Текст книги "Жиголо"

Автор книги: Сергей Валяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

– Хорошо, госпожа Хренникова, – обещал главный секьюрити. – Будет тебе и такая позиция.

– Хренникова? – посмеялся я, продолжая путь по коридору на выход из ДК. – Бог метит шельму.

– А, – отмахнулся мой спутник. – Хреновиной занимаюсь, а что делать? Не горит душа... – и, неожиданно приблизив напряженное лицо к моему, проговорил шепотом: – Житкович бывший сотрудник ГРУ. Делай выводы, – и обнял меня за плечи: – Желаю здравствовать многие лета. А в честь пятилетия клуба презент сладили, – и указал на автомобильчик, пожимая руку. – Ну будь!

Шагая к авто, понял, что ко всему происходящему надо относиться со здоровым цинизмом, иначе можно растерять последний ум.

"Житкович – бывший сотрудник ГРУ" – это говорит о многом. И ни о чем не говорит. Чем у нас занимается Главное разведывательное управление при Генеральном штабе Министерства обороны? Правильно: всем понемногу. От акций по прикрытию атомных субмарин, некстати всплывающим в холодных скандинавских водах до защиты конституционного, понимаешь, строя.

Но какая связь между "ГРУшным" отставником, он же физик-химик-лирик, и косметической фирмочкой, занимающейся черт те чем? Судя по всему, я сильно вляпываюсь в концентрированное говно нашей неповторимой действительности. Даже господин Королев, имеющий за плечами боевой отряд, досрочно покидает поле брани. Почему? Что за несметная рать поднимается в глухой ночи?

Впрочем, летняя ночь только-только подходила к городу и была приятна и свежа, как южная роза из Алупки.

Прыгнув в ралли-драндулет, обнаружил под ногами спортивную сумку с гостинцем. Перекинул её на заднее сидение, не открывая. Зачем? И так понятно, что там не пироги с капустой. И далеко не пироги – "железо": автоматическое оружие и, кажется, гранаты.

Следовательно, Анатолий Анатольевич убежден, что я не остановлюсь на полпути и впереди у меня... счастливое будущее, осветленное очистительными взрывами и акцентированной стрельбой.

Мой смешной автомобильчик неспеша катил по столичным проспектам. Я находился на перепутье: куда? Атаковать Ахмеда и его ОПГ? Или навестить Петю Левина, чтобы задать ему несколько интересных вопросов. Или попытаться найти Шокина-младшего. Зачем он нужен? Подозреваю, что в нем скрыта тайная пружина всех этих последних криминальных событий, где людей режут с пугающей регулярностью? Может статься, что ошибаюсь, но найти юного любителя нетрадиционной love надо. Сейчас каждый участник (в той или иной мере) кровавой фиесты важен. Равно как необходимо вырвать из мутного небытия самую таинственную фигуру в этой истории г-на Житковича, провалившегося вместе с любовницей Аллочкой Николаевной сквозь землю.

Отставник ГРУ в косметическом бизнесе – это свежо, неожиданно и сильно. Сильный ход, как любят говорить младореформаторы Царю-батюшке, когда тот с хмельных очей учудит такое, что оторопь берет все народонаселение страны, включая неродившихся ещё чад.

Без всяких сомнений, я на верном пути в этих катакомбах неизвестности. Достаточно того, что господин Королев прекратил ход по лабиринту, где каждый неверный шаг может привести к расчленению известкового скелета. Кто тот некто, кто дал ему добрый совет остановить движение? Бывшие приятели по оружию? Или власть, имеющая сокрушительную силу. Кто у нас ныне в силе? ГРУ? МО? ФСБ? ФАПСИ? МВД? ГУВД? ГИБДД? ОМОН? ОБСДОН? РУОП? СОБР? ООН? НАТО? ОЛИГАРХИ? СЕМЬЯ?

Мое фрондерство понятно: какая может быть сила в бессильном государстве? Так что у меня имеется шанс на победу – пусть минимальный, но он есть.

