Текст книги "Непереводимое в переводе"

Автор книги: Сергей Влахов

Соавторы: Сидер Флорин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

От типичных имен собственных некоторые реалии отличаются в плане содержания лишь наличием собственного значения (семантики) и по этому признаку их можно было бы приравнять к так называемым «говорящим» или «значащим» именам собственным. Например, среди наименований праздников есть вполне понятные: День учителя, Международный женский день, а есть и такие, которые ничего не говорят читателю – нала, малиду и др., попадающиеся, например, в упомянутом выше сочинении Л. В. Шапошниковой; по той или иной причине она не сочла нужным раскрыть их семантику, и в переводе, как, впрочем, и в оригинале, они останутся в роли скорее имен собственных (несмотря на написание со

'Семенова  О.   Н.  Архаическая лексика   в романе   А. Толстого «Петр I» и способы ее перевода на эстонский язык. – ТКП, с. 57.

12

строчной буквы), чем реалий    (см. об    этом еще   ч. И,

гл. 2).

Таким образом, и здесь можно повторить тот вывод, который мы сделали при сопоставлении реалий с терминами: границы между некоторыми именами собственными и (некоторыми) реалиями зыбки, иногда они вовсе отсутствуют, иногда одна категория переходит в другую, и причислять данные слова к той или другой можно (весьма условно) только опираясь на орфографию. Тем не менее мы не склонны включать имена собственные в категорию реалий, а исходя из критериев теории перевода, рассматриваем их как самостоятельный класс «безэквивалентной лексики», которому присущи свои признаки и приемы передачи при переводе, разумеется, нередко совпадающие с приемами «перевода» реалий. С реалиями их роднит большей частью и яркое коннота-тивное значение, обусловливающее способность передавать национальный и/или исторический колорит, которое, кстати, и заставляет ряд авторов причислять их к реалиям.

:'|

Реалия и обращение                                                                                 '

Особую группу реалий составляют обращения. В нашей старой классификации они были лишь вскользь упомянуты в одном ряду с должностями, званиями, титулами, но в дальнейшем более детальное их рассмотрение выявило ряд отличий, обусловивших выделение их в самостоятельную главу (ч. II, гл. 3) настоящего исследования: во-первых, далеко не каждое обращение можно считать реалией, во-вторых, многие из них играют двоякую роль и, в-третьих, что гораздо важнее, они требуют особого подхода с точки зрения перевода и переводимо-сти.

Реалия и отход от литературной нормы

Многие из реалий могут представлять собой и отход от литературной нормы. Последнее понятие значительно шире, поскольку реалиями мы считаем только лексические (редко фразеологические) единицы, а литературная норма может быть нарушена (в зависимости от авторского замысла) на любом уровне языка и речи.

Сопоставляя выше реалии с терминами, мы искали главным образом границы между обеими категориями

13

(опираясь на их функции в речи, на характер текста, в котором они употребляются), здесь же мы постараемся указать возможность реалий принадлежать и к «нелитературной» лексике.

Так, реалии могут оказаться в числе слов ограниченного употребления, в первую очередь – диалектизмов (включительно и лексики областных говоров). Это вполне естественно: ведь многие реалии обозначают местные предметы; сравнительно немногие принадлежат к элементам сниженного стиля – просторечию и жаргонной лексике, а еще меньше их среди других лексических отступлений от литературной нормы (возникших как стилистический прием автора), таких как ломаная речь, детская речь, дефекты речи и т. п.

Любопытный материал в этом отношении дают «Казаки» Л. Толстого. Выборочная проверка по БАС некоторого количества слов, которые мы считаем реалиями, показала следующее.

Судя по пометам в словаре, большинство из них соответствует литературной норме, т. е. лишено запретительных помет, но в их толкованиях имеются указания на некоторую ограниченность употребления в связи с местной и/или исторической принадлежностью их референтов. Например, чихирь определяется как «кавказское красное неперебродившее вино», чивяки – «кожаные туфли с мягкой подошвой у жителей Кавказа и Крыма», кизяк – «высушенный в виде кирпичей навоз с примесью соломы, служащий топливом на юге..» (разрядка наша– авт.); подобные толкования имеют и слова аул, буза, драбант, купей, сотник, станица, хорунжий, бешмет и т. д.; историческими реалиями можно считать слова сотник, станичный (атаман), хорунжий, абрек, но только последнее слово имеет помету «ист.» (снятую в последнем издании Ож.).

