Текст книги "Непереводимое в переводе"

Автор книги: Сергей Влахов

Соавторы: Сидер Флорин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

Одним из таких именно естественных, обобщающих средств перевода является замена денежной единицы функциональным аналогом – главным образом, названиями денег второй группы, существующими, вероятно, в любом языке.

Однако при этом необходима очень существенная оговорка: удобство такой замены отнюдь не значит, что любую реалию, употребленную в переносном смысле, можно заменить в переводе любой единицей из денег-нереалий. Каждое из этих слов-замен отличается собственным «нравом»: одни обладают очень широкой сочетаемостью (грош, пара), другие, напротив, употребляются чуть не исключительно во фразеологии (обол, алтын). Кроме того, выбор «монеты» зависит и от ПЯ; например, в немецком языке даже не вышедшие из употребления единицы иногда используются в более нейтральном стиле.

Если такой прием окажется неудобным, то можно подумать и о переводе другими нейтральными средствами, в первую очередь, заменой родовым понятием: «деньги», «сумма», при более широком обобщении смысла – «много», «мало», или, наконец, даже опустив трудно поддающуюся переводу валюту: в сравнении «все равно, что найти сто тысяч рублей» рубли можно безболезненно опустить.

Но вернемся к копеечкам в примере из А. И. Куприна. Как лексическая единица копейка сохраняет свое основное значение, продолжая оставаться элементом денежной системы СССР. Этим и можно объяснить, почему эпизодическое нарушение связи с референтом при употреблении ее в переносном значении не приводит к потере национальной окраски. Поэтому едва ли можно считать удачным введение в русский перевод новеллы английского автора из африканской действительности выражения «станет в копеечку» (Дж. Б. Шоу. Новеллы) . Это почти так же плохо, как употребление болгарских реалий-денег для неболгарской действительного

сти в рассказе о том, как кто-то в Москве покупал грейпфрут на 39 стотинок, или в телепередаче о 100-ле-вовом заработке жителей фавел Рио-де-Жанейро (примеры аутентичны).

6. В особый раздел нашей предметной классификации были выделены денежные единицы и единицы-меры, отличающиеся от остальных реалий этого рода главным образом стилевой окраской. С точки зрения строго предметного деления, такое обособление по стилистическому показателю неправомерно, поскольку принадлежность к сниженным стилям речи в общем не меняет их предметной отнесенности:.целковый= рублю, англ. dime=10 центам, Groschen австр. = 1/100 шиллинга, а нем. =10 пфеннигам; nickel в ам. жаргоне = 5 центам, а nickel в англ. = 1 фунту стерлингов и т. д. Однако некоторые особенности этих единиц и, в частности, осложнения, которые создает их перевод, требуют самостоятельного и более тщательного рассмотрения.

Основным признаком, по которому пятак или красненькая, nickel или dime, sou или ecu отличаются от своих современных «нормативных» синонимов, остается их принадлежность к иному стилю (разговорный, просторечие, диалект, жаргон). Если сопоставить «пять рублей» – синенькая – пятерка или «пять сантимов»– sou или «доллар» – buck, учитывая их стилистические (и иные) расхождения, то нетрудно увидеть, как много теряет перевод, когда все сплошь передается официальным наименованием соответствующей денежной единицы.

Различаются эти реалии и в историческом аспекте. Среди стилистически окрашенных единиц намечаются две группы: устаревшие и даже старинные единицы, такие как рус. алтын, четвертной, катерника, радужная, и употребляемые в современной речи – пятак, гривенник, трешка, двушка, полтинник. Многие из второй группы, о которых уже шла речь, лишились стоимостного значения и не употребляются в настоящее время как реалии; другие, сравнительно недавно живые, вышли из употребления (пятнашка= 15 коп.).