Я принимаю решение, и принимаю его на уровне интуиции. На мобильном набираю номерок частного детектива, занимающегося проблемой молоденького голубого принца Шокина. Самому искать героинновую "гёрлу" в десятимиллионном мегаполисе нет опыта и времени. А вдруг волонтер уже вышел на след звезды*?

* Звезда – пассивный гомосексуалист (жарг.).

После сигналов в трубке, раздается щелчок и насыщенный мужской голос интересуется:

– Кто там?

– Сто грамм, – находчиво отвечаю я.

– Сто грамм, – уточняет мой собеседник, – чего?

Я смеюсь: а что душа желает, товарищ "охотник": виски, коньяк, водка, мартини и так далее? Разумеется, незнакомец проявляет интерес к моей персоне: что за добрый чудодей возник к ночи из ниоткуда? Я называю имя и армейское подразделение, выпестовавшее бойца.

– "Салют-10"? – переспрашивает. – Есть такая контора по ритуальным услугам. И какие проблемы?

– Без бутылки не разобраться, – говорю я.

– Можно и с ней, – соглашается "охотник" и предлагает встретиться в ресторанчике "Дуплет".

– "Дуплет"? – не верю я. – Есть такой?

– У нас все есть, Дима, – смеется мой собеседник. – Местечко хорошее. Там Вилли наш Токарев поет. Люблю я его, таракана усатого, слушать под водочку и селедочку.

Я понял, что вечер меня ожидает развеселый, с песнями и, быть может, танцами. А что делать? Главные составляющие дара диверсанта какие, кроме супервыносливости, суперактивности и способности мгновенно принимать решение? Правильно – бронебойный желудок, могущий перерабатывать не только старого горного козла, но и благовонную пищу богов под айлюли усатых шансонеток.

Через час я уже находился на северной окраине города на месте. Вырвав спортивную сумку из авто, отправился на следующий праздник жизни.

Ресторанчик "Дуплет" встречал гостей весомым охотничьим вещдоком: туша огромного оленя, набитая войлоком, стояла по центру зала, как символ безоговорочной победы человека над дикой природой. На маленькой эстраде мучила фаллос микрофона старенькая шансонетка с крашенными в резкий зеленый цвет волосами. Голос её был хрипловат, но не без душевного изящества.

"Охотника на людей" я нашел без труда. Узнаешь меня, Дима, по общему выражению лица, посмеялся он, когда мы договаривались о встрече, лубянистое оно у меня. Я не понял: какое? Человека с Лубянки, снизошел до объяснения. И я, заметив за угловым столиком коренасто-спортивную, лет сорока, мужланистую личность, подошел к ней.

– Александр, – приподнявшись, пожимает руку, – Стахов, менхантер, указывает на деревянный резной стул. – Присаживайся, Дима, будь, как дома, – ведет так, будто мы давно знакомы. – Сейчас закажем дичь. – И кивает на мой спортивный баул. – Надеюсь, не бомбы?

– Гранаты, – отвечаю. – И автоматы.

– Правильно, все свое ношу с собою, – усмехается. – Вижу, передо мной настоящий менхантер.

– Менхантер? – переспрашиваю.

– Перевод с английского: охотник на людей, – смотрит внимательно, словно проверяя меня на благонадежность. – Работаю на частной основе, поскольку из Конторы, – сделал паузу, – ушел. Не люблю, – проговорил с нажимом, – когда предают.

– Этого никто не любит, – не был оригинален я.

– Тогда выпьем за дружбу, – открыл графинчик с водкой.

Мы тяпнули первую, потом вторую и закусили куропатками в собственном соку. Я чувствовал, как обретаю покой и уверенность. Присутствие старшего боевого товарища влияло благотворно. Из его реплик, пауз и многозначительных взглядов профессия "менхантер" приобретала романтический ореол, правда, не без серьезного денежного обеспечения.

– Детишек кормить надо, – объяснил Александр. – У меня их двое. Невеста-дочь в Штатах, сын-младенец в Канаде, а я тут... на родных просторах, как ковбой в прериях.

– Дети – это святое, – не был оригинальным я.

– Своих-то нет?

– Пока нет.

– Будут, – уверенно проговорил менхантер и уточнил: – Если не отстрелят народнохозяйственный комплекс.

