Текст книги "Непереводимое в переводе"

Автор книги: Сергей Влахов

Соавторы: Сидер Флорин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

Логику и целесообразность этого традиционного приема нельзя считать бесспорной. Даже если принять объяснение А. В. Федорова, что таким образом «подчеркивается их связь с определенной страной»¹, т. е. что они выступают в роли своеобразных реалий с точки зрения перевода, значения имен, совершенно ясные для читателя оригинала, желательно довести и до сознания читателя перевода; иначе вся информация, которую он получает, заключается лишь в том, что перед ним газета или журнал. А ведь досадно, когда иностранец читает «Pravda», не понимая смысла слова «правда». В названии любого периодического издания содержатся данные о его идеологии, тематике, политической окраске и многое другое, что небезразлично для читателя. Это особенно важно в тех случаях, когда имя, которое может оказаться и вымышленным (например, названия органов печати в романе Э. Синклера «Нефть»), тесно связано с текстом художественного произведения. Поэтому, нам кажется, добавление в скобках перевода соответствующего названия (или даже прямой перевод его в случае надобности)

'Федоров    А. В.   Указ, соч., с. 189. 212

будет полезной коррекцией к традиционной транскрипции.

Отыменные прилагательные (от имен собственных) большей частью транскрибируются, подчиняясь вместе с тем морфологическим правилам ПЯ; при этом обычно (в зависимости от языка) теряется и характерная орфографическая особенность имени собственного– они пишутся со строчной буквы: «лукулловский обед», «рейнское вино», «дамасская сталь», «а р-хангельская порода». В силу традиции такие прилагательные сохраняют свой первоначальный вид даже при изменении соответствующего имени собственного: Карл-сбад давно вернул себе исконное чешское имя «Карлови-Вари», а вода и соль продолжают оставаться карлсбад-скими, Персия переменила свое имя на исторически более верное, но ковер от этого не стал иранским. Впрочем, это обусловлено, конечно, и тем, что такие прилагательные уже стали компонентами ФЕ.

Перевод этих отыменных прилагательных затруднителен потому, что связь между именем существительным и его производным нередко обрывается, т. е. последнее теряет часть своей семантики, а найти его в словарях можно не всегда. Например, болгарского переводчика затруднила мацестинская вода: в толковых и переводных словарях этого прилагательного нет, а чтобы заглянуть в энциклопедию, нужно догадаться о происхождении его от Мацесты. Каждый болгарин знает Сочи, но названия источников ему неизвестны, а контекст ничем не намекает на них.

Ко вторым, т. е. переводным именам той же второй группы, относятся названия произведений литературы и, в особенности, искусств. Исключение составляют некоторые иноязычные названия (см. гл. 6), а также заглавия произведений научной литературы; обычно – при цитировании, в ссылках – они сохраняют свое оригинальное написание, в особенности в тех случаях, когда оно не переведено на ПЯ.

Эта предпосылка – имеется ли данное произведение в переводе или нет – касается всех заглавий. В зависимости от нее переводчик будет а) переводить его или б) искать, как оно переведено до него. Например, в русской литературе "The Merchant of Venice" Шекспира известно как «Венецианский купец» – не торговец, не коммерсант или негоциант, а именно купец, хотя «торговец», пожалуй, нейтральнее («купец» все же обладает некоторой

213

национальной окраской). Памятник средневековой арабской литературы, известный в англоговорящих странах как «Arabian Nights», русские и болгарские читатели знают под заглавием «Тысяча и одна ночь». Изменение раз принятого заглавия, в том числе и улучшение его, нельзя считать невозможным, но любое совершенствование нужно делать умело, так, чтобы его не приняли за заглавие другого произведения.

К третьей группе относятся имена собственные, транскрипция или перевод которых зависят от контекста. Как правило, все они подлежат транскрипции; перевод, подстановка или любое отступление от этого правила допустимы лишь когда необходимо показать и внутреннюю форму, т. е. когда имя собственное должно в той или иной степени приобрести и черты имени нарицательного.