Иногда между просторечными и жаргонными названиями денежных единиц и их нейтральными по стилю синонимами наблюдаются и. некоторые семантические отличия. Например, двушка не равнозначна двум копейкам (две монетки по 1 коп. – не двушка): это «двухкопеечная монета», а нередко и уже – необходимая

171

для телефона-автомата монета (возможно, что именно в связи с таким «телефонным» употреблением и возникла в обиходном языке не фигурирующая в словарях двушка).

Нередки отличия и в отношении употребления. Многие из этих единиц употребляются преимущественно в составе фразеологических сочетаний (нет ни копья); другие – в более или менее ограниченных по содержанию контекстах. Например, фр. livre (обычно в этих случаях ее транскрибируют на русский и болгарский, а, вероятно, и на другие языки – ливр) используется в современном французском языке почти исключительно для обозначения дохода – «получает столько-то ливров ренты».

Есть, кроме того, ряд единиц, которые не имеют очень определенного «достоинства» или обозначают несколько стоимостей, или последние менялись со временем; характерный пример – червонец: 1) золотая монета достоинством в 3 р. в разговорном употреблении, 2) 5 р., 3) 10 р., 4) кредитный билет достоинством в 10 р. (1922-1947 гг.); нем. Sechser может иметь, в зависимости от места, стоимость 5, 10 или 20 пфеннигов.

Перевод смыслового содержания этих реалий-денег не затруднит никого с точки зрения их материального значения. Пятерка – это не более, чем 5 рублей, иногда купюра достоинством в 5 рублей, только и всего. Но беда именно в том, что в художественной литературе номинал – не самое важное, а переводчик передает лишь «достоинство» денежной единицы, часто оставляя на втором плане эмоциональную окраску (не говоря уже о колорите) и не доводя, таким образом, до читателя характер, настроение, отношение к окружающим, воспитание, намерения героя, которые иной раз подсказывает эта «пятерка» или эти «пять рублей».

Коль скоро мы имеем дело с реалиями, в первую очередь, казалось бы, нужно подумать о транскрипции. В наших русских материалах мы не встречали такого случая; единственная обнаруженная нами транскрипция приведена в РБР – «полушка» с соответствующим объяснением: «старинная медная монета = '/4 копейки»; и еще перевод: красненькая передана в значении уменьшительного женского рода от «красный» – «червеничка», что болгарскому читателю, разумеется, ни о чем не говорит.

О переводе таких реалий написано немного. И. Левый, например, к сожалению, предельно лаконичен: «Наибольшее, на что может решиться переводчик, чтобы сделать текст доступнее пониманию, – это заменить менее

172

известные денежные единицы более известными»; он предлагает вместо англ, кроны писать «пять шиллингов», вместо «трех червонцев» – «тридцать рублей» и т.д.¹. Мы вполне согласны, что такая замена сделает текст доступнее, но ведь это не единственная забота переводчика; если речь идет только о том, чтобы менее знакомое заменить более знакомым, то задачу можно считать решенной, но этим не передать стилистические, эмоциональные и, нередко, временные различия, скажем, между «десятью рублями», «десятирублевкой», «десяткой», «червонцем» и «красненькой»...

Проследив словарные переводы русских семантических синонимов рублей и копеек, мы постарались установить кое-какие закономерности в отношении средств, которыми пользуются разные языки. Приемы, в общем, стандартные, что касается, в частности, английского, французского и немецкого языков: 1) обозначают «монету или денежный знак, билет, достоинством в столько-то» (англ, five kopeck piece, ten rouble note, фр. piece de cinq kopecks, billet de dix roubles, нем. Fiinfkopekenstuck, Zehnrubelschein); 2) если такое обозначение почему-либо неудобно или невозможно, приводится просто номинал: «столько-то копеек или рублей» (англ, fifty kopecks, one rouble, фр. deux kopecks, cinq roubles, нем. barber Rubel); 3) наконец, в сравнительно очень немногих случаях (мы нашли только в немецком) есть приблизительные соответствия типа функциональных аналогов (Funfer, Hun-derter).