Мы посмеялись и подняли новый тост за наш боевой и половой потенциал. Я признался, что хотел ударно трудиться на рынке порока в качестве "жиголо". Уяснив в чем суть профессии, Александр захохотал в голос от радости, что познакомился с таким оригинальным индивидуумом.

– То есть трахать баб, – смеялся, – и ещё бабки получать?

– Вроде того.

– А что? У нас все работы в почете.

– Там своя, так сказать, специфика.

– Специфика понятна: действуешь, как горняк в забое с отбойным молотком. Тра-та-та-та – за д`обычью счастья!

Я согласился, но уточнил, что события складываются так, что перспективный горняк в моем лице действительно может потерять свой отбойный молоток. И без частностей излагаю проблему, возникшую передо мной проблему тайны гибели любимых моих людей и скандальной журналистки.

– Ясно, что дело темное, – мрачнеет лицом Александр Стахов. – Вот в каком кишмишном говне ковыряемся, брат. – И предлагает. – Если надо, помогу делом.

– Лучше словом, – смеюсь я.

Узнав, кто именно нужен для решения моих местных проблем, менхантер неожиданно рукоплещет:

– Вилли, давай, чисто, конкретно!

На эстраду с кабацким прискоком вымахивает потертый гражданин с хитроватым лицом одессита, которого не проведешь на мякине. Его черные волосы в бриллиантине, усы топорщатся в стороны, пестрая бабочка на вые летит, театральный костюмчик переливается фиолетовыми искорками, голос с характерным акцентом эмигранта:

– Дорогие друзья! Я рад через двадцать лет возвернуться на родину – в Россию! Все изменилось, но не изменились мы – мы вечные! Мы счастливые! Мы – это мы!.. – И захрипела фонограмма веселенькой песенки об эмигранте в городе Нью-Йорке: "Небоскребы-небоскребы, а я маленький такой! То мне страшно, то мне грустно, то теряю свой покой!".

Я понял, что надо расслабиться и получать удовольствие. Учись у старшего товарища, сержант. Думаю, у "охотника на людей" дистанция между состоянием покоя и взрывом бешеной энергии минимальна. Кажется, он полностью поглощен эстрадным номером любимца публики, да, думаю, это не совсем так. И не ошибаюсь. После выступления популярного шонсона мы возвращаемся к проблеме.

– Дима, это дело пахнет фекалиями, – предупреждает менхантер. – И фекалии эти принадлежат неприкасаемым. – Погрозил пальцем. – Ты понял о ком речь?

– Догадываюсь.

– Молодец, – смеется. – Умный пацан.

– И что?

– Ничего. Неприкасаемые, как и дети, это святое.

Я пожимаю плечами: иногда и любимых чадов наказывать надо ремешком, чтобы умнели с большим энтузиазмом. Мой собеседник вздыхает: есть резон в моих словах, да ждут меня не детские забавы.

– Я предупредил, – говорит Александр и на салфетки царапает адрес. Вот тут наша Шокиня трубит. Со своим любовничком – некто Волошко Ильей Станиславовичем. Ничего это Ф.И.О. не говорит?

– Ничего не говорит – мне.

– Счастливый ты, Дима, – смеется менхантер и объясняет, что данный сучий молодняк есть сын очень уважаемого человека в светском обществе, который близко завивается у тела Царя-свет-батюшки. – На дружеской ноге с Танечкой, Валечкой, Ромочкой, Боречкой и прочими абрамовичами.

– И что? – не понимаю.

– А это опасно для жизни. Как говорится, не наезжай на сына – папа убьет.

– У меня есть калошки резиновые, – говорю я.

– Калошками против Волошко, – задумывается Александр. – А почему бы и нет? И они, небожители, под Богом ходят.

Запомнив адрес на Тверской, растираю салфеточку до ничтожной ветхости и задаю вопрос о том, почему "охотник на людей" не торопится сообщить о местонахождение блудного сына страдающему отцу.

