Текст книги "Лекарь Империи 12 (СИ)"

Автор книги: Сергей Карелин

Соавторы: Александр Лиманский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Старый продавленный диван в углу ординаторской показался мне в тот момент королевской кроватью. Я упал на него, не снимая халата, и мгновенно провалился в глубокий, без сновидений, сон.

Меня разбудила рука на плече. Чьи-то пальцы осторожно, но настойчиво трясли меня, вырывая из объятий сна.

– Подъём, спаситель человечества.

Знакомый голос. Я открыл глаза и увидел над собой лицо Игоря Степановича Шаповалова. Он выглядел отдохнувшим и бодрым, и на его губах играла лёгкая усмешка.

– Думал, я один тут ночую на работе? – он протянул мне руку и помог сесть. – Мой кабинетный диван ещё хуже этого, поверь. Там пружины торчат в таких местах, что утром чувствуешь себя как после допроса с пристрастием.

Я потёр лицо руками, пытаясь прогнать остатки сна.

– Игорь Степанович… Который час?

– Девять утра, – его лицо посерьёзнело. – И тебя срочно вызывает Кобрук. Очень срочно.

Что-то в его тоне заставило меня окончательно проснуться. Это было не обычное «тебя хочет видеть начальство», это было «готовься к неприятностям».

– Что случилось?

– Не знаю точно, – Шаповалов покачал головой. – Но к ней с утра пораньше заявился какой-то полицейский капитан. И она после этого сразу же послала за тобой.

Капитан Лапин? Полиция. Расследование.

Я быстро привёл себя в порядок, насколько это было возможно. Умылся холодной водой в туалете, пригладил волосы, выпил полстакана воды из-под крана. Этого было недостаточно, чтобы выглядеть прилично, но достаточно, чтобы не выглядеть совсем уж развалиной.

Кабинет главврача располагался на втором этаже административного крыла. Я шёл туда, и с каждым шагом предчувствие неприятностей становилось всё сильнее. Что-то подсказывало мне, что этот разговор не закончится ничем хорошим.

Когда я вошёл в приёмную, секретарша посмотрела на меня с выражением сочувствия. Это было плохим знаком.

– Проходите, Илья Григорьевич, – сказала она. – Вас ждут.

Я толкнул дверь кабинета и вошёл.

Анна Витальевна Кобрук сидела за своим массивным дубовым столом, и её лицо было напряжённым, замкнутым. Рядом с ней, в кресле для посетителей, сидел капитан Лапин в форме. Он встал при моём появлении и кивнул.

– Доброе утро, мастер Разумовский.

– Доброе утро, капитан, – я посмотрел на Кобрук. – Вы хотели меня видеть, Анна Витальевна?

– Присядь, Илья, – она указала на свободное кресло. – Разговор будет не из приятных.

Я сел, чувствуя, как внутри нарастает напряжение. Капитан Лапин откашлялся.

– Илья Григорьевич, я здесь с официальным визитом, – начал он. – По вчерашнему инциденту в квартире гражданина Орлова было возбуждено административное расследование. Стандартная процедура, когда имеет место применение силы и последующая госпитализация пострадавших.

– Я спасал жизнь, – сказал я ровным голосом. – Борис Жорин, сосед Орловых, пережил остановку сердца. Я проводил сердечно-лёгочную реанимацию.

– Это я понимаю, – Лапин кивнул. – И в своём рапорте я написал именно это. Но… – он замялся, – моё начальство хочет убедиться, что ваши действия не стали причиной этой остановки сердца. Что вы не спровоцировали приступ своим… вмешательством.

– Это абсурд, – вырвалось у меня.

– Возможно, – Лапин развёл руками. – Но процедура есть процедура.

Кобрук подняла руку, останавливая наш диалог.

– Это не всё, Илья. – Её голос был жёстким, официальным. – Мастер Гаранин, заведующий неврологическим отделением, подал на тебя две официальные жалобы. Первая за нарушение протоколов ведения реанимационных пациентов. Вторая за необоснованный риск для пациента и дачу ложных надежд его семье.