Это подводит нас вплотную к «говорящим и м е -н а м». О них существует огромная литература ', что указывает на важность вопроса в связи с широким распространением таких единиц в художественных произведениях: «..у Лу Синя нет ни одного рассказа, где бы фамилия или имя героя не имели значения»², «имена у Кэрролла не случайные, произвольно выбранные сочетания, а знаки, за которыми угадываются либо живые люди, либо целые пласты национальной истории и национального сознания»³, «имя для характеристики героев широко используется М. Горьким, который охотно возрождает в собственном имени связь с тем, что обозначено данным словом, при этом значение имени отражает некоторые черты образа»⁴; цитаты можно было бы продолжить.

¹ См., например: Андреев В. Д. Некоторые вопросы перевода на русский язык болгарской художественной литературы; Болотов В. И. К. вопросу о значении имен собственных. – Сб. Восточно-славянская ономастика. М.: Наука, 1972; Каухчишви-л и Н. О художественных функциях личных собственных имен. – РЯзР, 1974, № 1; Коларов Р. Звуковата метафора и семанти-ката на собственото име в художествената реч. – Български език, 1976, №3; Реформатский А. А. Перевод или транскрипция?– Сб. Восточно-славянская ономастика. М.: Наука, 1972; Ро-ганова 3. Е. Указ, соч.; Соболев Л. Н. Перевод образа образом. Художественный перевод и собственные имена.

² Г а т о в Аг. Художественный образ и воплощение его в переводе (некоторые соображения к изданию русского перевода Л у Синя).– МП, 1959, 1, с. 181.

³Демурова    Н. Голос и скрипка (К переводу эксцентрических сказок Льюиса Кэрролла). – МП, 1970, 7, с. 160.

⁴Шаталова   В.   М.   Имя    и характер. – РР, 1973,   № 5, с. 38.

214

Вопрос перевода «говорящих имен» еще не разрешен, несмотря на то, что ему посвящено много страниц не только в теоретической литературе, но и в любом пособии по переводу.

Начнем с малоисследованной (и, пожалуй, спорной в отношении ее места в классификации) группы «крылатых имен» или, как их очень удачно называет В. С. Виноградов, «аллюзивных имен», которые «у носителей языка ассоциируются с определенным словом из фольклорных, литературных и фразеологических источников» '. Они нередко бывают крылатыми словами или компонентами крылатых выражений. Некоторые – Иуда Искариот, Дон Кихот, Дон Жуан и др. – превратились в нарицательные (иуда, донкихот, донжуан), освободив нас от необходимости обсуждать их; другие, оставаясь по форме именами собственными, утратили в значительной мере признаки этой категории, являясь символами тех или иных качеств и представлений. Например, лидийский царь Крез был богатейший человек древности, и «богатство сделало его имя нарицательным» (ЭС); имя Луция Лициния Лукулла связано с понятием об изысканной роскоши, в особенности в отношении гастрономии (Лукуллов пир); Иов – символ страданий («многострадальный Иов»), Плюшкин, Гарпагон (точнее – Арпагон) и Шейлок символизируют скупость, Отелло – ревность, Тартюф – лицемерие и ханжество, Обломов – умственную лень и бездеятельность; Рубикон—это граница, переход через которую требует смелости, означает окончательно принятое решение, два Аякса и Кастор и Пол-луке– неразлучные друзья, Голиаф – гигантский рост и сила, Кассандра – пророк, которому не верят, Репети-лов – бездельник и болтун, Аркадия – счастливая, беззаботная жизнь (аркадская идиллия) и т. д. Эти имена-символы, имена-ярлыки при переводе транскрибируются с учетом формы, в которой они известны носителям ПЯ. А те, которые неизвестны? Маловероятно, например, чтобы французы были знакомы, скажем, со Скотининым, или Маниловым, или даже Плюшкиным. А ведь в каждой литературе есть свои Плюшкины, о которых в других странах могли и не слышать. Многие ли, к примеру, за пределами Болгарии знают Бай Ганю или Хитрого Петра? Но все это – тематика скорее лингвострановедения.

'Виноградов   В.   С.   Лексические   вопросы    перевода художественной прозы. Автореф. докт. дисс. М.: Изд. МГУ, 1975, с. 59.

