Текст книги "Лекарь Империи 12 (СИ)"

Автор книги: Сергей Карелин

Соавторы: Александр Лиманский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Глава 14

Мы шли по вечерним коридорам больницы, и с каждым шагом моё напряжение росло. Кобрук шла впереди, её каблуки чётко отстукивали ритм по линолеуму – цок, цок, цок – как метроном, отсчитывающий секунды до чего-то неизбежного. Спина прямая, плечи расправлены, ни единого лишнего движения. Она не оборачивалась, не объясняла ничего, просто вела нас куда-то с целеустремлённостью торпеды.

Я знал эту походку. Видел её много раз – когда Кобрук шла на совещание с проверяющими, когда готовилась к неприятному разговору с родственниками пациентов, когда собиралась кого-то уволить. Это была походка человека, который принял решение и не собирается его менять.

Вопрос только – какое решение?

Вероника держала меня за руку. Её ладонь была влажной, пальцы чуть подрагивали. Я чувствовал её пульс – частый, тревожный, как у испуганной птицы. Плюшевый Боренька торчал из сумки, перекинутой через её плечо, и его глупая улыбка казалась сейчас неуместной, почти издевательской. Мы только что вышли на свободу, только что вдохнули свежий воздух, только что позволили себе поверить, что всё закончилось – и вот опять.

– Двуногий, – голос Фырка прозвучал в моей голове. – Ты так вцепился в руку своей самки, что у неё пальцы посинеют. Расслабься.

Легко сказать – расслабься. Я лихорадочно перебирал варианты, и ни один из них мне не нравился. Что могло случиться?

Отец Вероники? Его состояние ухудшилось? Но тогда Кобрук сказала бы об этом сразу, не тащила бы нас куда-то.

Новая жалоба от Гаранина? Возможно. Этот старый… лекарь не из тех, кто сдаётся после первого поражения. Может, он накатал донос в Гильдию, и теперь нас ждёт официальное разбирательство?

Или это связано со Шпаком? Я задолжал ему услугу – «любую, какую попрошу». Может, он уже пришёл за платой? Может, ему нужно что-то, что я не смогу дать, и теперь Кобрук должна объяснить мне, в какую ловушку я попал?

– Спокойно, двуногий, – голос Фырка прозвучал в моей голове. – Я не чувствую угрозы. Никакой враждебности, никакого напряжения. Скорее наоборот – от Кобрук фонит чем-то… предвкушающим? Как от кошки, которая загнала мышь в угол, но не собирается её есть.

Это не слишком успокаивало.

Мы миновали административное крыло, поднялись на второй этаж. Кобрук вела нас не в свой кабинет, как я ожидал, а куда-то дальше, в сторону конференц-зала. Большого помещения, где обычно проводились планёрки, совещания и редкие торжественные мероприятия.

Зачем туда?

Дверь в зал была закрыта. Из-под неё не пробивался свет. Внутри стояла полная тишина.

Моё сердце забилось чаще. Что бы там ни было, это не могло быть хорошим.

– Анна Витальевна, – я не выдержал. – Может, объясните наконец, что происходит?

Кобрук остановилась у двери и обернулась к нам. На её лице появилось странное выражение – что-то среднее между серьёзностью и еле сдерживаемой улыбкой.

– Сейчас всё поймёте, – сказала она и толкнула дверь.

Темнота.

Кобрук пропустила нас вперёд и закрыла дверь за нашими спинами. Мы стояли в кромешной тьме, и я инстинктивно шагнул вперёд, прикрывая Веронику собой. Моя рука потянулась к карману, где лежал телефон, чтобы включить фонарик…

И тут вспыхнул свет.

Яркий, ослепительный свет, от которого я на секунду зажмурился. А потом раздался звук – громкий, многоголосый, оглушительный:

– ПОЗДРАВЛЯЕМ!!!

Хлопнули хлопушки – не одна, не две, а целый залп, как артиллерийский обстрел. Взметнулся серпантин – разноцветные ленты полетели в воздух, закручиваясь спиралями. Конфетти посыпалось с потолка разноцветным дождём – красное, золотое, синее, зелёное. Из-за столов, из-за колонн, со всех сторон «выпрыгивали» люди – знакомые лица, улыбающиеся, смеющиеся, аплодирующие.

Я стоял как громом поражённый, всё ещё прикрывая Веронику, с рукой в кармане, нащупывающей телефон, и пытался понять, что происходит.