Из лексики областных говоров к реалиям относятся крига, каймак, поршни (помеченные как «обл.»); диалектизма ми, по всей вероятности, следует считать и те слова, которых в БАС нет: монет (муж. р.), чамбары, чапура, урван, лопазик, флинта; из них первые два есть у Даля, чапура и урван есть там же, но в несколько иной форме («чапарка», «чапаруха», «ур-ванец», «урвен», «урвиголова»), а последних двух, к счастью, объясненных автором, нет и у Даля.

Такого типа реалии мы назовем локальными в 14

отличие от национальных (см. гл. 5). К ним, пожалуй, относятся и слова, русские по форме и вполне литературные, но с непривычным для литературного языка содержанием, по существу диалектные слова, обозначающие типичные для казацкого быта предметы и понятия: няня (=друг), закуска ( = пряники и конфеты), избушка (помещение для хранения и обработки молока у казаков) и т. д. С точки зрения перевода, эти слова нужно отмечать особо, поскольку они относятся иногда к «ложным друзьям переводчика».

Локальными, видимо, можно считать и такие слова, как мамука, бабука, дедюка, нянюка, употребляемые в качестве обращений, которые также являются носителями местного колорита.

Реалий из элементов сниженных стилей в рассматриваемом произведении оказалось мало (просторечные закута и осьмуха); это объясняется отчасти характером повествования, но по-видимому, отражает и закономерное в этом отношении положение.

Реалия и иноязычное вкрапление

«Иноязычными вкраплениями» для нас являются все слова и выражения, которые автор оригинала дает на другом, не своем, языке в их исконном написании или в транслитерации, т. е. без каких-либо морфологических изменений. Таким образом, в состав подобных вкраплений могут попасть и чужие для языка автора реалии (см. гл. 5), которые переводчик, в свою очередь, переносит тоже в иноязычном написании или транслитерации, послушно исполняя поставленные автором стилистические задачи.

Итак, реалиями являются только отдельные иноязычные вкрапления. Когда персонаж мешает «французскую речь с нижегородской» или вставляет в русские реплики украинские слова, то это обычно не реалии. Однако в аналогичном случае, когда говорит, допустим, русский,-долго живший во Франции, пересыпая свою речь названиями предметов, характерных для французского быта, – «зайдем в бистро», «цены в нашем призюнике» – или когда аналогичные слова, типа «с л а д к а р н и ц а», «к е б а п ч е» и т. п., проскальзывают в речь жившего, иногда даже недолго, в Болгарии русского, или когда Дядя Ерошка из «Казаков», рассказывая о своей щедрости, упоминает «пешкеш, подарок» (разрядка наша —

15

авт.), который он везет своему кунаку, то здесь обычно имеет место употребление реалий в их привычной функции – передаче колорита, а отчасти и в целях речевой характеристики героев.

Таких промежуточных категорий, конечно, немало, но слишком четкая классификация их не имеет обычно практического значения для перевода. Исключением являются те случаи, когда приходится переводить на язык, из которого взято это слово.

С лингвистической точки зрения многие из иноязычных вкраплений, в том числе, может быть, и реалий, следовало бы отнести к «варваризмам», о которых пойдет речь ниже. С другой стороны, предложенный В. П. Бер-ковым термин для обозначения одного из видов экзотиз-мов – «алиенизм» – можно было бы использовать вместо термина «иноязычное вкрапление». Однако здесь, чтобы не усложнять терминологию, мы не будем употреблять ни этот термин, ни «варваризм».

В конечном счете, установление разграничительного критерия между реалиями и иноязычными вкраплениями зависит в основном от того, какое содержание автор вкладывает в эти понятия (см. ч. II, гл. 6).

