Текст книги "Лекарь Империи 12 (СИ)"

Автор книги: Сергей Карелин

Соавторы: Александр Лиманский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Глава 16

Штальберг всё еще размахивал бумагами, его глаза горели тем особенным огнем, который загорается у людей, когда они чувствуют себя причастными к чему-то великому. Тысяча двести сорок семь заявок.

Легендарное событие. Самый грандиозный конкурс в истории Империи.

Я уже начал прикидывать, сколько часов в сутки придётся тратить на чтение этих заявок, когда барон вдруг хлопнул себя по лбу.

– Кстати, Разумовский! – он перебил сам себя с энтузиазмом человека, у которого мыслей больше, чем времени на их изложение. – Раз уж мы здесь, и вы такой гений… у меня есть для вас одно интересное дело. Очень интересное. Хотите?

Я инстинктивно напрягся.

За последние месяцы я усвоил одну важную истину: когда кто-то говорит «интересное дело», это обычно означает что-то, от чего нормальный человек побежал бы в противоположную сторону.

Поездки в другие города, встречи с высокопоставленными особами, операции под прицелом десятков глаз, политические интриги…

– Барон, – сказал я осторожно, – если для этого нужно ехать во Владимир или в столицу – я пас. Мои пациенты здесь. У меня отец Вероники в реанимации, загадочный случай Яны Смирновой, гора заявок на конкурс, и…

– Нет-нет! – Штальберг рассмеялся и отмахнулся так энергично, что чуть не выбил бумаги из собственных рук. – Никаких поездок! Пациент здесь, в вашей больнице. Только что поступил. Я организовал перевод из частной клиники во Владимире.

– Перевод?

Специально перевел его сюда ко мне. Видимо, случай действительно сложный, и вся надежда на то, что я за него возьмусь.

– Да. Его лечили там две недели – безрезультатно. Я решил, что пора привлечь тяжёлую артиллерию, – он посмотрел на меня с выражением охотника, который наконец загнал добычу в угол. – То есть вас.

Я бросил быстрый взгляд на Семёна, который всё это время стоял рядом с видом человека, пытающегося стать невидимым.

Бедняга. Он пришёл поделиться радостью о поданной заявке, а попал в эпицентр очередного штальберговского урагана.

– Семён, – сказал я, – иди проверь состояние Бориса Жорина. Его там выписывают сегодня.

– Конечно, Илья, – он с явным облегчением кивнул и быстро ретировался по коридору.

Я повернулся к барону.

– Тогда, пожалуй, можем посмотреть. Что за случай?

Штальберг просиял.

– Вот это я и хотел услышать! Идёмте, расскажу по дороге!

Мы шли по коридору в сторону приёмного отделения, и барон излагал историю болезни с энтузиазмом человека, который пересказывает захватывающий детектив.

– Владислав Эбергард, тридцать восемь лет. Мой лучший аналитик в финансовом департаменте. Гений цифр, без преувеличения. Два месяца назад начались странные симптомы – слабость, головокружения, периодические боли в животе. Списывали на стресс, переработку. Но неделю назад он потерял сознание прямо на совещании. С тех пор – три обморока, нарушения речи, тремор рук. Частная клиника во Владимире развела руками – «неясная этиология», «требуется дополнительное обследование», «рекомендуем консультацию столичных специалистов», – он презрительно фыркнул. – Консультацию! Как будто я плачу им за консультации!

В приёмном отделении нас встретил дежурный лекарь – молодой парень, которого я знал только в лицо. Он вытянулся по стойке смирно, увидев меня, и начал докладывать, как солдат на плацу.

– Мастер Разумовский! Пациент Эбергард Владислав Андреевич, тридцать восемь лет, поступил полчаса назад переводом из частной клиники «Медика-Плюс» города Владимира. Жалобы при поступлении: общая слабость, головокружение, тремор конечностей, эпизоды нарушения речи по типу дизартрии. В анамнезе – три синкопальных эпизода за последнюю неделю, абдоминальный болевой синдром в течение двух месяцев. При осмотре: температура тридцать семь и восемь, артериальное давление сто десять на семьдесят, пульс девяносто два, ритмичный. Сознание ясное, ориентирован. Выраженная потливость.