Конфетти оседало на мои волосы, на плечи, на лицо. Серпантин обвил шею, как праздничный шарф. Кто-то засвистел, кто-то захлопал ещё громче, кто-то крикнул «Ура!».

А потом я увидел транспарант.

Огромный, явно самодельный, немного кривоватый транспарант, который висел на противоположной стене. Буквы были выведены красной краской – не очень ровно, с потёками, как будто рисовали в спешке. Но слова читались отчётливо: «ПОЗДРАВЛЯЕМ, МАСТЕР-ЦЕЛИТЕЛЬ РАЗУМОВСКИЙ!»

Мастер-Целитель.

Приказ о присвоении звания. Тот самый, который пришел только Кобрук и о нем знала только она. Тот самый, о котором я почти забыл в водовороте последних событий – паразиты, Вероника, Боренька, отец Вероники…

– Что… – я открыл рот и закрыл его снова, не зная, что сказать.

Вероника рядом со мной начала смеяться. Тихо, потом громче, потом совсем уж звонко. Она отпустила мою руку и обняла меня, прижавшись всем телом.

– Ты нервничал, – прошептала она мне на ухо. – Ты думал, что случилось что-то плохое, да? Я по твоему лицу вижу. Дурачок.

Я обнял её в ответ, чувствуя, как напряжение последних минут – последних дней, последних недель – медленно отпускает меня. Как будто кто-то открыл клапан, и весь страх, вся тревога начали вытекать, освобождая место для чего-то другого.

Для радости.

– Ну вот, – хмыкнул Фырк. – А ты переживал. Говорил же никакой угрозы. Только праздник в честь твоей гениальности. Хотя, признаю, они неплохо тебя разыграли. Лицо у тебя было как у человека, которого ведут на казнь.

– А ты все знал и не сказал, – мысленно пожурил его я.

– Не хотел испортить сюрприз, двуногий.

Кобрук вышла вперёд, подняв руку, чтобы успокоить толпу. Постепенно аплодисменты стихли, смех утих, и в зале установилась относительная тишина – только шёпот, смешки и звон бокалов.

Я огляделся, пытаясь оценить масштаб происходящего.

Зал был украшен с размахом, хотя и явно силами энтузиастов, а не профессиональных декораторов. Шарики под потолком – красные, белые, золотые. Гирлянды вдоль стен. Столы, накрытые белыми скатертями, уставленные тарелками с закусками, бутылками шампанского, вазами с фруктами. В углу стоял торт – огромный, трёхъярусный, с надписью «Мастеру Разумовскому» из крема.

И люди. Много людей.

Я узнавал их – медсёстры из хирургического отделения, ординаторы, анестезиологи, реаниматологи. Артём Воронов и Кристина Волкова стояли у окна, держась за руки. Семён Величко, Максим Фролов и Славик Муравьев – мои «хомяки» – сбились в кучку у стола с закусками. Шаповалов, Киселёв, даже Преображенский – Вениамин Петрович собственной персоной, которого я не видел несколько месяцев.

Все они пришли. Ради меня.

Это было… странно. Непривычно. Почти пугающе.

В прошлой жизни я не праздновал достижения. Не устраивал вечеринок по поводу защиты диссертации или получения нового звания. Просто работал дальше. Следующий пациент, следующая операция, следующий день. Праздники казались пустой тратой времени.

Но сейчас, глядя на эти лица, радостные, искренние, счастливые, я понимал, как был неправ. Праздники – это не про время. Это про людей. Про связи между ними. Про то, что ты не один.

– Прости за спектакль, Илья, – сказала она, и её обычно строгое лицо озарилось тёплой улыбкой. – Мы долго думали, как тебя поздравить. Цветы? Банально. Торжественное собрание? Скучно. А потом кто-то предложил… – она бросила взгляд на Шаповалова, который невинно смотрел в потолок, – устроить небольшой розыгрыш. Признаюсь, я сначала была против. Но потом подумала – ты заслужил немного волнения. После всего, что было.

По залу прокатился смешок.

– Мы не хотели лезть, пока у тебя была беда с Вероникой, – продолжила Кобрук. – Ждали, когда всё уляжется. И вот теперь…

Она сделала паузу и обвела взглядом зал – накрытые столы, шарики под потолком, довольные лица коллег.