Я стиснул зубы, но промолчал. Гаранин. Старый индюк решил отомстить за то, что я посмел с ним не согласиться.

– А час назад, – Кобрук сделала паузу, и я видел, как ей тяжело произносить следующие слова, – в полицию поступило заявление от жены Жорина. Зинаиды Петровны. Она пришла в себя от шока и теперь утверждает, что ты напал на её мужа. Что твои действия спровоцировали у него сердечный приступ. Что ты избил его и поэтому он теперь в коме.

Зинаида. Та самая женщина, которая помогала Веронике, которая благодарила меня, которая смотрела мне вслед с надеждой. Она написала на меня заявление. Обвинила меня в нападении.

Мир вокруг меня словно замер на секунду.

– Илья, – голос Кобрук стал мягче, – я знаю тебя. Я верю тебе. Я знаю, что ты сделал всё возможное, чтобы спасти этого человека. Но… – она сделала глубокий вдох, – юридически ситуация патовая. У нас есть жалобы от заведующего отделением, есть заявление от родственницы пациента, есть полицейское расследование.

Она посмотрела мне прямо в глаза, и в её взгляде я увидел искреннее сожаление.

– С подачи капитана Лапина и во избежание конфликта интересов, я вынуждена официально отстранить тебя от ведения пациента Бориса Ивановича Жорина до окончания расследования.

Слова упали в тишину кабинета, как камни в воду.

– Анна Витальевна… – начал я, но она подняла руку, останавливая меня.

– Это не обсуждается, Илья. Это приказ. Ты можешь продолжать работать в больнице, вести других пациентов, но к Жорину ты не подходишь. Ни под каким предлогом. Его лечение будет вести… – она заглянула в бумаги на столе, – Мастер Гаранин. Как заведующий профильным отделением.

Гаранин. Человек, который считает Бореньку овощем. Человек, который уверен, что бороться бесполезно. Человек, который будет просто поддерживать витальные функции, пока семья не согласится отключить аппаратуру.

Я спас человека. Я вытащил его с того света.

А теперь мне не давали закончить свою работу.

Глава 9

Я сидел в кресле, чувствуя, как внутри поднимается волна возмущения, протеста, желания вскочить и начать доказывать свою правоту.

Но в тот момент, когда я уже открыл рот, чтобы возразить, я поймал взгляд Анны Витальевны.

Это был быстрый взгляд, почти незаметный. Человек, не привыкший читать людей, не обратил бы на него внимания. Но я провёл достаточно времени в операционных и реанимациях, чтобы научиться понимать невербальные сигналы.

И в этом взгляде я прочитал не приказ начальника подчинённому, а просьбу союзника. «Подыграй мне. Не создавай проблем сейчас. Доверься».

Я закрыл рот и едва уловимо кивнул.

– Как прикажете, Анна Витальевна, – произнёс я ровным голосом, стараясь, чтобы моё лицо не выдало бурю эмоций, которая бушевала внутри.

Капитан Лапин, который всё это время напряжённо наблюдал за мной, словно ожидая взрыва, заметно расслабился. Его плечи опустились, морщины на лбу разгладились.

Он явно был доволен тем, что формальности соблюдены, что закон торжествует, что никому не придётся составлять протоколы о неповиновении должностному лицу или ещё какую-нибудь бюрократическую ерунду.

– Ну вот и славно, – он поднялся с кресла и одёрнул китель. – Я рад, что мы все понимаем друг друга. Мастер Разумовский, Анна Витальевна, не буду больше отнимать ваше время.

Он направился к двери, но на полпути остановился и обернулся ко мне. Потом подошёл ближе и заговорил тихо, почти шёпотом, так, чтобы Кобрук не слышала.