– Неплохо, – кивнул я. – Где он?

– Третья смотровая, Мастер.

Мы вошли в палату.

Владислав Эбергард лежал на кушетке, подключённый к монитору витальных функций. При нашем появлении он повернул голову и посмотрел на нас взглядом, который я сразу узнал.

Взгляд умного человека.

Очень умного.

Того, кто привык быть самым умным в любой комнате, куда заходит. Цепкий, оценивающий, слегка надменный. Даже в его нынешнем состоянии – измотанном, бледном, с капельками пота на лбу – он смотрел так, словно это мы пришли к нему на собеседование, а не наоборот.

– Владислав, – барон подошёл к кровати и положил руку ему на плечо. – Как вы?

– Терпимо, – голос был хриплым, но твёрдым. – Последний приступ был четыре часа назад. Сейчас только слабость и… – он пошевелил пальцами, демонстрируя тремор, – вот это.

– Это Мастер Разумовский, – барон указал на меня. – Он займётся вами. Слышали о нём?

Эбергард перевёл на меня взгляд. Оценивающий, изучающий.

– Слышал. Самый молодой Мастер в истории Империи. Спас барона от смерти на операционном столе. Сына Ушакова, полковника Обухова, – он чуть приподнял бровь. – Впечатляющее резюме для человека вашего возраста.

– Спасибо, – сказал я нейтрально. – Я осмотрю вас, если не возражаете.

– Не возражаю. Хотя должен предупредить – я уже изучил свою медицинскую карту и имею определённые соображения относительно диагноза.

Конечно, имеете. Куда же без этого. Я подошёл к кушетке и начал осмотр.

Кожные покровы бледные, влажные от пота. Слизистые без особенностей. Лимфоузлы не увеличены. Живот мягкий, но при пальпации в эпигастрии и правом подреберье пациент поморщился.

– Здесь болит?

– Периодически. Как спазмы. Последние два месяца.

– Характер боли? Связь с приёмом пищи?

– Скорее после еды. Но не всегда. Иногда без видимой причины.

Я проверил неврологический статус. Рефлексы симметричные, чувствительность сохранена. Координация… чуть нарушена, но это могло быть следствием общей слабости.

– Скажите «артиллерийская бригада».

– Арт… артиллерийская бригада, – он выговорил это с небольшим усилием, слова слегка смазались.

Дизартрия. Нарушение артикуляции. Как будто язык не вполне слушается.

Я активировал Сонар.

Диагностическое поле развернулось передо мной, как всегда, – невидимая сеть, которая сканировала тело пациента, показывая то, что скрыто от обычного взгляда. Печень, почки, поджелудочная, селезёнка… Всё на месте, всё функционирует. Никаких очевидных патологий, никаких опухолей, никаких воспалительных очагов.

Но что-то было не так.

Я чувствовал это – ту самую интуицию, которая развивается после тысяч осмотров. Что-то в картине не складывалось. Симптомы были… рваными. Несвязными. Как будто кто-то взял несколько разных болезней и перемешал их симптомы в случайном порядке.

– Двуногий, – голос Фырка прозвучал в моей голове. – Его аура странная. Не больная, не здоровая. Какая-то… загрязнённая. Как чистая вода, в которую капнули чернил.

Загрязнённая. Интересное описание.

– Мастер Разумовский? – голос Эбергарда вернул меня к реальности. Он смотрел на меня с нетерпением. – Что скажете?

– Пока рано делать выводы, – сказал я, деактивируя Сонар. – Мне нужны дополнительные обследования. КТ и МРТ головного мозга, люмбальная пункция для исключения инфекций центральной нервной системы, расширенные анализы крови и мочи. Включая токсикологический скрининг.

Барон, который всё это время наблюдал за осмотром, подошёл ближе.

