самоваром, а кальками «возить уголь в Ньюкасл» и «везти сов в Афины». На наш взгляд, пример не особенно убедителен: во-первых, видимо, далеко не каждый читатель знает или сразу сообразит, что для этого английского города характерны «добыча и вывоз угля» (ЭС), уже не говоря о более чем сомнительной общеизвестности обилия сов в Афинах, и, во-вторых, – что гораздо важнее, – такая калька неизбежно приведет к оживлению образа, который, выпирая из текста, привлечет внимание читателя гораздо сильнее, чем ФЕ в подлиннике. Так что, по-видимому, в большинстве случаев разумнее будет пожертвовать той небольшой долей колорита, которая сохранилась в данной единице, и переводить фразеологическим аналогом: рус. морю воды прибавлять или болг. нося дърва в гората («носить дрова в лес»). Но важнейшим остается правило (нарушение его может испортить весь перевод) никогда не подменять английский колорит русским или французский болгарским: лучше вообще отказаться от передачи национального об-личия подлинника, чем рядить кого-либо в кафтан с чужого плеча.

6. Фразеологизмы уже сами по себе трудно поддаются переводу, но намного сложнее перевод в тех случаях, когда писатель в определенных стилистических целях м е-няет содержание и/или форму ФЕ – опускает

Подробнее см.:   Влахов С.   Реалия как компонент   фразеологизма. – Болг. русистика, 1976, № 3, с. 25 – 29.

204

или добавляет компоненты, заменяя их синонимами или антонимами, переставляет их местами, освежает, оживляет тем или иным путем стертые или полустертые образы, на которых построено сочетание, перифразируя его, или «скрещивает» одни единицы с другими, одним словом, употребляет ФЕ не в их «нормативном виде»'.

Существует множество путей авторизации фразеологической единицы, которые так или иначе приводят к ее разрушению как устойчивого сочетания слов. Вместе с тем ФЕ непременно продолжает существовать в языковом сознании читателя², приобретая новые связи, создавая новые, часто совсем неожиданные эффекты, на которых обычно строится каламбур.

Вопрос об индивидуально-авторском использовании ФЕ привлекает, в особенности в последнее время, внимание многих ученых³, в том числе и теоретиков перевода⁴. Некоторые рассматривают такие образования как разно-

¹ Рассматривая вопрос о «ненормативном» употреблении ФЕ, авторы используют такие термины, как «авторизация», «фразеологическая трансформация», «индивидуально-авторское преобразование», «модификация», «дефразеологизация», в более узком смысле – «освежение» и «обновление» ФЕ, «расщепление», «разложение», «двойная актуализация» и т. д.

² Это свидетельствует о необычайной «живучести» ФЕ, выдерживающей такое «испытание на прочность» (Абрамович И. М. Об индивидуально-авторских преобразованиях фразеологизмов и отношении к ним фразеологического словаря. – Сб. Проблемы фразеологии. М.—Л.: Наука, 1964, с. 213), как изменение формы и содержания, причем иногда настолько основательное, что от ФЕ остается всего лишь одно слово.

³ Г е п н е р Ю. Р. Об основных признаках фразеологических единиц и о типах их видоизменения. – Сб. Проблемы фразеологии. М.—Л.: Наука, 1964; Попова Л. В. О дефразеологизации устойчивых сочетаний слов. – Сб. Проблемы устойчивости и вариативности ФЕ. Тула: Гос. пед. ин-т, 1968; Рогинский В. М. Трансформирование и обновление фразеологических оборотов. Тула: Гос. пед. ин-т, 1968; Леонидова М. Индивидуално използуване на фразеологичните единици в езика на писателя. – Известия на И-та за бълг. език. XIX. София, 1970; МежжеринаС. А. Взаимодействие фразеологического оборота и контекста в художественной речи. – РЯШ. 1971, № 3; Сальникова О. Г., Шулеж-к о в а С. Г. Приемы преобразования фразеологизмов в произведениях А. Н. Толстого.– РЯШ, 1975, № 1, и др.

'Левицкая   Т. Р., ФитерманА. М. Обновление фразеологических единиц и передача этого приема при переводе.—ТП, 1968, № 5; М о с я к о в А. К вопросу о связи стилистической функции фразеологизмов с переводом.—ТП, 1970, № 7; Разложение фразеологизмов и перевод. – ТП, 1976, № 13; Кузьмин С. С. Смех как переводческая проблема (На примере фразеологизмов).– ТП, 1976, № 13, и др.

20S

видность фразеологизмов; другие посвящают им самостоятельные разделы и статьи. Тем не менее, общего исследования пока нет, и будущим авторам придется немало поработать над более полным освещением этой проблемы, чрезвычайно важной для практики перевода (авторизация фразеологии – излюбленный стилистический прием всех мастеров) и интересной с точки зрения теоретической (литературоведческой и лингвистической).