– Держись, лекарь. Лично я ни на секунду не сомневаюсь, что ты сделал всё правильно. Я видел, как ты качал этого мужика в полицейской машине. Видел твои глаза. Так не смотрят люди, которые хотят кому-то навредить. Но… – он развёл руками, – бумага есть бумага. Заявление есть заявление. Мне нужно провести расследование, опросить свидетелей, собрать доказательства. Просто дай нам время разобраться. Неделю, может, две. И всё встанет на свои места.

Он протянул мне руку, и я пожал её. Крепкое, честное рукопожатие человека, который делает свою работу, даже если она ему не нравится.

– Удачи, капитан, – сказал я.

– И тебе, лекарь. И тебе.

Дверь за ним закрылась с мягким щелчком.

Несколько секунд после ухода Лапина мы с Кобрук сидели в полной тишине. Потом она с шумом выдохнула, откинулась в кресле и полезла в ящик стола. Достала пачку сигарет и зажигалку.

– Не возражаешь? – спросила она, уже прикуривая.

Я покачал головой. Формально курить в кабинете было запрещено, но кто я такой, чтобы указывать главврачу, что ей делать в собственном кабинете? Тем более когда вытаскивали Шаповалова, она тут уже все прокурила.

Она затянулась глубоко, с видимым наслаждением, и выпустила струю дыма в потолок. Её лицо разом постарело лет на десять. Только сейчас я заметил, насколько она устала.

Тёмные круги под глазами, мелкие морщинки в уголках губ, седые пряди в тщательно уложенных волосах. Должность главврача съедала её изнутри, день за днём, кризис за кризисом.

– Спасибо, Илья, – сказала она наконец. – Спасибо, что не стал устраивать сцен. Этот капитан Лапин, он в целом порядочный мужик, я наводила справки. Но зануда, каких поискать. Всё утро зудел над ухом. «Отстраните его, Анна Витальевна, по закону положено. Если не отстраните, я буду вынужден доложить прокурору о соучастии в сокрытии правонарушения», – она передразнила его голос. По тембру получилось довольно похоже. – У меня просто не было выбора, понимаешь? Заявление от жены пострадавшего, жалоба от заведующего отделением. Это формальный повод для прокурорской проверки всей больницы. А у нас и так хватает скелетов в шкафах, поверь мне.

Я слушал и смотрел на неё, пытаясь понять, что она на самом деле думает. С одной стороны, она была моим союзником. Она верила мне, она хотела, чтобы я продолжал работу. С другой стороны, она была бюрократом до мозга костей. Её первая реакция на любую проблему была не «как решить», а «как защитить систему». Как защитить больницу, свою должность, свою репутацию.

Но в данном случае наши интересы совпадали. И это было главное.

– Но ты же не оставишь этого Жорина? – Кобрук затушила сигарету в пепельнице и посмотрела на меня с выражением надежды, почти мольбы. – Гаранин уже всем уши прожужжал, что шансов нет, что это овощ, что нужно отключать аппаратуру и не тратить ресурсы. А мне трупы в статистике не нужны, Илья. Особенно такие скандальные, попавшие под взор полицейских.

– Сделаю всё, что смогу, – ответил я спокойно. – Вот только есть одна небольшая проблема. Вы меня отстранили. Только что.

Кобрук хмыкнула и откинулась в кресле.

– Ой, не начинай, – отмахнулась она. – Сам все прекрасно понимаешь, шутник. Я верю, ты найдёшь выход. Ты всегда находишь. Недаром тебя уже полгорода называет «чудо-лекарем».

Я задумался.

В голове уже складывался план, рискованный, но выполнимый. Формально я отстранён от ведения пациента. И по бумагам не имею права назначать лечение, проводить процедуры, принимать решения. Но это ведь только по бумагам. Их можно и обойти, если найти правильного человека.

– Хорошо, – сказал я наконец. – Вот что мы сделаем. Официально лечащим лекарем Жорина будет адепт Семён Величко. Вы его назначите. А я… я буду его консультировать. Очень подробно и очень детально консультировать. По каждому вопросу.

Кобрук нахмурилась и затушила сигарету.