– Илья, – его голос стал серьёзным, почти просительным. – Владислав – ценный сотрудник. Почти друг. Я привык бороться за своих людей. Прошу вас – возьмитесь за него серьёзно. Сделайте всё возможное.

Я посмотрел на барона, потом на пациента.

– Я всегда делаю всё возможное, барон. Для любого пациента.

– Знаю. Поэтому и привёз его к вам.

Мы вышли из палаты, и барон сразу же понизил голос, хотя в коридоре никого не было.

– Должен вас предупредить, Разумовский. Владислав – человек… сложный.

– Я заметил.

– Нет, вы не понимаете, – Штальберг покачал головой. – Он гений цифр. Один из лучших финансовых аналитиков, которых я встречал. Видит закономерности там, где другие видят хаос. Предсказывает тренды за месяцы до их появления. Но…

– Но?

– Но он дотошный до занудства. Обожает «правду», всегда докапывается до сути. Не терпит неопределённости. И очень, очень ценит эффективность. – Барон вздохнул. – Он будет задавать вам вопросы. Много вопросов. Будет проверять каждое ваше решение, искать информацию сам, предлагать альтернативные диагнозы. Не принимайте это на свой счёт – он со всеми так.

Замечательно. Пациент-всезнайка. Мой любимый типаж.

– Что-нибудь ещё?

– Вроде бы нет, – барон замялся. – хотя если это важно он занимался «биохакингом»

Вот оно что… интересно.

– Биохакинг… какие именно добавки он принимал? – спросил я.

– Не знаю точно. Он не распространялся. Только говорил, что «оптимизирует свою биохимию», – барон развёл руками. – Я не придавал этому значения. Думал – безобидное увлечение. Пока он не начал падать в обморок. Думаете это связано?

Я дернул плечом.

– Пока не знаю, все возможно. Спасибо за информацию, ваше благородие. Я разберусь.

– Я в вас не сомневаюсь, Илья. – Он хлопнул меня по плечу. – Держите меня в курсе.

Он ушёл, а я остался стоять в коридоре, обдумывая услышанное.

Биохакинг. Самолечение. Эксперименты с добавками.

Это могло объяснить многое. Гипогликемии, неврологические симптомы, боли в животе – всё это могло быть результатом приёма чего-то, чего принимать не следовало. Или, наоборот, неприёма чего-то необходимого.

Но могло и не объяснять ничего. Могло быть просто совпадением.

Нужно было копать глубже.

– Двуногий, – Фырк снова подал голос. – Мне не нравится этот пациент. Не в медицинском смысле – в человеческом. Слишком самоуверенный. Слишком убеждённый в собственной правоте. Такие обычно мешают лечению больше, чем сама болезнь.

– Я знаю, Фырк. Но это не повод отказывать ему в помощи.

– Не говорю, что повод. Просто предупреждаю – будет весело.

Следующие несколько часов прошли в привычной больничной рутине.

Две плановые операции – удаление паховой грыжи у пожилого мужчины и аппендэктомия у молодой женщины. Ничего сложного, ничего экстраординарного. Просто работа. Чёткие команды, слаженные движения, знакомый запах антисептика и гудение ламп над операционным столом.

Семён ассистировал на обеих операциях, и я с удовлетворением отметил, как сильно он вырос за последние месяцы. Его руки больше не дрожали, движения стали уверенными, взгляд – сосредоточенным. Он предугадывал мои действия, подавал инструменты до того, как я успевал их попросить.

– Хорошая работа, – сказал я ему после второй операции, когда мы мыли руки в предоперационной.

– Спасибо, Илья, – он покраснел от удовольствия. – Я стараюсь.

– Вижу. Продолжай в том же духе.

После операций – обход.

Сергей Петрович Орлов, отец Вероники, всё ещё лежал в реанимации, но его состояние медленно улучшалось. Давление стабилизировалось, печёночные показатели ползли вниз, сознание… сознание оставалось мутным, но уже не таким безнадёжным, как неделю назад. Он узнавал людей, отвечал на простые вопросы, иногда даже пытался шутить – правда, шутки получались невпопад, но сам факт их появления был хорошим знаком.