– Центральная Муромская больница гордится тем, что в её стенах работает самый молодой Мастер-Целитель в истории Империи! – её голос стал торжественным, официальным. – Это твоя заслуга, Илья. Только твоя. Ты прошёл путь от никому неизвестного адепта до одного из лучших хирургов города за… сколько? Меньше чем за полгода? Это невероятно. Это беспрецедентно. И мы все – все, кто здесь собрался – искренне рады за тебя.

Она подняла бокал.

– За Мастера Разумовского!

– За Мастера Разумовского! – эхом откликнулся зал.

Я стоял посреди этого всего – посреди аплодисментов, посреди улыбок, посреди искреннего тепла – и не знал, куда деть глаза. Мне было непривычно такое внимание. Я никогда не любил быть в центре, никогда не стремился к славе или признанию.

Я просто делал свою работу.

Спасал людей.

Это было… нормально. Естественно. Не требовало наград и почестей.

Но видеть вокруг счастливые лица друзей и коллег, которые искренне за меня рады, слышать их поздравления, чувствовать их тепло – это было бесценно. Это было то, чего мне так не хватало в прошлой жизни, где я был больше одиноким волком, гением без друзей.

Здесь всё было по-другому.

Здесь я был не один.

Краем глаза я отметил, что Кобрук тактично умолчала о том, КАК именно был подписан приказ о присвоении звания. Не упомянула Императора, не упомянула вообще мою поездку в Москву, не упомянула ничего, что могло бы привлечь лишнее внимание к моей персоне.

Это было разумно. И… правильно.

Шаповалов, стоявший рядом с Кобрук, поднял свой бокал.

– Мастер – это только начало! – провозгласил он. – Увидишь, магистром станешь ещё до тридцати!

Кобрук усмехнулась.

– Не так быстро, Игорь Степанович. Для магистра нужна выслуга лет, а не только гениальность. Есть определённые правила, протоколы… – она бросила на меня лукавый взгляд. – Впрочем, звание Мастера – это уже пропуск в высокие кабинеты. Возможность влиять на политику Гильдии, участвовать в принятии решений. Не думаю, правда, что нашему Илье это интересно.

Они оба посмотрели на меня. Я в этот момент пытался понять, куда деть руки, и смущённо улыбался Веронике, которая стояла рядом и сияла, как начищенный пятак.

– Высокие кабинеты – это не моё, – сказал я наконец. – Мне бы пациентов побольше и бюрократии поменьше.

По залу снова прокатился смех.

Официальная часть закончилась, и праздник перешёл в неформальную фазу. Кто-то подключил телефон к колонке в углу, и по залу поплыла тихая музыка – что-то лёгкое, ненавязчивое, создающее фон, но не мешающее разговорам. Гости разбрелись по залу, собираясь группками у столов с закусками и напитками.

Ко мне то и дело подходили люди – пожать руку, похлопать по плечу, сказать пару тёплых слов. Я отвечал, улыбался, благодарил, и с каждым рукопожатием, с каждым «поздравляю» чувствовал себя всё более странно.

Как будто это происходит не со мной. Как будто я наблюдаю за собой со стороны, из какого-то другого измерения.

В прошлой жизни у меня не было такого. Коллеги уважали меня за профессионализм, но держались на расстоянии. Пациенты благодарили, но быстро забывали. Друзей… друзей не было вообще. Только работа. Только операционная. Только следующий пациент.

А здесь – эти люди. Эти улыбки. Эти искренние глаза.

Это было… странно. И приятно.

Медсестра Наталья Степановна подошла с бокалом шампанского и влажными глазами.

– Илья Григорьевич, – её голос дрожал. – Я так рада. Так рада. Вы заслужили. Каждой операцией заслужили. Каждым спасённым пациентом.

– Наталья Степановна, – я взял её руку. – А вы – лучшая операционная сестра, с какой я работал.

Она всхлипнула, быстро вытерла глаза и убежала, пробормотав что-то про «аллергию на конфетти».

– Двуногий, – прокомментировал Фырк, – ты заставил её плакать. Браво. Теперь весь праздник будет ходить с красными глазами.

– Это были слёзы радости, Фырк.

– А, ну тогда ладно. Хотя я всё равно не понимаю, зачем самки плачут, когда радуются. Нелогично.

– Ты просто не понимаешь людей.

– Я понимаю людей лучше, чем они сами себя понимают. Но иногда ваши реакции всё равно ставят меня в тупик.