– Величко? Ординатор? Илья, ты же понимаешь, что это огромный риск? Он же ещё совсем зелёный. Хомяк, как вы их там у себя называете. Толком ничего не умеет, опыта ноль. Они тут конечно хорошо себя показывали без Шаповалова. Но тут случай безнадежный. Он не справится с такой ответственностью. А если что-то пойдёт не так, если пациент умрёт…

– Он справится, – перебил я её. – Я в него верю. Он толковый, он учится быстро, и у него есть главное. Он хочет спасать людей, а не прикрывать свою задницу бумажками. Таких сейчас мало.

– А если Гаранин…

– Гаранин может жаловаться сколько угодно. Формально всё будет чисто. Лечащий лекарь принимает решения, я всего лишь консультирую. Консультации не запрещены никакими приказами.

Кобрук помолчала, обдумывая мои слова. Потом медленно кивнула.

– Ладно. Допустим, это может сработать. Но учти, Илья, если что-то пойдёт не так, я тебя прикрывать не смогу. Официально я ничего не знаю ни о каких «консультациях». Мы этого разговора не вели.

– Понял.

Я уже собирался встать и уйти, но вспомнил ещё об одной проблеме. Проблеме, которая была для меня даже важнее, чем Боренька в коме.

– Анна Витальевна, есть ещё один вопрос. Личный, но связанный с работой.

Она подняла бровь и кивнула, давая понять, что слушает.

– Вероника Орлова. Фельдшер скорой. И её отец. Они сейчас в психиатрическом отделении, под седацией. У них… магическое воздействие на разум. Ментальные паразиты. Мне нужен специалист, чтобы их удалить.

– Паразиты? – Кобрук нахмурилась. – Это серьёзно. Кто их поставил? Почему?

– Пока не знаю. Капитан Мышкин расследует этот момент, он мне очень помогает. Но сначала нужно их вытащить.

– А что твой Серебряный? Который проверку устраивал. Он же вроде магистр в этих делах, разве нет? Я читала, что он чуть ли не лучший менталист в Импери, особенно в западных губерниях.

– Недоступен, – я покачал головой. – Срочное дело в столице, дела государственной важности. Вернётся не раньше чем через неделю.

– Плохо, – Кобрук потёрла виски. – Неделя это много. Если воздействие сильное, за неделю от человека может ничего не остаться.

– Именно поэтому мне нужен другой специалист. Здесь, в Муроме. Есть один человек… Некто Шпак.

Реакция Кобрук была мгновенной и красноречивой. Она поморщилась так, словно я предложил ей съесть лимон целиком.

– Леонид Шпак? Знаю такого. Опытный менталист, это правда. Один из лучших в области, если не считать Серебряного. Говорят, он даже в столице практиковал когда-то, в каком-то закрытом ведомстве. Но характер… – она покачала головой. – Мерзкий. Жадный до безобразия, берёт втридорога и ни копейки не уступит. Высокомерный, считает себя гением, а всех остальных идиотами. Себе на уме, никогда не знаешь, что у него в голове. Связываться с ним – то ещё удовольствие. Половина коллег в городе с ним не разговаривает после какой-нибудь ссоры. Причем по его ж причине.

– Мне не нужно с ним дружить, – сказал я. – Только консультация. Мне нужно понять принцип работы паразита, его структуру, слабые места. Удалять я буду сам.

– Сам? – Кобрук посмотрела на меня с удивлением. – Ты же не менталист, Илья. Это совсем другая школа, другие техники.

– Я знаю. Но у меня нет выбора. Это Вероника.

Что-то в моём голосе, видимо, убедило её лучше любых аргументов. Она помолчала, потом кивнула.

– Хорошо. Раз такое дело… Вероника – наш сотрудник, ценный фельдшер. Её все знают и уважают. Больница своих не бросает, так ведь? Я сама ему позвоню и «приглашу» приехать сюда. Очень настойчиво приглашу. От моего приглашения он не откажется, даже при всём своём паршивом характере. Ему ведь тоже нужны связи, рекомендации, доступ к пациентам. А я могу как дать, так и отнять.