– А куда торопится, – пожимает плечами Александр. – Папа щелкнул десять кусков зелени. Их же надо отработать, брат? Вот я и работаю, наполнил рюмки водкой из графинчика. – Я Вольдемарчика за сутки сыскал. Ребята конторские, конечно, помогли. Теперь товар вылеживается. Ты, кстати, его не повреди, – попросил. – Если очень надо, по морде дай, а так... поднял рюмку. – Убогих мочить мы не будем, Дима, так, – чокнулся своей рюмкой о мою, – даже в сортире. Ну за нас!

И мы выпили на посошок. На эстраду вновь искрящимся бесом прыгнул эмигрант, неведомо зачем возвернувшийся из заграничного парадиза, и с помощью фонограммы запел песенку: "Люська, что ж ты, сука, на простынках белых ночью мне клялася в искренней любви..."

Я понял, что мне пора отдуплетиться из этого славного местечка. Что и делаю: вытаскиваю из-под столика спортивную сумку и раскланиваюсь с мужественно-сентиментальным охотником на крупного рогатого скота, обитающего в загоне кремлевского пастбища. Мы договариваемся, что в случае крайней необходимости, я его потревожу.

– Готов даже задарма гидре мозг расквасить, – сказал менхантер. – Но помни против нас... гидра. Срубил голову, тут же прорастает другая. Без заклинаний не обойтись. – Неожиданно поинтересовался с хмельным подозрением: – Крещенный?

– Крещенный.

– Тогда с Богом – в бой!

Я бы посмеялся, да чувствовал, что охотник за скальпелями глубоко прав: гидра властолюбивого блуда расползается по стране, размножаясь в геометрической прогрессии. И надо что-то делать? Что?

Шваркнув в авто спортивную сумку с "железом", сел за руль. Ночь была тепла и многообещающими дальними огнями требовала продолжения. Несмотря на стопятидесятиграммовый допинг, чувствовал себя трезво, хотя не без приятной легкости в теле. Казалось, что боль души притушилась. Теперь понятно почему наш народец так намертво глушит горькую. Повернув ключ в замке зажигания, заставляю мотор драндулета выполнять свои прямые функции.

Нетрудно догадаться, куда я направлялся. Верно, на авеню Похабель. Признаться, с пользой провел время в ресторане "Дуплет": во-первых, послушал песенки знаменитого усатого шонсона, во-вторых, познакомился с охотником за счастьем, в-третьих, узнал от него много интересного по специфическому вопросу. Что называется, просветился по самые по лиловые гланды.

Итак, в центре нашей любимой столицы существует некая зона, куда не рекомендуется ступать добропорядочным граждан. Нет, речь не о Кремле. Речь о зоне "отечественной педерации". Тема неприятная для тех, кто не путает пестик с тычинкой. Слава богу, таких пока большинство. Однако есть меньшинство – я бы сказал, воинствующее меньшинство, кто пытается расширить свою зону влияние на патриархальное общество. Иногда кажется, что голубая полоса на государственном флаге обновленной республики появилась не случайно. То есть явление это перерастает в общенациональный позор. Первым на болезнь, естественно, реагирует наш язык, великий и могучий. Здесь и классификация "девок" по "месту работы": "клозетная", "банная", "вокзальная", "надомница", "невозможница"; и философское озарение: "Вся эротика – возле ротика", переходящий в лозунг: "Перекуем мечи на орала". Подробно разложены по полочкам сексуальные позиции: "семьдесят один", "шестьдесят девять", "хошимин", "бабаджанянка". Основной вопрос бытия "голубых" жеманниц : "Ты будешь меня сегодня мять-топтать?". Форма сексуального бытия в координатах передового в этом вопросе Запада скрыта в туристическом маршруте: "В Роттердам через Попенгаген".

Ныне "плешка" всех столичных педерастов переместилась к памятнику героям Плевны – это в трех шагах от бывшего ЦК КПСС и нынешней администрации президента. Соседство удобное для всех – ходить никому далеко не надо: из федерации – в педерацию, и наоборот. Там высокопоставленные барыги, властелины дум народных, загружают в казенные авто мальчиков от семи лет и выше лет, как праздничные заказы на День независимости России.