Первыми из близких друзей подошли Артём Воронов и Кристина Волкова. Они держались за руки, и на их лицах были такие одинаковые счастливые улыбки, что я невольно улыбнулся в ответ.

– Илюша! – Кристина бросилась ко мне и обняла. – Поздравляю! Ты просто невероятный!

– Эй, эй, – Артём шутливо оттащил её. – Руки убрала от чужого мужчины. У тебя свой есть.

– Ой, да ладно тебе, – Кристина показала ему язык. – Илья – это святое. Его можно обнимать всем.

– Спасибо, Кристин, – сказал я. – Рад видеть, что у вас всё хорошо.

Артём протянул мне руку, и я пожал её. Крепко, по-мужски.

– Поздравляю, Мастер Разумовский, – сказал он, и в его голосе была искренняя теплота. – Честно, немного завидую. Я тут уже сколько лет работаю, а всё ещё целитель второго класса. А ты за тройку месяцев – и сразу Мастер. Но за тебя рад, как за себя. Ты заслужил. Ты… – он замялся, подбирая слова. – Ты лучший хирург из всех, с кем я работал. Без преувеличений.

– Артём…

– Да-да, я знаю, ты не любишь комплиментов. Но это правда. И точка.

Они отошли, освобождая место для следующих поздравляющих. А их было много – целая очередь.

Семён Величко, Максим Фролов и Славик Муравьев – мои «хомяки», как их называли старшие коллеги – подошли втроём. Они выглядели немного смущёнными, но решительными.

– Илья! – Славик, самый шумный из троицы, заговорил первым, не давая остальным вставить слово. – Ты крут! Мы тут все офигели, когда узнали! Прямо вот – бах! – и Мастер! Мастер, представляешь? В твоём возрасте! Это же… это же… – он не нашёл слов и просто махнул рукой, расплёскивая шампанское.

– Славик, – Макс закатил глаза. – Ты залил мне рукав.

– Ой, извини. Но серьёзно, Илья – это же нереально! Я читал статистику – средний возраст получения звания Мастера – сорок три года. Сорок три! А тебе сколько? Двадцать четыре? Двадцать пять?

– Двадцать четыре.

– Вот! Ты побил рекорд лет на двадцать! Это в учебники истории войдёт!

– Не преувеличивай.

– Я не преувеличиваю! Я констатирую факты!

Макс, более сдержанный и серьёзный, положил руку на плечо Славику, заставляя его замолчать.

– Что он пытается сказать, – перевёл он, – это что мы гордимся. Работать с тобой – это… – он замялся, подбирая слова. – Это как учиться у легенды. Каждый день чему-то новому. Каждая операция – урок. Каждый диагноз – открытие. Мы… мы очень благодарны. За всё.

Я смотрел на них – трёх молодых лекарей, которых жизнь свела со мной – и чувствовал что-то тёплое в груди.

Они были хорошими ребятами. Талантливыми. Увлечёнными. С горящими глазами и жаждой учиться. В прошлой жизни у меня не было учеников – я был слишком занят собой, слишком погружён в работу, чтобы тратить время на обучение других. А здесь…

Здесь я понял, что это – одна из самых важных вещей, которые может сделать лекарь. Передать знания. Вырастить следующее поколение. Оставить после себя не только спасённых пациентов, но и тех, кто будет спасать, когда тебя не станет.

– Спасибо, ребята, – сказал я искренне. – Вы тоже молодцы. Все трое.

Славик и Макс отошли к столу с закусками, продолжая о чём-то спорить. Но Семён задержался. Он огляделся по сторонам, убедился, что никто не слышит, и наклонился ко мне.

– Илья, – его голос был тихим, почти шёпотом. На лице – выражение серьёзности, которое я редко видел у него. – Можно тебя на секунду?

– Конечно. Что случилось?

– Ничего не случилось. Просто… – он замялся, собираясь с мыслями. – Я слышал разговоры. Про диагностический центр. Тот, который собираются открывать при больнице. Под твоим началом.

Ах, вот оно что.

Новость о диагностическом центре уже просочилась, несмотря на все попытки держать её в секрете. В больнице вообще сложно что-то скрыть – слухи распространяются быстрее вирусов. Один человек услышал, рассказал другому, тот – третьему, и вот уже вся больница обсуждает детали, которые ещё даже не утверждены.