– Спасибо, Анна Витальевна.

– Не благодари пока, – она снова потянулась за сигаретой. – Посмотрим, что из этого выйдет.

Я вышел из кабинета Кобрук и направился в сторону психиатрического отделения. Мне нужно было увидеть Веронику, убедиться, что с ней всё в порядке. Ну, насколько может быть «в порядке» человек с ментальным паразитом в голове.

Я не прошёл и половины коридора, когда навстречу мне буквально выскочил запыхавшийся Бессонов. Его халат был расстёгнут, волосы растрёпаны, а на лице застыло выражение человека, который только что увидел что-то очень неприятное.

– Илья Григорьевич! – он схватил меня за рукав, тяжело дыша. – Слава богу, я вас нашёл! Бежал по всей больнице!

– Что случилось?

– Они очнулись! – Бессонов говорил быстро, сбивчиво, глотая окончания слов. – Час назад, может, полтора. И это был… это был кошмар, Илья Григорьевич. Я такого никогда не видел за всю свою практику.

Я почувствовал, как внутри немного сжимается холодный узел тревоги.

– Рассказывай. Подробно.

– Оба очнулись практически одновременно. Буквально с разницей в несколько секунд. Сначала отец, потом Вероника. И сразу… сразу началось. Они начали кричать. Биться. Пытались выломать дверь, хотя та заперта на магический замок. Отец орал про колдунов, про заговор, про то, что его хотят убить. А Вероника…

Он замялся, и я видел, как ему трудно продолжать.

– Что Вероника?

– Она звала вас. По имени. Кричала: «Это всё Разумовский! Он виноват! Он колдун! Он нас проклял!» Снова и снова, как заведённая. И при этом… – Бессонов передёрнулся, – в их действиях была какая-то слаженность. Понимаете? Они кричали разное, но двигались одинаково. Как два тела, управляемые одним разумом. Это было жутко. По-настоящему жутко. Санитары потом сказали, что у них мурашки по коже бегали.

Я слушал. Внимательно. И чувствовал, как картина становится всё более ясной. И всё более пугающей. Паразит не просто влиял на них. Он становился сильнее. Возможно, кто-то управлял им на расстоянии. Возможно, он питался их страхом и негативными эмоциями, разрастаясь, укрепляя свои корни в их сознании.

– Что вы сделали?

– Нам пришлось их снова седировать. Вкололи двойную дозу. Обычная не брала, они продолжали биться и кричать даже после первого укола. Сейчас спят, но… – Бессонов покачал головой, – я не знаю, надолго ли.

– Результаты МРТ?

– Ещё нет, – он развёл руками. – Очередь на аппарат, вы же знаете, как у нас. Записаны на вторую половину дня. Должны успеть, если ничего экстренного не случится.

Я кивнул. Мне не нужны были эти снимки. Но подыграть Бессонову было нужно.

– Хорошо. Держи меня в курсе. Если они снова очнутся, если будут какие-то изменения, любые изменения, немедленно звони.

– Понял, Илья Григорьевич.

Палата интенсивной терапии встретила меня знакомым концертом медицинской аппаратуры и запахом антисептика. Боренька по-прежнему лежал неподвижно, опутанный проводами и трубками, с закрытыми глазами и серым, восковым лицом.

Аппарат ИВЛ мерно качал воздух в его лёгкие, кардиомонитор выписывал ровные пики сердечного ритма.

Семён Величко стоял у компьютера в углу палаты, изучая что-то на экране. Когда я вошёл, он обернулся с выражением нетерпеливого ожидания.

– Илья! Результаты МРТ пришли! Я как раз их смотрю.

Я подошёл к экрану и вгляделся в чёрно-белые срезы мозга. Диффузионно-взвешенные изображения показывали картину, которую я ожидал увидеть. И которую боялся увидеть.