Болгарский язык располагает в этом отношении более богатым выбором: наряду с первыми двумя из перечисленных выше приемов, 1) для нереалий есть а) несколько функциональных эквивалентов для мелких денег, небольшой суммы: грош, пара, сантим, аспра и пр. и б) несколько функциональных замен с различными оттенками для золотых монет: желтица, махмудия, наполеон, пендара и др.; 2) для реалий, в частности а) копеек, можно употребить некоторые слова одного корня с числительным, с добавлением суффиксов -ак, -аче: петак, десетаче, и б) для рублей – с суффиксами -ак, -ачка, -арка: двайсетак, стотачка, хилядарка. Под этими словами подразумеваются, в первую очередь, болгарские деньги, но численное значение соответствующей денежной единицы как бы преобладает над коннотативным, что и

Левый    И.    Указ, соч., с. 134.

173

позволяет применять их к любой валюте данного номинала: гривенник = десетаче. При различных величинах, для которых нет точного функционального аналога, можно комбинировать имеющиеся: двугривенньш = двайсета-че, разумеется, если это позволяет контекст.

Как при других реалиях, и здесь возможны иные приемы перевода – родо-видовыми соответствиями, путем описания и т. д., но в общем редко удается добиться очень хороших результатов, почему и приходится искать компенсаций в других местах контекста.

Глава 15

РЕАЛИИ В АВТОПЕРЕВОДЕ

Сравнительно редки, но с точки зрения теории перевода особенно интересны те случаи, когда переводчиком данного произведения является сам автор.

Два момента отличают такого переводчика от обычного. Будучи полновластным хозяином своего произведения, не ограниченным в своей переводческой деятельности никакими чисто переводческими предпосылками, он волен переосмысливать и переделывать текст в любом отношении и в любой степени, менять композицию, образы и средства выражения – иными словами, он обладает той «творческой свободой»', которая позволяет ему пренебречь чуть не любой рекомендацией теоретиков перевода. В результате такой работы вместо перевода может родиться новое произведение. С другой стороны, переводчик-автор, в отличие от обычного переводчика и читателя, видит переводимое произведение также «изнутри», что позволяет ему, если он сочтет это целесообразным, создать действительно безупречный перевод (разумеется, при совершенном владении обоими языками).

Беря на себя роль переводчика, автор стремится учесть миропонимание нового читателя; этим чаще всего и обусловлены вносимые им изменения. А поскольку именно детали национального колорита могут затруднить восприятие, нетрудно понять, почему переводчик-автор иногда жертвует реалиями.

В этом отношении в автопереводе намечаются   две

'Джолдошева   Ч.    В оригинале    и переводе. – Литературный Киргизстан, 1971, № 4, с. 107.

174

противоположные тенденции: сохранить и даже, по мере возможности, подчеркнуть национальную специфику в произведении, или же, наоборот, за счет тех или иных деталей «снижая» до некоторой степени колорит, надежнее довести до сознания иноязычного читателя идейную основу и фабулу произведения. Практически это выражается в сохранении (транскрипции) реалий или в их замене неокрашенными средствами.

Первая из этих тенденций довольно четко прослеживается, судя по работе А. М. Финкеля, в автопереводах Г. Ф. Квитки-Основьяненко. Мотивами, заставившими его переводить собственные произведения, были, по словам А. М. Финкеля, не только неудовлетворенность чужими переводами, но, в первую очередь, «острый и злободневный вопрос о том, возможно ли и нужно ли создавать литературу на украинском языке, о потенциях украинского языка, о праве «провинциальной» литературы на существование». Этим и объясняется, почему «Квитка весьма внимательно относился к сохранению в переводе особенностей украинской культуры, и его неудовлетворенность чужими переводами как раз и была вызвана «неизвестностью местности и обычаев». Поэтому в своих переводах он широко и разнообразно показывает русскому читателю богатство украинской культуры. Показателями ее являются по большей части наименования обычаев, обрядов, одежды, уборов и т. д. Эти наименования Квитка оставляет без перевода, лишь транскрибируя их»'.