Для начала нас интересует сравнительно второстепенный с точки зрения переводческой практики вопрос, на который не удалось найти ответа в просмотренной нами литературе. Некоторые авторы считают, что ФЕ разрушается «при малейшем изменении в ее формальной и смысловой структуре» '; другие оспаривают это, говоря, что «не всякая трансформация ФЕ приводит к созданию каламбура»², что «многие ФЕ являются часто потенциальными каламбурами»³, что иногда обновление ФЕ «пр и б ли ж а ет с я к игре слов»⁴. Однако не удалось обнаружить той границы, перейдя которую авторизованный (трансформированный, переосмысленный) фразеологизм превращается в каламбур, т. е. сколько и каких признаков будет достаточно, чтобы количественные изменения перешли в новое качество?

Отвечать на этот вопрос не входит в нашу задачу, но установление такой границы представляло бы для нас и чисто практический интерес – выделение в главу 8 материала, касающегося перевода каламбуров. Поэтому в качестве рабочей гипотезы позволяем себе считать каламбурами такие ФЕ, трансформация которых приводит 1) к двуплановому восприятию и 2) к возникновению юмористического эффекта, обычно связанного с эффектом неожиданности.

Это позволяет предположить, что необразные ФЕ при авторизации могут «оживляться», «освежаться», не превращаясь при этом в каламбуры, а действительно приобретая новые качества. Так, введенный в состав глаголь-но-именного сочетания «эпитет – определение или однородный член к привычному компоненту – придает вес последнему, а у самой фразеологической единицы оживает

¹ Щербина А. А.    Сущность и искусство словесной остроты  (каламбура). Киев: Изд. АН УССР, 1958, с. 58.

² Н а у м о в   Э   Б.   Модифицированные фразеологизмы   как основа каламбура. – РЯНШ, 1973, № 2, с. 73.

³ Т а м    ж е.

⁴ Левицкая Т. Р., Фитерман А. М. Указ, соч., с. 44.

206

внутренняя форма» * (принять твердое решение, произвести ошеломляющее впечатление). Перевод таких сочетаний особой трудности не представляет, так как всегда остается возможность то же (с минимальными потерями) выразить глаголом и наречием (твердо решить).

Такие добавления – определения, распространяющие тот или иной из компонентов ФЕ, – можно допустить и в ряде образных фразеологизмов, не превращая их в каламбуры, а лишь уточняя, привлекая к ним, когда нужно, внимание читателя. Т. Р. Левицкая и А. М. Фитерман приводят пример безболезненного перевода такого «оживляющего» добавления: The adulation has not gone to his fair, curly head, где фразеологизм to go to one's head, соответствующий рус. вскружить голову, нетрудно воссоздать: «не вскружили его белокурую, кудрявую голову» ².

В заключение нужно отметить, что даже в тех случаях, когда авторизованная ФЕ не является каламбуром, перевод ее иной раз ставит перед переводчиком задачи аналогичного характера. Поэтому мы предпочитаем здесь отослать читателя к главе 8, где рассматриваются вопросы перевода каламбуров.

Глава 2

ИМЕНА СОБСТВЕННЫЕ

Представление о переводе имени собственного, с чисто практической точки зрения, может показаться странным: ведь Шекспир будет Шекспиром на всех языках мира– что в нем переводить? А перевести можно: shake+ + spear = «потрясать копьем»; контекст может даже потребовать такого перевода, и переводчик должен быть готов к этому.

Имя собственное – объект ономастики, самостоятельной лингвистической науки; о нем существует огромная литература. Немало написано и о передаче имен собственных при переводе, что значительно облегчает нашу задачу: не стараясь «объять необъятное», мы приведем лишь некоторые общие установки и частные случаи, глав-

'Сальникова    О.    Г.,   Шулежкова   С.   Г.   Указ, соч., с. 61. ²Левицкая   Т.  Р.,   Фитерман А.  М.  Указ, соч., с. 49.

207

ным образом те, которые касаются основной тематики – вопросов безэквивалентности и передачи колорита, т. е. речь пойдет, в сущности, о возможностях и приемах п е-редачи (или перенесения) имен собственных в текст перевода.

Из сказанного до сих пор уже следует, что имя собственное, как правило, при переводе заимствуется, транскрибируется, но как исключение, может подвергаться переводу; иногда оно терпит и большие на себя посягательства. Поэтому здесь, в еще большей степени, чем в отношении реалий, в самом начале ставится вопрос: транскрибировать данное имя в данном контексте или искать иных путей его введения в перевод?