215

Термином «говорящие имена» («значащие имена», в частности «характеристические имена», «смысловые фамилии»¹) можно обозначить все имена собственные с более или менее уловимой внутренней формой. Мы разли-чаем такие, которые 1) обычно не подлежат переводу, так как их назывная функция все же преобладает над коммуникативной (план выражения заслоняет план содержания), 2) подлежат переводу в зависимости от контекста, который может «высветлить» их содержание, и 3) требуют такого перевода или такой постановки, при которых можно было бы воспринять как назывное, так и семантическое значение (каламбуры).

Художественная литература воздействует образами. Поэтому и имя собственное в рассказе или романе нередко включается в образную систему произведения. И если для ономастики исследование семантики имен собственных кажется, пожалуй, немного странным, необычным², то для теории художественного перевода изучение их семантики и участия в построении образов представляет первостепенный интерес.

Семантическим значением обладают если не все, то подавляющее большинство имен собственных, только у одних оно забыто и теперь не воспринимается без особого объяснения (Нил, Касьян, Петр, ср. болг. Камен как перевод «Петра»), у других лежит на поверхности, легко улавливается (рус. Кузнецов, болг. Ковачев, укр. Коваленко), у третьих полностью совпадает с соответствующими нарицательными (англ. Smith «кузнец», Bucket «ведро», нем. Richter «судья», Schmied «кузнец», рус. Борщ, Кисель, укр. Коваль). Но все, даже самые необычные, фамилии в контексте очень быстро перестают восприниматься в нарицательном значении и не отличаются по воздействию от самых обычных Петровых и Ивановых.

Известно, что в произведениях крупнейших писателей нет мелочей: все продумано, каждое слово стоит на своем месте и исполняет определенные ему автором функции. Не составляют исключения и имена собственные. Нередко им отводится роль своеобразных, очень лаконичных – в одном слове – характеристик. Так, в переводе «К новому берегу» В. Лациса мы находим два топонима – «Озеро

•Щербина   А. А. Указ. соч.

² См. у А. В. Суперанской (указ, соч., с. 255): «Многие считают имена собственные категорией, лежащей вне понятия, а семантика всегда понятийна», и «сомневаются в правомерности выделения семантики в качестве особого аспекта имени собственного».

216

илистое» и «Змеиное болото», прилагательные, компоненты которых явно переведены с латышского; у Дж. Лондона есть «Лунная долина» и «Сын Волка», но есть и ничего не говорящие нам «Джис-ук» и «Чугэнгат»– индейские имена, несомненно осмысленные в языке соответствующего племени; мы переводим «Скалистые горы», но сохраняем Оксфорд («Воловий брод») и Голливуд («Священный лес»). Рассказы А. П. Чехова населены невероятным множеством персонажей, и большая часть их фамилий и прозвищ обладают совсем прозрачной внутренней формой. Открываем наугад т. Зсобр. соч. и читаем «подполковник Требьен» (фр. «очень хорошо»), «Клюшкин», «Перега-рин», «Зельтерский», «Бленский» ^! – из пяти фамилий четыре «говорящих» на одном только развороте книги...

Что же нужно переводить, что транскрибировать?

В отношении названий действительно существующих географических объектов (топонимов) строго установленного правила нет. По традиции одни топонимы передаются путем транскрипции, независимо от достаточно ясного содержания (мы говорим Шварцвальд, а не «Черный лес», Стара планина, а не «Старая гора»), другие переводятся – «остров Святой Елены (в оригинале Saint Helena Island), Берег Нокса (в оригинале Кпох Coast).