Вся зона имеет характерные названия: авеню Похабель, Гомодром, Плешь-центр, Рюс-Пидрас и так далее. Имеется на зоне песенный фольклор, например: "Отцвели уж давно хризантемы в заду...", свой секс-блядун, проходящий по прозвищам: Крошка Боря, Оно, Борман, Мамочка, Падший Ангел. Есть свой театр, где надсаживается отвязный режиссером Рома с физиономией бригадира львовских механизаторов. И это только то, что на поверхности малая часть "голубого" айсберга.

Вся остальная (большая) часть прячется под толщей опаски, как ледяная гора под водой. Не любит наш невежественный народец педерастов в политике и во власти. Хотя порой создается впечатление, что все народнохозяйственные дела и политические решения у нас принимаются именно через чмокающее гузно.

В данном конкретном случае мы имеем двух молоденьких голубков, любящих друг друга, как Ромео Джульетту. Один из них мне интересен, как носитель информации – информации о том, кто "попросил" джип во временное пользование. Ахмед и его мясники – исполнители. Ахмед может и не успеть сообщить чью волю он исполнял. А вот нестойкому шалунишке Вольдемарчику, думаю, можно будет без труда развязать язык.

Полуночный московский бродвей пылал рекламными огнями гостиниц и ресторанов. Нельзя сказать, что полки шлюх маршировали по Тверской, но "мамки" в обвисло-спортивных костюмах, как полководцы, командовали парадом. Не успел я притормозить автомобильчик у подворотни, ведущей во дворик, где находился дом с квартирой Волошко-младшего, как ко мне приблизилась "маманя", похожая габаритами на такелажника:

– Желаем девочку? Недорого. Ночь – двести, час – сто.

– А можно мальчика?

– Можно, – ничуть не удивилась сводница. – Ночь триста, час – двести.

– Рублей, – продолжал шутить я. – Дорого торгуешь, мать.

– Товар красный.

Сказав, что подумаю над её предложением, нажал на акселератор автомобильчик закатил в тесный московский дворик. Старые дома сталинской ещё реконструкции походили на пароходы, кинутые волнами времени ржаветь на берег. Многие окна уже темнели, близкие по мраку к дырам антимиров, в некоторых плавали желтки пыльного света.

Нужная мне квартира находилась на седьмом этаже и была пока безжизненной. Не бродят ли наши гомосеки по авеню Похабель в поисках сперматозоидного дровосека? Снова вырвав спортивную сумку из авто, отправился к подъезду. Вел себя естественно и спокойно. Если кто из жильцов и бдит, то никаких подозрений моя фигура вызвать не может. Парадная дверь была бита и открыта. Кабина лифта находилась в шахте, защищенной металлической сеткой, выкрашенной активным травяным цветом. Такие лифты хорошая западня для простаков. Я начал неспешный подъем по лестнице. Запах жилого дома был привычен и утверждал, что в нем живут простые смертные, любящие по утрам дуть горячий кофе, в обед пережаривать картошечку, а на ужин варить перловую кашу, приправленную лавровыми листьями и крупицами последних иллюзий.

На седьмом этаже к этим простодушным запахам неожиданно примкнул сладковатый дамский пашёк парфюмерии. Отравляла строгий ночной эфир квартира, меня интересующая. Значит, прибыл я по верному адресу.

Послушав тишину, гуляющую за дверью из танковой брони, поднялся на один пролет – к окну. Вид из него на дворик открывался великолепный.

Чтобы не томиться пустым ожиданием, открыл спортивную сумку и присвистнул. Ай да, господин Королев, ай да, молодец! Снарядил меня на войну – старенький АКМ, новенький "Бизон", к ним рожки с боекомплектом и десяток Ф-1.

Почему главный секьюрити дамского клуба так уверен, что этот арсенал мне понадобится? Что же он знает такое, что не знаю я? На эту тему, сержант, можно рассуждать долго и без успеха. Мне не ясен материальный объект, который синтезирует все эти последние кровавые события? Миллион долларов? Два мешка героина? Три ящика алмазов? Горы оружия? Что, сержант? Вокруг какого конкретного предмета идет эта вакханалия с фантастическими элементами, ампутирующим конечности?

Я задумался, поглядывая в банальный полночный дворик, напоминающий сверху каменный мешок лабиринта. Хорошо, что хоть звездные небеса не закрыты бетонными плитами безнадеги.