Чёрная дыра в его сознании – та, что осталась после удаления паразита – всё ещё была там. Я видел её Сонаром каждый раз, когда его осматривал. Но она больше не росла. Не пожирала окружающие ткани. Просто… была. Как шрам. Как напоминание о чём-то, что произошло и уже не может быть отменено.

Что это означало в долгосрочной перспективе – я не знал. Никто не знал. Но пока – он жил. И это было главным.

Яна Смирнова.

Я зашёл к ней в конце обхода. Она сидела у окна, как всегда, глядя на улицу пустым взглядом. При моём появлении повернула голову.

– Добрый день, Мастер Разумовский, – сказала она ровным, бесцветным голосом.

Она знала, как меня зовут. Знала, что я её врач. Знала, что находится в больнице. Но не знала, кем была раньше. Не помнила свою жизнь, свою семью, своих друзей. Не помнила ничего.

– Добрый день, Яна Андреевна. Как вы себя чувствуете?

– Хорошо, – стандартный ответ. Автоматический. – Мне так говорят.

Я провёл обычный осмотр. Физически она была здорова – молодой организм восстановился после всех потрясений. Но память… память оставалась выжженной землёй. Пепелищем, на котором ничего не росло.

– Я не сдаюсь, – сказал я ей, уходя. – Я ищу способ.

Она посмотрела на меня без выражения.

– Спасибо, Мастер. Я буду ждать.

Не знаю, верила ли она мне. Не знаю, верил ли я сам себе. Но останавливаться я не собирался.

На следующее утро я шёл по коридору первого этажа, когда увидел Кобрук у стойки администрации.

Она стояла, опершись на стол, и разговаривала с секретарём – судя по её жестам и выражению лица, разговор был не из приятных. Вокруг неё громоздились стопки бумаг – высокие, неустойчивые, грозящие рухнуть при малейшем дуновении ветра.

– Илья, – она заметила меня и махнула рукой. – На минуту.

Я подошёл.

– Что случилось?

– Пойдём, покажу, – она повела меня по коридору, к двери в конце. – Помнишь пустой кабинет, который мы хотели отдать под архив?

– Тот, что рядом с подсобкой?

– Он самый.

Она открыла дверь, и я замер на пороге.

Кабинет был небольшим – метров двадцать, не больше. Стол, пара стульев, шкаф у стены. Окно, выходящее на больничный двор. Ничего особенного.

Кроме того, что на столе, на стульях, на полу, на подоконнике – везде – громоздились бумаги. Горы бумаг. Эвересты бумаг. Письма в конвертах, листы без конвертов, распечатки, бланки…

– И это ещё не всё, – сказала Кобрук устало. – Большая часть приходит на электронную почту Гильдии и пересылается нам. Там уже несколько тысяч писем.

Я присвистнул.

– Не думал, что в наш век цифровых технологий кто-то ещё пользуется бумажной почтой для таких вещей.

– Оказывается, в глухих уголках Империи – ещё как. – Она подошла к столу и взяла верхнее письмо. – Вот, например. Из деревни Малые Выселки, Тобольской губернии. Пишет местный фельдшер, просит принять его заявку, потому что «электрической почты у нас отродясь не водилось», – она хмыкнула. – Симпатичный почерк, между прочим. Не похоже лекарский. Видимо, в Малых Выселках у него не так много пациентов, есть время заниматься каллиграфией.

– Может он быстро и красиво пишет, – усмехнулся я. – Нельзя же такое исключать.

– Нельзя, – она обвела рукой бумажное море. – В общем, ответы на твою загадку начали приходить. Что будем делать? Кого посадим разбирать? Это же недели работы!

Я посмотрел на бумаги. На тысячи ответов от тысяч людей, которые хотели попасть в мою команду. Которые потратили время, чтобы обдумать задачу, сформулировать ответ, отправить его через всю Империю.