Прежде чем обсуждать предпосылки обоснованного ответа на этот вопрос, нужно уточнить термин «транскрипция», отграничив его вместе с тем от термина «транслитерация». В советской литературе они нередко употребляются как синонимы; эта практика нашла отчасти отражение и в СЛТ, где 4-е значение транскрипции– «то же, что транслитерация», а транслитерация получила несколько расплывчатую дефиницию: «Передача текста, написанного при помощи одной алфавитной системы, средствами другой алфавитной системы». Мы принимаем дефиниции С-СЛТ: транскрипция– это «передача звуков иноязычного слова (обычно собственного имени, географического названия, научного термина) при помощи букв русского алфавита», а транслитерация—«передача букв иноязычного слова при помощи букв русского алфавита», разумеется, с соответствующей поправкой на любой ПЯ– При транскрипции обычно стремятся к максимальной фонетической близости, с таким расчетом, чтобы имя претерпело минимальные потери при перенесении в другую языковую среду.

Вопросы транскрипции тесно связаны с алфавитными системами и фонетическими законами соответствующих языков: латиница – кириллица ', фонетическое – этимологическое письмо. Соответственно, неодинаковым будет выбор решения – транскрибировать или переводить – при переводе с любого языка на любой. «Из латиницы в латиницу» имя собственное обычно переносится без графических изменений, т. е. транскрипции не производят. Вследствие фонетических различий в большинстве языков соотношение «буква-звук» не идентично, и такое ме-

¹ Других алфавитных систем в нашей работе мы не касаемся. 208

ханическое перенесение из языка в язык приводит к искажению имен. Так, пересаженные на французскую почву, скажем, немец Моцарт (Mozart) и англичанин Шепэрд (Shepherd) автоматически превращаются в полноправных французов Мозара и Шефёра (с ударением на последнем слоге).

При разных алфавитах, а также при переводе «с кириллицы на кириллицу» транскрипция осуществляется по всем правилам, т. е. с учетом фонетических особенностей имени и на основе произносительных норм ИЯ и ПЯ-

Разные языки по-разному относятся к транскрипции: одни стремятся транскрибировать максимально близко к подлинному звучанию имени, другие вводят ряд ограничений фонетического принципа за счет этимологического, морфологического и т. д. В некоторых языках определенные категории имен (например, фамилии) транскрибируются по особым правилам – ср. в чешском традиционное добавление -ова в фамилиях женского рода, в том числе и иноязычного происхождения: Грета Гарбова, Марлена Дитрихова (это – известные в прошлом актрисы кино Грета Гарбо и Марлен Дитрих); в других языках некоторые буквы и буквенные сочетания заменяются другими, традиционным – ср. русские транскрипции лат. h = «r» (a ch = «x»), нем. ei = «efi» или «эй», вместо «ай» (транслитерируется вместо того, чтобы транскрибироваться) и т. п.. Но все это относится к частной теории перевода, т. е. касается главным образом той или иной пары языков, и останавливаться на этих вопросах мы не будем.

К транскрипции встреченного в тексте имени собственного переводчик подходит по-разному в зависимости от того, 1) имеет ли оно уже утвердившийся в ПЯ графический облик, или же 2) его только предстоит транскрибировать. В первом случае имя обычно берется в уже готовом виде, который в принципе не подлежит изменению даже в тех случаях, когда приобретший гражданство фонетический облик не соответствует современным требованиям ^].

¹ Изменение утвержденных в данном языке привычных транскрипций имен собственных – особый вопрос, которого в специальной литературе касаются всегда с опаской: менять традиционное написание и произношение, в самом деле, очень трудно, но не невозможно. Мы присоединяемся здесь к высказанной более 15 лет тому назад мысли Вл. Россельса о необходимости более последовательного транскрибирования (Подспорья и преграды – МП, 1962,

209

Во втором—переводчик транскрибирует имя, стараясь максимально приблизить его произношение к оригинальному, не насилуя вместе с тем фонетики и графики ПЯ.

Нужно особо подчеркнуть важность и трудность о б-наружения уже существующих транскрипций, а в связи с этим – и упорядочения практической работы над переводом. Между прочим, эта работа требует немало настойчивости, сообразительности, культуры: ведь речь идет о множестве разных по характеру и национальной принадлежности собственных имен, относящихся к разным эпохам, претерпевших с годами у тех или иных народов те или иные изменения, дошедших до переводимого текста, может быть, через несколько языков, иногда в результате многих изменившихся до неузнаваемости транскрипций. И переводчику не раз приходится прослеживать этот путь имени, стараясь выяснить, к какой национальности принадлежит его действительный носитель.