Но переводчика интересуют прежде всего встречающиеся в художественном произведении вымышленные имена. В рассказе А. П. Чехова «Экзамен на чин» все фамилии персонажей можно причислить к смысловым: главный герой Фендриков, учитель географии Галкин, учитель русского языка Пивомедов, смотритель уездного училища Хамов, законоучитель Змиежалов, инспектор народных училищ Ахахов. Экзаменуемый Фендриков, «приемщик X-го почтового отделения» – «седой, бородатый человек с почтенной лысиной и солидным животом», а устаревшее шутливое слово фендрик значит «молодой человек с претензиями» (MAC) или «фатоватый молодой человек» (Уш.); можно было бы предположить, что автор подтрунивает над своими героями, но рассказ не дает почвы и для такого вывода. Нет видимой причины толковать характеры или поведение и остальных персонажей исходя из значений их фамилий; Хамов только раз упомянут: «Через переднюю пробежал на улицу штатный

¹ Чехов   А.   П.   Собр. соч., в 12-ти томах. Т. 2. М.: Гос.    изд-во худ. лит-ры,  1961, с.  194—195.

217

8-747

смотритель уездного училища Хамов», и это все, что автор сообщает о нем.

При этом положении едва ли будет оправданным стремление во что бы то ни стало осмысливать все эти не то что говорящие, а прямо-таки кричащие имена, коль скоро они не имеют подчеркнутой опоры в тексте. Потери, конечно, будут: нередко веселое, смешное имя создает атмосферу, но перевод или подстановка могут оказаться большим из двух зол. Если есть основания для «перевода» фамилии дьячка Вонмигласова («Хирургия») —очень уж «духовное» у нее содержание, то его партнер, фельдшер Курятин, вероятно, сохранит свою и в переводе, так как ни с профессией, ни с характером, ни с поведением его в рассказе она не связана. Переводя «Хамелеона», английский переводчик счел нужным объяснить в сноске значения фамилий Очумелова (from the word «ochume-li» – crazed) и Хрюкина (khryu-khryu – pig's grunt); в сноске раскрыто внутреннее содержание фамилии Червя-кова из «Смерти чиновника». Вряд ли А. П. Чехов связывал фамилии первых двух с какими-нибудь чертами их характеров; так что переводчик своим подстрочным объяснением только отвлекает внимание английского читателя от действительной характеристики героев. А что касается Червякова, то осмысление фамилии, если считать ее столь тесно связанной с образом чиновника (вопрос не бесспорный), можно было, пожалуй, достигнуть иным путем– например, заменив рус. червяка англ, worm (а, может быть, и добавив характерное для русских фамилий окончание -ин или -ский).

В других случаях намерения автора совершенно ясны, когда имя, как говорил Золя, «становится в наших глазах как бы душой персонажа»¹. Б. А. Старостин приводит несколько таких имен с их переводами из «Моникинов» Купера: Lord Chatterino – Лорд Балаболо, John Jaw – Джон Брех (букв. Джон Челюсть), Island of Leap-high– остров Высокопрыгия. Такие имена-ярлыки, встречающиеся гораздо чаще у старых авторов, насыщают текст всевозможными символами. К материалам о переводе подобного рода говорящих имен у Н. Галь, А. Арго, Н. Любимова² и др. можно добавить хотя бы примеры из

Марка Твена – прозвище придворного остряка-самоучки сэра Дайнадена-шутника, имя, которое жена героя дает новорожденной дочке – Алло-Центральная, из «Петра I» – «Федька Умойся Грязью», заглавие книги А. Реб-манна «Странствования Ганса Глазей-на-мир (Kiekindie-welt) по всем частям света и по Луне». Из русской литературы достаточно упомянуть хотя бы «Недоросля» и любое произведение М. Е. Салтыкова-Щедрина.

По существу это, конечно, не столько фамилии, сколько клички, прозвища, т. е. названия, даваемые помимо имени, обычно указывающие на какую-либо примечательную черту характера, наружности, деятельности (БАС), что и обусловлено их более тесной связью с контекстом. Так как в них обычно содержание преобладает над формой, т. е. форма «подогнана под содержание», выбор приема сделать, в общем, легче. Тем не менее между прозвищами (кличками) и другими говорящими именами людей нет качественной разницы: их смысл выявляет только контекст, и только при таком осмыслении переводчик обязан довести до сознания своего читателя их внутреннее содержание. Иначе каждого Рыжика (мальчик) и каждую Буренку (корова) придется переводить. Мы, конечно, не хотим сказать, что если можно безболезненно сохранить в переводе бурую масть Буренки, то этого делать не надо. Напротив: это всегда желательно, так как при транскрипции прозвища потери неизбежны; но если ее нарицательное значение не связано с контекстом, если из последнего не видно, что она была действительно бурая, то меньшей потерей будет транскрипция, чем какое-нибудь режущее глаз английское имя, сочиненное на основе этого цвета, типа Browny.