Однако незаметно для себя, автор, явно преступая разумную границу «украинизации» своего текста, начинает транскрибировать и нереалии, добавляя таким образом к местному колориту действительному и местный колорит мнимый (термины заимствуем у А. М. Финкеля).

В столь чистом виде эта тенденция выпячивания колорита встречается, видимо, редко. Чаще переводчик-автор склонен идти вторым путем или даже, скорее, придерживаться в этом отношении середины. Хорошим примером могут послужить автопереводы Чингиза Айтматова и Рабиндраната Тагора.

«Ч. Айтматов очень строг в переводе реалий, – пишет Ч. Джолдошева, – он оставляет непереведенными те слова, которые воспринимаются читателями как вошедшие в русский язык (аксакал, юрта, акын, арык, мулла, беш-

¹ Финке ль   А.  М.   Об автопереводе. – ТКП, ее. 106, 113.

175

Букв.: Камала вытащила пару собственных платьев и кинула их Умешу. Это были продолговатые полотнища, которые служили с одинаковым успехом как мужскими, так и женскими одеяниями, в зависимости от способа ношения, и были с широкой декоративной каймой...

Не spends the whole day praying and studying the scripture s... (p. 249)

Jogandra lived in a onestori-ed house near the landowner's residence, (p. 280)

...Отлично, только подожди до моих зимних каникул, (с. 193)

мет, аил, джигит).. слова или словосочетания, которые означают предмет, явление, чуждые для русского читателя, и отражают особенности быта, жизненного уклада киргизского народа., (айран, джерганак, курджун, те-бетей и т.д.)». По словам автора, Ч. Айтматов чрезвычайно редко прибегает к описательному переводу реалий, но вместе с тем «оставляет непереведенными те слова, у которых отсутствует равноценный эквивалент и при замене которых может измениться содержание тех или иных понятий»¹. Именно так и поступает добросовестный переводчик, который хочет довести до читателя, наряду с фабулой, и колорит.

Иначе обращается со своими реалиями Рабиндранат Тагор. Покажем его работу на сопоставлении двух версий его романа «Крушение»: бенгальской, представленной в переводе на русский язык² (считаем ее равнозначной подлиннику, разумеется, со скидкой на неизбежные различия языков), и автоперевод на английский язык³. Вот несколько выдержек, указывающих на другую крайность– неоправданное подлаживание некоторых элементов колорита под факты действительности, более знакомые иноязычному читателю. Тут одни реалии исчезают, другие меняются, третьи превращаются в нейтральные слова. Некоторым из них автор дает и объяснения, то в самом тексте, то в сносках; в результате нередко получаются весьма ощутимые сдвиги в отношении и содержания, и формы как узкого, так и самого широкого контекста.

...Комола вынула два сари и протянула их Умешу:

– Вот возьми и надень.

При виде красивых ш и-роких полотнищ сари Умеш пришел в неописуемый восторг... (с. 147)

Kamala pulled out a couple

of her own dresses

and threw them to Umesh.

Being oblong sheets,

these garments ser

ved equally well for

masculine and for

feminine attire ac

cording to the meth

od of folding and

theyhadbroador-

namental border s...

______                                         (p. 212).

¹ ДжолдошеваЧ.   Указ, соч., с. 109.

² Тагор Р. Крушение. Пер. с бенгальского Е. Смирновой и И. Тов-

стых. М: Гослитиздат, 1956. ⁸ Та go re R. The Wreck. London, 1948.

...дни и ночи он проводит за изучением ш а с т р и за молитвами... (с. 170)

...Джогендро занимал в Би-шайпуре небольшой одноэтажный домик, неподалеку от резиденции местного з а-м и н д а р а*, (с. 190)

* Заминдар – помещик, землевладелец.