Реалия и внеязыковая действительность

Реалия теснейшим образом связана с внеязыковой действительностью, на что указывает хотя бы этимология самого термина. Будучи наименованием отдельных предметов, понятий, явлений ..быта, культуры, истории данного народа или данной страны, реалия как отдельное слово не может отразить данный отрезок действительности в целом. Многое из того, что нужно «читать между строк» и что, тем не менее, выражено или подсказано так или иначе языковыми средствами, не вмещается в узкие рамки отдельных слов-реалий. Таковы характерные иносказания, намеки, аллюзии, все «сказанное» языком жестов и, шире, весь внеязыковый фон, детали которого можно было бы назвать «ситуативными реалиями» и который должен непременно найти отражение в тексте перевода. Приведем один пример. Герой Лермонтова Грушницкий, судя по переводам на болгарский язык дневника Печорина, был деревенским парнем или, по меньшей мере, происходил из крестьян. Это, правда, не особенно вяжется с его аристократическими знакомствами на водах, но к такому именно заключению должен

16

прийти любой болгарин, прочтя об отъезде юнкера «из отцовской деревни» («от бащиното му село»¹). Дело в том, что болгарину, несмотря на пять веков турецкого рабства в собственной стране, непривычно представление о крепостничестве, о том, что какому-то человеку может принадлежать деревня со всеми ее жителями; вот почему этот отрезок действительности – деревня-имение Грушницкого-отца – воспринимается болгарским читателем не как недвижимая собственность помещика, а как место рождения героя: раз он родился в деревне, значит он никакой не дворянин, а крестьянин. Этого одним словом-реалией не выразишь: нужны объяснения, страноведческий комментарий или, по меньшей мере, оговорка в самом тексте; даже лучше будет, видимо, «деревню» заменить «имением».

Вопрос об отражении внеязыковой действительности реалиями (и иными средствами) —один из самых сложных в теории перевода и вместе с тем исключительно важный для любого переводчика художественной литературы. В нем сплетается целый ряд разнородных элементов, таких как переводческий аспект страноведения, культура переводчика, учет фоновых знаний (знакомство с соответствующей средой, культурой, эпохой) читателя перевода по сравнению с привычными восприятиями и психологией читателя подлинника и, наконец, немало литературоведческих и лингвистических моментов (подробнее см. в ч. II, гл. 10).

Глава 2                                                                                  '

РЕАЛИИ В ЛИНГВИСТИКЕ

Как языковые средства художественного изображения, реалии представляют собой языковые единицы, которыми в одинаковой степени пользуются как писатели, авторы оригинальных художественных произведений, так и переводчики беллетристики. Приступая к разбору реалий как языковых единиц, мы должны уже здесь разделить их на «свои» и «чужие» (см. гл. 5). «Свои реалии»– это большей частью исконные или давно освоен-

^: Лермонтов М. Ю. Собр. соч. в 4-х томах. Т. 4. М.-Л.: Изд. АН СССР, 1962, с. 360. В двух переводах (X. Левенсона и Хр. Ра-девского) одинаково фигурирует «бащиното село» – «точное» соответствие подлиннику. Пример подсказан К– Андрейчиной.

17

¹ Статья «Ложный принцип и неприемлемые результаты» печаталась в журнале «Иностранные языки в школе» (1952, № 2), но, согласно комментарию в книге Ив.    К а ш к и н а    «Для читателя-современника» (М : Сов. писатель, 1977, с. 554), в ней автор «развивает мысли, высказанные ранее в статье «Мистер Пиквик и другие» («Литературный критик», 1936, № 5). См. в той же книге    (с  444 и ел.) статью «Вопросы перевода».  Глава  II. «Черты времени и места», которая печаталась в сб. «В братском единстве»    (М.:    Сов. писатель, 1954).

ные языком слова, не отличающиеся по форме от любых других; такие слова не нуждаются в особых объяснениях. Поэтому предметом настоящей главы являются прежде всего «чужие реалии».

Будучи чужими, они нередко могут представлять трудность для переводчика своей формой, лексическими, фонетическими и морфологическими особенностями, возможностями словообразования и сочетаемостью, а также механизмом заимствования и своим поведением в качестве заимствованных слов. Мы не собираемся делать обширные экскурсы в лексикологию и грамматику, но есть ряд вопросов, от правильного решения которых иногда зависит успех работы переводчика. И успех не строго переводческой-работы. Переводчик, как и писатель, участвует в обогащении (или обеднении) языка, на который он переводит. Даже, пожалуй, больше, чем писатель, потому что многие иностранные слова, прежде чем укрепиться в языке и попасть в словарь, проходят через переводы. Так что совсем не лишне отметить и некоторые моменты работы переводчика с реалиями – этого процесса потенциального обогащения или, напротив, засорения родного языка.