В качестве иллюстрации различного типа связей говорящего имени с контекстом приведем несколько примеров. «В шутку его (Лос-Анджелес) называют Роудсвил-лем – Дорогоградом» '. До этого автор освещает вопросы дорожного строительства в этом городе, подробно описывает дороги, так что шутливая кличка как бы резюмирует сказанное; если оставить ее непереведенной, она повиснет в воздухе, почему в самом тексте и дается перевод. «Улица, где живет Сережа, называется Дальняя. Просто

¹ См.:    Старостин   Б. А.   Нормы практической транскрипции.– РР, 1969, № 5, с. 53.

² Г а л ь   Н.   Слово живое и мертвое. Из опыта переводчика   и редактора. М.: Книга, 1972, с. 130—134; Арго А. Факты и выводы.—

218

8*

МП, 1959, 1, с. 297—299;  Любимов Н.  Перевод – искусство -МП, 1963, 3. ¹ Кондратов С.  Н.  Свидание с Калифорнией, с. 27.

219

называется: от нее всюду близко»¹ – пример другого типа: противопоставляя внутреннему содержанию названия улицы антоним «близко», автор сосредоточивает на нем внимание читателя, и, следовательно, если не передать и в переводе значение этого имени, смысл второго предложения остается непонятным; транскрипция имени здесь явно противопоказана.

Обычно, как в приведенных примерах, на необходимость осмысления указывает узкий контекст. Возможны однако и случаи, когда переводчику приходится при решении этого вопроса опираться на широкий контекст и даже на произведение в целом. Приведем здесь два близких по решению переводческой проблемы примера: «Лошадиная фамилия» и «Кому на Руси жить хорошо».

В рассказе на трех с половиной страницах – свыше 40 «лошадиных» (-{-одна «собачья») фамилий! И все подлежит переводу, ни одну нельзя передать путем транскрипции. Но это почти не связано с затруднениями переводческого характера, так как переводчик имеет свободу действия: он не обязан осмысливать каждую фамилию по оригиналу – достаточно того, 1) чтобы она была «лошадиной», 2) чтобы по форме напоминала русскую фамилию (суффиксы, окончания) и 3) чтобы соответствовала правилам ассоциации в отношении последовательности появления этих фамилий в подлиннике: Д'обылицын – /(обылятников – К,обелев («собачья» фамилия, по ассоциации с другими), /(оренной– /(оремников– Пристяж-кин—*/ерезседельников– Засупонин; и, разумеется, в конце связь между овсом и «настоящей» лошадиной фамилией Овсов.

Затруднения, вероятно, вызовет перевод рассказа на неславянские языки, но трудность будет заключаться не в семантике отдельных имен, а в передаче формы.

Примерно так же обстоит дело с переводом начала пролога «Кому на Руси жить хорошо»; необходимость подстановок и здесь обусловлена всем содержанием поэмы, и здесь точность семантики не связывает руки переводчику; достаточно передать признаки крайней нищеты и бесправия, но, конечно, чем ближе к подлиннику, тем лучше. Приведем несколько строк с перечислением этих имен и, соответственно, болгарский перевод (разрядка наша – авт.):

'Панова  В. Ф.  Сережа. М.: Госуд.   изд. худ. лит-ры, 1958, с. 4. 220

«Седмина полукрепостни от Стегната губерния, от    Страдала    околия, отПустопразна     община,

из близките села: Закръпково, Окъсанко, Босяков о, Треперково, Горелов о, Гладничево, и още Недород...»