Обширные зоны гиперинтенсивного сигнала в обоих полушариях. Ишемические повреждения, следы кислородного голодания, области, где нейроны погибли и уже никогда не восстановятся. Но между этими тёмными пятнами смерти виднелись другие участки. Серые, неопределённые, находящиеся на границе между жизнью и смертью.

Пенумбра. Зона полутени. Нейроны, которые ещё не погибли, но находились в шоке, на грани. Нейроны, которые можно было спасти, если действовать быстро и правильно.

– Что скажешь? – спросил Семён напряжённым голосом.

Я не успел ответить. Дверь палаты открылась, и в неё вошёл Гаранин.

Он был одет в свой безупречный белый халат, очки в золотой оправе поблёскивали в свете ламп, а на лице застыло выражение торжествующего превосходства. Он подошёл к нам, мельком глянул на экран и издал звук, который можно было интерпретировать как смесь презрения и удовлетворения.

– Ну что, Разумовский? Я же говорил! Я с самого начала говорил, а вы не слушали! – он ткнул пальцем в экран. – Вот, смотрите! Обширные диффузные ишемические изменения! Множественные очаги некроза! Мозг мёртв! Можете распечатать эти снимки и повесить себе в рамочку как памятник вашей самонадеянности!

Я не отрывал взгляда от экрана, игнорируя его выпад.

– Вы видите только то, что хотите видеть, мастер Гаранин, – произнёс я спокойно. – Да, повреждения есть. Серьёзные повреждения. Но они не тотальные. Вот здесь, – я указал на серые участки между тёмными пятнами, – и здесь, и здесь. Видите эти зоны? Это пенумбра. Это нейроны, которые ещё живы. Они в шоке, они на грани, их метаболизм замедлен почти до нуля. Но они живы. И их ещё можно спасти.

Гаранин фыркнул.

– Пенумбра! Красивое слово для самообмана. Эти нейроны умрут в ближайшие часы, максимум сутки. Это неизбежно. Никакое лечение…

– Терапевтическая гипотермия, – перебил я его.

Он осёкся и уставился на меня так, словно я только что предложил лечить пациента танцами с бубном.

– Что?

– Управляемое охлаждение тела пациента до тридцати двух – тридцати четырёх градусов. На двадцать четыре часа, возможно, дольше. Это замедлит метаболизм мозга, снизит его потребность в кислороде. Остановит отёк. И, что самое главное, прервёт каскад апоптоза.

– Апоптоза? – Гаранин выплюнул это слово, как ругательство.

– Запрограммированной клеточной смерти, – объяснил ему как студенту. – После ишемии в повреждённых нейронах запускается цепная реакция самоуничтожения. Это не мгновенный процесс, он растягивается на часы и даже дни. И его можно остановить. Охлаждение замедляет все биохимические реакции, включая апоптотический каскад. Мы дадим мозгу время. Шанс на восстановление.

Лицо Гаранина налилось кровью. Он буквально задыхался от возмущения.

– Охлаждать⁈ Пациента после остановки сердца⁈ Да вы в своём уме, Разумовский⁈ Это вызовет злокачественную аритмию! Брадикардию! Фибрилляцию! Это прямой путь на тот свет! Это запрещено всеми протоколами! Шарлатанство, а не лечение!

– Мастер Гаранин, – я говорил терпеливо, как лектор, объясняющий азы первокурсникам, – позвольте объяснить. Наша цель – не сердце, а мозг. Сердце мы будем контролировать. Постоянный мониторинг ритма, готовность к дефибрилляции, медикаментозная поддержка. Риски есть, я не отрицаю. Но они управляемые. А польза для мозга огромна. Это современный подход, который уже доказал свою эффективность во многих случаях постреанимационной энцефалопатии.

– Современный подход! – Гаранин всплеснул руками. – И где же он доказал свою эффективность? В каких-нибудь экспериментальных лабораториях? В фантазиях молодых адептов, которые думают, что умнее всех?

– В лучших клиниках мира.