Форма реалии как языковой единицы

На вопрос, к какой категории языковых средств следует отнести реалии, специалисты не дают однозначных ответов. Например, М. Л. Вайсбурд, который вообще толкует реалии довольно широко (см. его дефиницию на с. 44), считает, что «понятия, относящиеся к числу реалий, могут быть выражены отдельными словами (маевка, декабристы, щи, пятак), словосочетаниями (Мамаев курган, дом отдыха), предложениями (не все коту масленица, что скажет свет, княгиня Марья Алек-севна), сокращениями (ЦПКиО, ОПН, КВБ, гороно, комсомол)» ¹. Большинство других авторов² говорят о «словах», «лексических единицах», добавляя иногда «словосочетания», к чему присоединяемся и мы.

'Вайсбурд    М. Л. Реалии как элемент страноведения. – РЯзР, 1972, № 3, с. 98 (здесь мы не считаем нужным останавливаться на некоторых неточностях и непоследовательности в примерах).

² Л. Н. Соболев, Г. В. Чернов, А. В. Федоров и др.

18

1. В нашем понимании реалии – только слова; добавление в этом случае (в скобках) «и словосочета-_ния>> – означает, что к реалиям на общем основании можно отнести, по выражению Е. М. Верещагина и В. Г. Костомарова, «номинативные словосочетания»', то есть такие сочетания слов, которые семантически равны слову: если мы считаем реалиями такие слова, как стортинг или кортесы, то логично причислить к ним и болгарское Народное собрание и монгольский Великий народный хурал. Из 132 единиц, приведенных в «словариках» Н. В. Гоголя (списки украинизмов), имеется только 4 таких сочетания: лысый дидько (домовой), голодная кутья (сочельник), петровы батоги (трава) и тесная баба (игра).

Реалией может быть номинативное, то есть назывное, словосочетание еще и потому, что к реалиям мы обычно приравниваем кальки, нередко представляющие собой именно такие словосочетания.

Часто, когда идет речь о фразеологических единицах (ФЕ) в качестве реалий, подразумевают и 1) обычные устойчивые словосочетания всех типов, в том числе идиомы, пословицы и поговорки, многие из которых обладают сами по себе характерной национальной и/или исторической окраской, и 2) ФЕ, в компонентном составе которых имеются реалии (см. ч. II, гл. 1).

Другой формой реалий являются сокращения (аббревиатуры). Включение их в число реалий также логично, поскольку они представляют собой стянутые в одно «слово» (многие и стали словами – вуз, собес, загс) номинативные сочетания (см. ч. II, гл. 9).

2. Говоря о форме, следует упомянуть также о ф о -нетическом и графическом облике транскрибируемых реалий. Транскрипция предполагает перенесение слова в текст перевода в форме, фонетически максимально приближенной, если не идентичной той, которую оно имеет в исконном для него языке, но не непременно ИЯ – языке, откуда его берет переводчик.

Решение вопроса о форме заимствованной реалии зависит от того, фигурирует она в словарях ПЯ (словарная реалия) или нет. Словарные реалии входят в лексический состав ПЯ и, стало быть, уже обладают определенной формой, официально зафиксированной правилами

¹ Верещагин   Е.   М.,   Костомаров  В.   Г.   Язык и культура. Изд. 2-е. М.: Русский язык, 1976, с. 71.

19

фонетики и орфографии данного языка. Эта форма, однако, может в той или иной мере отличаться от исконной– хотя бы уже из-за неодинаковых фонетических систем языков, различных алфавитов и т. д.

Практический вывод в этом отношении один: чтобы не изобретать велосипеда заново, транскрибируя реалию в уже утвердившейся в ПЯ форме, переводчик должен чаще обращаться к словарям.

Не будем касаться случаев, когда принятая, утвердившаяся форма реалии слишком далека от оригинальной или по другим причинам не удовлетворяет переводчика: изменения в раз принятой транскрипции имеют свои «за» и «против», обсуждение которых не входит в задачи нашей работы.

3. Говоря о фонетической форме реалий, следует сказать несколько слов об ударении. Вводя в текст новую реалию, незнакомую читателю, переводчик хорошо сделает, если хотя бы при первоначальном ее употреблении отметит ударную гласную; в противном случае бывает, что у читателя на всю жизнь остается в памяти искаженное иностранное слово.