«Семь временнообязанных, Подтянутой губернии Уезда Терпигорева, Пустопорожней волости

Из смежных   деревень – 3 а_п л а т о в а, Д ы р я в и н а, Ра'зутова, Знобишина, Горелова,  Н'е е л о в а, Неурожайка тож...»¹

В этих примерах как семантика имен, так и намерения авторов совершенно ясны. Бывают, однако, случаи, когда автор вкладывает в данное имя смысл, рассчитанный на более «тонкую сообразительность», даже на качества читателей выше среднего уровня. Приведем два примера из журнала «Крокодил». В фельетоне, озаглавленном «Хороший урожай – это плохо», интервьюированный «попросил, чтобы его имя не упоминалось, и мы будем называть его в интервью вымышленным именем, например, Эгри Калчер»². Нигде не указано значение этого английского «имени» – «Земле Делив»: всюду оно дается инициалами «Э. К.», но, поскольку речь идет о сельском хозяйстве и «говоритель» – фермер, имя это не случайно придумано. И второй пример: «Экзаменационная комиссия,– сказал мистер Кобрин г. – Прошу: мисс Эда Асфиксия, Сеньор Джан-Мария дела Пиранья и мистер Роббер»³ (разрядка наша – авт.). В данном случае все имена являются выразителями роли зловещей комиссии: Кобринг– от «кобры», Асфиксия – от «удушья», «душительница», Пиранья – намек на хищную рыбу и Роббер – «разбойник». Но все эти значения настолько зашифрованы английским «шифром», что не могут дойти до сознания читателя оригинала. Подобные имена есть в романе А. Р. Беляева «Человек-амфибия»: Их-тиандр («рыбочеловек»), доктор Салватор («спаситель») и много других.

Что делать переводчику с такими именами, значение которых не всегда понятно и читателю подлинника? Вряд

'Некрасовы.  А.  Сочинения в 2-х томах.   Т. П. М.:   Худ. литра, 1976, с. 153.

² Кр., 1977, № 23, с. 12.

³ Кр., 1975, № 27, с. 12.

221

ли можно дать однозначный ответ, так как решения будут приниматься в каждом отдельном случае с учетом особенностей текста. Желательно, в общем, найти средство, если не раскрыть внутреннюю форму такого имени, то хотя бы ненавязчиво подсказать ее наличие.

Намного сложнее передавать такие имена, в которых , за совсем будничной формой кроется глубокое содержание. Ряд исследователей отмечает, что тот или иной писа– . тель дает своим героям символические имена '. Думается, i что, поскольку подавляющее большинство читателей под– » линника не ощущает этих символов, нельзя вменять в ви– i ну и переводчику, если он не отразит их символичность. •

Непереводимость имен собственных, их отнесенность -к безэквивалентной лексике обусловлена присущей боль– -шинству из них связи с определенным народом, с нацио– .-нальными традициями и культурой, что и роднит их с j? реалиями (см. ч. I, гл. 1). Рус. или болг. Иван потеряет;* свою национальную принадлежность, если его «перево– * дить» фр. Жан, англ. Джон, исп. Хуан («Жуан» и «Гу– . ан» – плоды неудачной транскрипции), серб. Яоеан, | венгр. Янош, нем. Йохан, ит. Джованни, чеш. и пол. Ян, |; фин. и эст. Юхан, арм. Ованес. И не только потеряет свое, •• а хуже того – приобретет чужое, не присущее ему кон– ' нотативное значение, искажающее национальный, а иногда и исторический колорит соответствующего текста. .:

П. А. Дмитриев и Г. И. Сафронов, рассматривая группу славянских имен, фамилий и прозвищ, указывают между прочим и на их «способность... выражать определенную национальную или иноязычную специфичность»², признак, который при переводе должен непременно сохраниться. Того же мы требовали и от реалий. Коннотацией обладают прежде всего личные имена, несмотря на постоянно растущее «смешение языков» в современном об-

¹ Например, имена братьев Карамазовых (Дмитрий – от богини земли Деметры) и др. См.: Белов С. В. Имена и фамилии у Ф. М. Достоевского. – РР, 1976, № 5; Неслучайные слова и детали в «Преступлении и наказании». – РР, 1975, № 1; Магаза-н и к Э. Б. Имена собственные в художественной литературе. – РР, 1968, J$> 3; Шаталова В. М. Указ, соч.; Громова В. В. Фамилии в романе М. Шолохова «Тихий Дон». – РР, 1977, № 1.