I'm afraid he'll turn into a fullblown anchorite one of these days. (p. 294)

...Но боюсь, что, в конце концов, он станет настоящим санниаси*. (с. 198)

* Санниаси – отшельник, правоверный индус, отказавшийся от мирских благ и посвятивший себя служению богу.

Русские переводчики, чтобы не искажать подлинник в отношении бытового колорита, сохранили реалии (приведены объяснения в сносках). Сам же писатель, пользуясь своим правом автора, меняет, и местами весьма радикально, текст в отношении реалий, иногда нарушая местный, бытовой колорит и даже заменяя типичные для индийской жизни явления и понятия другими, чуждыми для своего народа:

Just wait till the Chris t-m a s holidays, (p. 285)

177

176

...Это папе новогодний подарок, (с. 245)

...а небо огласилось звуками пляски невидимых танцовщиц, мелодичным перезвоном браслетов на их ногах, (с. 264)

I've brought a Christmas-present for dad. (p. 370)

...the whole universe resounded with the stamp and the castanets of invisible dancers, (p. 400)

Часть II

Предельно ясно, что «рождественские каникулы», «рождественский подарок» и «кастаньеты» неуместны в произведении из индийской жизни. Но вместе с тем ясна и цель автора: переводя собственное произведение, Тагор сознательно жертвует деталями, и иногда весьма важными, чтобы любой ценой довести до читателей, которым чужд быт его страны, лежащие в основе произведения идеи.

Как уже было сказано выше, автор – полновластный хозяин своего произведения, он может поступать с ним как хочет, а Рабиндранат Тагор – крупный писатель. Однако мы находим, что в результате одних из его поправок или переделок утрачивается известная доля колорита, аромата его повествования, а благодаря другим для культурного читателя в текст вкрадывается фальшивая нотка, приводящая к эффекту, обратному намерениям писателя-переводчика.

Вероятно и здесь, как и везде, правильнее всего будет придерживаться провозглашенной еще Горацием «золотой середины».

Глава 1

ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИЕ  ЕДИНИЦЫ

В «шкале непереводимости» или «труднолереводимо-сти» фразеологизмы, или фразеологические единицы (ФЕ), занимают едва ли не первое место: «непереводимость» фразеологии отмечается всеми специалистами в числе характерных признаков устойчивых единиц; на нее неизменно ссылаются сторонники «теории непереводимости»; с трудностью перевода ФЕ на каждом шагу сталкивается переводчик-практик, на ней почтительно останавливается теоретик перевода.

Из частного лингвистического вопроса за последние два десятилетия фразеология выросла в крупный раздел языкознания; о ней и по многим проблемам ее написаны (главным образом советскими учеными) тысячи работ. И тем не менее начать сопоставительное изучение, как полагалось бы, четким определением самого предмета или хотя бы ясной дефиницией фразеологизма с перечислением его признаков и видов почти невозможно; по основному вопросу: что такое ФЕ? – мнения авторов расходятся в очень широком диапазоне.

Для нас, однако, это имеет и свою положительную сторону, так как позволяет, учитывая практическую цель нашей работы и ее направленность на перевод, включить в предельно узкие рамки настоящей главы максимально широкий круг единиц – все то, что разные авторы причисляют к фразеологизмам: как идиоматику, так и ФЕ пословичного типа (в том числе крылатые выражения, афоризмы, сентенции), как образные (метафорические) единицы, так и необразные (безобразные) сочетания и даже случаи устойчивой сочетаемости, как «нормативные», «обкатанные» временем, так и отшлифованные мастерами обороты.