Эта «акцентологическая сторона» формы реалии очень важна для перевода с близкородственных языков, так как в сознании среднего читателя лексическая близкость единиц как бы предполагает и близость фонетическую, и слово в результате произносится по законам не ИЯ, а ПЯ, причем, естественно, ударение может оказаться не на месте. Попадая в тексты средств массовой информации, искаженные реалии получают массовое же распространение и закрепляются в ПЯ настолько, что исправить произношение обычно невозможно. Таким приблизительно путем вошли в болгарский язык баба яга (с ударением на первом слоге), трепак и гопак (с ударением тоже на первом слоге), кикимора (с ударением на предпоследнем слоге) и т. д.

Сказанное об ударении касается отчасти и словарных реалий– тех, которые, по мнению переводчика, читатель может не знать.

Грамматическая форма реалий

Грамматическая форма реалии связана в первую очередь с определением ее принадлежности к данной части речи, к различным грамматическим категориям, и, естественно, с возможностями формообразования.        _jtllv, 20

1. Все наблюдения показывают, что как часть речи реалия, подобно термину, в подавляющем числе случаев – имя существительное. На это указывает наличие одних лишь существительных в «словариках» Н. В. Гоголя, так же как в подобном списке японских слов, приложенном к сборнику произведений Я. Кавабата ', в ряде комментариев к русским переводам с болгарского и т. п. Это обусловлено предметным содержанием реалий как особого класса лексики, что хорошо видно из нашей дефиниции и классификации.

В отличие от терминов, среди реалий почти не встречаются отглагольные существительные, что объясняется отсутствием в содержании реалий «опредмеченного действия» (С-СЛТ).

При таком положении вопрос принадлежности реалий к другим частям речи представляется в следующем виде.

Самостоятельные, непроизводные реалии среди других частей речи нам не встречались, а реалию-служеб-ное слово даже трудно себе представить. Что касается производных от реалий частей речи, какие бы они ни были, то они, разумеется, должны сохранить, если не полностью, то хоть отчасти свой национальный или исторический колорит, независимо от того, будем мы их называть реалиями или нет.

Особую группу таких производных составляют отыменные прилагательные, генетически связанные с реалиями. Возьмем прилагательные от некоторых характерных реалий-мер: вершковый, аршинный, саженный, верстовой, фунтовый, пудовый и реалий-денег: копеечный и рублевый. В общем, значение большинства из них непосредственно связано со значением реалии, от которой оно произведено: «длиною (весом, достоинством, стоимостью) в один вершок (аршин, фунт, пуд, рубль) или одну сажень (копейку)». В прямом значении это относительные прилагательные, большей частью не имеющие эквивалентов-прилагательных в других языках; на каждый язык они переводятся в зависимости от его грамматической системы: на болгарский, французский и иногда на английский – самой реалией (обычно в транскрипции) с предлогом «от», de и of, на

Кавабата   Я.   Тысячекрылый журавль. М.: Прогресс, 1971.

21

английский и немецкий – реалией в качестве компонента сложного слова, иногда со словами: фр. valant, англ, worth, нем. wert («рублевые папиросы», англ, one-rouble cigarettes, фр. cigarettes d'un rouble, нем. Rubelzigeret-ten, болг. «цигари от една рубла»). Так как в данном случае существительное рубль не отличается от прилагательного рублевый по своему семантическому содержанию, а национальный колорит остается неизмененным, трудно оспорить принадлежность таких слов к классу реалий.

Таково же приблизительно положение с притяжательными прилагательными; семантически они не отличаются от форм «родительного принадлежности»– типа совхозный, помещичий, канцлерский, фара-онский, балалаечный (оркестр), былинный (склад), махорочный (дым). И здесь в переводах подавляющего большинства прилагательных будут фигурировать реалии-существительные (или, как в английском, прилагательные, имеющие форму существительного): shock worker achievement, болг. «дим от махорка» и т. д.

Положение существенно меняется, когда прилагательное получает значение качественного (точнее – качественно-относительного) , то есть употребляется в переносном значении.

Следует отметить, что далеко не от всех реалий можно образовать прилагательные, которые имели бы и прямое, и переносное значение. Из приведенных выше вершковый и фунтовый могут значить только «длиною в один вершок» и «весом в один фунт» соответственно и употребляются редко; с другой стороны, копеечный, наряду с прямым значением «достоинством в одну копейку» (копеечная монета), имеет еще два, а то и три переносных значения: «стоящий недорого» (копеечная вещь), «низкооплачиваемый» (копеечные уроки) и «мелочно-расчетливый» (копеечный ум). При этом довольно трудно вывести определенную закономерность: переносные значения получают, с одной стороны, названия «мелких денег», разменной монеты (копейка, су, стотинка, пенни), с другой – крупные меры (пуд, ока); от них не отстают и какие-то «средние» – аршин и сажень. Возможно, что это связано с их большей употребительностью. Между тем, такие реалии послужили основой для образования множества фразеологических единиц.