Вздернул голову вверх, вспоминая свои посиделки в Ленинке. НЛО? Есть оно или все это заумный бред журналистских расследований? Нет дыма без огня – это так. Однако на слово верить в существование иных планетарных цивилизаций?..

На этом мой покой был нарушен: во дворик въезжал представительский "кадиллак" цвета цветущих яблоневых садов Гомельщины, потравленных мирным атомом Чернобыльской АЭС.

Из авто выбрались две ломкие фигуры. Я без труда догадался, что "клозетные девки" возвернулись из культпохода по Пидер-штрассе.

Ну-ну, надеюсь, они в состоянии будут отвечать на мои поставленные, прошу прощения, вопросы?

Когда клацнула дверцами кабина лифта и с натужным звуком поплыла вверх, я превратился в тень. Есть такая особенность моего тренированного к экстремальным ситуациям организма: быть тенью. И тень эта была направлена на выполнение конкретной задачи: на плечах противника ворваться на его же территорию. Что и происходит без проблем.

Дождавшись, когда любовная парочка, откроет ключами бронебойную дверь, моя тень нанесла два резких разящих удара в область шейных позвонков. Пропахшие дорогим парфюмом субъекты подсели в коленях, будто куклы на веревочках. Выполняя роль безапелляционного кукловода, я подхватил извращенцев под слабые ручки и затоварился вместе с ними в квартирную коробку.

Включив свет, я обрел свои привычные очертания, мелькающие в зеркалах двух смежных комнат, стены и высокий потолок которых буквально были ими выложены. Запахи дамской парфюмерии и анально-смазочных материалов усиливали впечатление дорогого бордельного будуара: мягкая эсклюзивная мебель, ковры средней пушистости, пуфики и тюфики.

Найденными в шкафу махровыми поясками от халатов я связал принцев голубых кровей, превратив их в сиамских близнецов. Были они чем-то похожи друг на друга. Чем? Молодостью или общим выражением изнеженных личиков. Потом понял – искусственно выбеленными волосами, стриженными под модное каре, крашенными ногтями и сережками, впаянными в уши. Как природа помечает бабочек, так и эти "бабы с яйцами" помечают себя знаками отличия. Что будет удобно для свирепых отрядов "зачистки" во времена постдемократической власти, которые, быть может, грянут после 1 апреля 2000 года.

Пока "клозетные" приходили в себя, я более тщательно исследовал содержимое ночных столиков. Ничего не обнаружил, кроме предметов личной, скажем так, гигиены: несколько упаковок одноразовых шприцев, паленые, с гнутыми черенками чайные ложки, коими пользуются наркоманы, чтобы кипятить героин, презервативы, банки с мазями, набор фаллосов, ремешки для любовной экзекуции.

– Ну козлики, – сказал я, когда наконец двое соблаговолили подать признаки жизни. – Оба вы попали в плохую историю. – Впрочем, говорил я куда энергичнее, но на поэтическом языке небезызвестного И. С. Баркова. – Вы меня поняли, козлы?.. – И предупредил, что криком делу не помочь, а можно лишь навредить себе, заполучив в пасть затычку.

Как пишут в дешевеньких детективах для фуражного потребления народонаселением: ужас отразился на лицах присутствующих. Глаза округлились до невероятных размеров. Если бы глазные шарики умели самопроизвольно выпадать из орбит, они бы пали на искусственную траву ковра. И мне бы пришлось их там искать, тыкая ножом в надежде подцепить сырые штучки с червоточинами зрачков.

– В чем дело? – не понял состояние любовников. – Ах, нож! – Прошу прощения, – и убрал тиг от чужих глазных яблок. – Честно ответите на мои вопросы, резать не буду, – успокоил. – Представьте, вы в церкви.

Допрос с пристрастием продолжался час тридцать пять минут. Я узнал много интересного о взаимоотношениях однополых полов, детей и отцов, о политической ситуации в стране и международном положении в мире. Но главное: на освещенной арене, скажем красиво, моего внимания заплясала новая фигура паяца. И была она происхождения не отечественного, импортного – некто Ник Хасли, представитель российско-американского банка "АRGO". Ник вхож в элитный класс банкиров и политиков. Разъезжает на "линкольне" с двумя неграми-охранниками. Пользуется успехом у дам.