– Никого, – сказал я. – Это мой конкурс. Мне и судить. Я не доверю это никому другому.

Кобрук подняла бровь.

– Ты уверен? Это займёт…

– Много времени. Знаю. Но иначе нельзя. Если я поручу это кому-то другому, весь смысл турнира потеряется. Я ищу талант, а не формальное соответствие критериям. Талант нельзя оценить по чек-листу.

– Логично. – Она кивнула. – Тогда этот кабинет – твой временный штаб. Маленький, но светлый. И, что важно, с замком – можешь запираться, когда надоедят посетители.

– Спасибо, Анна Витальевна.

Она уже направилась к двери, но остановилась.

– Так что там за загадка-то? – спросила она с любопытством. – Барон рассказал, что ты придумал какой-то хитрый тест. Дай хоть посмотреть.

Я порылся в ближайшей стопке и вытащил один из листков – копию задания, которое мы разослали по всем гильдиям.

– Вот. «Мнимая анемия». Первый этап отбора.

Кобрук взяла листок и начала читать вслух:

– «Пациент: Женщина, тридцать пять лет, жалобы на постоянную усталость, головокружение, одышку при малейшей нагрузке. Осмотр: Кожа и слизистые бледные. Других отклонений нет. Анализ крови: Гемоглобин – семьдесят грамм на литр, эритроциты – два с половиной миллиона. Диагноз: Железодефицитная анемия тяжёлой степени. Назначено лечение препаратами железа внутривенно. Вопрос: Лечение не помогает уже месяц. В чём может быть ошибка?»

Она подняла глаза от листка.

– Хитро, – её брови сошлись на переносице. – Анемия, которая не лечится железом… Значит, не железодефицитная? Или железо не усваивается?

– Думайте, Анна Витальевна, – я улыбнулся. – Может, тоже захотите поучаствовать в конкурсе.

– Очень смешно, – она забрала листок с собой. – Ладно, пойду поразмышляю. У меня как раз перерыв на обед сегодня свободен.

Она ушла, а я остался наедине с горой бумаг и осознанием того, что ближайшие недели будут очень, очень долгими.

Первую пару часов я потратил на разбор завалов – отложил те, что были написаны совсем уж неразборчивым почерком, на потом. Потом наступило время заниматься пациентам и пошёл на обход.

Палата Владислава Эбергарда.

Когда я вошёл, он уже сидел на кровати – не лежал, а именно сидел, подложив под спину подушки. В руках – планшет, подключённый к больничному интернету. На лице – выражение сосредоточенности, которое я видел у студентов перед экзаменом.

– Мастер Разумовский, – он оторвался от экрана. – Наконец-то. Я ждал вас.

– Как самочувствие?

– Лучше. Приступов не было с утра, – он отложил планшет. – Пришли результаты обследований?

– Частично, – я взял у дежурной медсестры папку с распечатками. – КТ и МРТ головного мозга – без патологии. Никаких очагов, никаких опухолей, никаких признаков нарушения кровообращения. Люмбальная пункция – ликвор чистый, цитоз в норме, белок в норме. Инфекции центральной нервной системы исключены.

– Значит, не инсульт и не менингит, – констатировал он.

– Не инсульт и не менингит.

– Я так и думал, – он потянулся к планшету. – Мастер, я ознакомился со своими анализами в медицинской карте. Система позволяет пациентам просматривать результаты онлайн, очень удобно. Так вот…

Он развернул планшет экраном ко мне. На экране был открыт какой-то медицинский сайт с красочными картинками и длинными статьями.

– У меня повторные гипогликемии, – начал он тоном лектора, объясняющего очевидное. – Уровень глюкозы во время приступов падает до критических значений – два и восемь, три и один ммоль на литр. При этом лейкоциты в крови слегка повышены – одиннадцать и два тысячи. Я всё проверил в сети, – он постучал пальцем по экрану. – Очевидно, это инсулинома.

– Инсулинома?