– Это правда? – спросил Семён. – Что ты будешь его возглавлять?

Я кивнул.

– Правда. Но пока ничего официального.

– Я понимаю. – Он сглотнул. – Просто… я хотел бы попробовать. Попасть туда. Работать с тобой в центре – это… это была бы лучшая школа, какую только можно представить.

Он говорил быстро, словно боялся, что я его прерву.

– Я понимаю, что я ещё зелёный. Что опыта мало. Что есть кандидаты лучше, опытнее, с регалиями. Но я готов учиться. Готов работать сверхурочно, браться за любые задачи, делать всё, что скажешь. Просто… просто дай мне шанс. Пожалуйста.

Я смотрел на него – молодого лекаря с горящими глазами и дрожащими руками – и видел себя. Того себя, из прошлой жизни, который точно так же когда-то просил о шансе. Которому этот шанс дали.

– Семён, – перебил я его. – Ты спас жизнь Бореньке. Ты держал его сердце стабильным несколько часов подряд, не дав ему умереть. Ты принял решение идти против Гаранина, когда это было страшно и рискованно. Ты – не зелёный. Ты – лекарь. Настоящий лекарь.

Его глаза расширились.

– Ты… ты так думаешь?

– Я так знаю. Как только центр официально запустят, я объявлю конкурс на позиции. И у тебя будут все шансы, Семён. Готовься.

Он кивнул, и на его лице появилась такая улыбка, что мне самому стало тепло.

– Спасибо, Илья. Я не подведу.

Молодёжь разошлась, и ко мне начали подходить люди постарше. Те, кого я мысленно называл «старой гвардией» – опытные хирурги, заведующие отделениями, люди, которые работали в этой больнице, когда я ещё не родился.

Первым был Игнат Семёнович Киселёв, заведующий всей хирургической службой. Он подошёл ко мне неторопливо, с достоинством, как подобает человеку его положения.

– Поздравляю, Разумовский, – он протянул мне руку, и его рукопожатие было крепким, почти болезненным. – Честно, не ожидал от тебя такой прыти, когда ты только пришёл. Думал – очередной молодой выскочка, который больше болтает, чем делает. Был неправ. Признаю.

– Спасибо, Игнат Семёнович.

– Горжусь, что в моей службе есть такой специалист, – он помолчал. – И не только я. Вся больница гордится. Ты поднял нашу репутацию на уровень, о котором мы и мечтать не могли. Продолжай в том же духе.

Он кивнул и отошёл, освобождая место для Шаповалова.

Игорь Степанович не стал жать руку. Он просто обнял меня – крепко, по-отцовски, как обнимают сына, которым гордятся.

– Я же говорил, – прошептал он мне на ухо. – С самого начала говорил. Ты – особенный, Илья. И это только начало.

– Спасибо, Игорь Степанович. За всё.

– Брось. Это я должен тебя благодарить. Ты спас мне жизнь, карьеру, доброе имя. Если бы не ты… – он не договорил, но я понял. Если бы не я, он сейчас сидел бы в тюрьме, обвинённый в преступлениях, которых не совершал.

Последним подошёл человек, которого я меньше всего ожидал здесь увидеть. Вениамин Петрович Преображенский.

Тот самый торакальный хирург, который первым разглядел мой талант. Тот самый человек, который поверил в меня, когда я был никем – безымянным адептом, случайно оказавшимся в операционной. Тот самый врач, который позволил мне ассистировать на операции Сеньки Ветрова, с которой началась моя карьера в этом мире.

Он выглядел старше, чем я помнил. Морщин стало больше, волосы поседели почти полностью. Но глаза – глаза были всё те же. Яркие, живые, горящие тем внутренним огнём, который отличает настоящего врача от просто специалиста.

– Вениамин Петрович, – я шагнул ему навстречу. – Я не знал, что вы здесь.

– Не мог пропустить, – он улыбнулся. – Когда узнал, что мой… – он запнулся, подбирая слово, – что Илья Разумовский стал Мастером, сразу позвонил Анне Витальевне. Попросил включить в список приглашённых.

Он положил руки мне на плечи и посмотрел прямо в глаза.

– Я знал, Илья. С самого первого дня, когда ты ворвался в мою операционную. Когда увидел, как ты работаешь, как думаешь, как принимаешь решения. Я знал, что в тебе есть Искра Света. Не та Искра, которой лечат – другая. Та, которая делает человека великим.