– Сперматозоидный бронтозавр, – признался Вольдемар и попытался объяснить, что имеет в виду.

– Не надо, я понял, – поднял руку. – И сколько ему лет?

– Лет тридцать-тридцать пять.

– Старший ваш товарищ, – задумался я. – И вы во всем его слушаете?

– Он умеет вести себя, – тявкнул Волошко-младший. – В отличии от вас, мужланов.

Я посмеялся над истеричным юнцом, прорастающим юной девой, и принялся задавать вопросы Вольдемару Шокину – вопросы по джипу. Я никак не мог взять в толк: почему он разрешил кому-то пользоваться своей машиной.

– Моя... чего хочу, то и ворочу...

– Ты это про что? – не понял я.

– Про авто я...

– Да, не давал ты никому, – влез в разговор Волошко-младший. – Ты жадный, Вова.

– Давал я, – брыкнулся Шокин-младший.

– Не давал! – ответил тем же любовничек.

– Как дам!

– Сам говно... противное!

– Стоп, оба вы говны! – повысил я голос. – Вернемся в прошлое...

Выслушав исповедь на заданную тему, уяснил для себя одно: вероятно, Ник действовал самостоятельно в вопросе, касающегося чужого внедорожника. Заправив "юных подружек" спермой и дозой героина, наш герой использовал джип в личных целях. Почему именно была взята эта машина? Думаю, дело в её номерах – они дают право бесконтрольной езды по всей евро-азиатской территории.

– А почему решили, – спросил на всякий случай, – что это Ник попользовался джипой?

– А кто еще? – удивился Волошко-младший. – Он часто берет...

– ... и дает, – запротестовал Шокин-младший.

– Подачки дает...

– А тебе сколько не дай, жопа хваткая такая.

– А у тебя какая?..

Парочка любовников была омерзительна. Кто мог подумать, что под малахитовыми проплешинами плещется такая сероводородная болотная гниль. Я прекратил раздрай двух жоп и потребовал, чтобы они протрубили ответ на такой вопрос: где чаще всего можно встретить этого Ника? Ответ последовал незамедлительный: в Кремле, в Большом театре, в гостинице "Балчуг", где находится его банк "ARGO", и на светских сборищах демократического толка, частенько проходящих в Доме кино.

– А где джип, что-то я его не видел? – вспомнил.

Выяснилось, что Шокин-старший реквизировал машину – это произошло ближе к вечеру.

– А как мама?

– Чья мама? – удивились сиамские близнецы.

– Вована мама, – засобирался уходить. – Как она себя чувствует после покупки шубы?

– Шубы?

– Из песца.

– Из п-п-песца?!. – и услышал сиплые звуки ужаса: два любовника пялились на меня в обморочном состоянии – оказывается, задумавшись о трудной судьбе госпожи Шокиной, я машинально вытащил из сумки Ф-1. Спокойно, господа, – проговорил с гремучей доброжелательностью. – Все под контролем, это спецграната, – аккуратно уложил "лимонку" на ковер. – Так! Слушать внимательно: я поставил таймер на десять минут, если вы дрыгаетесь – взрыв и ваши мозги пойдут гулять по зеркалам. – Поднялся на ноги. – Через десять минут – пожалуйста, можете продолжить "мять и топтать" друг дружку! – И сделал шаг к прихожей. – Тсс! Слышите, тикает! – Два олуха-безбилетника с напряжением всех чресел принялись слушать тишину. – Сидеть и ждать!

И, уходя, знал, что будут сидеть и слушать "спецгранату" до онемения всего организма, требующего принципиального "ремонта".

Впрочем, мои мысли и я сам уже были далеко от авеню Похабель. Я возвращался в квартиру Александры, рассуждая о том, что проблема начинает приобретать международную окраску. Если в деле задействованы силы внешнего агрессивного империализма, то одному мне не справиться, посмеялся я. Что же это все значит, сержант? Увы, утомленный за день мозг находился в состоянии близком к состоянию слюнявого олигофрена в Кащенко и поэтому не выдавал никаких свеженьких идей.