179

Несмотря на то, что еще нет всестороннего исследования перевода фразеологии, те или иные вопросы затрагивают все теоретики. Так, Я. И. Рецкер посвящает им большую главу в своей книге, отмечая, что «переводчик должен уметь самостоятельно разбираться в основных вопросах теории фразеологии, уметь выделять фразеологические единицы, раскрывать их значение и передавать их экспрессивно-стилистические функции в переводе» ¹. Эта мотивировка, нам кажется, интересна не только сама по себе, но и как своеобразный план для разработки таких вопросов: 1) необходимость для переводчика знаний в области фразеологии, 2) трудности распознавания ФЕ в тексте и 3) собственно перевод, предполагающий передачу не только а) семантики, но и б) экспрессивно-сти-;_ листических функций соответствующей единицы.

Как в отношении многих из вошедших в эту книгу единиц, так и в отношении большинства других, успех ' перевода ФЕ нередко определяется еще до того, как дело ,_ дошло до перевода – на этапе ее распознавания. Фразеологизм обладает всеми качествами, которые могут представить затруднения для переводчика уже с первых шагов: это и раздельнооформленность, и характер компонентов, большей частью не отличающихся от обычных слов, и ничем не замечательная, за немногими исключениями, связь между ними и контекстом.

Этот первый момент – распознавание устойчивых сочетаний в тексте подлинника – требует самостоятельного рассмотрения, так как значительная часть неудач в переводе ФЕ обусловлена именно «неузнаванием их в лицо»: переводчик 1) принимает их за переменные (свободные) словосочетания, и это приводит к переводу их на уровне слова, или, 2) замечая их слитность, приписывает ее индивидуальному стилю автора; или же,-наоборот, 3) наделяет свободное сочетание качествами устойчивого и передает его, соответственно, на фразеологическом уровне. Вероятность правильного перевода при таком «подходе», , разумеется, редко бывает значительной.

Следующий барьер – трудность восприятия, понимания распознанной единицы. В связи с характерной для фразеологизма невыводимостью значения целого из значений компонентов «пословный» перевод редко бывает верным. Мы часто говорим о «гипнозе подлинника», а

¹ Рецкер Я. И. Теория перевода и переводческая практика, с. 145. 180

здесь придется ввести понятие «гипноз слова», отдельного слова, компонента ФЕ, заслоняющего от переводчика значение целого. А неправильное восприятие самого слова, уже достаточно неприятное само по себе, часто приводит к искажению и всего контекста, который переводчик стремится приспособить к тому значению, которое сложилось у него в голове.

Однако основной причиной ошибок как нераспознавания, так и не (до) понимания значения ФЕ, является, конечно, недостаточное владение ИЯ. Бывает, разумеется, «и на старуху проруха», может оплошать и опытный переводчик – тот же «гипноз подлинника!», – но такие случаи нечасты и не столь опасны, как беспомощность неопытного переводчика. Поэтому, оставив в стороне тех, кто не в состоянии за тремя словами разглядеть словосочетания, будем ориентироваться на знающего переводчика и займемся непосредственно вопросами перевода ФЕ.

Переводу фразеологизмов тоже уделено немало внимания в теоретических работах, в каждом пособии по переводу, в особенности по переводу художественной, публицистической, общественно-политической литературы, во многих публикациях по теории фразеологии и сопоставительной лингвистике. Связанные с этим проблемы рассматриваются по-разному, рекомендуются различные методы перевода, встречаются несовпадающие мнения. И это, пожалуй, в порядке вещей: однозначного, стандартного, одного на все случаи жизни решения здесь быть не может. Не так редко, даже при наличии равноценного фразеологического соответствия, приведенного в словаре, приходится искать иные пути перевода, так как этот эквивалент не годится для данного контекста. Даже в границах одной, вроде бы гомогенной, группы ФЕ, может потребоваться индивидуальное решение – ситуация требует иного подхода. Поэтому и противоречивые (в теории) советы не всегда нужно считать несовместимыми: например, если один автор предлагает переводить пословицу пословицей, а другой – калькой или путем подстановки, иногда приходится считать, что прав и тот и другой.