Я молчал, не зная, что ответить. В горле стоял ком.

– Не подведи тех, кто в тебя верит, – сказал он тихо. – Нас много. Больше, чем ты думаешь.

Он отпустил мои плечи и отступил на шаг. А я стоял и чувствовал, как глаза предательски щиплет.

Это поздравление было для меня самым важным из всех.

* * *

Вечеринка продолжалась.

Вероника смеялась с подругами у столика с десертами, плюшевый Боренька торчал из её сумки, наблюдая за происходящим своими пуговичными глазами. Семён что-то горячо объяснял Славику, размахивая руками. Артём и Кристина танцевали в углу, не обращая внимания на окружающих. Шаповалов травил байки группе молодых ординаторов, которые слушали его с открытыми ртами.

А в стороне от основного веселья, у дальней стены зала, собралась небольшая группа.

Анна Витальевна Кобрук стояла с бокалом в руке, наблюдая за Ильёй, который в этот момент о чём-то разговаривал с Преображенским. Рядом с ней были Шаповалов и Киселёв.

– Ну вот, – Кобрук сделала глоток из бокала. – Хоть один спокойный вечер. Он заслужил этот праздник.

Киселёв кивнул, тоже глядя на Илью.

– Смотрите, как светится. Доволен. Кто бы спорил, заслуживает. Каждый день бы так. А то одни проблемы, проверки, жалобы…

– Это медицина, Игнат Семёнович, – усмехнулась Кобрук. – Проблемы – наш хлеб.

Шаповалов молчал. Его лицо было хмурым, сосредоточенным. Он тоже смотрел на Илью, но его взгляд был другим – не радостным, а задумчивым. Тревожным.

– Я не спорю, – сказал он наконец. – Он заслужил. Но меня беспокоит не то, что он стал Мастером. А то, КТО его назначил.

Кобрук и Киселёв переглянулись.

– Это не просто повышение, – продолжил Шаповалов, понизив голос. – Вы же понимаете. Приказ, подписанный лично Императором. Для никому не известного хирурга из провинциальной больницы. Это… это метка.

Кобрук медленно кивнула. Улыбка исчезла с её лица.

– Да. Знал бы Император, кто он такой на самом деле… – она сделала паузу, подбирая слова. – Он бы скорее всего этого не допустил, либо…

– Либо приказал бы расстрелять на месте, – закончил за неё Киселёв. Его голос был тихим, почти шёпотом. Он нервно оглянулся по сторонам, убедившись, что никто не слышит. – Это большой вопрос, коллеги. Очень большой. И лучше бы нам в него не вдаваться, а то расстреляют нас самих за компанию.

– Он должен знать правду, – упрямо сказал Шаповалов. – Рано или поздно. Нельзя вечно держать его в неведении. Это несправедливо. Это опасно. Если он узнает случайно, от кого-то другого…

– Это не обсуждается, Игорь, – Кобрук перебила его резко, почти грубо. Её голос был тихим, но твёрдым, как сталь. – Указания были предельно чёткие. Разумовский ни о чём не должен знать. Ни о своём происхождении, ни о том, кто стоит за этим, ни о чем другом. Конец темы.

– Но…

– Конец темы, – повторила она с нажимом. – Это не моё решение и не твоё. Это приказ сверху. С самого верха. И мы будем его выполнять.

Троица замолчала. Каждый смотрел в свою сторону, погружённый в собственные мысли.

А в нескольких метрах от них, за колонной, стоял Максим Фролов.

Он пришёл сюда случайно. Шёл к столу с закусками, увидел знакомые фигуры руководства и решил подождать, пока они закончат разговор. Не хотел мешать. Не хотел показаться навязчивым.

Он стоял неподвижно, делая вид, что с огромным аппетитом ест канапе. Но его взгляд был направлен в пол, брови нахмурены, а на лице застыло выражение человека, который только что услышал нечто, чего ему слышать категорически не следовало.

Нечто, что меняло всё. Нечто, что касалось его друга Ильи. Он медленно, стараясь не привлекать внимания, отошёл от колонны и смешался с толпой гостей. Но мысли продолжали крутиться в его голове.

Кто такой Илья Разумовский на самом деле? Почему его могли расстрелять? Что за происхождение? Что за приказ сверху?

И главное – что ему теперь с этой информацией делать?