Это было правдой. В моём мире, в моей прошлой жизни, терапевтическая гипотермия после остановки сердца была стандартом лечения. Я сам применял её десятки раз. И видел, как люди, которых все уже списали со счетов, приходили в себя и возвращались к нормальной жизни.

Гаранин молчал несколько секунд, буравя меня взглядом. Потом на его лице появилась злорадная усмешка.

– Всё это прекрасная теория, Разумовский. Очень прогрессивная, очень современная. Но она не имеет абсолютно никакого значения. Вы отстранены от этого пациента! Официальным приказом главврача! Вы не имеете права ничего назначать! Вы не имеете права даже находиться в этой палате!

Я кивнул. Спокойно, без тени раздражения.

– Вы абсолютно правы, Мастер Гаранин. Я отстранён. Лечащим лекарем этого пациента является ординатор Величко. И ему принимать решение.

Я повернулся к Семёну.

Гаранин тоже повернулся.

Мы оба смотрели на молодого ординатора, и я видел, как на него обрушивается вся тяжесть момента. Вся ответственность. И страх.

Семён стоял бледный, с выступившими на лбу капельками пота. Его взгляд метался между мной и Гараниным, между снимками на экране и неподвижным телом на кровати.

Он был напуган. Он сомневался. Он понимал, что от его решения прямо сейчас зависит жизнь человека.

Наши глаза встретились. Я чуть заметно кивнул ему. Ободряюще. Уверенно. «Ты справишься. Я верю в тебя».

– Ну? – Гаранин сложил руки на груди. – Что скажете, адепт Величко? Будете слушать этого авантюриста, который хочет заморозить вашего пациента до смерти? Или примете разумное решение и признаете, что случай безнадёжен?

Семён сглотнул. Я видел, как двигается его кадык, как дрожат его руки. Он перевёл взгляд с Гаранина на меня, потом на экран со снимками, потом на Бореньку.

И я увидел, как что-то изменилось в его глазах. Страх никуда не делся. Но к нему добавилось что-то ещё. Решимость. Упрямство. Та самая искра, которую я заметил в нём ещё при первой встрече.

– Я… – начал он тихо, и его голос дрогнул. Он откашлялся и заговорил снова, уже твёрже. – Я согласен с Ильёй. Я хочу спасти пациента, а не смотреть, как он умирает. И хочу попробовать, хочу сделать всё возможное. Мы будем проводить гипотермию.

Несколько секунд в палате стояла полная тишина. Только писк мониторов и шипение аппарата ИВЛ.

Потом Гаранин издал какой-то нечленораздельный звук, что-то среднее между рычанием и визгом. Его лицо перекосилось от ярости.

– Вы! Вы оба! – он ткнул пальцем сначала в меня, потом в Семёна. – Я это так не оставлю! Слышите⁈ Не оставлю! Вы ответите за убийство пациента! Вы ответите перед законом, перед Гильдией, перед всеми! Я иду к Кобрук! Прямо сейчас!

Он развернулся и вылетел из палаты, хлопнув дверью с такой силой, что задребезжали стеклянные шкафчики с медикаментами.

Мы с Семёном остались одни. Ну, не считая Бореньки, который, к счастью, не слышал всего этого представления.

– Ну что, – Семён повернулся ко мне, и его лицо было бледным, но решительным. – Будем делать?

Я посмотрел на него. Не как на ученика или на подопечного, а как на коллегу, который только что принял одно из самых трудных решение в своей карьере.

– Будем, – я положил руку ему на плечо. – Но сначала мне кое-что от тебя понадобится. Кое-что важное.

– Что именно?

Я помедлил, подбирая слова.

– Семён… расскажи мне о своей Искре. Какая она? Что ты чувствуешь, когда лечишь? Как она течёт через тебя?

Он удивлённо моргнул, явно не ожидая такого вопроса.

– Моя Искра? Но… при чём здесь…

– При том, – сказал я, – что для того, что я задумал, мне понадобится не только оборудование и лекарства. Мне понадобится магия. И я хочу понять, как мы можем объединить наши силы.