²Дмитриев    П. А., Сафронов Г. И. Передача славянских имен при переводах. – ТКП, с. 150.

222

ществе. Каждая нация стремится сохранить свой фонд национальных имен, ограничить проникновение иноязычных; в результате Игорь и Олег, Татьяна и Валентина – это русские имена, а Альфреды, Жанетты и Жоржетты составляют нежелательные исключения.

Сохранение при переводе собственных имен в их первозданном виде связано с некоторыми особенностями транскрипции в плоскости каждой пары языков; на них мы останавливаться не можем. Подчеркнем опять-таки лишь основную тенденцию: передавать звучание имени настолько близко к оригинальному, насколько это позволяет графическая система ПЯ.

Частным вопросом при передаче личных имен является «перевод» суффиксов субъективной оцен-к и. Трудность здесь заключается не в том, что одни языки богаты уменьшительными, увеличительными, уничижительными, ласкательными и другими формами, в то время как в других языках их почти нет; в отношении имен собственных это особого значения не имеет, поскольку мы не можем болг. Петърчо передать рус. Петенька, или рус. Оленьку – болг. Оленце: оказалось, что эти суффиксы также являются носителями некоторого отблеска национального колорита. Затрудняет в основном необходимость довести до сознания читателя значение суффикса. Если рус. Верунька оставить как есть в болгарском переводе, то маловероятно, чтобы читатель догадался об оттенке, который придают этому имени суффиксы – ласковом и вместе с тем шутливо-уничижительном. И еще: нередко в тексте одного произведения встречается целый ряд вариантов одного и того же имени: Андрей, Андрю-ша, Андрюха, Андрюшенька, Андрюшка; тут уж читатель не только не сумеет различить оттенки, но может подумать, что речь идет о разных персонажах. Выйти из этого положения без потерь почти невозможно. Видимо, придется ограничиться несколькими наиболее популярными из суффиксов, понятных читателю перевода из его прежнего читательского опыта, и отбросить все остальные или контекстуальными средствами дать понять, каков характер эмоциональной оценки, вносимой тем или иным суффиксом.

Есть, однако, еще одно затруднение, в частности при переводе на близкородственные языки: омонимия суффиксов субъективной оценки. Суффикс -к– в болгарском языке имеет только уменьшительно-ласкательное значение (Яна – Янка), а в русском – в ряде случаев

223

пренебрежительное (Соня – Сонька); и того хуже – в болгарском он может употребляться и в отношении мужских имен: болг. Васка может быть ласкательным от Басил, но также и самостоятельным женским именем, Банка– только ласкательное от Иван, а Ваня —только женское имя.

Суффиксы эмоциональной оценки – национально окрашенные– нельзя смешивать со словообразовательными суффиксами, которые являются лишь элементами грамматики и передаче на другой язык не подлежат. Поэтому болг. Иваница, т. е. жена Ивана, мы совершенно . свободно переводим рус. Иваниха. При переводе на другие языки, где аналогичной формы нет, в случае надобности это имя собственное можно передать описательно – «жена Ивана», если, конечно, это не обращение.

Сложно обстоит дело и с передачей на некоторые языки, так сказать, «семейного» имени: Ивановы, Джонсы.-Например, фамилия в «Саге о Форсайтах» (в подлиннике The Forsyte Saga) в болгарском переводе фигурирует как Форсайтови, т. е. она приобрела славянский притяжательный суффикс -ов, точно так же, как и Буденброкови; на наш взгляд, это приводит к некоторой болгаризации фамилии и едва ли является лучшим выходом. Может быть, лучше в ряде случаев сохранить фамилию в ее исходной форме.