Здесь, однако, важнее отметить, что в некоторых, даже, может быть, в большинстве прилагательных, приоб-

22

ретших переносное значение, оно как бы преобладает над прямым и часто настолько, что прямое почти перестает чувствоваться; это в свою очередь отражается на яркости колорита: он «выцветает» иной раз до такой степени, что переводчик серьезно подумывает об употреблении данного слова просто как синонима к прилагательному, определяющему его качество. Например, пудовый значит просто «очень тяжелый», и никому из русских, наверное, не придет в голову взвешивать сапоги, о которых сказано, что они «пудовые»; аршинный и сажен-_ныи– «очень большой» («писать аршинными буквами», «саженные шаги»); «богатырский рост» не обязательно связывать с героями былин и т. д. Приблизительно такая же картина наблюдается в отношении сложных прилагательных стопудовый и тысячеверстный.

Итак, независимо от того, будем мы считать прилагательные, произведенные от реалий, реалиями или нет, обращаться с ними при переводе следует чрезвычайно осмотрительно: даже при утрате значительной доли национальной окрашенности или временной патины, в самих словах сохраняется достаточно аромата места и эпохи, чтобы заставить переводчика отказаться от нейтральных замен.

2. Войдя в ПЯ, одни из чужих реалий полностью акклиматизируются на новом месте и, чувствуя себя как дома, начинают пользоваться всеми правами и исполнять все обязанности хозяев, т. е. получают определенный род (существительные) и способность изменяться, в зависимости от роли в предложении, по падежам и числам (ср. такое относительно новое в русском языке слово, как хунвейбин). Другие, благодаря своей форме, отличающейся от формы, присущей словам ПЯ, оказываются менее гибкими и «контактными», приживаются труднее и остаются в категории несклоняемых, как например, дацзибао; большинство этих слов – среднего рода.

Многие транскрибированные реалии получают в ПЯ вполне правильные формы рода и числа: рубль в английском множественном числе roubles, в немецком Rubels, во французском roubles; копейка приобрела во французском форму мужского рода kopeck и, соответственно, множественное число kopecks. Правильно транскрибированное на болгарском кану употребляется с постпозитивным артиклем в единственном числе кануто, а во множественном числе канутата, что звучит достаточно нескладно.

23

Если все это – словарные реалии, то переводчик легко справится с их «грамматическим оформлением»; если же ему приходится вводить такое слово, то, согласно нашим  наблюдениям,  может  быть два  пути:  либо слово подгоняется под какую-нибудь модель ПЯ, так сказать, русифицируется грамматически  (если речь идет о русском языке), либо независимо от оригинальной формы принимается как несклоняемое, т. е. употребляется в именительном падеже на протяжении всего текста. Впрочем, так же поступает и автор, вводя в свое произведение любые заимствованные впервые слова. Таким образом поступила Л. В. Шапошникова в упомянутых выше очерках, вводя, например, некоторые этнические реалии; рассказывая о мифическом происхождении своего племени, старейшина говорит: «Пусть будут отныне роды. Род мы назовем иллом    (разрядка наша – авт.) и добавим к нему названия тех частей оленя, которые получили наши охотники»'. При такой конструкции фразы русский читатель должен считать,    что    род – это илл, поскольку «-ом» каждый примет за окончание творительного падежа. Однако из дальнейшего следует, что «так и возникли первые десять родов: Мут иллом, Каи иллом, Мен иллом и т. д.»; так что оказывается, что это не илл, а иллом.