Это одно из основных правил современной транскрипции: имя передается с учетом национальной принадлежности его референта – человека, географического объекта и т. д. У героя «Летучей мыши» Штрауса и у крупного советского кинорежиссера – с виду одинаковая немецкая фамилия: Эйзенштейн. Но, транскрибируя ее, болгарский переводчик должен выяснить, о ком идет речь: если это Сергей Михайлович, то нужно сохранить русское звучание (болг. Ейзенщейн), а если австриец или немец – немецкое (болг. Лйзенщайн). Несколько сложнее обстоит дело с транскрипцией имени и отчества такого персонажа, как Марья Генриховна, эпизодическая героиня из «Войны и мира» – «полная белокурая немочка», которую, однако, величают по имени и отчеству, привычным только для русской жизни; поэтому онемечивание ее имени в болгарском переводе внесло бы фальшивую нотку в описание этой жизни.

2, с. 173), но хотелось бы несколько острее поставить вопрос о необходимости постепенного изменения самых неудачных транскрипций; хотелось бы, например, чтобы по-русски Гейне и Гюго получили свои собственные фамилии – Хайне и Юго, чтобы различной национальности короли – английские, французские, немецкие, шведские и т. д. – не подводились под общий латинский знаменатель

Карлов, а были бы Чарлз, Шарль, Карл, Карлос, Карло и т. д., чтобы хоть современные Уильямы не превращались по-русски в Вильямов, Хельмуты – в Гельмутов. Намеки на такой процесс заметны, но очень уж они робки И непоследовательны.

210

Ответ на основной вопрос – транскрибировать или переводить – зависит от самого имени, от связанной с ним и его референтом традиции и от контекста.

«Для имени собственного основное – это соотнесенность с предметом», – пишет А. В. Суперанская ', подсказывая, таким образом, с чего нужно начинать. В лингвистических классификациях референты имен собственных рассмотрены главным образом в двух разрезах: а) как одушевленные и неодушевленные и в рамках этих разделов– б) по существу самого предмета: к одушевленным относятся, например, имена людей и клички животных, а к неодушевленным – названия географических и космических объектов, названия средств передвижения, фирменные названия и т. п. По существу, неодушевленными являются и имена комплексных объектов ², таких как органы печати, предприятия и учреждения, произведения литературы и искусства и т. п.

С точки зрения теории перевода, т. е. для решения вопроса «транскрибировать или переводить?», эта классификация не так удобна хотя бы уже потому, что в рамках того или иного деления есть имена, которые преимущественно транскрибируются, а есть имена, которые переводятся. Таково, например, положение с антропонимами – именами (отчествами, фамилиями, прозвищами людей), входящими в группу одушевленных объектов: если имя, отчество и фамилия обычно транскрибируются, то прозвище, напротив, мы стремимся перевести или передать иным путем с учетом его смыслового содержания; да и фамилии приходится иной раз переводить («говорящие имена».).

Так как основные требования к языковым единицам при переводе сводятся, за редкими исключениями, к передаче плана содержания, то и деление имен собственных следует вести в первую очередь по линии их семантики. Это позволяет рассматривать 1) имена-знаки, имена-метки, не обладающие собственным содержанием, а только называющие объект, 2) имена, обладающие определенным семантическим содержанием, и 3) имена, которые в зависимости от контекста меняют свою отнесенность к одной из первых двух групп.

'Суперанская   А.   В.    Общая теория имени собственного. М.:

Наука, 1973, с. 263. ² Термин этот не особенно удачен, а само по себе выделение   этих

объектов – важно  и   нужно,  только   не  как    противопоставление

одушевленным и неодушевленным объектам.

211

Единицы первой группы «в чистом виде» всегда транскрибируются; вопрос об их передаче при переводе– это вопрос знания правил транскрипции. Как исключение, имя собственное, точная транскрипция которого почему-либо неудобна (например, омонимия со смешным, непечатным и т. п. нарицательным ПЯ), передается с некоторыми фонетическими отклонениями, приобретающими со временем традиционный, связанный с данным именем

облик.

Единицы второй группы обладают определенным содержанием, которое обусловливает возможность их перевода. Однако среди них намечаются имена, которые по традиции а) только транскрибируются, и другие, б) которые только переводятся. К первым относятся названия периодических изданий, органов печати и т. п. (фр. «Юманше», «Ви увриер», англ. «Тайме», «Файнэн-шал джорнал», нем. «Нойе цайт», порт. «Нотисиаш», кит. «Жэньминь жибао»). Не меняют своего оригинального звучания даже совсем близкие к переводному названия: болг. «Литературен фронт» при переводе на русский не должен превращаться в «Литературный фронт»: первое– название болгарской газеты, а второе – два слова, имеющих только нарицательное значение.