– Да. Опухоль поджелудочной железы, которая бесконтрольно вырабатывает инсулин. Отсюда гипогликемии, отсюда неврологические симптомы – мозг страдает от недостатка глюкозы. Я прочитал о ней всё, что нашёл. Симптомы совпадают на восемьдесят процентов.

Он смотрел на меня с видом человека, который только что решил сложную математическую задачу и ждёт похвалы.

– Нам нужно срочно делать КТ брюшной полости с контрастом, – продолжил он. – Найти опухоль и удалить её. Это единственное эффективное лечение. Мы теряем время на эти ваши «базовые обследования», в то время как диагноз уже очевиден.

Я молчал. Смотрел на него, на его уверенное лицо, на планшет с медицинским сайтом, и чувствовал знакомую смесь раздражения и усталости.

Сколько раз я видел это в прошлой жизни? Пациенты, которые приходили с готовым диагнозом из интернета. Которые требовали конкретного лечения, потому что «всё прочитали». Которые считали, что пара часов с интернетом заменяет годы медицинского образования и тысячи осмотренных пациентов.

– Владислав Андреевич, – сказал я спокойно, – я ценю вашу… инициативу. Но позвольте мне объяснить несколько вещей.

– Слушаю.

– Во-первых, симптомы не так однозначны, как вам кажется. Да, гипогликемии могут указывать на инсулиному. Но боли в животе, которые вы описываете – схваткообразные, связанные с едой – не типичны для этой опухоли. Инсулинома обычно болевого синдрома не даёт.

– Но…

– Во-вторых, – я не дал ему перебить себя, – ваши гипогликемии проявляются слишком… ярко. Потеря сознания, судороги, выраженная неврологическая симптоматика. При инсулиноме обычно бывают более мягкие эпизоды – потливость, дрожь, спутанность сознания. То, что происходит с вами, больше похоже на экзогенное введение инсулина.

– Вы хотите сказать, что я сам себе ввожу инсулин? – его голос стал холодным.

– Я хочу сказать, что картина сложнее, чем кажется. И мы ждём результатов других, более специфических анализов, которые я назначил. Уровень С-пептида, тест на голодание, токсикологический скрининг.

– Но это очевидно! – Он схватил планшет и начал листать страницы. – Смотрите – спектр симптомов, реакция на глюкозу, возраст начала… Всё сходится! Классическая презентация инсулиномы! Мы ждём зря, можно уже начинать готовиться к операции!

Я глубоко вздохнул.

– Владислав Андреевич. Я понимаю, что вам страшно. Понимаю, что вы хотите знать, что с вами происходит. Это естественное желание. Но медицина – это не интернет. Это не алгоритм, который выдаёт ответ по набору симптомов. Это искусство видеть то, что скрыто. Замечать несоответствия. Сомневаться в очевидном.

Я наклонился к нему, глядя прямо в глаза.

– Вы – пациент. Я – лекарь. Моё лечение, а не ваши выводы из интернета. Если вы хотите, чтобы я вам помог – доверьтесь мне. Если не хотите – можете вернуться в частную клинику Владимира, которая два месяца не могла поставить вам диагноз.

Он замолчал. Смотрел на меня несколько секунд, и в его глазах боролись гордость и страх.

Страх победил.

– Хорошо, – сказал он наконец. – Хорошо, Мастер Разумовский. Я… подожду. Но я оставляю за собой право задавать вопросы.

– Задавайте сколько угодно. Но решения принимаю я.

Я вышел из палаты, чувствуя на себе его взгляд – всё ещё недоверчивый, всё ещё оценивающий.

– Двуногий, – голос Фырка был насмешливым. – Ты только что поставил на место человека, который привык быть самым умным в комнате. Это было почти красиво.

– Почти?

– Ну да. Было бы красивее, если бы ты при этом не выглядел так, будто собираешься его придушить.

– Я не собирался его придушить. Просто… немного помечтал об этом.

– Это одно и то же, двуногий, – залился смехом Фырк. – Одно-о-о и то-о-оже!