Чтобы в теоретическом плане говорить о приемах перевода ФЕ, нужно всю фразеологию данного языка расклассифицировать по какому-то обоснованному критерию на группы, в границах которых наблюдался бы как преобладающий тот или иной прием, тот или иной подход

181

к передаче ФЕ на ПЯ. Многие авторы' в качестве исходной точки берут лингвистические классификации, построенные в основном на критерии неразложимости фразеологизма, слитности его компонентов, в зависимости от которой и от ряда дополнительных признаков – мотивировки значения, метафоричности и т. п., – определяется место ФЕ в одном из следующих трех (четырех) разделов: фразеологические сращения (идиомы), фразеологические единства (метафорические единицы), фразеоло-логические сочетания и фразеологические выражения (Ш. Балли, В. В. Виноградов, Б. А. Ларин, Н. М. Шанский). Показательной в отношении творческого использования такой классификации в теории и практике перевода можно считать работу А. В. Федорова. Разобрав основные для того времени (1968) лингвистические схемы, он останавливается на предложенной В. В. Виноградовым и осмысливает ее с точки зрения переводоведения. Например, он отмечает отсутствие четких границ между отдельными рубриками, «разную степень мотивированности, прозрачности внутренней формы и национальной специфичности» единств, которая может потребовать от переводчика «приблизительно такого же подхода, как идиомы»². Та же классификация «весьма удобна для теории и практики перевода»³ и по мнению Я– И. Рец-кера, который, однако, берет из нее только единства и сращения, считая, что по отношению к этим двум группам ФЕ следует применять неодинаковые приемы перевода: «перевод фразеологического единства должен, по возможности, быть образным», а перевод фразеологического сращения «осуществляется преимущественно приемом целостного преобразования»⁴.

Такой подход к классификации приемов перевода ФЕ нельзя считать неправильным, так как от степени слитности компонентов несомненно зависит в некоторой мере и возможность полноценного перевода, выбор наиболее удачных приемов. Однако, как было отмечено, ведущие

¹ Ср., например, Аристов Н. Б. Основы перевода. М.: Изд. лит. на иностр. яз., 1959, с. 107-118; Роганова 3. Е. Пособие по переводу с немецкого на русский язык. М.: Изд.лит. на иностр. яз., 1964, с. 100-117; Тучков а Т. А., Критская О. В. Пособие по переводу с французского языка на русский. М.-Л.: Просвещение, 1964, с. 49-60.

² Федоров  А.  В. Основы общей теории перевода, с. 198.

³ Рецкер    Я.   И.   Указ, соч., с. 149.

⁴ Т а м  же,  с. 151.

182

теоретики перевода, опираясь на лингвистические схемы, насыщают их своим содержанием, делают ряд модификаций и оговорок, вводят дополнительно деление на образные и необразные единицы ^!, на фразеологизмы пословичного и непословичного типа² и т. д.

Решая вопрос о переводоведческой классификации ФЕ, мы также не привязываем нашу схему к той или иной из лингвистических, стараясь опираться больше на теорию закономерных соответствий, направленную прежде всего на перевод на уровне словосочетания. За основу можно принять установку, против которой обычно не спорят: как правило, фразеологизм переводят фразеологизмом. Мы не абсолютизируем это правило; просто считаем, что к такому переводу, как к идеалу, нужно стремиться в первую очередь и искать иных путей, лишь убедившись в нецелесообразности фразеологического перевода в данном тексте.

Возможности достижения полноценного словарного перевода ФЕ зависят в основном от соотношений между единицами ИЯ и ПЯ:

1) ФЕ имеет в ПЯ точное, не зависящее от контекста полноценное соответствие (смысловое значение+конно-тации), т.е. фразеологизм ИЯ = фразеологизму ПЯ переводится эквивалентом;

2) ФЕ можно передать на ПЯ тем или иным соответствием, обычно с некоторыми отступлениями от полноценного перевода, т.е. фразеологизм ИЯ~фразеологизму ПЯ переводится вариантом (аналогом);

3) ФЕ не имеет в ПЯ ни эквивалентов, ни аналогов, непереводима в словарном порядке, т. е. фразеологизм ИЯ=^ фразеологизму ПЯ передается иными, не фразеологическими средствами.