Определенными национальными чертами обладают у разных народов и фамилии. С известной приблизительностью по фамилии можно угадать национальность ее носителя: если Джонс – это скорее всего англичанин или американец, то Иванов – вероятнее всего, русский или болгарин, Йованович– серб, Иваненко – украинец, Петреску– румын, Петропулос – грек, а Ованесян – наверняка, армянин или, по меньшей мере, лицо армянского происхождения. Все это, однако, несколько условно: Май-ер – вероятнее всего, немец или австриец, но с тем же успехом он может быть и американцем, и русским, и евреем, и даже французом; Флотов и Бюлов при характерно славянском суффиксе являются немцами, а лейтенант Шмидт Петр Петрович – русским; впрочем, исключения не отменяют правил. Важно здесь подчеркнуть, что и фамилии транскрибируются с максимальной тщательностью, чтобы сохранить их национальный колорит.

Нам не пристало рассказывать русским читателям об особенностях русских фамилий, но с точки зрения болгарского переводчика отметим только, что огромное их раз-

224

нообразие в добавление к падежным изменениям создает иногда серьезные трудности. Даже и сейчас иной раз родительный падеж принимают за именительный, смешивают мужские имена с женскими, не различают иностранную фамилию русских в отношении рода (переведено Бауэром – переведено Бауэр) и т. д.

В романских, германских, скандинавских языках специальные формы для фамилий типа Джонсон, Эриксен, Коллинз, Адамз относительно редки по сравнению, например, со славянскими языками. Однако с точки зрения перевода важнее, что в последних женские фамилии четко отличаются от мужских. Так как у англичан и французов этого нет, то естественные для каждого русского различия часто оказываются для них недоступными. А при переводе на русский, наоборот, придется, быть может, дополнительно пояснять, кто говорит: господин или госпожа Уайт?

Вопреки всему сказанному, немалую роль в «переводе» имен собственных играет и традиция. О географических названиях мы уже говорили. А в антропонимах также существуют свои привычные несообразности. Так, Лев Николаевич Толстой во французской транскрипции будет Leon Nlkolaievitch Tolstoi, Алексей Толстой – Alexis тоже Николаевич, Николай Васильевич Гоголь также переменил имя на французское – Nicolas, Илья Мечников – на ЕНе; великий болгарин Георги Димитров известен во Франции как George Dimitrov и т. д. М. М. Морозов' отмечает англифицированные имена персонажей басен И. А. Крылова: «Демьянова уха» превращается в soup of master John, «сосед Фока» – в Thomas, «Тришкин кафтан»– в Sammy's coat и т. д. Думается, что если французская транскрипция – давно укрепившаяся традиция, то англификация персонажей Крылова – просто самоуправство.

В отношении приемов передачи собственных имен при переводе мы уже не первое десятилетие настаиваем на том, что в интересах передачи национального колорита нельзя пренебрегать ни малейшей возможностью сохранения их максимально близкого к оригинальному звучания в любом языке, куда бы они ни попали. Того же мнения, к нашему большому удовлетворению, придерживается и А. А. Реформатский. Мысль эта выражена ясно и

'Морозов   М. М.   Пособие по переводу. М.: Изд. лит. на иностр. яз., 1956, с. 17.

225

образно, что и заставило нас привести всю цитату из его прекрасной статьи: «Если я вижу «одну и ту же» фамилию, допустим, в русском тексте – Яблонская, а в иных текстах передо мною: Яблоньска, Яблонска, Я б-лонськая,то мне ясно, что 1) это польская фамилия, 2) это чешская фамилия, 3) это украинская фамилия. Информация о «национальном колорите» дана в написании, и это хорошо! Многих пугает вопрос, «а как же склонять», если Яблоньска или Яблонска (для мужчин: Яблоньски, Яблонски)? Во-первых, это уже второй вопрос. Надо различать' исходную форму и вопрос о том, как с ней поступать в синтаксически связанном тексте. А разве нас пугают такие «несклоняемые» грузинские фамилии, как Орджоникидзе, Бадридзе или Палиашвили, Яшвили? Ничего страшного для русского текста нет. Кроме того, можно установить, если уж так хочется склонять, «супплетивное правило»: в именительном падеже (исходная форма!) Яблоньска, Яблоньски, а в косвенных – по русскому образцу: Яблоньской, Яблоньскую, Яблоньского, Яблоньскому... Но 6 для польских извольте беречь! Это «национальная метка», пусть она будет цела»¹.