Остаток дня прошёл в привычном режиме – обходы, консультации, бумажная работа. К вечеру я наконец добрался до своего нового «штаба» и сел за разбор заявок.

Это было… интересно.

Большинство ответов на загадку «Мнимая анемия» были стандартными, предсказуемыми. «Это не железодефицитная анемия, а В12-дефицитная». «Пациентка страдает скрытым кровотечением из желудочно-кишечного тракта». «Это аутоиммунная гемолитическая анемия». «Проблема в усвоении железа из-за целиакии».

Всё мимо. Все искали сложные, редкие диагнозы – и все упускали простую, очевидную возможность.

Но потом я нашёл два письма.

Первое – из Казани, от молодого лекаря по имени Арсений Богачев. Второе – из Новгорода, от женщины по имени Мария Ковалёва. Оба давали правильный ответ.

Я отложил эти письма в отдельную стопку – «прошли первый этап». Потом добавил к ним ещё три – от авторов, которые не угадали точно, но подошли очень близко, продемонстрировав правильный ход мышления.

Таланты были. И я их находил.

– Двуногий, – Фырк материализовался на столе среди бумаг. – У тебя такое лицо, как у кота, который нашёл сметану. Доволен собой?

– Не собой. Ими. Людьми, которые умеют думать.

– Сентиментальщина. Терпеть не могу.

Внезапно дверь кабинета распахнулась с таким грохотом, что я подпрыгнул на стуле.

В проёме стоял Игнат Семёнович Киселёв, заведующий всей хирургической службой. Он выглядел… взъерошенным. Растрёпанным. Возбуждённым так, как я никогда его раньше не видел.

– Разумовский! – он буквально ворвался в кабинет, даже не потрудившись постучать. – Хватит таиться! Я тебе уже полчаса звоню! Почему не берёшь трубку⁈

Я машинально проверил телефон. Действительно – пять пропущенных вызовов.

– Извините, Игнат Семёнович. Был на беззвучном режиме. Что случилось?

– Что случилось⁈ – он подошёл к столу и навис надо мной, как грозовая туча. – Случилось то, что ты запустил эту свою чёртову загадку, и теперь пол-больницы сходит с ума, пытаясь её разгадать!

– Пол-больницы?

– Да! Я! Кобрук! Гаранин! Даже Преображенский позвонил из своей берлоги, спрашивал, что за «Мнимая анемия» и почему все о ней говорят! – он схватил стул и плюхнулся на него, тяжело дыша. – Скажи хотя бы намёк на ответ! Мы тут с Кобрук уже на коньяк поспорили!

Я не смог сдержать улыбку.

– На коньяк?

– На бутылку «Арарата» двадцатилетней выдержки! – Он стукнул кулаком по столу. – Я говорю – это скрытое кровотечение в желудке! Железо вводят, но оно тут же вытекает через эрозию или язву! Классика! А она твердит про какую-то редкую гемолитическую анемию, при которой эритроциты разрушаются быстрее, чем железо успевает встроиться! Кто из нас прав⁈

– Игнат Семёнович…

– Дай подсказку, Илья! – он смотрел на меня умоляющими глазами. – Хоть маленькую! Я не могу проиграть этот коньяк! У меня репутация!

Я смотрел на него – на грозного заведующего хирургией, который превратился в азартного игрока, готового на всё ради победы – и чувствовал, как улыбка расползается по лицу.

Мой конкурс работал.

Он захватывал умы. Заставлял думать. Пробуждал азарт. Даже те, кто не собирался участвовать официально, втягивались в игру.

– Игнат Семёнович, – сказал я, стараясь сохранить серьёзное выражение лица. – Если я дам вам подсказку, это будет нечестно по отношению к тысячам людей, которые прислали свои ответы.

– Да плевать мне на эти тысячи! – он снова стукнул по столу. – Мне нужен коньяк!

– Извините. Не могу.

Он уставился на меня с выражением друга которого предали.

– Разумовский. Илья. Я твой начальник. Я могу сделать твою жизнь очень сложной.