Бывает, что чужая реалия входит в язык не в своей исходной форме, иногда по причине неупотребительности этой исходной формы, но, пожалуй, чаще по недосмотру или незнанию переводчика. В «словариках» Н. В. Гоголя встречаются существительные во множественном числе (дрибушки, клепки, чумаки, дивчата, наряду с дивчина и т. д.), введенные в такой форме вполне сознательно; естественно дать во множественном числе имя существительное, не имеющее единственного  (джинсы или близкое к ним болг. дынки]. Любопытна   в этом отношении реалия комикс. Англ, comics  (по существу множественное число от прилагательного comic) принято в русском языке со значением существительного в единственном    числе, как и приведено в НСиЗ; однако там не дается ни одного примера в форме этого мнимого единственного: везде употребляются комиксы – прямо-таки   множественное в квадрате. Если верить БАРС, то это правильно;    будем считать, что слово прижилось в таком виде. Но уже явно неправильно транскрибировать в переводе на болгарский множественное число германской административно-тер-

¹ Шапошникова   Л.  В. Указ, соч., с. 224.                   ''                      7

24

риториальной единицы Land (в русских переводах – «земля», например, «земля Гессен») в значении единственного числа – «лендера Хессен». Думается, что это исключение. Как правило, нет основания вводить заимствованные реалии во множественном числе, когда вполне употребительно и единственное. Как употребляется в русском языке степь (единственное число) или близкая к ней венгерская пушта, так же нужно употреблять и пампа, не превращая ее в пампасы. Такие примеры нам встретились преимущественно в заимствованиях из испанского: «пончос» вместо пончо, «гаучос» вместо гаучо, «боде-гонес» вместо бодегон (своего рода харчевня) и пр.

В интересной статье В. Д. Андреева говорится, в частности, о склонении болгарских имен существительных в русских переводах и высказывается   пожелание   оставлять в именительном падеже слова типа   пара (мелкая монета) и ага (господин – почтительное о турке) ввиду их «невразумительности» при изменении формы   в русском тексте: «А мне папа    дал пять    пар    (разрядка наша – авт.), или родительный падеж множественного числа от ага – «аг» ^]. С этим нельзя не согласиться, но следует сделать небольшое уточнение. Решающим фактором в этих случаях является не грамматика ИЯ, т. е. тот факт, что эти слова «не знают падежных окончаний» в своем родном языке, а правила ПЯ: в русском языке существительные,  оканчивающиеся на    гласную,    типа бистро, альпака (с ударением на окончании), маки и др. относятся, в силу своей графической    и    фонетической структуры, к несклоняемым. В остальных случаях, например, если существительные оканчиваются на согласную, оставлять их несклоняемыми можно лишь в порядке исключения.

3. Одним из показателей «освоенности» чужой реалии в ПЯ может быть ее способность к репродукции. Примером может служить слово ковбой. Войдя в русский язык как существительное мужского рода первого склонения (по правилу – как существительные с окончанием на -и), оно, вместе с тем, образовало прилагательное ковбойский (например, «ковбойская рубашка») и существительное ковбойка (в том же значении). Более интересным случаем является слово хиппи, когда слово само по себе недостаточно «обрусело» (осталось нескло-

Андреев    В. Д. Некоторые вопросы перевода на русский язык

болгарской художественной литературы. —ТКП, с. 141.

2-747                                                                                                                 ₂₅

няемым), но тем не менее дало целый ряд отпрысков-производных; представим их цитатой из очерка В. Аксенова «Асфальтовая оранжерея»: «Хиппи кончаются. Между тем за прошедшее восьмилетие даже и у нас в сленге появились слова, производимые от этого странного слова: «хиппую», «захипповал», «хиппово», «хиппари»..; если добавить к коллекции его же «старая хиппица» ¹и взятое из «Крокодила» прилагательное «хипповатый» («Гоша длинноволос и хипповат»), окажется, что от одной только этой реалии у нас образовался чуть ли не полный набор частей речи.

у

Заимствование реалий

Здесь мы коснемся лишь некоторых общих положений, связанных преимущественно с местом чужих реалий в языке.

Говорить о заимствовании реалий можно только с точки зрения переводоведения, т. е. рассматривая их в плоскости пары языков. Между тем, распространенное мнение о том, что реалии представляют собой непременно заимствования, в известной мере противоречиво: заимствования уже являются элементами лексики данного языка, следовательно, слово, однократно введенное в текст перевода (таких среди реалий немало), можно назвать заимствованием лишь условно: пока это только своеобразный неологизм или окказионализм. С другой стороны, при многократном повторении, когда реалия прижилась настолько, что ее включают в словари заимствующего языка, она может превратиться в заимствованное слово, утратив до некоторой степени статус реалии. (Подробнее об утрате реалией колорита см. гл. 7.)