Я махнул рукой – утро вечера мудренее, сержант. И, перекусив чай черствым бутербродом, пал на диван. Сон был беспокойным и напоминал рвущуюся кинопленку: события мелькали так быстро, что запомнить их не было никакой возможности.

Уже утром, когда просыпался, запел мобильный телефон – мой, поскольку "шокинский" отключили по причине неуплаты моего разговора с вельможной дамой приятной во всех отношениях. Шучу, но, как известно, в любой шутке...

Итак, я взял телефон с уверенностью, что меня беспокоит господин Королев. Или кто-то из стареньких пенсионеров ошибся, тыкая сослепу номера на аппарате. И услышал уверенный и молодой голос – армейский голос. Трудно объяснить, почему решил, что голос принадлежит человеку, имеющему отношение к военной службе, но это так.

– Привет, Жигунов, – с напором говорил незнакомец. – Как спалось, смеялся, – совесть за безвинно убиенных не мучила?

– Какие ещё убиенные? – зевнул я, находясь, правда, уже на ногах, как солдат после ора дежурного по роте "Подъем!"

– Как каких? – притворно удивился собеседник. – Журналистку Стешко, например. Нехорошо. Неаккуратно резал-то: "пальчики"-то оставил на даче... Так что, предупреждаю, тебя ищут.

– А я ищу вас, – проговорил. – И найду.

– Как можно найти того, кого нет, – засмеялся незнакомец. – Будь проще, Жиголо, заканчивай свой марш-бросок.

– Не добрый ли это совет, который вы всем даете?

– Кому надо даем. И совет наш добрее не бывает. И все потому, что мы одной крови: ты боец – и мы умеем. Зачем нам свою славянскую кровь кропить?

– А кровь моих друзей какая?

– Это не мы – это "черные", – запнулся, – переусердствовали...

Я горько посмеялся: слово какое найдено – "переусердствовали". А почему они так себя вели, вот вопрос вопросов? Это не к нам, ответил "армеец", наша задача – притушить пламя, зачем нам всем война?

– Поздно, уже все горит, – не без пафоса проговорил я, находящийся на выходе из квартиры. – Тем более человек я любопытный.

– А мы люди слова. Сказали – сделали, – произнес незнакомец. Посмотри в машинке своей. И на этом остановимся, Жигунов. Последнее тебе предупреждение. В противном случае... – и сигналы отбоя.

Это что-то было новенькое в практике ведения боев местного значения. Все упрощается, сержант, и все усложняется, рассуждал я, прыгая через три ступеньки по лестнице, не от любви же к ближнему меня предупредили.

"Переусердствовали" – удобная формулировочка: перерезали горло от уха до уха и... ах, простите-простите, мы переусердствовали-с. Пулю в лоб переусердствовали. Выпотрошили кишки из брюха – ах, какая неприятность, так переусердствовать. Мои враги ошибаются: за такое усердие следуют адекватные меры. Это закон военного времени. И нарушать его не могу. Если нарушу, жизнь теряет всякий смысл. Зачем жить, зная, что на твоих руках кровь любимых людей, которую ты не смыл ацетоновой кровью врагов.

Противник нервничает – следовательно, я двигаюсь по лабиринту в нужном направлении. И кто меня ждет на первом, предположим, уровне? Не гражданин ли мира по имени Ник или таки наш доморощенный "разведчик косметических недр" господин Житкович?

Любопытная story, сержант, и ты в ней, как стойкий оловянный солдатик. Помнится, он плохо закончил свою гвардейскую искреннюю службу – расплавился в пламени домашнего очага. Не эта ли праздничная перспектива ждет меня на просторах любимой родины? Возможно.

Но отступать некуда – в хрустальной моей памяти прорастает вечный город Бессмертных, где проживают те, кого я не имею права предавать.

Приготовив ППС для ближнего боя и поправив тяжелую спортивную сумку с "железом", я ударил ногой дверь подъезда и, щурясь от утреннего, ещё прохладного солнца, увидел свой ралли-драндулетик.