Несколько упрощая схему, можно сказать, что ФЕ переводят либо фразеологизмом (первые два пункта) – фразеологический перевод, либо иными средствами ( за отсутствием фразеологических эквивалентов и аналогов) – нефразеологический перевод.

Это, разумеется, полярные положения. Между ними имеется множество промежуточных, средних решений, с которыми связано дальнейшее развитие нашей схемы:

'Например,     Комиссаров В. Н., Рецкер Я. И., Т а р-х о в В. И. Пособие по переводу с английского на русский. Ч. I. М.: Изд. лит. на иностр. яз., 1960; ч. II, М.: Высшая школа, 1965.

² Например, К а т ц е р Ю. М., К У н и н А. В. Письменный перевод с русского языка на английский.

183

приемы перевода в других разрезах – в зависимости от некоторых характерных признаков и видов ФЕ (образная– необразная фразеология, ФЕ пословичного – непословичного типа), перевод с учетом стиля, колорита, языка, авторства отдельных единиц и т. д. Эти дополнительные аспекты полнее представят проблему перевода ФЕ, расширят и облегчат выбор наиболее подходящего приема.

I. Фразеологический перевод предполагает использование в тексте перевода устойчивых единиц различной степени близости между единицей ИЯ и соответствующей единицей ПЯ – от полного и абсолютного эквивалента до приблизительного фразеологического соответствия.

1. Фразеологический эквивалент – это фразеологизм на ПЯ, по всем показателям равноценный переводимой единице. Как правило, вне зависимости от контекста он должен обладать теми же денотативным и коннотативным значениями, т. е. между соотносительными ФЕ не должно быть различий в отношении смыслового содержания, стилистической отнесенности, метафоричности и эмоционально-экспрессивной окраски, они должны иметь приблизительно одинаковый компонентный состав, обладать рядом одинаковых лексико-грамматических показателей: сочетаемостью (например, в отношении требования одушевленности/неодушевленности), принадлежностью к одной грамматической категории, употребительностью, связью с контекстными словами-спутниками и т.д.; и еще одним – отсутствием национального колорита.

Речь идет по существу о полной и абсолютной эквивалентности¹, указывающей на чрезвычайно высокие требования, которые предъявляются к фразеологическим эквивалентам. Все это – уже существующие в общем сравнительно немногочисленные единицы, работа с которыми сводится к их обнаружению в ПЯ; решающая роль в этой работе большей частью принадлежит отличному владению ПЯ и ... словарям.

2. Неполным (частичным) фразеологическим эквивалентом называют² такую единицу

¹ В термин «фразеологический эквивалент» мы сознательно не включаем определений «полный» и «абсолютный», считая при наличии (п.п. 2 и 3) «неполного (частичного)» и «относительного» эквивалентов такие определения лишними.

² АРФС, с. 9.

184

ПЯ, которая является эквивалентом, полным и абсолютным, соотносительной многозначной единицы в ИЯ, н о не во всех ее значениях. Например, the massacre of the innocents, известный библеизм, полностью соответствует рус. избиение младенцев, но эта русская единица является лишь частичным эквивалентом, так как англ. ФЕ имеет еще одно значение – жарг. «нерассмотрение законопроектов ввиду недостатка времени (в конце парламентской сессии)» (АРФС); однозначные нем. (dem Feinde) den Rticken zeigen и фр. rnontrer le dos (a 1'en-nemi) являются частичными эквивалентами рус. показать спину, единицы, обладающей согласно ФСРЯ еще одним значением. В русской фразеологии ФЕ «раки зимуют» фигурирует в трех единицах, а в болгарской – только в одной, зная къде зимуват раците; эту ФЕ и будем считать неполным эквивалентом каждой из трех русских.